П С Ы

(повесть)
   Вам хочется найти сходство с реальными персонажами? Ищите, и, быть может, вам повезёт.

1

Крепость - одна из немногих сохранившихся до наших дней достопримечательностей города - некогда считалась местом массовых празднеств горожан. На самом же деле в крепостной чаше проходила только "официальная" часть городских мероприятий. Народ же, повинуясь некоему непонятному чиновникам инстинкту, скапливался внизу, чуть севернее крепости, там, где была построена убогая, плохо приспособленная для проведения концертов, летняя эстрада. Загадка притягательности этого места открывалась очень просто: в крепостной черте, территории исторического заповедника и патриотически-мемориального комплекса, торговля спиртными напитками была запрещена. Зато вокруг эстрады все прогулочные аллеи были облеплены брезентовыми палатками, наперебой предлагавшими разнообразнейшие горячительные напитки.
Сама же крепость была облюбована собаководами, днём и ночью выгуливавшими здесь своих четвероногих любимцев, да спортсменами-любителями, устроившими в восточной части крепостной чаши три футбольных поля, как раз там, где на заросшем травой грунте видны контуры былых стен. На этом месте некогда стояли здания казарм и городской тюрьмы, сровненные с землёй временем.
От самой крепости остался двухъярусный вал с шестью расширениями, на которых некогда стояли бастионы. На одном из таких расширений с северо-западной стороны установлен на постаменте танк, на другом - северо-восточном - обелиск воинам-эстонцам, павшим в Великой Отечественной Войне. По центру крепости проходит старая брусчатая дорога, проложенная от северного входа к западным двойным воротам.
Теперь же крепость пустует. Не сотрясают воздух лай собак и победные кличи "гол". Единственным человеком, прогуливавшимся по крепостному валу, по которому были уложены асфальтовые дорожки, был Роман Антонович Чевриков. Он шёл медленным шагом от юго-восточного бастиона к обелиску. Над головой нависали ветви старой ивы, а под ногами крутился пит-бультерьер Тоша, единственный пёс, которого теперь выгуливают здесь. Мощная, будто бы грубая металлическая отливка, морда пса, казалось, перевешивает колченогое тело и тянет за собой вперёд.
Роман Антонович взял себе за правило каждый день прогуливаться по крепостному валу. Первоначально крепость очищали от собаководов и футболистов только на время этих прогулок. Но после того как на одном из валов взорвалась петарда, все посторонние были изгнаны из крепости и более не допускались. По низу крепостного вала постоянно патрулировали ОМОНовцы, верные режиму. На время прогулок господина Чеврикова крепость оцеплялась, а для желающих посетить исторические места города требовалось специальное разрешение. Впрочем, желающих было не много, разве что для телевизионных съёмок сюда приглашались статисты для того, чтобы с экранов телевизоров продемонстрировать "бурную общественную жизнь города".
Тоша, чьи поросячьи глазки выражали обиду на весь мир, породивший его таким уродом, несколько раз подпрыгнул, стараясь зацепиться за кожаный поводок хозяина, но, видя, что хозяин не хочет играть, побежал вперёд к обелиску.
- Тошка, назад, - окликнул его Роман Антонович. Бесполезно. Идти к обелиску не хочется, но придётся. А паршивый пёс побежал именно с той стороны, на которую идти так не хотелось.
Вокруг обелиска устроена шестиугольная клумба, на каждой стороне которой выложены бруствером по два углубления, словно как ниши. Кроме того, на двух диаметрально противоположных сторонах по центру имеются проходы к мемориальному захоронению. Так вот, в одной из "ниш"  полгода назад по просьбе Романа Антоновича было произведено захоронение. К нему-то и не хотел идти господин Чевриков, и именно возле него уселся поджидать хозяина пёс.
- Ну и надо было тебе испортить мне настроение, - недовольно проворчал Роман Антонович, пристёгивая поводок к собачьему ошейнику.
Волей - не волей его взгляд скользнул по надгробному памятнику. "Людмила Васильевна Загряжская". Дальше на чёрном мраморе были выбиты даты жизни и приписка: " От любящих дочери и зятя".
- Пусть лежит с миром, - сказал Роман Антонович псу. - Пошли, нас ждут.
Внизу, на бывшем импровизированном поле, стоял чёрный "Форд". Один из телохранителей ждал возле машины, услужливо открыв дверцу перед хозяином.

