Шурка денисов

ГЛАВА 1. За гранью сознания.

Осень 1944 года. 1-й Украинский фронт. Польша.
Ночь сгустилась над военным госпиталем. Холодная, промозглая осенняя ночь. Офицер Красной Армии старший лейтенант Денисов метался в тяжелом бреду, балансируя на грани жизни смерти. Эпидемия брюшного тифа, разыгравшаяся по осени, не щадила никого, ни рядовых бойцов, ни красных командиров. Денисова сняли с эшелона, как безнадежного. Вместе с другими больными он лежал в тифозном бараке и ждал своей участи.
Кому-то везло больше, организм побеждал болезнь, человек выздоравливал, навсегда приобретая к тифу стойкий иммунитет. Потом реабилитация, настойчивые просьбы и даже требования отправить в действующую армию, что гнала лютого фашистского зверя в его логово. Другим, а таковых было большинство, везло меньше. За ними приходили санитары с носилками. Днем из окон госпиталя можно было видеть, как день ото дня увеличивалось количество могильных холмиков и появлялись новые имена, на скромных табличках.
Денисов бредил. Болезнь была в самом разгаре. Нестерпимый жар мучил днем и ночью.
- Пить! Воды! Дайте воды! – в бреду хрипел он, и тело его в изнеможении напрягалось под серой простынею, точно гитарная струна, - Пить!
На болезненно впавшем животе и пальцах Денисова отчетливо выступали бледно-розовые элементы сыпи.
На окружающую действительность Денисов не реагировал. Галлюцинации преследовали его. Видения сменялись одно за другим. Он видел себя со стороны, словно был зрителем в кинотеатре. Прожитая, совсем недолгая жизнь, отматывалась назад, будто кинопленка. Ему было двадцать пять лет.
 Разгоряченному взору Денисова представал разбомбленный фашистскими самолетами эшелон, где он, чудом выживший, стирая кровь с лица, выбирается из-под останков горящего вагона, совсем не замечая боли в верхней части бедра, посеченного осколками.
И снова пленка отматывается назад. Вот мощеные камнем улицы родного Калинина  , вот бегущая по улице на зарядке рота курсантов Калининского военного училища химзащиты. На всех курсантах противогазы. Светит яркое весеннее солнце. За курсантами, перепрыгивая через лужи, несется ватага босоногих ребятишек. По улице слышится топот курсантских сапог и звонкие детские голоса:
- Дегазаторы! Дегазаторы бегут!
И снова картинка меняется. Из тумана выплывают милые сердцу места, где он родился и вырос. Деревянный, крытый тёсом крестьянский дом, в деревне Селино, что в двадцати километрах от города Калинина, пруд неподалеку от дома, Михалковский лес, темной громадой застывший вдали.
Гаснет закат. Темнеет. Денисов видит, как открывается дверь. На крыльцо выходит старший брат Ваня и кричит громким голосом:
- Шурка, домой! Тятька из города приехал, баранки привез. Идем пить чай!


ГЛАВА 2. Пастух Ванька Колчак.

Добротный деревянный дом главы семейства Ивана Денисовича, стоял в центре деревни Селино. Деревня небольшая. Все крестьяне, в основном середняки, но есть и беднота.
По дороге к городу Калинину среди лесов и перелесков в Квакшинском уезде с деревней Селино соседствуют и другие деревни: Квакшино, Трояново, Звягино, Каменка, Рязаново, Бурашево. Кругом леса, да распаханные, щедро политые крестьянским потом, поля. Течет у города Калинина Волга, великая русская река, вбирая на своем пути маленькие речушки, что тянутся, поросшие тиной и ряской, вдоль окрестных деревень.
Хозяйство у Денисовых не большое, но и не маленькое. Как у всех. Есть лошадь Голубка, корова Беляха, пяток овец, два десятка кур, вот и все хозяйство. На лошади пашут в поле, ездят по делам в город Калинин, или в Михалковский лес за дровами для русской печки.
Беляхой корову зовут потому, что шерсть у нее белая-белая, и черных отметит на шкуре почти нет. Она – кормилица семьи.
Семья у Ивана Денисовича большая. Он сам, его жена Настасья Захаровна, сын Илья, жена сына Матрёна, да шестеро детей их, стало быть, внуков Ивана Денисовича. Мальчики: Ваня четырнадцати лет, Шурка девяти лет, да Лёня трех лет. И девочки: Лиза, Дуся и Клава. Самого Ивана Денисовича, человека уже в годах, вся семья вежливо величает тятей.
Иван Денисович - глава. Без его одобрения ничего не делается. Даже сын Илья, не имеет в доме большой власти, несмотря на то что женат. Второй сын – Мишка, оболтус, ни жены, ни детей, ни кола, ни двора. Все по друзьям ошивается, да горькую целыми днями пьет. Одним словом, пропащий человек!
А вот Илья, напротив, о собственном доме мечтает. Пока, увы, этому не суждено сбыться. Быть может, со временем. Вот и приходится жить с отцом и матерью под одной крышей. Но ничего. Бог даст, рожь уродится, да и на сезонных работах каменщикам хорошо платят. А может, и молодая Советская власть поможет. Зря, что ли он два года в рядах Красной Армии воевал в Гражданскую войну? Да и в Империалистическую войну довольно быстро уловил революционные веяния.
Рассвело. Деревенский пастух Ванька Колчак заиграл на рожке задорную мелодию. Хозяйки спешно отворяли ворота, и вскоре по главной улице важно ступали коровы, сбиваясь по пути в нестройное стадо.
Мальчишка-подпасок, сдвинув кепку набекрень, лихо щелкал кнутом, подгоняя отстающих бурёнок на деревенский луг. Босые ноги мальчика, покрытые пылью, утонули в траве-мураве. Утренняя роса приятно холодила ноги, грязные разводы смывали дорожную пыль. Цыпок на ногах не избежать. Но нет у подпаска другого выхода, да и обуви у него, кроме зимних валенок, тоже нет. Мальчишка звонко щелкнул кнутом, и уселся под березку на окраине луга, одним глазом поглядывая на пасущихся коров.
Рожок пастуха, дойдя до определенной ноты, смолк. Казалось, это Ванька Колчак своей игрой не только зовет коров на сочный луг, но и будит еще ясное солнышко. Вставай, солнышко! Заспалось ты сегодня! Просыпайся! Приноси нам тепло и свет!



ГЛАВА 3. Пропавшие голуби.

Шурка потянулся, откинул лоскутное одеяло, и, оглядев осоловелыми глазами избу, лениво сполз с полатей.
- Все спишь! – недовольно проворчала бабушка, - Тятька в город уже давно уехал, отец с братом в поле, а ты все бока пролеживаешь!
- Как в город уехал? – Шурка был готов расплакаться от обиды, - Обещал в город взять и опять сам уехал. Тайком!
- Ну, полноте, - бабушка сменила гнев на милость, - Вот подрастешь еще чуток, обязательно возьмет тебя в город, тятька-то.
- Я сейчас хочу-у! – Шурка продолжал ломать комедию до тех пор, пока не выхватил от бабушки подзатыльник.
- Умывайся и садись есть.
Шурка покорно поплескал на лицо водой из рукомойника, кое-как вытерся жестким полотенцем. Попил парного молока с краюхой ржаного хлеба, вышел во двор.
Так. Вот тебе раз! А где же голуби? Обычно в это время они уже вылетали из голубятни, описывали круги над домом, и, усаживаясь на крышу, начинали ворковать. О, что это были за голуби! Сизые, белые, красные с отливом, каких там только не было. Вечером, когда голуби садились на ночевку, можно было залезть в голубятню и погладить их.
Шурка очень любил голубей, можно сказать, души в них не чаял. А где они теперь? Нет ни одного. Не улетели же, в самом деле! Ведь голуби домашние, не дикие. Их тятька из города привез, лично ему, Шурке. Во всей округе таких голубей не сыскать.
Убедившись, что голубятня пуста, Шурка выскочил на улицу. У кого же спросить, может, видели голубей?
Деревенская улица была пуста. В тени кустов, вывалив розовые языки, лениво лежали собаки. Неподалеку, в куче мусора, деловито копошились соседские куры.
- Петька! Петька-а! – во все горло заорал Шурка, подбегая в дому своего закадычного друга Петьки Гордеева, выдумщика и мастера на все руки.
Над забором показалась вихрастая мальчишеская голова.
- Чего тебе?
- Чего-чего. Голуби у меня пропали, вот чего! Ты не видел?
- Голуби, значит, - ухмыльнулся Петька, - Что, проспал голубей? В другой раз будешь знать. Тут недавно Мишка Коршиков с ватагой к пруду прошел. Пойди за ними, да поищи. А мне некогда. Я фотоаппарат изобретаю. Потом всю деревню фотографировать начну. На память.
Шурка махнул рукой и покрутил пальцем у виска.
- Фотоаппарат. Ты еще ероплан изобрети.
Он-то знал, что фотоаппарат есть только в городе, у человека, который зовется фотографом. Штука сложная, заковыристая, где уж такую простому деревенскому мальчугану смастерить!
Хлопая себя руками по бедрам, Шурка вприпрыжку помчался к пруду. Из-за камышей у берега поднимался легкий дымок. Осторожно раздвинув камыши, Шурка неожиданно нос к носу столкнулся с местным хулиганом Мишкой Коршиковым и его ватагой. А на вертеле жарились его, Шуркины, голуби.
Не помня себя, Шурка схватил подвернувшуюся под руку корягу, и со слезами бросился на них.
- Убью, гады!
Сильный удар в лицо опрокинул его на землю.
- Вали отсюда, пока цел, - цыкнул на него Мишка, - Мелюзга, а с палкой кидается. Вали говорю, а не то добавлю!
Вытирая разбитый нос рукавом, Шурка поплелся домой. Ужом пробрался на полати и зарылся с головой в одеяло. Никто не должен видеть, как он плачет. Не от боли. Жалко было голубей.

ГЛАВА 4. «Дай срок, будет белка и свисток».

