Это наша с тобою судьба

ЭТО НАША С ТОБОЮ СУДЬБА

Служба на кораблях и судах – это тяжёлая работа. Корабли попадают в разные ситуации. Если сегодня судно или корабль занимается обыденными делами, то завтра ему может быть поставлена задача на высшем государственном уровне. Что мы и видим в книгах капитана 1 ранга в отставке Михаила Петровича Храмцова: встреча Императора Эфиопии Хайле Силасие I, Президента Республики Камбоджа принца Сианука, Президента Южного Йемена, члена политбюро партии ФРЕЛИМО, министра внутренних дел Республики Мозамбик, губернатора провинции Бейра Мариама Масциньо, премьер-министра государства Маврикий Рангулана, министра национальной обороны ГДР Х. Гофмана и др. А также встречи с высшим командованием Министерства обороны и ВМФ России (Маршалом Советского Союза К.С. Москаленко, Адмиралом Флота Советского Союза С.Г. Горшковым и др.), с крупными учёными (В.П. Макеевым – академиком, дважды Героем Социалистического Труда, генеральным конструктором летательных аппаратов – самым секретным учеником С.П. Королёва).
Из книги М.П. Храмцова мы узнали о судьбе потомка первооткрывателя Советской Гавани (первоначально – Императорская Гавань) Н.К. Бошняка – Ю.М. Бошняка, который после окончания в 1950 г. ТОВВМУ им. С.О. Макарова служил на ТОФ на крейсерах «Калинин» и «Адмирал Лазарев», а закончил службу начальником Академии ПВО, генерал-полковником.
Многие впервые услышали об уроженце Приморья Тимофее Амвросиевиче Строкаче, который в годы Гражданской войны на Дальнем Востоке был подростком-партизаном, а в годы Великой Отечественной войны возглавлял штаб партизанского движения Украины. Стал генерал-лейтенантом, министром внутренних дел Украины. Награждён орденами Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, 3-мя орденами Ленина, 4-мя – Боевого Красного Знамени, 2-мя орденами Красной Звезды.
В книге «Это наша с тобою судьба…» заканчивается 90-летняя история офицерского морского кортика «За храбрость» с линейного корабля «Императрица Мария», взорвавшегося 7 октября 1916 г. в Севастополе.
В октябре 1978 г. автор был командиром сил поиска и спасения экипажа разведывательного самолёта ВМС США «Орион», потерпевшего катастрофу в районе Камчатки. БМРТ «Мыс Сенявина» в условиях жестокого шторма поднял на борт 10 живых и 3 мёртвых лётчиков. Сами американцы в газете «Крисчен сайенс монитор» написали: «Эта спасательная операция заслуживает того, чтобы о ней знал и с признательностью помнил каждый американец». Всё это описано в книгах автора.
Мне порой было трудно оторваться от чтения какого-либо рассказа Михаила Петровича.
Очередная книга М.П. Храмцова «Это наша с тобою судьба…» включает в себя ряд рассказов на морскую тематику. Для военных и гражданских моряков книга окажется поучительной, тем более, что в преобладающем большинстве в ней указаны настоящие фамилии героев, что делает её ценной с исторической точки зрения.
А Михаилу Петровичу мне хотелось бы пожелать творческого долголетия.

Президент ЗАО «РИМСКО»,
капитан дальнего плавания
Фазил Забидович Алиев

Сначала в свет выходит книга,
а потом уже – отзывы читателей,
которые бьют по хвостам:
они не успевают войти в книгу.
Предлагаю читателям отзывы на книги автора «Золотые корабли», «От Камчатки до Африки», «Трагедия была рядом»,
надеясь получить отклики и на книгу
«Это наша с тобою судьба…»

ФЛОТСКИЕ НОВЕЛЛЫ МИХАИЛА ХРАМЦОВА

Видимо, к такому жанру, характеризуемому остротой сюжетов, композиционной строгостью и сведением к минимуму второстепенного фона, можно отнести рассказы, включенные в книгу капитана I ранга в отставке М.П. Храмцова «Золотые корабли», вышедшую в свет в издательстве «Уссури» в конце 2001 г.
О чем же эта книга? Если обратиться к русской военной маринистике XIX века,  то это – мемуары моряка,  объединенных темой  «Случаи из жизни на море». Вот такие случаи из своей курсантской, а затем 27-летней непрерывной корабельной службы на Тихоокеанском флоте от командира башни главного калибра крейсера «Адмирал Лазарев» до командира 173-й бригады противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии и описывает Михаил Петрович.
Служба его на кораблях флота (1957–1984 гг.) совпала с периодом «холодной войны» и глобального военного противостояния между Советским Союзом и странами Организации Варшавского Договора, с одной стороны, и Соединенными Штатами Америки и НАТО – с другой. В операционной зоне ТОФ СССР на это дополнительно накладывались конфронтация с КНР, вооруженный конфликт последней с СРВ, войны и конфликты в странах, прилегающих к Персидскому заливу. В эти годы ракетно-ядерный Военно-морской флот СССР вышел из прибрежных морей в Мировой океан для защиты государственных интересов страны и ее союзников. С 1964 г. корабли и подводные лодки приступили к несению боевой службы в удаленных районах Тихого и Индийского океанов. Все эти годы Военно-морской флот пополнялся современными надводными кораблями и подводными лодками,  превратившись в полноценный компонент ракетно-ядерной триады Вооруженных сил СССР. Указанные факторы побуждали к напряженной боевой подготовке на флоте.
О самых разных сторонах будней флота и написал М.П. Храмцов более 80 коротких рассказов, включенных в книгу. Написал как участник и свидетель различных ситуаций, в которых было задействовано множество офицеров и адмиралов, курсантов, старшин и матросов-сослуживцев по кораблям, соединениям и объединениям флота. Сделал это, основываясь на своих давних записях и прекрасной памяти.  Проживая после увольнения в запас во Владивостоке,  он сохранил связи со многими бывшими сослуживцами, что позволило при подготовке книги к изданию многое уточнить и дополнить. В результате появился документально-правдивый труд, а если сказать более точно – штрихи к биографиям не только офицеров и адмиралов ТОФ, но и военачальников более высокого ранга, таких, как главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков (с ним автор встречался не менее десяти раз),  заместитель министра обороны СССР  Маршал Советского Союза К.С. Москаленко и другие.
Подавляющее число имен и фамилий, приводимых в книге командующих и командиров флотилиями, эскадрами, дивизиями, бригадами и кораблями, не говоря уже о флагманских специалистах и рядовых офицерах, увы, даже не упомянуты в единственном труде по истории флота – «Краснознаменный Тихоокеанский флот» издания 1981 г. Поэтому первостепенное значение книги М.П. Храмцова заключается в том, что он извлек эти, в большинстве своем достойные имена  из небытия, ввел их если не в научный, то по крайней мере в биобиблиографический оборот и своим печатным словом восстановил их место в истории флота. Автор не просто упоминает тех или иных героев, но в большинстве случаев дает объективные краткие характеристики и прослеживает их дальнейшее прохождение службы.  Особо хотелось бы отметить такую важную для будущих историков деталь, как приведение у многих фамилий не только инициалов, но также имен и отчеств. Будучи человеком глубоко порядочным и высоконравственным, Михаил Петрович не мог умолчать о таких негативных и позорных чертах своих отдельных бывших сослуживцев и начальников, как хамство, нечестность, подхалимаж, зазнайство и других пороках.  Правдивость в его рассказах – главный критерий. Как говорится, что заслужил,  то и получил; каждому воздается должное. Поэтому читатель может быть уверен, что его вниманию предлагаются не лакированные персонажи,  а живые люди с присущими им достоинствами и недостатками.  Это пример и урок будущим офицерам:  «Береги честь смолоду!».
Автор увлеченно рассказывает о кораблях тех соединений, где ему довелось служить и командовать, их тактико-технических данных и конструктивных особенностях, сильных и слабых сторонах вооружения. Живо описывает разные виды боевых упражнений,  дальние походы, визиты в порты стран Индийского океана.
Удивительно, что в книге нет рассказов-близнецов. Все они отличаются друг от друга по своей тематике, составу участников, кораблями, районами плавания и самими обстоятельствами плаваний. Вместе с тем, являя собой некую мозаику эпизодов, в целом книга дает представление об особенностях минувшей эпохи,  напряженности боевой учебы, проблемах, которые в те годы постоянно возникали и которые надо было решать быстро и профессионально, не считаясь с личной жизнью.
Любой читатель найдет в книге значимые исторические факты, которые ранее не подлежали публикации в открытой печати или о которых ходили какие-нибудь невнятные слухи.  Приведу лишь один из них. При работе над книгой «Из века в век» (1986)  мне надо было описать визит отряда боевых кораблей в составе крейсера «Дмитрий Пожарский», эскадренных миноносцев «Вдумчивый» и «Вразумительный» под флагом командующего ТОФ вице-адмирала В.А. Чекурова, состоявшийся в порт Шанхай с 20 по 26 июня 1956 г.  Изучая газеты того времени, а также специально посвященную этому событию довольно многословную брошюру П. Михайлова «Визит дружбы», выдержанную в фанфарно-идеологическом духе того времени, я был крайне возмущен тем, что во всех этих материалах не нашел фамилий самых ключевых фигур – командиров наших кораблей. Ведь это же не составляло военной тайны, поскольку необходимые биографические, сведения о них установленным порядком заранее сообщаются принимающей визит стороне. Ответ на этот вопрос я нашел в рассказе М.П. Храмцова «Фильму-у-у». Оказывается, вскоре после возвращения отряда кораблей на родину, 9 августа того же года, во время стоянки «Дмитрия Пожарского» в бухте Троицы на корабле произошел бунт из-за того, что в привычное для личного состава вечернее время был запрещен показ кинофильма по той формальной причине, что в эти дни проводилось флотское учение и корабль стоял в точке рассредоточения (на соседнем крейсере «Сенявин» благополучно в это время «крутили» фильм).  Последствия за допущенное головотяпство командования крейсера были суровы. Многие, начиная с командующего эскадры и кончая командирами боевых частей корабля, были сняты с должностей; часть личного состава прямо на корабле переобмундировали в армейскую одежду и отправили в стройбат. Теперь стало понятно, почему имя командира крейсера капитана I ранга Колышкина не появилось в печатных работах.
Говорить о содержании рассказов Храмцова – это, значит, увлечься их пересказом и испортить дело, потому что каждая деталь в них имеет свой смысл и значение. Можно лишь с уверенностью сказать о следующем. Ветераны флота, помимо того, что некоторые из них с удовлетворением найдут там свои имена, при чтении книги вспомнят, как говорится, былое. Для военных моряков нынешнего поколения, многие из которых за последние десять лет море видели только с берега,  она окажется поучительной. Для широкого круга читателей рассказы очевидца откроют уклад жизни, службы и боевых будней моряков-тихоокеанцев 50–80-х годов,  когда мир несколько десятилетий балансировал под угрозой новой мировой войны.
Рассказы написаны живым литературным языком, читаются легко. Иногда   вкрапливаются байки – флотский фольклор, переходящий из поколения в поколение.
Нужно сказать, что книга могла бы получиться еще более содержательной, если бы были соблюдены некоторые элементарные условия. Первое – Указатель имен. Ведь в книге сотни фамилий, разбросанные на 236 листах. Попробуйте в ней найти человека, который в данный момент вас интересует. Это окажется сложной задачей, потому что потребуется снова просмотреть всю книгу. Для исследователей это – мучение.
Второе – Указатель сокращений, обозначений и терминов. В силу военно-морской специфики это просто необходимо.        В каждой статье автор пытается давать в скобках расшифровку тех или иных понятий. Но одна и та же, к примеру, аббревиатура попадается в семи-десяти рассказах и столько же раз автор снова и снова дает в скобках пояснения. Комментарии излишни. Все это следует выносить в соответствующие таблицы в начале книги.
Третье. В книге автор многократно повторяет одни и те же индексированные имена, разъясняющие, например, что его сослуживец Ф.Н. Громов – это будущий главнокомандующий ВМФ РФ. Здесь, как говорится, количественные накопления переходят в коренные качественные, к сожалению, со знаком минус.
Эти и некоторые другие недочеты явились следствием того, что книга, вероятно, не была ни отрецензирована, ни отредактирована. А раз так, то и ответственность за указанные недоработки автор должен взять на себя.
Впрочем, в портфеле у Михаила Петровича содержится еще около трехсот рассказов-воспоминаний в ожидании очередной книги. Поэтому есть надежда, что с учетом наших замечаний, она будет иметь еще больший успех у благодарного читателя.

Профессор-консультант кафедры истории отечества ДВГТУ, 
капитан I ранга в отставке
Александр Груздев. 3.05.2002 г.

«От Камчатки до Африки»
Именно так называются мемуары ветерана Тихоокеанского флота капитана 1 ранга в отставке М.П. Храмцова (Владивосток: Издательство «Лавка языков», 2003).
Уверен, что каждый, кто возьмет в руки эту книгу, уже не сможет от нее оторваться. Очерки, в которых автор описывает свою долгую и насыщенную событиями службу на Тихоокеанском флоте, написаны профессионально ярко, художественно и выразительно.
Обилие информации, известных и неизвестных событий в жизни флота, знакомых и незнакомых имен, характеризует автора не только, как настоящего моряка, но и как вполне зрелого литератора.
Особенно полезной книга М.П. Храмцова будет для молодых офицеров, тех, кто еще только начинает свой путь в рядах отечественного флота. В своих рассказах автор показывает множество самых неожиданных ситуаций, в которых может оказаться корабельный офицер. В книге затронуты вопросы использования оружия, приводятся интересные примеры из боевой службы, аварийных ситуаций, вопросы воспитания личного состава, организаций встреч на высшем уровне и многое другое. Перед читателем пройдет вся история Тихоокеанского флота в послевоенное время.
При всем этом автор не уходит и от рассмотрения острых моментов службы, показывая, что для настоящего моряка никогда не бывает безвыходных положений. Характерная черта книги М.П. Храмцова – это искренность и правдивость. Кроме этого, указывая подлинные фамилии своих героев, автор, безусловно, делает свое произведение и весьма ценным историческим документом, к которому, вне всяких сомнений, будут спустя многие годы обращаться историки флота, чтобы лучше охарактеризовать того или иного деятеля отечественного флота.
Скажу честно, за последнее время мне не часто доводилось читать мемуарную литературу, насыщенную ярким тонким юмором, продуманностью сюжета и лаконичностью фраз. Вне всяких сомнений, что в лице М.П. Храмцова наш флот приобрел талантливого и интересного прозаика-мариниста.
Принимая во внимание несомненный литературный успех книги «От Камчатки до Африки» и творческий дар автора, хотелось бы пожелать Михаилу Петровичу Храмцову новых интересных публикаций о флоте, в том числе и на страницах нашего журнала.

Капитан 1 ранга В. ШИГИН
(Морской сборник. 2005. № 1. С. 95).

Из  первых рук

Капитану дальнего плавания Валентину Ивановичу Андриенко и жителю поселка Шкотово Яцу, спасшим маленькому Мише жизнь, посвятил свою книгу бывший командир бригады противолодочных кораблей Михаил Петрович Храмцов.

«Трагедия была рядом» – третий сборник его рассказов. В 2002 г. увидели свет «Золотые корабли», а год спустя – «От Камчатки до Африки». И вот – новая встреча. Многие из рассказов Храмцова прежде были опубликованы в газетах и журналах. Отличают их флотская тематика, достоверность событий, имен, географических названий. В предисловии к новой книге командующий Краснознаменным Тихоокеанским флотом адмирал        В. Федоров особенно подчеркивает историческое значение рассказов Храмцова: «В книгах охвачен период – 50 лет, описанные в них события стали историей: визиты в Приморье и на ТОФ Н.С. Хрущева (1954 г., 1959 г.), визиты Л.И. Брежнева (1966 г., 1974 г., 1978 г.). Карибский кризис (1962 г.), афганские события (с декабря 1979 г.), участие кораблей в горячих точках и, в связи с этим, остросюжетные контакты с кораблями вероятного противника.
Очередная книга М.П. Храмцова «Трагедия была рядом» включает в себя ряд рассказов на морскую тематику, написанных в том же стиле, и повесть с одноименным названием. Ветераны флота вспомнят былое, а возможно, найдут там свои имена. Для военных моряков нынешнего поколения она окажется поучительной. Для широкого круга читателей рассказы откроют уклад жизни и службы военных моряков 50–80-х годов XX века, когда мир несколько десятилетий был на грани войны.

В конце книги читатели найдут замечательный видеоряд: фотографии от 45-го года до наших дней лучше любых рассказов говорят о судьбе, связанной с военно-морским флотом. Северный Ледовитый океан, где корабль «Большой охотник», задавленный льдами, пробивает себе дорогу взрывами, залив Петра Великого, Совгавань, Индийский океан, встреча с императором Эфиопии в 1970 г. Республика Камбоджа, Южный Йемен, Камчатка, Сахалин, Ленинград, Африка, Владивосток – вот лишь часть географии, связанной с судьбой Михаила Храмцова.
А начиналось все во Владивостоке, где Михаил Петрович родился в октябре 1934 г., где окончил артиллерийский факультет, ТОВВМУ им. С.О. Макарова, а затем служил на кораблях Тихоокеанского флота. Но был в судьбе Храмцова и поселок Шкотово. Отца, прибывшего на Дальний Восток с Брянщины, направили секретарем в Шкотовский райисполком, а спустя какое-то время арестовали. Семью, в которой было трое маленьких детей и престарелая бабушка, выгнали из квартиры. Мишу спасли подросток Валя Андриенко и безногий инвалид Яц.        У Валентина отец тоже был арестован, вот мать и послала его к Храмцовым с наказом забрать маленького.
– Я бы тебя не спас, – признавался впоследствии капитан дальнего плавания Андриенко своему военному коллеге. – Яц был инвалидом без ног, передвигался на костылях. А таких в лагеря не брали. Да, видимо, был не из трусливого десятка. Он расставил свои костыли и начал кричать на толпу, которая бежала за нами и бросала в нас камни, льдины, железки. «Вы что делаете! Чем ребенок виноват? Остановитесь!» Мне разбили железным болтом голову… Я и принес тебя к себе домой заплаканного, замерзшего, залитого моей кровью. А того, кто разбил мне голову, мы потом наказали. У нас в Шкотово создалась молодежная организация наподобие «Молодой гвардии». В нашу организацию входила дочь начальника милиции, которая информировала, когда будут аресты и облавы. И мы старались предупредить этих людей, чтобы они уходили из села, скрывались в тайге, а потом уезжали в другие места.
Петр Михайлович Храмцов из заключения вернулся, работал председателем исполкома в Спасске-Дальнем, по движению 30-тысячников был рекомендован и избран председателем колхоза «Гнездо партизан» в Суражевке. Сюда в гости приезжал отец Валентина Андриенко, которому тоже удалось уцелеть в сталинских застенках. Несколько раз приезжала к Храмцовым и жена Яца – Евгения, которую все звали тетя Женя.
Если бы не эти люди, то не было бы на свете капитана I ранга Михаила Храмцова, не было бы его книг, которые, безусловно, интересны и сюжетами, и исторической правдивостью. Ведь все упоминаемые автором фамилии действительны. Достоверная жизнь, которая кипела на флоте в конце прошлого века, несомненно интересна не только архивистам-историкам, но и молодым офицерам, начинающим службу. Бесценный опыт, «сын ошибок трудных», щедро рассыпан по страницам нового издания. Михаил Петрович описывает события мирового масштаба и частные, житейские, но порой не менее трагичные для отдельно взятого офицера. Не связанные между собой рассказы в итоге все же складывают удивительно органичную мозаику бытия, которую завершает финальная повесть.
8 сентября 1977 года на Тихоокеанском флоте произошло ЧП небывалого масштаба. Атомная подводная лодка на Камчатке потеряла боеголовку ракеты с ядерной начинкой. Несколько недель длился поиск. В чрезвычайном положении находилось все высшее командование страны, в волнении пребывало и Политбюро КПСС. Трагедия был рядом. Долгие годы эта история оставалась государственной тайной. И вот настало время снять с нее все покровы. Старшим в районе поиска боеголовки стал вице-адмирал Спиридонов (погибший через 4 года в авиакатастрофе, о причинах которой также упоминается в повести). Командир бригады противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии Михаил Храмцов – непосредственный участник тех поисков.
28 лет миновало с той поры, а ощущение, что все происходило вчера, – настолько ярко и образно передает атмосферу тех напряженных дней автор. Как, впрочем, и всех других событий, о которых заинтересованный читатель узнает из первых рук. Тираж сборника 1000 экземпляров. Финансовую поддержку в его издании оказал губернатор края Сергей Дарькин. Похоже, что в ближайшее время «Трагедия была рядом» станет книжным раритетом.
Лариса Тимохина,
обозреватель газеты «Утро России»

«Мы 30 лет стремились к цели
И честно флотский крест несли:
Служили, плавали, седели...
Но не сжигали корабли!»

Иван Мангазеев,
флотский поэт



Послужной список (объективка)
капитана 1 ранга А.А. Соболева

Есть много офицеров и адмиралов, которые добросовестно служили в Военно-морском флоте СССР, а потом – России, но о них мало информации в наших печатных изданиях. А ведь именно на них держался флот. Они завоевывали призы, ходили в море, несли боевую службу, представляли нашу Родину в разных странах. Поколению этих офицеров пришлось служить на грани войны. Зачастую трудно было принять самостоятельное решение. О них я старался рассказать в своих книгах. Один из них – капитан 1 ранга в отставке Соболев Анатолий Анисимович (1929 года рождения):
–  С июня 1945 г. по 1 июля 1947 г. – воспитанник
Владивостокского военно-морского подготовительного училища.
– С 1 июля 1947 г. по сентябрь 1951 г. – курсант ТОВВМУ
им. С.О. Макарова.
– С ноября 1951 г. по октябрь 1954 г. – эм «Ведущий»,
174-й бригады эскадренных миноносцев эскадры 5-го ВМФ,
командир группы управления БЧ-2.
– С октября 1954 г. по сентябрь 1955 г. – слушатель высших
специальных курсов офицерского состава.
– С октября 1955 г. по март 1957 г. – командир БЧ-2 эм
«Ревностный».
– С марта 1957 г. по июнь 1958 г. – помощник командира эм
«Ревностный».
– С  июня 1958 г. по февраль 1961 г. – старший помощник
командира cпасательного судна «СС-19» (переоборудованный
из эм «Расторопный»).
– С февраля 1961 г. по декабрь 1961 г. – командир морского
буксира «МБ-16» (приемка буксира в Кронштадте и переход
во Владивосток в составе экспедиции особого назначения
Северным морским путем).
– С января 1962 г. по май 1962 г. – командир сторожевого
корабля проекта «50» «СКР-54» 9-й дивизии кораблей ПЛО.
– С мая 1962 г. по ноябрь 1964 г. – командир сторожевого
корабля «Ласка», «пр. 50».
– С ноября 1964 г. по март 1967 г. – командир сторожевого
корабля «Гепард», «пр. 50».
– С марта 1967 г. по август 1969 г. – командир эскадренного
миноносца «Веский», «пр. 56», 9-й дивизии кораблей ПЛО.
– С августа 1969 г. по декабрь 1972 г. – командир эм
«Блестящий» 10-й ОпЭСК.
– С 1964 г. по 1967 г. – ежегодно боевая служба на СКР
«Гепард» в Корейском проливе.
– В 1967–1968 гг. неоднократно выходил на эм «Веский»
на боевые задания в Японское море (столкновение эм США
и «Веского» при слежении за АПУГ АВ «Хорнет» в мае 1967г.),
в Филиппинском море.
– Оказание помощи нашей АПЛ в 1967 г. в Восточно-Китайском море.
– С ноября 1969 г. по июнь 1970 г. – боевая служба
в Индийском океане. Официальные визиты в порты
Сиануквиль (Камбоджа), Массауа (Эфиопия), Порт-Луи
(Маврикий), и несколько деловых заходов в Аден, Берберу
и Хадейда. Участие в учении «Океан-70».
– С декабря 1970 г. по июль 1971 г. – боевая служба в Индийском
океане. Официальный визит в Массауа (Эфиопия), деловые
заходы в Аден, Берберу, Кизимайо  (Сомали) и Сингапур.
– С января 1973 г. по июнь 1978 г. – начальник штаба 79-й
бригады строящихся  и ремонтирующихся кораблей ТОФ.
– В 1975 г. участвовал в учении «Океан-75» в Филиппинском море
и Тихом океане в качестве командира конвоя.
– С 1978 г. по 1988 г. – в должности председателя комиссии
государственной приемки кораблей провел несколько
государственных испытаний и приемку 53 новостроящихся
кораблей морских и речных для Тихоокеанского
и Северного флотов, Дальневосточного и Тихоокеанского
пограничных округов.
– С июня 1978 г. по апрель 1988 г. – старший уполномоченный
Государственной приемки кораблей ВМФ  (Тихоокеанская группа).
– В апреле 1988 г. уволен в запас.

Отдельные штрихи службы  Соболева Анатолия Анисимовича

С 1965 г. сторожевые корабли «Гепард» и «Пингвин», входившие в состав 202-й бригады кораблей 9-й дивизии кораблей ПЛО начали ежегодно нести боевую службу в Корейском проливе и в южной части Японского моря. Продолжительность несения боевой службы одним кораблем была один месяц, два раза в году. Перед кораблями ставились задачи ведения разведки за деятельностью ВМС США, Японии и Южной Кореи, слежение за оперативной обстановкой в зоне несения боевой службы и отработки задач боевой подготовки одиночного корабля в длительном плавании.  Заправка топливом и водой производилась с танкера – обеспечителя способом на ходу, через каждые двое-трое суток.
Боевая служба совершенствовала навыки экипажа корабля в длительном, безаварийном обслуживании оружия и технических средств, сплачивала  личный состав корабля. В период между боевыми службами интенсивно отрабатывались и совершенствовались элементы курсовых задач, главный упор делался на совершенствование противолодочной подготовки в составе поисково-ударной группы с атомными подводными лодками. Кроме этого, сторожевые корабли часто привлекались для обеспечения боевой подготовки подводных лодок.
За год боевой подготовки СКР «Гепард», как правило, полностью вырабатывал отведенный ему годовой моторесурс. После месячного навигационного ремонта с докованием, обычно в зимний период, все начиналось сначала. Надо отметить, что сторожевые корабли «Пингвин» и «Гепард» добились высоких показателей в противолодочной подготовке.
В этот период в дивизию стали поступать новые корабли. Они имели номерные названия: ПЛК-№… такой-то, были оснащены новыми гидроакустическими станциями, способными обнаруживать подводные лодки на дальности в два, а то и в три раза больше, чем на сторожевых кораблях «пр. 50». Да и скорость хода могли дать свыше 30 узлов (при вводе в действие турбины), что очень важно, когда подводную лодку обнаруживает один из кораблей ПУГ. Остальные корабли должны быстро подойти к обнаруженной ПЛ (совершить «подскок») для установления с ней гидролокационного контакта.
Как раз в этот период американские ВМС активно действовали в районах на подступах к Авачинскому заливу, где базировались корабли Камчатской военной флотилии. Там на позиции постоянно находилась дизельная американская подводная лодка типа «Грейбек». Поскольку противолодочных сил на Камчатской военной флотилии было недостаточно для ведения длительного непрерывного поиска американской подводной лодки (район поиска был обширный) командование флотом решило дополнительно на период проведения операции по поиску ПЛ привлечь поисково-ударную группу в составе двух СКР «пр. 50» («Гепард» и «Пингвин») и двух СКР проекта «159» (номерные ПЛК).
Переход кораблей на Камчатку проходил летом при благоприятной погоде. Номерные ПЛК, в целях экономии моторесурса, главных двигателей, шли на буксире у сторожевых кораблей «пр. 50».           С приходом в район поиска поисково-ударная группа приступала к поиску американской ПЛ, совместно с противолодочными силами Камчатской военной флотилией. Это был длительный поиск в течение более 10 суток. К положительным результатам он не привел. Контактов с предполагаемой американской подводной лодкой было много, однако анализ их оказывался ложным. Высокий слой скачка (границы разных температур поверхностного слоя воды) значительно уменьшал дальность действия тогдашних гидролокаторов, а часто встречающиеся скопления планктона в районе поиска создавали ложные контакты. Американская ПЛ, в период проведения поиска, не всплывала и, по-видимому, для подзарядки батарей пользовалась, в ночное время, устройством типа «Шнорхель». И все-таки корабли, участвовавшие в поиске, приобрели значительный опыт по взаимодействию разнородных сил кораблей и противолодочной авиации при поиске ИПЛ.
В марте 1967 г. приказом ГК ВМФ А.А. Соболев был назначен командиром эм «Веский», который входил в состав 201-й бригады   9-й дивизии кораблей ПЛО. Это был корабль проекта «56». Самый современный эсминец того времени. Он обладал высокими мореходными качествами, скоростью хода до 35 узлов. Артиллерийское вооружение состояло из двух 130 мм спаренных стабилизированных башенных установок скорострельностью 12 залпов в минуту. Артустановки были универсальные. Дальность стрельбы по морским и береговым целям – 156 кабельтовых, по воздушным целям – до 20 км. Кроме главного калибра, имелись четыре счетверенных 45-мм автомата с дальностью стрельбы до 7 км. Минно-торпедное вооружение состояло из двух 5-трубных торпедных аппаратов, двух бомбометов и кормового бомбосбрасывателя.
Корабль был насыщен радиолокационными станциями: навигационными, обнаружения надводных и воздушных целей и стрельбовыми PЛC для стрельбы главным и зенитным калибрами радиолокационным способом. Гидроакустическое вооружение оставалось слабое. Поэтому на некоторых кораблях этого проекта устанавливались дополнительно опускаемые гидроакустические станции, работающие в режиме шумопеленгования при нахождении корабля на стопе.
В этом же году, после первомайских праздников, корабль стал в ежемесячный ППР (планово-предупредительный ремонт) для осмотра и мелкого ремонта оружия и технических средств силами личного состава. Было решено в период проведения ППР на первом главном котле заменить экономайзер (трубчатый теплообменник) для предварительного подогрева воды, подаваемой в паровой котел за счет теплоты отходящих газов). Работа громоздкая, требующая по времени несколько дней. Поскольку корабль находился в постоянной боевой готовности, то готовность к выходу в море на трех главных котлах была установлена – два часа.
И надо было случиться так, что 8 мая, когда работы на первом главном котле не были еще закончены, в Японское море, через Сангарский пролив, вошло соединение американских боевых кораблей. В составе его был авианосец «Хорнет». Шла так называемая «холодная война», и это событие для нашего командования считалось из ряда вон выходящих. Командиру корабля приказано было экстренно свернуть работы и через два часа выйти в море, в район Сангарского пролива с задачей обнаружить американскую авианосную группу. Установить с ней визуальный и радиолокационный контакт, вести разведку ее деятельности и выдавать данные в штаб флота о месте, курсе, скорости и, в случае массового подъема авиации с палубы авианосца, доложить.
С прибытием на корабль разведгруппы штаба флота в 18.00 местного времени снялись со швартовых, и с соблюдением полного радиомолчания, на трех исправных котлах, вышли в море и легли на курс к Сангарскому проливу. Старшим на борту был назначен начальник штаба бригады капитан 1 ранга Леонид Кириллович Зарубин.
Ночь прочла спокойно. Ближе к утру по штурманскому радиопеленгатору обнаружили работу приводного радиомаяка авианосца, который работает при полетах палубной авиации. Легли на пеленг работающего приводного радиомаяка и начали сближение с авианосцем.
9 мая, около 08.00 часов утра, сблизились с авианосцем на визуальную видимость. Авианосец заправлялся топливом с танкера траверзным способом в охранении двух эсминцев типа «Флетчер» (эм «Тейлор», бортовой № 468, и «Уолкер», бортовой № 517) и одного сторожевого корабля типа «Гарсиа» (СКР «Дэвидсон», бортовой № 1045). Пройдя вдоль левого борта авианосца в расстоянии 3–4 кабельтовых (с правого борта находился танкер) и проведя киносъемку авианосца и самолетов, находящихся на верхней палубе, заняли позицию на курсовом угле 135–140 градусов авианосца в расстоянии 25–30 кабельтовых и начали работу, как корабль КВНП (корабельный выносной наблюдательный пункт). По всей видимости, появление советского эсминца в походном ордере американского соединения для американцев оказалось несколько неожиданным. Признаками этого явилось вначале полное бездействие кораблей охраны и с подходом нашего корабля к авианосцу, последний поспешно начал отдавать топливные шланги, поданные с борта танкера. Никаких сигналов по международному своду сигналов ни на авианосце, ни на кораблях ордера не подавалось.
В составе кораблей охранения авианосца находился СКР «Дэвидсон». По тому времени это был один из новейших противолодочных кораблей, входивших в состав 7-го флота ВМС США. Поэтому одной из задач эм «Веский» ставилась задача: получить хорошие четкие фотографии этого корабля, заснять его на киносъемку, а для этого нужно было сблизиться с ним на дистанцию 1–2 кабельтова. Это оказалось не так-то просто. Американцы к этому времени опомнились и стали принимать решительные меры по оттеснению эм «Веский» подальше от походного порядка (ордера) своих кораблей. Особенно – от авианосца. Как только удавалось сблизиться со сторожевым кораблем «Дэвидсон», последний, видимо, по команде с флагмана, сразу увеличивал ход и переходил на противоположную сторону ордера, а вместо него его место занимал один из эсминцев. Но все же CКР «Дэвидсон» был сфотографирован и заснят на кинопленку, и теперь стояла задача: не отставать от авианосца и вести за ним постоянное наблюдение.
Видимо, наш корабль был нежелательной персоной при выполнении определенных задач американского соединения. Авианосец увеличил ход до 20 узлов, а эсминцы сначала «Тэйлор», а потом «Уолкер» начали на больших скоростях проходить вдоль левого борта эм «Веский» с пересечением курса нашего корабля впереди по носу, подняв сигнал по международному своду «Не мешайте моим действиям». Нам приходилось стопорить ход и даже отрабатывать машинами назад, резко отворачивая влево или вправо, чтобы избежать столкновения. При этом мы каждый раз поднимали сигнал по международному своду сигналов «Вы нарушаете МППСС (международные правила предупреждения столкновения судов в море)».
Такая напряженность продолжалось всю вторую половину дня 8 мая. Против нашего корабля действовал эм «Тэйлор». С утра 10 мая эм «Тэйлор» был заменен эсминцем «Уолкер». Последний начал действовать более нагло. На больших скоростях хода, до 28 узлов, «Уолкер» стал проходить вдоль нашего борта в расстоянии 20–30 м. И в 12 часов 20 минут, выйдя на траверз левого борта эм «Веский», на расстоянии около 20 м, имея скорость около 28 узлов (наша скорость в данный момент была 24 узла), навалился своим правым бортом на левый борт нашего корабля. При этом кронштейном штыревой 10-метровой антенны, находящейся на кормовой надстройке американского корабля, сорвал нашу шлюпку с кормовых талей (шлюпка была вывалена по-походному). Шлюпка повисла вертикально на носовых талях, а кронштейн, со штыревой антенной на американском корабле, вырвало из надстройки, и он упал вместе с антенной на палубу корабля.
После этого, пo нашему сигналу «Прошу застопорить ход. Имею важное сообщение», эм «Веский» и эм «Уолкер» застопорили ход, и на «Уолкер», а через него – командиру соединения американцев, была передана нота протеста за грубое нарушение МППСС американским эсминцем «Уолкер».
Сразу после этого вместо эм «Уолкер» подошел эм «Тэйлор», а «Уолкер» полным ходом убыл к авианосцу. На «Тэйлоре» вновь была передана нота протеста, после чего эм «Веский» продолжил слежение за авианосной группой.
Штаб ТОФ, получив сообщение о навале американского эсминца на эм «Веский», передал на корабль телеграмму о том, что в район нахождения американской авианосной группы следует БРК «Гордый» (командир корабля капитан 2 ранга Флорентин Николаевич Николаев) с командиром 9-й дивизии кораблей ПЛО контр-адмиралом Николаем Ивановичем Ховриным на борту. БРК «Гордый» прибыл в район около 24.00 10-го мая. Командир дивизии, заслушав доклад начальника штаба бригады Л.К. Зарубина, приказал эм «Веский» следовать на банку Ямато для заправки корабля топливом с танкера «Алатырь» и, после заправки, к утру 11 мая прибыть в район нахождения американской авианосной группы.
После заправки топливом, в назначенное время, «Веский» прибыл в район слежения за авианосной группой. Первое, что мы увидели, – БРК «Гордый» и два американских эсминца «Уолкер» и «Тэйлор» стояли на стопе. Связавшись с командиром дивизии контр-адмиралом Н.И. Ховриным и доложив ему о прибытии в район, получили от него сообщение о том, что только что американский эм «Уолкер» таранил носом БРК «Гордый» в его кормовую часть, пробив борт выше ватерлинии. К счастью, повреждения оказались незначительные, и «Гордый» продолжал выполнять задачу.
После этих двух инцидентов американская сторона пыталась всю вину за столкновение кораблей в Японском море свалить на советские корабли «Веский» и  «Гордый». Однако, после того, как в Москве американцам был показан кинофильм о маневрировании эм «Веский» и американских эсминцев «Уолкер» и «Тэйлор», снятый оператором разведгруппы штаба ТОФ, нападки на советскую сторону со стороны американцев прекратились. Американский командующий флотом на Тихом океане заявил, что никаких претензий американская сторона к маневрированию советских кораблей в Японском море 10 и 11 мая 1967 г. не имеет, и что плавание совместно с советскими кораблями было даже приятным событием.
В январе 1969 г. эм «Веский» перешел во Владивосток и встал в средний ремонт.
В конце июля 1969 г. эм «Блестящий», проекта «56-ПЛО» вышел от стенки завода после окончания среднего ремонта и вошел в состав 9-й дивизии кораблей ПЛО (командиром дивизии в то время был контр-адмирал Владимир Сергеевич Кругляков). Говорит А.А. Соболев: «Мне было предложено сдать эм «Веский» старпому и перейти на должность командира эм «Блестящий». В августе 1969 г. я был назначен командиром эм «Блестящий». К этому времени «Блестящий» отработал и сдал первую курсовую задачу и был готов к выходу в море для отработки последующих курсовых задач. С прибытием на корабль мне была поставлена задача в течение сентября–октября 1969 г. отработать в полном объеме остальные курсовые задачи со всеми положенными артиллерийскими и торпедными стрельбами. После сдачи всех курсовых задач с 15 октября поставить корабль на подготовку к несению боевой службы в Индийском океане.
Для экипажа корабля, недавно вышедшего из завода после полуторагодичного ремонта, это явилось нелегкой задачей. Дело в том, что  в период ремонта корабля у стенки завода экипаж содержался по сокращенному штату до 50 % от штатной численности. Значительное количество личного состава, имевшие навыки службы на плавающем корабле, в течение ремонта корабля сменилось (уволились в запас, были списаны для прохождения службы на другие корабли и т.д.). На корабль прибыло много молодых матросов. Значительно сменился и офицерский состав. И хотя в августе от экипажа корабля была принята первая курсовая задача, потребовались большие усилия от каждого офицера, старшин и матросов для сколачивания экипажа корабля в период отработки и сдачи последующих курсовых задач одиночного корабля в составе соединения.
Подготовка корабля к многомесячному несению боевой службы в Индийском океане вдали от своих баз потребовала большого напряжения от всего экипажа,  командования корабля и бригады и вышестоящих начальников. Корабль был укомплектован до полного штата. Сменилось около 70 % экипажа после выхода из завода. Из офицерского состава сменились: командир корабля, заместитель командира по политчасти, почти все командиры боевых частей и часть командиров групп. Весь экипаж, от командира до матроса, прошел медицинскую комиссию, в том числе: лечение зубов (что очень важно в длительном плавании).
После сдачи всех положенных курсовых задач и боевых упражнений 15 октября корабль стал к стенке причала, и экипаж приступил к предпоходовому осмотру и ремонту оружия и технических средств, получению всех видов снабжения, покраски корабля и подготовки к смотру штабом флота. Личный состав работал день и ночь. Из-за ограниченного времени подготовки корабля к выходу на боевую службу (20 дней) график работ был составлен так, чтобы в дневное время проводились работы на материальной части оружия и технических средств, а вечером, после ужина, шла погрузка и размещение всех видов снабжения из расчета плавания 8 месяцев.
Одновременно проводилась соответствующая воспитательная работа среди личного состава корабля. Дело в том, что для эскадренных миноносцев дивизии выход на боевую службу в Индийский океан было делом новым. Эм «Блестящий» первым отправлялся в длительный поход, и все нужно было предусмотреть, чтобы как можно меньше было разных неожиданностей, которые неизбежно возникают при плавании, особенно, одиночного корабля. Однако благодаря высокому настрою всего экипажа корабля и стремлению выполнить успешно поставленную задачу, в первых числах ноября 1969 г. корабль успешно прошел контрольный выход с проверкой маневренных элементов и был готов к выходу в Индийский океан. За трое суток до выхода офицеры и сверхсрочники, проживающие во Владивостоке, впервые за полтора месяца, были отпущены домой на два дня.
5 ноября корабль снялся со швартовых и начал переход в Индийский океан. Провожали корабль: командование бригады, дивизии и представители штаба флота. Старшим перехода был назначен начальник штаба 10-й оперативной эскадры капитан 1 ранга Семен Елизарович Коростелев. На корабле вышел также ансамбль песни и пляски Камчатской военной флотилии в составе 20 музыкантов и танцоров. Хор ансамбля составили матросы и старшины корабля, выбранные руководителем ансамбля, который в течение недели сумел их подготовить исполнять несколько песен не хуже заправских артистов.
По плану несения боевой службы корабль должен был сделать три официальных визита: в порт Сиануквиль (Камбоджа), в порт Массауа (Эфиопия) и в Порт-Луи (Маврикий), а также несколько деловых заходов в порты других стран Азии и Африки. Кроме того, в составе кораблей ВМФ СССР в июне 1970 г. нужно было принять участие в учении «Океан» на акватории Индийского океана.

