Индифферентный

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Он был, как сказать, не совсем вменяемый, то есть немного не понимающий жизненных обстоятельств. Например: надо вам выпить – вы пьёте, надо обрезанье сделать... ладно, с этим потом как-нибудь... сделаете или нет – на ваше усмотрение. Этот человек слово "надо" использовал не по назначению, то есть у него могло быть "конечно" или "обойдёшься", или "а вот это ещё посмотрим" и так далее, но не как - "сделаю".
В это время Самуил Яковлевич (сами понимаете национальность) был отрешённым человеком, отрешённым от всего. Надо было решить непосильную для него задачу: отменить заданные уроки. Он задал неподходящий текст для изучения (не подумайте, ничего плохого в задании не предусмотрено – изучить), а текст примерно такого содержания: "У него есть основания полагать, что письмена, найденные на раскопках, будут анализироваться научным сообществом, и приводил примеры научных поисков и анализов результатов. Однако, настаивал он, этот научный эксперимент признан неудачным, письма фальшивкой – задание отменили, далее приводились примеры подобных фальшивых находок, треть из которых, была действительно неоправданной, но научное сообщество принимало действенные меры для того, чтобы наука была чистой от подобных лживых фактов..." Текст продолжался различными высказываниями по поводу лживых измышлений, не имеющих под собой никаких оснований. Спор на две страницы убористого текста.
Вот с него всё и началось. Самуил Яковлевич не ленив, отправился обсуждать свой текст в то самое "научное сообщество", где, по его мнению, заседали головотяпы. Не выпуская из рук страниц, он грозил ими, призывая к раскаянию "сейчас, потом будет поздно". Но нет, этого не случилось: мнения менять не стали - "текст фальшивка" и всё. Вот так он и ушёл, сохраняя твёрдость в решении уйти с кафедры. Но по прошествии пяти дней, возобновил лекции – продолжил преподавать. Однако был уволен за "несоответствие занимаемой должности". Он, профессор, уволен – не укладывалось в голове. Этот текст был последний, отданный студенчеству "для анализа", как он выразился позднее: "... для того, чтобы мозги не были засорены". Он ушёл, оставив на кафедре записку (приклеил её нарочно): "Раскаетесь".
Год прошёл. Отставной профессор пописывал статейки в журнал, где его читали и был доволен собой. Как-то в полночь к нему постучались.
  - Кто там?
Дверь была на замке, горничная приходила по утрам со своими ключами – больше некому.
  - Вам посылка... открывайте... открывай, чёрт тебя побрал!
Самуил Яковлевич остановился (он возился с замком), прислушался.
  - Вот уйду, не получишь!
Угроза возымела действие.
  - Открываю.
На пороге оказался тщедушный человек маленького роста с большой шевелюрой на голове.
  - Что так долго? – капризным голосом стал отчитывать зазевавшегося профессора.
  - Так я... – пытался оправдаться Самуил Яковлевич.
  - Ладно, - развязным голосом успокоил незнакомец.
Вместо "проходите" (слова застряли в горле) хозяин показал рукой вход в гостиную. Просторная столовая выполняла важную функцию гостиной.
  - Ладно, ладно, - примирительно, с меньшим раздражением сказал гость, - так уж и быть, пройду.
На профессора смотрели мышиные глазки-буравчики, которые только не говорили "чего уставился".
  - Слушаю вас, уважаемый.
Тот откашлялся (больше для виду).
  - Так вот, прервали (будто начинал говорить), о чём это я? Да, это было... хорошо, начну сначала. Как я уже сказал... – помолчав немножко, продолжил, - он был убит. И не верьте, если скажут умер... там от чахотки, какое там(!) – убит.
Профессор слушал внимательно, пытаясь уловить смысл сказанного (студенты и не такое несли на экзаменах).
  - Ну-ну, продолжайте, - рукой, привычным жестом преподавателя он предлагал продолжать.
  - Вот... я всё сказал, - гость смотрел немигающими глазами, а тут сморгнул - "всё".
  - Хорошо, позвольте, уважаемый, как ваше имя и отчество, как вас называть?
Гостю не нравился вопрос.
  - Зовите... к чёрту(!) причём здесь имя? Я сказал...
  - Да, извините, неважно, неважно ваше имя: чем я вам могу помочь? От меня, чего вы хотите? Я принял вас в поздний час, чтобы услышать, что некто убит, а не умер... как вы полагаете. Я не полицейский...