2

Поэт Михаил Владимирович Востоков зарабатывал на жизнь тем, что торговал семечками на углу проспекта Ленина и улицы Некрасова. Ещё совсем недавно всяческая торговля на центральном проспекте города была запрещена, но с приходом к власти диктаторского режима то тут, то там на проспекте стали появляться торгаши, и хоть старые постановления на этот счёт никто не отменял, гонять перестали - видно новой власти было не до этого. В стародавние времена наладить подсолнечный бизнес было просто - пошёл на рынок, закупил у хохлов несколько мешков сырых семечек по оптовой цене, нажарил и сиди торгуй. Теперь же всё стало сложней. После объявления независимости Великолукской Народной Республики приезжать издалека стали редко из страха поборов на дорогах, как со стороны рэкета, так и со стороны властей. Шутка ли сказать, былая Российская империя развалилась на полсотни "суверенных" государств, погрязших в постоянных переворотах и региональных стычках, от которых народ стонет, и каждый новоявленный правитель учреждал свои налоги.
Но, как бы то там ни было, неизвестно какими контрабандными путями, товары попадали в республику, но стоили они баснословно дорого. Михаил Владимирович избрал торговлю семечками, уповая на всеобщую русскую любовь к отвратительнейшей привычке лузгать подсолнечник, и не ошибся. На еду и одежду денег хватало, а что ещё надо человеку, не обременённому семьёй.
- А как же поэзия? - спросите вы.
Увы, Россия - это такое извращённое создание, где никогда литературный труд не приносил барышей, исключая тех редчайших случаев, когда писака начинает откровенно продаваться или писать конъюнктурную муть.
Михаил Владимирович писал только для души, и эти душевные излияния находили отклик в чувственных душах. А чувственные души, увы, никогда не обладают капиталами (иначе они не были бы чувственными), и, следовательно, литературный труд, кроме душевного удовлетворения и неприятностей от власть предержащих, ничего не приносит.
Конечно же, зимой сидеть на морозе не сладко, а вот летом - благодать. Свежий воздух, тепло. Сиди, читай или с девушками заигрывай. Последнее Михаил позволял себе, дабы поупражняться в красноречии. Нет ничего благодатнее для поэтической души, чем звонкий смех зачарованных тобой красоток. Разветвлённейший флирт не обязательно имел продолжение, но и от углубления отношений Михаил не отказывался. Да и кто ж откажется, если кровь в венах ещё не остыла и толкает душу воспарить над бытовухой.
Стоял апрельский день, один из первых тёплых дней, которые так долгожданны после российской зимы. Такие дни обычно бывают за несколько дней до Пасхи, праздника всегда любимого на Руси всеми. И не важно как относится россиянин к религии, но предчувствие праздника, ночного бдения, крашеных яиц, водки из пластмассового стаканчика, скорого лета и христосанья с такими же хмельными горожанами вовлекает в приготовительную суматоху.
Михаил сидел, уткнувшись в книгу, от которой его отвлекали лишь редкие покупатели да нахальные воробьи, норовившие склюнуть семечку из стаканчика, поставленного на продажу. В тот момент, когда Михаил собирался перевернуть страницу, над ухом раздался тихий женский голос:
- Извините, что отвлекаю Вас, не могли бы Вы сообщить мне, сколько стоит стакан Ваших семечек?
- Семечки не мои, а подсолнечные. Стоят двадцать пять центов за стакан.
Михаил посмотрел на женщину. На вид ей было далеко за тридцать, достаточно заурядное лицо, но из тех, которых называют "сделавшими себя". Судя по одежде, в которую была "упакована" женщина, денег в неё было вбухано немало.
- Каких центов? - удивилась покупательница.
- Американских, естественно.
- Где ж я возьму Вам двадцать пять центов?
- Да не нужны мне Ваши центы. Пересчитайте по курсу и платите. Вы что, первый раз с рук покупки делаете?
- Я так давно этим не занималась, - мечтательно произнесла женщина, - по крайней мере, лет восемь. А Вы, если не ошибаюсь, Михаил?
- Не ошибаетесь, - он помнил эту женщину, но не хотел подавать вида, что прежде им приходилось сталкиваться.
- Зачем же Вы торгуете на улице?
- Чтобы что-то есть!
- Но Вы пишете такие хорошие стихи.
- Стихи не кормят, да и сомневаюсь, что Вы их читали.
- Была бы Вам благодарна, если бы Вы дали мне что-нибудь почитать из Вашего творчества.
Михаил немного замялся. Он снова вспомнил, как много лет назад они с друзьями попытались открыть отдел по продаже книг. Это она однажды пришла с подругой в отдел, долго перебирала книги, а потом возмущалась, что нет ни одной приличной.
- Да и откуда здесь может взяться хорошая книга, - сказала она подруге, но так, чтобы это слышали все, - разве эти плебеи понимают что-нибудь в настоящей литературе.
Это было давно. Сейчас же, как почувствовал Михаил, ситуация изменилась. С одной стороны, было лестно слышать хорошие отклики о своих стихах, с другой - было интересно, что же надо этой расфуфыренной дамочке. С собой у Михаила всегда был экземпляр одной из его книг. Его-то он и вытащил.
- Читайте, прочитаете - вернёте.
- Спасибо. И дайте мне стакан семечек, - дама протянула Михаилу доллар, - сдачи не надо.
- Как Вас зовут? - поинтересовался Михаил.
- У Вас есть ручка?
- Конечно.
Дама на клочке бумаги написала несколько слов.
- Меня зовут Света, а это мой номер телефона. У Вас есть откуда мне позвонить?
- У меня мой сотовый всегда с собой.
- А можно узнать Ваш номер?
- Три - семьдесят три - тридцать три.
- Хорошо, когда захотите меня увидеть, звоните.

3

В это время в пятидесятичетырёх шагах от перекрёстка, на котором сидел Востоков, в здании бывшей администрации города, на втором этаже, за дверью с табличкой "Приёмная правителя" на столе секретарши раздался звонок внутренней связи.
- Я слушаю Вас, Роман Антонович, - проворковала секретарша.
- Поп пришёл?
- Отец Варлампий дожидается Вашего вызова.
- Пусть зайдёт.
С одного из стульев, стоящих вдоль стены, поднялся батюшка.
- Правитель ждёт Вас, - с этими словами секретарша открыла дверь.
- Зайди ко мне исповедаться, дочь моя, - приказным тоном посоветовал поп, - грехов на тебе много. Я отпущу их тебе, - с ухмылкой добавил отец Варлампий и сунул свою холёную руку под нос секретарше.
От пахнувшего в ноздри ладана девица невольно поморщила носик, но к ручке всё же приложилась.
- Обуял тебя грех гордыни, срамно глядеть, как ты всё естество женское напоказ выставляешь.
- А Вы не смотрите, - парировала секретарша.
- Долг мой перед Господом спасать таких как ты от греховного падения и наставлять на путь истинный.
- Не задерживайте, батюшка, Вас ждут.
Переваливая свою тушу с бока на бок, поп ввалился в кабинет.
- Здравствуйте, отец Варлампий. Проходите, садитесь. ,
- День добрый, - ответствовал поп и протянул руку для поцелуя. Роман Антонович успел перехватить её, что говорится, в "полёте" и со сделанной улыбкой изобразил дружеское рукопожатие.
- Давайте обсудим ближайшие государственные проблемы, - предложил правитель.
- Что ж, дело богоугодное.
- На носу Пасха, батюшка. Как Вы собираетесь её провести?
- А чего её планировать-то? Небось, каждый год проводим. И в этом проведём.
- Вы не учитываете сложившейся обстановки. В прошлом году Пасху мы проводили, находясь под игом Псковской Вечевой Республики, ещё раньше над нами царствовала Москва. Теперь же наше государство обрело независимость и строит демократическое общество. Так что, учитывая сложившуюся политическую обстановку, надо планировать проведение Пасхи.
- Давайте называть вещи своими именами: почти год назад у нас в городе в результате переворота установилась Ваша, Роман Антонович, диктатура. Народ, подвластный Вам, с трудом пережил зиму...
- Вот-вот, в городе усиленно муссируются слухи о существующей, якобы, диктатуре, - с этими словами правитель вскочил и стал нервно расхаживать по кабинету. - Я не могу пресечь эти инсинуации, но обязательно сделаю это. Сейчас важно, чтобы народ проникся моими декретами и понял, что мы идём по демократическому пути.
- Роман Антонович, народ слишком хорошо помнит, как Вы со своими головорезами всего лишь три-четыре года назад рэкетировали продавцов на рынке.
- Ну, кто старое помянет... Я же не напоминаю Вам, как Вы работали грузчиком в мебельном магазине; сколько драли с покупателей за доставку мебели, заметьте, сверх тарифа; как пьянствовали с другими грузчиками; да и баб охаживали лихо. Так что давайте говорить о настоящем.
- Что ж, о настоящем, так о настоящем.
- У меня родилась интересная идея: в целях поднятия авторитета нашей церковной общины предлагаю учредить у нас своё собственное патриаршество.
- Как это? У нас есть патриарх в Москве.
- То в Москве, а то у нас.
- Но православная церковь едина и подчиняется одному наместнику Бога на Земле.
- Бросьте, батюшка. Даже в русской православной церкви два патриарха, а уж в православии вообще их несколько. Вот я и подумал, что Вам подошла бы патриаршая тиара.
- Ну, это уж слишком. Мы и так находимся на положении бедных родственников, а Вы хотите, чтобы от нас отвернулась ещё и церковь. К тому же, патриарх носит не тиару, а патриарший куколь.
- Мне без разницы, как называется шапка патриарха, мне важнее суть действа.
- Это преждевременно. С меня достаточно сана архимандрита. В крайнем случае, я не против, если Вы выхлопочете в Москве для меня сан митрополита. Даже для Ваших "глобальных" планов логичнее будет для начала побыть мне в этом сане.
- Что ж, на этом и порешим, - сказал Роман Антонович, подходя к батюшке. В этот момент он случайно наступил на лапу Тоше. Пёс жалобно взвизгнул и отскочил в сторону.
- Эка досада. Путаешься под ногами, глупая собака. - и уже обращаясь к отцу Варлампию: - Надеюсь, что Вы предпримете меры, чтобы Пасха прошла без эксцессов?