Отдельные штрихи службы капитана 1 ранга в отставке Присяжнюка Валентина Николаевича

В 1947 г. окончил Владивостокское подготовительное училище, в 1951 г. – Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С.О. Макарова, после окончания которого был назначен командиром БЧ-2,3 на «БО» (большой охотник), проекта «122-бис». Вместе с кораблем служил на Балтике, потом – на Севере, переход Севморпутем на ТОФ, передача корабля в Китай. Служба на посыльном судне «Нарын», на «ЦЛ-64», командиром дивизиона десантных кораблей, командиром 100-й бригады десантных кораблей, в ставках Восточного (Улан-Удэ) и Юго-Западного (Кишинев) направлений.

Снарядом по училищу ТОВВМУ

Большой десантный корабль «БДК-13» (впоследствии переименован в «Томский комсомолец») готовился к выходу. Он должен был идти в Амурский залив (западная часть залива «Петра Великого») для отработки первых курсовых задач боевой подготовки. Кроме всего прочего, кораблю предстояло произвести отстрел артустановки.    На борту находились командир 100-й бригады десантных кораблей, в состав которой входил «БДК-13», капитан 1 ранга Малашонок Леонид Павлович, начальник штаба этой же бригады капитан 1 ранга Саржевский Григорий Николаевич, командир дивизиона больших десантных кораблей Присяжнюк Валентин Николаевич, флагманский артиллерист бригады Михаил Анищенко. Командира корабля Игоря Волкова на борту не было: он находился на излечении в госпитале. Кораблем командовал старпом корабля капитан 3 ранга Суворин Николай Степанович (впоследствии автор вместе с ним будет на боевой службе в зоне Индийского океана, оба будут командовать оперативными бригадами: автор – надводных кораблей, Суворин – десантных кораблей).
Шел апрель 1969 г. Командир дивизиона Присяжнюк В.Н. готовился к поступлению в Военно-морскую академию. Правда, разрешения пока не получил: не было приказа главкома ВМФ о зачислении его кандидатом для поступления в академию.
Командира «БДК-13» на борту не было. Значит, в море должен был идти кто-то из командования дивизиона или бригады. Командир бригады и начальник штаба сошли с корабля. Само собой разумеется, что в море обязан был идти командир дивизиона В.Н. Присяжнюк.
Вошли в Амурский залив. Начали отработку задач. Приступили к отстрелу артустановки «ЗИФ-31-Б» (57 мм артустановка). Дальность стрельбы 10–11 км. На дистанции 6–7 км снаряд самоликвидируется: срабатывает взрыватель. Сняли с карты расстояние: стрелять по мерам безопасности, по дистанции, можно. Надводных целей нет. До берега далеко. Воздушных целей тоже нет, да и за воздушной обстановкой ведется постоянное визуальное и техническое наблюдение. Но какое-то предчувствие говорило Присяжнюку, что не надо делать отстрела артустановки в сторону города, лучше бы сделать отстрел по плавающей мишени. И он обратился с предложением к флагарту бригады М. Анищенко, кстати, его однокашнику по училищу:
– Миша! Давай сбросим пустой бидон из-под краски и по нему выполним отстрел матчасти...
– Нет! Не разрешаю, – категорически заявил тот, –  иначе я вам стрельбу запрещу! И приказ напишу о срыве стрельбы! С наказанием!
И корабль выполнил стрельбу в сторону города Владивостока. Думали: взрыватель сработает, дистанция позволяет, стрельба безопасна! Правда, выполнил не снарядами с взрывателями, а практическими снарядами, болванками. И снаряды полетели на дистанцию 10–11 км. И один из них упал в районе КПП ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Прямо в асфальт. Но здесь данные расходятся. Старпом корабля говорил про этот случай так:
– Мы пристрелку сделали левым бортом, в сторону от города. Повернули на обратный курс, а орудия так и остались развернутыми на левый борт, но смотрели уже на Владивосток. Я этого не заметил. Моя вина была тоже...
– Когда мы вернулись в базу, –  рассказывал В.Н. Присяжнюк, –  смотрю: на пирсе заместитель начальника артуправления ТОФ капитан 1 ранга Г. Павлов, командование бригады и еще какие-то офицеры... «Вы куда стреляли!?» –  и пошло-поехало. Флагарта бригады М. Анищенко с занимаемой должности сняли и назначили командиром ВЧ-2 на законсервированный миноносец... Потом однокашник М. Анищенко начальник управления ракетно-артиллерийских войск адмирал Ф.И. Новоселов взял его в свое управление военпредом. Когда автор выходил на призовую стрельбу на своих кораблях, то посредника на стрельбу прислали Анищенко М., уже военпреда. У нас с ним были хорошие отношения. И после стрельбы на вопрос командующего Камчатской военной флотилии вице-адмирала Г.А. Хватова: «Как стрельба?» Анищенко ответил: «Отлично!».
– Я тоже ждал взыскания, – говорил Присяжнюк: – я же был старшим на борту. Но меня почему-то не наказали... Хотя раньше наказывали за все... А тут приказ главкома ВМФ пришел, в котором я был объявлен кандидатом для поступления в академию. В 1969 г. я поступил, а в 1972 г. окончил ее и сразу, минуя должность начальника штаба бригады, был назначен командиром 100-й бригады десантных кораблей. Таким образом, начальник штаба Г.Н. Саржевский стал моим подчиненным. Может быть, было бы по-другому, но он до этого неудачно сходил на боевую службу. Там у него что-то было связано с охотой, с передачей патронов и военный совет ТОФ, особенно адмирал М.Н. Захаров (сейчас во Владивостоке есть улица, названная в его честь) были против назначения его комбригом. Могли мне задробить академию и по другой причине.

На прием к Калинину

Отец Присяжнюка – Николай Степанович (1902–1980): служил в губе Грязной (Кольский полуостров). Там базировался полк гидросамолетов, порядка 20 машин. Его отец был инженером полка. И вот, когда летчики, в один из дней 1939 г., группой шли на обед, то командир Гусаков отпустил техника или летчика Ахматова, который зашел зачем-то в самолет и там, после этого, возник пожар. На следствии Ахматов уверял, что случайно головой разбил электролампочку, и это послужило причиной возгорания паров бензина или еще чего. Всех командиров и техников, кто был при этом, осудили. Отцу Присяжнюка, Гусакову и Ахматову дали по 5 лет, а Кацу – 7 лет (в совокупе за еврейскую национальность).
Сестра матери Присяжнюка 2 года ездила в Москву, чтобы попасть на прием к М.И. Калинину. Очереди на прием были от Кремля до библиотеки В.И. Ленина. Мать ездить не могла: у нее на руках было четверо детей. И вот, когда тетка добилась приема к Калинину, отца освободили. 21 июня 1941 г. освободили, а 22 июня началась война.
– Отца сразу же направили на Север, в 9-ю Гвардейскую минно-торпедную авиационную дивизию, –  рассказывает В.Н. Присяжнюк. –  Во время выгрузки американских самолетов с судов, налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Отец был тяжело ранен: пробило легкое, сломано было три ребра и поврежден позвоночник...
После излечения отца назначили на Дальний Восток заместителем главного инженера ВВС ТОФ. А потом и семья из Иваново приехала к нему – шесть человек, вместе с бабушкой.
Бабушка, Макаренко Варвара Михайловна родила 18 детей.          В один день у нее умерли муж и старший сын. Один – утром, второй – вечером. Ее муж, Аким, в Первую мировую войну был отравлен газами, вернулся домой с Георгиевским крестом. Это потом было поставлено их семье в вину и послужило для дополнительных нападок, вплоть до обыска, когда гэбэшники увидели фото деда с Георгиевским крестом на груди и коллекцию марок, которые собирал внук Валентин.
– Ясно, за кого он воевал: за царя! –  проговорил один гэбэшник.
– А марки иностранные откуда? –  вторил ему другой. – Связь с заграницей?!
– А за кого мог воевать дед? Конечно, «за веру, царя и Отечество!» Другой власти и армии тогда не было.
Хорошо еще, что гэбэшники тогда кортик не нашли...

Кортик

С этим кортиком – загадочная история. Брат бабушки служил сигнальщиком на линейном корабле «Императрица Мария». После взрыва и гибели корабля (7 октября 1916 г. в Севастополе, погибло 217 человек) брат бабушки остался жив. Приехал к сестре. Как у него оказался кортик –  никто не знал. Кортик был особый: вместе с надписью «За храбрость» на нем выгравированы атрибуты царской власти: корона и  вензель последнего российского царя Николая II. Бабушка хранила этот кортик в сундуке. После ее смерти кортик взял на хранение ее внук Борис (родной брат Валентина Николаевича). После смерти Бориса кортик перешел к Валентину Николаевичу.
А тут у друга и сослуживца Валентина Николаевича – Скурлатова Петра Ивановича – круглая дата. И он дарит ему этот  самый кортик.
– Я хотел подарить ему флотский подарок, но ничего подходящего в тот момент не было. Это мой друг, –  говорит В.Н. Присяжнюк, – мы с ним вместе служили на «ЦЛ-64» (бывший японский крейсер ПВО типа «Хурудзуки», в свое время получивший голубую ленту в соревнованиях по скорости на первенство мира). Я был командиром, а он –  замполитом. Он на корабле сделал самую лучшую библиотеку на флоте. Потом он ушел в 100-ю бригаду десантных кораблей. Был заместителем начальника политотдела. А я туда же пришел командиром дивизиона, а потом стал комбригом.
Когда автор этих строк узнал о существовании этого кортика, то связался с П.И. Скурлатовым и В.Н. Присяжнюком и убедил их передать кортик на хранение в музей им. В.К. Арсеньева. Что и было сделано. Почему не в музей ТОФ? Да потому что в музее ТОФ, тогда еще располагавшемся в немецкой кирхе, два раза подряд произошли крупные кражи ценных экспонатов. В том числе орденов выдающихся адмиралов...
В музее им. В.К. Арсеньева есть выставка-витрина «Остров сокровищ», где и выставлялся на всеобщее обозрение кортик Скурлатова П.И.: он последний хозяин кортика. А историческую справку, родословную кортика и его хозяев я дал.

Штрихи службы

В 1951 г. В.Н. Присяжнюк окончил ТОВВМУ им. С.О. Макарова и был назначен командиром БЧ-2, 3 на строящийся «БО» в Зеленодольск, что под Казанью. Оттуда ушли на государственные испытания, на Балтику. В 1953 г. – опять на Север, в Полярный. Однажды его вызвали к адмиралу, его начальнику.
– Доложили, что ваша жена прибыла в Североморск. Поезжайте, разберитесь с ней...
– Жена была в положении, –  говорит В.Н. Присяжнюк, –  оставалась у моих родителей. Но там сложилась такая обстановка: в 2-комнатной квартире собрались: отец, мать, два моих брата, сестра, зять, моя жена... Обе молодые женщины ждут пополнения. Уже на товсь! Вот она и поехала за мной на Север. Как декабристка. Ушел на «БО» в море, а она – родила! Вскоре получили приказ перегнать корабли Севморпутем на ТОФ.
Сформировали экспедиция особого назначения – «ЭОН-64».
В состав «ЭОН-64» входило 6 «БО», 3 тральщика, 2 подводных лодки. Помню одного из офицеров перегона: капитан 1 ранга Ягайло. «БО» планировалось передать в Китай. Переход Севморпутем осуществлялся больше месяца: то во льдах зажмет и понесет назад, то ледоколы пробиться не могут... Пришли в Петропавловск-Камчатский в озеро Богородское, куда прилетел начальник главного штаба ВМФ адмирал Фокин Виталий Алексеевич.
– Это что за ржавое пятно?! –  сказал он про наши корабли
– Да мы здесь временно... –  ответил один из офицеров.
– Вы-то уж точно временно! –  объявил Фокин. Тут подскочил майор из группы Фокина и начал записывать в записную книжку данные офицера. Правда, офицера не убрали, оставили...
– Прибыли в Петропавловск-Камчатский, готовим «БО» для передачи в Китай. Готовим тщательно, и прием, как мы потом убедились, был тщательный. Прибыла жена с ребенком. Жилья нет. Сняли угол в халупе, на берегу озера Богородского. Расстелили мое шинельное сукно на полу, чтобы не так дуло в щели. За месяц я был дома один раз. В свой день рождения, 31 мая, собрался домой. Спросил разрешения у командира дивизиона Файсмана Пейсы Моисеевича, а тот говорит: «Вот вам начальник штаба передал...» и дает мне записку об аресте при каюте (была раньше такая форма взыскания).
А причина была в том, что к нам, в дивизион прислали 4 женщин-машинисток. Они печатали перечень ЗИП и пр. Приказали выдать им постельное белье. А у нас на корабле оставалось всего три комплекта белья. Так что одной женщине не досталось. Не хотел я забирать постель у матросов... Потом, правда, мы этот вопрос решили, но, тем не менее, начальник штаба дивизиона Константин Шлисс свое решение не отменил, и свое 25-летие я встречал в ранге арестованного...
– В Китае успешно сдали им корабли, вернулись во Владивосток. Шел 1955 год. Почти всех офицеров уволили в запас. Оставили троих, в том числе и меня. Назначили помощником командира на посыльное судно «Нарын», командиром корабля был Б. Кислов. Потом – помощником на «ЦЛ-64», там же стал командиром. Потом был командиром дивизиона больших десантных кораблей, командиром бригады десантных кораблей.
В связи с посадкой на мель «СДК-74» (командир Кукало) и впоследствии с его гибелью (не могли снять с мели и разорвали корабль на две части) В.Н. Присяжнюк был с занимаемой должности снят и назначен временно командиром законсервированного миноносца «Бесследный». Кстати, автор, в то время начальник штаба 173-й бригады противолодочных кораблей, пригнал этот корабль на консервацию с Камчатки во Владивосток, в бухту Новик, на о. Русский. Впоследствии, когда эм «Бесследный» был продан за границу на металлом, он «не захотел уходить» и на переходе утонул.
Было расхождение во взглядах у В. Присяжнюка с «СГ» (так весь Военно-морской флот СССР звал своего главнокомандующего С.Г. Горшкова). Горшков спросил: «Какое ваше мнение о десантных кораблях польской постройки? «СГ» заказывал строительство десантных кораблей в Польше. Но наши БДК, которые строились в Калининграде, на заводе «Янтарь», брали 50 единиц техники, а польские – 13. В 4 раза меньше! Вот Присяжнюк и ответил:
– Плохие корабли! – и высказал свое мнение, почему плохие. Горшкову это не понравилось.
После Валентину Николаевичу довелось служить в 2-х ставках главнокомандующих: в Улан-Удэ – 5 лет и в Кишиневе – с 1985 г. до расформирования Ставки.
В Улан-Удэ главкомами были: генерал армии Петров, а потом генерал армии В.Л. Говоров. Морским отделом командовали: контр-адмирал Владимир Коновалов, а после его гибели –  контр-адмирал Ю.И. Шуманин, который погиб на Камчатке, в автопроисшествии, уже будучи командующим Камчатской военной флотилией.
В Кишиневе главкомом был генерал-армии Герасимов, который после расформирования Ставки стал советником президента Украины Кучмы. Морским отделом командовал контр-адмирал Лебедько Владимир Георгиевич, бывший начальник оперативного управления Северного флота. Там же служил однокашник Присяжнюка по училищу контр-адмирал Штыров Анатолий Тихонович, в прошлом – подводник, заместитель начальника разведки ТОФ, начальник оперативного отдела Камчатской военной флотилии. С ним у автора были хорошие, деловые отношения. Переписка продолжалась долгие годы...

О моем  друге – Грибове Евгении Андреевиче

О нем мне легко писать – это мой друг. Но в то же время трудно: у него такая интимная специальность – он был главным дерматовенерологом Тихоокеанского флота.
Евгений Андреевич! Прости меня, если я ошибаюсь, но мне казалось, что некоторые близкие к тебе люди сторонились тебя «на людях». А когда-то готовы были целовать тебе руки...
Все главные специалисты флотов – его воспитанники, ученики:
Северный флот – А.В. Некрылов,
Ленинградская вмб – О.Л. Капельсон,
Балтийский флот – А.А. Романовский,
Черноморский флот – П.Р. Вандышев,
Тихоокеанский флот – А.М. Березников,
ВМФ и Купавна – В.В. Громов.

«Вам венеролог не нужен?»

Москва. Конец августа. Аэропорты забиты отпускниками до отказа. Под завязку. Все хотят домой. Все хотят улететь, во что бы то ни стало. В здании аэропорта мест нет. Не то что сесть, а стоять негде. Народ стоит на улице. Благо, дождя нет! Благо – пока еще тепло! Эх, люди! Люди! Ну, почему вы стали такие стабильно тупые?! Каждый год – одно и то же! Ну, нет бы вылететь к себе на восток 15 или 20 августа. Хотя и в эти числа в аэропортах – уже напряженка. Отпускники, студенты, школьники, дети – всем к 1 сентября нужно быть на месте. И как всегда в таких ситуациях происходят и срывы с рейсами. То рейс куда-то перенацелят. То задержат по техническим причинам. То нелетная погода.
Летел домой и наш герой: Грибов Евгений Андреевич. Это был человек среднего роста и среднего возраста. Ухоженный. Аккуратно одетый. Хотя было еще лето и о какой моде для мужчин можно говорить, но он был одет, я бы сказал, даже модно. Вместе с ним летела и его жена, приятная миловидная женщина, значительно моложе его, и сын-школьник, которого звали Эрик.
Летел он с женой, Жанной Васильевной, с юга, где отдыхал по путевке в одном из санаториев, домой, во Владивосток. Получилось так же, как и у других пассажиров: нужно прилететь домой к 1 сентября: отпуск у обоих заканчивается, а сыну нужно идти в школу.      В общем, назад пути нет…
У меня были подобные ситуации, когда летел с юга во Владивосток, через Москву. Так же был забит до отказа аэропорт Домодедово.  И так же – ни присесть, ни прилечь, места пустого не было в здании аэровокзала. Я простоял на улице (в сквере) всю ночь. Народ толпится. Рестораны переполнены. К кассам не пробиться. Туалеты – или закрыты или к ним очередь. Так измучишься, что весь отдых пойдет насмарку. В другой раз автор летал по вызову в Москву, в главный штаб ВМФ, а потом, через сутки, назад, на Камчатку: только что сбили южно-корейский самолет в районе Курильских островов и Сахалина. Вот по этому поводу и собирали руководящий состав ПВО и ВМФ в Москву, для разбора в верхах. И тоже была толкучка в аэропорту. Я очень нервничал тогда и переживал, т. к. бригада, которой я командовал, была оголена: начальник штаба бригады капитан 2 ранга Михаил Исакович Каверзов в это же время был в командировке, в Севастополе по приему корабля для бригады. А я, комбриг, – в Москве. Я слышал от кого-то, что начальник аэропорта – бывший военный летчик, всегда помогает военным, идет им навстречу… И пошел к начальнику (или заместителю начальника) аэропорта. Смотрю, идет человек в форме летчика гражданской авиации. Среднего возраста, седой. На груди – орденские планки. Много наград. Наверное, бывший военный...
– Скажите: вы не начальник аэропорта? – обратился я к нему.
– А что у вас за вопрос? – спросил он.
– Один вопрос: нужно улететь. – Летчик молча смотрел на меня. – Я – комбриг, с Камчатки... Вызвали по поводу сбитого корейского самолета... Мой начальник штаба в командировке, в Севастополе. Он – там, а я – здесь. Бригада оголена!
– У вас билет есть? – спросил летчик.
– Есть, – ответил я и протянул ему свой билет на самолет.
Авиатор взял мой билет, достал авторучку и сделал на билете какую-то пометку:
– Пройдите на регистрацию... Вас отправят на восток в ближайшее время. – Что и было сделано.
Я не знал этого человека. И он не знал меня. Но он сразу вник в суть дела и положительно решил мой вопрос. А моя бригада: это 12 боевых кораблей, которые находились в готовности выйти в море. Обстановка тогда накалилась. И как повернутся события, мы не знали. Никто не знал. И в гостинице «Москва», куда нас доставили, нас встретили, как и положено, приветливо. Женщина-администратор, которая размещала нас в гостинице, сказала:
– Мы вас, военных, обязаны накормить, разместить и спать уложить... – Давно такого отношения к военным мы не слышали. Меня это настолько тронуло, что я достал из портфеля банку кетовой икры, которую вез на всякий случай, и вручил той администраторше: пусть знает нашего брата, моряка-дальневосточника.
А по коридорам гостиницы бродили толпы лиц «кавказской национальности», которых, видимо, выселили из-за нашего прибытия... и бросали на нас недоброжелательные взгляды…
Наш герой все ждал отправки самолета во Владивосток. А рейс закрыт. В «закрытый порт Владивосток» – по Высоцкому…

Кстати, В. Высоцкий был во Владивостоке. В единственном дальневосточном городе. Выступал в театре им. А.С. Пушкина (раньше – Дворец культуры моряков). Из тех, кто общался с ним, я хочу отметить Маю Александровну Афиногенову, жену моего товарища журналиста Ивана Федоровича Гурко. Это она разрешила ему выступить с концертами во Дворце моряков. Она тогда была в крайкоме партии заведующей сектором культуры и сказала:
– Пусть поет.
А еще про одного человека, который несколько раз общался с Высоцким, не сказано ни слова. Это медицинская сестра поликлиники № 12 Ленинского района г. Владивосток Неля (отчества я не помню). Она примерно одного возраста с Высоцким. Т. е. человек нашего поколения. Неля в поликлинике № 12 была «на уколах».
Так вот, со слов Нели, ее попросила одна «одесситка» пойти с ней накормить Высоцкого с другом, к которому он прилетел: – Высоцкий был у своего знакомого моряка, в доме в районе магазина «Изумруд». Мы пришли с этой «одесситкой» туда. Я сварила им курицу. Они – голодные, с похмелья. Начали рвать и грызть эту курицу. Бульон им понравился. Несколько раз я их кормила... В столовую или в ресторан они не ходили... Я тогда молоденькая была... Но все хорошо помню...
Я, к сожалению, не записал ни фамилии, ни отчества Нели, хотя лечился у нее несколько лет. Сейчас она там уже не работает…

Наконец, открылся Владивосток, а наш герой с семьей все не мог улететь. Раньше он на подводных лодках служил на Черноморском флоте. Северным морским путем пришел на ТОФ. Нес на лодке ходовую вахту. Любил юмор. Резал правду-матку в глаза. Из лодочного врача переквалифицировался в уролога, потом – в дерматолога-венеролога. Возле дверей администратора стояла большая очередь. Грибов, выждав очередь, зашел в помещение администратора.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здравствуйте, – ответила ему администратор, привлекательная, ухоженная женщина.
– Вам венеролог не нужен? – спросил Евгений Андреевич.
– Пока нет... – несколько замешкавшись, ответила администраторша.
– Ну, а что вы меня здесь держите? Я – венеролог. Лечу во Владивосток. У меня там работы по горло! Так вы меня отправьте! Что я здесь буду болтаться?! – Грибов все это сказал непринужденно, с присущим ему юмором. Администратор сняла трубку внутреннего телефона и сказала:
– Людочка! Сейчас к тебе подойдет один человек... интимный доктор... Так ты его отправь во Владивосток... пожалуйста.
Она взяла билеты у Грибова, наложила резолюцию и пожелала ему счастливого пути.

Приключения в Сухуми

1959 год, Абхазия, Сухуми. У пирса стоит подводная лодка «613 пр.» «С-95». Лодка зачехлена сверху специальным чехлом. От посторонних глаз. От врагов. Но все местные жители знают, что там зачехлено. А дети-абхазцы бегают и кричат:
– Лодки! Лодки! – и показывают рукой на пирс.
В Сухуми расположен институт Министерства обороны СССР. Головной институт. Еще его называют: научный центр. Возглавляет этот институт молодой академик Ильичев. Второй институт, впоследствии, открыли в Феодосии, а третий – во Владивостоке, в бухте   Патрокл.
Офицеры с подводной лодки на берег по форме не ходили. Им выдали специальные утепленные куртки, как у летчиков. Вот в них они и ходили. Скрытность. Вводили в заблуждение «противника».   А матросы, если увольнялись на берег, ходили в своей военной форме.
Подводная лодка «С-95», обычно, в 8.00–9.00 выходила в районы боевой подготовки, занимала назначенную точку и ходила определенными галсами. Сначала – в позиционном положении. Потом погружалась на заданную глубину и ходила такими же галсами. Потом глубины менялись... А представители науки производили замеры.
Взаимоотношения с местным населением были нормальные.
– Я лечил их, – рассказывал Грибов. – Кое-кто из местного населения и работал в воинской части. Их дети позаканчивали вузы, вернулись домой, а работы по специальности нет. У них там – сады, дома, погреба, усадьбы. Свои машины уже тогда были. Вот они и возили мандарины, яблоки на продажу. А некоторые к нам, к военным, устраивались. Один, окончив вуз, шофером работал. Грузин. Хороший такой был. Потом, когда местная шпана задралась к нам, он выручал нас. Вообще, выручать нас не нужно было: мы и сами постояли за себя и вломили кому надо, как следует. А он стал на нашу сторону. За справедливость. А случилось так. Мы пришли на танцы. Танцуем с девушками, с которыми познакомились. Местные парни подходят к нам и говорят в грубой форме:
– Не танцуй с этой девушкой! Эта девушка – моя!
И мне – то же самое.
А я ему:
– А пошел ты... – и продолжаю танцевать.
Тогда они после окончания танцев налетели на нас в драку. Кого-то ударили…
– Ах, вы так! – закричали наши и дали как следует.
Тогда к этой шпане прибежало подкрепление. Хитрые: надели на рукава красные повязки, как у патруля и кричат: – Мы из ДНД! (Добровольная народная дружина – авт.).
Мы и «ДНД» этой врезали. Рассказали нашему знакомому шоферу-грузину. Он пришел на «разборку». Нас защищает, а на тех «поволок».
Вечером мы пошли в ресторан. Сидим скромно за столиком. Подходит к нам официант и говорит:
– Вот это вам! – и ставит на стол бутылку дорогого вина. А наши офицеры уже знали (у них там были также порядки), что в ответ нужно выставить вина в два раза больше.
– Мы не можем принять подарок. Верните назад, – сказали наши офицеры.
Официант ушел. Потом возвращается обратно. Приводит одного из тех, кто задирался к нам и бегал с повязкой «ДНД». Тот пришел мириться. Помирились. А шофер-грузин тоже был здесь и еще раз их повоспитывал...
Кроме обеспечения науки, подводной лодке предстоял поход на двадцать суток. Поступило боевое распоряжение. Составили план подготовки к ВПЗ (выполнение поставленной задачи). Приняли решение на выход. Командир БЧ-1 (штурман – авт.) старший лейтенант Григорий Посвольский оформил все это графически. Завтра лодка уходит в море, а продуктов нет: еще не завезли. Говорят:
– Завезем! Завезем! – Ночью привезли.
Продовольствием на лодке занимался врач, т.е. Грибов. Выгрузили на борт. Он смотрит: что-то мало продуктов привезли. На неделю давали столько-то, а тут уходят на двадцать дней и опять столько же. Грибов к командиру лодки:
– Товарищ командир! Продуктов недодали! Особенно дефициты: вино, шоколад, икра...
(Дорогие читатели! Не судите строго! Люди жили в железе, спали рядом с торпедами, минами, дизелями, дышали соляркой, сверху, с подволока капало... Когда лодка шла на Север, по Мариинской системе, то командир разрешил посетить лодку осужденной на поселение нашей советской интеллигенции. Так они сказали, что у них в карцере лучше, чем на лодке. Да и в карцере они сидели только до десяти суток, а подводники – годами! Не завидуйте, не осуждайте и не критикуйте!).
Командир доложил вышестоящему командованию: «В связи с тем, что продовольствие на лодку поставлено не полностью, решить выполнение поставленной задачи не могу!»
Лодку завернули в Поти. Прибыла комиссия. Все пересчитали и взвесили. Как подводники и доложили, была большая недодача продовольствия. Особенно – дефицитов. Продовольственники отпирались. Но проверили их сараи, а там – все под завязку. Вся недодача – у них! Продовольственники: капитан, мичман, а еще с ними приходил помощник по строевой части капитан-лейтенант И.Г. Махонин. Был суд. Капитана и мичмана осудили. Посадили в тюрьму. А Махонина Грибов встретил через много лет на ТОФ: он прибыл начальником тыла ТОФ. Потом стал начальником тыла ВМФ. Во время его руководства тылом и были продажи кораблей за границу.
В юношеские годы, подростком, И.Г. Махонин жил в Приморье, в Романовке. Его отец был начальником штаба авиационной дивизии, полковником. В Романовке было два полка. Одним полком командовал майор Майоров, вторым – майор Черняев. В 1946 г. И.Г. Махонин поступил во Владивостокское морское подготовительное училище, а закончил такое же училище в Энгельсе. После чего поступил в 1-е Балтийское высшее военно-морское училище в Ленинграде, которое и окончил. Он еще всплывет в воспоминаниях Е.А. Грибова.

«Владиме-е-е-р!»