- Шурка! Шурка! – донесся со двора знакомый голос, - Вот негодник, куда запропастился?!
Шурка откинул одеяло и выскочил во двор. Вечерело.
Увидев заплаканные глаза и разбитый нос внука, тятька присел на завалинку. Снял картуз  , стукнул его о колено, и пристально посмотрел на мальчугана.
- Ну, что у тебя стряслось? Давай, выкладывай.
Выслушав горестный рассказ, промолвил строго:
- Не реви только. Будь мужчиной. А голубей-то, я в городе тебе еще добуду.
- Правда, тятя? – Шурка сглотнул слезы, - А когда?
- Когда-когда, - нахмурился Иван Денисович, - Дай срок. Будет белка и свисток.
- Зачем мне свисток, зачем белка, - всхлипнул Шурка.
При тятьке он не стеснялся почему-то.
- Все, - Иван Денисович ласково ссадил внука с колена, - Пойдем Голубку распрягать. Сейчас Ваня придет, погонит ее в ночное. Намаялась, бедная, в дороге. Жара, пыль, да и до города, почитай, в одну сторону двадцать верст выходит.
Лошадь распрягли быстро. Шурка помог отнести сбрую, оглобли. Вместе затолкали телегу в сарай.
- Постой-ка с Голубкой у ворот, - сказал тятька, - Ваня придет, отдашь лошадь ему, закроешь ворота и домой. С ним не увязывайся, мал еще, а там ребята взрослые.
- А долго еще расти, тять? - проныл Шурка, - я ведь умею на лошади.
- Дай срок, - улыбнулся тятька и направился в дом.
Шурка оглянулся. В окнах при свете лучины суетилась бабушка, накрывая на стол припозднившемуся из города деду.
- Дай срок, дай срок, - проворчал себе под нос Шурка, - как рожь цепом молотить, так уже большой, а как в ночное с ребятами, так подрасти надо.
Он задумался и потер кривой шрам на макушке. Прошлым летом на токе при обмолоте ржи мать случайно ударила его по голове цепом. Думали сначала, что не выживет… Выжил.
Где-то невдалеке заливисто заиграла гармонь. Распевая частушки, мимо Шурки проследовал дядя Миша. Остановился на мгновение, пристально глянул на Шурку ехидным глазом. А потом вновь развел мехи и весело припустил дальше, горланя на всю улицу:
А по деревне шла и пела
Девка здоровенная,
Ногой за угол задела,
Заревела бедная.
Дядя Миша шел весьма нетвердо, но, надо отдать ему должное, на гармони наяривал уверенно. Пройдя пару домов, он присел на завалинку и заиграл плясовую. Из открытого окна тотчас донесся звонкий девичий голос:
Топится, топится в огороде баня,
Женится, женится ухажер мой Ваня,
Эх, не топись, не топись в огороде баня,
Не женись, не женись, ухажер мой, Ваня!
После этого дядя Миша заиграл еще звонче, еще веселее, но потом вдруг смолк и побрел на край деревни к своему приятелю.
Шурка заслушался гармошку и чуть отпустил повод. Лошадь шагнула в сторону и потянулась за пучком травы.
- Но-о-о, - прикрикнул Шурка на лошадь, потянув повод вниз, - Стой, кому говорю!
Он мысленно представил, что это ему, Шурке, доверили отогнать верхом лошадь в ночное. Там, на зеленом лугу, у опушки Михалковского леса, в ночной тишине будут бродить деревенские лошади и щипать сочную траву, которая с рассветом покроется прозрачной, точно слезы, росой. Сойдутся у яркого костра ребята, станут печь картошку в золе и рассказывать друг другу небывальщины.
- Ой-ой-ой, - неожиданно завопил Шурка и попытался сдвинуть лошадь, которая наступила ему прямо на босую ногу. Дикая боль пронзила ступню. В глазах потемнело.
- Уйди, вражина! – едва не плача, закричал на нее Шурка и дернул повод. Лошадь не двигалась, даже ухом не вела.
Заревев, Шурка двинул лошади кулаком и дернул повод. Голубка стояла, как каменная.
- Эй, кто-нибудь! – взвыл Шурка, понимая, что все в доме, и его вряд ли услышат.
- Чего кричишь? – раздался знакомый голос, и из темноты выросла крепкая фигура старшего брата Вани.
- Ничего, - превозмогая боль, сказал Шурка, - Это я так.
- Ну конечно, так, - ухмыльнулся Ваня, сумев разглядеть придавленную копытом ногу младшего брата. Поднатужился и резко поднял ногу Голубки, - Вот лешак! Убирай быстрее, пока держу!
Ваня был старше Шурки на четыре года и уже считал себя взрослым. Взялся за повод, одним махом вскочил на спину лошади и дал голыми пятками по бокам.
Прыгая на одной ноге, Шурка умудрился хлестнуть Голубку валявшейся поблизости хворостиной.
Лошадь сразу пошла в галоп. От неожиданности Ваня откинулся назад, едва не свалившись. Только крикнул:
- Не балуй, Шурка! Вот я тебя…
И растворился в ночной темноте.
А Шурке даже на мгновение показалось, что Голубка сердито покосилась на него своим крупным глазом, дескать, берегись, негодник, я еще с тобой посчитаюсь за этот удар.

ГЛАВА 5. «Давайте телегу, везите меня в Бурашево».

Кара небесная, а точнее месть Голубки настигла Шурку буквально на следующий день.
Тятька чинил в сарае колесо на телеге, бабушка хлопотала в доме, да приглядывала за малышней: тремя девочками и одним мальчиком. Мать ушла на подённую работу. Отец и Ваня в поле.
Шурка опять один. Красота! Чем бы таким заняться?
Он вышел за ворота и огляделся. Чуть поодаль, привязанная к дереву, щипала траву Голубка.
Увидев Шурку, она, как и в прошлый раз, покосилась на него крупным глазом и продолжила прерванное занятие.
Откуда ни возьмись, появился Петька Гордеев. Как всегда, неожиданно, будто из-под земли вырос.
- Ну что, изобрел фотоаппарат? – не преминул съязвить Шурка.
- Изобрету, вот увидишь, - уверенно сказал Петька, - Фотографом буду. Может, и тебя на лошади сфотографирую. Но ты ж, небось, на ней даже сидеть не умеешь.
- Кто? Я не умею? – распалился Шурка и понял, что попался на удочку.
- А разве умеешь? Давеча помню, как ты около нее вечером танцевал, когда она тебе на ногу наступила. Лошадь, она, брат, существо такое. К ней подход нужен.
- Подход! – хмыкнул Шурка, - Тоже мне, знаток! Что тут уметь?
Слегка хромая, Шурка понесся к лошади. Сейчас он покажет этому зазнайке Петьке, что он может ездить верхом на лошади ничуть не хуже старшего брата.
Отцепить повод было минутным делом. Шурка уже представил себе, как вскочит на спину лошади и даст рысью вокруг Петьки, пока тот локти будет кусать от зависти.
Удивительно, но у Шурки с первого раза получилось вскочить на спину неоседланной лошади. Он выпрямился, приосанился, торжествующе глядя на своего товарища.
- Это тебе не в огороде, на бабушкиной свинье по осени кататься! – хвастливо крикнул он и ткнул пятками в бока Голубки.
Через секунду последовал резкий рывок. Шурка, не удержавшись, выпустил повод из рук и полетел на землю.
Голубка отошла в сторону и вновь уставилась на мальчишку своим крупным сердитым глазом.
А Шурка, меж тем, катался по земле из стороны в сторону и орал что есть мочи:
- Ой, я ногу сломал! Ой, я ногу сломал! Давайте телегу, везите меня в Бурашево!


ГЛАВА 6. Шурка идет в школу.
 
К концу лета нога срослась, и Шурка, отбросив в сторону самодельные деревянные костыли, уже мог самостоятельно передвигаться. Радовало одно: из-за перелома в это лето его не привлекали помогать молотить рожь и вязать снопы в поле. Но Шурка все же старался не сидеть без дела.
Пока бабушка хлопотала по дому, он приглядывал за сестренками и играл с младшим братом Лёней. За это время они очень сдружились, и мальчик не отходил от Шурки ни на шаг. Они даже спали вместе на широких полатях. Лёня удобно устраивался подле брата, и Шурка начинал рассказывать сказки, которые слышал от тятьки, от бабушки Настасьи Захаровны, да и нет-нет, чего уж греха таить, выдумывал и от себя.
Время шло. Становилось холоднее. Пожухла трава на лугу. В пруду и речке, что текла вдоль деревни Селино, уже давно, с самого Ильина дня никто не купался. Только Ванька Щучкин, известный пьяница, но человек весьма добрый и отзывчивый, находясь в изрядном подпитии, по утрам шумно плескался в прохладных водах.
- Потонет ведь когда-нибудь, ей-богу потонет! – переживали бабы, полоскавшие в речке белье.
Ванька Щучкин крякал и смотрел на них добрыми пьяными глазами. После чего, раздевшись по пояс, широкими гребками переплывал речку туда и обратно.
Протрезвев от такой процедуры, Ванька одевался и шел на поденную работу. Вечером все повторялось сызнова, и заработанные нелегким трудом деньги, с легкостью пропивались самим Ванькой Щучкиным и его друзьями-собутыльниками.
Бабушка Ваньку недолюбливала, и всегда гнала прочь со двора, справедливо считая его виновным в том, что ее младший сын – Мишка с семнадцати лет пристрастился выпивать с ним в одной компании.
Ранним утром бабушка разбудила Шурку. Он умылся, расчесал гребнем непослушные волосы и недоуменно поглядел на лавку, где лежали аккуратно выглаженные штаны, деревенская рубаха с косым воротом, а под лавкой стояли новенькие черные сапожки.
- Что это, ба?
- Как что? – всплеснула руками бабушка, - В школу идешь сегодня. Лето кончилось, сегодня первое сентября. Как, нога-то?
- Потихоньку. А куда идти, ба? Где школа?
- Куда идти? Куда ребята идут, туда и ты иди. В Квакшино дорогу знаешь?
Шурка утвердительно кивнул.
- Вот по ней и иди.
Бабушка критически оглядела внука. Хорош! Протянула самолично ей сшитую холщовую торбу для книг и тетрадок.
- Носи на здоровье, учись хорошенько. Тятя все лето старался, чтоб к школе одежу новую справить.
Бабушка смахнула слезу, будто соринка в глаз попала.
- Ну все, иди уже.
Шурка благоговейно поглядел в добрые бабушкины глаза и вышел за ворота.
По дороге в Квакшино тянулись ватаги ребятишек разных возрастов. Пусть и не нарядные, но в чистой, отглаженной одежде. У многих в руках были цветы. Кое у кого алели пионерские галстуки.
На свою беду попался школьникам худой дьячок, шедший домой с заутрени. А мальчишкам только дай волю пошалить. Зацепились они за дьячка.
- Диакон – щипаный водолаз! – крикнул кто-то.
И пошло-поехало со всех сторон.
- Диакон – щипаный водолаз!
- Тьфу, бисово племя, - в сердцах плюнул дьячок, и, нахлобучив поглубже скуфью, рысью припустил к дому.
- Шурка! Шурка, подожди!
Шурка оглянулся. Его догонял Петька Гордеев. Холщовую торбу ему, правда, никто не сшил, и он нес букварь и тетрадки завернутыми в старую газету. Дальше пошли вместе. Вот и первый класс, вот учительница Марья Ивановна. А вот здание школы – бывший дом какого-то помещика.
На школьное крыльцо вышла техничка тетя Катя, с колокольчиком в руке. Зазвенел звонок. Начались уроки.
Тянулись к югу серые облака, холодным серебром отливала, подернутая мутью, гладь небольшого пруда, поросшего осокой. Пестрым ковром на землю ложились желтые и красные, слегка подернутые первым ночным инеем, опавшие листья. Из окна на первом этаже было слышно, как в классе учительница диктует детям Пушкина:
- Роняет лес багряный свой убор… Роняет лес…