4

Михаил взял семечку из пакета и кинул её на тротуар. Не долетев до асфальта, она была подхвачена юрким воробышком, тут же опасливо отлетевшим в сторону. "Вот так и люди, - подумал Востоков, - ухватят кроху и радуются, не замечая, что рядом лежат горы сокровищ, по сравнению с которыми эта кроха такое ничтожество".
От мыслей отвлёк всё нарастающий шум. На проспекте, в сторону от реки, там, где находится гипотетический центр, стала собираться толпа, перекрывшая городское движение. " Скоро здесь будет жарко", - мелькнуло в голове городского поэта.
Михаил вытащил из внутреннего кармана телефонную трубку, разложил микрофон и динамик и быстро нажал на кнопки: семь..., впрочем, номер не важен, оставим его на совести Михаила.
После шестого звонка на другом конце провода трубку подняли.
- Алло, - женский голос ответил твёрдо.
- Светлану можно позвать?
Голос тут же стал мягче. В нём появилось сладкое придыхание:
- Это я. Хорошо, что позвонил, я как раз думала о тебе.
- А я не думал.
- Зачем же позвонил?
- Хочется чего-нибудь сотворить.
- Что, например?
- Ну, хотя бы завалиться к тебе в гости.
- А ты не испугаешь мою Лизу?
- Это кто?
- Моя дочь.
- А ей сколько лет?
- Четырнадцать.
- Я думаю, её мною уже не испугаешь, если ты, конечно, не боишься, что она влюбится в меня.
- Лиза-девочка воспитанная и такие глупости себе не позволяет.
- Вот и хорошо. Начисти к моему приходу картошки.
- Зачем?
- Я накормлю тебя самой вкусной в мире жареной картошкой.
- Как интересно. Что ж, ради этого стоит почистить.
- Давай адрес.
- Запоминай...