Нашего доктора перевели на ПЛ «С-100», потом – на «С-68», которой предстоял переход с ЧФ Северным морским путем на ТОФ. Командиром подводной лодки был Юрий Николаевич Рыков, штурманом – Григорий Посвольский, механиком – Владимир Григорьевич Старинов, минером – Юрий Васильевич Каргальский, связистом – Борис Данилов, который впоследствии стал командиром ПЛ «641 пр.». Командиром группы минеров был Анатолий Воробьев, кстати, однокашник автора по училищу. Окончил службу капитаном 1 ранга, в штабе ТОФ. Потом работал в штабе гражданской обороны Приморского края. Замполитом прислали Анатолия Васильевича Стрихаль. Это был балласт для лодки. Сплошной ноль. Экипаж его не любил. Человек ограниченный. Сам напросился на лодку: переход на ТОФ, дело ответственное, можно и очередное воинское звание получить... Призвали этого зама с гражданки. По своему уровню был ограничен. Казалось, что он даже книг не читал.
Переход был такой: Черное море – Азовское – Дон-Волга, по Мариинской системе в Белое море. С ЧФ две подводные лодки: «С-68» и «С-88» прибыли в Росту, что рядом с Мурманском. Стали в док. Наварили крепления против льда. Начали подтягиваться корабли и суда. С Албании подошла база «Батур». Потом ее переименовали в «40 лет ВЛКСМ». С Балтики подошли две ПЛ «641 пр.», эсминец «56 пр.» и вспомогательные суда.
Создали ЭОН, начальником штаба ЭОН был капитан 1 ранга Дадон, кличка «Цыган». Командир ПЛ Ю.Н. Рыков, одессит, любил жизнь, иногда куролесил.
Пока ПЛ добиралась до Севера, в Ростове-на-Дону стояли 2 недели.
Как вспоминал Е.А. Грибов: «В Ростове вечером возвращаемся на лодку. Смотрим: у пивнушки – толпа. Кто-то «митингует», что-то рассказывает, руками машет... А это наш замполит. «Я, – говорит, – на ЧФ, на лодке плавал. Я там командовал. Было и то, и то...» – Сам только пришел на лодку, и в ней ни уха, ни рыла. Китель снял, в тельняшке, жестикулирует... Толпа слушает его, разинув рот... Кто-то из наших говорит: «Кончай трепаться, зам, пошли на лодку!»
Нужно уходить из Ростова, а командира нет! Появляется зам. Поддатый. Кричит: «Надо командира спасать!» Призывает личный состав к непонятным действиям. Но капитан буксира и начальник дока знали, где командир и говорят:
– Начинаем движение. А командир нас догонит.
Так оно и получилось. Я занимался продовольствием. Рыбаки просят махорку, галеты... Дадим им, а они нам – рыбу: осетров! Организовали хорошее питание.
Шли до Сормово, а оттуда – до Белого моря. Апрель. В корпусе холодно. Механизмы не работают. Сверху капает. Отпотевание. Все наверх вылезли. Кто пешком идет по берегу. Женщины-рабочие коловороты крутят. Без рукавиц. Голодные. Отдали им свои рукавицы. Кое-какие продукты подкидывали им.
В Росте стояли больше месяца: собирали ЭОН. В августе вышли группами до Диксона. Вели нас ледоколы. Сначала «Красин» и «Поярков», потом атомный ледокол «Ленин» и дизельный ледокол «Москва». Зашли в ледовое поле, порядка 50 миль, лед – 10 баллов. У «Ленина» полетел винт. Послали буксир за винтом в Ленинград. У острова Тыртово стояли неделю: ждали. Пришел «Ленин», пробил лед. Но за ним не хотели идти, т.к. он ломал лед на большие куски, на глыбы, которые били корпус.
Все заняты: и офицеры, и личный состав. А зам ничего не делает. Спит. И опять – спит!
Все помещения забиты продуктами. Были случаи, когда суда оставались на зиму, затертые льдами. По этим соображениям брали запас продовольствия на год. Торпедные аппараты забиты продуктами, артиллерийский погреб – тоже.
В начале пути попали в шторм. В сильный шторм. Один дизель вышел из строя. Хорошо проявил себя В. Старинов: ввел дизель в строй. Вахтенного офицера. Г. Посвольского ударило головой об надстройку, об козырек. Грибов сломал себе руку. Вахтенных офицеров мало. Нагрузка на людей большая. А зам всё спит. Личный состав был недоволен замом.
Командир говорит ему:
– Обратись к личному составу по трансляции. Поставь задачу. Идем только вперед! За ледоколом. Назад пути нет! 
Зам выступил. Во время выступления сказал:
– ...в зад хода не будет! – чем окончательно раскрыл свою сущность, как моряка.
Трудно шли, тяжело. Но иногда шутили. Начали разыгрывать друг друга, а потом перешли на зама.
Наверху, на вахте, и в дождь, и в слякоть, и в холод стоят два офицера: вахтенный офицер и его помощник. Сменятся с вахты – вниз. Перекусил и спать: кто за дизелем, кто за торпедами, кто где. В холоде, в железе, в сырости. Когда и выпьют немного. А через 4 часа – опять на вахту. А зам все спит. Хоть бы подменил кого... Нет!
Экипаж начал имитировать героев книги «Алитет уходит в горы». Заму, чтобы он не догадался, дали кличку «Владимер». Диалоги верхней ходовой вахты и центрального поста проходили примерно так:
С мостика: – Центральный! – Из центрального: – Есть центральный! – С мостика: – Владиме-е-е-р! – Из центрального: – Есть Владиме-е-е-р! – С мостика: – О-е-е! – С центрального: – О-е-е!
Всё это кричалось по трансляции. Все слышали. У командира – маленькая каютка. У старпома и зама, на двоих, – каютка. Так, закуток. А все остальные офицеры спали во 2-м отсеке. И так через каждые 4 часа, между ходовым мостиком и центральным отсеком проходили такие диалоги:
– О-е-е!
– О-е-е!
– Владиме-е-е-р!
– О-е-е!
Зам понял, что это про него, и обратился к командиру: мол, разыгрывают меня! А Рыков иногда мог прикинуться «ванюшкой» и ответил заму так:
– Вот мы придем в Совгавань. Нас проверять будут. По всем позициям. В том числе проверят, какая у нас художественная самодеятельность. Вот офицеры и готовят пьесу «Алитет уходит в горы». Репетируют.
Правда, командир зама не убедил. Прибыла лодка в Совгавань, в бухту «Постовая», в 90-ю бригаду подводных лодок. Построили экипаж в казарме: офицеры – отдельно, сверхсрочники – отдельно, матросы – отдельно. Прибыл комбриг Иванов (его звали то ли «мексиканец», то ли «испанец», впоследствии – вице-адмирал, начальник разведки ВМФ. Кстати, он несколько раз ходил с нами в море на крейсере «Адмирал Лазарев»). Подходит к группе офицеров и спрашивает:
– А где здесь замполит, который один идет в ногу, а все – не в ногу... 
Потом подходит начпо бригады Гречишкин:
– А где заместитель?..
Дня через два зама убрали куда-то на берег. Пришел новый.

Учеба во Владивостоке.
Возвращение в Совгавань. Миру – мир!

Из Совгавани Евгения Андреевича послали на учебу в интернатуру, во Владивосток. Учился при главном военно-морском госпитале. Здесъ он женился на Жанне, девушке значительно моложе его. После окончания интернатуры прибыл вместе с ней в Совгавань на свою же бригаду. Только он прошел через КПП бригады, разместился с женой в санчасти, как к нему прибыл дежурный по бригаде: 
– Евгений Андреевич! Тебя вызывает комбриг.
Бывший комбриг Ю. Иванов убыл к новому месту службы и его сменил начальник штаба бригады капитан 1 ранга Дмитрий Алексеевич Сперанский. Со слов Грибова, «Спиря», как его звали на бригаде, был умница. Имел свое мнение. Политработников не боялся. Но Грибов только что прибыл, кое-как приткнулся в санчасти. Молодая жена – в положении. Он никуда не хотел идти.
– Пусть Боря Шлыков сходит к комбригу.
(Борис Иванович Шлыков – друг Грибова и в тот день был дежурным врачом).
– А он вызывает тебя…
– Ну, скажите, что меня нет!
– А ему доложили с КПП, что ты прибыл и он говорит: «Никого мне не надо! Давайте Грибова!»
Комбриг Сперанский должен был идти в море, на призовые торпедные стрельбы на сторожевом корабле. А он накануне отравился. Грибов же, до убытия на учебу во Владивосток, дежурил по госпиталю, ходил практиковаться в поликлинику, стажировался по хирургии у Николая Ивановича Царева (впоследствии доктора медицинских наук, главного хирурга ТОФ). То есть проявил себя, как перспективный врач. Поэтому «Спиря» и требовал его. Грибов, которого впоследствии друзья называли «врачом от Бога», поставил комбрига на ноги. Сделал ему промывание желудка, поставил капельницу. Пошел вместе с ним в море. Задачу выполнили. Стрельбы провели успешно. Д.А. Сперанский, в том числе и по этому случаю, очень доверял Грибову, как врачу.
Вскоре Евгению Андреевичу предложили должность на новостройку: на атомную подводную лодку, которая строилась в Северо-Двинске. Он отказался: только что женился, жена в положении, приехал из Владивостока, дали комнату, берут на службу в поликлинику... Флагманский врач 90-й отдельной бригады подводных лодок Николай Сунцов, из хороших побуждений, подал кандидатуру Грибова к назначению на атомную подводную лодку. Он не знал, что к тому времени Грибов женился и пр. и пр. Как только Грибов узнал, что его планируют на новостройку, он сразу же заявил своему командиру Ю.Н. Рыкову:
– Я не хочу туда идти, – и объяснил почему.
Другие офицеры с лодки, В. Старинов, Г. Посвольский, – те согласились: холостяки, предстоит учеба, едут на запад. Два других врача, которые вернулись из Индонезии, просились на новостройку вместо Грибова.
Прибыла в Совгавань комиссия: начальник отдела кадров ТОФ Крылов, кадровик-направленец по подводным лодкам Прибытков. Вызвали Грибова. Он опять отказался. Командир пл Ю.Н. Рыков:
– Он сказал, что не пойдет, значит, не пойдет: он женился, его в госпиталь берут. Зачем ему это надо?!
Начальник отдела кадров ТОФ Крылов сначала говорил о перспективах, а потом сказал:
– Раз вы так... то мы вас загоним туда, куда Макар телят не гонял!
Командиром на новостройку назначили Павла Иконникова (потом он в Комсомольске-на-Амуре возглавлял учебный центр). Новый экипаж отправили на стажировку в Петропавловск-Камчатский. Наш врач в подвешенном состоянии... Убыл вместе со всеми, хотя приказа на него нет. Прибыли в бухту Тарья. Там были подводные лодки «629 пр.»). На них и стажировались. В бухте Сельдевая стояла плавбаза «Кулу». Жили на ней. Там же был плавзавод «Горняк» (впоследствии «Горняк» базировался на территории бригады, которой командовал автор, в бухте Завойко, и главком ВМФ СССР С.Г. Горшков предлагал автору включить этот плавзавод в состав его бригады. Но как я тогда умно отказался, сказав главкому: «Товарищ главнокомандующий! Я тогда превращусь в хозяйственника!»).
– Паша Иконников спился, – вспоминал Е. А. Грибов, – назначили нового командира: Сашу Винокурова. И наш экипаж новостройки направили в Совгавань, на неопределенное время. В Совгавани нам дали комнату в доме с удобствами. Жанна сделала ремонт. Комнатка стала уютной, ухоженной. А когда нас «бросили» опять во Владивосток, то мы комнату сдали. Ее получил один офицер-жлоб. Хотя бы заплатил немного за ремонт, хотя бы за краску... Он отказался. Тогда я говорю Жанне: «Черт с ним! А ты известкой на стене напиши: «Миру – мир!» Что Жанна и сделала.
Опять вернули нас в Совгавань. Мы с Жанной разместились в офицерской казарме. Прибыли, с ней к начпо Гречишкину, а он говорит: «Поселяйтесь в бараке...». А там были старые разваливающиеся бараки. Я тогда беру его за грудки. Вот при Жанне говорю. Она была при этом. И говорю этому начпо: «Ваш ребенок живет в нормальных условиях! А мой что – щенок?! Моего можно в барак?!» – Он вырвался от меня и побежал к комбригу. Долго они разговаривали. «Спиря» их, политработников, не боялся. Возвращаются оба: комбриг и начпо. «Спиря» говорит:
– Жанна, комната вам будет сегодня. А сейчас я приглашаю вас на обед.
Я тогда говорю «Спире»:
– Спасибо вам, товарищ капитан 1 ранга! – и тут же Гречишкину: – А вам я спасибо не скажу!
Вечером мы получили комнату. А Гречишкин: «Вы там предыдущую комнату матами расписали!» А я ему: «Там написано: «Миру – мир!»
Кстати, автор в это время служил в Совгавани (7 лет подряд) и помнит, что у начпо Гречишкина, уже в 40-летнем возрасте родился ребенок. А нам тогда было по 25–30 лет. Он нам казался пожилым человеком.
Жанна опять начала ремонт в новой комнате. А я хожу в поликлинику, в госпиталь. Работаю там, практикуюсь. Экипаж ПЛ – в подвешенном состоянии. 12 октября 1962 г. Жанна рожает. Вскоре приходит приказ, и наш экипаж новостройки опять направляют на Камчатку. Тогда я решил Жанну с сыном отправить во Владивосток, к ее матери.
Аэропорт, маленькое деревянное здание, забит народом. Мест нет. Сыну Эрику – 3 недели. Билетов нет.
Помог нам офицер-врач Стравинский. Он был холостяк. Контактный человек. Его и в аэропорту знали. Стравинский говорит кассирше: «Вот жену с ребенком нужно отправить во Владивосток!» – Она: «А ты что – женился?» – «Да!» – «А кто это у вас: мальчик или девочка?» – Стравинский нам: «Кто у нас там: мальчик или девочка?» – Мы кричим: «Мальчик! Мальчик!» – Он в кассу: «Мальчик!» – Посмеялись они, но билет дали. И Жанна со Стравинским улетели во Владивосток, а мы – в порт Ванино, что в Совгавани.
Нас опять послали на Камчатку, на стажировку, на «627 пр.».   В Ванино загрузились на пароход, а командира Саши Винокурова нет. Уже трап стали убирать, когда подкатило к трапу такси и из него выползает Винокуров. Поддатый. С компанией, которая провожает его.
Из Петропавловска-Камчатского нас направили во Владивосток дальше, по плану, в Северо-Двинск. Когда мы прибыли во Владивосток, я с Жанной пошел в политуправление ТОФ. Начальником политуправления ТОФ был тогда М.Н. Захаров, а С.С. Бевз был его     1-м заместителем. Секретарем военного совета ТОФ был капитан 1 ранга Иванов, герой Севастополя, уже в отставке. Мы с ним вместе служили. Я тогда был матросом, и он привлекал меня для работы в библиотеке. Он меня вспомнил. Я представился ему. Рассказал свою историю и говорю ему: «Я не хочу, я – пьяница...» – А он: «Вы серьезно?» – «Да!» – Он: «Тогда я докладываю члену военного совета!».
А политработники за что-то не любили начальника отдела кадров (тогда еще был отдел, это потом уже стало – управление) ТОФ Леонида Ивановича Крылова. Автор встречался с Л.И. Крыловым, когда он в Совгавани останавливался на нашем корабле, крейсере «Адмирал Лазарев». Это был солидный офицер. Матерый. Немногословный. Знал себе цену. Автор просил Л.И. Крылова назначить его в центр по обучению иностранцев, в то время – индонезийцев. Крылов мою просьбу записал, но дальше дело не пошло. Туда назначали больных и негодных к плавсоставу офицеров. А я хотел найти себе службу полегче: на крейсере из нас выжимали все соки. Я об этом уже писал и повторяться не буду. Но никакого приказа о моем назначении не было, и я продолжал служить на кораблях более 25 лет непрерывно.
Заместитель начальника управления кадров ТОФ Геннадий Иванович Смирнов говорил, что Л.И. Крылов имел свое мнение. Кадровые вопросы отстаивал вплоть до командующего флотом. Со своим мнением заходил к комфлоту со своим же мнением и выходил от комфлота. Когда в приемной командующего ждали командиры соединений, Л.И. Крылов смело входил в кабинет комфлота, говоря:
– Командующий флотом меня поймет...
Продолжает Е.А. Грибов: «Строительство атомного флота. Подбор кадров. А тут толкают на атомный флот пьяницу. Всё это политработники поставили в упрек Л.И. Крылову. Меня отставили от назначения на атомную лодку и послали с понижением на остров Русский, в 100-ю бригаду десантных кораблей.

В 100-й бригаде десантных кораблей

Прибыл я в 100-ю бдк. Штаб у них располагался на судне «Аскольд». Захожу к ОД. Там были: начальник штаба Григорий Николаевич Саржевский, командиры кораблей: Владимир Прищепа, Николай Степанович Суворин (впоследствии, когда автор был командиром 85-й оперативной бригады надводных кораблей в зоне Индийского океана, Н.С. Суворин был командиром оперативной бригады десантных кораблей).
– Привет надводникам от списанного подводника, – сказал я.
– Видели мы всяких подводников... – с неприязнью проговорил Саржевский.
– Это вы видели тех «подводников», которые на подводах возят пищевые отходы на подсобное хозяйство, – ответил я. Кстати, впоследствии у меня с Саржевским сложились хорошие отношения.              И когда он уже был командиром бригады вспомогательного флота, мой сын во время летних каникул в школе работал у него матросом.
Потом я обратился к начальнику политотдела 100-й бригады десантных кораблей Деркачу:
– Прошу выделить мне жилье.
– Идите и выбирайте себе комнату в бараке... – ответил начпо.
– В этом аварийном бараке я жить не буду, а пойду на прием к начальнику тыла флота.
– А мы вам не разрешаем обращаться к начальнику тыла...
– А я и не спрашиваю разрешения обратиться к нему, я имею право обратиться к нему по жилищному вопросу...
Записался я на прием к начальнику тыла. Прихожу. Адъютант говорит: «Вас в списках на прием нет!» – «Как нет? Я же записывался!» – «Не знаю».
А тут идет наш бывший начальник штаба дивизии атомных подводных лодок. Увидел меня: «А ты что здесь?» – «Да вот, так и так...» – объяснил ему. «Подожди здесь!»– сказал он и зашел в кабинет начальника тыла ТОФ. Возвращается и говорит: «Заходи!». Мичман-адъютант заупрямился, но начальник штаба его пресек.
Начальником тыла ТОФ был в то время вице-адмирал Сутягин. Моряк. До этого он командовал Совгаванской военно-морской базой.
– Кто вы? Где вы служили? – спрашивает меня.
– Врач. Был подводником. Прибыл с лодкой с ЧФ Северным морским путем на ТОФ. Не годен к плавсоставу. Списан с лодок (к тому времени Евгений Андреевич был по состоянию здоровья комиссован и не годен к службе на подводных лодках). Назначен врачом на береговую базу в 100-ю бдк – здесь же сидел Н.Г. Тюрменко, который занимался распределением жилья. Сутягин ему говорит: «Дать комнату». Тюрменко начал возражать, а Сутягин ему: «Дать!»
Командиром 100-й бдк был в то время капитан 1 ранга Петров. Он тогда был на излечении в госпитале. Лежал он в одной палате с моим знакомым врачом, капитаном Ворониным. Комбриг как-то говорит ему:
– Вот прислали какого-то подводника... списанного… не хочет служить. Капитана Грибова...
А Воронин ему:
– Да вы что, товарищ комбриг! Это наш лучший врач. Он женился. Ребенок родился. Сам не годен к плавсоставу. Поэтому и отказался от новостройки, – таким образом, он повлиял на комбрига. У того мнение обо мне изменилось в лучшую сторону… Да я уже подключился к работе: дежурил в госпитале острова Русский, лечил их самих, их семьи, детей...
Врачом на береговой базе в 100-й бдк я был 4 года, до 1966 г. Меня брали в ординатуру по хирургии, но я пошел в главный госпиталь дерматологом. Потом вернули на о. Русский. Об этом я скажу позже. На Русском я открыл отделение. Дерматовенерологическое. Серьезно занимался. Прибыл с проверкой полковник Юрий Яковлевич Ошмарин, доктор медицинских наук, профессор, заместитель главного дерматолога Вооруженных сил СССР. Посмотрел. Походил. Поизучал. А потом и говорит:
– Что это все тяжелые больные лежат у вас на Русском? Вы как бы разделились: кожные, легкие больные лежат в главном госпитале, а запущенных, тяжелых больных посылают к вам.
Кроме справедливости, это подняло мой авторитет. Командование медслужбы ТОФ приняло решение вернуть меня в главный госпиталь, главным дермато-венерологом. А пока – временно врачом (флагманским – авт.) на полигон Министерства обороны в бухту Патрокл. Что и было сделано.



На полигоне Министерства обороны
в б/х Патрокл

Прибыл я на полигон, а до этого где-то простыл. Радикулит прихватил. Иду, прихрамываю... Встретил меня начальник политотдела полигона капитан 1 ранга Владимир Кузьмич Корнеев и говорит мне:
– Прислали больного врача... хромого...
А я отвечаю:
– Для врача главное – не ноги, а голова! – Так мы с ним столкнулись в первый раз.
Командир части капитан 1 ранга Михаил Кузьмич Салманин поинтересовался в медслужбе ТОФ, кто я такой. Ему сказали:
– Мы даем вам лучшего врача. Временно. Чтобы навел у вас порядок. А потом мы его у вас заберем на флот, в главный военно-морской госпиталь.
Поставили меня на партийный учет сначала на береговую базу, хотя мне положено было стоять на партучете в партийной организации управления. Проверил я столовую, камбуз, жилые помещения, туалеты... Не буду заострять, но сплошная антисанитария! А тут – партийный актив полигона. Я возьми да выступи. Вскрыл все безобразия. После актива начпо В.К. Корнеев вызывает меня к себе. Он дает указание привлечь меня к партийной ответственности... за безделье, за упущения по службе. А командир полигона Салманин говорит политработникам:
– Что вы к нему пристали? Правильно он говорит. Вы должны ему спасибо сказать! Он у нас всего две недели, а вы: «халатное исполнение обязанностей!» Он у нас временно. Скоро уйдет. А работает добросовестно! Вам же глаза раскрыл на беспорядки!
А я взял свой открепительный талон, да и перешел в партийную организацию управления. Секретарь партийной организации береговой базы попытался вызвать меня на партийное собрание, а я ему говорю:
– С какой стати? Я у вас на партийном учете не состою.
Я им запретил использовать не по назначению санитарную машину, требовал чистоты и порядка на камбузе, в столовой, смены постельного белья, помывки личного состава в бане. То есть, недовольные этими требованиями хотели отыграться на мне... Со временем и В.К. Корнеев изменил ко мне отношение в лучшую сторону. Даже обращался, ко мне за помощью: лечить его престарелую мать, смертельно больную сестру и т.д.

В главном госпитале ТОФ

После полигона Министерства обороны меня назначили в главный госпиталь начальником  7-го отделения (главным специалистом, дерматовенерологом). В главном госпитале я служил: 1966–73 гг. – ординатором, 1976–87 гг. – начальником отделения.
Когда я прибыл с полигона в госпиталь, то мой предшественник М.Д. Леонов (кстати, однокашник Е. Грибова по академии – авт.), ставший главным врачом, сказал:
– Теперь вы будете служить нам! 
Я ответил:
– Не вам, а Родине!
Начальник госпиталя полковник Г.Ф. Григоренко на это бросил свою реплику:
– Ну, ты никак не можешь смолчать!..
Как-то прибыл ко мне в кабинет офицер-особист:
– Евгений Андреевич! Фамилии всех венерических больных вы докладывайте мне.
– А зачем вам? Вы что, их лечить будете?
– Не лечить... а будем...
– Держать на крючке?
– Ну, не на крючке... Нам же положено...
– Следить за государственной безопасностью?! Вы же их лечить не будете. Такой больной боится огласки. Скрывают болезнь. Становятся хрониками. По этому вопросу я вас информировать не буду!
Был случай, когда у жены одного начальника обнаружили интимную болезнь. Врач-коллега боялся доложить мужу. Попросил меня переговорить с ним.
– А это – дело врачей! – сказал начальник.
Тогда я сказал ему о директиве, по которой положено о таких заболеваниях информировать политорганы. И директива была отменена!
Как-то прибыла на флот комиссия по линии АСС (аварийно-спасательная служба). Возглавлял комиссию контр-адмирал с перебинтованными руками – после выжигания на ладонях бородавок. Это ему очень мешало в работе: начались разрастания. В Москве он лечился у Юрия Яковлевича Ошмарина, которого я считаю светилом в нашей специальности. Но он ошибся в диагнозе. Потом сам признал это.
Начмед флота генерал П.И. Горбатых позвонил по телефону начальнику госпиталя Н.А. Непейвода:
– Сейчас я прибуду к вам с контр-адмиралом. В 7-е отделение. Чтобы Грибов был на месте.
А я тогда был еще ординатором, но занимался специальностью серьезно и имел уже свое имя. Начмед флота П.И. Горбатых и контр-адмирал подходят к нашему кожно-венерологическому отделению. Я их встретил. Вперед пропустил контр-адмирала... А Горбатых берет полу своей шинели, накрывает ею дверную ручку и брезгливо придерживает дверь. А я ему говорю:
– Дверная ручка – медная. Старинная. Она специально сделана, из меди, т. к. ее окись убивает все микробы...
Тут начмед взорвался:
– А ты молчи, мудак, тебя не спрашивают!
– Сам мудак! – ответил я.
– Я тебя выгоню отсюда! Уберу! – начал кричать генерал Горбатых.
– Паша! А он правильно говорит! (Начмед и контр-адмирал были сослуживцы, если не друзья по Черноморскому флоту. – Авт.) Скажи, что ты не будешь его за это притеснять. Ты же сам его хвалил: называл отличным специалистом. Если ты не скажешь, что не будешь его притеснять, то я лечиться не буду!
Горбатых обещал, но потом все-таки убрал меня на о. Русский.   А контр-адмирала я осмотрел. Начал его лечить. И уже во время работы комиссии он пошел на поправку.

Встреча с Гейдаром Алиевым

Будучи в военном санатории Архангельское, что в Подмосковье, Е.А. Грибов встретил там бывшего начальника штаба ТОФ Ярослава Максимовича Куделькина. В это время Куделькин служил в Ленинграде, в военно-морской академии, начальником АКОС (академические курсы офицерского состава).
– Предложили мне должность генерального директора гостиничного объединения,  – сказал адмирал Грибову.
– Что вы! Ярослав Максимович! Не ходите: там же жулики, а вы – МОРЯК! Флотоводец!
– А, наверное, вы правы... – сказал Куделькин. Потом он познакомил Евгения Андреевича со своей молодой женой и сказал ей: – Наташа! Вот благодаря лечению у этого доктора мы смогли родить ребенка.
Ярослав Максимович лечился по урологии у флотского врача Я.З. Гинзбурга и Грибов принимал участие в его лечении. Потом Куделькин подошел к жене Грибова, поцеловал ей руку и сказал:
– Жанна Васильевна! Я тот самый человек, который отрывал вашего мужа от семьи...
В это время подъехала машина, и из нее вышел Гейдар Алиев (член Политбюро ЦК КПСС, 1-й секретарь ЦК компартии Азербайджана). В свое время они тесно работали в Баку, где Я.М. Куделькин был командующим Каспийской флотилии. Они дружески обнялись. Куделькин представил Грибова Алиеву.
– Может быть, заберем его сюда? – спросил тот.
– Да я уже ему предлагал – не хочет, – ответил Куделькин.
По Гейдару Алиеву у автора в памяти осталось то, что он хорошо относился к Военно-морскому флоту. Когда было столкновение в районе Новороссийска теплохода «Нахимов» с сухогрузом (31 августа 1986 г., погибло 398 человек), то там работали спасатели Черноморского флота. Алиев, разбираясь с этим делом, сказал: – Претензий к военным морякам у меня нет! – Об этом поведал мне бывший командующий Черноморским флотом М.Н. Хронопуло, с которым мы вместе служили на ТОФ.
Куделькину Я.М. я уже давал характеристику в своих книгах. Хочу дополнить еще одним примером. В одно из последних своих посещений Владивостока он прибыл в училище ТОВВМУ, прошел в санчасть, где после увольнения в запас работал Е.А. Грибов, и сказал ему:
– Евгений Андреевич! Я прибыл с вами попрощаться...
– Ярослав Максимович, вы что?
– Да, прибыл с вами попрощаться: сердце не тянет... Положение серьезное... Спасибо вам за лечение... и оставайтесь таким всегда!
– Ярослав Максимович, может, какая помощь нужна? Врачей подключим... Подлечим вас...
– Нет... нет... ничего уже не нужно.
Это была их последняя встреча.

Партсобрание

Плановые ремонты помещений в госпитале производились плохо, срывались. Врачи ремонтировали свои помещения «хозспособом», часто используя своих больных. Был случай в Совгавани, когда врач-дерматолог Жуков также производил ремонт своего здания, и у него с крыши упал солдат-стройбатовец, разбился насмерть... Было расследование, дознание. Дело дошло до прокуратуры флота...
И вот на партийном собрании главного военно-морского госпиталя военные врачи подняли этот вопрос. В их числе выступил и наш герой:
– Тыл флота делами не занимается, не ремонтирует госпиталь и другие лечебные учреждения, а строят себе дачи… – и пр., и пр.
На собрании присутствовал начальник тыла ТОФ контр-адмирал И. Махонин (помните случай с продуктами для подводной лодки в Сухуми? Это тот самый, бывший капитан-лейтенант, который прибывал на лодку с разбором этого случая – авт.), который вскочил и начал кричать начальнику госпиталя:
– Убрать их с собрания! (Тех, кто выступал с критикой – авт.).
Начальник госпиталя говорит:
– Как я их уберу?! Это же партийное собрание.
Тогда Махонин принимает решение: всех критиканов, в том числе и Грибова, представить к увольнению в запас. А у Грибова в 1985 году было продление службы до 1989 г., т.е. до 60 лет. С флота было послано представление о продлении ему службы. Была отличная аттестация... А тут И. Махонин дал команду, аттестацию переделали на негативную и отправили в Москву представление на увольнение в запас. А из Москвы отвечают:
– Мы его не можем так просто взять и уволить: в 1985 году, по вашим документам, он – здоров, отличник, творчески работает, его метод лечения назван школой Грибова, все главные специалисты не только ТОФ, но и ВМФ – его ученики! А в 1986 году он стал плохой?! Можем уволить его только по состоянию здоровья.
Тогда И. Махонин дает команду проверить Грибова комплексно, по всем пунктам... И «машина» заработала.
– Как-то, после дежурства, захожу я к себе в кабинет, а там главный врач Леонов и врач Г.Т. Мельник роются в моих столах, в бумагах. Я их взял и выставил из кабинета. Не совсем тактично, правда...
Леонов – мой предшественник, мой однокашник по академии, но он мешал мне работать.



Медвежья шкура

У Грибова дома была медвежья шкура. Кое-где вытерлась. Мешала дома. И он привез ее к себе в кабинет. Расстелил ее на диване (автору довелось сиживать на этой шкуре).
В 1986 г. на ТОФ прибыла медицинская комиссия. Наш герой был у себя в кабинете вместе с главным дерматовенерологом ВМФ доцентом военно-морской академии по кожным болезням Василием Степановичем Смирновым. Где-то в 10.00 без стука открывается дверь и в кабинет с шумом входит генерал-москвич. За ним – целая свита.
– Вы почему курите в кабинете? – спросил генерал у Грибова. (Грибов редко, но иногда курил, как правило, после выпивки...).
– А где ему курить? – сказал Смирнов. – Это его кабинет.
Тогда генерал показывает рукой на шкуру и говорит:
– Вы что, взятки берете... медвежьими шкурами?
А Грибов ему:
– А что, товарищ полковник, в Москве врачи продолжают брать взятки?
– Я не полковник! Я – генерал!
– Не вижу... Генералы у нас воспитанные!
– Уволить его! – прокричал генерал Гришаеву (начмед флота – авт.).
– А он и сам не хочет больше служить! Надо бы послужить, но он не хочет, – сказал Гришаев.
На следующий день, когда Грибов был у себя в кабинете, раздался стук в дверь. Входит генерал и опять со свитой. Генерал говорит:
– Здравствуйте, Евгений Андреевич! 
А Грибов ему в ответ:
– Здравствуйте! Вот теперь я вижу, что вы – генерал!
Когда я пишу эти строки, Евгению Андреевичу – 75 лет. Он продолжает работать по специальности в ТОВМИ (Тихоокеанский военно-морской институт). Передает богатый опыт своим коллегам.         В настоящее время два специалиста проходят у него стажировку. У одного специалиста стаж – 15 лет, у другого – 8. А практики – маловато. Зато у Евгения Андреевича ее достаточно. Все главные специалисты флота – его воспитанники, его ученики. Но об этом я уже сказал в начале этого рассказа.


Моему другу,
Евгению Андреевичу Грибову,
в день рождения

До армии ты жил в Сибири, 1
Потом призвали... Экипаж.
Вас наголо тогда обрили...
Вот так и начался вояж.

В вечерней школе ты учился: 2.
Тебе с начальством повезло.
Нельзя сказать, чтобы ленился,
Но все ж окончил ты ее.

А дальше – Питер, эскулапы, 3
Трамваи, Невский… А при том
Ты никому не клал на лапу,
Законно получил диплом.

Как бывший старшина на флоте
Ты шлюпкой смело управлял. 4
И уважали тебя в роте,
Дружил с тобой сам генерал. 5

На «Москвиче» возили доски:
Ты строил дачу для друзей.
«Машина – это не для лоска,
А доберешься поскорей!» 6

Потом на лодке ты трудился,
На Черном море. В те года
Лечил людей и не ленился,
Нес ходовую вахту. Да! 7

Чечены с вами задирались,
Кричали: «Мы из ДНД!» 8
А чтоб они не залупались,
Вы им влупили по балде.

Однажды лодка «провалилась»,
И погрузились вы на дно,
Но сами вы освободились
Из того плена. А не то... 9

Потом Босфор был, Дарданеллы,
Вы шли на Север, Гибралтар. 10
Команда кое-что умела.
А Рыков был, как атаман! 11

А в Постовой, на дне залива 12
Лежит «Паллада». И всегда
Судьба не гладила, а била,
Но и прощала иногда,

Однажды «Спирю» из запоя 13
Умело вывел ты, и он
Сказал: «Вот с этим вот героем
Я хоть сейчас пошел бы в бой!»

Гречишкина и Сулеймана
Ты помнишь даже до сих пор.
Кому из них ты дал по яйцам,
Когда играли вы в футбол? 14

Потом был госпиталь. Был Русский.
Патрокл, ТОВВМУ... И, наконец,
Ушел в запас... То путь наш флотский...
А для тебя то – не венец.
Твой сын – на «Соболеве», в море 15
На практике с друзьями был.
И я его по полной форме
На «Бородино» пересадил.

А внук Кирилл уже окончил
ДВГУ, а в те года
Мы так неслись на «Запорожце»,
Что листья падали всегда. 16

Про Жанну я пишу особо:
Подруга, бабушка и мать.
Ну, что тебе еще такого
Мне бы хотелось пожелать?

Живи, Андреевич, подольше:
Ты всем нам нужен. А притом
Друзей искать не так уж просто.
И мы надеждою живем.

Прости за слог мой неумелый,
Но все писалось от души.
Тебя мы любим, друг мой верный!
Твои дела – все хороши.

Примечания:
1. Евгений Андреевич – родом из Сибири.
2. На срочной службе окончил 10 классов вечерней школы.
3. Поступил и окончил Военно-медицинскую академию.
4. В академии был старшиной шлюпки.
5. Его однокашник Л. Гришаев стал генералом.
6. С однокашником по академии помогали строить дачу
родителям друга. Отец друга машину не жалел, а возил
на ней стройматериал.
7. Евгений Андреевич служил врачом на ПЛ, на ЧФ, нес
ходовую вахту.
8. Местные жители задирались, кричали: «Мы из ДНД!»,
надевали нарукавные повязки и пр.
9. Был случай аварийного происшествия.
10. Лодку перегнали на ТОФ.
11. Рыков был командиром ПЛ, одессит.
12. Бухта Постовая в зал. Советская Гавань.
13. «Спиря» – Сперанский, комбриг 90-й бригады ПЛ.
14. Гречишкин – начпо бригады, Сулейманов – НШ бригады.
15. В феврале 1984 г. я пересаживал курсантов ТОВВМУ
4-го курса с ОИС «Соболев» на УК «Бородино».
Там был Эрик Грибов.
16. Когда мы ездили на «запорожце», то, чтобы ГАИ нас
не засекла за перегруз, командовали: «Листья падают!»,
и Эрик, а потом Кирилл прятались на дно машины.

6 августа 2004 г.

Памяти Владимира Высоцкого

В 1980 г. я был в Индийском океане. На боевой службе. 26 июля я был на танкере «Ахтуба». Стоим с капитаном, разговариваем с офицерами. Вдруг капитан Виктор Александрович Никитенко говорит:
– Высоцкий умер…
– А ты что, «Голос Америки» слушал?! – перебил его особист.
В.А. Никитенко в лице изменился и быстро отошел от нас. Особист продолжает:
– Мы его уже однажды снимали…
Тут возвращается Никитенко, протягивает газету, которую танкер получил по фототелеграфу, и указывает на маленькое сообщение: «25 июля, на 42 году жизни скончался известный бард Владимир Семенович Высоцкий...». Так что в глазах особиста капитан танкера реабилитировался.
Мне нравится творчество В. Высоцкого. Я мог долго слушать его песни. Да не только я. Почти из всех окон домов неслись магнитофонные записи его песен. К сожалению, официального прижизненного признания он не получил. Не был даже членом союза писателей, хотя многие поэты, писатели и барды меркли перед ним. При жизни вышли две пластинки с его песнями, на которые он часто любовался. Было опубликовано всего одно стихотворение, которое «пробила» Белла Ахмадулина. А что остальные друзья В. Высоцкого не могли «пробить» ни одного стихотворения, ни одной песни?! Что, Булат Окуджава не мог пробить? Или Евгений Евтушенко? Вот было бы уже три стихотворения. А если бы все его друзья (те, кто сейчас называют себя друзьями Высоцкого) «пробили» хотя бы по одному стихотворению, то были бы опубликованы сотни произведений Высоцкого.
Сейчас особисты говорят, что они не преследовали за прослушивание песен Высоцкого. Преследовали. Да еще как! Нет бы заниматься государственной безопасностью. Но это же трудно! Да и не всегда будет результат. Чтобы не быть голословным, приведу примеры.
Был снят с должности и уволен в запас начальник штаба полигона Министерства обороны, что в бухте Патрокл, капитан 1 ранга Лев Козьмин за то, что разрешил размножить песни Высоцкого.
Политработники сняли с должности и своего коллегу, преподавателя кафедры Основы марксизма-ленинизма Перегудова, и еще одного офицера – за пропаганду творчества В. Высоцкого.
Работник особого  отдела ркр «Владивосток» предоставил список офицеров, которые слушали записи Высоцкого (а после захода крейсера в Порт-Луи, слушали почти все офицеры). Командир «Владивостока» Георгий Данилович Ильин на это ответил:
– Давайте официальное распоряжение, и я запрещу прослушивать записи Высоцкого! А если нет запрещения, то нечего и говорить.
Кстати, этот самый особист, как-то забывшись, пропел в моем присутствии куплет из песни Высоцкого: «Тюк прямо в темя! И нету Кука!»
Под этими впечатлениями я взял и написал стихи «Памяти Высоцкого» и отправил их в газету «Аргументы и факты». Почему туда? Потому что они опубликовали статью о присвоении Высоцкому Государственной премии посмертно. Там же было фото отца Высоцкого – Семена Владимировича с внуком Никитой. Думал, что – с концами. Как всегда. Ан нет! Через некоторое время я получил письмо из музея Высоцкого, в котором сообщалось, что отец В. Высоцкого передал мои стихи в музей сына. Что им присвоен № 503 от 19.12.1987 г. И они просили, если у меня есть какой-нибудь материал о В.С. Высоцком, выслать им. Что я и сделал: несколько раз высылал им вырезки из дальневосточных газет. Также они прислали мне фото В.Высоцкого, на котором он изображен с гитарой и через все фото надпись: «Я, конечно, вернусь…»

Памяти В. Высоцкого
               
Живет человек на земле, как умеет:
Кто крутит баранку, кто строит, кто жнет.
А ты выбрал песню, да ту, что смелее,
И песня тебя подхватила в полет!