ГЛАВА 7. И снова голуби.
 
Шурке нравилось ходить в школу. Учился он хорошо, можно сказать отлично. Марья Ивановна, строгая, чуть полноватая женщина в очках на кончике носа, учила детей грамоте и арифметике. Небольшие тексты, которые читали в классе, Шурка запоминал наизусть, и на следующем уроке, когда его вызывали к доске, тараторил заученное без запинки. Учительница диву давалась, видя такого способного ученика. Всего две недели учится, а уже не только буквы знает, но и читает бегло, да с выражением.
- Тебя кто грамоте учил, Шурик? – спросила как-то у него Марья Ивановна.
- Тятька, - не моргнув глазом, соврал Шурка, - Он у меня шибко грамотный!
На самом деле, все было, конечно, не так. Имея всего лишь один класс образования, Иван Денисович выучил внука считать до десяти, да нескольким буквам. Великолепное чтение Шурки было лишь результатом хорошей памяти, да способности вовремя поднять руку и выйти к доске.
Уроков Шурка не учил. Примчавшись домой, он забрасывал торбу под лавку, и бежал к голубям, которые теперь обитали на чердаке. Вечером, когда голуби садились, Шурка самолично закрывал дверцу чердака на замок, а ключ прятал под подушку.
В один прекрасный день Мария Ивановна вызвала Шурку к доске и дала незнакомый текст.
- Читай.
Шурка растерянно водил глазами по буквам и ничего не понимал. Что это за книга?
- Ну, что же ты? – нахмурилась учительница, - Читай.
- Я… я не могу, - вымолвил Шурка и побледнел как мел.
- Как же так? – спросила учительница, - Буквы позабыл?
- А он после школы с голубями возится, - ляпнул кто-то с места, - и уроков не учит.
Раздались сдавленные смешки, а через секунду класс уже потешался вовсю.
- Отличник липовый! – смеясь выкрикнули с задних рядов.
Шурке стало стыдно. Понуро опустив голову, поплелся и сел на место.
Петька Гордеев толкнул его в бок и подмигнул.
- Ничего, Шурка, - прошептал он, - приходи после школы ко мне, я помогу тебе выучить буквы и научу в слоги складывать.
Шурка с благодарностью посмотрел на товарища.
С этого дня, Шурка серьезно взялся за учебу. Он внимательно слушал учителя на всех уроках, а дома до поздней ночи сидел за школьными тетрадками и книжками при свете тонкой лучины. Читал, считал, писал. Иногда ходил к Петьке делать уроки, но чаще Петька приходил к нему.
Через две недели Шурка показал поразительные результаты по всем предметам.
Марья Ивановна только руками разводила от удивления.
- Ну, ты даешь, Шурик!
- Я учу уроки, Марья Ивановна, честно, учу, - словно пытался оправдываться Шурка, - А голубей у меня нет больше. Тятька их обратно в город отвез.
 
ГЛАВА 8. Нищие, да голь перекатная.
 
Наступила глубокая осень. Опавшие листья давно уже лежали на земле пестрым ковром, ожидая первого снега.
Ночами, от небольшого морозца, лужи покрывались ледяной коркой. Но чтобы сковать речку и пруд, сил у подступающей зимы, пока не было.
Именно с первых заморозков начинали стучаться в дома нищие, да бездомная голь перекатная и проситься на ночлег. Пока было не слишком зябко, они спали то в лесу, то в придорожной канаве, укрываясь ворохом листьев. Днем нищие обычно ошивались у церкви, или просто бродили по дорогам, прося милостыню.
Но вот замаячила на горизонте зимушка-зима, ударили морозы, и побрели нищие по окрестным деревням в поисках еды и тепла.
По обычаю, нищий мог переночевать в доме крестьянина только одну ночь. На следующую ночь он должен был попроситься в другой дом.
Закончив уроки, Шурка взобрался на теплую печку, и, укутавшись овчинным полушубком, приготовился ко сну.
Внезапно в окно постучали. Тятька слез с полатей, и поднес зажженную лучину к окну. Огонек высветил заросшее длинной бородой лицо нищего, одетого в несусветные лохмотья, в полинявшей, с оторванным ухом меховой шапке на голове.
- Пустите, Христа ради, люди добрые…
Тятька ни слова ни говоря, отворил дверь. В дом пахнуло духом давно немытого тела. Прихрамывая, нищий вошел в дом, перекрестился на образа. Бабушка усадила его за стол, поставила перед нищим картошку в мундирах, краюху ржаного хлеба, да крынку молока.
- Благодарствую, люди добрые, - промолвил нищий и принялся за еду.
В свете лучины совершенно нельзя было разобрать его возраст. Густая шевелюра, высушенное ветром, солнцем и холодами лицо, да всклоченная борода, старили нищего на много лет. Но Шурке отчего-то показалось, что это ровесник его отца, ну, может быть, чуточку постарше.
- И откуда ж ты, такой убогий, - гремя крынками, поинтересовалась бабушка.
- А ниоткуда, - осклабился нищий, - хожу, брожу по белу свету. Ем, что подают, ночую, где придется.
- Работать бы пошел, чего не работаешь? – не унималась Настасья Петровна.
- Кому нужен, работник-то такой? – с горечью произнес нищий и сорвал с левой руки грязную тряпку, повертев покрасневшей от мороза культей, - в Империалистическую оторвало, теперь даже в батраки не берут. А Георгия я своего, ну, стало быть, за храбрость в бою, мне врученного, я еще в осьмнадцатом пропил. С той поры и скитаюсь. Налей-ка стопочку для сугрева, добрый человек!
Бабушка достала откуда-то заботливо припасенный шкалик. Тятька налил нищему стопку. Нищий, высоко закинув голову, проглотил содержимое и даже не поморщился. Крякнул, и рассыпался в благодарностях.
- Ну, полноте, - сказал тятька, - Полезай на печь. Спи с миром, божий человек.
- Шурка, бери полушубок и ложись на лавку, - велела бабушка.
Тятька, кряхтя, полез устраиваться на полатях.
Бабушка задула лучину и тоже легла на лавку.
Засыпая, Шурка слышал, как на печке беспокойно ворочается и скребется нищий.
Проснувшись ранним утром, Шурка увидел, что нищего уже и след простыл.
Жарко пылала русская печь. Ночью на лавке Шурка замерз, поэтому, схватив полушубок, тотчас забрался на лежанку.
Не прошло и нескольких минут, как он кубарем слетел с печки и принялся неистово чесаться. Отовсюду посыпались вши.
На помощь кинулась бабушка.
- Да стой ты! Стой! Вот окаянный, не вертись! Пустили на постой! Ох, тяжко мне, ох тяжелехонько! – приговаривала она.
Полдня бабушка воевала со вшами на печке. А волосы Шурке пришлось остричь. Вьющийся чуб, которым Шурка всегда гордился, когда волосы вновь отросли, больше не завивался и не торчал лихо из-под кепки.
С той поры Шурка стал зачесывать волосы назад.


ГЛАВА 9. Серый гость.
 
Ветер волком завывал в печной трубе. Накрывшись овчинным полушубком, Шурка теснее прижался к тятькиному боку. Рядом, под стеганым одеялом, сопел младший братишка Лёня. На лежанке тяжело дышала бабушка, уставшая от домашних хлопот.
Лёня давно уснул, а Шурке все хотелось слушать и слушать тятькины сказки. Тут тебе и Иван-царевич, и серый волк, и хитрая лиса, и Царевна-Несмеяна.
- Еще, тятя, еще расскажи, - Шурка толкнул в бок, начинавшего засыпать Ивана Денисовича.
Тятька вздрогнул и открыл глаза.
- На чем это я остановился? Ах да! Шел, значит, Иван-царевич по темному лесу. Кругом одни елки да сосны. Мороз трескучий, снег сыпучий, голодный волк, зубом щёлк!
Во дворе испуганно заскулила собака. В страхе заблеяли овцы в хлеву.
Сон слетел в одно мгновение.
Сорвав со стены берданку, привезенную сыном с войны, Иван Денисович, в одних валенках выскочил на улицу. Дал выстрел в воздух, и побежал по глубокому снегу в хлев.
И дыры, проделанной в соломенной крыше, выскочила огромная серая собака с яркой   в зубах. Забросила ее на спину и помчалась прочь, в сторону леса.
Тятька перезарядил берданку, прицелился и выстрелил. Волк, а это был именно серый разбойник, перекувырнулся через голову, и исчез в сугробе.
- Попал, - выдохнул Иван Денисович и побежал за тулупом.
Вновь выбежав на крыльцо уже одетым, тятька увидел, как волк с добычей на спине, сопровождаемый собачьим лаем, стремительно несется по полю в сторону Сусловского леса.
- Что там, тятя? – испуганно спросил Шурка, выглядывая из приоткрытой двери.
- Волчок приходил, овечку унес. На-ка вот, берданку на место повесь, а я пойду дыру в хлеву заделаю, да посмотрю, что натворил там серый разбойник. Настасья, лучину дай!
Шурка повесил берданку на стену. Был бы он большим, уж точно не промахнулся! От шума в избе заворочался и заплакал маленький Лёня. Шурка бросился к нему, и взяв на руки, принялся успокаивать.
 