5

Дверь в кабинет с грохотом распахнулась в тот момент, когда Роман Антонович стоял лицом к стене и рассматривал развешанную на ней карту Великолукской Народной Республики. На звук Тоша дёрнулся и зарычал.
- Почему без доклада, - грубо сказал правитель, поворачиваясь в сторону непрошеного посетителя, и тут же осёкся. В дверях стоял господин Мартаев. Пожалуй, это был единственный человек, на которого Тоша позволял себе рычать. Чем не угодил ему Мартаев, не известно, но вот недолюбливала собачья душа этого толстого человека.
- Добрый день, Андрей Юрьевич, заходите, пожалуйста. Очень рад Вас видеть, - залебезил Чевриков.
- Ты, наверное, не выглядывал в окно, иначе не стал бы называть этот день добрым.
- Мне уже доложили, что в городе беспорядки.
- И что же ты намерен предпринять? - спросил господин Мартаев и уселся в кресло правителя: - Ты, надеюсь, не против, если я тут посижу немного.
- Что Вы, что Вы, сидите, где Вам удобно. А с беспорядками... их надо ликвидировать.
- Пока ты решаешь их ликвидировать, толпа разнесёт здание администрации. Да и каким образом ты собираешься наводить порядок?
- Моя резиденция хорошо охраняется. Может быть, применить оружие?
- Это тебе не блатная разборка, на которой все проблемы решаются нажатием курка. Да и где ты возьмёшь патроны? Оружие какое-никакое есть, а вот патроны... Весь арсенал задействован на охране наших суверенных границ. На внутренние проблемы мы не можем выделить патронов. Ни одна страна не продаст нам оружие и боеприпасы. Кто признал суверенитет нашей республики? Что ты предпринял для этого? С кем провёл переговоры? Когда ты будешь мыслить по-государственному?
- Я пытался созвониться с главами других государств. Нас уже признали два государства: Рязанское и Великий Северо-Восток Сибири.
- Ну да, хорошая поддержка. Они пришлют тебе на помощь оленью кавалерию. А Рязанская империя!?! Да они сами не знают, к кому сунуться за помощью. Надо, чтобы наш суверенитет признала какая-нибудь "солидная" страна. Кто-нибудь из Европы, а уж потом надо договариваться с Америкой. Вот тогда будут инвестиции и оружие.
- Не хотят с нами иметь дело, да и зачем они нам нужны? Мы для чего отделились от Пскова? Чтобы самостоятельно делать свои дела, чтоб помех не было.
- Так-то оно так, но внешние приличия надо блюсти. А ты что учудил? Тёщу похоронил на мемориале. Скромнее надо быть.
- Я же хотел показать крепкую семейственность, чтобы люди видели, что семья для меня превыше всего. Почтение, так сказать, тёще оказал. Хорошо хоть удалось скрыть, как она умерла.
- Ой ли, удалось? В городе на каждом углу судачат, что Людмила Васильевна как узнала, что ты стал диктатором, так и удавилась от ужаса.
- Кто ж знал, что она такой "подарочек" мне преподнесёт.
- Не нравится мне, как ты руководишь вверенной тебе республикой. Я в тебя большие деньги вложил, братва на тебя понадеялась.
- Братва при мне живёт припеваючи.
- Бездельничает при тебе братва. Только кутят да девок трахают. Вечером девчонкам на улицу нельзя выйти - отловят.
- И раньше так было, - оправдывался Роман Антонович.
- Раньше было, да не так. Беспредел полный. Ой, смотри, Рома, свергнем мы тебя. Соберём общак и решим, кого вместо тебя поставить... если тебя вон та толпа за окном не свергнет раньше нас. Давай посмотрим, что там творится.
За окнами стоял гул и гам. Оцепившие здание администрации блюстители порядка с трудом сдерживали напиравшую толпу. Над головами демонстрантов ветер рвал полотна транспарантов: "Червяк, уползай из нашего города", "Хотим жрать", "Всю власть городской думе", "Назад к коммунизму", "Закрыть дома терпимости", "Великолукскую землю в копилку московского царя".
- Что скажешь, Червяк?
- Да будет Вам обзываться.
- А публичные дома ты закрой, сделай вид, что прислушиваешься к "гласу народа".
- Закрою и за "червяка" дам оторваться.
- Не спеши, успеешь. Пора звонить братве и наводить порядок, а то, чего доброго, начнут бить окна и пойдут на штурм.
Внизу под окнами диктатора на заранее принесённую табуретку влезла старая трясущаяся женщина с филинообразным лицом в толстенностёклых очках. Её "пламенная" речь привлекла внимание толпы. Только три молодых художника не отвлекались от своего занятия: на стене противоположного от администрации здания аэрозольными красками они рисовали граффити. Очень скоро взору народному предстало новое творение - монстр с головой Чеврикова и туловищем диктаторского любимчика Тоши. С карикатурного портрета диктатор смотрел на толпу похотливым взглядом и направлял на неё эрегированный член. Вот когда Роман Антонович пожалел, что приказал срубить все деревья вблизи своей резиденции.