Суровое детство досталось ребятам,
Голодные годы – годы войны.
И с 1-ой Мещанской, где жили когда-то,
Отец твой, Володя, ушел на Берлин!

Ты паинькой не был, а был друг достойный
И словом, и делом нам помогал,
Не раз говорил мне: «Шарапов, спокойно!»
И руку при этом слегка пожимал.

Играл на Таганке, в кино ты снимался,
Завистники были, но больше – друзей.
Пел песни, писал их и очень старался,
И песни твои были лучше, смелей!

Мы, многие парни, не знали Володю,
Он в душу к нам песней своею входил,
Про дружбу, про верность, про море, про горы –
Про все это искренне нам говорил!

Вошла в жизнь Володи «колдунья» навеки:
Ничто он поделать с собою не смог...
И рвались друг к другу те два человека:
Он рвался на Запад, она – на Восток!

Да, все это было, просили остаться,
А Запад богатством манил и добром.
Высоцкий сказал им: «Не надо стараться!
Россия моя – мой родительский дом!»

Поверь мне, Володя, ты – признан народом!
На долгие годы останешься жить.
Талант твой, как уголь без лишней породы,
Будет нам верой и правдой служить!

Кое-что хотел бы пояснить. Слова: «…и с 1-ой Мещанской, где жили когда-то» взяты из его песни: «…но родился и жил я, и выжил, дом на 1-й Мещанской, в конце…». А выражение «…талант твой, как уголь без лишней породы…» взято тоже из его песни: «…Сорвано, уложено, сколото черное надежное золото…».
В настоящее время готовится полнометражный, художественный фильм про Владимира Высоцкого. В газете «Московский комсомолец» (2–9 фев. 2006 г.) опубликовано интервью Ек. Сажневой с кинематографистом Ильей Рубинштейном, который, в частности, говорит: «Прошлым летом меня вызывает продюсер. 2005 год, третье тысячелетие на дворе, вроде бы демократия победила безоговорочно. Но рядом с продюсером сидит человек в штатском, который в свое время имел отношение к спецслужбам. И вот он, тряся сценарием, кричит: «Я не желаю принимать участие в этой антигосударственной акции! Вся наша контора слушала Высоцкого. Андропов его обожал. А вы в своем сценарии работников органов чуть ли не как убийц представляете? Вы не боитесь этим фильмом обидеть кого-то наверху?» Что я мог на это ответить? Я тоже знаю, что Высоцкого слушали молодые Путин с Патрушевым, но, кроме друзей и почитателей, у него наверняка были среди прежних силовиков и враги. И давно наступили новые времена, когда многое вроде бы стало возможно, в том числе и снять в художественном кино линию о преследованиях опального поэта тогдашним КГБ. Но договориться нам так и не удалось, в первоначальном варианте проект закрыли. Наступает очередное 25 июля – четверть века со дня смерти Высоцкого, – и в его музее новая экспозиция открывается одиозным документом за подписью Юрия Андропова о... запрещении спектакля «Владимир Высоцкий!» в 1981 году. Вот так они его слушали и любили. Даже мертвого».

«Как этот, в пору новоселья,
Нам край открыли золотой
Учёный друг его Арсеньев
И наш Фадеев молодой».
(А. Твардовский
«К концу дороги»)

«Это наша с тобою судьба…»

Этим молодым дальневосточным парням было уготована необычная судьба. В чем-то она была такая разная, а в чем-то схожая. Оба партизанили в 1919–1922 гг. в Приморье. Оба дружили с А.П. Довженко, известным кинорежиссером. Оба были вхожи в высшие эшелоны власти. Оба рано ушли из жизни. Речь идет о  всем хорошо известном советском писателе А. Фадееве и мало кому известном министре внутренних дел Украины Т. Строкаче. У одного была дружба со Сталиным (если эти взаимоотношения можно назвать дружбой),  у другого – с Н.С. Хрущевым.
 
И.В. Сталин: «Ну, как вы отыскали Фадеева? Почему вы так долго его от меня скрывали?»

Уже мало осталось людей в Приморье, кто лично знал Фадеева. Еще меньше – кто знал Строкача. Мне довелось быть знакомым с людьми, которые знали их обоих. Это командир партизанского отряда А. Борисов, партизан И.А. Горох с супругой (они дружили с моими родителями). А моя учительница русского языка и литературы и классный руководитель А.Ф. Колесникова была верным другом Фадеева с юности.

Фадеев Александр Александрович (1901–1956), русский советский писатель и общественный деятель. Член КПСС с 1918 г. Роман «Разгром» (1927) о формировании характеров советских людей-участников Гражданской войны и «Молодая гвардия» (1945, новая редакция 1951, Государственная премия СССР 1946) о подвиге комсомольцев подпольщиков в годы Великой Отечественной войны – классические произведения социалистического реализма. Роман о Гражданской войне «Последний из Удэге» (неокончен). Статьи о литературе, по теории социалистического реализма («За тридцать лет», 1957). Один из руководителей РАПП (1926–32). В 1946–54 генеральный секретарь СП СССР. Чл. ЦК КПСС с 1939. Депутат ВС СССР в 1946–56. Вице-президент ВСМ (Всемирный совет мира). [Советский энциклопедический словарь. М., 1982].

Строкач Тимофей Амвросиевич (1903–1963), один из руководителей партизанского движения на Украине в годы Великой Отечественной войны, генерал-лейтенант (1944). Член КПСС с 1927 г. В 1919–22 гг. участвовал в партизанском движении на Дальнем Востоке. С 1924 г. –  в пограничных войсках. С 1940 г. – заместитель наркома внутренних дел УССР. В 1942–45 гг. – начальник Украинского штаба партизанского движения. С 1946 г. – министр внутренних дел УССР. 1956–57 гг. – на ответственной работе в МВД СССР. Депутат Верховного Совета 3–4-го созывов. [Военный энциклопедический словарь. М., 1983].
Тимофей Амвросиевич Строкач родился в п. Пограничный Приморского края. С 1924 г., после окончания Минской пограничной школы, служил в Гродековском пограничном отряде, в Забайкалье, затем на Украине. Один из немногих начальников отряда, кто был членом ЦК компартии Украины, депутатом Верховного Совета республики. Война застала его начальником 25-го погранотряда. Воевал, создавал партизанские отряды и был назначен начальником штаба партизанского движения Украины.
За боевые действия награжден 3 орденами Ленина, 4 орденами Красного Знамени, 2 – Красной Звезды, а также орденами Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого.
В 1945–46 гг. стал заместителем наркома Берии по войскам. Командовал пограничными и одновременно внутренними войсками.     Но по характеру, прямой и открытый, с Берией не сошелся и в 1946 г. вступил со всесильным наркомом в конфликт. Об этом рассказывалось в 3-серийном телефильме «Идущий на смерть», вышедшем в конце 80-х годов. При всем могуществе Берия, однако, не рискнул до конца посягнуть на знаменитого партизанского командира. В 1946 г. Строкач возглавил НКВД Украины, где имел поддержку многих членов ЦК. В этой должности находился до 1957 г. Ушел с поста, когда НКВД уже был реорганизован, по болезни. Старые раны давали о себе знать. Так и остался до конца дней на Украине – родине предков (в чем автор сомневается: последние годы он жил в Москве. Может быть, вернулся назад?). Родители похоронены в Приморье.
[Приморье: календарь-справочник памятных дат и событий. 2003–2004 гг./ред. А. Яковец. Владивосток: Изд-во «Русский остров»].


Колесникова А.Ф. (Ася) была подругой и верным другом Фадеева в юности и в зрелые годы, и не отказалась от их дружбы после его самоубийства в 1956 г. Она была учителем русского языка и литературы в СШ № 5 города Спасск-Дальний, моим классным руководителем, а потом учила мою младшую сестру Нину. Колесникова А.Ф. рассказывала, что, когда она жила с матерью во Владивостоке, в 1915 г. познакомилась с Фадеевым. Он учился в коммерческом училище, она – в гимназии. У них образовался дружеский коллектив: А. Фадеев, П. Нерезов, Г. Билименко, А. Бородкин, Лия Ланковская, Нина Сухорукова и сама Ася Колесникова. Встречались в доме Ланковских, что на Набережной (рисунок этого дома сохранился, его исполнила Ася Колесникова). В том же доме жила и Колесникова. У Лии Ланковской отец был доктор, у Аси мать – кухарка. Колесникова говорила, что Фадеев на этих встречах, а она называла их «капустниками», читал стихи «Чайка». Ася пела, Лия аккомпанировала. На столе в гостиной лежал альбом, и каждый должен был написать там что-нибудь или нарисовать. Шутя, они называли ребят «соколята», а девчат – «перепелочки».
В 1919 г. «соколята» ушли в партизаны, Лия Ланковская с семьей уехала в Сан-Франциско, где провела всю жизнь, Ася Колесникова оказалась в Ташкенте, а потом вернулась в Приморье, в г. Спасск-Дальний вместе с престарелой матерью и сыном. Сына звали Лев, он служил на Хвалынском аэродроме, что под Спасском, воевал в Корее, стал писателем, переписывался с Фадеевым, называя его в письмах «дядя Саша». Сейчас Левы уже нет в живых.
Колесникова рассказывала о Фадееве: он был широкой души человек, добрый, внимательный, любил физический труд. Страдал бессонницей. Очень много работал в Союзе советских писателей. После его смерти в Союзе ввели несколько должностей секретарей. А раньше эти должности он исполнял почти один. Рассказывала много о его жизни, о его друзьях. В «Молодой гвардии» Фадеев использует «лирические отступления». Место, где он говорит: «Друг мой! Друг мой!..», написано в память Григория Билименко. (И нам, школьникам, все это было очень интересно и помогало в изучении литературы). Говорила, что Фадеев был дважды ранен: один раз в партизанском отряде, другой – при подавлении мятежа на западе. После ранения в партизанском отряде его выходил друг, который сам в бою был смертельно ранен, просил пить, а воды не было, фляжки или ведра не было, так Фадеев снял с друга сапог (сапоги друга были более прочные), сбегал к озеру, набрал в сапог воды, принес…, но друг был мертв.
Фадеев оказался в Москве, на самой вершине общественной жизни. Александра Филипповна говорила нам, школьникам: «Как Горький был при Ленине, так Фадеев был при Сталине».
Случилось так, что Фадеев оторвался от дальневосточников, в чем Колесникова упрекала его ближайшее окружение: жену артистку Степанову, секретаря Фадеева, кстати, родная сестра Степановой. Они не передавали ему письма от друзей. Но если к нему попадало письмо от кого-либо из дальневосточников, особенно от партизан, то он преображался, светился радостью, всем своим близким друзьям показывал это письмо, говорил, что его еще помнят на Дальнем Востоке. То же самое про переписку с Фадеевым говорили А. Борисов и И.А. Горох, партизаны, с кем ему довелось быть в тайге.
Фадееву пришлось переписать свое произведение «Молодая гвардия». У нас умели заставлять: Горький переписывал свои воспоминания о Ленине порядка 10 раз! Мне довелось читать «Молодую гвардию» еще в журналах, как только она вышла в свет. Читалась она тогда по-другому. Многое ему там навязали с руководящей ролью партии.
Талант Фадеева полностью не раскрылся. У него было столько общественной работы. Когда ему было писать?! Колесникова слышала разговор Фадеева с писателями, которые получили аванс, но… ни работы, ни отчета. Он их стыдил.
Вспоминается такой эпизод. Через много лет Фадеев и Колесникова встретились в Москве. Воспоминания, бесконечные разговоры, фотографии и т.д. Фадеев спросил ее, что бы ей такое подарить. Она отказывалась, говорила, что у нее все есть, ничего ей не нужно. Но он настаивал:
– Я же многое могу.
– Ну, ладно, пришли мне перекидной календарь.
И он его прислал, она его нам показывала. Он был обязательный человек.
Колесникова жалела его, говорила, что ему по ночам звонили репрессированные ранее писатели. Это были, в основном, сионистски настроенные элементы, подвизавшиеся к литературе. Они упрекали Фадеева, что в аресте многих из них повинен он, что он был близок к Сталину и не заступился за них. Она считала, что основной причиной самоубийства Фадеева были эти звонки, бессонница, нервное истощение, но никак не алкоголизм.
Лет через 15 после окончания школы я слушал радиопередачу, составленную по письмам Фадеева. Эти письма были опубликованы Колесниковой уже после смерти писателя. Передача велась в музыкальном сопровождении. В одном из писем были такие слова: «…всю ночь шел пешком  к вам с 19-й версты…» (Так раньше называлась пригородная железнодорожная станция «19-й км», сейчас – станция «Санаторная»). Я был в восхищении от этой передачи. У меня не было ни одной придирки к этому произведению.
Автор уважительно относится к памяти А.А. Фадеева. Но есть другое мнение некоторых его современников. Я позволю себе привести отдельные выдержки из книги Юрия Борева «Сталиниада».
«Александр Фадеев дружил с А. Довженко. Они даже работали вместе, в Приморье, над созданием фильма «Аэроград». Сохранился фотоснимок Фадеева и Довженко в Сучанской долине 1933 г. А Сталин «любил Довженко и иногда приглашал его к себе. Порой они всю ночь проводили в беседах». Во второй половине 30-х годов Сталин приглашал Довженко на просмотры новых советских фильмов и садился рядом с ним. После просмотра он неизменно спрашивал:
– Что скажет наш ведущий режиссёр?
И Довженко давал на фильм устную рецензию, которая в значительной мере  определяла мнение Сталина. Вождь учился пониманию и оценке киноискусства по высказываниям мастера»1 .
«Однажды Сталин принял участие в сессии Комитета по Сталинским премиям и обнаружил, что нет Фадеева и ряда других видных деятелей культуры, приглашённых на заседание. Сталин сказал:
– Между прочим, Римская империя развалилась потому, что в ней первостепенные лица поручали решение государственных дел второстепенным»2 .
Трудно было Фадееву вынести общение со сталинским двором и, главное, подписывать бумаги на арест писателей – и не запить. Для этого нужно было вовсе не иметь совести. Для Фадеева запой становился формой неучастия в особо грязной проработке литераторов. Сталин ценил Фадеева потому, что тот был умным и авторитетным руководителем, не оказывавшем сопротивления репрессивной политике в культуре, и мирился с тем, что руководитель Союза писателей был человеком пьющим.
«Однажды по вызову Сталина вместо Фадеева приехал Тихонов. Сталин, выслушав его сообщение, спросил:
– Почему Фадеев не приехал?
– Товарищ Фадеев уехал на охоту и ещё не вернулся.
– У нас товарищ Шверник тоже любит охотиться. Но он  уезжает в субботу, в воскресенье опохмеляется, а в понедельник выходит на работу»3 .
«В 1938 г. секретари Ростовского обкома и всё областное руководство были арестованы. Секретарю обкома комсомола удалось бежать, он добрался до Шолохова и предупредил того о грозящем ему аресте. Шолохов срочно уехал в столицу. Он отправил Сталину письмо о том, что его хотят арестовать, а он не виноват, как не виноваты уже арестованные ростовские руководители. Письмо Шолохова было вынесено на рассмотрение Политбюро. За день до этого заседания Шолохов обедал с Фадеевым и попросил его о заступничестве, Фадеев отказался… Шолохов был спасен и обласкан. Из тюрьмы в Кремль доставили ростовских руководителей, они были признаны невиновными. Фадеев же не мог себе простить отказа Шолохову в помощи»4 .
«Сталин просмотрел список писателей, представленных к награждению и спросил:
– А где тот молодой писатель, который в 1932 г. на встрече у Горького лезгинку танцевал?
Фадеев воскликнул:
– А, Лев Кассиль! Он пишет.
– Почему его нет среди награжденных?
– У него брат арестован, товарищ Сталин.
– Товарищ Фадеев, Союз писателей создали, чтобы защищали писателей от нас, а нам приходится защищать интересы писателей от вас»5 .
«В 1942 г. многие видные деятели культуры жили в гостинице «Москва». Однажды вечером Фадеев пригласил Утесова посидеть в его номере. Они сидели, пили хорошее вино, разговаривали. Утесов сказал:
– Я не могу поверить, что такие люди, как Бабель и Мейерхольд, враги.
Фадеев ответил:
– Я тоже не мог в это поверить и сказал об этом Сталину. Сталин приказал принести дела Бабеля и Мейерхольда и показал мне их признание во враждебной деятельности.
Утесов в это все равно не поверил и думал о Фадееве: «Ты дал возможность себя уговорить, ты во имя самосохранения позволил себе поверить в ложь». Как очищающий, благородный поступок Утесов оценивал самоубийство Фадеева: «Значит в нем жила совесть»6 .
«После войны освобожденная из лагеря соратница Фадеева по дальневосточному партизанскому отряду Настя пришла к писателю в Переделкино. Она имела право жить не ближе, чем за 101 километр от Москвы. Настя просила Фадеева добиться для нее реабилитации. Фадеев нелегально держал ее на своей даче, но просить за нее не решился. Он боялся Сталина и своего врага Берию, готового использовать любой его просчет. Однажды он вернулся домой и не застал Насти. Она ушла, оставив записку: «Ты, Саша, человек замечательный, добрый, талантливый, но стал какой-то не наш».
Эпизод с Настей отягчил больную совесть Фадеева. Совесть продиктовала ему безвыходно странный поступок: он оставил до сих пор неопубликованное письмо в ЦК и пустил себе пулю в сердце.
Ему было 55 лет. В гробу он лежал молодой, красивый, очищенный страданием и смертью, со спокойной и светлой совестью»7 .

Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879–1953), один из руководящих деятелей КПСС, Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения. Теоретик и пропагандист марксизма-ленинизма. Герой Соц. Труда (1939), Герой Совет. Союза (1945), Маршал Совет. Союза (1943), Генералиссимус Совет. Союза (1945). Чл. КПСС с 1898 г. Участник революции 1905–07 гг. в Закавказье. В 1912–13 гг. – член Русского бюро ЦК, сотрудник газет «Звезда», «Правда». Один из руководителей Октябрьской революции в Петрограде. С октября 1917 г. – нарком по делам национальностей, нарком гос. контроля, РКИ. Член ЦК партии с 1917 г., политбюро ЦК с 1919 г. С 1922 г. – генеральный секретарь ЦК ВКП(б). С 1941 г. – председатель СНК (СМ) СССР и ГКО, нарком обороны, верховный главнокомандующий. Один из организаторов антигитлеровской коалиции. Сыграл видную роль в построении социализма в СССР, в разгроме троцкизма, правого оппортунизма, в организации победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941–45 гг. Вместе с тем допускал теоретические и политические ошибки, грубые нарушения социалистической законности, отступления от ленинских норм партийной жизни. Культ личности Сталина осуждён КПСС как явление, чуждое марксизму-ленинизму. [Советский энциклопедический словарь. М., 1982].

В 1945 г. я познакомился с участником партизанского движения на Дальнем Востоке Иваном Афанасьевичем Горохом. Две мои старшие сестры Тамара и Лилия жили у него на квартире в г. Спасск-Дальний, а точнее – в с. Спасское, т.к. в с. Сантахеза (ныне – с. Новосельское), где мы тогда жили, была только начальная школа.
Видел я у него дома фотографию командира партизанского отряда А. Борисова, с которым потом познакомился и неоднократно встречался на квартире у И. Гороха. Видел документ, наподобие справки, написанный собственноручно тов. Борисовым. Справка удостоверяла, что партизан И.А. Горох, выполняя приказание командира партизанского отряда, занимался личным хозяйством с целью обеспечения партизан продовольствием.
Иван Горох рассказывал, как он добывал продукты, как шел на разные ухищрения, доставал, где только мог. Зачастую вопреки своей совести. Жили они с женой (детей не было) в с. Белая Церковь. Вместе с ними активное участие принимал деревенский парень Тимофей Строкач, впоследствии министр внутренних дел Украины, генерал-лейтенант… Я не очень-то верил: ну что это говорит такой старый неграмотный человек. Я уже был молодым флотским лейтенантом и приехал в отпуск. У нас на всем флоте адмиралов было раз-два и обчелся. А тут деревенский парень стал министром, да еще генералом. Но дед Горох (так мы его называли) дал мне почитать письмо генерала, показал его фотографию в парадной форме, рассказывал, что Строкач разоблачил Берию (чему я тогда не поверил, но сейчас имею подтверждающие это документы), сообщив Н.С. Хрущеву о том, что Берия отдал приказ о переводе в повышенную боевую готовность всех сил МВД. Приказ отдал скрытно от всех партийных органов. Строкач предполагал, что Берия готовит переворот.
Жена И.А. Гороха также принимала активное участие в партизанском движении: передавала продукты (что подтверждал командир партизанского отряда А. Борисов), листовки, газеты из центра, патроны, оружие, вела разведку, была проводником представителей центра. Часто вместе с ней ходил Тимофей Строкач, помогал донести до отряда корзину, оружие, продукты или другой груз. Был случай, когда их остановили в лесу японцы или белогвардейцы, но на счастье не проверили: на дне корзины лежали гранаты и еще что-то из оружия. Этот случай Строкач вспоминал в письме.
Еще участвовала в партизанском движении сельская учительница Скубко Елизавета Логвиновна, в то время молодая девушка. В последние годы она жила в Хабаровске. У меня сохранилось фото Гороха и его жены (второй жены, на которой он женился в старости, похоронив свою жену-партизанку) Матрены Алексеевны. Фото 1958 г. осталось у меня, т. к. передать его Лизе Скубко я так и не смог. Есть и еще фото, подаренное нашей семье. Горох Иван Афанасьевич очень уважал моего отца и говорил:
– Ты, Петр Михайлович, – настоящий большевик! – В те времена это была высокая оценка.
Горох встречался с Фадеевым. Немного. Он говорил:
– Фадеев у нас только переночевал…
Командир партизанского отряда А. Борисов жил в Спасске-Дальнем. Небольшого роста, худощавый, уставший. Жил, как и все мы, бедно, носил простую солдатскую гимнастерку с орденом Боевого Красного Знамени на груди. Колхоз в с. Кронштадтка Спасского района назывался «Штаб Борисова». Семья у него болела. Дочь, чуть старше меня, училась со мной в одной школе № 5 г. Спасска-Дальнего.    У Борисова и Гороха дружба сохранилась на всю жизнь.
Раньше я посмеивался над  справкой, которую выдал Борисов деду Гороху: какие перестраховщики, думал я. А сейчас считаю: какие были мудрые наши старики. А вдруг бы Борисов погиб, тогда доказывай, что ты не верблюд…
«Весной 1919 г. партизанские отряды действовали в Сучанской, Цимухинской, Даубихинской и Иманской долинах, в районах Никольска-Уссурийского и Спасска, в Ольгинском уезде. Партизанскими отрядами командовали С. Лазо, Н. Ильюхов, С. Глазков, Г. Шевченко, А. Топорков, А. БОРИСОВ (выделено мной – авт.), К. Степаненко, М. Вольский, И. Певзнер, П. Назаренко, И. Лебедев и др.»8 .
«Хочется вспомнить выдающихся руководителей подпольных партийных организаций и командиров партизанских отрядов и соединений, которые сделали все возможное для борьбы с вражескими силами, умело взаимодействуя с нашими регулярными войсками: В.А. Бегму, П.П. Вершигору, С.Я. Вершинина, П.К. Пономаренко, Т.А. СТРОКАЧА (выделено мной – авт.), А.А. Федорова, С.С. Бельченко, М. Гусейн-Заде, Ф.А. Баранова, С.А. Ковпака, И.А. Козлова, В.И. Козлова, С.В. Руднева, К.С. Заслонова, А.Н. Сабурова, М. Шумаускаса, Д.Н. Медведева, М.И. Наумова, П.З. Калинина»9 .

Довженко А. П. (1894–1956), советский кинорежиссер, драматург, народный артист РФСФСР (1950). Один из основоположников советской кинематографии. Фильмы «Арсенал» (1929), «Земля» (1930), «Щорс» (1939) и др. Лен. пр. (1959 г., посмерт.). Гос. премия СССР (1941, 1949).
«18.2.1954 г. …Три года ходил ко мне в дом генерал С. под видом знакомого. На «ты» перешел и, видимо, человек добрый. Сколько он мне рассказывал всяких страшных вещей о своем ведомстве, о своем шефе Берии. И потом однажды вдруг заявил: «Прощайте, я больше к вам не приду». А Юлии Ипполитовне: «У меня была большая неприятность по службе. Лаврентий Павлович потребовал от меня уничтожающей докладной на Довженко. Я сказал, что совесть не позволяет мне ничего, кроме хорошего, писать о нем. Тогда Берия грубо выругал меня».
С тех пор я никогда не видел генерала»10 .
«В мае из Киева прибыл один из старых сослуживцев Хрущева. Он принес тревожную весть: органы госбезопасности и внутренних дел Украины получили секретный циркуляр о мобилизации всех сил и переходе на режим боевой готовности. Циркуляр был направлен из МГБ, но ведь органы курировал Лаврентий Берия, директива исходила от него»11 . Вот тут-то я и вспомнил деда Гороха. Оказывается, земля слухами полнится. Вот тебе и старый неграмотный дед. Сведения А.П. Довженко, А. Антонова-Овсеенко и И.А. Гороха совпали! Это Т.А. Строкач прибыл тогда с сообщением к Хрущеву.

Хрущев Никита Сергеевич (1894–1971), сов. гос. и парт. деятель, генерал-лейтенант (1943), член КПСС с 1918 г. Участник Гражданской войны. С 1931 г. на партийной работе в Москве, с 1935 г. первый секретарь МК и МГК ВКП (б), с января 1938 г. по март 1947 г. 1-й секретарь ЦК КП(б) Украины. В Великую Отечественную войну в 1941–44 гг. член военных советов Юго-запад., Сталингр., Юго-Восточ., Юж., Воронеж. и 1-го Укр. фронтов. В 1944–47 гг. пред. СНК (Сов. мин.) Украины. С дек. 1947 г. 1-й секретарь ЦК КП(б) Украины. С 1949 г. – секретарь ЦК и 1-й секретарь МК ВКП(б). С марта 1953 г. секретарь, а с сентября – 1-й секретарь ЦК КПСС, одновр. в 1958–64 гг. Пред. Сов. Мин. СССР. Чл. ЦК КПСС с 1934 г. Чл. Политбюро ЦК в 1939–52 (канд. с 1938 г.). Чл. Президиума ЦК КПСС с 1952 г. Освобожден пленумом ЦК КПСС (окт. 1964) от обязанностей 1-го секретаря ЦК КПСС и чл. Президиума ЦК КПСС.  В его деятельности имели место проявления субъективизма и волюнтаризма. [Военный энциклопедический словарь. М., 1983].

Как видим, Никита Сергеевич – продукт своего времени: он прошел все ступеньки служебной лестницы. Правда, ходили между нами остроты по поводу того, что до сих пор не могут найти той шахты, где он работал слесарем, или что искали и нашли первую учительницу Хрущева, которая учила его в с. Калиновка, или подсмеивались, что он был кавалеристом у Буденного, и т. д.
Хрущев брал власть с кровью: был арестован, а потом расстрелян Лаврентий Берия  и не только он один. Обвинили Берию в том, что он был иностранный агент (в чем я сомневаюсь), якобы, в молодости он примыкал к муссаватистам, обвиняли его в аморальном поведении и т.д. Тем не менее, его сын Серго продолжал работать над секретными темами, ему была доверена святая святых нашего государства, правда, фамилию ему тогда изменили.
Многих своих соратников Хрущев поснимал с должностей, объявив их антипартийщиками: Молотов В.М., Булганин Н., Каганович Л.М., Маленков Г.М., Шепилов и т. д. Общественность была недовольна тем, что его зять Аджубей («не имей 100 рублей, а женись, как Аджубей» – ходила такая шутка) много на себя берет. Его даже называли «министр без портфеля». Хотя был талантливый журналист. В 1963 г. отмечали 10-летие пребывания Хрущева у власти. Вышел кинофильм «Славное десятилетие». А через год в 1964 г. он был снят со всех должностей и отправлен в отставку.
Дважды мне довелось видеть его. Первый раз в 1954 г., когда он ездил в Китай по случаю пятилетия КНР. Во Владивостоке он остановился на крейсере «Калинин», выходил на нем в море, где крейсер выполнял артиллерийские стрельбы. Хрущева сопровождали во Владивостоке Булганин Н.А., Микоян А.И., главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов Н.Г., главнокомандующий войсками Дальнего Востока маршал Р.Я. Малиновский.
Какой-либо особой охраны мы не видели. Корабельные матросы вблизи видели Хрущева и всю его группу. Слышали их разговоры. Например, как Хрущев показал рукой на КДП (командно-дальномерный пост – авт.) и спросил у кого-то из своих:
– А это что за пушка?
Тогда А.И. Микоян слазил на КДП (высота порядка 40 м), рассказал своим, что это такое, и добавил:
– А ты, Никита Сергеевич, туда не залезешь!
Матросы слышали, как Хрущев называл Микояна «Стасиком», а «Стасику» тогда было 59 лет! После сталинского режима очень уж доступно. Про Микояна впоследствии тоже ходил каламбур: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича!». Хрущеву оставалось руководить страной еще целых 10 (!) лет, но он не верил в коммунизм, который строил! В то время появился еще один каламбур (а их во времена Хрущева было много – авт.): «Титан, тиран и два туриста!». Как вы поняли, говорилось о Ленине, Сталине, Хрущеве и Булганине.
Командовал крейсером «Калинин» в то время Казенный Б.В., которому Хрущев досрочно присвоил звание капитан 1 ранга. Да и по делам: корабль был отработан, чистый, ухожен, боеготов!
В октябре 1959 г. Хрущев снова был во Владивостоке. Я тогда был лейтенантом и служил на легком крейсере «Адмирал Лазарев». Хрущев выступил тогда на митинге, на стадионе «Авангард». На стадион прибыло много матросов (с нашего корабля 600 человек – авт.), стадион разбили на клетки матросскими рядами и шеренгами, куда по команде запускали жителей города.
– Заходит Ленинский район! – объявлял по трансляции кто-то из руководителей.
И Ленинский район, а точнее его жители заходили в отведенные им «клетки».
– Заходит Фрунзенский район! – И т. д.
Народ полез через изгородь со стороны улицы Ленинской (сейчас – Светланская). Лезли, гнули металлические поручни… И вдруг раздалась команда:
– Товарищи, переодетая милиция! А вы чего сидите?! – И большая группа «штатских» людей, сидящих на бугорке недалеко от трибуны, организованно встала.
Я был с матросами в первых клетках и хорошо видел главу государства, когда он прибыл туда вместе с 1-м секретарем Приморского краевого комитета партии В.Е. Чернышевым. Начался митинг по отработанной схеме: рабочий, студентка, интеллигент и т. д. С большой речью выступил Хрущев. Без «шпаргалок», от себя. Он тогда возвращался с сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Про Китай он, вздохнув, сказал:
– С Китаем у нас… хорошие отношения…
День был солнечный, удачный, золотая осень. Хрущев сказал:
– Вот я из Москвы вылетал, так было уже холодно, а у вас – вспотел! Надо вам отменить дальневосточные надбавки… 
В одном месте он задел Чернышева (а Чернышев был любимец приморцев):
– Еду я на машине, женщина «голосует». Посадили мы ее в машину. Спрашиваю: «Как у вас со снабжением?» – Она отвечает: «Вы приехали, так кое-что выкинули». Я вам выкину! – грозя в сторону Чернышева, прокричал Хрущев.
Кстати, только он улетел, как поднялся такой ураган, ливень, какого давно не было. Мы все жалели, что не застал этот ливень Хрущев. Он бы тогда об отмене дальневосточных льгот не говорил.
И на этот раз охраны особой не было. Хрущев спокойно разъезжал на открытой машине, в нее бросали цветы, люди приветствовали его, махали руками. Была, правда, задержка с въездом в город Владивосток, в районе ст. Океанская. Но тогда Владивосток был закрытым городом.
Был Хрущев на корабле, на эскадренном миноносце «Возбужденный». Потом этот корабль входил в состав бригады, которой мне довелось командовать. Командиром корабля был капитан 3 ранга Путинцев М.Г., небольшого роста офицер. Хрущев сказал ему:
– Командир! Ты такой же маленький, как и я!
На что Путинцев ответил:
– Что вы, Никита Сергеевич! Мне до вас расти да расти!
Командир был замечен и обласкан: его послали в академию без конкурса. Впоследствии стал адмиралом.
Много еще живых свидетелей и первого, и второго посещения Хрущевым Приморья. На крейсере «Калинин» служил тогда командиром башни дивизиона главного калибра старший лейтенант Охотников Г.И., на эскадренном миноносце «Возбужденный» – артиллерист Петух Н.А., механик Сырых Ю.В. У них сохранились фотографии пребывания главы государства на кораблях.
Когда эсминец проходил вдоль мыса Абрек, что в заливе Стрелок, то Чернышев В.Е. сказал:
– А здесь мы планируем развести виноградники, – чем вызвал удовлетворение Хрущева.
Были и негативные моменты: организация охоты Хрущева по почти ручным оленям на о. Аскольд, строительство «охотничьего» домика для него же и т. д. Но не в такой мере, как развернулись потом приближенные последующих руководителей страны. Достаточно сказать, что егерь Брежнева в мирное время был награжден несколькими орденами Боевого Красного Знамени.

Автор использовал материал Приморского государственного объединённого музея им. В.К. Арсеньева и книгу «Александр Фадеев и Дальний Восток». Владивосток: Изд-во «Красное Знамя», 1990.