ГЛАВА 10. В лес за дровами.
 
- Вставай, Шурка, - Иван Денисович стянул с внука полушубок, откинул в сторону стеганое одеяло, - Умывайся, ешь, и пойдем лошадь запрягать. За дровами в Михалковский лес поедем.
Сон как рукой сняло. В лес, за дровами, да еще с тятькой! Раньше с ним старший брат, Ваня, ездил, а сейчас он – Шурка. Брат Ваня еще осенью поступил в сельскохозяйственный техникум в городе Калинине, живет на квартире у тетки Натальи, тятькиной дочери, и успешно учится на зоотехника.
Жарко пылала русская печь. Мать, как всегда, с раннего утра ушла на подённую работу, отец на заработках. Бабушка, Настасья Захаровна, с утра до ночи хлопотала по дому, да нянькалась с подраставшей малышней.
У бабушки в доме всего чисто, натоплено. Аккуратные цветные половики разложены на полу, полати накрыты стеганым одеялом. Печь выбелена известью, упаси бог где-то копоть появится.
Мимоходом Шурка успел снять в сенях пару пенок на крынках с молоком. Вкуснота! Воспользовавшись моментом, в избу тихонько прошмыгнул серый кот, погреть у печи озябшие на морозе лапы.
- Ах ты, негодник! – услышал Шурка гневный голос бабушки, - Опять пенки слизал!
Дверь отворилась, теплый воздух смешался с морозом, дохнуло паром. Из дверей прямиком в сугроб вылетел кот.
Шурка поежился и пожал плечами. У бабушки почему-то всегда кот виноват.
Сноровисто запрягли Голубку в дровни – простые крестьянские сани для перевозки дров, грузов и езды зимой по снегу. Телега, с обновленными железными ободами и осями, промазанными дегтем, стояла в сарае, готовая к весне.
Мороз был крепок. Густые пушистые сугробы укрыли деревню и мохнатыми шапками лежали на крышах крестьянских изб. Из печных труб шел дым. На ветках рябины клевали морозную ягоду снегири с алыми грудками.
От одного двора к другому быстро перелетали стайки воробьев, ища в курятниках остатки проса, насыпанного поутру курам. Не найдя чем кормиться, они гурьбой садились на ветки деревьев и начинали возмущенно чирикать.
Выехали за околицу. Голубка бежала бодро и легко тянула за собой дровни. Где-то вдалеке, в поле хлопнул ружейный выстрел. С берез сорвались и загалдели грачи. Охотничьи собаки помчались по полю, преследуя подранка зайца-беляка. За ними, с ружьем на плече, поспешал охотник.
Вдали застыл Михалковский лес, молчаливый и угрюмый.
- Тять, а тять, - Шурка дернул Ивана Денисовича за рукав.
- Чего тебе?
- Тять, а тять, а кто в лесу водится?
- Ну как кто? Звери, птицы разные. Волки есть, лисы, зайцы, барсуки. Глухари, тетерки водятся. Дятлы. Слышишь? Стучит лесной доктор. Лечит деревья.
- А медведь есть, тять?
- Хм, медведь… Нет медведей в нашем лесу. Хотя, мужики говорят, что иногда из Сусловского леса, захаживает к нам косолапый. Ягодами полакомиться.
За разговорами незаметно добрались до места.
На дрова тятька выбрал большую старую ель. Она уже отжила свое и только загораживала молодую поросль, не давая ей расти в полную силу.
По лесу разнесся сухой треск. Тятька работал умело, быстро и через несколько минут от него уже так и валил пар.
- Поберегись! – тятька навалился на ель плечом, - Пошла родимая!
И тут же отскочил в сторону, чтобы не зашибло сыгравшим стволом.
Огромная ель с глухим шумом рухнула в снег.
Пилой-двуручкой тятька и Шурка распилили ствол на несколько частей, уложили в дровни. Пар теперь валил от обоих. Заставив Шурку пособирать еловый лапник, тятька принялся увязывать ель, чтобы не растерять по дороге к дому.






ГЛАВА 11. Ванька Щучкин.
 
Наступило Крещение. Стояли лютые крещенские морозы, деревню и все дороги окрест замело сугробами, не пройти, ни проехать.
Некоторые прихожане, тайком отстояв всенощную в маленькой церквушке, околицами да огородами добирались домой. В этот год борьба власти с церковью приобрела невиданный размах, и карающая длань атеизма и безбожия с новой силой терзала русскую деревню.
Ванька Щучкин, местный пьяница, но доброй и отзывчивой души человек, находился с утра уже в изрядном подпитии. Распахнув тулуп, он криво вышагивал к замерзшей речке, спотыкался и падал.
Бабы, полоскавшие белье в проруби, увидев Ваньку Щучкина, поинтересовались:
- Куды эт ты собрался, родимый? Уж не нам ли помогати?
-  Нет бабы, - важно ответил Ванька, - Крещение сегодня, большой праздник церковный! В пролуби купаться буду! А ну-ка, разойдись!
Ванька скинул тулуп, валенки, рубаху. На груди покачивался, продетый в простую веревку, нательный крестик.
Бабы ахнули и зашептались.
- Разойдись, атеистки! – крикнул Ванька Щучкин и бултыхнулся в прорубь.
- Потонет, потонет ведь! – в один голос запричитали бабы, - Ох что деется, что деется-то!
На счастье Ваньки, его уже заметили проходившие мимо мужики и бежали к проруби.
Выловили Ваньку оттуда с трудом. Разгоряченный спиртным, он поносил всех, на чем свет стоит, а потом, когда его все же выловили и завернули в тулуп, заплакал.
- Крещение, Крещение, - со слезами повторял он, - праздник большой… А вы…
И заревел в голос.
Мужики подхватили его, точно бревно, и понесли в избу, отогревать. Ванька еще побрыкался чуток и замолк.
Но так и сгинул потом Ванька Щучкин в этой речке. В один из дней, перед самой войной, залез утром отрезвиться, да по пьяному делу попал в холодные ключи, что били на дне реки. Свело ноги судорогой, забрала его к себе реченька-река.
Выловили Ваньку местные рыбаки. Когда стянули рубаху, на груди его, глубоко спрятанный, по-прежнему висел, продетый в простую веревку, позеленевший от времени и пота, небольшой медный крестик.


ГЛАВА 12. Купание на коньках.
 
Зима подходила к концу. Солнце иногда весело пригревало, и на южной стороне уже начинал подтаивать снег.
Шурка задумчиво поглядел на коньки, привезенные тятькой из города по случаю отличной учебы и примерного поведения. Может, сходить все-таки на пруд, прокатиться? Соблазн был велик, а лезвия коньков призывно блестели, словно приглашая закружиться на припорошенном снегом льду деревенского пруда.
Эх, была не была! Сейчас коньки, а вечером, так и быть, с горки на козульке. Решено!
Не прошло и пяти минут, как Шурка лихо выписывал коньками круги, катаясь по льду неподалеку от берега.
Однако кататься у берегов пруда ему вскоре наскучило. Расхрабрившись, Шурка пересек пруд наискосок. Темный лед потрещал под ним, но выдержал. Теперь обратно. Сильно разогнавшись, Шурка не заметил на своем пути вмерзший в лед, брошенный кем-то камень. Лезвие конька аккурат врезалось в него, и Шурка, потеряв равновесие, грохнулся не на лед, а прямиком провалился в воду, и чуть было не ушел с головой.
Испугавшись и наглотавшись воды со страха, он все же сумел зацепиться руками за кромку льда. Каким-то чудом, удалось подтянуться и выползти на твердый лед. Зубы стучали от холода, одежда мгновенно залубенела на морозе.
Домой, скорее домой! На его счастье, в избе никого не оказалось. Скинув с себя мокрую одежду, Шурка поскорее взобрался на горячую печку.
О том, что едва не утонул в пруду, катаясь на коньках, Шурка никому и не сказал.



ГЛАВА 13. Весна пришла.
 
Пришла весна. Растаял снег, побежали ручьи, исчез лед на речке и на пруду. Прошла весенняя распутица. Все ждали, когда солнце, наконец, просушит землю, и можно будет запрягать лошадь для пахоты.
Раз в неделю тятька с Шуркой выходили в поле, где сеяли полоску ржи. Тятька брал землю и сжимал ее в кулаке, а затем разжимал. Сначала земля плюхнулась оземь жидковатой лепешкой, в другой раз, упала твердой колбаской. И лишь на третий раз, когда прошло еще несколько дней и солнце пригрело основательно, земля в кулаке у тятьки не слиплась, а рассыпалась мелкими комьями вниз.
Тятька удовлетворенно кивнул сам себе и весело подмигнул Шурке, мол, готова земля, можно пахать.
Полоску земли вспахивали сохой. Сначала от сохи получались частые и глубокие борозды с одинаковым наклоном. Второй раз рассекали сохой уже каждый отваленный пласт земли. Пахать сохой было непросто, она то и дело норовила выскочить из земли. Мать вела Голубку по полю, а тятька, что было сил, налегал на соху.
Шурка попеременно шел то с тятькой, то с матерью, перенимая науку, и вдыхал какой-то особенный аромат свежевспаханной земли, от которого кружилась голова.
После вспашки землю боронили сучковатым бревном. Рожь сеяли уже вручную. Тятька выходил в поле босым, в белой рубахе. Повесив на шею лукошко, умело разбрасывал зерно в землю широкой полосой. Шурка поспевал за тятькой следом, ставя вешки из веток, чтобы дважды не засеять одно и то же место.
Земля в эти моменты словно сливалась с крестьянином воедино. Придет лето, вырастет рожь и нальется тяжелыми полновесными колосьями.

