Елена Сомова. Предбальная история Кота и Мыши

  Елена Сомова.        Предбальная история Кота и Мыши.
               Сурово и не научно стучится мышь в комнату для живых, а там все мертвые: сидят и чистят пиджаки и платья, выбравшись из гробов. Чистят час, другой, третий. У них  в ином мире иное время и замыслы иные: почистить одежду и пойти на свалке зубы поискать. А мышь стучится совсем по другому вопросу: отведать сырка не стухшего, печенья, им на поминки приносили пять лет назад, — не доела — зубы болели. Обломала зубы на дармовой кухне у сторожа в консерватории, он пианино старое забраковал, потому что решил его перевезти на дачу к себе, чтобы приглашать на отдых пианистов, играли бы ему на свежем воздухе.  Но струна жесткая попалась на зуб, когда прогрызала свет в окне себе: дыру побольше, — из стены выбралась на мир посмотреть, а тут такое!.. Дирижер со скрипачкой, альт с арфисткой. Что было! Еле ноги унесла, да зуб сломала. Не открывают. Устала стучаться. Пойти что ли постучать в другой гроб, ой, то есть в другой мир, а то у мертвых скучно: чистят одежду и не слышат ничего, а ведь музыканты бывшие!.. Бетховен, слуха лишившись, писал музыку, а эти со слухом, и написать ничего не могут, мычат только, как скотина на лугу. Уйду от них. Уйду совсем. Нечего грызть их пуговицы от старья, в котором они из гробов повылезали. Шушера грызет у них пусть! А  увольняюсь!
     И мышь гордо прошествовала к помойным бакам. Здесь и колбаской даже пахло: из магазина выбросили просроченую. Вкуснотища! Сырок старый — после колбасы не пойдет. На завтра спрячу.
— Кошка! — мышь быстрее пули шмыгнула за помойный бак и из-за угла стала разглядывать животное: усы хороши, сытый кот, видно, давно здесь, у магазина, обитает. 
— Мря—у! Мря—у!!! — дал знать о себе кот, заслышав тишайший шорох за помойным баком.
      Мышь пока не очень боялась кота: здесь есть, куда побежать скрыться: вон дыра огромная — туда побегу, если кот вдруг надумает за бак помойный пойти. А что бы ему здесь делать-то? Коту разлечься во весь рост — места не хватит, а так — зачем ему сюда? Меня здесь нет. Мной не пахнет, — брызгалась вчера противокотовой сывороткой «Анти—котоFF». Реально отличная сыворотка. Хотите попробовать? Я ее спрятала под коробку гнилых бананов по центру помойки. Дойдете, или проводить? Но если идти с вами, то кто же за котом присмотрит?
       Снова мышь начала свою невидимую слежку.
— Так внимательно смотрят только на УЗИ-аппарате, а она помойного кота разглядывает, как-будто он ее спонсор. Ела бы скорее всё, что лежит здесь, а она время теряет, — думал выброшенный по ненадобности и устарелости, Советский Будильник.
— Она любит этого кота, — пропело треснутое зеркало.
— Как можно любить этого сквалыгу: никому не дает ничего съесть, пока сам не попробует. Вот, моя подруга, грелка худая, хотела попить кваску, взорвавшегося здесь от жары. И не тут-то было. Кот пришел и лапу поверх горлышка отверстой бутылки положил. Ну чисто — царь зверей!
— Да, царь-то он царь, а по что коту квас? Он же молокоядный! Я видела, как сметану уплетал из того же магазина, просроченную на половину дня. Вкусная сметанка!
— А ты откуда знаешь? — зашипела массажная расческа, когда на нее наступила чья-то когтистая лапа.
— Ага! Вы тут обо мне разговариваете? — кот помойный, простой, гладкошерстный, но упитанный, плавно продвигался к краю бака, почуяв до боли знакомый запах. Пахло чем-то таким вкусным, — вкуснее сосисок из вакуумной паковки.  «Мышь!» — мелькнуло лезвие мысли — молнией  — в голове старого кота. И он ринулся в атаку, хотя День Победы уже был отпразднован, пробки от шампанского унесли чайки и скворцы — заткнуть дырки в скворечниках, а цветы вялые еще лежали поверх намертво всклокоченных упаковок от пива и чипсов. Воняло черной икрой. Свеже и чопорно. Запах исходил из окна открытого класса консерватории, где репетировал маэстро. Рядом был парк, — ну, кладбище-парк, что еще может быть рядом с консерваторией? Помойка и магазин! Так вот из окна вдруг показалась голова… Муськи!
     Кот рванул обратно от помойного бачка в прямо противоположную сторону — и к подоконнику. Уцепился когтями за подоконник и намеревался вскарабкаться в гости к Муське — поесть черной икры.