Неоконченный портрет

Он вошел в нашу комнату и, хотя мне было всего 10 лет, я сразу понял, что это – зэк! Колонны зэков ежедневно проходили под конвоем вооруженных охранников, молодых, краснощеких парней с овчарками по улицам Находки. (Тогда Находка не имела статуса города, даже предварительно новый город планировали назвать в честь одного из ближайших соратников Сталина – Жданова. Но этого не случилось: название Находка сохранилось). На вид зэку было около 30 лет. Арестантская одежда не могла скрыть его интеллигентность. Это был зэк-художник. Вина его перед Родиной заключалась в том, что он  вернулся на родину… Со слов моего отца, после революции бабушка зэка эмигрировала во Францию и внука увезла с собой, где он окончил Академию художеств. Страстно хотел вернуться на родину, помнил Россию, сам на себе испытал ностальгию… А когда вернулся, то получил срок и – в ГУЛАГ. Это сейчас он известный художник: они оба с женой Людмилой Михайловной заслуженные художники Чувашской АССР, а тогда он был зэк, и с ним могли сделать все, что угодно… Это был Акцынов Аркадий Всеволодович.
Мы тогда жили в бухте Находка в Дальстроевских бараках: общая кухня, «… на 38 комнаток всего одна уборная…» (В. Высоцкий). У нас было две комнаты, одна из них проходная. Семья была большая: четверо детей, с нами жила наша двоюродная сестра Фрося.             В дальней комнате жил двоюродный брат отца Иван Храмцов, фронтовик, у него была открытая форма туберкулеза. Потом его определят в туберкулезный санаторий, под Владивостоком, где он умрет. Он очень хотел жить, был молод, бывший командир Красной Армии, пограничник.  Когда освободили от немецких оккупантов Брянщину и ему удалось отыскать своих родных, то он писал, что мог бы вылечиться, если бы было получше питание… Но откуда оно могло быть: мы жили на карточки отца-служащего, остальные все – иждивенцы. Он даже писал, что голодает… Фрося окончила школу, потом педучилище. Сейчас она – заслуженная учительница РСФСР.
Художник-зэк работал в проходной комнате: он заканчивал портрет моей младшей сестры Нины. Нине было семь лет, ростиком она была маленькая, и все любовно звали её Ниночка. Она участвовала в художественной самодеятельности, вместе со старшими сестрами бегала в клуб на репетиции, там ее и заметил художник А. Акцынов и начал писать с нее портрет. Правда, не закончил, т. к. мы срочно уезжали: отца назначили директором Сантахезского рисосовхоза Приморского  края. Предыдущее руководство совхоза было осуждено за махинации. Вот поэтому он и пришел к нам домой. Благо было близко: клуб Дальстроя, где А. Акцынов работал тогда по художественному оформлению торговых судов, занятых на международных рейсах, был над бухтой на одном уровне с управлением Дальстроя, а мы жили чуть ниже управления. Потом и управление, и клуб снесет взрывной волной от взрыва парохода «Дальстрой», одноименного с этой страшной организацией, груженного аммоналом. Были слухи, что подорвали его власовцы. Капитан парохода В. Банкович также погиб при взрыве. Капитан мне запомнился тем, что у него была авторучка с золотым пером – новинка и редкость по тем временам.
Ниночка танцевала танец «Татарочка» – это был ее коронный номер, почти всегда он проходил «на бис», тем более что ведущий перед выступлением объявлял:
– А сейчас выступит наша самая «большая» артистка Ниночка Храмцова! Танец  «Татарочка»! – Зрители встречали аплодисментами.
Но мне больше нравились ее другие выступления – в магазине, который располагался под нашей квартирой на первом этаже. Ниночка приходила туда и пела продавцам фронтовые песни: «Синенький скромный платочек», «На позицию девушка провожала бойца» и т. д. Продавщицы поплачут (шла война, и у всех кто-то был на фронте), а потом угостят Ниночку конфетами-подушечками, и она обязательно поделится со мной.
Однажды после очередного «концерта» в магазине продавцы сказали:
– Ниночка, привезли в магазин шубки, как раз на тебя.
– А можно нам купить? – спросила Ниночка.
– Нет, Ниночка, нельзя: нужно разрешение Никишова.
Никишов – начальник Дальстроя. По тем временам это был «бог, царь и герой». Хотел – казнил, хотел – миловал.
Ниночку все знали, как «звезду» сцены, поэтому она свободно прошла через вахту в управление Дальстроя… Грозный начальник Дальстроя проводил совещание, на котором присутствовал и мой отец. Вдруг тихонько открылась дверь и… в кабинет начальника вошла Ниночка. Представляю, какие чувства испытал в этот момент мой отец, прошедший ГУЛАГ и не так давно сам бывший зэком: одно слово Никишова – и он снова мог очутиться за колючей проволокой.
– Тебе что нужно, девочка? – удивленно спросил Никишов.
– Мне нужен дядя Никишов…
– Никишов – это я! – ответил тот.
– Вы понимаете, я – артистка, выступаю в самодеятельности, – начала Ниночка, – и вот в магазин привезли шубки, а моя уже старая, износилась…
– Так тебе нужно шубку?
– Да, – промолвила с надеждой Ниночка.
Никишов взял чистый лист бумаги, ручку и спросил:
– Как тебя звать?
– Ниночка Храмцова, – пролепетала та.
Потом он быстро что-то написал, расписался и сказал:
– Можешь получить себе шубку! 
Все присутствовавшие облегченно вздохнули: гроза миновала, и вслед за Никишовым почтительно заулыбались. Ниночка получила шубку, правда, наша мама, как и положено, заплатила за нее полную стоимость.
Вот такой случай произошел у Ниночки с Никишовым. О нем были разные слухи. Трудное и сложное было время. Вот один из примеров, описанный в газете «Боевая вахта» от 21 августа 1990 г. Пишет бывший заключенный матери: «Я освободился, но, хоть ты и старенькая у меня, приехать не могу. Есть такой начальник, Никишов, так вот он не отпускает». Кто-то, видимо, научил мать, и она написала Никишову: «Никишов, отпустите моего сына, а то я буду жаловаться в сельсовет». Начальник Дальстроя наложил резолюцию: «Она верит в советскую власть, отпустите его домой».
Никишова я видел несколько раз. Один раз близко и даже разговаривал с ним. Однажды мы с отцом пошли в баню. Она располагалась ниже нашего дома в районе кочегарки. Мне помнится, что там были душевые номера. Когда мы пришли, то вахтенный, видимо, из числа зэков, нас туда не пустил: в бане мылся начальник Дальстроя. Может быть, из-за моего присутствия, а может быть, из-за того что отец был уже назначен решением бюро райкома ВКП(б) на другую работу и выходил из системы НКВД, он выразил свое возмущение:
– А если товарищ Сталин пойдет в баню, так что в Москве все бани закроются?!
Вахтенный банщик что-то, оправдываясь, бормотал, но пускать не хотел. Мне было жаль того банщика: он ведь лицо подневольное. Но в это время из одной из кабин вышел Никишов, он сказал что-то отцу и потом заговорил со мной. Что он спросил у меня,  я не помню: настолько был шокирован этой встречей…
Зэк Акцынов был немногословен. Он заканчивал портрет, но не успевал, он даже к нам домой пришел из-за этого. Я толкался здесь же в комнате и слышал все, что он говорил.
– Ниночка, я немного не успеваю закончить портрет…
– Дядя Аркадий, но вы не забудьте нарисовать родинки…
– Хорошо, Ниночка, не забуду, – чуть улыбнувшись, ответил тот.
У Ниночки на верхней губе были две маленькие родинки и, если всмотреться в фоторепродукцию этого портрета, их видно.
Я был подвижный, шумливый, как и все мальчишки моего возраста, но тут старался не шуметь, чтобы не мешать художнику. Я часто посматривал на него: он напоминал того зэка, которого мы с товарищем не выдали…
Большая группа зэков работала тогда на каменном карьере. Сейчас там проходит железная дорога, а тогда это был обрывистый берег, заросший кустарником. Он спускался прямо к бухте. Мы с товарищем после школы лазили там. Дело было к вечеру. Вот охрана подала команду, и зэки, уложив кирки, тачки, лопаты, стянулись в колонну и начали движение по направлению к лагерю. Чем дальше они отходили, тем более четкую форму принимала колонна. По краям шли охранники, вооруженные автоматами ППШ. Мы с приятелем, прыгая с камня на камень, что было небезопасно, спустились в карьер.    И вдруг за одним из больших камней,  мы увидели человека, который лежал и прижимался к этому камню. Услышав шум гальки, которая осыпалась под нашими ногами, и увидев нас, он сел, испуганно озираясь по сторонам. Мой товарищ был шустрый, хулиганистый мальчишка, немного постарше меня.
– Что, сбежал? – как-то обыденно спросил он.
– Да… – неуверенно и обречено ответил зэк. Потом он разобрался, что перед ним дети и сам начал задавать вопросы.
– У тебя где отец работает? – спросил он моего товарища. Тот ответил. – А у тебя? – спросил он меня.
– Да ты не бойся, мы тебя не выдадим… – сразу нашелся мой товарищ.
Зэк натянуто улыбнулся и что-то еще спросил нас. Хочется верить, что ему удалось тогда сохранить свою жизнь…
Трагично сложилась судьба у рабочего магазина, зэка Юры. Магазин был под нашей квартирой, на 1 этаже. Юру я видел каждый день в окно, когда он подметал около магазина. Однажды он только подмел, а я сбросил в форточку несколько листов бумаги, вырвав их из какого-то журнала. Юра вышел во двор, удивленно собрал выброшенные мною листы. А я снова выбросил. Тогда он отругал меня: ему нетрудно было догадаться, кто это сделал. Юра был молодой, рыжеватый, склонный к полноте.
Однажды в магазин привезли продукты и среди них большую деревянную бочку вина. К самому магазину машина подъехать не могла: было мало места. Продукты снесли по лестнице, которая спускалась сверху, прямо к дверям магазина. Осталась одна бочка с вином. Она была большая, тяжелая, порядка двухсот литров. Откуда-то появились люди, но это были не зэки, а, скорее всего, охрана, точнее, упитанные НКВД-шники, одетые в полувоенную смешанную форму одежды. Запомнились почему-то хромовые сапоги. У некоторых из них в руках были ведра, а у некоторых ведра были припрятаны здесь же, невдалеке. Бочку начали спускать: одна ступенька, вторая… Потом она почему-то соскочила с лестницы и, все набирая скорость, понеслась вниз. Вот она сильно стукнулась о дом, из щелей потекло красное вино. «Помощники» тут же схватили ведра и подставили их под эти красные струи, отталкивая друг друга. Я смотрел в окно и все хорошо видел. Кто-то из НКВД-шников начал ругать Юру, почему-то не завмага, а его. Юра не знал, что сказать. Я видел его красное лицо и большие, полные ужаса, глаза. НКВД-шник толкнул Юру, тот отступил шага на два. Тут подключился еще один и тоже ударил Юру, потом еще и еще… Никто за него не заступился: ни работники магазина, ни тем более «грузчики». НКВД-шники шли за ним по пятам, никого не боясь. Они даже не обращали на нас внимания, хотя нас, мальчишек, собралось много, и мы держались невдалеке. Юра, убегая, спустился по тропке вниз к бухте, ниже клуба. Палачи – за ним. Иногда кто-то из них догонял его и бил… Потом он уже не убегал. Они сами его подталкивали, подальше от людей. И все били, били…
Утром мы, пацаны, снова пробежали на то место. Юра лежал на берегу, наполовину в воде. Он был мертв. Как в песне: «…и родные не узнают, где могилка моя…».
Я помню врача Голубева, молодого, красивого, бледного зэка. Видимо, был талантливый врач. Жители поселка говорили про него:
 – Это не врач, это – Бог!
В пионерском лагере, где мне довелось быть один раз, это был энергичный, аккуратный, вежливый человек. Звали его Валентин Лукич.
– Где вы такого нашли? – восхищались родители.
Его судьба мне не известна.
Со многими зэками мне довелось встречаться и разговаривать. Мы, мальчишки, с ними быстро сходились. Только один из них, среднеазиатской национальности, был осужден за убийство жены на почве ревности, а все остальные – по статье 58 (политическая). Они даже влияли на нас в лучшую сторону. Помню, зэки переносили из одного помещения в другое целую кипу канцелярских чистых бланков журналов. Мы – тут как тут, схватили несколько журналов и – наутек.
– Стой! – сказал зэк, – положи на место! – И, когда мы их положили на место, сказал: – Зачем вы их взяли?
– Нам нужно, – оправдывались мы.
– Нельзя брать без разрешения! Мне хлеб нужен, но я ведь не ворую, – наставительно закончил он.
А в другой раз мы с мальчишками поставили пустые бутылки и начали бросать в них камнями, стараясь попасть и разбить. Неожиданно с нами заговорил один из зэков, который работал невдалеке:
– Вы бутылку можете сделать?
– Нет, – ожидая что-то интересное, в один голос ответили мы.
– Так зачем же бьете?
Нам нечего было сказать, но слова этого зэка я запомнил навсегда.
Чтобы не идеализировать зэков, хочется сказать, что были и случаи воровства с их стороны: таскали картошку из ящиков, что стояли у нас по коридорам и т. д. Но что это за кражи по сравнению с теми, которые делало наше высшее руководство?..
Народ следил за событиями на фронтах. Каждый день шли похоронки. Ходили всякие слухи: об окончании войны, об открытии второго фронта. Помню, мне довелось быть на торжественном собрании 7 ноября 1943 г., которое проходило в клубе Дальстроя. Вдруг, во время доклада, с шумом открылась дверь, вбежал мужчина и громко, на весь зал, прокричал:
– Киев взят! – а потом уже, пробираясь к президиуму, объяснял, что об этом только что объявили по радио. Какой восторг и овации вызвало это объявление. Фамилия этого человека – Журавлев. Он был очень высокого роста, заметный, наверное, поэтому я его и запомнил.
Было и другое, очень важное событие, которое Москва держала на контроле: прибытие в Магадан вице-президента или госсекретаря США. Взрослые рассказывали, что была дана команда: неделю мыть золото на драгах Колымы, но его не выбирать. Когда прибыл вице-президент США на драгу и посмотрел, то сразу задал вопрос:
– Когда мыли золото?
– Сегодня! – был ответ.
И так отвечали на всех драгах, где он был. После этого он, якобы, дал своему президенту телеграмму, смысл которой сводился к тому, что Советский Союз может не только рассчитаться за ленд-лиз, но может купить всю Америку. После этого и начали США оказывать нам помощь. Правда или нет, но рассказывали, что когда прибыл пароход с копченостями, то чтобы их не растащили, отобрали зэков, которым коран запрещал есть свинину. Не знаю результатов выгрузки, но руководство гордилось своей выдумкой. Сейчас я думаю, что голодных зэков остановил от растаскивания страх перед автоматом, а не Коран…
Художник А. Акцынов попрощался с нами, на память о нем остался неоконченный портрет Нины, на обороте которого он расписался. Мы уезжали в село Сантахезу, Спасского района, Приморского края. Отца бросали с места на место. Трудное и сложное было время, как и вся история нашей страны. Этот период еще будет изучаться. Люди искренне верили в светлое будущее. Потом был Спасск. А в 1955 г. отца опять бросили в числе 30-тысячников в колхоз. И всегда портрет Нины висел у нас на стене, на почетном месте. Сейчас он у Нины. Просят его сдать  в краеведческий музей им. В.К. Арсеньева, чтобы вывесить для всеобщего обозрения в зале «Жертвы сталинизма». Наверное, Нина сдаст его.
С Аркадием Всеволодовичем Акцыновым мы больше не встречались, но часто вспоминали его, и поводом почти всегда служил этот портрет. По прошествии почти 50 лет имя его встретилось в очерке Валентины Ивановой «Творить добро», напечатанном в еженедельнике «Семья», и навеяло вот такие воспоминания.
А вот что пишет один из героев рассказа: «И надо же было именно в эти юбилейные дни получить совершенно неожиданный сюрприз с самого края нашей земли, из Владивостока, большое-пребольшое письмо и фоторепродукцию с портрета, чем-то смутно знакомого. Со снимка озорно улыбалась большеглазая девочка с милыми родинками на верхней губе. Так это же я сам писал этот портрет полвека назад, когда отбывал свой горький срок на Дальнем Востоке! В Находке подружились мы тогда с освобожденным недавно политзаключенным П.М. Храмцовым, отцом девочки. Семилетняя Ниночка была здесь известной «артисткой», часто выступала в местном клубе, и после одного из таких концертов и начал я писать ее портрет.
– Только обязательно мои родинки нарисуйте, – просила девчушка.
Шли годы. Нина выросла, с серебряной медалью закончила школу, потом – университет, стала педагогом. И, оказывается, все это время, глядя на портрет, висевший в доме и ставший их семейным талисманом, добрым словом вспоминали Храмцовы меня, его автора, хотя о нашей с Людмилой судьбе ничего не знали с той далекой поры.             И вдруг на глаза Нининого брата, капитана первого ранга запаса Михаила Храмцова, попался еженедельник «Семья», где как-то был напечатан большой очерк о нас. И тут же полетела к нам на Волгу фоторепродукция с того давнего портрета, ставшего символом доброй людской памяти, пронесенной через десятилетия»12 .
Автор переписывался с Людмилой Михайловной и Аркадием Всеволодовичем вплоть до их ухода из жизни. А их письма и книгу с дарственной надписью «По стерне босиком» сдал в музей им. В.К. Арсеньева.



Встреча с Капицей

В партийной жизни проходила важная кампания: обмен партийных документов. Нужно было сфотографироваться и сдать свою фотографию в политотдел бригады. Причем, не везде можно было фотографироваться для этой цели, а только там, где была особая бумага.  Я тогда был командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый». Зашел в фотографию, что напротив Президиума Дальневосточного филиала Академии наук. Стал в очередь. Стою. Смотрю, заходит мужчина, крепкого телосложения, точнее – крупный мужчина, большой такой: Капица Андрей Петрович, член-корреспондент АН СССР. Участник четырех антарктических экспедиций, руководитель геофизических экспедиций АН в Восточную Африку. Лауреат Государственной премии СССР, сын прославленного П.Л. Капицы.
Поздоровался он со всеми. Стоит вместе с нами в очереди.
– Проходите без очереди, – обратился я к нему.
– Спасибо… Я постою, – ответил он.
– Вы же занятой человек…
– Спасибо, – сказал он, но идти вне очереди отказался.
Так получилось, что мы с ним стояли рядом и все время перебрасывались словами. То про обмен партийных документов, то про очередь в фотографии, то про общих знакомых: академик ВАСХНИЛ Борис Александрович Неунылов в свое время был главным агрономом Сантахезского рисосовхоза, где мой отец в 1945–1947 гг. был директором. Я хорошо знал Неунылова Б.А., как знают друг друга жители небольшого поселка. И жену его знал, и детей. И шутили над ним, когда он ходил в шляпе и… босиком.
Это его сын, Юрий Борисович, 10 мая 1972 г., будучи начальником радиостанции теплохода «Гриша Акопян», сообщил о бомбардировке их судна, стоявшего под погрузкой во вьетнамском порту Камфа: «Всем, кто меня слышит, передайте Владивостоку: теплоход «Гриша Акопян» подвергается бомбардировке в порту Камфа. На судне сильные повреждения. Повреждён правый борт, пожар. Перебиты пожарные магистрали, капитан ранен, снова бомбят. (Эта фраза повторялась несколько раз). Горит радиорубка, вынужден покинуть помещение».13 
Я помню рассказы отца, как его предупреждали компетентные органы, что Неунылов компрометирует советских руководителей. Обувь, одежду раньше выдавали по ордерам (в годы войны и некоторое время после войны), так Бориса Александровича прилично одели. Но «компетентные» органы и тут нашли зацепку: что, мол, он не стрижен. Отец по-дружески сказал Неунылову:
– Поедешь в Спасск (Сантахезский рисосовхоз – в 20 км от Спасска), так подстригись!
На что главный агроном ответил:
– Что, я в очереди буду стоять?!
Отец звонил по телефону в Спасск:
– Приедет мой главный агроном Неунылов, прошу вас подстричь его без очереди.
Невероятно, но это факт. А ведь у Неунылова и времени не было. Мы, дети 10–11 лет, муссировали эти факты, рассказывали друг другу, что было, а чего не было. Дети бывают, оказывается, жестокие, особенно в стае. Моя мама через много лет сказала:
– Жил человек в селе, рис выращивал, босиком ходил по грязи. Людей кормил. –Хорошо высказывалась, тактично.
Зато в 1945 г., когда мужчины были на фронте, в армии, был выращен небывалый урожай риса. Не сам по себе вырос… А была целая система полива риса (он растет в воде, в специальных чеках, на делянках, уровень воды регулируют поливальщики и т.д.). Здесь большая роль и заслуга главного агронома. Отец ездил в Спасск  к командующему армией генерал-полковнику Захватаеву, и тот принял его, выделил 6 тракторов и 12 трактористов на уборку урожая с одним условием: тракторам работать круглые сутки.
И об этом мы перекинулись с Капицей. Я вспомнил разговоры, а точнее, пересуды о том, что Капица А.П. здесь, в Приморье, долго не задержится, что ему нужно обозначиться здесь, на этой должности, а потом он уедет: вернется в Москву. Спросил его:
– Вы к нам сюда надолго?
– Ну, как… Навсегда, – ответил он.
– А то народ говорит, что вы обозначитесь здесь… – и я высказал ему мнение «народа».
В разговоре он сказал, что родился в Кембридже, где его отец был в научной командировке. Спросил я и про здоровье его отца, получил ответ – хорошее. Разговаривали до тех пор, пока кто-то из нас не вошел в зал фотографии.
«Народ» оказался прав: через какое-то время А. Капица убыл в Москву. Ч. т. д. – что и требовалось доказать. Так мы писали в школе, на уроках математики.

Золотые шары

Приморье, г. Артем, с. Суражевка – в 2005 г. исполнилось 50 лет, как сюда переехали мои родители. Мой отец добровольно прибыл сюда из г. Спасск-Дальний, с должности председателя Спасского горисполкома. В с. Суражевка, тогда еще Шкотовского района, был колхоз «Гнездо партизан». Вот моего отца Храмцова Петра Михайловича избрали там председателем колхоза. Электричества в селе не было, хотя до Артемгрэсса – 5 км. Радио не было. В течение года все это было сделано. Мало того, построили клуб, контору, баню, детский сад, несколько жилых домов... В селе была больница, библиотека, начальная школа. Был фельдшер. Был врач-ветеринар. Молочно-товарная ферма. Свиноферма. Лошади. Овцы. Куры, гуси. Две пасеки и т.д. Сначала было слабое хозяйство, а потом подтянулись...
Колхозники жили трудно. Тяжело. После армии или учебы молодежь в колхоз не возвращалась... В селе оставались старики, которые, естественно, вымирали. Избы опустели. Какие-то избы заколотили, а некоторые использовали, как дачи: летом садили огороды, а на зиму – закрывали. Но для жулика, вора, бездельника, бомжа замок на двери – не помеха. Дома вскрывали, грабили, все ломали, воровали. И на них, на этих жуликов, не было никакой управы.
Летом, независимо от того, стоит дом или его уже сожгли или растащили по бревнышку, вырастали многолетние цветы: золотые шары. Эти пышные, высокие желтые цветы, как бы спрашивали: «Где вы, мои хозяева? Когда же вы вернетесь к нам?» – а ответа не было.
Старожилы села были переселенцами с Брянщины, с Черниговщины. Некоторые были из района г. Сураж, по нему и название селу дали: Суражевка.
Во время Гражданской войны, в районе колодца, что был между домами № 2 и № 4, в бою были убиты 2 молодых партизана. В честь их улицу назвали – Партизанская. А образовавшийся колхоз назвали «Гнездо партизан». Эти два партизана-парнишки похоронены на сельском кладбище. Им был поставлен памятник, за которым ухаживали местные школьники. Потом, когда колхоз прикрыли и с. Суражевка перевели из Шкотовского района в г. Артем, название «Гнездо партизан» исчезло, а улицу Партизанскую переименовали в Кубанскую.
В доме № 1 по этой улице жили Корявченко. Его звали Осип, ее – Наталья. У них были дети: Володя и Тамара. У Осипа был родной брат Архип. Когда была мобилизация, то Осипа призвали на службу к Колчаку. Кем он служил, трудно сказать за давностью лет. Говорили, что был он там кашеваром и якобы вскорости сбежал оттуда. Но, тем не менее, кличка «колчаковец» так за ним и осталась. А Архип служил в партизанском отряде Г. Шевченко.
Однажды мы с женой, еще молодые, вместе с Осипом шли пешком из Артемгрэса в Суражевку. Осип был уже в возрасте. Ходил с палочкой, а потом – с двумя палочками. Тем не менее, он нес на спине рюкзак с хлебом. Несколько булок. Рассказал он нам, почему переселенцы выбрали место для Суражевки именно здесь.
С его слов: к месту будущего села была дорога. Дальше – лес. На месте их отцовского дома они повалили лес, из которого и построили дом. В низине были луга. Там они косили сено. Теперешний ручей раньше был, как небольшая речка, в которой водилась рыба. Автор застал то время, когда в ручье еще водилась рыба. Правда, мелкая, но ее было много.
В сталинские времена от колхозных усадеб отрезали землю. И колхозники были вынуждены ходить в лес, корчевать землю и сажать там картошку. Осип, уже больной, тоже ходил в лес, корчевал его и сажал свой второй «подпольный» огород. А возле дома свой огород зарастал бурьяном...
Осип роста был небольшого. На фоне него Наталья выглядела крупной, рыхлой женщиной. Их сын, Володя, рано ушел из жизни. Осталась в селе дочь Тамара.
 
В доме № 2 жили Зайцевы: Андрей Осипович и Прасковья Степановна. У них было много детей: 8 дочерей и 3 сына. Сын Михаил погиб на войне. Николай – средний сын. Василий – младший, муж моей сестры Нины Петровны. Сам Андрей Осипович, как его звали дед Заяц, воевал в Первую мировую войну. Был награжден Георгиевским крестом. Гуляка. Любил выпить. Бабушка Зайцева рассказывала:
– Рожала я Марию (Полину и т.д.), а дед на гулянке был... – и так почти всегда.
Раньше дед Заяц работал на шахте, где произошел взрыв. Его задело взрывной волной, и он навсегда потерял слух. Так его и звали: Андрей-глухой...
А если спрашивали про его детей: – Это какой Василий? – Отвечали: – Да Андрея-глухого...
Мы уже помним Андрея Осиповича пожилого, в возрасте. Помню, как он приходил в магазин и, если там была очередь, говорил:
– 70 лет  – очереди нет! – И покупал без очереди.
А когда его угостят рюмкой, говорил:
– Спасибо всем правителям нашим!
По ягоды, по землянику, Зайцевы ходили всей семьей. Дед брал всех детей. Водил их с поляны на поляну и перед переходом на очередную поляну, проверял, кто сколько собрал ягод: у кого мало, тому – подзатыльник.
Однажды его дети были в лесу одни. К ним подошел страшный и заросший мужик, сын суражевского жителя Буренка. Оба его сына были дезертирами.
– А вы чьи будете? – спросил он.
– Зайцевы.
– Это Андрея Зайцева что ли? – уточнил дезертир.
– Да…
– Ну, ладно... идите... про меня не говорите...
Дети испугались и помчались домой.
Впоследствии дети Зайцевых поразъехались, дом продали Анатолию Чуйкину, бывшему ветеринару. Дом разобрали, а усадьба осталась за ним. Отец дезертиров Буренок был зажиточный мужик.          У него было несколько домов № 4, № 5 (где жила бабка Соломониха), № 6 (впоследствии наш дом). Как говорил житель с. Суражевка Водолеев Павел Петрович:
– Буренок баб любил, – для них он и строил эти дома.
Одну из своих очередных жен он ударил палкой по голове и убил ее. Пришел к ее дочери и сказал:
– Твоя мать умерла... Споткнулась, упала... и умерла.
Ну и похоронили ее чуть ли не в тот же день. Бабы видели на голове у нее ушиб. А отчего он? То ли упала и ударилась, то ли палкой по голове стукнули – никто этого не проверял. Да и проверять было некому.
В доме № 4 жили Ольга и Иван Ильченко. Они были бездетные. Однажды пьяный Иван гонял Ольгу. Бежит он по дороге. Потный, пьяный с ружьем. Было лето. Жара. Встретил кого-то на дороге и непонимающе уставился на того. Прохожий говорит:
– Что, Иван, жарко?
– Жарко... – ответил Иван.
Так этот эпизод передавался из уст в уста, как анекдот.
Впоследствии Ильченко уехали на Украину. В их доме поселилась пьющая семья Шкуратов. Дом сожгли по пьянке. Колодец, что был рядом, пришел в запустение, обрушился, и его занесло песком, илом... А при колхозе колодцы чистили. Даже поставили цементные кольца, которые кое-где стоят до сих пор.

Соломониха жила в 5-ом доме. Тоже была какая-то связь с Буренком. Жила одна. Была разбитная. С моей матерью по-соседски поддерживала хорошие отношения. Приезжали к ней изредка взрослые внуки: Саша и Ольга. Потом на месте ее дома бригада шабашников поставила новый дом, куда въехал Антон Герасимович Макашев с семьей.
Макашов А.Г. был фронтовик, участник Великой Отечественной войны. Рассказывал, что в годы войны служил в охране у Чернышева Василия Ефимовича, бывшего командира партизанского отряда на Брянщине и в Белоруссии, Героя Советского Союза. На Брянщине, после войны, два его сына подорвались на снаряде. После чего его перевели в Калининградскую область. Там его избрали 1-м секретарем обкома КПСС. В Калининграде у Чернышева умерла жена, и его перевели в Приморье, где он был избран 1-м секретарем крайкома КПСС. Чернышев Василий Ефимович был любимцем народа. Герой Советского Союза, генерал-майор, депутат Верховного Совета СССР... С этой должности по состоянию здоровья, он был переведен, в комитет партийного контроля при ЦК КПСС, в Москву, где и умер в 1969 г.
Макашов А.Г. работал бригадиром овощеводов, потом стал управляющим отделения Артемовского совхоза, куда после распада колхоза переподчинили Суражевку. Потом Макашов А.Г, был переведен на Надеждинскую птицефабрику, где заработал золотую медаль ВДНХ.
У него с женой было трое детей: сын Виктор, который жил на Сахалине, дочери: Светлана, которая работала на рыболовецких судах, потом во Владивостоке, где жила и работала младшая дочь Лариса. Лариса была одноклассницей моего брата Алексея. Она выучилась на бухгалтера. И Лариса, и Алексей своих семей не создали: были одинокими.
Жена Антона Герасимовича, Мария Ивановна, работала продавцом в магазине. Когда они ссорились, то говорила:
– Да я сама проживу... без него... Я работаю... Я на себя заработаю.
На что моя мама говорила:
– Знаешь, что, Ивановна: как только Антон Герасимович уйдет с работы, то тебя на завтра же уберут с магазина...
Но они были хорошими соседями.

Сын Андрея Зайцева Николай был призван в армию. У него в Суражевке осталась невеста. Когда Николай вернулся из армии домой, то ему родные и знакомые сказали, что его невеста в положении, что она вела «веселый» образ жизни. Вечером Николай пошел в клуб на танцы. А когда вернулся после танцев домой, сказал своей матери:
– Наверное, наговаривают на нее, она так отплясывала…
А ночью его «невеста» родила... Это Николая травмировало. Морально.

В доме № 8 жил Голик Федор Трофимович. У него была большая семья. С ними жила его сестра-одиночка Марья. Голик был охотником и пасечником. Стрелял коз, фазанов, рябчиков, ловил ловушками хорьков. Добывал енотов и барсуков. Когда наша семья жила в Суражевке, примерно в 1962 г., убил на пасеке, что стояла в районе дома № 1, медведицу. Утром он пришел на пасеку, а один улей раскурочен медведем. На второй день – второй улей раскурочен. Тогда Голик поставил самострел: зарядил ружье жиканом (пулей – авт.) с усиленным зарядом. Протянул шнур поперек следа медведя. Закрепил шнур за спусковой крючок ружья. Ружье закрепил. Т.е. сделал все, как надо. Я же говорил, что кроме пасечника он был еще и охотником.
На ночь Голик залез на крышу омшанника (дом, куда на зиму ставят ульи с пчелосемьями). Сидит он на крыше. Все тихо. Час ночи. Два. Где-то в 4–5 часов утра: ба-бах! Выстрел! Что-то шевелится черное в траве. Голик боится спускаться с крыши: он знает, как страшен раненый зверь. Подождал, пока рассвело. Смотрит: лежит в траве медведь! Ну, слава богу, не человек! А ведь и такое могло быть. Взял длинный шест, потолкал тело медведя – не реагирует.
Это оказалась худая-худая медведица. Предполагали, что тогда в Китае был неурожай. Почти бедствие. Вот зверь и перешел с Китая к нам. Много тогда перешло медведей, кабанов и другого зверя. Содрал он с медведя шкуру. Мясом угостил всех желающих. Некоторые брезговали есть, а рубили мясо на куски, варили и кормили свиней.
– Когда Голик шкуру содрал с нее (с медведицы – авт.), ну, как человек, – говорили соседи.
– Мы его раньше в учет не брали: молодой был... Не считались с ним… Это он сейчас стал умным... – говорил в адрес Голика сосед по их «углу» Осип Корявченко, бывший «колчаковец».
Голик же и выследил дезертиров Буренков. Не знаю, сколько было сыновей у Буренка, но двое из них были дезертирами. Когда их призвали в армию, на фронт, то они сбежали, укрылись в лесу, недалеко от Суражевки, в стороне маяка (есть такой знак на самой высокой сопке в том районе). Дезертиры построили себе землянку, типа схрона. Там у них была печь с особым дымоходом: дыма не было видно. Ходили они след в след. И зимой, и летом. Чтобы пойти в село, они сначала долго шли в противоположную от села сторону, потом делали поворот и – след в след – шли в село, к отцу за продуктами. Их не могли найти и поймать.
– Я бы их не стал искать, – говорил автору Голик, – кабы они у меня не украли поросную свинью. А когда украли, я их выследил и заявил властям. Их арестовали и осудили.
Не знаю, какой они получили срок, но после войны они освободились, прибыли в Суражевку...
– Наденут кожаные куртки и ходят по дороге мимо дома Голика туда-сюда. А Федька (так его звали по-деревенски – авт.) сидит дома, дрожит, боится, – говорил Павел Водолеев, в те годы – молодой парнишка (впоследствии поступил в ТОВВМУ им. С.О. Макарова, служил на кораблях и в штабе ТОФ, капитан 1 ранга в отставке).
Были слухи, что отец дезертиров имел золото и откупил их. А то бы дали больше: дезертирство в военное время и грабеж местного населения. Потом один из этих сыновей-дезертиров приходил к нам в дом (оставшийся очередной «жене» Буренка, которая одна доживала свой век в этом огромном доме, с русской печью, с двумя входами, с 8 окнами), но разговора у дезертира с моей матерью не получилось. Он сказал что-то типа:
– Это был наш дом.
А моя мать ответила:
– Не знаю.
Буренкова бабка умерла, а жилец второй половины дома, бухгалтер колхоза «Гнездо партизан» Александр Ким перешел жить к своей русской жене Кате. Потом он уехал жить в другой район края, тоже в колхоз. У него было два сына: Володя и Даниил. Володя остался в Суражевке. А с домом было так: когда моего отца, в числе 30-тысячников направили в колхоз, то колхозники выделили ему этот дом. Потом, в связи с «разгоном» колхоза, отец выкупил этот дом. После смерти отца дом остался за матерью, Ефросиньей Григорьевной, потом за моим младшим братом Алексеем, а после его смерти дом перешел, со всеобщего согласия, к моей младшей сестре Татьяне Фроловой.
У Голиков было много детей. Все разъехались. Уже и постарели, а кое-кто и ушел из жизни. Летом в их доме живет, как на даче, их дочь Елена Федоровна. Занимается на родительской усадьбе огородом. Соседи они были хорошие, с моими родителями дружили. Федор Трофимович говорил моей матери:
– Ты, Григорьевна, одна на весь Союз! (Имел в виду – СССР).
А моему отцу говорил:
– Если бы не Григорьевна, ты бы, Петр Михайлович, пропал!
Ну, что ж, со стороны видней.
Когда Голик слег в больницу, то мой отец навешал его. Федор Трофимович сказал тогда:
– Сначала вон тот умрет, – и он показал на одного больного, лежащего в палате, – а потом – я.
На что мой отец сказал:
– Что ты, Федор Трофимович, мы с тобой еще на охоту походим, хорьков ловить будем.
– Это ты, друг мой,  уже без меня будешь ловить... – Так оно и случилось.
А что касается хорьков, так Голик сдавал пушнину в приемные пункты «Заготпушнина». А мы отдавали ему шкурку зайца, нескольких хорьков, которых я подстрелил, будучи в отпуске, в деревне.
Дом № 10 построили уже при нас. В нем жил Погреб Борис Самойлович с семьей. Он сменил моего отца на должности управляющего отделением Артемовского совхоза. Когда в Суражевке колхоз прикрыли, и она влилась в Артемовский совхоз, то приехал директор этого совхоза Приставка и приказал моему отцу всю колхозную технику перевести в 5-ю категорию, т.е. в металлом. Отец отказался: колхозники трудились, работали, подтянув пояса, купили новую технику (это была колхозная собственность – авт.), жили с надеждой на лучшее будущее... И, видимо, была установка сверху: ограбить колхозников! Иначе эту историю по-другому не назовешь.
– Обойдемся без тебя! – сказал Приставка.
И отца, как-то по-хитрому, сняли с должности: предоставили отпуск с последующим назначением на другую работу... Правда, потом, когда мой отец уходил на пенсию, то Приставка приезжал на проводы отца, принял участие в торжествах и в застолье. А потом мой отец был на проводах на пенсию Приставки. Оба эти события зафиксированы на фотографиях...
– Если бы не эта политика, то мы бы с ним были друзьями... – сказал как-то отец.
Погреб Борис Самойлович учился заочно в Уссурийском сельхоз институте. Отец, когда тот уезжал на сессию, оставался за него.
– Не хотел я ехать в Суражевку, – говорил Погреб, – это меня сестра сюда определила.
Его сестра работала в краевом управлении сельского хозяйства. Работал Погреб Б.С. хорошо. Народ его уважал. Жена его Галя была приветливая и гостеприимная женщина. У них было двое детей: мальчик и девочка. Сына звали Владимир. Он стал водителем. Методы работы у Погреба были демократичные. Иногда выражался неординарно:
– Вы – как... жиды! – в сердцах сказал он как-то рабочим. И тем это понравилось. (Погреб Б.С. по национальности был еврей – авт.).
С моими родителями Погребы дружили. Часто отмечали вместе праздники. Я тоже был у них в гостях. Потом Погреба перевели директором Уссурийской птицефабрики. Фабрику он создавал с нуля. Строили ее немцы. Моя жена, Алла Трофимовна, работая в краеведческом музее им. Арсеньева, ездила на Уссурийскую птицефабрику, общалась с Погребом и даже привезла оттуда какие-то экспонаты в фонды музея.
– Вы жена какого сына Петра Михайловича? Старшего или младшего? – уточнял Погреб.
Последний раз я видел Погреба и его жену на похоронах моего отца в мае 1974 г. Много лет Погреб был директором Уссурийской птицефабрики. Потом перешел на работу там же в кадры, в отдел по технике безопасности и уже сам ушел из жизни... О нем остались хорошие воспоминания.