ГЛАВА 14. Случай у трактира.
 
Когда Шурка стал постарше, Иван Денисович, в свободное от учебы время, стал брать внука с собой на отхожие промыслы. Обычно тятька работал с бригадой деревенских мужиков в составе трех-пяти человек, в качестве мелкого подрядчика. За долгие годы Иван Денисович приобрел большой опыт и стаж каменщика. Решил он приобщить к этому делу и Шурку. Профессия каменщика почетная, уважаемая, без денег не останешься. Ведь именно благодаря профессии каменщика тятька хорошо обеспечивал семью, и иногда мог даже побаловать любимого внука.
Вот и сейчас, получив хороший расчет за кладку колодца из обожженного кирпича, тятька решил сводить внука в трактир, напоить чаем и накормить сладостями, да и самому хорошенько пообедать.
Шурке трактир понравился. За столами сидели бородатые мужики, по большей части, из окрестных деревень. Но был и заезжий люд. Весело крутил пластинку граммофон, из трубы раздавался голос знаменитого тенора Петра Лещенко:
«Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый,
Развевайся, чубчик, по ветру,
Прежде, чубчик, я тебя любила,
И теперь забыть я не могу».
Тятька заказал себе и Шурке по порции щей, на второе кашу. На десерт блины с медом и душистый чай.
Что-то было в этом трактире, веселое, притягательное и мужицкое. Здесь собирались люди не только пообедать или поужинать, но и обсудить дела.
За дальним столиком сидел шофер в кожаной куртке. Шурка с завистью поглядел на него и тотчас захотел пойти учиться на водителя. Он глянул в окно. Неподалеку от трактира сверкал защитной зеленой краской трехосный ЯГ-10. Шурка аж рот открыл от удивления: настоящий трехосный грузовик. Не какая-то там полуторка!
Пока тятька обсуждал какие-то дела с подсевшим к ним старым знакомым, Шурка незаметно выбрался из-за стола и вышел на улицу.
Вот это автомобиль! Вот это да! Шурка с восхищением обошел вокруг грузовика, потрогал запыленные шины, потом взобрался на подножку и заглянул в кабину, а затем и в кузов.
В кузове что-то лежало, накрытое брезентом. Любопытство пересилило страх, и Шурка не заметил, как оказался в глубоком кузове грузовика. С опаской отодвинул угол брезента. Там оказались продолговатые ящики такого же защитного цвета.
Внезапно автомобиль задрожал. Взревел движок. Шофер дал полный газ, и грузовик сорвался с места.
Шурка не на шутку испугался и бросился к заднему борту. Автомобиль набирал скорость. Зажмурив глаза, Шурка прыгнул на мощеную камнем дорогу.
Прыгнул неудачно, ударившись о камни коленными чашечками. Боль была настолько сильна, что подняться на ноги Шурка не смог.
Тихо скуля от боли, Шурка лег на спину, и перекатился в придорожные кусты.

ГЛАВА 15. Подземные ключи.
 
Жаркими летними денёчками Шурка любил купаться в речке с ребятами. Речка была не очень широкой, местами поросла тиной и ряской, но омуты свои имела.
Только лишь в одном месте - неподалеку от водяной мельницы речка была шире, вода там была гораздо чище, да и берег был покрыт серым песком.
- Шурка, - в сотый раз говорила ему бабушка Настасья Захаровна, - будешь купаться в речке, смотри, близко к запруде не подплывай.
- Почему, ба? – удивлялся Шурка, - Там же вода чище!
- Почему, да почему, - хмурилась бабушка, - гиблое там место. Столько мужиков потонуло. Вот утащит тебя водяной в подводное царство, будешь потом из-под воды бабушку с тятей на помощь звать.
- Не бывает водяных, - отмахнулся Шурка, - мы в школе проходили. Сказки всё.
И был таков.
Хорошо на речке. Мягкий прохладный песок, теплая вода с тысячью бликов солнца.
Шурка скинул с себя одежду и поплыл на другой берег. Он уже считал себя почти взрослым, и всячески пытался это доказать. Особенно он хотел доказать бабушке, что водяных не бывает. Переплывет речку, придет домой и скажет, что возле мельницы никаких водяных нет.
Внезапно, как это обычно бывает, произошло что-то странное. Вода в речке стала холодна как лед, а ноги свело страшной судорогой. В этом месте, неподалеку от мельницы, прямо в речку били холодные подземные ключи.
Не чувствуя ног, и молотя изо всех сил руками по воде, Шурка попытался выплыть из гиблого места. Онемевшие ноги не слушались и тянули его вниз.
- Тону! На помощь! – захлебываясь водой, отчаянно закричал он.
Кто-то из ребят постарше хотел, было, броситься ему на помощь.
- Стой! Там ключи! – загалдели наперебой мальчишки, - И его не спасешь, и сам сгинешь!
Каким-то чудом Шурке удалось отплыть подальше от ключей к теплой воде. И тут он понял, что доплыть до берега сил у него не осталось.
- Тону! На помощь! – вновь закричал Шурка.
Вода хлынула в легкие, он на секунду исчез под водой, и вновь вынырнул на поверхность.
- Тону!
- На спину перевернись! – закричали ему ребята, - Двигай потихоньку руками и ногами, доплывешь!
Шурка так и сделал. Перевернулся на спину. Чуть шевеля руками и ногами, стал удерживать себя на воде и подгребать к берегу. Там его уже выловили ребята и уложили на песок.
Обессилевший Шурка еще час провалялся на берегу, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. С той поры он стал прислушиваться к бабушкиным советам, а про водяных предпочитал не упоминать.
При ином раскладе история у мельницы могла закончиться очень печально.


ГЛАВА 16. По грибы, по ягоды.
 
Тятька с Шуркой отправились в Михалковский лес. У Тятьки в руке большая плетеная корзина, у Шурки ведро.
Грибная пора в самом разгаре. Ходят по Михалковскому лесу, перекликаются грибники, чтобы не заблудиться. И слышится отовсюду:
- Ау! Ау! Ау-у-у!
- Смотри, Шурка, вот подосиновики. Вот гриб подберёзовик. А это – поганка, ее есть нельзя. Учись, Шурка, грибы различать, запоминай приметы. Вот, видишь мох на стволе? Видишь?
- Вижу, тятя.
- Вот. Стало быть, в той стороне Север находится. А вот, муравейник. Муравьи завсегда на южной стороне живут. Запоминай, чтобы не заблудиться в лесу.
- Тятька! Смотри, белый гриб!
Шурка подбежал к высокой ели, откинул траву и торжествующе замер у добычи.
Не один, а целых три гриба-боровика.
- Ну, ты глазастый, - улыбнулся тятька, доставая из-за пояса нож.
- Сейчас мы аккуратно их срежем. Вот так. Будет, чем порадовать бабушку и маму.
Тяжело сорвался с ветки и полетел в чащу леса огромный черный глухарь с алыми серьгами над глазами.
- Тятька! – восхищенно замер Шурка, - Глухарь! Эх, ну почему у нас нет ружья?!
- Шурка, берегись! – тятька оттолкнул внука в сторону, и, выхватив из-за пояса топор, ловко перерубил на две части черную гадюку, которая заползла на пенек и уже приготовилась напасть на Шурку.
Разрубленные части змеи еще долго извивались в агонии, пока не замерли совсем.
- Гляди в оба, Шурка!
Они обошли стороной малиновые заросли, примятые и сломанные кусты которых свидетельствовали о том, что не так давно в них побывал кто-то очень большой.
- Никак косолапый лакомился, - задумчиво произнес тятька, - Значит, правду охотники говорят, ходит по ягоды в наш лес мишка из Сусловского леса.
Шурка не удержался и сорвал с куста несколько мелких ягодок малины. Сунул скорее в рот. Вкусно!
Шумел вершинами сосен и елей Михалковский лес. Весело распевали на разные лады птицы. Откуда-то сверху донеслась раскатистая дробь пестрого дятла. У опушки леса резвились и играли в догонялки зайцы-русаки. В густых зарослях осторожно подбиралась к глухарке с выводком огненно-рыжая лиса.
Из леса тятька и Шурка вышли под вечер. Поход за грибами удался на славу – и корзина и ведро были полны грибов. Придут они с тятькой домой, принесут грибы. И тут же бабушка и мама почистят их и начнут жарить на тагане . А часть грибов бабушка отберет и повесит сушиться на зиму.
Увидев тятьку с Шуркой, радостно выбежал им навстречу кудлатый щенок и приветливо замахал хвостом.
- На место, Дружок! – прикрикнул на него Шурка.
Щенок никак не мог взять в толк, за что на него покрикивают. А потому вывалил длинный розовый язык и стал носиться взад-вперед, путаясь под ногами.

ГЛАВА 17. Ложкой по лбу получи.
 
