Король и Мастер. Глава 7

                7

Нидерланды. 1550 год.

     На бесчисленных увеселениях и особенно популярной здесь охоте наследному принцу Филиппу представили нидерландскую знать. Её, являясь наместницей Нидерландов, хорошо знала Мария Венгерская. Трём наиболее именитым дворянам – графу Хорну, графу Эгмонту и юному принцу Оранскому  -  предстояло сопровождать наследного принца в путешествии по провинциям Нидерландов, присоединившись к его двору. Император Карл, повинуясь многолетней привычке к передвижениям и желанию собственной персоной представить сыну Нидерланды, также готовился отправиться с Филиппом. Из решения отца принц Филипп заключил: император придаёт огромное значение нидерландским провинциям.

     Первое, что незабываемо поразило Филиппа - сколь много языков знает каждый из них, с какой лёгкостью они переходят с французского на фламандский, с фламандского на немецкий, с немецкого на латинский. Но, восхищённый их многоязычием, Филипп не считал необходимым для себя учить другие языки, кроме своего испанского и латинского.

     С детства он учился математике, истории, литературе и музыке, затем живо интересовался архитектурой, пробовал музицировать и писать картины, чрезвычайно много читал. Император Карл пенял себя, что упустил языки из образования сына. Принц Филипп так не думал.  Oн прекрасно обойдётся переводчиками, немало более важных дел, на которых он сосредоточит свои усилия. В этой поездке ему переводил солилный и обстоятельный епископ аррасский  де Гранвель, сопровождавший принца большую часть путешествия.

     Филипп Монморанси - граф Хорн и граф Ламораль Эгмонт, оба несколькими годами старше принца Филиппа и имевшие уже семьи, с ранних лет воспитывались при императорском дворе. Они состояли на военной службе, успешно учавствовали в военных кампаниях императора Карла. Им император поручил возглавить личную охрану драгоценного наследника.  Юный Вильгельм  (или Виллем, как его здесь величали на фламандско-голландский манер), принц Оранский, только начинал службу импертору. Испанский принц был доволен и несколько даже очарован своими нидерландскими сопровождающими.

     Принцу предстояло посетить их дворцы по возвращению в Брюссель, он не раз обмолвился, что совершит эти визиты с большим удовольствием. Особенно удобно он ощущал себя в компании принца Вильгельма Оранского. Как и сам Филипп, Вильгельм не отличался разговорчивостью. С ним Филипп не испытывал той особой неловкости, какую неразговорчивый человек испытывает в словоохотливой компании. Филиппа увлекали их беседы о литературе, работах Эразма. Узнав, что высокий гость читает Эразма Роттердамского, троица преподнесла Филиппу роскошную книгу его трудов, напечатанную и украшенную по их заказу, пока принц Филипп находился в Брюсселе.

     Филипп нашёл подарок весьма полезным и подходящим в связи со скорым, волнительным для него, посещением Роттердама, тем более волнительным ещё и потому, что Филипп сумел отстоять посещение Роттердама перед отцом-императором, предложившем задержаться подольше в Бреде – там распологались важная крепость и одна из резиденций принца Оранского. Беседуя с испанским принцем о живописи, Вильгельм упомянул имя Иеронима Босха и его замысловатую картину, доставшуюся ему в наследство:
   -  Вашему Высочеству весьма любопытно будет взглянуть на неё, когда вы изволите посетить мой дворец. Это что-то совершенно особенное.
            После виденного у тётки Марии Венгерской, Филипп ни минуты не сомневался в правдивости слов Вильгельма Оранского.

     Единственное обстоятельство, сразу бросившееся в глаза и смущавшее принца Филиппа во всех трёх именитых нидердандцах – их явная религиозная лояльность. Вильгельм Оранский, как рассказывал Филиппу отец, провёл детство среди лютеранских еретиков, но принял истиную католическую веру перед поступлением к императорскому двору – император Карл не потерпел бы лютеранина рядом с собой. Его почивший дядя Генрих, Граф Нассауский*, от кого совсем ещё юный Вильгельм унаследовал титулы и дворцы в Брюсселе и Бреде, напротив, был католиком, хотя император, как не любил графа за весёлый нрав и изысканность, не раз пенял его за недостаточную приверженность вере и христианской церкви.


     В путь отправились ранним летним утром. Прохладный, влажный воздух, не успевший ещё напиться солнца, заставлял поскорее заканчивать последние сборы и начинать движение. Дорожной процессии, казалось, не будет конца. Нескончаемая вереница карет императора, наследного принца, придворных, сопровождающие всадники, знамёна и гербы земель, городов и знати, хоругви, защищающие от неудачных дорожных оказий, многочисленные хозяйственные повозки, своры охотничьих псов, уложенные в повозки сборные шатры на случай отдыха в дороге или если вздумается устроить охоту.

     Император, не обращая внимания на недомогания, пребывал в приподнятом духе и вспоминал молодые годы, когда он, находясь в пути или ведя военную кампанию, мог преодолевать огромные расстояния. К принцу Филиппу вернулось потеряное в пышном Брюсселе ощущение путешественника, он опять находился в дороге.

     Гент великолепен, ярок, шумен. В сравнении с ним, не говоря уже о Брюсселе, испанские города кажутся полусонными. Принц Филипп не признался бы даже себе, что несмотря на усердие держаться невозмутимо, у него замирает сердце при вступлении в город, где венчалась его легендарная прабабка по отцу Мария Бургундская, где родился его венценосный отец. Если они находятся в Генте, сомнений нет – в один из дней они прослушают мессу во вновь отстроенном величественном Соборе Святого Бавона, пред алтарём, расписанным братьями ван Эйк.