В Суражевке Погреба сменил один демобилизованный офицер. Выпивоха. С женой разошелся. В деревне не задержался. Куда-то переехал. После него остались разговоры: то коня молодого забьют и с дружками устроят в лесу гулянку, то еще что. Как-то пропала в совхозе корова. Долго ее искали: и пастухи, и доярки, и милиция... Отец даже сказал милиционеру:
– Если ты настоящий чекист, то помоги найти корову.
А управляющий сказал:
– Петр Михайлович! Не ищи ты ее. Не бей ноги. Ее уже давно нет... – Следы вели тоже к нему.
Проживая уже в другом месте, как-то заехал он к моим родителям проездом. На машине. С шофером. Начал рассказывать, что идет корюшка. Валом идет. Якобы, в поселке Шкотово продают ее по 3 рубля за ведро.
– Если хотите, давайте 3 рубля, я ее вам сейчас же привезу.
Старики поверили, дали ему 3 рубля. Он, уже собираясь уходить, попросил:
– И мне займите 3 рубля: куплю и себе ведро.
Мои пенсионеры и ему заняли 3 рубля. Все. И с концами... Больше они его не видели...
Вот этого-то управляющего и сменил А.Г. Макашов. Он был авантюрного плана. Любил говорить:
– Я, как настоящий управляющий...
Когда приезжали проверяющие из райкома или райисполкома, например, проверить сенокос, он говорил:
– Да у меня уже 10 стогов поставлено (мог сказать и 20!), – которых и небыло. Часто хвалил свою младшую дочь Ларису:
– Она у меня, ох и ловкая на учебу! – Лариса была скромная, воспитанная, неразговорчивая девочка.
У моих родителей с Макашовыми остались хорошие отношения. Уже оставшись одна, моя мать с моим младшим братом ездила к Макашовым в гости, на Надеждинскую птицефабрику. И те их гостеприимно встретили. Вспоминали свои годы, когда жили в Суражевке. Макашовы держали свое хозяйство. Были у них и куры, и поросенок, и даже индюки. Но мне запомнилось, когда они копали картошку, то к ним всегда, по их приглашению и просьбе, приходили сельчане и дружно все выкапывали. А потом – небольшой сабантуй. И правильно делали: он был грузный, оба работали, а огород – большой.
Потом в их доме поселились Трусевские: Валентина Васильевна и Михаил Владимирович. У Трусевских было два сына: Юрий и Игорь. Валентина Васильевна работала агрономом, а он сначала шофером, а потом дежурил на компрессоре. У него в Суражевке жила старшая сестра Мария Владимировна, а с нею мать и брат Сергей, переехавшие сюда из Сучана (Партизанск – авт.).
В доме № 7 жили Дегусаровы: Елена Егоровна, ее престарелая мать Домна и 3 сына Елены Егоровны. Старший ее сын жил на Сахалине. Средний – Николай женился и отошел от дома. Жил где-то в другом месте. Младший сын Саша выучился на водителя. Он живет в Суражевке, в доме с удобствами, но двор у матери поддерживает в порядке. Все прибрал, загородил, вырыл водостоки.
Следует сказать, что Елена Егоровна долго жила одна. Потом сошлась с мужчиной по фамилии Дубинин. Это был деловой и разворотливый мужик, хотя и имел физический недостаток: сильно хромал. Он на месте старой хаты построил шлакоблочный заливной дом, большую теплую летнюю кухню... Но уже ушел из жизни.
Когда я прохожу мимо их дома, то часто вижу Александра с семьей, который всегда что-то строит во дворе. Они дружно садят огород и все вместе убирают его.
Дальше всех, за селом, жили Максумовы. Жили в маленьком, стареньком, деревянном домике, где-то в расстоянии от нашего дома порядка 500–700 метров. Сейчас этого домика и в помине нет. Нет и другого дома, куда они переехали. Второй дом стоял рядом с нашим. А в конце жизни им дали квартиру с удобствами. Его звали Михаилом, ее – Галя. Потом, с годами, его звали Михаил Максимович, ее – Галиной Михайловной (по имени мужа). Когда я спросил их сына: какое у мамы отчество, то он ответил: – Максумовна. Ну, я ее так и назвал. А она меня поправила:
– Михайловна, – а в ответ на мое оправдание, что так мне сказал ее сын, ответила: – Он ничего не знает.
Приехали они в Суражевку с Севера. У них было 6 детей: два сына и 4 дочери. Дети были трудолюбивые. Михаил был общительный, разговорчивый. Вначале работал на свиноферме. Заведующим. Сам себе начальник: сам приказал, сам и делай. Всего работников на ферме было: он, его жена Галя и молодая девушка Галя Зайцева, дочь Андрея-глухого. Свинарник разместили в старой заброшенной школе-десятилетке, которую огородили забором, вместе с участком леса. В Суражевке до войны была шахта, шахтерский поселок. Вот откуда взялась школа-десятилетка. В годы войны шахту закрыли, поселок забросили, школу закрыли. Через много лет, когда на месте старого поселка стали давать горожанам дачные участки, то дачники обнаружили старые фундаменты домов и других строений. Кстати, автор на том месте нашел старый, но вполне исправный плуг, который сдал в музей им. Арсеньева, во Владивосток. Когда музей представляет старую русскую избу, то «мой» плуг всегда занимает там почетное место.
На ферме был порядок. Потом Максумов работал строителем, заготавливал в тайге лес. С моими родителями дружил. Любил бывать у нас. Часто от него были слышны шутки, прибаутки... Много интересных событий было связано с ним. Телку-сементалку, которую привезли мои родители из Спасска, стадо не приняло. (В те годы было два стада частных коров и стадо колхозное). Коровы начали бить, бодать «чужую»... Тогда отец поместил ее на ферме, в загоне. Думал, может быть, коровы привыкнут, успокоятся...
Надо же было случиться, что ночью волк заскочил в ограду, где отдельно стояла телка, и зарезал ее. Хотели ее уволочь куда-нибудь подальше, но Максумов попросил пока ее не трогать, оставить на месте. Взял он ружье, заряженное картечью, и засел на чердаке коровника. Пристроился около окна. Сектор обстрела хороший. Погибшую телку видно. Если волк ночью придет, то можно его подстрелить.            В том, что волк придет, он не сомневался. Подстелил себе Михаил под бок сена. Пригрелся и уснул. Ночью проснулся от урчания, от каких-то непривычных звуков. Глядь в окно: а это волк рвет зубами телку, рычит, аж от жадности захлебывается. Прицелился Михаил из ружья и выстрелил в волка. Тот бросился от телки в темноту и исчез. Когда же утром Максумов подошел к телке, то увидел рядом с ней следы крови. Оказывается, волк был ранен. Днем дед Зайцев пошел по следу в лес и нашел убитого волка. В подтверждение он отрубил волку лапу (или все лапы) и принес их в село. Не знаю, получил ли Максумов денежное вознаграждение за волка или нет, т.к. раньше случалось такое.
Подружился Максумов с родным братом моей мамы – Николаем Василенко. Когда Николая не пригласили на какой-то праздник, то Максумов обиделся и даже не пошел к нам: – Николая нет, и я не пойду...
Но я был тогда в отпуске, у родителей, сходил за Максумовым и привел его к нам.
А про брата Николая моя мама сказала:
– Напьется и будет куролесить...
Максумов, Николай Василенко и Николай Аверьянович Зайцев всегда встречались, когда приезжал Н. Василенко и всегда с приключениями. Однажды сидели они в лесу, выпивали, а тут шел какой-то мужик с ружьем. Охотится. Случайно вышел на них.
– Стой! – закричал кто-то из дружков. Тот остановился.
– А Николай его раз – и разоружил, – рассказывал впоследствии Максумов.
Потом «допросили» мужика и отдали ему ружье.
С Мишей Максумовым произошел еще один случай. Трудно поверить, но он мне сам об этом рассказывал. У них с женой родился сын. А мой отец любил эту семью. Галя, мама новорожденного, впоследствии за труд была награждена орденом. Так вот, мой отец, посоветовал Максумову:
– Давай пригласим Мао Цзэдуна, как крестного, и Нину Петровну Хрущеву, как крестную матъ.
И Максумов поехал в Артем давать телеграммы с приглашениями «крестному» и «крестной». Как проходила его поездка на почту, какие были в связи с высокими адресатами приключения, автору рассказывал сам Максумов. И как милиция приходила на почту, и как документы у него проверяли… Закончилось тем, что его сына Федю прозвали на селе Мао Цзэдуном.
Третий напарник Максумова и моего дядьки Николая Василенко был Зайцев Николай Аверьянович. Тоже выпивоха и дебошир. Звали его по-заулошному  Моряков (от слова «моряк»). Его отец Аверьян служил на броненосце «Потемкин», участвовал в восстании на нем. Как его судьба занесла в Суражевку, не знаю. Но всю его «родову» впоследствии звали «моряковы». Семей Зайцевых было несколько в селе. Вот их и различали: Зайцевы – «моряковы», Зайцевы Андрея-глухого, Зайцевы «заикастые» и т.д.

У Зайцева Николая Аверьяновича с его женой Полиной было трое детей: Александр, Леня и Таня. Полина была веселая, певунья, и Таня – тоже. А Сашка за драку, а точнее, за бесчинства к подросткам, которые находились в комсомольском походе, был осужден. Мой отец, как представитель от села, был защитником на суде. Потом некоторые старухи говорили, что отец плохо защищал Сашку, начали после суда плакать (на публику – авт.), причитать:
– Он у нас хороший... Да это в первый раз... да он больше не будет…
А то, что он кого-то из комсомольцев покалечил, тот долго болел, пропустил занятия и у него возникли другие сложности, – об этом ни слова. После заключения Сашка фактически нигде не работал, пил и уже ушел из жизни.
Его младший брат Леня по молодости был веселым, жизнерадостным парнем, окончил Дальневосточный энерготехникум. Дружил с моим младшим братом Алексеем. После армии жил сначала дома, у родителей. Потом женился где-то в другом селе. Что-то у него тоже не клеилось.
Их сестра Таня вышла замуж за одноклассника по школе, которого звали Виктор. Он окончил военное училище, академию, дослужился до полковника. Она тоже служила в армии. Рано ушла на военную пенсию. Переписывалась с моими родителями.
Дом Аверьяновича был на углу улиц, около старого клуба. Кто там сейчас живет – не знаю.
Как-то, в праздник, Аверьянович был выпивший около нашего дома. Бузил, куролесил... Никак не могли его успокоить. Тогда подошла моя младшая сестра Таня, в то время – молодая девушка, и говорит:
– Не трогайте вы его... Он сам пойдет... Как это не дойдет? Солдат да чтобы не дошел...
Эти слова подействовали на него, как бальзам, он подтянулся, выпрямился и отправился домой.

Далеко еще не всех я упомянул в этом рассказе. Старики вымерли. Молодежь уехала. Редко кто из старых жителей живет в своем родном селе. Колхоз и отделение совхоза закрыли. Нет ни свинофермы, ни овцефермы, ни пасек, ни лошадей, ни птицы... Те, кто трудился, те и продолжают трудиться. Они и живут неплохо. Есть в селе тепличное хозяйство, которое неплохо выглядит на краевом уровне.
На местах брошенных и разрушенных домов, у бывших ворот по-прежнему растут и пышно цветут золотые шары. Они ждут своих хозяев и как бы говорят: «Где же вы? Когда вы вернетесь к нам?..»



«Пожар в отсеке!»

Легкий крейсер «Адмирал Сенявин» был однотипным с крейсером «Адмирал Лазарев», на котором мне довелось служить командиром группы управления дивизиона главного калибра более 6 лет.
Вообще-то первоначально я был назначен командиром башни 152 мм орудий на крейсер «Адмирал Лазарев». Но когда я прибыл к своему месту службы, то должность командира башни оказалась занятой. На эту должность представили лейтенанта В. Никитина, прослужившего на этом корабле уже год командиром зенитной батареи. Но приказа о его назначении еще не было. А тут нас прибыло сразу трое лейтенантов-артиллеристов: Селедцов В.Ф., Родионов В.Е. и я. Мы с Селедцовым – выпускники ТОВВМУ, Родионов – училища им. Фрунзе. Селедцов был назначен командиром батареи 100 мм орудий. Эта должность была вакантной. Он сразу же принял дела и вступил в командование батареей универсального калибра. Родионов принял дела командира 2-й башни главного калибра. Его предшественник, капитан-лейтенант В. Чеснов, ждал себе замену, быстро сдал дела и убыл на новую должность: командиром БЧ-2 на эсминец. А я повис в воздухе: приказом комтоф назначен командиром башни, а должность эта занята. Точнее, представлен на эту должность и исполняет обязанности лейтенант В. Никитин. Он прокомандует башней недолго: 3-ю башню главного калибра законсервируют, должность командира башни сократят и он убудет служить в учебный отряд, в г. Пинск.
Тогда меня представили на должность командира группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра.           В главном калибре две группы управления: носовая и кормовая.             И они обе заняты. Носовой группой командует старший лейтенант Портнов Анатолий Александрович, а кормовой – Чиж Вилли Михайлович. Тогда кадры спланировали так: Портнов уходит с повышением – командиром БЧ-2 на эсминец «Верный», Чиж В.М. переходит в носовую группу управления, а я принимаю у него дела командира кормовой группы управления.
Так оно и произошло. Правда, не сразу.
Старшие офицеры говорили:
– Это, может быть, и хорошо: увидит с самого начала, какие бывают кадровые пертурбации...
И хотя в моем личном деле была запись о том, что я был командиром башни 152 мм орудий, башней я не командовал. Даже когда меня представили, впоследствии, к награждению медалью «За боевые заслуги», командир крейсера «Адмирал Лазарев» Лумпов М.В. рассуждал:
– Ведь он был командиром башни (по документам – авт.), а стал командиром группы... А у командира группы оклад на 100 рублей меньше, чем у командира башни... Это что – понижение?
Ему объясняли, что эти должности равнозначные и должность командира группы даже сложнее, чем должность командира башни:
– Командир башни отстрелялся, руки паклей вытер и... – домой! А командир группы: отчет составляет, графики обрабатывает, звезды «ловит» (согласовывает орудия по звездам – авт.), «нули ищет» и пр. и пр.
Когда наш крейсер «Адмирал Лазарев» поставили в консервацию, то большая группа офицеров-артиллеристов оказалась за штатом. Мне предложили должность командира БЧ-2 на эсминец «Ведущий», и я согласился. На «Ведущем» я пробыл недолго: просился на плавающий крейсер. Обращался по этому поводу к нашему бывшему командиру 15-й дивизии крейсеров контр-адмиралу Чулкову Леониду Дмитриевичу. Он в то время был командиром 9-й дивизии кораблей противолодочной обороны. А когда меня назначили командиром дивизиона главного калибра крейсера «Адмирал Сенявин», уже был начальником тыла флота. Назначили меня по его рекомендации.
9 мая 1965 г. я прибыл в поселок Тихоокеанский, где базировался мой новый корабль. А крейсер ушел во Владивосток, на морской парад в честь празднования 20-летия Победы в Великой Отечественной войне. Тогда я сел на плавмастерскую, которая также следовала на парад, и прибыл во Владивосток. Стали в Амурском заливе на бочки. Увидел свой новый корабль: легкий крейсер «Адмирал Сенявин», отправил туда семафор с просьбой прислать за мной катер. Что и было сделано. В первую же ночь меня включили в график проверки службы.
Крейсер я знал хорошо: и устройство корабля, и его организацию. На первых же выходах в море выполнил несколько стрельб по щиту стволиками, подготовительную калибровую стрельбу, а затем – зачетную стрельбу. Сразу же я стал дежурить по кораблю.
Первые стволиковые стрельбы прошли хорошо. Мой приятель и сослуживец по крейсеру «Адмирал Лазарев», а в то время – помощник флагманского специалиста радиотехнической службы дивизии Нагорный Александр Игнатьевич переживал за меня. Как я буду вести себя в КДП (командно-дальномерный пост)? Главный калибр – это серьезная «фирма». Ради него построен крейсер. Потом на этой должности я сменил М.Н. Хронопуло, который ушел старпомом на БРК «Неудержимый», сменив там И. Зайкова, стал командиром корабля. Хронопуло считался сильным артиллеристом!
  И Нагорный обрадовался не меньше меня, когда я удачно выполнил несколько стрельб подряд.
– Молодец! Хорошо стрелял! – взволнованно говорил он, показывая фотоснимки этих стрельб. Для меня это была большая поддержка. Пришел с другого корабля, даже с другой базы, «варяг». Как он себя поведет в деле? – примерно так рассуждали корабельные офицеры. И оценка такого офицера для меня много значила. Тем более, что Саша Нагорный был общительный человек, я бы даже сказал, авторитетный. В штабе дивизии он был свой человек. И еще несколько офицеров штаба дивизии были моими сослуживцами: В. Бодряков, Цыпленков... Забегая вперед, скажу, что впоследствии А. Нагорный будет служить в ТОВВМУ, потом переведется в район Ленинграда. Там и останется.
Крейсером «Адмирал Сенявин» в то время командовал Варганов Владимир Федорович. Это был корректный и вежливый офицер. Культурный. Грамотный. И, что очень редко бывает, продолжал заниматься, расти. Флагманский штурман 82-й БКР капитан 3 ранга Зайцев Владимир Кузьмич говорил:
– Захожу к Варганову в каюту, он тогда еще был старпомом на крейсере «Александр Суворов». Поздний вечер. Смотрю: у него на столе схема: разрез крейсера. И он занимается. Изучает корабль, устройство, организацию борьбы за живучесть корабля. Это меня приятно удивило: за другими офицерами, даже командирами кораблей, я такого не замечал...
Варганов был аккуратный, подтянутый, улыбчивый, доступный. Ко мне отнесся хорошо. Рассказывал о своей службе. Как учился в школе, в начальных классах, будучи воспитанником (юнгой – авт.), и как пожилой учитель-грузин, жалея мальчика в военной форме, говорил ему: – А ты, Володя, отдохни. – Или: – А ты, Володя, пойди... погуляй…
– Вот я и отдыхал... – с юмором рассказывал он, – а потом, когда меня старшины проверили, как я учусь, пришлось догонять...
Меня Варганов называл: «Комдив!» (Командир дивизиона – авт.).
Командира батареи ДУК (дивизион универсального калибра) Грачева Ю.И. называл: «Юрий Иванович!». Иногда приглашал его пройтись с собой по пирсу, беседовал с ним: у Грачева был сложный характер, невыдержанный: «борец за правду». Но, тем не менее, он был командиром батареи 100 мм орудий, стрелял все стрельбы, вплоть до состязательных, на приз главкома. Впоследствии Грачев ушел в журналистику.
Рассказывал Варганов, как он, будучи старпомом, уходил на учебу, на командирские классы:
– Командира корабля не было, а меня утвердили на учебу, на командирские классы. Опаздаешь, могут и отчислить. Я дела и обязанности сдал помощнику командира и улетел на учебу, в Ленинград. А если бы не сделал так, то не видать мне учебы, как своих собственных ушей...
Мне в аттестацию он вписал: «Перспективный офицер», за что я его стал уважать еще больше.
Варганов старался служить без конфликтов, по совести, инструктировал нас:
– Если ты пришел в кубрик или на боевой пост – оставь след!
По наведению порядка на корабле говорил так:
– В приборочном кранце должна быть не одна грязная швабра, а набор приборочного материала: сметки, швабры, голики, скребки, баночка с цементом (медяшку драить), баночка с мелом (резину мелить). Штока у сметок, швабр должны быть одного размера. Тогда сможешь скомандовать: «Швабры, становись! Равняйсь! Сметки, становись...» – говорил с юмором, благожелательно, весело. Без крика, без оскорблений...
Иногда, в стояночные воскресные дни приводил на корабль своих детей: сына и дочь. Сын, Андрей, был совсем еще маленький: 3–4 года. Впоследствии окончил военно-морское училище. От нас Варганов ушел на учебу в Военно-морскую академию, которую окончил с золотой медалью. После окончания академии вернулся на ТОФ. Был заместителем начальника управления боевой подготовки, начальником штаба 10-й ОпЭСК, командиром 10-й ОпЭСК. После взрыва в 1-й башне главного калибра крейсера «Адмирал Сенявин» был с занимаемой должности снят. Но... остался жив, т.к. его сменщик, контр-адмирал Чулков Джемс, впоследствии погиб в авиакатастрофе вместе с комфлотом Э.Н. Спиридоновым. Закончил службу Варганов в Феодосии, будучи начальником 31-го научно-исследовательского центра М.О. Там и остался.
Старпомом на «Сенявине» был Карпов Юрий Федорович. В противовес Варганову он всех «давил». Был строгим, не всегда справедливым, уставшим. Семья у него жила во Владивостоке, а корабль базировался в Стрелке. С постановкой корабля в Дальзавод, на модернизацию, Карпова назначили командиром корабля. Весь заводской период он будет командиром и выведет корабль из ремонта, сходит на нем на боевую службу, в зону Индийского океана. Там будет принимать главкома ВМФ СССР С.Г. Горшкова. Потом уйдет на учебу на академические классы офицерского состава. Закончит службу в Москве, в Главном штабе ВМФ.
Дежурить по кораблю и нести ходовую вахту я начал сразу же, придя на крейсер. Часто дежурил, т.к. то кто-то освобожден от вахты, кто-то не допущен, кто-то в командировке, кто-то заболеет и т.д. А жил на корабле, квартиры не было, семья еще не прибыла из Совгавани. Вот меня и «крутили» на вахте. Однажды, будучи дежурным по кораблю и обходя его, я зашел в какое-то помещение. Меня встретил и представился по уставу аккуратный, подтянутый старшина:
– Товарищ капитан-лейтенант! Вахтенный... старшина 2 статьи... – он назвал свою фамилию. У меня на крейсере «Адмирал Лазарев» был дальномерщик с такой фамилией.
– Слушай, а Васька... Василий Васильевич – не твой родственник? – спросил я его.
– Нет, у нас Василиев нет...
– А откуда ты? Из каких мест? – продолжал я. Я любил вести такие разговоры с матросами и старшинами. Это как-то сближало нас: офицеров и личный состав срочной службы.
– Вообще-то с Запада, а сейчас родители живут в Смоляниново, в Приморье.
– Значит, земляк мой! – сказал я, – у меня родители живут в Суражевке, мой отец был 30-тысячником: в 1955 г. он добровольно с должности председателя Спасского райисполкома ушел на восстановление сельского хозяйства, председателем колхоза «Гнездо партизан», что находился в с. Суражевка.
Так мы с ним тепло, доверительно поговорили. Но наш командир корабля Варганов, инструктируя нас, всегда говорил:
– Если ты пришел на боевой пост или в кубрик и т.д. – оставь след!
И я скомандовал своему земляку:
– Пожар в отсеке!
Он забегал: в момент вооружил пожарный шланг, схватил и принес к «очагу пожара» два огнетушителя: «ОПМ» (огнетушитель пенный морской) и «ОУ-5» (огнетушитель углекислотный) и доложил:
– Пожар ликвидирован!
– Молодец! – сказал я, взглянул на свой секундомер, который я купил во время своего первого офицерского отпуска, в Ленинграде. Когда мы были еще курсантами, наши офицеры-преподаватели говорили: – Секундомер офицеру необходим! Будешь давать матросам вводные: «Заменить стреляющее!», или «Сгорел предохранитель!», или еще что-то, другие вводные, а как матроса оценить: уложился он в норматив или нет? Нужен секундомер!
Действия этого старшины я записал в журнал замечаний. Похвалил его, указал время, в которое он уложился по вводной и походатайствовал о его поощрении.
Утром, на совещании офицерского состава, командир корабля отметил мои правильные действия и поставил меня в пример другим офицерам. Должен сказать, что любой член экипажа должен быть так отработан, чтобы мог действовать и в темноте, что касалось и офицеров.
Не знаю, поощрили за этот случай моего старшину-земляка, но он при встрече всегда жизнерадостно здоровался со мной. И хотя на крейсере в то время было порядка 1000 человек (полный штат – 1200 человек), мы частенько встречались с ним, разговаривали на разные темы. Так, как-то при разговоре, он сказал мне, что отец у него – железнодорожник, работает наставником. А у моего однокашника по училищу, у Толи Цымбала, жена Нина Басос была из Смолянинова и ее отец работал на железной дороге. Наверняка они друг друга знали...
Журнал замечаний – непредусмотренный документ. Но его заводили на кораблях. Некоторые командиры на этих журналах «погорели». Прибывающие с проверками комиссии сразу брали журнал замечаний и вписывали в акт проверки замечания. Чего только там не было! И проверять не нужно: сиди да выписывай замечания. Накануне прибытия комиссии командование кораблей эти журналы изымало: береженого бог бережет!
Когда я дежурил по кораблю, то всегда во время обеда обходил корабль, кубрики, где обедали матросы. На крейсере – 38 кубриков. Обход занимал много времени. Да и устанешь за время дежурства. Зайдешь в кубрик, матросы обедают.
– Здравствуйте, товарищи! Приятного аппетита!
– Спасибо!
Иногда перекинешься одной–двумя фразами с матросами. Матросам это нравилось: был контроль. Командир Варганов всегда снимал пробу пищи с котла. Ему не приносили в каюту пищу для пробы, а он сам ходил на камбуз. И оценку ставил в журнал контроля за приготовлением пищи. Кстати, приборщик моей каюты матрос Субботин перешел в коки. Его давно уговаривал наш помощник по снабжению старший лейтенант А. Гусаров перейти в коки. Но тот не соглашался. А потом, когда Субботин получил в увольнении замечание, то чтобы избежать разбора, согласился. Готовил он хорошо.
Встречаешь своего старшину-земляка, перекинешься с ним:
– Как дела?
– Нормально!
– Как дома?
– Нормально.
– Ну, хорошо... – И дальше пошел.
Как-то в субботу, во время большой приборки, когда личный состав песком драил палубу, нам сыграли «Боевую тревогу». На, крейсерах проекта «68-бис» верхняя палуба покрыта деревянным настилом. Палубу поливали водой, посыпали песком и с помощью «лаптя» (кусок пожарного шланга, с прорезью вдоль него, одетый на ботинок) драили палубу. Раздалась команда:
– Корабль экстренно к бою и походу приготовить!
Все разбежались на свои боевые посты. Начали приготовление корабля к бою и походу. Убрали в кранцы приборочный материал. Произвели наружный осмотр, мало ли что куда могли впопыхах положить. Провернули механизмы вручную. Потом – в электрическую. По готовности снялись с якоря и швартовых. Во время нашего приготовления из бухты Разбойник вышел БРК «Неудержимый» с большим корабельным щитом на буксире.
«Не зря же он вышел», – думал я.
И тут раздалась команда:
– Корабль к стрельбе по морской цели дивизионом главного калибра приготовить!
В погребах начали готовить боезапас, электрики – проверять свои линии, электрики ПУС (приборы управления стрельбой) – проверять свои механизмы в статике и в полудинамике и т.д. В кубриках, кают-компаниях начали снимать зеркала, плафоны: они лопаются при залпах.
Вышли в море, приступили к поиску «противника». Не так-то просто обнаружить цель в море. Даже такую большую, как эсминец. Наконец обнаружили и опознали цель: это БРК со щитом. Сблизились, заняли выгодную позицию, начали маневрировать, выполняя условия стрельбы.
– Правый борт 60, по щиту! Принять целеуказание!
Подал команды на открытие огня. Башни выполнили центральную наводку. По команде зарядили орудия.
– Стрельба безопасна! – доложили контролеры.
Открыл огонь: дал два пристрелочных залпа, ввел корректуру, а потом перешел на поражение. Была красивая стрельба. Радиолокационная отметка щита как бы вспыхивала: это снаряды, падая в районе щита, поднимали столбы воды высотой 10–15 метров! Я ввел только одну корректуру: после пристрелки. Остальные снаряды падали в районе щита.
С БРК «Неудержимый» доложили отклонения по дальности. Потом Хронопуло М.Н. известил нас по радио:
– Предполагаю 5 попаданий в щит!
Такого за время моей службы еще не было: даже при одном попадании в щит оценка будет «отлично»! И попадание в щит было редкое явление. А тут – 5 попаданий! «Это, наверное, Хронопуло перехвалил нас... Для поддержки духа... Из чувства солидарности так доложил... как бывший сенявинец...»  думал я.
Результаты стрельбы мы не узнали, т.к. в базу вернулись не скоро: обстановка изменилась и нас послали далеко в океан, поближе к берегам Америки. По нам работала наша авиация дальнего действия, подводные лодки, развернутые в районах боевого патрулирования. Когда же вернулись в базу, то секретным порядком получили акт осмотра щита после стрельбы: в щите было 7(!) попаданий. Вот такой был результат нашей внезапной инспекторской стрельбы. За всю мою службу такого больше не было. Ни разу!
Еще несколько раз мы сходили на «Сенявине», как правило, внезапно в море: то на боевую службу, то на слежение за кораблями вероятного противника, то на обеспечение выполнения призовых торпедных стрельб подводными лодками на Камчатке... То есть туда, куда пошлет командование. Возвращаясь с Камчатки, корабль начал терять котельную воду. Командир БЧ-5 Вольперт очень устал, растерялся, и положение спасли комдив дивизиона движения Саша Соколов (кстати, мой друг) и командир дивизиона живучести Юрий Сырых. Вольперта тогда уложили спать, а им дали самостоятельность. И они сделали все, как надо. Котельная вода начала прибывать и заходить в залив Владимира мы не стали, куда нас нацелили в аварийном порядке.
Шли годы. С «Сенявина» я ушел старпомом на эсминец, но с сенявинцами продолжал встречаться: и с матросами, и с офицерами. Со своим командиром Варгановым В.Ф. встретился у себя на бригаде. Несколько раз слышал о своем старшине-земляке: он пошел по партийной линии... Однажды, будучи уже в отставке, гулял я со своим внуком в районе памятника Константину Суханову.
– Вон адмирал какой-то идет, – сказали сидящие, рядом со мной, на скамейке молодые люди.
Взглянул: вдалеке прошли два человека, один из них во флотской одежде. Сижу, читаю газету... Вдруг слышу:
– Здравствуйте! – Смотрю, стоит рядом с адмиралом (а это был командующий флотом М.Г. Захаренко) мой бывший старшина. Я встал со скамейки и подошел к ним. Поздоровались.
– Это наш командир дивизиона главного калибра! – сказал «старшина» комфлоту.
С комфлотом мы служили на Камчатке, где он был командиром атомной подводной лодки, а я – командиром бригады противолодочных кораблей. Неоднократно вместе работали в море.
Читатель, конечно, заинтересовался: кто же этот старшина? Это был никто иной, как глава администрации г. Владивосток Копылов Юрий Михайлович. Потом я с ним встречался на открытии выставки Федора Конюхова в музее им. Арсеньева, в Морском собрании, где подарил ему свою книгу «Золотые корабли». Но всегда помню ту первую встречу и его действия по моей команде «Пожар в отсеке!».
P. S. Дорогие читатели! Понравился ли вам рассказ про моего старшину? Наверное, понравился. Но рассказ был бы не завершенным без этого добавления. Вы помните, что у меня с Ю. Копыловым не состоялась встреча в Морском собрании, когда он уехал в связи с аварией по холодной воде? Так вот, накануне празднования Дня ФСБ один мой однокашник по училищу, который всю службу прослужил в КГБ, попросил меня вручить мои книги «Золотые корабли» некоторым его коллегам. Когда я вручал книгу начальнику ФСБ по ТОФ контр-адмиралу Н.Н. Соцкову, то посетовал, что никак не могу вручить книгу бывшему старшине, а ныне – главе администрации Владивостока Ю.М. Копылову. У меня была мысль, что, может быть, Юрий Михайлович окажет помощь в издании моей следующей книги. Тем более, что в средствах массовых информации прозвучала критика в адрес городских руководителей: г. Находка выпустил в свет книг в два раза больше, чем Владивосток. А я предлагаю свои услуги бесплатно. В том числе и этим я поделился с Н.Н. Соцковым.
– Сейчас! – сказал он. Он снял трубку телефона, набрал номер и произнес: – Юрий Михайлович? Здравствуй! Соцков говорит! Слушай, что ты не принимаешь своего сослуживца? Он тебе, в молодые годы, на крейсере тревоги играл, а сейчас хочет свою книгу вручить. А ты его не принимаешь... Когда? Завтра, в 8.30? Все ясно. Он завтра будет у тебя. Все понятно? – уже обращаясь ко мне, сказал адмирал. – Значит, завтра, в 8.30, он вас примет.
На следующий день в 8.00 я уже был в администрации Владивостока. Представился вахте. Сказал, зачем я прибыл, показал им книгу. Вахта доложила наверх. Оттуда ответили:
– Ждать!
Где-то в районе 9.00 старая вахта начала меняться. Вновь заступающей вахте я тоже представился. Сказал, зачем я пришел. Что мы доложили наверх. Что ответили: «Ждать!» Новая вахта снова доложила наверх. Через некоторое время сверху ответили:
– Пусть книгу оставит на вахте, а мы ее передадим.
Но я этого делать не стал...

Встречи с губернатором Приморского края,  командующим Тихоокеанским флотом России, Евгением Евтушенко и американцами