Ужинать всегда садились всей семьей. Если тятька задерживался на работе или в поле, бабушка ждала его, без него на стол не накрывала, ждала, когда вернется кормилец.
Большой деревянный стол бабушка обычно накрывала льняной скатертью. Не любила, когда стол не был покрыт. На стол ставили большой медный самовар, который Настасья Захаровна всегда начищала до блеска. Самовар пыхтел и фыркал, точно паровоз.
Чай пили из граненых стаканов, купленных тятькой в городе. Когда бабушка ставила их на стол, Шурка обычно негромко затягивал песню, услышанную им где-то от взрослых:
Стаканчики граненые
Упали со стола,
Упали и разбились,
Пропала жизнь моя.
Наконец, вся семья в сборе. Важно сидит во главе стола тятька. Острым ножом нарезает на куски ржаной хлеб. Право нарезать хлеб только у него, у тятьки. Так заведено, потому что тятька, хозяин дома. Даже сын Илья не имеет на это права.
Бабушка ухватом достала из печки горшок. Сегодня на ужин картошка в мундирах. Глотая слюну, Шурка цепкими пальцами полез в котелок и, обжигаясь, схватил картофелину.
Тятька строго посмотрел на него, и как дал деревянной ложкой по лбу, да со звоном. Уронив картошку, Шурка выскочил из-за стола и на полати. Укрылся тулупом и заревел от обиды. В другой раз не будет еду хватать без разрешения. Порядок во всем нужен. Так испокон веков крестьяне живут. А не будет в малом порядка, и до беды недалеко.
Сестра Дуся задразнилась и показала Шурке язык:
- Ложкой по лбу получи и сиди-ка на печи!
Шурка выглянул из-под тулупа и показал ей кулак.
Дуся в ответ состроила рожицу. Лиза и Клава покатились со смеху.
А Шурка опять, шасть под тулуп.
Через минуту тятька уже смягчился и позвал внука.
- Шурка! Чего ревешь-то? Иди есть.

ГЛАВА 18. Хорь в курятнике.
 
Темная летняя ночь сгустилась над деревней. Ярко высыпали на темном небосводе звезды. Над лесом недвижно завис тонкий месяц.
И месяц, и звезды уронили серебро на землю. Серебрились листья, серебрилась трава. Серебрился пруд, серебрилась речка. Было слышно, как в реке играет и плещется рыба.
Тук-тук-тук, разносится по деревне стук колотушки. Вот, опять. Тук-тук-тук.
Тять, а тять, - Шурка толкнул в бок Ивана Денисовича, - кто это стучит?
- Это сторож в колотушку стучит. Спи.
- А зачем стучит тять?
- Вот неугомонный. Охраняет деревню от воров и пожара. А стучит в нее потому, что дает понять жителям, что он не спит и исправно несет свою службу.
Где-то далеко грохнул дуплетом ружейный выстрел. Спустя минуту, выстрелы прозвучали вновь.
- Опять в попов сад воры за яблоками пожаловали, - вздохнул тятька, - Небось, Мишка Коршиков со своей ватагой. Хотя, у попа яблоки в саду действительно хорошие, всё Антоновка, да Белый налив.
-  Он их застрелил, тятя? – спросил Шурка, вспоминая украденных Мишкой голубей.
- Бог с тобой, Шурка. Грех человека жизни лишать, даже такого негодяя, как Мишка. Жизнь, это дар Божий, Шурка. И прожить ее нужно так, чтобы не стыдно было потом, на Божьем суде.
- Так зачем же он в них стреляет? – не унимался Шурка, - Ведь поп-то, он же Божий человек.
- Там не дробь, а соль-бузун, - объяснил тятька, - соль кожу ранит и начинает жечь. Очень больно становится, хоть караул кричи, но в другой раз неповадно будет.
- Тять, а нас в школе учат, что Бога нет, - прошептал Шурка.
- Брешут, - твердо сказал тятька, - Спи.
Но уснуть никому не удалось. Гвалт, неожиданно раздавшийся в курятнике, заставил всех вскочить с постелей. Истошно кудахтали куры, тревожно пищали цыплята.
Схватив зажженную лучину и палку, тятька побежал в курятник.
Утром Шурка увидел у крыльца дохлого хоря. От тушки шел резкий неприятный запах, видимо хорь в минуту опасности попытался защититься, выпустив струю дурно пахнущей жидкости. Но тятькина палка все же настигла его на месте преступления.
Впрочем, это было слабым утешением. Живых кур в курятнике после визита хоря не осталось.

ГЛАВА 19. Шурка прощается с детством.
 
В 1931 году отец Шурки, Илья Иванович, смог, наконец, накопить денег и исполнить свою давнюю мечту – отделиться от родителей и завести собственное хозяйство. Сруб помогали ставить родственники.
Иван Денисович руководил работами. Новый дом получился нарядный, красивый, с резными окнами, и тёсовой крышей.
Жить в новом доме Шурке почти не довелось. В 1931 году он уже закончил сельскую школу в Квакшино, и тятька повез его учиться в город Калинин.
Выехали рано утром. Шурка, завернувшись в старый армяк , дремал. Тятька, нахлобучив картуз поглубже и свесив ноги с телеги, думал о том, стоит ли ему вступать в колхоз. Ведь все и так неплохо. Есть корова, есть лошадь. Есть рабочие руки, и он всегда может делать кирпичную кладку лучше всех в округе. Все-таки непонятно, зачем эти колхозы? Для чего?
- Тять, а тять? А это город?
Шурка приподнял голову и поглядел на видневшиеся в предрассветной дымке крестьянские избы.
Нет, - рассмеялся тятька, - Это деревня Трояново. Мы всего три версты проехали. Спи.
Рассвело. Шурка откинул армяк и сел.
- Тять, а тять, а это город? – вновь спросил он.
- Это деревня Рязаново. Твоя бабушка, Настасья Захаровна, оттуда.
Так, беспрестанно спрашивая тятьку при виде очередной деревни, не город ли это, Шурка, получив отрицательный ответ, все представлял себе в мыслях, ну а какой он, этот город?
О городе Калинине он имел весьма смутное представление по рассказам тятьки и своего прадеда Дениса Макаровича, который занимался тем, что делал табуретки, а по воскресеньям продавал их в городе, приезжая оттуда во хмелю. Много рассказывал о городской жизни и старший брат Ваня. Он учился в сельскохозяйственном техникуме.
Теперь настала Шуркина очередь учиться в городе.
Тетка Наталья, тятькина дочь, жила в городе с тех пор, как вышла замуж. Потеряв двоих детей в младенчестве, с мужем развелась, оставаясь бездетной. После развода от мужа ей досталась крохотная квартирка по улице Бебеля 18, где вместе с ней уже жил старший брат Ваня, а теперь предстояло жить и Шурке.
Тетка Наталья напоила их чаем с баранками. Посидели. Тятька говорил с теткой. Шурку ни о чем не спрашивали.
Вышли на улицу. Прощание было коротким. Шурка заплакал и уткнулся тятьке в живот, вдыхая крепкий запах мужицкого пота и дегтя и словно стараясь запомнить их.
Тятька обнял внука.
- Ну, смотри у меня, Шурка. Учись хорошенько. Тетку Наталью слушай. Нас не забывай.
Телега со скрипом тронулась вдоль двухэтажных домов по вымощенной брусчаткой улице.
Тятька еще раз обернулся, снял с головы картуз, и на прощание поднял его высоко над головой.
Шурка стоял и смотрел ему вслед. Казалось, что на этой телеге куда-то далеко катится его беззаботное, безоблачное детство. Катится туда, откуда уже не было возврата.

ГЛАВА 20. Ярко-красный «Фордзон».
 
Деревня жила своей жизнью, но и там постепенно происходили перемены. В 1932 году родители Шурки добровольно вступили в колхоз имени 15-ти лет РККА. Отца сразу назначили бригадиром, как участника гражданской войны, и дела у семьи шли неплохо.
Тогда же и появился первый трактор в деревне, существенно позволив увеличить посевную площадь под пшеницу и рожь.
В свободное от пахоты время, чудо-машина стояла на краю поля, и любопытные мальчишки могли целыми часами, по очереди, сидеть за баранкой, представляя себя пахарями-трактористами.
В этот год на летние каникулы Ваня с Шуркой приехали вместе.  Сначала их подвез на телеге знакомый мужик, а от Михалковского леса они уже шли пешком по знакомой тропинке.
На краю поля они и увидели чудо техники - ярко-красный «Фордзон».
- А ну, разойдись, мелюзга! – с этими словами Ваня разогнал стайку ребятишек, и деловито уселся за руль.
- У нас на таком в техникуме практика была, - важно сказал Ваня, - ну-ка, Шурка, крути стартёр!
Поплевав на ладони, Шурка подошел к трактору и взялся за блестящую ручку кривого стартера. Поднатужился, и резко крутнул ее вниз. Кривой с усилием прошел только до половины и резко дал обратный ход, больно ударив Шурку в грудь.
Ваня укоризненно покачал головой и взялся за дело сам. В деревне он сызмальства славился недюжинной силой. Вот и сейчас Ваня мощным усилием крутнул стартер, двигатель взревел, и выпустил из глушителя столб дыма.
- Учись! – крикнул Ваня, и сев, за руль, тронул на ярко-красном «Фордзоне» прямиком к отцовскому дому.




ГЛАВА 21. Кузнечного ремесла мастер.
 
Время шло. Шурка с отличием закончил первый класс ФЗС № 7 города Калинина.
- Ты уже взрослый, - сказал как-то Шурке старший брат Ваня, - Учеба учебой, а на профессию нужно выучиться. Хотя бы на каменщика, как тятька. Школу закончишь, учиться пойдешь в техникум. Тетке тяжело нас тянуть, а летом, на каникулах, ты всегда копеечку сможешь заработать, ей на радость, да себе на баранки или пряник.
- Я уже думал над этим, - сказал брату Шурка, - хочу быть молотобойцем. Опять же в городе работа, и учиться особо не надо. Немного ума нужно, молот на наковальню опускать.
- Э, брат, - сказал серьёзно Ваня, - кузнечное ремесло сложная штука. Не так там все просто, поверь мне на слово.
Но в кузницу Шурку все же отвел, и каким-то чудом уговорил кузнеца взять его вторым подмастерьем, дабы Шурка за лето выучился этому непростому ремеслу.
Вскоре Шурка понял, что большой молот при работе в кузнице отнюдь не главный. Весь тон задавал молоток-ручник в умелых руках мастера, и выполнял весьма специфическую роль. При работе в паре с молотобойцем, кузнец с помощью ручника указывал направление удара молотом, ручником задавался ритм работы, для распределения физической нагрузки.
Вдоволь намахавшись большим молотом, Шурка, весь чумазый от копоти и сажи, приступил к постижению таинства работы с ручником. Большой молот достался первому подмастерью, пареньку на вид немного щуплому, которого кузнец подобрал беспризорного на улице и сделал своим учеником.
То ли случайно, то ли намеренно, но большой молот подмастерье не удержал. Во время удара по заготовке молот выскользнул из его рук и полетел прямо в лоб Шурке.
На этом обучение кузнечному делу закончилось.
На следующий день Шурка, чудом живой, уже спешил в деревню изучать с помощью тятьки ремесло каменщика.