     Всё должно происходить согласно королевскому протоколу, но принц Филипп ловил себя на мысли, что ждёт с нетерпением посещения собора, побежал бы туда прямо сейчас. После чувствительных, глубоко-христианских нидерландских картин, что он успел увидеть, Филипп ожидал волнительной встречи с чем-то почти волшебным. Для императора Карла предстоящая месса в соборе являлась  вполне обыденной очередной мессой. Он посещал собор Святого Бавона всякий раз, когда оказывался в Генте. Собор, в котором Карла младенцем крестили его красивый отец и сумасшедшая мать, правда, тогда она ещё не была сумасшедшей.

     Со старательно-непроницаемым выражением на лице и трепетным волнением в душе наследник испанской короны входил в гентский собор. Алтарь братьев ван Эйк поразил принца Филиппа своим совершенством. Месса в соборе, рядом со знаменитым алтарём наполнялась особым, почти неземным, смыслом. На какое-то время принц Филипп забыл о протоколе. Его лицо просветлело, потеряло снисходительное выражение. Звуки мессы улетали в высь собора, к арочному потолку и, возвращаясь оттуда, проникали в самое сердце. Внимая божественным звукам, вдыхая аромат горящих церковных свечей и благовоний, он созерцал благословенный алтарь, переводя глаза с одной фигура на другую, подолгу задерживая взгляд на каждом сюжете и внимательно, подробно рассматривая.

     Благородные и одухотворённые лица Господа, Святой Девы Марии, Иоанна-Крестителя и музицирующих ангелов. Обнажённые и, неожиданно для церкви, реалистичные в своей наготе Адам и Ева не вызвали отторжения у истинного католика Филиппа, настолько совершенной и гармоничной была алтарная картина. Величественная, многофигурная и, тем не менее, тщательно, тонко исполненная сцена поклонения божественному агнцу. Неправдоподобно ясные цвета, дотошность в выписывании каждой, даже самой мелкой, детали, до последней бусины в драгоценных украшениях.

     Алтарь, подобно магическому волшебству, преображал лица лицезревших его прихожан, становящихся похожими своей одухотворённостью на лица изображённых на нём Святых и ангелов. Божественная красота алтарной росписи вызывала благоговение и трепет.  Принц Филипп заворожёнными глазами смотрел на картину. Его просветлённое лицо, лучистые голубые глаза не могли оторваться от алтаря. Хотелось поклоняться такому совершенству, опуститься перед ним на колени ...наследный принц сдержал чувства, вспомнил о поведении, предписанном  королевскому наследнику, горделиво выпрямил осанку.

     Выйдя из собора, принц Филипп милостиво подал монеты нескольким толкавшимся неподалёку оборванным, грязным нищим, которым удалось пробраться к своим рабочим местам вопреки всем стараниям городских властей изгнать их из тех улиц, по которым предполагалось пройти испанскому принцу. Знал ли он, что поданные им во имя Господа монеты тем же вечером будут спущены в каком-нибудь дьявольском вертепе?

     Города Фландрии и Брабанта поразили Филиппа явным богатством и процветанием, более всех – Антверпен. В антверпенском порту, казалось, собрались суда с товарами со всего света. Оживлённая, говорящая на всех языках главная площадь города Маркт не остановила торговли даже в связи с пышным приёмом коронованных гостей. Обожавший архитектуру принц Филипп отметил, что Гент и Брюссель хорошо спланированы, чего не хватало городам Испании и Италии, терявшимся в запутанности собственных улочек, переулков и тупиков. Нидерландские города показались ему и значительно чище, особенно с самого начала его пребывания в Брюсселе, когда перед глазами ещё живо представлялись города Испании.

     Небольшой Брюгге, когда-то гордый и заставлявший считаться с собой даже самых высоких особ, прославившийся норовом и художниками, в особенности братьями ван Эйк, тоже удостоился мимолётного присутствия, чтобы посетить гробницы его прабабки Марии Бургундской и её отца Карла Смелого.

     По возвращении в Брюссель, перед следующим этапом путешествия, теперь уже по северным землям Нидерландов, принца Филиппа ждало новое, в очередной раз превзошедшее самые смелые ожидания представление, устроенное в его честь Марией Венгерской. Филипп, для кого вся эта пышность начинала уже становиться чем-то вполне обычным, в который раз подумал: а есть ли предел роскоши? С момента, когда его стопа снова коснулась уличных камней Брюсселя, его не оставляли мысли о разговоре с Вильгельмом Оранским, упоминании о коллекции живописи Генриха Нассауского и замысловатой картине Босха.

     Казалось, его уже ничем не удивить на этой земле после помпезных празднеств, изумительных картин, прекрасных садов, красивой архитектуры, процветающих городов, но каким–то внутренним чувством Филипп предвидел, что удивления ещё не закончились. Он нетерпеливо ожидал, когда, наконец, пройдёт положенное протоколом время и можно будет посетить замок принца Оранского. Он хотел поймать момент и просить Вильгельма Оранского, чтобы тот не устраивал приёмов и празднеств, которые потихоньку начинали ему надоедать, но счёл такое поведение не сочетающимся с титулом наследника всех престолов. Вместо этого Филип упомянул, мимолётно и с улыбкой, о том, что все эти балы начинают вызывать у него лёгкую усталость, надеясь, что искушённый, несмотря на свою юность, в придворном этикете императорского двора Вильгельм Оранский правильно воспримет непринуждённые замечания наследника.

*Генрих III Нассауский (1483 – 1538) – Граф Нассау-Бреда с 1504 года.