6

Перейдя мост через реку по улице, волевым решением диктатора переименованную в Никольскую, но так и не сменившую таблички с надписью "пр. Ленина" и потому так по-прежнему называемую, по правую сторону, если идти от центра, Востоков нашёл угловое трёхэтажное здание о двух подъездах постройки первых послевоенных лет. Одно из тех зданий, которые строили пленные немцы сразу же после того, как перестали строить бараки. Внешний вид дома мало отличался от халуп, какие показывают в фильмах, когда хотят изобразить дно жизни. По внешнему виду здания часто можно догадаться, какой контингент живёт в нём. От этого дома веяло нищетой. Обшарпанные стены, затхлый запах. Но внешний вид бывает обманчив - не будем торопить повествование.
Во дворе из багажника машины мужчина доставал мешки, наполненные чем-то - скорее всего, картошкой. Когда Михаил проходил рядом, человек разогнулся, и Востоков узнал своего хорошего знакомого Сергея Обнажёнова.
- Привет, каким ветром занесло к нам во двор?
- Да вот, пригласили в гости. А ты, значит, здесь живёшь?
- Уже давно, ещё со времён единой России, когда переехал в город, нашёл здесь жильё. Так и осел в этом доме. Теперь деваться некуда.
- В каком подъезде?
- В первом.
- Надо же,  совпадение. Я тоже в первый подъезд иду. Не на один ли этаж с тобой?
- Я живу на третьем.
- Нет, мне, судя по всему, на второй этаж надо.
- Я, кажется, понял, куда ты направляешься.
- Думаю, ты правильно понял. И что можешь сказать?
- Будь осторожен. Со странностями дама... если не сказать больше. Не груби, не шуми, лучше тихонько исчезни. Это такое болото. В общем, сам разберёшься, а я потом зайду к тебе, что не ясно будет, спросишь, - не совсем ясно объяснил Обнажёнов и добавил, - Не буду задерживать, тебя, наверное, ждут.
На дверях подъезда была прибита облупившаяся табличка с номерами квартир и фамилиями напротив них. Любопытство - сильная штука. Михаил прочитал в списке: № 4 - Загряжская Л.В. Что-то знакомое почудилось в этой фамилии, что-то где-то слышанное.
По деревянным скрипучим лестницам Востоков поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. За дверью раздалась трель. Через некоторое время звук мягкоступающих шагов прошелестел по прихожей. В этих старых домах всё так хорошо слышно. Несколько секунд Востокова рассматривали через глазок, желая убедиться, что это пришёл он, и что с ним никого нет, после чего скрежет дверных замков слился в замысловатую, но не очень радующую слух песнь, и дверь открылась. На пороге стояла Светлана в обычных джинсах, обтягивающих плотное, но ещё не начавшее жиреть, тело.
- Проходи, Михаил, - пригласила хозяйка дома.
Востоков сделал робкий шаг внутрь и не, скрывая удивления, стал оглядываться. Сказать, что квартира была богато обставлена, это, значит, не сказать ничего. Вся квартира была утрамбована самыми дорогими предметами быта, какие только можно было представить. Каждый стульчик, каждая обоинка... да что там, даже каждая кнопка, которой был пришпилен к стене календарь, были подобраны и водворены на надлежащее место с величайшим расчётом. Функционально не было ничего лишнего, но зато всё было очень богато и ... мёртво.
Востоков разулся, сунул руки в карманы и, глядя по сторонам исподлобья, деловито-медленно пошёл осматривать все четыре комнаты квартиры.
- Здесь моя спальня, - стала комментировать Светлана.
- Занятно, но это потребуется потом.
- Даже так? Ты держишься напряжённо. Не ожидала такого от тебя.
- Дышать можно?
- Не поняла.
- И не надо. Пойдём дальше.
- Здесь  проходная комната, в ней я работаю над диссертацией. Тут же мы смотрим телевизор и слушаем музыку. А там... - Света показала на дверь, - туда мы не пойдём, но можешь открыть дверь и заглянуть.
Востоков подошёл к закрытой двери и открыл её. За ней можно было ожидать что угодно. Михаилу даже почудилось, что сейчас он увидит стоящий по середине комнаты гроб с покойником. Но ничего подобного за дверью не было. Просто вся комната оказалась ослепительно белой, в отличие от предыдущих, обставленных мягкой мебелью, обтянутой натуральной кожей. В спальне не было ни одного предмета не белого цвета.
- Царство снежной королевы, - презрительно сказала хозяйка, - я в неё не вхожу уже полгода. Пойдём отсюда. А это комната Лизы. В ней сейчас беспорядок, никогда она не может во время убрать за собой.
"Беспорядок" выражался в том, что на письменном столе лежала раскрытая книга. Востоков решил, что не стоит на этом заострять внимание, но Светлана всё же добавила:
- Лиза такая не собранная.
- Пойдём на кухню. Ты картошку почистила?
- Да, всё как ты пожелал.
- И глазки выковыряла? - иронически-недоверчиво спросил Востоков.
- Как ты можешь подозревать меня в нерадивости? Конечно же, вырезала.
- Сало есть?
- В нём же много холестерина! - испуганно ответила Света.
- Ты что, боишься?
- Везде пишут, что это вредно, а я стараюсь блюсти чистоту своего питания.
- Ну, и как же без сала мужику жить?
- Можно привыкнуть.
- Привыкнуть-то можно, но знаешь, как говорят в народе: "От крахмала стоят только воротнички".
- Ну, если так, то думаю от одного раза со мной ничего страшного не произойдёт. Но у меня есть только солёное сало.
- Доставай, пойдёт. Режь его мелкими дольками, а я пока займусь картошкой.
- Может быть, тебе помочь и картошку порезать?
- Нет, это дело тебе доверить я не могу.
- Ты думаешь, я не справлюсь? - обиженно спросила Света.
- Наверняка не справишься. Картошку надо резать тоненькими пластиками.
Через десять минут все приготовления были закончены.
- Что теперь, шеф-повар?
- А теперь только наблюдать со стороны, что я буду делать, - ответил Михаил.
- Что может быть проще - кинул картошку на сковородку и жди. Только переворачивай изредка.
- Не скажи. Жарить картошку - это процесс. Тут необходимо соблюсти температурный режим, вовремя сделать меньше газ, перевернуть вовремя. Солить надо несколько раз, и тоже надо знать время, когда это делать.
- И как же определить, когда всё это делать?
- Это нельзя объяснить, это можно только чувствовать. Надо полностью уйти в процесс.
Очень скоро на плите скворчала поджаренная картошка. Запах наполнил кухню. Когда картошка была почти готова, Михаил сказал:
- Доставай яйца.
- Это обязательно?
- Так будет вкусней.
- Надеюсь, ты их как следует прожаришь?
- А вот этого делать и не надо, иначе вкус будет испорчен.
- Но в них же сальмонелла!
- Я всю жизнь ем яйца, даже сырые, и ни разу не встречал никакую сальмонеллу.
- Ах, придётся сегодня устроить день риска.
- А теперь, когда картошка готова, и газ выключен, надо дать ей несколько минут постоять под крышкой. Сервируй стол и зови Лизу.
Когда вся компания уселась за стол, Михаил, уже вошедший в роль начальника, скомандовал:
- Водку давай!
- У меня нет водки, - робко ответила Света.
- Как это нет, я же предупреждал, что приду. Ну, тогда чего-нибудь выпить.
- Вина тоже нет... ничего нет.
- Но спирт-то у тебя найдётся?
- Нет.
- Даже в аптечке нет?
- Ничего нет. Я спиртом не пользуюсь, - упорно оправдывалась хозяйка.
- Ну, уж одеколон пить я не буду, и духи тоже. Эх, такой праздник испортили. Давайте есть.
Блюдо, приготовленное Востоковым, было съедено с превеличайшим аппетитом - картошка получилась на славу. К чаю Светлана подала маленькие печёные булочки.
- Шанежки, - обрадовано воскликнул Востоков.
- Это булочки.
- Да нет же, это шанежки.
- Что это значит?
- Не знаю, но всё мучное, мелкое, выпеченное я называю "шанежками".
После ужина Лиза подошла к окну
- Мама, - позвала она, - опять эта машина стоит. Где ты спрятала бинокль?
- Он рядом с тобой в шкафчике.
- О чём это вы? - поинтересовался Михаил.
- Да ездят тут всякие.
- А при чём тут бинокль?
- Я специально его купила, чтобы смотреть.
- И часто вы вот так смотрите?
- Каждый день.
- Интересно? - всё больше удивлялся Востоков.
- Конечно!
- Особенно интересно, - встряла в разговор Лиза, - смотреть за окнами напротив. Кстати, мама, эти, в том окне, помнишь, они опять приехали.
- Странное у вас развлеченьице.
- Зато я знаю, чем занимаются подонки в нашем дворе, - ответила Света.
- Давайте я прерву это "милое" занятие. Ты, Лиза, помой посуду, а мы с твоей мамой пойдём в её комнату.
- А почему это я должна мыть посуду, - капризно стала возражать Лиза.
- Не капризничай, - оборвал её Михаил, - все должны что-то делать. Ты будешь мыть посуду.
- А что будет делать мама?
- Ей и так хватает, чем заниматься.
Светлана и Михаил прошли в комнату, прикрыли за собой дверь и сели на диван.
- Я включу музыку? - спросила Света.
- Включи.
Света нажала клавишу магнитофона. Тот захрипел, и из слабеньких динамиков раздалась мелодия дешёвого шлягера.
- Нравится?
- Нет, - Михаил ответил резко.
- А мне нравится.
- Ну, так пусть играет. Главное, чтобы тебе нравилось, - с этими словами Михаил положил руку на гульфик джинсов, надетых на Свете.
Не шелохнувшись, Света спокойно сказала:
- Сюда может войти Лиза.
Востоков погладил рукой эту часть джинсов, точнее то, что было под ними, и ответил:
- Насколько я заметил, Лиза выдрессирована тобой так, что без разрешения не смеет сделать ни одного шага. Так что скажи ей, чтобы она сюда не входила.
- Я не могу.
- Захочешь-сможешь.
- Нет, не сейчас. Давай лучше поговорим.
- О деньгах?
- Почему о деньгах? Они меня абсолютно не интересуют.
- Кого не интересуют? - Востоков с удивлением обвёл взглядом окружающую обстановку. - Судя по всему, я не стал бы на твоём месте так утверждать. Интересуют, и ещё как.
- Ты совершенно напрасно так утверждаешь. Деньги мне безразличны. Я даже не интересуюсь ценами в магазине.
- У тебя никогда не было случая задуматься над тем, насколько ты их любишь, но любишь ты их до безумия. Вот если тебя мгновенно лишить всего и оставить без денег, вот тогда ты сразу поймёшь, до какого безумия ты их любишь.
- Думая, что ты не прав.
- Ты никогда меня не поймёшь. Ладно, всё это не важно. Ну, я пошёл.
- Уже? Ты не хочешь ещё остаться?
- На ночь?
- Лиза же дома.
- Вот я и говорю: "Я пошёл". Что мне ещё здесь делать?
Востоков быстро обулся и покинул Светину квартиру.