  - К чёрту "полицейский" и вас... – он сердился и начинал ёрзать на стуле, - я не за тем к вам, что убили – вы и сами это могли узнать...
Тут Самуил Яковлевич вспомнил рукопись, признанную фальшивкой.
  - Вы полагаете (?) так-так... продолжайте, интересно. Ведь там сказано...
  - К чёрту сказано, я ухожу, всё! Не остановите, ухожу, - решительно встал, - постойте, как я сказал... (он будто забыл), я отправляюсь туда, пойдёмте вместе.
  - Куда, позвольте спросить?
  - А вам какое дело?.. – он выругался ещё раз.
Профессору это надоело.
  - Позвольте, не стоит ругаться, я вас предупреждаю. Никуда я не пойду на ночь глядя, - он показал излюбленным жестом на гостя, - с таким ругающимся гостем.
  - Я не гость... – он хотел продолжить, но передумал, - хорошо, скажу: нам надо успеть... не проглотить, нет... (дальше была бессвязная речь), пойдём, - закончил он.
Профессор стал одеваться, сам не зная, зачем идёт за этим карликом?
  - Иду-иду, ждите уже...
Профессор оделся. Они вышли.
  - Куда мы идём? – не выдержал Самуил Яковлевич, не узнавая знакомую улицу.
  - Идите, не вмешивайтесь в судьбу. Пришли, - сказал он через некоторое время и тут же исчез.

"Я стал озираться по сторонам, - это уже вспоминал Самуил Яковлевич, - ничего не увидел кроме огней. На перекрёстке горел фонарь, он освещал улицу и часть проезжей части перекрёстка. Туда я и отправился, ничего знакомого по пути не обнаружил, только забор, некогда окрашенный мной голубой краской. Воспоминания детства слились с настоящим и вызвали чувство потерянности во времени. Я не понимал, где нахожусь, но встречал знакомые ограды – тротуар, вымощенный плиткой, тоже казался знакомым. Так я дошёл до центра перекрёстка и встал. Оглядываясь, увидел человека, лежащего на спине, поодаль от меня.
  - Что с вами? – закричал я. – Требуется помощь?
"Пьяный", - подумал я, как вдруг он закричал.
  - Убирайся! Чего встал? Ты мне мешаешь!
  - Ухожу, можно сказать потише, я не знал, что мешаю вам...
Он не дал мне договорить, криком приказал:
  - Убирайся! Иначе...
Но я уже исчез, как я полагал, у него из вида, однако он продолжал:
  - Дальше! Ещё дальше...
Но я был уже так далеко, что стал узнавать улицы. Да, это были те самые: когда я уже подрос и возмужал, появилась колокольня на церкви (её видно не полностью, только колокольня). И так, вижу дом деревянный, его уже нет, а здесь стоит, скосившись влево. Там изгородь... не помню чья... здесь когда-то было всё знакомо, дружили... вспомнил: здесь жил "Пастух". Мы так его прозвали: почему? Это был печальный для него случай, нас он веселил: застрелился дед, сказали, убили. "Да, где там, - говорила мама, - жену увели, вот и застрелился". Но деда повезли отпевать (убили, значит). По дороге катафалк развалился, гроб с телом на землю свалился, дед с простреленной головой из гроба вывалился (смеху было). Поп отказался отпевать, за кладбищенской оградой велел хоронить. А лошадей, что везли катафалк, вызвался найти (убежали с перепугу) внук этого деда – вот и получил своё прозвище "Пастух". Историю забыли, а прозвище на всю жизнь осталось. Умер или нет, сейчас не вспомню: не дружили и воспоминаний об этом юноше в памяти не осталось. Редко виделись на улице, кивали, а как звать друг друга, не помнили.
Я проходил дом за домом: что-то вспоминалось, а что-то с трудом – много лет прошло. Вот здесь жила моя милая – сейчас женщина дородная с обвисшими щеками, а тогда милая хохотушка. Вот "Свинопас" – мой друг, тоже в детстве дали кличку. Сейчас – это, как и я, профессор (медицины), светило так сказать. Поссориться успели за всё время три раза, последний – разрушил дружбу. А была история смешнее прежней: ведь как вышло? Собрались на рыбалку, река близко, накопали червей, пошли. Забыли лодку попросить, а тут как назло ливень (думали мимо пройдёт), укрыться негде, ну, мы в сарай (забор хлипкий, перелезли), спрятались, сидим. Вдруг над ухом "хрю".