ГЛАВА 22. Когда уходит близкий человек.
 
В 1933 году Ваня успешно окончил сельскохозяйственный техникум и уехал работать по распределению зоотехником в совхоз «Уралец», Верещагинского района Пермской области. Шурка остался жить с теткой Натальей.
1933 год выдался голодным.  Голодала деревня, голодал и город. Скудный паек, что давали тетке на работе, приходилось делить на двоих.
В 1934 году Шурка поступил в Калининский машиностроительный техникум. Учиться ему нравилось, черчение и точные науки давались легко, а овладение станками и механизмами не вызывало особых трудностей.
Учиться в машиностроительном техникуме было очень престижно. Молодая страна держала высокий курс на индустриализацию.
Из дома вести Шурка получал редко. Сестры росли, учились в школе. Учился и младший брат, Лёня. Отец и мать трудились в колхозе и были на хорошем счету. Бабушка Настасья Захаровна, как и прежде хлопотала по дому. Тятька, оставшись на старости лет без земли и хозяйства, старался помогать в колхозе отцу.
В этом же году тяжело заболела Шуркина мать. Последствия пережитого голода, тяжелая работа в колхозе и отсутствие элементарной стоматологической помощи, привели ее к острой болезни зубов.
По осени она мучилась от зубной боли так, что падала на работе без сознания, а ночью криком кричала от непереносимой боли.
Горячие семена льна, которые Матрена прикладывала к челюсти по совету знающих бабок, мало помогали.
Илья не выдерживал криков жены и уходил ночевать к брату. Детей отправили к тятьке и бабушке. И только тогда, когда на порог постучалась зима, а колхозные дела не стали отнимать все свободное время, Илья смог, наконец, отвезти жену в город к стоматологу.
Увы, было слишком поздно. Болезнь оказалась сильно запущенной. Три раза хирург делал Матрене операцию, выпускал черный гной из надкостницы. Но драгоценное время было упущено. Гной, которому долгое время не давали выхода, да к тому же постоянно подогреваемый семенами льна, добрался до мозга.
Ранним морозным утром Матрена Андреевна тихо ушла из жизни. В последнюю минуту боль словно отступила, и на опухшем лице женщины застыла легкая улыбка, словно радость от того, что все закончилось.
Ей было 37 лет.
Глядя на занесенный снегом могильный холмик, Шурка не сдерживал слез. В этот момент он как никогда остро всем сердцем ощущал свою сиротскую долю, и заплакал еще громче, понимая, что не в силах повернуть время вспять.



ГЛАВА 23. Угрюмые размышления.
 
Июльским летом 1936 года Шурку поджидало неприятное известие. Машиностроительный техникум, в котором он отучился два года, по неизвестным причинам переводили в город Торжок. Шурка мучился тревогой и не знал, что делать. Уехать и жить в Торжке? Но там нет родственников, а семья не в состоянии оплачивать ему квартиру. Остаться в Калинине и поступить в сельскохозяйственный техникум? Придется начинать обучение заново, два года будет потеряно, но ничего не поделаешь. И потом, все-таки тут тетка Наталья, а она не даст пропасть сироте.
Хотя, конечно, Шурка видел, что тетке тяжело. Получала она мало, а скудного пайка, который ей выдавали на работе, на двоих не хватало. Чаще вечером Шурка просто выпивал стакан чая, и голодный ложился спать.
В тяжких раздумьях проходили летние дни. Шурка наведался в деревню, но особых перспектив там не увидел. Угрюмый после смерти матери отец, на воспитании которого осталось четверо малолетних детей, целыми днями работал в колхозе.
Тятькин дом обветшал, и как-то даже состарился. Иван Денисович, потерявший всякий смысл существования, после того, как всю скотину свели на колхозный двор и отобрали землю, тихо доживал свой век на завалинке. Бабушка Настасья Захаровна стала плохо видеть и дальше соседки не ходила. Кормились только тем, что власти в последнее время разрешили держать небольшой огород, да немного кур.
Погостив в деревне пару недель, Шурка, вконец расстроенный, уехал в город к тетке.
Проходя по Коммунальной улице мимо огромного пятиэтажного здания с шестью белыми колоннами, Шурка заметил у дверей красноармейца, стоявшего на часах.
До революции 1917 года здесь размещалось Тверское кавалерийское училище. Потом были Тверские советские кавалерийские инструкторские курсы РККА, Московская окружная кавалерийская школа, кавалерийское училище имени Л.Д. Троцкого.
С 1932 года в здании размещалось Калининское военное училище химзащиты.
Это название Шурка и прочитал на большой табличке у парадного входа.
Успешно сдав вступительные экзамены, в августе 1936 года Шурка Денисов был зачислен в Калининское военное училище химзащиты курсантом.


ГЛАВА 24. Курсант товарищ Денисов.
 
В Калининском училище химзащиты Шурка проучился с августа 1936 по январь 1939 года. В училище готовили средний командный и технический состав для химической службы и химических войск Красной армии.
Шурка учился успешно. Военная наука давалась ему легко. А самое главное, тетке Наталье было теперь полегче. Ведь Шурка теперь был на полном гособеспечении, и изредка забегал, будучи в увольнении, проведать ее да попить чаю.
Неизменным спутником курсантов, конечно же, был противогаз. В нем бегали на зарядке по улицам Калинина, ползли с винтовкой по тактическому полю и скакали на лошади в манеже. В нем же разбирали, собирали и стреляли из револьвера.
Курсантов учили делать маскировочные дымопуски, эксплуатировать и ремонтировать средства химической защиты и химического вооружения. Учили разбираться в отравляющих веществах и проводить огнеметание.
Воскресные дни у курсантов тоже проходили с пользой. В клубе военного училища обязательно устраивались танцы. Приглашали девушек из педагогического института или сельскохозяйственного техникума. Пары учились танцевать фокстрот, мазурку, танго, и вальс-бостон.
Шурка был одним из лучших кавалеров в танцах. Он был любимцем девушек, и они бегом бежали к нему, как только объявляли белый танец.
Ну а когда Шурка выходил на клубную сцену и запевал под аккомпанемент «Утомленное солнце», замирали все: и офицеры, и курсанты, и девочки-студентки, настолько красиво и мелодично он пел.
Военная учеба целиком поглотила Шурку. Занятия, наряды, тревоги, учения, не давали курсантам училища ни минуты покоя. В редкий воскресный день, когда не было танцев и удавалось получить увольнительную, Шурка бежал к тетке Наталье, попить чая, да узнать последние новости из деревни.
Так, в 1937 году Шурка узнал, что отец женился вновь и что у него теперь есть мачеха.
«Злая, наверное, эта Василиса Митрофановна, прямо как курсант Сосновский», - подумал Шурка, - «Вот родит детей отцу, а кому нужны будем мы, сироты, без родной-то матери»?
Если Шурка среди курсантов училища слыл весельчаком, отличником боевой и политической подготовки и королем песен и танцев, то курсант Сосновский, о котором было упомянуто выше, был его полной противоположностью.
Замкнутый и угрюмый, он с трудом овладевал военной наукой, а когда его пыталась пригласить на белый танец какая-нибудь студентка из техникума, он отрицательно тряс головой, будто китайский болванчик.
Ранним утром, еще до подъема, вдруг затрубил тревогу горнист.
- Рота подъем! Тревога! – закричал дневальный.
Курсанты повскакивали с кроватей, одевали галифе и спешно натягивали гимнастерки. Лишь курсант Сосновский почему-то не встал, да вдобавок еще и накрылся одеялом с головой.
Это заметил ответственный курсовой офицер и подошел к нему.
- Товарищ Сосновский, вставайте! – громко приказал он.
Но Сосновский на приказ никак не отреагировал, а только пошевелился под одеялом.
 - Товарищ Сосновский, вставайте! – вновь потребовал офицер, - Вставайте, товарищ, ну что же вы?
Сосновский скинул одеяло с головы и уставился в потолок.
Курсовой офицер не выдержал и сорвал с него одеяло.
- Товарищ Сосновский, вставайте, - сквозь зубы со злостью проговорил он.
Сосновский вскочил. Схватив гимнастерку и галифе, он бегом выбежал из казармы. Сзади и спереди на белых подштанниках отчетливо выделялось большое желтое пятно.
Курсанты побежали получать винтовки и противогазы. Потом бежали марш-бросок и тренировались на длительность пребывания в средствах защиты.
Вечером, придя в казарму, Шурка узнал у дневального, что курсант Сосновский сегодня днем был отчислен из военного училища по состоянию здоровья.
В январе 1939 года Шурка успешно закончил военное училище, и выпустился в звании воентехника 2-го ранга.
Новым местом военной службы Шурки Денисова стали Волковицы Каменец-Подольской области, что в Украине.
Теперь в его документах значилось: командир дегазационного взвода, войсковая часть 4655, Киевский особый военный округ.
Сев на поезд в Москве, через несколько дней Шурка добрался до Каменец-Подольского. Там уже на попутках-полуторках, а где и на дровнях прибыл в воинскую часть в Волковицах и пошел представляться командиру.
Командира части он нашел в открытом тире. Офицеры сдавали зачеты по стрельбе из пистолета. Командир лично ходил к мишеням после выстрелов каждой смены, записывал результаты себе в блокнот, иногда недовольно морщился.
Выслушав Шуркин доклад и посмотрев документы, спросил:
- Как у Вас со стрельбой, товарищ Денисов?
- В училище на «отлично», товарищ командир.
- Пистолет «ТТ» Вам знаком?
- Никак нет, - ответил Шурка, и ему почему-то стало стыдно. Но разве он был виноват в том, что в военном училище они изучали только револьвер системы «Наган»?
Командир достал из кобуры свой личный пистолет «ТТ» и пустую обойму.
- Пятнадцать минут на изучение, товарищ Денисов, после чего жду Вас на огневом рубеже!