7

Перед столом правителя навытяжку стоял Антон Степанович Крысятников, министр финансов и почтовой службы по совместительству. Сам же Роман Антонович, вооружившись лупой, разглядывал принесённые ему образцы. Это были не какие-нибудь проекты решений или постановлений. Тут дело было весьма значительнее. Крысятников принёс на утверждение правителю образцы монет и марок, которые отныне должны иметь хождение на территории суверенной республики и за её границами.
- С марками всё нормально, - буркнул себе под нос Чевриков, - фотографическая точность, и снимки подобраны удачно. Но вот к монетам есть несколько замечаний. Вам, Антон Степанович, не кажется, что мой нос на реверсе изображён несколько длинновато?
- Роман Антонович, помилуйте, пропорции соблюдены идеально. Вы же сами пожелали быть запечатлённым в профиль. На металле рельефное изображение искажает пропорции за счёт бликов. От этого никуда не денешься.
- Ладно, пусть будет так. Когда вы приступите к чеканке монет и печатанью марок.
- Необходимо изыскать средства на это. А для начала, я думаю, надо разработать эскизы банкнот. Марки можно запустить в производство хоть сейчас. Опять-таки, будет лучше, если мы заручимся признанием Международного Почтового Союза, иначе все корреспонденции, франкированные нашими марками, смогут иметь хождение только на территории нашей республики.
- Заручимся. Я отправлю Вас в командировку в Париж. При личном общении договориться легче.
В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в него ворвалась (да-да, именно ворвалась, иначе этот порыв, казалось бы сметающий всё на своём пути, не назовёшь) Светлана Егоровна Загряжская.
- Антон Степанович..., - правитель вопросительно посмотрел на своего министра.
- Да-да, конечно, я зайду в другой раз.
- Что ещё тебе нужно? - спросил Роман Антонович у Светланы, когда они остались одни.
- Пора положить конец этой комедии - мы должны развестись.
- По-моему, мы этот вопрос уже решили: каждый живёт сам по себе, но никаких разводов. В моём положении надо соблюдать хотя бы видимость приличия. Мне всё равно, что подумают мои подданные, но мнение глав других стран имеет решающее значение. В республике хаос, разруха, мы прилагаем все усилия для стабилизации положения, но находятся некоторые несознательные элементы, которым личные амбиции дороже государственных интересов.
- Кто б говорил об амбициях. Ты своими амбициями вогнал в гроб мою мать. Ты, ради показухи, приказал похоронить её на самом видном месте города. Я не могу спокойно навестить её могилку. Её смерть на твоей совести, и этого я тебе никогда не прощу.
- Твоя мать никогда меня не любила, но такой подлянки, как она устроила мне - этого я не ожидал. Это ж надо, удавилась в самый трудный для меня период жизни.
- Да она, когда узнала, что такой монстр, как ты, захватил власть - не смогла пережить такого ужаса. Она прекрасно представляла последствия такого рокового шага. Не для тебя рокового, а для новоявленной республики.
- Что ей надо было от жизни? Денег я вам давал хоть завались. Жила, как у Христа за пазухой. Нет, видите ли, народ ей жалко стало. Жалостливая какая. А интересно, пожалел бы её этот самый народ, попадись она им на улице, да в тёмном переулке.
- Я по улицам хожу и ничего, жива пока.
- Ты по вечерам на улице не бываешь.
- Да мне там и делать нечего. А то, что в городе разгул преступности, так чему удивляться - какой правитель, такой и город.
- Можно подумать, ты не знала, за кого замуж выходишь. Короче, будешь требовать развод - денег от меня больше не увидишь.
- Ты не посмеешь этого сделать. Только попробуй урезать мой бюджет, я про тебя журналистам всё расскажу.
- Они и без тебя слишком много знают. А откроешь "варежку", придётся мне стать вдовцом.
- Одни угрозы, на большее ты не способен. Ладно, в другой раз вернёмся к этому разговору. Лиза просила забрать у тебя Тошу.
- Это, конечно, хорошо, что ребёнок любит животных, но Тоша останется со мной. Он мой самый надёжный охранник.
Светлана подошла к псу, погладила его по несуразной голове и сказала:
- Эх ты, дурашка. Он чужой, - и, показав на Романа Антоновича, добавила, - чужой.
После этого Светлана вышла из кабинета.
Не успела дверь закрыться, как тут же открылась вновь. Роман Антонович ожидал, что это вернулась Светлана, но это была всего лишь секретарша.
- Что ещё, - недовольно рявкнул диктатор.
- К Вам парламентарии от профсоюзных организаций. Так они представились.
- Я же запретил деятельность любых профсоюзов на территории суверенной Великолукской Народной Республики, - отчеканил Роман Антонович.
- Но они представились именно так.
- Пусть войдут, а ты вызови отряд моей охраны.
Секретарша открыла дверь кабинета:
- Входите, правитель вас примет.
В кабинет вошло трое мужчин лет пятидесяти. Всех троих Чевриков видел в числе выступающих на вчерашней демонстрации. Но и так он знал их. Да и кто в городе не знает этих троих болтунов: Анатолия Николаевича Малькова, Николая Семёновича Кузнецова и Михаила Анатольевича Пшеничного.
- Ну-с, господа, с чем пожаловали?
- Мы будем говорить от лица народа, - первым из делегатов заговорил Кузнецов.
- Да будет вам известно: коллективных жалоб мы не принимаем.
- Прекратите ёрничать. Вы разговариваете не с мальчиками, - ответил Пшеничный, - я заслуженный работник, у меня перед народом совесть чиста. А вы... Я, как экономист, могу сказать: Вы довели население захваченной Вами республики до ручки.
- Не забывайте, я эту республику создал.
- Ещё надо проверить, кто её создал, и на чьи капиталы совершилось отделение нашего города от Псковской Вечевой Республики.
- Хватит разглагольствовать, - прервал Пшеничного Чевриков, - говорите, зачем пришли?
- Мы выдвигаем ряд требований, - торжественно произнёс Мальков.
- Зачем? - удивился Роман Антонович.
- Как это зачем? - возмутился Мальков, - мы хотим, чтобы наш народ жил лучше, а для этого надо огородить его от произвола Вашего правления.
- Не могу поверить. Вам что же, живётся плохо? Или Вы решили создать себе новую кормушку?
- Речь не о нас, а о народе, - вставил Николай Семёнович.
- Да бросьте. Не смешите. При любой власти вы пытаетесь найти себе занятие, лишь бы ничего не делать. Если вы специалисты, как отрекомендовались, так поступайте на службу. Нам нужны грамотные инженеры.
- Мы здесь не для того, чтобы обсуждать нашу профпригодность, - продолжил Мальков. - Для начала мы требуем, чтобы Вы легализовали деятельность профсоюзов.
- Иначе что? - ехидно спросил правитель.
- Иначе мы повторим вчерашнюю акцию.
- Ну, этого просто избежать. Тоша, взять их, чужой.
Тоша, услышав команду, тренированным прыжком спрыгнул с кресла, в котором мирно спал, и вцепился в ногу Малькова. Тот истошно заорал, и на крики в кабинет ворвалась охрана.
- Заговор, держите их! - тут же закричал уже Чевриков. - Покушение на главу государства!
- Вам это так не сойдёт с рук, - возмущённо стал грозить Пшеничный. - Уберите немедленно пса. О нашем визите сюда осведомлены очень многие заинтересованные люди.
- Плевать я хотел на ваших заинтересованных людей. Тоша, фу, отпусти ты этого идиота. Фу, я кому сказал.
Роман Антонович с трудом оторвал от Малькова рычащего пит-бультерьера и приказал охране:
- Уведите их, они арестованы.