Накануне 21 мая 2001 г. меня пригласили в генеральное консульство США на Дальнем Востоке, которое располагалось во Владивостоке, на ул. Пушкинской. Я тоже жил на ул. Пушкинской, в доме            № 6. Так что транспорта не требовалось: пешком от моего дома до консульства ходу было порядка 15 минут.
Звонила по телефону сотрудница консульства США Елена Василевская. Я спросил: а почему пригласили именно меня.
– Так это же вы участвовали в спасении летчиков ВМС США в районе Камчатки с самолета «Орион»?
– Я.
– Вы сможете подойти к 11.00, 21 мая? –  она пунктуально согласовывала порядок встречи.
– Смогу. А откуда вам, т.е. им (представителям консульства) стало известно об этом?
– Этот случай описан журналистом Иваном Гурко в журнале «Океанские вести» в статье «И двадцать лет все то же...». Вот так и стало известно. Точнее, вспомнили этот случай. Так что ждем вас 21 мая, в 11.00.
– Лена! Вы говорите, что на встрече будет военно-морской атташе ВМС США капитан 1 ранга Роберт Бреннон?
– Да, будет. Он прилетел из Москвы.
– Так по нашему, российскому, радио передали, что его возвращают в США за... шпионаж!? Против нашей страны.
– Такое сообщение было, но он продолжает работать... Видимо, сообщение ошибочное… Так что ждем вас.
Прошло уже много лет, как я уволился в запас. Но в свое время я был допущен ко всем секретным и совсекретным документам. Нам раньше предписывалось о любой встрече с иностранцами докладывать своему командованию. Я подумал-подумал и позвонил по телефону начальнику особого отдела КГБ по Тихоокеанскому флоту контр-адмиралу Соцкову Николаю Николаевичу. Представился ему.
– Я вас знаю, – ответил он. И на мой вопрос о приглашении в консульство США сказал: – Идите. Потом позвоните мне, расскажите, какие они задавали вам вопросы.
21 мая был день Тихоокеанского флота. Эту дату, с подачи Александра Ивановича Груздева, профессора-консультанта ДВПИ и консультанта командующего ТОФ, ввели недавно. До этого День ТОФ отмечался в первое воскресенье апреля месяца. Но Груздев А.И. отыскал, что 21 мая 1731 г. был создан морской отряд в Охотске. Командующий флотом ходатайствовал, а главком ВМФ утвердил 21 мая Днем рождения ТОФ. Правда, никто нас, ветеранов, – по крайней мере, моих знакомых, – с этой датой не поздравил.
Я надел военную форму. Не спеша, подошел к бывшему зданию райисполкома Ленинского района. Подождал немного и ровно в 11.00 перешел дорогу и подошел к Генеральному консульству США. На входе в консульство ко мне обратился наш, российский милиционер (рядом с консульством находится милицейский пост).
– Вы куда? К кому? И зачем? –  спросил он у меня.
– К генеральному консулу Джеймсу Шумейкеру, – ответил я. Тот выжидающе смотрел на меня. – Мне назначена с ним встреча, – дополнил я.
– У вас документы при себе есть? – уточнил милиционер. Он взял мой паспорт, внимательно изучил его и промолвил: – Подождите немного здесь, – а сам с моим паспортом вошел в двери консульства. Через некоторое время он вышел, вернул мне паспорт:
– Проходите, пожалуйста.
Я вошел в главный вход. На входе находились два охранника. Один их них взял мой паспорт, а другой, с помощью какого-то прибора, начал проверять меня на предмет отсутствия взрывчатых веществ или еще чего.
Тут сверху спустилась молодая женщина: Елена Василевская. Мы с ней вошли в лифт и поднялись на какой-то этаж, где нас встретил исполняющий обязанности генерального консула США на Дальнем Востоке Джеймс Ф. Шумейкер. Улыбка на его лице была, как маска: он постоянно слащаво улыбался. Мы, трое, зашли в приемную комнату, где нас встретили два человека в военной форме: капитан 1 ранга ВМС США, Военно-морской атташе Роберт Брэннон и атташе по вопросам морской пехоты Джеймс Хоукрофт.
Военно-морской атташе Роберт Брэннон взял инициативу в свои руки. Он поблагодарил меня за спасение американских летчиков ВМС США, за участие в той сложной поисковой операции (28 октября 1978 г. группа кораблей под моим командованием произвела спасательную операцию по поиску и спасению экипажа погибшего самолета «Орион». БМРТ «Мыс Сенявина» обнаружил и в условиях жестокого шторма поднял на борт 13 человек: 10 живых и троих – мертвых. Из Москвы операцией руководил министр обороны СССР маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов). Что в период «холодной войны» между нашими странами мы рисковали своими жизнями, чтобы спасти экипаж самолета «Орион», потерпевшего катастрофу в районе Камчатки и т.д. Он вручил мне благодарственное письмо от Департамента ВМС США. Наступила пауза... Я начал с ними прощаться.
– Еще не все, – сказал военно-морской атташе. Он взял папку, в которой оказались материалы по спасению их летчиков, выписки из их журналов и газет, выписка из статьи И. Гурко «И двадцать лет спустя все то же...», письма троих спасенных летчиков: Джона Болла, Говарда Мура и Мэтта Гиббона. Брэннон надел очки и начал читать материалы папки. Долго читал и после каждого документа говорил:
– Еще не все, – говорил по-русски. Хорошо говорил. Потом он вручил мне статуэтку «Одинокого моряка», на которой была надпись: «The lone sailor United States Navi Memorial Washington, D.C.». Это копия статуи, которая стоит на Морском мемориале, в Вашингтоне.
Когда Брэннон вручал мне папку с документами, Елена Василевская сфотографировала нас. Получился хороший цветной снимок.
Накануне: перед этой встречей, мои бывшие сослуживцы: П.Б. Сенотрусов и В.М. Слепцов позаимствовали мне 3 новеньких жетона «За дальний поход», которые были у них со времен службы. Я вручил всем троим по жетону и по своей визитной карточке.
– Мы знаем про такой жетон! – сказал и.о. генерального консула Шумейкер. Военно-морской атташе и помощник атташе по вопросам морской пехоты согласно закивали головами.
Е. Василевская предложила нам сфотографироваться еще. И сфотографировала нас на фоне Государственного флага США. Оба, и Бреннон и Шумейкер, оказались выше меня ростом, хотя я человек высокого роста и в молодости стеснялся этого... На этом снимке у них такие же характерные казенные улыбки...
Через несколько дней я позвонил по телефону Н.Н. Соцкову и сообщил ему, как прошла встреча.
Примерно через месяц я получил приглашение:
«И.о. Генерального Консула США Джеймс Шумейкер имеет честь пригласить Вас по случаю 225-ой годовщины Независимости Соединенных Штатов Америки на прием, который состоится 3 июля 2001 г., – вторник с 18.00 до 20.00 в Доме Переговоров, ст. Санаторная.
Просьба предъявить приглашение.
Приглашение на одну персону».
На электричке я добрался до ст. Санаторная и пошел вверх, в сторону Дома Переговоров. Там я однажды уже был, встречаясь с заместителем главнокомандующего ВМФ СССР по ВМУЗам – начальником ВМУЗ вице-адмиралом Косовым Анатолием Михайловичем, который останавливался там. По обочинам дороги стояло много «крутых» машин.
Зашел во двор Дома Переговоров. Увидел одиноко стоящего генерала и направился к нему. Это оказался командующий авиацией ТОФ генерал-лейтенант Тихомиров Анатолий Васильевич. Объединились с ним и начали разговаривать. Потом к нам подошла Валентина Воронина, известный журналист, профсоюзный лидер края Чубай Владимир Павлович и еще кто-то. Нас пригласили в Дом Переговоров.
– О, капитан! – встретил меня Джеймс Шумейкер и протянул мне руку. На фото мы так и запечатлены: Е. Василевская, Д. Шумейкер и я. В зал прибыло много приглашенных: журналисты, руководители вузов и предприятий, руководители края, представители ТОФ и др.
Потом прибыл недавно избранный губернатор Приморского края Дарькин Сергей Михайлович.
Выступили с речами Д. Шумейкер и С. Дарькин. Были провозглашены тосты. Все начали закусывать. Здесь мы объединились с В.П. Чубаем, т.к. знакомых у меня больше не оказалось. И то я с ним был знаком через Березина Александра Тихоновича, моего однокашника по училищу, у которого пасынок был женат на дочери Чубая.
Потом я подошел к нашим военным морякам, и тут к нам присоединился помощник военного атташе Посольства США подполковник Томас Ралли. Начали разговаривать. Когда я упомянул про ракетные крейсера ВМС США «Вирджиния» и «Южная Каролина», с которыми я встречался в 1980 г. в Индийском океане, Томас Ралли воскликнул:
– О, это мой штат! Моя Родина!
Фотограф несколько раз сфотографировал нас: Е. Василевскую, Томаса Рали и меня. Впоследствии с одной из этих фотографий было взято мое изображение и помещено над моей биографической справкой на обложке книги «Золотые корабли».
Фуршет был обильный: столы были уставлены всевозможными закусками, какие только можно придумать. Прислуга на подносах разносила и предлагала спиртные напитки. Все-таки празднование Дня Независимости США.
Д. Шумейкер, на правах хозяина торжества, остался во главе стола, а губернатор С. Дарькин стоял сбоку стола. К нему начали подходить по очереди присутствующие. Они что-то говорили, видимо, поздравляли его, что-то просили...
Когда я подошел к нему, то он разговаривал с молодой женщиной, которая говорила ему:
– Я за вас голосовала! – и что-то просила у него, потом отошла.
Я поздоровался с ним, поздравил его с избранием губернатором и сказал:
– Мне ничего не надо. Я подошел поздравить вас. Я – однокашник по училищу Виктора Петровича Махлая, – как только я произнес эти слова, губернатор заулыбался, лицо у него стало благожелательным и приветливым. Оказывается, что они с Алексеем (сын В.П. Махлая) – лучшие друзья. А я назвал контр-адмирала В.П. Махлая потому, что Дарькины и Махлаи служили и жили в поселке Ракушка Приморского края Ольгинского района. В. Махлай был там командиром дивизии подводных лодок, начальником гарнизона, а отец губернатора, Михаил Васильевич Дарькин, был военным строителем, командиром части, полковником. И сыновья их дружили.
Около губернатора я долго не задерживался. Прием подходил к концу. Я направился к выходу. Попрощался с Д. Шумейкером.
Вышел во двор и направился в сторону ст. Санаторной, надеясь на электричке добраться до города. По дороге меня обогнала военная машина, в которой сидело несколько морских офицеров. Машина свернула влево, в сторону главной трассы. Потом она остановилась, из нее вышел офицер и направился ко мне. Он пригласил меня в машину. Старшим машины был заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Александр Васильевич Конев.
Офицеры, как всегда, говорили о службе. Я спросил о своих бывших лейтенантах, о своих воспитанниках. Они уже стали большими начальниками.
– Абрамов заканчивает Академию Генерального штаба, он планируется командующим Приморской флотилии...
– А Литвиненко куда? –  спросил я про действующего командующего.
– Литвиненко Евгений Яковлевич пойдет начальником Военно-морского института (бывший ТОВВМУ им. С.О. Макарова).
– Да, – сказал я, – Темерев Н.И. старше Абрамова М.Л. У них службы не будет: когда Темерев был начальником штаба бригады, Абрамов был командиром корабля...
– А Темерев уходит военным советником в  Анголу... – Офицеры, если не все, то многое знали.
Так оно, впоследствии, и случилось. Михаил Леопольдович Абрамов, после окончания Академии Генерального штаба был назначен командующим Приморской флотилии. Ему было присвоено звание вице-адмирал. Е.Я. Литвиненко стал начальником ТОВМИ им. С.О. Макарова, а Н.И. Темерев  – в Африке, в Анголе. М.Л. Абрамов после августовских учений 2003 г. был назначен начальником штаба Балтийского флота, а в июне 2004 г.– командующим Северным флотом вместо снятого адмирала Сучкова Г.А., в августе 2005 г. – начальником Главного штаба ВМФ России.
Пока мы ехали, я переговорил с вице-адмиралом Коневым А.В., пообещал ему подарить свою книгу «Золотые корабли» и впоследствии вручил ему у него в кабинете.
У меня уже была написана вторая книга «От Камчатки до Африки». Я искал спонсора, чтобы издать ее. Вице-адмирал Конев А.В. меня в этом поддержал. Поддержал и помог мне издать мою 2-ю книгу и командующий ТОФ адмирал Федоров Виктор Дмитриевич. Но об этом чуть позже.
Прошел год, и я получил очередное приглашение:
«По случаю празднования 226-й годовщины Независимости Соединенных Штатов Америки генеральный консул США Джеймс Шумейкер и капитан 1 ранга Томас С. Кеннеди, командир ракетного крейсера «Чэнслорсвилл», имеют честь пригласить Вас на прием в четверг 4 июля 2002 г. с 18.00 до 20.00 крейсер «Ченслорсвилл», причал № 33.
Вход по приглашению. Приглашение на одну персону».
Это приглашение вручила мне Елена Василевская. К 18.00, даже чуть раньше, я подошел к 33 причалу. Вахта и служба безопасности были бдительные. На корабль пока не захожу. Хожу по пирсу. От КПП проходила какая-то группа приглашенных, и женщина из этой группы начала энергично махать рукой, приветствуя меня. Это оказалась преподаватель технического университета Меньшенина. Видимо, она меня с кем-то спутала. Потом, на крейсере, она сказала, что знает меня. Но это вряд ли. Я ее частенько видел по телевидению. Но сам я не выступал по ТВ. Так что она не могла меня знать.
Когда несколько групп зашли на борт крейсера, я направился за ними. Здесь же, у пропускного пункта, на пирсе, находилась Е. Василевская, которая сказала проверяющим документы:
– Это же Михаил Петрович! – Те уважительно пропустили меня.
У трапа меня встретили: командир ракетного крейсера «Ченслорсвилл» капитан 1 ранга Томас С. Кеннеди и генеральный консул США Джеймс Ф. Шумейкер (они всех так встречали).
На приеме были представители власти, журналисты, военные и другие приглашенные. Когда обстановка немного разрядилась, я подарил свои книги «Золотые корабли» Джеймсу Шумейкеру, командиру ракетного крейсера «Ченслорсвилл» Томасу С. Кеннеди и командиру военно-транспортного корабля «Форт Мак Генри» Эдриану Джексону.
Командир крейсера Томас С. Кеннеди на мою книгу никак не прореагировал. А вот командир военно-транспортного корабля «Форт Мак Генри» обрадовался, благодарил меня, сбегал на свой корабль, который стоял рядом, принес и вручил мне фуражку с адмиральскими «дубами» и с надписью: «USS FORT McHENRY LSD 43». Видимо, цифра «43» – это его бортовой номер.
Столы были накрыты на верхней палубе. И гости, и хозяева начали закусывать. Ко мне подходило несколько человек – представителей США. Видимо, потому что я стоял один. Пригласили к столу. Стол был хорошо сервирован. В центре стола стояло что-то в виде вазы из искусственного льда и из этой вазы в разные стороны струйками вытекало вино. Берешь стакан, подставляешь его под струйку вина, сколько нужно наливаешь и пьешь. И официантов не нужно. Я выпил чуть-чуть. Вино по вкусу напоминало напиток примерно такой, какой мы делали в молодости, размешивая в воде варенье. Для запивания водки.
В какой-то момент ко мне подошел Карл Рональд Инман, капитан 2 ранга, заместитель военно-морского атташе.
– Давайте выпьем! – сказал он мне.
– Давайте! – ответил я.
– Что будем пить? – спросил он.
– Водку.
– Водки нет.
– Тогда – виски.
– Виски нет.
– Тогда – коньяк.
– Коньяка нет, – он предложил мне выпить тот напиток, который вытекал струйками из вазы. Я отказался. Тогда он сходил к обслуживающему персоналу, который располагался подальше от нас, ближе к надстройке. Там у них на столах стояло несколько открытых бутылок с вином. Он возвратился ко мне, протянул мне стакан с вином и сказал:
– Поехали!
Я выпил. Что-то было приятное, душистое, напоминающее хороший вермут. Перебросились несколькими фразами. И на русском, и на английском языках. Я ему сказал, что много лет учил английский язык, но не было практики.
–  О, вы хорошо говорите, – похвалил он меня. Видимо, из вежливости. Карл Рональд Инман отошел от меня.
Я остался у стола. Стою, беру по виноградине, угощаюсь. Повернулся назад и лоб  в лоб оказался с губернатором. Он, видимо, только что пришел. Мы поздоровались.
– Сергей Михайлович! Я хотел подарить вам свою книгу «Золотые корабли», но как-то все не получается: то вас нет, то вы заняты...
– На следующей неделе я буду здесь, – сказал он.
Так и решили. Я отошел в сторонку. Что мне здесь толкаться.        Он – официальное лицо, руководитель края... Но почему я сказал про книгу? Дело в том, что к книге «Золотые корабли» вступление написано моим однокашником по училищу Иванютой Борисом Александровичем. И Иванюта Б.А., и Махлай В.П. (ему посвящена книга), и Дарькин М.В. (отец губернатора) все вместе служили в п. Ракушка. И во вступлении в адрес обоих (и Махлай В.П., и Дарькина М.В.) сказаны хорошие слова. Вот поэтому я и хотел вручить книгу сыну М.В. Дарькина, теперешнему губернатору.
Я еще побыл немного на крейсере. Пообщался с хозяевами, со знакомыми гостями и собрался уходить. Подошел к генеральному консулу.
– James! Thank you! Very much! Good bye! I am go away! (Джеймс! Спасибо! До свидания! Я ухожу!).
Мы попрощались. Рядом с ним стояли женщина и мужчина с бородкой (видимо, охранник).
– Так вы книгу Сергею Михайловичу подарите завтра? – спросила меня женщина.
– Нет, он сказал: «На следующей неделе», – ответил я и спросил ее: – А вы у Сергея Михайловича в приемной работаете?
– Нет, я его жена, – ответила она. (Л. Белоброва. – Авт.).
– А... Вы – артистка, – первое, что пришло на ум, сказал я.
– «Артистка», – как мне показалось, с иронией ответила она.
– Я бы хотел свою книгу подарить и работникам театра... Вашему театру она, наверное, ни к чему, а вот флотскому театру пригодилась бы...
– Почему ни к чему? И нашему театру пригодится. Вы подарите ее Ефиму Семеновичу Звеняцкому (главный режиссер Драматического театра им. М. Горького – авт.).
Забегая вперед, скажу, что E. Звеняцкому я книгу так и не подарил: он был сильно занят и меня не принял.
– Оставьте книгу на вахте, мне ее передадут, – сказал он мне по телефону.
Я этого делать не стал…
Губернатору и Представителю Президента по Дальневосточному Федеральному округу К.Б. Пуликовскому свои книги я передал в День Военно-морского флота через помощников губернатора. Его помощники: генерал Розов Валерий Михайлович, Качанова Нина Алексеевна, Хомутов Александр Владимирович и дежурная (в приемной) Светлана Ивановна помогали мне потом в издании 2-й книги «От Камчатки до Африки».
Три фотографии для книги мне предоставил начальник пресс-центра администрации Приморского края Михаил Юрьевич Полусмак. В одном кабинете с ним работал Сергей Владимирович Мельнишин, которого я знал еще ребенком: мы жили с его родителями в одном доме во Владивостоке, по ул. Сахалинской, № 38. А потом он учился в ТОВВМУ им. С.О. Макарова, где я был заместителем начальника училища. Хорошо жить в родном городе.
Каким же образом вышла в свет моя книга «Это наша с тобою судьба»? Она у меня была написана давно, раньше 1-й книги. Спонсора для ее издания не находилось. И вот случай свел меня с президентом судоходной компании.
Дело в том, что после увольнения в запас я работал на ПСРЗ (Первомайский судоремонтный завод). Работал на плавдоках («ПД-421» и «ПД-7») и на плавкране «Блейхерт» в должности сменного помощника капитана. «ПД-421» перегоняли за рубеж и его штормом разорвало на две части. Он затонул в Корейском проливе. «ПД-7» эксплуатируется до сих пор. А плавкран «Блейхерт» был продан за границу, на металлом. Хотя он был полностью в строю. Новый хозяин деньги еще не оплатил и документы на себя не оформил.
Однажды, когда я стоял на вахте, на кран прибыл прилично одетый, вежливый человек. Представился, что он – президент судоходной компании.
– Скажите, плавкран в строю? – спросил он меня.
– В строю.
– Что, полностью в строю?
– Доковый ремонт нужен и небольшой косметический ремонт... Да, собственно, что говорить: вы сейчас сами увидите.
Я дал команду мотористу, электрику, крановщику. Запустили главный двигатель, развернули башню крана, подняли и спустили груз...
– Мне Ковалевский Виктор Иванович (главный инженер завода – авт.) сказал, что плавкран идет на металлом. Нельзя его на металлом. Я его куплю: он будет работать. А вас я попрошу его сохранить. – Примерно так у нас с ним происходил разговор.
Он слетал в Южную Корею. Встретился с покупателем, который от покупки крана отказался. А он его купил. А я усердно сохранял кран, как только мог. Ну, представьте себе: кран списан, идет на металлом. Значит, можно его грабить. В первую очередь самой команде. Самому экипажу. Провели с командой работу: кран остается в России, будут рабочие места, место для работы, преимущественно, будет предоставлено теперешнему экипажу... Экипаж все восстановил и кран сохранил.
Когда он приходил на кран, то так получалось, что я в это время стоял на вахте. Каждый раз мы с ним разговаривали. Познакомились поближе. Он предложил мне должность капитана. Я из-за возраста и моего состояния здоровья отказался.
Я ему сказал, что ищу спонсора для издания книги. Он читал мои отдельные рассказы, которые публиковались в газетах и журналах. Они ему понравились.
– Мы издадим вашу книгу, – пообещал он мне.
Дорогой читатель, вот так и вышла эта книга, которую ты сейчас читаешь. Помощь в ее издании оказал президент ЗАО «РИМСКО» Ф.З. Алиев.

Когда я рассказал о трудностях в издании книги «От Камчатки до Африки» бывшему командиру 100-й бригады десантных кораблей Присяжнюку Валентину Николаевичу, то он мне сказал:
– Хочешь, я обращусь к Б.Ф. Приходько, он встречается с комфлотом. Может, что и получится.
Приходько Борис Федорович в то время работал в Дальневосточном морском пароходстве старшим капитаном-наставником. До этого был заместителем командующего ТОФ по боевой подготовке. Потом перевелся в Москву, в главную инспекцию Министерства обороны. А оттуда вернулся обратно, во Владивосток. Я с ним взаимодействовал, когда мы оба служили на Камчатке. Он был командиром дивизии атомных подводных лодок, а я – командиром бригады противолодочных кораблей. На обращение В.Н. Присяжнюка Б.Ф. Приходько сказал:
– Бесполезно обращаться. У комфлота – нет денег. Кроме своей собственной получки... – ясно сказал. И я эту мысль выбросил из головы.
Но однажды я встретил 1-го заместителя начальника штаба ТОФ контр-адмирала Николая Георгиевича Москалева. В 1980 г. мы с ним были на боевой службе в зоне Индийского океана. Я был командиром 85-й оперативной бригады надводных кораблей, капитаном 1 ранга. А он был капитан-лейтенантом, командиром сторожевого корабля «Пылкий». Это был корабль Черноморского флота, но входил в состав моей бригады. Там же, на боевой службе, Н.Г. Москалев получил воинское звание капитан 3 ранга. Он хорошо был подготовлен в морском отношении. Как-то по моей вводной красиво выполнил торпедную атаку. Правда, у него на корабле была гибель офицера, командира электротехнической группы, связанная с электротравматизмом. Когда мы с ним встретились и переговорили по поводу издания моей книги, то Н.Г. Москалев сказал:
– Нужно обращаться к командующему флотом.
– Так у него денег нет, – помня слова Б.Ф. Приходько, ответил я.
Москалев улыбнулся и повторил:
– Нужно обращаться к командующему флотом. – Что я и сделал.
Помните, как меня подвозил на машине заместитель командующего ТОФ вице-адмирал А.В. Конев после приема у генерального консула США? Я связался с ним по телефону и договорился о встрече. Прибыл в штаб ТОФ. Встретился с адъютантом Конева – А.А. Ставровым, которого я давно знал. А потом прошел к А.В. Коневу. Вручил ему свою книгу «Золотые корабли». Немного поговорили. Во время разговора я попросил его передать комфлоту мои бумаги: письмо с просьбой оказать содействие в издании книги «От Камчатки до Африки» и калькуляцию на издание.
Буквально через несколько дней у меня дома раздался телефонный звонок:
– Федоров говорит... – услышал я.
– Виктор Дмитриевич?
– Да. По поводу издания вашей книги. Обращался я к губернатору, он наложил резолюцию: «Оплатить!». Вам держать связь с его помощниками: Розовым Валерием Михайловичем и Качановой Ниной Алексеевной, – комфлот дал мне их телефоны.
Я не ожидал такого быстрого решения. Вскоре губернатор убыл в командировку, в Японию, а потом в Канаду... Я очень переживал. Боялся, что что-нибудь сорвется. Но помощники губернатора сделали все, как надо. Книга «От Камчатки до Африки» вышла в свет.
Первые, кому я подарил свои книги, были губернатор С.М. Дарькин и командующий ТОФ адмирал В.Д. Федоров. Губернатору и его помощникам книги я передал через Хомутова Александра Владимировича. Он – помощник губернатора.
Командующий ТОФ был очень занят, но назначил мне встречу на следующей неделе. А тут – взрыв на артскладах в районе села Таёжки... Я не стал больше беспокоить командующего и передал ему книги через вахту.
В июле 2003 года во Владивосток прибыл Чрезвычайный и Полномочный Посол США в России Александр Вершбоу. 17 июля его супруга Лис Вершбоу посетила Международный выставочный центр музея им. Арсеньева, где я работал. Она – ювелир. Любит это дело.    У нее есть свои мастерские. И в США, и в Москве. Выступила она перед работниками музея и перед ювелирами и художниками. Демонстрировала свои изделия, показывала слайды и пр. Кстати, корни у нее российские: ее дед, как она сказала, делал трубы для самоваров.
Встречу вела старший научный сотрудник Международного выставочного центра Мотроновская Раиса Ефимовна. Она же назвала меня и прочла письмо одного из спасенных летчиков с американского разведывательного самолета «Орион»:
«Меня зовут Говард Мур. Я – один из выживших после того трагического события. В то время мне было 23 года и я жил мечтой.                И вот с нашим самолетом случилась беда. Мы все знали, что повреждение не позволит добраться до дома. Самолет чиркнул по воде и в считанные минуты затонул... Время шло, и погода стремительно ухудшалась. Волны были 9–10 метров высотой, ветер – около 50 узлов, температура воды – 5 градусов, а воздуха – 2 градуса по Цельсию, шансов на выживание у нас никаких не было. Худших условий нельзя было выдумать. Я чувствовал, что скоро погибну от холода. Я думал о своих близких, которые не знали, жив я или умер.
Невозможно описать ту радость, которую я испытал, когда увидел Ваш корабль. Доблесть и профессионализм моряков были совершенно исключительными. Вы мне подарили вторую жизнь. Не укладывается в голове, как можно было разглядеть и спасти кого-либо ночью в таких условиях, да еще и в  океане. Когда меня поднимали на борт, я не чувствовал ни рук ни ног. Мне оказали медицинскую помощь, и я пришел в себя. Я смог вернуться в авиацию и прожил счастливую жизнь со своей супругой и двумя сыновьями.
Не думаю, что бывают дни, когда я не вспоминаю о тех днях.
Я думаю о тех, кто не выжил, и считаю для себя честью, что был другом этих доблестных людей. Я думаю и о тех, кому, как и мне, удалось спастись. С чувством глубокой благодарности я думаю и о вас, россиянах, чьи усилия позволили нам выжить.
Я хочу выразить Вам свою сердечную благодарность за наше спасение. Спасибо Вам за то, что вы дали мне почувствовать любовь жизни, моей супруги Кэти и пережить то, что нельзя описать словами, – рождение двух моих сыновей: Джастина и Камерона. Я обещаю Вам, что, сделаю все возможное, чтобы они любили все человечество, а не только свой народ, чтобы нам всем было лучше жить в этом мире. Еще раз Вам и Вашим товарищам спасибо, которые спасли мою жизнь.
С уважением, Говард Мур».
Это письмо и письма еще трех спасенных летчиков я включил в свою книгу. Письма были на английском и русском языках. После того, как я вручил свою книгу Лис Вершбоу, она предложила мне сфотографироваться с ней. Что мы и сделали.

В эту же книгу я поместил произведение Евгения Евтушенко «Баллада о высшей политике»14 . Это все на ту же тему: о спасении американских летчиков:

«Как страшно,
когда в океане ты тонешь
и сам не поймешь –
ты кричишь или стонешь,
и как это все некрасиво,
нечестно,
когда человечество словно исчезло».


И далее:
«На форме пилота,
спасенного боцманом там,
 у Камчатки,
остались промасленных пальцев его отпечатки.
Таких отпечатков не взять у него
Преднамеренно,   
Храните их вечно,
шерифы Америки!»

Примерно через две недели мне пришлось вручить Евгению Евтушенко свою книгу, куда были включены его стихи. Эти его стихи были написаны сразу же после событий, связанных со спасением экипажа «Ориона» и опубликованы 7 ноября 1978 г. в газете «Правда».
В связи со своим 70-летием Е. Евтушенко объехал несколько городов России и встречался с населением, со зрителями. 1-го августа он выступал во Владивостоке, в Доме офицеров флота. Зал был переполнен. Меня пригласил начальник Дома офицеров Анатолий Иванович Тертышный. Потом был фуршет, где присутствовали: командующий ТОФ адмирал Виктор Дмитриевич Федоров с супругой Валентиной Анатольевной, ректор ДВГУ Владимир Иванович Курилов с женой, А.И. Тертышный –  он все время фотографировал, один моряк торгового флота, 3 женщины, видимо, связанные с поэзией, т.к. они читали какие-то стихи, еще один работник ДВГУ и я.
Присутствующие много говорили. Больше всех говорил Е. Евтушенко. Рассказал он, как в годы войны один, через всю страну, добирался до бабушки. Как в лесу встретился с медведицей с медвежатами, и она его не тронула. Что бывает редко.
Не помню, в связи с чем, он спросил меня:
– Вы с какого года рождения?
– С 34-го... октябрьский, я на год моложе вас...
– Эх, зачем же вы сказали?!.. – шутливо кокетничал мастер.
– Да это же все знают: был ваш юбилей, – ответил я, –  и потом: мой комбриг Хронопуло говорил: «Моряк –  всегда молодой!»
Фуршет проходил около 2-х часов. Много интересного рассказал поэт. На фотографии, которую мне вручил А.И. Тертышный, мы так и изображены: комфлот адмирал В.Д. Федоров, я, Е. Евтушенко и ректор ДВГУ В.И. Курилов. Удачное фото.
Август и сентябрь месяцы – всегда были бархатным сезоном в Приморье. В это время много приезжих, отпускников, артистов, разных комиссий (нужных и ненужных). В 2003 г. – было особенно много: проходил 1-й фестиваль кинофильмов Азиатско-Тихоокеанского региона. 17 сентября 2003 г. состоялось его закрытие. Оно проходило в Драматическом театре им. М. Горького. От моего дома до театра порядка 500 м. Я направился туда.
По замыслу почетные гости и звезды должны были от ул. Светланской до театра, мимо памятника С. Лазо, проходить по дорожке. Расстояние – около 200 м. Все подходные пути перекрыты милицией, а за ней уже стоял народ, зрители. Подошел к театру. Постоял там. Место неудобное: завершение пути артистов. Решил перейти на другую сторону, поближе к памятнику С. Лазо: там было свободней. Сотрудники милиции не пускают: стоят намертво. Тогда я пошел в атаку. Говорю подполковнику милиции, который в том районе был старшим:
– Мне нужно пройти поближе: хочу Станиславу Говорухину свою книгу подарить. – Милиционер молчит. Я снова: – Он про вас, про милиционеров, такой фильм создал: «Место встречи изменить нельзя», а вы не пускаете… – Милиционер молчит. – Там Высоцкий играет. Про вас фильм. Сами написать не можете и не пускаете…
Тогда подполковник – милиционер попросил у меня книгу и документ, сравнил фамилии на документе и на книге. – Проходите, – сказал он.
Я занял удобное для меня место. Начали подъезжать гости, руководители края и города, артисты. Прошел по почетной дорожке губернатор Приморского края Сергей Дарькин с супругой Ларисой Белобровой... Прошел ансамбль...
Рядом со мной стоял молоденький милиционер, видимо, стажер, который знал почти всех артистов. Пока мы гадали: кто же это поднимается по дорожке, он уже говорил:
 – Это – Светличная! А вон – Меньшов идет! А это... это... этого я не знаю.
Но зато я знал: это шел сын знаменитого артиста, уроженца Владивостока, Юла Бриннера – доктор Рок Бриннер. Он сопровождал генерального консула США на Дальнем Востоке Памеллу Спратлен. Рок Бриннер написал книгу о своем отце. Откровенную книгу. И сам он кем только не был: от телохранителя чемпиона мира по боксу Мохаммеда Али до профессора. А с Памелой Спратлен я потом познакомился на приеме, который проходил на большом десантном корабле «Харперз Ферри» по случаю 228-й годовщины Независимости США 5 июля 2004 г. Это будет уже другой рассказ.
Мимо нас проходят гости, артисты, звезды, а С. Говорухина нет.
– Так он уже улетел... Передавали сегодня по радио, – сказала мне рядом стоящая женщина.
– Вон Михалков идет! – сказал стажер-милиционер. Точно, снизу поднимался Никита Сергеевич Михалков.
– А вы Михалкову подарите, – сказала та же женщина.
– Слушай, – сказал я милиционеру, – я сейчас буду дарить свою книгу Михалкову, чтобы ты знал, не мешай, пожалуйста...
– Так его охрана вас не допустит, – ответил милиционер.
Михалков шел не один: справа и слева от него были люди, то ли телохранители, то ли соратники. Два-три человека. Когда они поравнялись со мной, я чуть-чуть выдвинулся вперед и сказал:
– Никита Сергеевич! Разрешите подарить вам книгу... от бывшего комбрига... за вашу работу, – я протянул ему книгу, он остановился, взял ее, поблагодарил меня, пожал руку, и вся их группа проследовала вверх, где их встречали губернатор и режиссер театра E.С. Звеняцкий и уже прибывшие приглашенные. Чуть отойдя, Н. Михалков передал книгу одному из сопровождающих его.
Уже и третий кинофестиваль прошел в 2005 г. А у меня остались вот такие воспоминания.

Посещение бдк ВМС США «Харперз Ферри» по случаю 228-й годовщины Независимости США

5 июля 2004 г., в понедельник, был прием по случаю 228-й годовщины Независимости США. Накануне два корабля ВМС США прибыли во Владивосток для участия в этом мероприятии: крейсер «Каупенз» и десантный корабль «Харперз Ферри».
Пригласительный билет мне вручил офицер штаба ТОФ капитан 2 ранга Олег Матвеев, с подачи Елены Василевской, которая работает в Генеральном Консульстве США во Владивостоке. Билет был подписан генеральным консулом США во Владивостоке Памелой Спратлен и командиром крейсера «Каупенз» капитаном 1 ранга Джоном Сорсом. А место приема было – десантный корабль «Харперз Ферри». Командир же десантного корабля не упоминался, хотя прием проходил на его корабле.
В прошедшее воскресенье были выборы главы администрации Владивостока. На 2-й этап вышли Николаев Владимир Викторович и Черепков Виктор Иванович.
В трюме десантного корабля были накрыты столы. Много было вина (красного и белого) и всевозможных закусок. Это все располагалось с левого борта. Справа находились гости. Поближе к надстройке был установлен микрофон, около него находились руководители этого мероприятия. Там были: генеральный консул США во Владивостоке Памела Спратлен, вице-губернатор Приморского края В.В. Горчаков, командующий ТОФ адмирал В.Д. Федоров с супругой, командующий погранвойск генерал-полковник Тарасенков, депутат Государственной думы В.И. Черепков, журналисты, руководители вузов, офицеры.
Были сыграны гимны США и России. Выступили Памела Спратлен, В.В. Горчаков, Джон Сорс.
После торжественной части все начали угощаться. Я себя неважно чувствовал и выпил чуть-чуть красного вина. Оно показалось мне каким-то крепким, крепленым... Больше я пить не стал.
Какие-то женщины ходили по трюму от одной группы гостей к другой и заводили разговоры на смеси русского и английского языков. Когда они подошли ко мне, а я стоял вблизи с генералом-пограничником, и завели разговор, то я не мог их понять. Пришлось мне ответить им на английском языке. После чего офицер-переводчик, который был с генерал-полковником Тарасенковым, сказал:
– Вы лучше говорили, чем эти... переводчицы.
Это, конечно, мне польстило, но я к похвале отнесся критически.
Несколько человек, которые были на приеме, из числа американцев, я уже встречал. Подходил ко мне заместитель Военно-морского атташе капитан 2 ранга Карл Роналд Инман. Был муж консула США по культуре Тары. Во время встречи в Международном выставочном центре музея им. Арсенъева с женой чрезвычайного и полномочного посла США в России Лис Вершбоу он тоже был и интересовался мной: кто это такой. На что старший научный сотрудник Центра Немова Татьяна Разиновна ответила:
– Он – тоже военный. – А мы оба были в штатском.
Когда обстановка немного разрядилась, я подошел к Памеле Спратлен, поздравил ее с Днем Независимости, подарил ей свою книгу «От Камчатки до Африки», показал ей письма спасенных летчиков, которые были на английском языке и включены в мою книгу...
– Будем поддерживать связь через Лену Василевскую, – сказала Памела Спратлен. (Но Памела вскоре уехала из Владивостока, и на ее место прибыл новый генеральный консул Джон Марк Поммешайм).
Подарил я по своей книге обоим командирам кораблей. Командир крейсера никак не прореагировал на это, а командир десантного корабля «Харперз Ферри» эмоционально выражал свои чувства. Провел меня и переводчицу Женю по кораблю. Потом пригласил нас обоих к себе в каюту. Он подарил мне настольную медаль, фирменную фуражку своего корабля. Переводчице – тоже. Потом он спросил меня:
– Как насчет виски?
Я подумал, что он предлагает выпить виски, и сказал:
– Чуть-чуть.
Тогда он достал большую красивую бутылку виски, всю в медалях, аккуратно все упаковал и в виде презента вручил мне.
Во время разговора выяснилось, что его жена – украинка.
– Где живет ваша семья? – спросил я.
– В Сосебо. (В Японии – авт.).
А я все уточнял, где они живут в Америке. В конце концов он назвал какой-то штат.
– Россия мне нравится! – говорил он. – Большая страна! Хороший народ!
В этот день я с Леной Василевской встречался несколько раз. На КПП, у бригады кораблей, что ниже штаба ТОФ, она давала какие-то указания. Видно было, что она стала опытней, вросла в обстановку. На десантном корабле – тоже.
Когда я уходил с корабля, то попрощался с Памелой, с командиром десантного корабля, с Леной Василевской, с переводчицей Женей, которая взяла мою визитную карточку и обещала передать мне фото этого приема.
– Как вам понравилось? – спросила Василевская.
– Очень понравилось. Все было очень хорошо, – ответил я.
Приглашенные еще оставались. А я поприветствовал флаг, сошел на берег. Шел дождь. Но у меня был зонтик. И я, не спеша, направился домой. Благо, до дома было близко...