  - Отстань, говорю, - мой друг неистово стал отталкивать, думая, что это я шучу.
Я сижу не шелохнусь, наблюдаю. Он несколько раз толкнул, заподозрил неладное, посмотрел (а теперь его словами):
  - Вижу морда... не твоя, пятак во, - округлил ладони, - и говорит мне "иди наружу". Я подумал – ты в свина превращён, говорю: "Иду, иди и ты, я тебя расколдую... потом". Ну, вышли мы (А ты что там, заснул?), а тут хозяйка: "Ты куда мою свинью потащил, гад?" Я испугался и рысью... Только где тебя искать?
Меня поймали тогда, я объяснил, что мы на рыбалку пошли и рассказал всё как было. Смеялись все, отпустили: "А свинопасу своему скажи, мы тебя расколдовали". Долго об этом в округе говорили, не знали только, кто был свинопасом, я не выдал.
Я пошёл улицами мне не знакомыми: свернул в проулок и оказался между изгородями. Здесь меня поджидал сюрприз: девушка лет восемнадцати подозвала меня, я безошибочно определил род занятий красотки. Она чувственно мне улыбнулась и позвала за собой, я не противился, хотя знал её намерения.
  - Мы после поговорим, - сказала она, развязывая на мне шарф, - а потом...
Я остановил её вопросом:
  - Сколько тебе лет, юная красавица? - на вид она казалась старше, но поскольку детский возраст угадывался во всех движениях, я продолжил. – Я неугоден тебе по возрасту: дедушку как звать(?) – и, не дождавшись ответа, - вот и меня так. А лучше скажи мне, - продолжил я как можно миролюбиво, - где мы тут находимся?
Я попытался объяснить своё попадание на улицу, но девица перебила, так как не собиралась со мной иметь дело.
  - Я больше вам ничего не скажу, - и совсем грубо прикрикнула, - выметайтесь отсюда!
Я не ожидал такого, растерянно забормотал извинения и мигом, как позволяло здоровье, вышел на улицу, но то ли не с того крыльца входили, то ли... я оказался на залитой солнцем дорожке. Размытые очертания дома, из которого я только что вышел, будто растворялись в воздухе, перекрываясь другими домами. "Вот оно что, - пробормотал я с удивлением, - я не в доме... был..." И вдруг до меня дошло: я не здесь должен быть, а если здесь – я умер. Карлик бросил меня, оставил искать ответ-истину, но я нашёл испытания... не муки, нет... Я долго думал и шёл.
Это было как-то вечером (я вспоминал), пришёл знакомый, мы напились чаю и сели играть "по маленькой", ставки были небольшие. Вдруг он спрашивает меня:
  - Самуил, я слышал ты знаком, - и называет имя двоюродной сестры.
  - Конечно, - отвечаю я, - это моя кузина по отцу.
  - Хорошо, - говорит, - познакомь.
  - Есть у неё... - я хотел сказать "хахаль".
  - Ты меня не правильно понял, я хотел сказать: у неё есть, мне сказали, одно средство...
  - Врут, не верь: к ней уже обращались с такими просьбами, она пожимала плечами... при мне, говорю тебе... не знает кузина про зелье "отворот-приворот", чёрт бы его побрал, - выругался я.
  - Тебе не положено вроде бы ругаться, - он улыбнулся.
  - Да, - я махнул рукой, - проиграешь, смотри, как кладёшь, - карта у него явно не шла, - давай закончим, а то что ругаться начал – прости, не хотел: ведь спрашивают постоянно. А с тобой что?
Теперь он махнул рукой.
  - Влюблён, и ты знаешь какое дело – она тоже.
  - Ну так что, женат? – он не был женат, я знал. – Действуй.
  - У неё две дочери от другого, пока муж в отъезде...
  - Это не ко мне: я учёный – в отвороты-привороты не верю, не связывайся и всё.
Разговор был окончен, и я скоро о нём забыл. Друг застрелился – меня как обухом по голове ударило – она.
Было на другое утро, всё готовилось к расставанию с телом: мать, убитая горем, стояла у гроба, плакала, другие родственники стояли поодаль. В толпе я заметил женскую фигуру: не она ли? Подошёл, познакомился – нет, не призналась. Позже я получил от неё письмо, с таким содержанием: "... конечно, это была я: из-за меня Виталий покинул этот мир. Мучился... Мучились мы оба... (и ещё несколько раз слово "мучился")".