8

Востоков сидел на углу перекрёстка и пытался заработать на хлеб. Но торговля, как назло, не шла. Народа на улице было мало, а наряды полиции, патрулирующие город уже вторые сутки, семечками не интересовались - по долгу службы не позволительно. Вот и ещё четверо в чёрноё форме прошли мимо и даже не взглянули в его сторону.
Какова же была радость Михаила, когда к нему подошёл Обнажёнов. Хоть с кем-то поговорить можно.
- Как торговля, - спросил Сергей.
- Лучше не спрашивай. Сижу, скучаю. День впустую.
- Весь народ прячется по домам. После вчерашней заварушки многие боятся показаться из дома.
- У них заварушки, а у меня торговля не идёт, - проворчал Востоков.
- Ты же поэт, ты должен быть впереди толпы, вести её за собой. Сочинил бы что-нибудь по этому поводу.
- Ничего никому я не должен. Никогда ни под кого не подстраивался и сейчас не собираюсь. Да и темы для своих стихов я, как-нибудь, сам найду.
- Я только предположил. А патруль тебе не мешает?
- Патрулю до меня дела нет. Меня в городе каждая собака знает.
- Смотри, осторожнее. Я на твоём месте поостерёгся бы. Рисковый ты человек, если в такое пекло не побоялся сунуться.
- Не понял, в какое такое пекло?
- Да брось ты. Ты ж вчера к Светке ходил.
- Ну ходил, а пекло-то причём?
- Так муж её может отомстить.
- Насколько я понял, мужа у неё нет. Или, всё-таки, есть?
- И есть, и нет.
- Странно. А кто он?
- Ты что, и вправду не знаешь.
- Понятия не имею.
Обнажёнов пригнулся к уху Востокова и прошептал:
- Она жена нашего правителя.
- Вот это да! Точно?
- Точнее не бывает. Так что ты поосторожнее. Не впутывался бы ты. Лучше тихонько исчезни и отношений не поддерживай.
- Да мне, в общем-то, всё-равно, чья она жена.
- За ним сила. Сгинешь, и никто не узнает, где ты.
- Не пугай. Я приму к сведению то, что ты сказал. Время покажет, как быть дальше. А за информацию спасибо.
- Ладно, я пошёл. А ты подумай, она сама по себе стерва порядочная. Соседям от неё житья нет. Недавно мне провода телефонные обрезала. Ей позвонить срочно надо было. Всё, ухожу. А вот и она идёт. Кажется, сюда направляется. Я тебе ничего не говорил.
- Какие проблемы? Конечно же!