     Ополоумевшая от страха помойная Мышь дернулась в сторону, но увидала, как другая мышара с прощальной слезой глядела вслед убегающей смазливой фигуре Кота с поднятой кверху ярко-серой хвостовой трубой. Кот был неотвратимо резок и непредсказуем. Сидела Мышь тихо, но услышала, и нет, чтобы поиграть в «кошки—мышки» надо ей коту в глаза посмотреть, узнать, космический это кот или нет, а кот этой процедуры не стерпел — удрал! Неверный! А два дня назад по полудню мыркал, мол, Маша, я вас люблю после сметанно-банного мыла! Всё мыло поел, окаянный! Земляничное мыло было! А еще говорят, будто коты мыла не едят! Слышу: хрустит упаковкой, хитрец! Так и поел всё мыло, даже кусочка помыться не оставил! «Десерт!» — орал, как ненормальный.
      Кот тем временем уже подтянул задние лапы к подоконнику и мявкал не по-детски, строя глаза Муське.
— Муся! Я Ваш навеки! Ваши стройные задние ноги длиннее обычного, Вы — дама на все времена. Вы задели струны моего сердца не случайно, я же тигр по национальности. Этот  нелегкий пируэт  судьбы занес меня на помойку, но тигриная кровь не дает мне забыть ваших глаз, ушей и изысканных задних ног. Икра привела меня к Вам, дама моего полосатого сердца! Любовь моя! Как мне наскучили мертвецы из консерватории — смердят помойным одеколоном, а Вы, маркиза дней моих, слизываете их черную, наичернейшую икру, намазанную их белыми в прошлом, руками. Я всё знаю: когти им не дают намазывать ровно! Так  пришел помочь слизать лишнее! — промолвил кот и опустил глаза и голову на грудь Муське.
    Муся шерстила шаль, оставленную Анной Ахматовой в кресле —  почти вчера это было, и сквозь мечты, взглянув искоса в сторону, заметила Кота Помойного. Отпрянув слегка, от неожиданности, Муся заиграла валторной подгубной перегородки и всей слизистой оболочкой «На сопках Манчжурии», искоса поглядывая на кавалера трех орденов помойных рептилий, кота обыкновенного, но преданного.
— Муся! Я твой навеки! Где черная икра? Где она, наичернейшая, как ваши глаза перед прыжком за мышью, — кот перебрал с вечера сметаны, и не унимался.
— Я накажу вас, проказник! — приподняла шерсть на спине Муська, но тут же успокоилась, и продолжала шерстить шаль Ахматовой. Когти попеременно впивались в нежную шерсть шали, пропуская тонкие струнки нитей, и цепляясь за толстые. — Умели прясть, умели вязать! Вот время было! Наливали молока до края блюдца, подкладывали ложку свежей сметаны из банки, — не то, что сейчас — из пластиковой банки выцарапывают, скребут до дыр, чтобы угостить такую царственную породу — меня, Мусиллию Ивановну! А ведь моя пра-пра-прабабка служила кошкой, нет, служивым псом, у королевы Екатерины 2 в одном! Два в одном государстве, и ездила на карете только вместе с моей бабусей Мусей. Меня назвали в честь бабушки! Я мать Мария, всем кошкам мать Мусиллия Ивановна!
   Монолог Мусилии Ивановны подходил к концу, а Кот не унимался, не веря усам своим.
— Неужели, мувр—мяу! Неужели вы не побалуете своего придворного кота черненькой икрой, икрой Малевича? —  помойный кот выходил из себя. Еще в Лувре в прошлом году я пробовал этот запах на лапку от распространителей кошачьей косметики «Avon».
   Тут Муське стало явно не по себе. Она в душе была менеджер, и не могла простить себе неосведомленность.
— Где это было? Возле какого входа в Лувр? — спросила она сурово, вскинув брови.
— Возле черного хода! — оживленно ответил, не моргая, кот. — Такого же черного, как Ваша икра, мадам! Где она? Где?..
— Да что ты заладил: икра, икра! Кошки не икрой размножаются!
— Ах, да, — я забыл! Это всё от Вашего запаха, мадам!
— Да! Я пахну духами Цветаевой! — гордо промолвила Муська, и кот едва не свалился с подоконника от неожиданности. Духи Цветаевой не входили в план его действий. — Да! Цветаева подарила Ахматовой духи, уезжая в Чехию, и Ахматова полила их на шаль, — вот, понюхай!
       Это не входило в планы кота. Кот протяжно чихнул и подумал о мыши, спрятавшейся за помойным баком, когда он собрался поразмяться, поохотиться. Дух родных пенат манил  кота, и он остывал  от игры с Муськой. Ловко спрыгнув с подоконника, Помойный Кот побрел к своим пенатам по-английски, не объясняя своих действий и не прощаясь. Он очень любил стихи Цветаевой, очень, потому что она была его родной 95 раз прабабушкой, и стерпеть запах ее духов, пролитых магически-поэтической кровью на шаль Серебряного века, было нестерпимо жаль. Шаль жаль. Шерсть не выдерживает духовной кислоты и проедается, а музейную шаль надо беречь. Это же шаль Ахматовой и ее кошки.

       Назавтра в консерватории ожидался бал!.. Для этого бала и чистили платья и костюмы посетители мертвецкой скуки.

17 мая —10 июля 2020 г.