Раскаянию я не поверил, хотя это и не было раскаянием: просто она, несчастная, сгубила, но не хотела... Я жалел только его, "змеёй" не называя, я вычеркнул эту женщину из списков знакомых: сколько потом не встречались, к ручке не подходил, не кланялся. Вот, собственно, и весь рассказ, который случайно пришёл в голову, когда я увидел отражение: может ли воздух отражать? Он отразил фигуру моего друга, умершего много лет назад, я вздохнул и позвал: "Виталий", - и так несколько раз. Он то появлялся, то исчезал, пока не пропал из вида.
Другой случай вспомнил: два года назад увидел девушку. Моего роста (а я не маленький), она возвышалась среди подруг, что-то тянуло меня к ней: то ли улыбка была зазывающая, то ли... но я не романтик, пересилил себя, вспоминая усопшего друга, и перестал видеться (ходить стал другой дорогой). Она меня почему-то нашла.
  - Я хотела с вами поговорить, - она смело подошла и представилась сама, - Любовь Львовна Левина, да-да, - улыбнулась она, - так и подписываюсь: "Л. Л. Л.". У меня к вам предложение, не спешите отказываться.
  - Внимательно слушаю, - она меня не заинтриговала, а, скорее, разочаровала: как она подошла к мужчине, не развязано, нет, только так девиц в хороших домах не воспитывают и я не ошибся.
  - Я знаю, вы профессор, - я кивнул, - так вот, мой брат...
Я сразу вспомнил брата – знакомый рот, даже голос чем-то похож (мужской конечно, но сама манера говорить...).
  - Я вспомнил вашего брата, фамилия... напомните, - она тут же назвала, - да-да – он, не успевает ваш брат, учится из рук вон, лениться начал... уж год как еле тяну. Так и передайте вашему брату: "Договор может быть один – учитесь!"
Хотел развернуться и уйти.
  - Подождите, я врала вам: наша мать умерла, я вышла замуж, он вынужден был работать, не бросать же учёбу...
Она продолжала говорить, я уже не слушал, движением руки дал понять, что разговор окончен. Тут она начала кричать, звать полицию, якобы я приставал к ней. Мои руки не дотянулись бы до её талии даже. В полиции я представился, рассказал как было, на что мне ответили:
  - Мы составили протокол на вас и девицу, некую... – имя я не запомнил, но "заветных" три "Л" там не было.
  - Позвольте, но если мне не изменяет память – это Любовь Львовна Левина, так по крайней мере она мне представилась.
Полицейские переглянулись. Опрос свидетелей подтвердил мою правоту, все в один голос заявили: "Он шёл, а эта его остановила...", - и с моей стороны приставаний не было – подтвердили (благо свидетелей было много, рядом была лавка с бойкой торговлей). Меня подержали ещё полчаса, я напомнил про лекции, которые я пропускаю и меня отпустили. На экзамене я братца "завалил": спрашивал по всему предмету – жалкое блеяние в ответ.
  - Сестрице передайте, - сказал я строгим голосом, - подам иск на попытку повлиять на моё решение, имя мужа не поможет, так и передайте. А вам, если захотите пересдать, вот две главы... – чтоб назубок!
Больше он не приходил, отчислился: по другим предметам было не лучше, был и подкуп, как позднее выяснилось – замяли, как только ушёл. Я был расстроен, долго переживал, мучился, искал ошибку в своём поведении. Узнал – не работал мой студент, деньги, что сестра давала, проигрывал в карты. Врали оба: из одного семейства...
Я не проходил, а были другие виденья, из чего я сделал вывод: мой мозг погружён в собственные рассуждения, воспоминания со всеми переживаниями – мне стало легче. Я стал вспоминать сам, мучительно додумывая смысл, который скрывался за всем этим – проводил анализ всей моей жизни. Вдруг меня остановил карлик.
  - Так ты нашёл ответ?
  - Я искал не его, научная гипотеза не нашла своего подтверждения, однако...
Он не дал договорить.
  - Тогда пойдём, покажу ещё что-то, полезно знать.
Я прошёл за ним по какому-то коридору. Там сидели мудрецы, но врали... говорили (я знал) о вещах им не знакомых, щурились от света, закрывали глаза, излагали ложь, продолжая щуриться.
  - Вот твои "письмена": истина? Пошли.
Я остановился на пороге своего дома. Как будто во сне побывал, всё привиделось, но нет: вошёл, разделся... мама встречает... Умер".
Рассказ написан со слов автора.