- Что он тебе наговорил? - первой же фразой Светлана пошла в атаку.
- В каком смысле?
- Ты что, знаком с Сергеем?
- И очень давно. А это возбраняется?
- Нет, только это мой сосед.
- Все люди чьи-нибудь соседи.
- Ладно, оставим это.
- Ты, кажется, не в настроении.
- Не важно... это не имеет значения.
- Давай пойдём к тебе, я в миг исправлю твоё самочувствие.
- Это как?
- Что нужно женщине? Немного секса, и она счастлива.
- Ты хочешь заняться сексом со мной?
- А почему бы и нет?
- Я думаю, тебе не понравится.
- Чтобы это понять, надо попробовать.
- Надо будет об этом подумать. Что-нибудь пишется?
- А как же?
- Например, что? - полюбопытствовала Светлана.
- Да разное, - хотел отнекаться Михаил.
- Ну, всё-таки? Это так интересно. Я в твоих стихах словно вижу всё про себя. Как будто с моей души написано.
Востоков иронически взглянул на Светлану, но она этого не заметила.
- Я только что закончил стихотворение о коте.
- Прочти, ну пожалуйста, - протяжно сказала Светлана и закатила глаза.
- Я его не помню наизусть.
- Как жаль.
- Я не могу помнить всё, что написал.
- У меня на даче тоже есть кот. Я хочу привести его в город. Надо снести его в ветлечебницу и кастрировать.
- Фу, как противно. Какой же он кот после этого будет?
- Нормальный домашний кот.
- Мерзость! - возмутился Востоков.
- Он на меня напал и укусил.
- За что?
- Что за "что"?
- За что напал, что ты ему сделала?
- Я отогнала его от кошки.
- Ну и правильно он сделал, что укусил тебя. Если бы меня отгоняли от моих "кошек", я тоже кусался бы.
- Ты не понимаешь, он меня укусил!
- Это ты не понимаешь - он кот, а ты его отогнала от кошки.
- Ему нельзя путаться с этой кошкой. Он у меня породистый домашний, а она блохастая уличная кошка.
- Он у тебя спрашивать не будет, с кем ему путаться.
- Нет, будет. Я его кастрирую.
- А тебе не противно будет его потом в руки брать?
- А что тут такого?
- Представь, если тебе взять и всё вырезать между ног.
- Но я же человек.
- А он - кот. И не лезь к нему. Пусть гуляет, с кем хочет. Оставь его в покое. Так всё же, кто тебе испортил настроение?
- Один козёл.
- Насколько я понимаю, этот козёл обеспечивает тебя. Я бы сказал, что ты его доишь. Не понимаю, как ты можешь называть козлом человека, от которого ты зависишь.
- Но он такая мразь.
- Но тебя же это когда-то устраивало?
- Устраивало, но многое изменилось.
- В нём?
- Не знаю.
- Вот видишь. Весь мир большая арбузная корка - идёшь по нему и не знаешь, где поскользнёшься.
- Просто я поняла, что я стою большего.
- Тебе видней, только я думаю, что если человек назначает себе цену, как это делаешь сейчас ты, то он ничего не стоит.
- Это как понимать?
- А вот так. Мне становится страшно при одной мысли, что мои стихи могут быть созвучны с твоей душой. На этом наши отношения закончены.

9

Уже второй час правитель не выходил из своего кабинета и никого к себе не вызывал. Приехав с прогулки, как обычно к десяти часам, он сказал секретарше, чтобы его не беспокоили какое-то время, необходимое ему для подготовки к рабочему дню. Такое распоряжение не удивило секретаршу, довольно часто по каким-либо причинам Роман Антонович запирался в кабинете. Надолго он запирался редко, да и то только тогда, когда принимал молоденьких посетительниц. Сегодня Чевриков заперся практически один. С ним был только его неразлучный спутник Тоша.
Только сейчас, спустя два часа, секретарша стала волноваться из-за столь долгого непоявления правителя. Волнение появилось после того, как за дверью она услышала тихое скуление собаки. Робко подойдя к двери, секретарша постучалась и спросила:
- Роман Антонович, Вам ничего не требуется?
Никто не ответил, только собака стала скулить громче. Попытки связаться с Романом Антоновичем по внутренней селекторной связи тоже ни к чему не привели. Тогда секретарша решилась на более активные действия и вызвала начальника охраны с дежурным нарядом.
Так как на настойчивые удары в дверь никто не ответил, начальник охраны снял трубку телефона и набрал номер:
- Соедините с Мартаевым... девушка, это срочно... девушка, с Вами говорит начальник охраны правителя, и если я говорю срочно, то это значит, что надо подключать меня без лишних разговоров... Вот так бы давно... Здравствуйте, Андрей Юрьевич... Докладываю: правитель два часа как заперся в своём кабинете и никак не реагирует на попытки с ним связаться... Нет, один... Да, сможем... Есть взломать дверь.
Начальник охраны положил трубку и, обращаясь к наряду, приказал:
- Слышали распоряжение Мартаева? Ломайте дверь.
Дверь долго не хотела поддаваться. Пришлось принести из подвала лом, которым дворник зимой скалывает лёд у порога администрации. С его помощью работа по взлому пошла быстрее. Косяк пришлось разнести в щепки.
Когда дверь рухнула, перед охраной предстало следующее зрелище: посередине кабинета в луже крови лежал Роман Антонович Чевриков, правитель суверенной Великолукской Народной Республики. Горло правителя было разорвано, а на груди у него лежал его любимчик пит-бультерьер Тоша и скулил.

ЭПИЛОГ

На восьмом этаже подъезда девятиэтажного здания малосемейного общежития стоял Михаил Владимирович Востоков и смотрел в окно на раскинувшийся внизу новый микрорайон города. Михаил ждал очередную подругу, с которой он намедни познакомился, и которая дала ему этот адрес, где у них должно состояться любовное свидание.
На улице ни ветерка, даже листья на деревьях внизу еле трепыхаются. И тут Востоков с удивлением увидел, как откуда-то снизу летит, сверкая на солнце, маленький кусочек фольги - "золотинка" фантика от конфеты. Если бы Михаил не был поэтом, то он, возможно, не обратил бы на это внимание, но "поэта" в душе Востокова было больше, чем "торгаша" и "гулёны", и потому вид этого фантика, заброшенного на такую невероятную высоту в безветренную погоду, поразил его. Как же часто судьба и нас так носит по жизни, и как часто дерзнувший способен подняться на головокружительную высоту по не понятной воле судьбы...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В состав СССР входило 15 союзных республик.
В состав России входило: 21 автономная республика; 6 краёв; 10 автономных округов; 1 автономная область и 49 областей.
И было так.

06.07-03.09.2000
Геннадий Моисеенко