ГЛАВА 25. Еще до войны.

           Тиха украинская ночь,
Прозрачно небо, звезды блещут…
А.С. Пушкин

В августе 1939 года Шурку перевели служить старшим химтехником в войсковую часть 5800 на станцию Киев-Шепетовка, Киевского особого военного округа.
Спокойно служить Шурке не довелось. В Европе давно уже было неспокойно. Над ней уже занес свою когтистую лапу фашизм. Неизбежность новой войны в Европе стала совершенно очевидной.
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Началась 2-я Мировая война.
17 сентября 1939 года части Киевского особого военного округа были подняты по тревоге и спешно переброшены в Западную Украину для освобождения украинских трудящихся от польских панов, помещиков и буржуев.
17 сентября 1939 года началось выдвижение войск РККА на польскую территорию (за исключением Полесья и южного отрезка границы УССР с Польшей, где оно началось 18 сентября). Выдвижение войск РККА было встречено незначительным сопротивлением отдельных подразделений польского корпуса охраны пограничья. При дальнейшем продвижении встречаемые подразделениями РККА части регулярной польской армии, выполняя приказ Верховного Главнокомандующего Польши, сопротивления, в основном, не оказывали, разоружались или сдавались в плен, частью пытались отступить в Литву, Венгрию или Румынию. Организованное сопротивление частям РККА, длившееся более суток было отказано только в нескольких случаях, преимущественно жандармерией, отрядами КОП и ополчением из поляков. Местное же украинское и еврейское население, оказывало содействие частям РККА, создавая вооруженные отряды, действовавшие против польских властей.
Военная операция по разоружению польских вооруженных формирований закончилась в октябре 1939 года.
1-2 ноября 1939 года Верховный Совет СССР удовлетворил обращение органов советской власти, созданных в Западной Украине о включении Западной Украины в состав Украинской ССР .
СССР приобрел новые территории. Но тучи над Советским Союзом уже сгущались. Все ближе подбирался к советской земле лютый враг.
С той поры у Шурки в послужном списке появилась запись: участник освобождения Западной Украины от польских панов.


ГЛАВА 26. Трагедия Юго-Западного фронта.

22 июня 1941 года по радио зазвучал голос всесоюзного диктора Юрия Левитана: «Внимание. Говорит Москва. Передаем важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза. Сегодня в четыре часа утра, без всякого объявления войны, германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
Начало Великой Отечественной войны Шурка встретил в том же Киевском особом военном округе. Служил он тогда уже в должности начальника химической службы 26 автотехнического батальона.
Советским военным командованием Киевский особый военный округ рассматривался как один из ключевых округов страны. Роль округа на западном направлении была определяющей, поскольку он охватывал стратегически важную территорию Украинской ССР.
22 июня 1941 года, в первый день Великой Отечественной войны, Киевский особый военный округ был преобразован в Юго-Западный фронт. Воинские части округа вступили в ожесточенные бои с немецко-фашистской группой армий «Юг».
Наступили тяжелые дни. Ставка Верховного Главнокомандующего СССР 22 июня 1941 года отдала приказ командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику Кирпоносу обеспечить контрнаступление советских войск силами 5-й и 6-й армий и взять Люблин.
Все это требовало сверхчеловеческих усилий. Войскам Юго-Западного фронта существенно удалось затруднить продвижение противника по направлению к Киеву. В двадцати километрах от столицы Советской Украины враг был остановлен.
Это заставило вермахт поменять тактику, и вскоре усилия гитлеровцев были направлены на левый флаг фронта. Противник отсекал 6-ю и 12-ю советские армии на юг Украины, отрезая их от основных сил Юго-Западного фронта.
26-ю советскую армию вермахт отбросил на восток, после чего положение Юго-Западного фронта еще более ухудшилось. Соединения противника вплотную подошли к Киеву.
Верховное командование СССР требовало немедленного удержания столицы Советской Украины.
В период обороны Киева помощник начальника химической службы 7-й дивизии Юго-Западного фронта воентехник 2-го ранга Денисов осуществлял дымовое прикрытие позиций дивизии на подступах к Киеву. Под дымовыми завесами оказывались и мосты через Днепр, чтобы их не могли уничтожить вражеские самолеты.
А вражеских бомб, летевших на голову Шурки Денисова в те страшные дни, было предостаточно.
Круглые сутки над Днепром кружили немецкие самолеты-разведчики, а вслед за ними, ревя, подобно иерихонским трубам, как коршуны, налетали «Юнкерсы» и сбрасывали, сбрасывали бомбы.
Горела и плавилась земля. Огромные фонтаны брызг взлетали над водной гладью. И среди всего этого ужаса, теряя боевых товарищей, носился на порученных дивизии участках, помощник начальника химической службы Шурка Денисов, руководил дымопусками для маскировки мостов и переправ, обеспечивал дымовую завесу для совершения обходных маневров воинскими частями фронта, не давая врагу пробиться к Киеву.
Во второй половине июля – начале августа 1941 года части Юго-Западного фронта попали в окружение под Уманью и Киевом. Только в плен попало более 500 тысяч бойцов и командиров. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, начальник штаба фронта генерал-майор Тупиков и член Военного совета фронта Бурмистенко, выходя из окружения, погибли.
Всего этого, Шурка, конечно не знал. Оперативная обстановка доводилась урывками, связь работала с перебоями.
В сентябре-ноябре 1941 года остатки сил Юго-Западного фронта отошли на рубеж восточнее Курска, Харькова и Изюма, где были пополнены новобранцами очередного года призыва.
С тяжелыми боями отходила на восток и Шуркина дивизия. Все ждали подкрепления. Ждал его и Шурка, совсем не подозревая, что в ноябре 1941 года, следуя в составе воинского эшелона на Юго-Западный фронт, погиб при бомбардировке эшелона немецкими самолетами его старший брат красноармеец Иван Ильич Денисов.



ГЛАВА 27. В резерв.

В декабре 1941 года Юго-Западный фронт силами правого Крыла провел Елецкую операцию, в декабре 1941 – январе 1942 года Курско-Обоянскую операцию, а в январе 1942 года совместно с войсками Южного фронта Барвенково-Лозовскую операцию, и, продвинувшись на сто километров, овладел крупным плацдармом в районе села Барвенково на берегу Северского Донца.
Шурка искренне радовался продвижению советских войск на запад и, как и все, надеялся, что совсем скоро Красная Армия перейдет в решительное наступление на всех фронтах.
В апреле 1942 года дивизия Шурки двинулась эшелоном в направлении Харькова. В мае этого года сразу три фронта (Брянский, Юго-Западный и Южный), объединенных в Юго-Западное направление под командованием маршала Советского Союза С.К. Тимошенко должны были начать наступление на Харьков и Днепропетровск.  В пути эшелон подвергся длительной бомбардировке, паровоз сошел с рельсов, машинист и кочегар погибли.
Рядом с вагоном, в котором находился Шурка, разорвалась бомба. Вагон подкинуло и перевернуло набок. Что-то острое впилось ему в правое бедро. Штанина быстро пропиталась кровью. Рухнули нары, придавив Шурку и разбив ему голову.
Стиснув зубы от боли, он каким-то чудом, умудрился выбраться из горящего вагона. Кругом рвались бомбы, стонала от разрывов земля.
Скатившись в огромную воронку, Шурка оторвал рукав гимнастерки и попытался остановить кровь на ноге.
По счастливой случайности осколки вошли в бедро неглубоко, и Шурка смог извлечь их самостоятельно.
Рядом вновь взорвалась бомба. Шурка вжался лицом в рыхлую землю и замер.
Сделав свое черное дело, «Юнкерсы» исчезли за горизонтом так же внезапно, как и появились.
С трудом выбравшись из воронки, Шурка оглядел горящий, искореженный взрывами бомб эшелон и потерял сознание.
Очнулся он уже в медсанбате. На правом бедре виднелась хлопчатобумажная повязка, вымоченная в солевом растворе. Сквозь нее проступило бурое пятно крови. Лицо тоже пострадало, немного обгорели волосы, да щеки и нос превратились в одну сплошную рану, покрытую корочкой. Но пламя обожгло только наружный слой кожи лица и глубоко не проникло. При правильном уходе лицо Шурки постепенно приходило в прежнее состояние. Перед выпиской он уже вовсю бредил о возвращении на фронт, хотя слышал, что положение советских войск на Юго-Западном фронте крайне тяжелое.
Впрочем, на фронт после госпиталя Шурка так и не попал. Вместо этого его вывели в резерв 6-й армии.
Несмотря на неоднократные протесты и требования отправить его на фронт, Шурке, после бесплодных попыток, пришлось смириться и сесть на поезд, идущий в Кинешму.
В штабе 6-й армии, он получил предписание убыть для дальнейшего прохождения военной службы в город Слободской Кировской области, где стояла 34-я запасная стрелковая бригада О.З.Р.Х.Р. Там Шурке предстояло принять учебную роту бойцов и курсантов и целых восемь месяцев готовить их для фронта и обучать премудростям химзащиты.
Командир бригады, предвидя настойчивые требования нового ротного немедленно отправить его на фронт, сказал:
- Товарищ Денисов. У Вас боевой опыт. Хороших офицеров-химиков мало. Обучите роту бойцов и курсантов для нужд фронта, и к декабрю мы вернемся к Вашей просьбе. Сам товарищ Сталин в приказе от августа 1941 года требует сделать службу химической защиты частью боевого использования войск и самым решительным образом пресекать недооценку химической опасности.
Приложив правую руку к козырьку фуражки, Шурка громко ответил:
- Есть!
Ослушаться приказа самого товарища Сталина, он даже в мыслях не мог себе позволить.