Московская встреча с американским спасенным летчиком

В конце августа 2004 г. мне позвонили по телефону из Москвы, из редакции газеты «Труд». Звонила Вероника Кирсанова:
  – Михаил Петрович! 2–3-го сентября у нас, в редакции, состоится встреча со спасенными американскими летчиками с самолета «Орион». Мы приглашаем вас на эту встречу.
У меня болело сердце (оно у меня давно постоянно болит)… Недавно разбились два самолета Домодедовской авиалинии: теракт… Я еще и работал, нужно было подменяться на вахте... Да и вообще, я уже 17 лет никуда не летал. И я отказался:
– Я не смогу прилететь...
– А почему? В чем причина?
– Сердце болит... Самолеты бьются... Мне уже тяжело летать... вы знаете, сколько мне лет?
– Ну, наверное, около... 70-ти...
– Правильно. В октябре мне 70 лет! Так что встречайтесь с летчиками США без меня...
– Жаль... вы ведь участвовали в их спасении...
Да, я участвовал в спасении экипажа разведывательного самолета ВМС США «Орион», потерпевшего катастрофу у берегов Камчатки 27-28 октября 1978 г. Я был командиром сил поиска и спасения. Никто не надеялся на успех: был сильнейший шторм, проливной дождь, высота волн 8–10 м. Операцией из Москвы руководил министр обороны СССР Д.Ф. Устинов. В состав сил поиска входили 4 корабля: атомная подводная лодка, рыболовный траулер «Мыс Сенявина», пограничный сторожевой корабль «Дунай» и сторожевой корабль «Ретивый». Американским летчикам повезло: ближе всех к месту катастрофы оказался БМРТ «Мыс Сенявина», который первый их обнаружил и, в условиях жестокого шторма, поднял на борт 13 человек: 10 – живых, 3 – мертвых, два человека, в том числе и командир «Ориона», найдены не были.
Про этот звонок из Москвы я рассказал своим товарищам, таким же пенсионерам.
– А ты бы сказал: «Давайте мне билет туда и обратно, встречайте в аэропорту и оплачивайте гостиницу...»
Они, как в воду смотрели. На следующий день опять позвонила Вероника Кирсанова:
– Михаил Петрович! Мы вас не приглашаем, а просим прибыть на встречу: 2-й приглашенный человек, капитан БМРТ «Мыс Сенявина» Арбузов тоже отказался.
Потом, уже в Москве, я узнал, почему он отказался: он полетел в США.
– Хорошо, я согласен, – и я выдал ей то, что мне подсказали ветераны. Она взяла данные моего паспорта, и сказала:
– Завтра идите в агентство и получайте билет туда и обратно.
Я прибыл в агентство, которое располагалось на остановке трамвая «Дальпресс» (кстати, раньше она называлась «Куперовской», потом – «Комсомольской»). Без волокиты получил билет. Перелет – беспосадочный.
Вечером мне опять позвонила Вероника Кирсанова:
– Вы билет получили?
– Получил.
– Михаил Петрович, в аэропорту Домодедово вас будет встречать... – она назвала фамилию встречающего, – в руках у него будет газета «Труд»...
– Вероника! Я буду лететь в военной форме одежды. В белой фуражке. Так что меня сразу узнаете.
Так оно и случилось. 2 сентября я прибыл в аэропорт г. Владивосток (раньше он назывался «Озерные ключи», и, когда я учился в академии, слушатели говорили: «Какие у вас, на Востоке, красивые названия!»), благополучно загрузились и взлетели. Но вот с посадкой в Домодедово не все было гладко: самолет сделал несколько кругов над аэродромом, пока «вышли» шасси. Вылетали в 12.00 2 сентября и приземлились в 12.00 2 сентября, но уже московского времени.
Выхожу к встречающим. Меня сразу опознал тот самый человек «с газетой». Еще бы: на весь аэропорт Домодедово я был один-единственный человек в военной форме, да еще в морской. Сели в машину и сразу пошла работа: вопрос-ответ и т.д. Пока мы добирались до редакции газеты «Труд», прошло 2 часа. И все это время было: вопрос-ответ.
В редакции меня завели в одну из комнат. Там располагались два человека: Гаврилов Владимир Васильевич и Юрий Третьяков. Потом туда пришла Вероника Кирсанова. Кстати, Гаврилов В.В. – полковник запаса. Военный журналист. Сначала меня передали на «растерзание» Гаврилову. Опять пошло: вопрос-ответ... Потом подошли еще какие-то журналисты, фотографы, телевизионщики, радио... Они приходили-уходили, спрашивали, уточняли, опять спрашивали... Гаврилов куда-то отлучился по своим делам, а когда вернулся, то Ю. Третьяков сказал ему:
– Ты куда ходишь?! Тут такие интересные вещи рассказывают...
Я устал: перелет 8 часов, жара, а я – в военной тужурке, как вышел из самолета, так непрерывно отвечаю на вопросы. 7 часов подряд! Да и ошибиться нельзя, т.к. журналисты все записывают на магнитофоны и на телевидение. У меня начал пропадать голос. А завтра – опять работа: пресс-конференция, запись на телевидении, на радио и пр. Я начал злиться:
– Что вы по одному подходите?!.. Спрашиваете!.. Соберитесь все вместе, и я вам всем буду рассказывать или отвечать на вопросы.
Но работники средств массовой информации действовали так, как считали нужным. Не зря же они заплатили за мой перелет...
– С вами хорошо работать, – сказал В. Гаврилов.
Но к концу рабочего дня у меня почти пропал голос: я сипел. После работы В. Кирсанова повела меня в гостиницу «Минск». Это рядом с редакцией газеты «Труд», в самом центре Москвы. По пути зашли в аптеку, купили там лекарства от горла и большую бутыль чистой воды. Вероника показала мне, где ближайший продуктовый магазин. И правильно сделала, т.к. я им потом несколько раз воспользовался.
Поместили меня в отдельном небольшом номере с окнами во двор. Тоже хорошо: не так шумно. У меня был с собой кипятильник, заварка, конфеты... В номере был душ. Освежился, попил чаю и лег спать. Периодически просыпался. Хотя я уже человек в возрасте и мне приходилось бывать за границей в нескольких странах и встречаться с иностранцами, я волновался: завтра международная пресс-конференция, международная встреча... придется выступать...
3 сентября – второй день работы. Вероника зашла за мной в гостиницу. Я уже позавтракал. Был готов. И мы пошли в редакцию. Опять прибыли журналисты и телевизионщики. От газеты «Красная звезда» была Ирина Жирнова. В разговоре с ней я сказал, что мой первый рассказ на эту тему назывался «Орион» садится на воду». На что она весело и с гордостью сказала:
– Вот видите: наша газета была первая!
Она же впоследствии опубликовала свою статью на эту тему: «Спасение «Ориона»» («Красная звезда», 2004, 11 ноября).
Сначала нас собрали в конференц-зале. Присутствовали: главный редактор газеты «Труд» Потапов Александр Серафимович, бывший младший лейтенант «Ориона» Брюс Форшей с супругой Патрицией, военно-морской атташе Посольства США в России коммодор Уильям Хамблет, сотрудник посольства США Петр Черемушкин, старший офицер управления международного военного сотрудничества Главного штаба ВМФ капитан 1 ранга И. Яковлев, главный редактор журнала «Морской сборник» капитан 1 ранга В.В. Остапенко, журналисты, фотографы и сотрудники газеты «Труд», и т.д.
Конференцию открыл главный редактор газеты «Труд» А.С. Потапов. Вот как описали выступления на этой встрече журналисты «Труда» В. Гаврилов и Ю. Третьяков. Коммодор Брюс Форшей:
– Тогда, в 78-м, мы не смогли воздать должное русским морякам за их удивительное мужество, вот почему сегодня я здесь. Мы писали им письма, поздравительные открытки к праздникам, но они, к сожалению, почему-то до адресатов не доходили. Поэтому для меня так важно, что сегодня от имени всех спасенных тогда американских летчиков я могу лично сказать «спасибо» хотя бы одному из тех, кто ради нас рисковал своими жизнями.
Если бы не русские герои, которые бросили вызов стихии, никто из нас не выжил бы. Волны достигали высоты 30 футов, температура воды была чуть выше ноля. Двое из экипажа погибли сразу: один при ударе самолета о воду, второй – когда мы выбирались наружу. Эта участь едва не постигла и меня. Спасибо Мэтту Гиббонсу, который вытащил меня из тонущей машины на плотик и тем самым первый раз за тот день спас мне жизнь. Второй раз это сделал неизвестный мне русский моряк. К тому времени, когда ночную тьму прорезали прожекторы рыболовецкого траулера, мы уже настолько окоченели, что почти не могли шевелиться. Трое от холода погибли. На всю жизнь запомнил, как чья-то рука сильным рывком втащила меня на борт спасательного бота.
Хочу сказать капитану 1 ранга Храмцову и в его лице команде траулера «Мыс Сенявин»: спасательную операцию вы провели великолепно. Американские ВМС никогда не бросали терпящих бедствие, но в этот раз русские быстрее пришли на помощь.
Большинство из членов нашего экипажа еще долгое время продолжали служить. Я ушел в отставку в 1998 г. в звании коммодора (в ВМС США – промежуточное звание между капитаном 1 ранга и контр-адмиралом – ред.). Сейчас работаю в госдепартаменте, поэтому меня было проще разыскать. Конечно, хотелось бы всем экипажем встретиться в Москве со своими спасителями, но мои товарищи прилететь не смогли, а откладывать встречу было просто некуда. В октябре следующего года приглашаем всех участников той спасательной операции к нам в Америку, в Лас-Вегас.
Патриция Форшей:
– Я встретила Брюса уже после того, как произошла эта трагическая история. Узнала о ней случайно. На глаза попался журнал «Ридерз дайджест» (обзор прессы – ред.), где в кратком виде были изложены те события. Все-таки я удачливая женщина. Благодарю Господа и русских моряков, что мой будущий муж тогда остался жив. Вы спасли его для меня, для будущей семьи. Я рада, что мы смогли сюда, приехать и встретить тех людей, которые участвовали в спасении американских моряков. Такое событие бывает в жизни один раз.
Коммодор Уильям Хамблет, военно-морской атташе посольства США в России:
– Политика политикой, но в тот момент и у наших летчиков, и у русских моряков был один противник – океан, стихия. Борьба с ними объединила их. Сегодня российский и американский военно-морской флот уже не раз выходили в море на совместные маневры, в том числе отрабатывали задачи по борьбе с международным терроризмом. Скоро опять предстоят крупные учения, что служит хорошим знаком партнерства между нашими вооруженными силами.

Во время встречи, в зале, Брюс Форшей вручил мне памятный знак о спасении экипажа «Орион», а военно-морской атташе Уильям Хамблет – книгу «The navy». Я же подарил им, каждому, по своей книге «От Камчатки до Африки», в которой описывается этот случай.
Была пятница, конец недели. Вот закончится конференция, все разойдутся и разъедутся... А меня встретили, разместили... Всё бесплатно... Как-то нехорошо получается. Не по-русски, не по-морскому...
– Вероника! – сказал я. – Соберите, кого надо из сотрудников, – я же никого не знал, – я куплю спиртного, закуски и отметим встречу.
– Михаил Петрович! Не нужно ничего покупать. Все уже готово. Все накрыто в соседнем зале.
После конференции нас пригласили в этот самый зал. Да, «Труд» оказался на высоте! Столы были шикарно накрыты. Начали выпивать, закусывать, обмениваться своими мнениями. Журналисты продолжали брать интервью, уточнять кое-что. Кто-то из сотрудников предупредил меня и Брюса Форшейн, что нас будут по очереди вызывать из зала, где проходил фуршет, в другой зал для записи на телевидение. Или просто, для порядка, предупредили, из вежливости, или... чтобы мы не выпили лишнего. Но мы оба, в этом плане, оказались на высоте.
Когда я собирался лететь на эту встречу, то сотрудница японской телевизионной компании «Japan Sea Network» Евгения Дискант дала мне японский кинофильм о спасении американских летчиков. Во время фуршета сотрудники «Труда» включили этот фильм на видеомагнитофоне. На фото, которое демонстрировалось в фильме, Патриция Форшей увидела своего мужа Брюса и показала пальцем со словами:
– Вот он... вот он!
Потом показали меня в военной форме, Брюса Форшей, капитана БМРТ «Мыс Сенявина» А. Арбузова, Президента СССР Горбачева М.С., министра иностранных дел СССР А.А. Громыко, руководителей США и др. Но ведущий и участники кинофильма говорили на японском языке.
Хорошо, что Женя Дискант дала мне этот фильм. Он наглядно подтверждал то, о чем говорили на встрече. Американцы сказали, что США собирались выпустить свой фильм на эту тему, что мою роль должен был играть известный актер США и назвали его фамилию. Но что-то у них затормозилось. Японцы опередили их.
Меня и Брюса Форшей несколько раз вызывали для записи на телевидение. (Одну из записей я видел, вернувшись во Владивосток, по каналу НТВ). Ну, наверное, все закончилось. Ан, нет! Меня, Брюса и его жену Патрицию пригласили в машины (в разные) и повезли на радио для записи.
Прибыли на радио. У них – тихо, хорошо, прохладно... Запись вел мужчина.
– Я впервые слышу про этот случай, – сказал он. Он задал несколько «неудобных» для Брюса вопросов: – Вот господин Храмцов говорит, что от Петропавловска-Камчатского до места катастрофы вашего самолета было 300 миль, а до ваших ближайших баз было 150 миль. Почему же наши корабли пришли, нашли и спасли вас, а не корабли ВМС США?.. – На что Брюс Форшей ответил, что американский спасательный катер «Джарвис» находился в 24 часах пути от места катастрофы и когда он прибыл, то «Мыс Сенявина» уже поднял их на борт...
Тогда ведущий задал свой второй вопрос:
– Господин Храмцов говорит, что после того, как БМРТ «Мыс Сенявина» поднял вас на борт, прилетел 2-й самолет «Орион» и начал сбрасывать какие-то бомбочки впереди по курсу «Мыса Сенявина» и требовать его повернуть на Восток, в сторону Америки?
На это Брюс Форшей ответил, что 2-й «Орион» сбрасывал светящиеся буи для освещения. Брюс несколько раз посматривал на меня. Чувствовалось, что он был недоволен такими вопросами.
На радио записали и его жену Патрицию. Когда мы разговаривали с ней, она сказала, что у них нет детей. Есть у Брюса дочь от первого брака. От них же я узнал, что на эту встречу планировал прилететь   2-й пилот «Ориона» Эдвард Кэйлор, но он задержался в Англии: там у него учится дочь. Кстати, учится она в русской школе.
После записи на радио (эту запись передавали потом по «Маяку») мы попрощались, сели в свои машины и больше Брюса Форшей я не видел.
Меня привезли в редакцию газеты «Труд». Я забрал свои вещи и В.В. Гаврилов проводил меня до гостиницы. Завтра, 4 сентября, была суббота. Мой вылет во Владивосток назначен в воскресенье. Я остался один в номере. Привел себя в порядок. Немного отдохнул и начал звонить своим знакомым.
В пятницу ни к кому из однокашников я не дозвонился: видимо, были на дачах. Да еще в этот же день сообщили о терракте в Беслане... Передавали по телевидению все ужасы этого терракта. Какая уж тут могла быть культурная программа. Я даже спать не мог: следил за событиями в Беслане. Бедные дети... бедные родители... Есть жертвы...
В субботу созвонился со своими сослуживцами по Дальнему Востоку: с адмиралом флота в отставке Громовым Ф.Н. и контр-адмиралом в отставке Присяжнюком А.Р. Пригласил их к себе в гостиницу. Посидели, поговорили, вспомнили годы службы. Потом мы с Присяжнюком проводили Феликса Николаевича. Поговорили еще. Расстались у метро. Я вернулся в гостиницу и начал собираться в дорогу...

«Торпеды подняты!»

Командир бригады подводных лодок капитан 1 ранга Калайда Г.М. собирался идти в море на корабле ОВРА. Корабль для обеспечения его подводных лодок выделили, торпедолов пришел, свои лодки он проинструктировал… Но по безалаберности, по несдержанности – выпил. Причем выпил спирта с того корабля, на котором выходил в море.
Командиры кораблей и лодок взяли «добро» на выход. И вот вся эта армада: подводные лодки, обеспечивающие корабли и торпедолов, во главе с пьяным комбригом вышла в море. Прибыли в район боевой подготовки. Калайда упился, как говорили, «в дрободан». Пытались его поднять – не смогли: тот что-то мычал в ответ.
Командиры самостоятельно взяли у оперативного дежурного «добро» на выполнение боевых упражнений (в данном случае – выполнение торпедных стрельб). Дали задание надводным кораблям. Лодка погрузилась, а корабли начали маневрировать согласно заданию. Подводная лодка выполнила по кораблям торпедные стрельбы. Торпеды всплыли, и с кораблей обнаружили их мигающие огоньки (дело было ночью). Корабли застопорили ход. Подводная лодка всплыла. Торпедолов подошел к торпедам и поднял их к себе на борт.
– Я только услышал доклад: «Торпеды подняты!». А что было до этого – ничего не помню, – в порыве откровенности рассказывал Калайда своим приятелям.
Об этом случае знали офицеры, да и матросы верхних боевых постов. Но информация от офицера КГБ, который обеспечивал эти корабли, пошла наверх. Оказалось, что, перед тем как зайти на корабль, Калайда упал с трапа в воду, весь мокрый забрался на пирс, а потом – на корабль, где, чтобы не простыть, напился вусмерть.
Когда об этом доложили начальнику штаба флотилии контр-адмиралу Д.М. Комарову, тот спросил:
– Что он кричал? Матерился?
– Да кричал, что он – чемпион ВМУЗ по плаванию.
– Значит, был пьян.
Но Калайде тогда это сошло с рук, как и многое другое.
Дорогой молодой читатель, никогда не пей спиртных напитков на корабле. А если бы на этом выходе случилось столкновение? Тогда что? Тюрьма! Отягчающие обстоятельства! Пропала бы вся жизнь!
Просто Калайде тогда жутко повезло. И командиры кораблей и подводных лодок были достаточно грамотные.
Не хотел об этом писать, но нужно предупредить молодежь.



«Услышьте нас на суше…»

24 февраля 1968 г. из бухты Тарья (в переводе с француз. – «могила»), что на Камчатке, вышла на боевую службу дизельная ракетная подводная лодка «К-129» (бортовой номер «574»). Два месяца назад эта подводная лодка (ПЛ) вернулась с боевой службы и по плану проводила послепоходовый навигационный ремонт,  половина офицеров находилась в послепоходовых и очередных отпусках, а личный состав поочередно проходил санаторно-курортное лечение. Но та лодка, которая должна была идти на боевую службу, оказалась не готова: при проверке штаб флота поставил ей оценку «неуд», проверили вторую лодку – тоже «неуд». А вот «К-129» оказалась готовой. Срочно внесли изменение в план использования ПЛ, отозвали офицеров и мичманов из отпусков (некоторых за 5 суток до выхода на боевую службу), поставили им боевую задачу (боевое распоряжение было подписано командующим ТОФ адмиралом Н. Амелько и начальником штаба ТОФ вице-адмиралом Г. Бондаренко 15 февраля 1968 г., т. е. за 10 суток до выхода).
Шла «холодная война», международная обстановка была напряженная. Главком ВМФ СССР адмирал флота Советского Союза С. Горшков строго требовал выполнения графика несения боевой службы кораблями ВМФ, особенно подводными лодками, вооруженными баллистическими ракетами с ядерными боеголовками. С главкома, в свою очередь, требовал министр обороны СССР Маршал Советского Союза А. Гречко, а с него – генеральный секретарь ЦК КПСС Л. Брежнев, который требовал готовиться к войне.
ПЛ «К-129», по классификации НАТО типа «Гольф», принята в состав ВМФ в феврале 1960 г. Тактико-технические данные: водоизмещение надводное – 2900 т., подводное – 3600, длина – 99 м, ширина – 8,2 м, осадка – 8,1 м, скорость хода надводная – 12 узлов, дальность плавания – 4250 морских миль, предельная глубина погружения – 300 м, автономность – 30 суток. Вооружение: 3 ракеты с ядерными боеголовками, 6 торпед (из них две со спецбоезапасом).
Командовали в то время соединениями ПЛ, куда входила «К-129», адмиралы Я. Криворучко и В. Дыгало. Командиром «К-129» был капитан 1 ранга Кобзарь Владимир Иванович.
Со слов командира дивизии ПЛ контр-адмирала В. Дыгало: «Настроение у многих было подавленное, кто-то бросил: «Уходим навсегда».
Вспоминает сын погибшего командира БЧ-5 Игорь Орехов: «Отец перед выходом сказал товарищам: «Если что случится – позаботьтесь о семье». Предчувствие? А ведь раньше так не говорил.
ПЛ отошла от пирса, встретилась с кораблем-конвоиром и в его сопровождении прошла узким фарватером. Слева остались камни «Три брата», вот уже и пересекли «линию мысов», позади осталась Авачинская губа, ПЛ направилась в точку погружения.
– Боевая тревога! – скомандовал командир ПЛ. – Приготовиться к погружению! Глубина погружения… метров!
ПЛ погрузилась на заданную глубину и начала движение согласно боевому распоряжению.
12 марта 1968 г. было контрольное оповещение по флоту, на которое «К-129» не ответила, ждали 22 марта, когда ПЛ должна была сделать донесение о занятии района, но такового не последовало. Это было серьезным основанием для тревоги. Тем более, что по данным разведки 11 марта 1968 г. в военно-морскую базу Йокосука  прибыла ПЛА ВМС США «Суордфиш», у нее была повреждена передняя часть боевой рубки.  Лодку быстро подремонтировали, работал только личный состав США, с которого взяли подписку о неразглашении тайны, и больше эта ПЛА в течение года нигде не появлялась. Была проведена крупная поисково-спасательная операция.
Со слов участника поиска контр-адмирала в отставке Ю. Сенатского: «В поиске участвовали 2 эсминца, 3 сторожевых корабля, 3 тральщика, 4 подводные лодки, 2 плавбазы, 10 вспомогательных  судов. Всего 36 вымпелов. Было совершено 286 самолето-вылетов. Но, к сожалению, ПЛ найти не сумели…».
Говорит бывший подводник, а в описываемое время – заместитель начальника разведки ТОФ контр-адмирал А. Штыров: «…выяснилось, что на КП эскадры подводных лодок отсутствовал заверенный список личного состава ушедшей в боевой поход ПЛ…, факт гибели подводной лодки не был объявлен приказом главнокомандующего ВМФ адмиралом флота Советского Союза С.Г. Горшкова.
В результате финансисты при решении вопроса о пенсиях женам погибших офицеров и мичманов стали «вставлять палки в колеса»: логика железная – раз нет приказа о гибели, значит не погиб.
В последующем же замалчивание факта гибели подводной лодки на правительственном уровне привело к непредвиденным осложнениям по линии Министерства иностранных дел, да и вообще в международном плане».

Говорит жена старшего помощника командира ПЛ капитана 2 ранга А. Журавина – Ирина Григорьевна: «Сыну уже 8 лет было. Он все время спрашивал: «Где папа?». А что я могла сказать, когда даже свидетельство о смерти выдали издевательское. В нем записано: «дата смерти Журавина Александра Ивановича – ИЮЛЬ (?) 1968 г. Причина смерти – «признан умершим». И такие свидетельства выдали всем семьям погибших. До сего дня нам никто официально не сообщил, что они погибли в океане при исполнении служебных обязанностей. Как мы должны воспитывать детей? Что им говорить? Признан умершим? Где – в драке? Или на больничной койке?.. В общем, поначалу мы с мамой скрывали от сына, говорили: папа в море. Однажды он разнервничался, стал кричать: «Обманываете, так долго в море не бывают!». Еле успокоили. А через некоторое время приходит тихий, вялый, словно пришибленный. И взгляд такой, будто на 10 лет старше стал. Строго так говорит: «Зачем обманывали? Мне соседская девочка все рассказала. Мой папа погиб. Расскажите, как». Сказала, что могла, что знала…».
Март 1968 г. Гавайи. Посты стационарной системы обнаружения и слежения за советскими подводными лодками зафиксировали странные сигналы. Две линии, проведенные от двух постов обнаружения, пересеклись в одной точке, обозначив примерно, где произошла гибель ПЛ. Американский разведывательный спутник зафиксировал яркую вспышку на поверхности океана в том же районе. Проанализировав эти данные, специалисты США пришли к выводу, что там, вероятно, произошла авария ПЛ. Точное место гибели ПЛ доложила столкнувшаяся с ней ПЛА ВМС США «Суордфиш».
ЦРУ США давно мечтало завладеть секретом шифрованной радиосвязи СССР. А тут гибель советской ПЛ, точное знание ее места. Правда, большая глубина в месте ее гибели (5500–6000 м). Но в случае обладания шифрами могут быть получены архиважные сведения, сведения государственной важности, доступ к советским баллистическим ракетам, системам связи, управления и т.д.
Всего три человека были посвящены в эту сверхтайну: – подъем брошенной (по крайней мере, не объявленной о гибели) ПЛ: Ричард Никсон – президент США, Уильям Колби – директор ЦРУ, Говард Хьюз – миллиардер. Эта операция получила название «Дженифер».
Чтобы поднять ПЛ было сконструировано специальное судно «Гломар Эксплорер» водоизмещением порядка 36000 тонн. Судно имело 4 подруливающих двигателя, удерживающих судно на месте при состоянии моря 6–7 баллов, «колодец» в средней части судна, набор навинчиваемых труб общей длиной более 6000 м, док-камера (платформа «Климентина»), на днище док-камеры – громадные клещи, способные захватить ПЛ. «Клещи» были изготовлены персонально под «К-129».
22 октября 1970 г. под дверь советского посольства была подсунута записка: «Некоторые службы принимают меры к подъему советской подводной лодки, затонувшей в Тихом океане. Доброжелатель». Посол СССР в США А. Добрынин шифром передал содержание записки в Москву. Руководство страны потребовало от флота четкого доклада, что могут получить американцы, если поднимут ПЛ. Доклад военных моряков: лодка не столь уж нова, после ее гибели шифры и документы кодирования изменены, вряд ли стоит опасаться, что американцы поднимут ПЛ, у них пока нет соответствующей техники…
В 1972 г. «Гломар Эксплорер» был спущен на воду и, чтобы скрыть истинное предназначение, принял участие в поиске полезных ископаемых со дна моря.
20 июня 1974 г. «Гломар Эскплорер» вновь вышел в море. Прибыл в точку гибели ПЛ: широта – 40 град. 00 мин. сев., долгота – 180 град. 00 мин. зап. Платформу притопили, подвели под «колодец» «Гломара», стали наращивать трубы. Труба дошла до притопленной баржи, присоединилась к захватывающему устройству, и оно пошло вниз, к ПЛ. Когда до ПЛ оставались считанные метры, за рычаги управления «Климентиной» сел главный конструктор – желание прославиться взяло верх, но он не справился с управлением, «Климентина» с силой ударилась клешнями о грунт, одна из клешней треснула. Но клешни ПЛ захватили. Начали подъем. Треснувшая клешня рассыпалась, лодка переломилась, часть ее была поднята, а часть ушла в океан. Поднятую часть ПЛ разместили на барже, «Гломар» убыл в Гонолулу (Гавайские острова). Здесь с поднятой ПЛ были извлечены: боевые ракеты, инструкции по радиосвязи и т. д. Были извлечены тела погибших подводников. По количеству извлеченных подводников в разных материалах разные данные. Все погибшие выглядели, как только что уснувшие. Имена и фамилии некоторых удалось установить. 22 апреля 1975 г. представитель госсекретаря США Скоукрафт сообщил нашему послу А. Добрынину имена некоторых погибших моряков: Виктор Лохов, Костышко, Валерий Носачев.
Среди извлеченных тел был один командир-офицер минно-торпедной боевой части. Он лежал на подвесной койке, прижав локтем журнал торпед с ядерными зарядными отделениями.
Поднятые с ПЛ подводники были перезахоронены в море представителями ВМС США по ритуалу, принятому в ВМФ СССР, с исполнением гимна Советского Союза (по другим данным, захоронение было проведено на берегу). Погребение заснято на цветную пленку.
Затем «Эксплорер» ушел в Сан-Франциско, где встал на отстой в охраняемой бухте Резвуд-Сити. Здесь американцы извлекли ядерные торпеды. Однако сейф с шифр-документами найден не был. Командир «К-129» капитан первого ранга В. Кобзарь был человеком высокого роста, а каюты на ПЛ маленькие, он спал поджав ноги. Так в одном из ремонтов Кобзарь договорился со строителем, и сейф из его каюты перенесли  в ракетный отсек. За счет этого расширили командирскую каюту. По этой причине шифр-документы американцам не достались. Были сведения, что «Гломар Эксплорер» повторно ходил на подобную операцию и поднял вторую половину ПЛ, но официально об этом нигде не говорилось.
Директор ЦРУ У. Колби требовал разрешение на продолжение операции. Однако в правительстве США были люди, которые высказывались против этого. Они говорили о дороговизне этого предприятия (от 350 до 500 млн. долларов), а также о возможных осложнениях с Советским Союзом. В дело подключились газетчики и… две соперничающие банды. И вдруг миллиардер Г. Хьюз обнаружил, что из его личного сейфа пропали документы по операции «Дженифер». А вскоре газеты затрубили об этом на весь мир.
В результате финансирование этой операции было прекращено, а «Гломар Эксплорер» был продан компании, которая занималась добычей минералов с морского дна.
Остается сожалеть, что по прошествии 30 лет полной откровенности еще не наступило. Вопрос о ПЛ «К-129» меньше становится военным, а все более превращается в нравственную проблему. Ведь речь идет о том, чтобы родные и близкие погибших наконец-то узнали правду о трагедии.
Сын командира ПЛ «К-129» Андрей Кобзарь: «С 1982 г. я безуспешно пытаюсь получить хоть какую-то информацию о судьбе отца. В основном мне отвечали уклончиво. Просил я о том, чтобы мне передали на хранение, как дорогую память, отцовский орден Красной Звезды, который он не успел получить перед выходом в последний поход. И только после обращения к Председателю Верховного Совета СССР в 1985 г. (через 17 лет) просьба была удовлетворена».
Жена старшего помощника командира ПЛ «К-129» Ирина Георгиевна Журавина: «В 1975 г. я работала в Шереметьевской таможне. При осмотре вещей стали попадаться зарубежные газеты с рассказом о том, как в 1968 г. в Тихом океане погибла советская подводная лодка, и о ее подъеме американцами. С разрешения представителей КГБ я перевела и поняла, что это наша лодка. Обратилась в главный штаб ВМФ. Там сказали: «Мы ничего не знаем». Прошу вас: разыщите и опубликуйте список погибших. Пусть хоть это станет официальном документом для родных и близких моряков экипажа о том, что подводники погибли при исполнении своих обязанностей…»
Сын командира электромеханической боевой части Игорь Орехов: «Я хочу знать, где лежит мой отец: на дне Тихого океана или в Америке? Это письмо написала под диктовку моя мама. Мне писать очень трудно, так как я инвалид по зрению второй группы… Мне бы хотелось перевести свою месячную пенсию 60 рублей на создание памятника морякам…»
Обращение родственников погибших – это ответ тем, которые говорят: «Зачем старое ворошить?» А такие есть.
Большую часть материала поведал мне бывший подводник и разведчик, а в годы нашей совместной службы на Камчатке – начальник оперативного отдела Камчатской военной флотилии контр-адмирал Штыров Анатолий Тихонович (ныне в отставке). Это он собирал материалы о гибели ПЛ «К-129». Собрал целую папку, определил начало работы американцами  по подъему «К-129», доложил об этом командующему флотом в то время адмиралу Н. Смирнову, а не получив поддержки, доложил в Москву в разведуправление ВМФ. Чего ему Москва впоследствии не простила, оправдываясь в своей бездеятельности. Н. Черкашин называет его Сунгариевым Анатолием Тимофеевичем и даже «убивает» его: в его повести он умирает. Многие друзья Штырова А.Т. сожалели об этом и обрадовались, что смерть Сунгариева (читай – Штырова) вымышлена и что он на самом деле жив и здоров и проживает в настоящее время в Москве.
Автор использовал также материалы сборника «По следам подводных катастроф» (1992), соавтором которого он является.
Впоследствии руководство страны и ВМФ России признало факт гибели ПЛ «К-129», организовало посещение места катастрофы родственниками погибших с воздаянием почестей морякам-подводникам.



Сын за отца – не ответчик, а отец?

Леонид Васильевич Кнут служил в штабе ТОФ заместителем начальника управления боевой подготовки. До штабной службы он был подводником. Офицеры, которые служили с ним, отзывались о нем, как об эрудированном офицере, грамотном специалисте...
Так, офицер управления боевой подготовки Николай Григорьевич Зуев говорил:
– Когда Кнут докладывал командующему флотом, то все было ясно. Он свой доклад аргументировал так, что потом и вопросов к нему не было.
Хорошо отзывались о нем и его однокашники по училищу. Вот что написал в своем юбилейном обращении Иван Мангазеев (выпускник ТОВВМУ 1954 г.):
«А кто у нас в БП, на страже,
Кого в частях с желаньем ждут,
Кто патриарх надежды нашей?
Конечно, это Леня Кнут.
Ему давно заданье дали
Сменить просветы на металл.
«Болели» и с надеждой ждали,
Но он надежд не оправдал.
Прошел по службе все этапы,
А не хватило ерунды:
Везенья, случая... иль «лапы».
Без них напрасны все труды.
Дадим ему отсрочку снова,
Еще ведь служим и живем.
И пусть он держит свое слово,
А нам – не к спеху, подождем!»

Автор встречался с Кнутом Л.В. и в штабе ТОФ, и в военно-морской академии, где тот учился на АКОС (академические курсы офицерского состава) вместе с моим бывшим комбригом Асеевым В.П., который, будучи начальником штаба тыла ТОФ, погиб в авиакатастрофе 8.02.1981 г. в Ленинграде. Правда, все вопросы я решал не с Кнутом Л.В., а с его подчиненными офицерами. Что тоже неплохо.
После окончания АКОС Кнут Л.В. опять был назначен в штаб ТОФ, точнее уже не в штаб ТОФ, а заместителем к заместителю командующего ТОФ по боевой подготовке – начальнику боевой подготовки ТОФ. Открыли тогда такую должность и назначили на нее контр-адмирала В.Я. Корбана.
Корбан Владимир Яковлевич тоже был подводник. До штаба ТОФ командовал 26-й дивизией атомных подводных лодок, которая базировалась в бухте Павловского. На служебной машине попал в автопроисшествие. Поломало его серьезно. После чего его и назначили на КП ТОФ. Корбан В.Я. был приморец, из Спасского района, т.е. был моим земляком. И во Владивостоке мы с ним жили в одном доме и в одном подъезде, на ул. Вострецова, дом № 6. Знал я его жену Татьяну Макаровну, в прошлом педагога-филолога. Когда уже в должности заместителя командующего ТОФ по боевой подготовке Корбан В.Я. прибыл с проверкой на Камчатку, то командир бригады ракетных катеров капитан 1 ранга Шейко Валентин Иванович (кстати, тоже наш земляк по  Спасску) поздравил его с назначением, на что Корбан В.Я. ответил:
– Это вас нужно поздравлять. А мы, старики, уже сами себе ищем работу.
Проверял он серьезно, не мелочился. Большое внимание уделял новым руководящим документам по совместной работе подводных лодок и надводных кораблей, о чем спрашивал моего начальника штаба капитана 1 ранга Гусева Юрия Германовича. К сожалению, контр-адмирал Корбан В.Я. тоже погиб вместе с комфлотом Э.Н. Спиридоновым 8.02.1981 г. Сын его, как и отец, стал подводником, а жена переехала в Санкт-Петербург, где ей выделили квартиру.
Так вот, к нему, т.е. к Корбану, и назначили Кнута заместителем. Кнут Л.В. работал хорошо. Штатная категория у него была контр-адмирал. Вот и представили его к присвоению этого звания. Но звания ему не присвоили... Причина была в том, что дочь его, обучавшаяся в московском вузе, вышла замуж за иностранца... То ли за эфиопа, то ли за алжирца... Некоторые говорили: – За африканца.
– Ну, вот уедет она с мужем в Африку... А там ее увезут куда-нибудь... начнут пытать... а потом выйдут на отца. Ему зададут несколько вопросов. А он допущен ко всем секретным и совсекретным документам. Скажут: «Давай сведения за жизнь дочери!» – рассуждал начальник особого отдела КГБ по ТОФ контр-адмирал Егоркин Николай Васильевич. Об этом он, почти слово в слово, говорил автору.            А он был моим однокашником по училищу. И мы встречались с ним ежедневно в бассейне ТОВВМУ, где я был в то время заместителем начальника училища.
С должности Кнута Л.В. не снимали, но адмиральского звания не присваивали. Говорили, что представляли его к этому высшему офицерскому званию несколько раз. Просил Кнут об увольнении его с военной службы – не увольняли.
Ни в какую Африку зять-иностранец не уехал.
Встречался я с Леонидом Васильевичем и его женой. Дочь их с семьей живет в Америке, имеют собственный дом. Кнут с женой были у них в гостях. Зять с дочерью предлагали им остаться у них, но они вернулись к себе на Родину, в Россию.
– Куда же нам уезжать в 70 лет!? – говорила автору жена Кнута. – Если бы раньше, еще можно было бы. А сейчас – нет!

История с партийным билетом

В те годы, когда в СССР была одна единственная партия – КПСС (Коммунистическая партия Советского Союза), за сохранностью партийных билетов следили строго. В случае утери или порчи партбилета коммуниста привлекали к партийной ответственности. Объявляли строгое взыскание. А это значило, что офицер продвижению по службе не подлежал. Ему задерживали присвоение очередного воинского звания, не пускали на учебу, пока не снимут взыскания и т.д.
Членами КПСС были все офицеры-руководители. Например, 100 % офицеров, в ранге командиров полков и им равных, были коммунисты. Если два офицера служили одинаково хорошо, то с повышением назначали того, кто был членом партии. «Партия – руководящая и направляющая сила нашего общества!», «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи» – такие были постулаты. Всем руководила партия. Партия в то время – это была власть! И, не дай бог, кому-либо попасть в зубы партийного аппарата: он тебя проглотит, только пуговицы выплюнет...
Были искривления у самих партийцев-руководителей. Некоторые из них сами нарушали моральный кодекс строителя коммунизма. Был такой кодекс. Многое он почерпнул или взял из Библии. Но мы тогда боялись об этом не только сказать, а даже заикнуться. Партийцы-руководители так превозносили членство в партии, так расхваливали сами себя, что в глазах некоторых выглядели особыми людьми, необыкновенными. Многие молодые офицеры считали себя недостойными к вступлению в партию. Автор вступил в члены КПСС: кандидатом в возрасте 27 лет, в члены партии – в возрасте 28 лет. Один год был обязательный испытательный срок.
Член КПСС был обязан хранить свой партбилет в надежном месте. Ну, а если пошел член КПСС в баню, где он должен оставить свой партбилет? В сейфе? А если сейфа нет? Тогда где? Дома? А если партбилет и там пропадет? Все равно привлекут к партийной ответственности и объявят партийное взыскание.
У одного офицера, назовем его Р., были сложные семейные отношения. Жена у него пила. Была запойная. Пока трезвая – нормальный человек. А как выпьет – пошло-поехало. Он не знал, что делать. Как поступить? Когда он заикнулся о разводе, то политработники восприняли это негативно.
– Офицер! Командир! Семью не сохранил! При живом отце дочь будет сирота! Воспитывайте жену! Налаживайте отношения! Как женились, так и воспитывайте ее. В случае развода будем рассматривать вас на партийном собрании, а потребуется, то и на парткомиссии. Если вы жену не можете воспитать, то как же вам доверять корабль? Как вы будете личный состав воспитывать?!
Знать бы им слова песни Владимира Высоцкого: «Пары соединяют, а им бы разъединиться...»
А как женился? В те годы во время учёбы в училище женились редко: один-два человека из роты были женаты. Отношения со знакомыми девушками были товарищеские. Такое было, не то что правило, а как бы традиция: офицер до женитьбы должен был послужить на кораблях год-два. Некоторые старые «морские волки», например главный боцман крейсера «Калинин» мичман Смеликов Василий Ефимович говорил:
– Морской офицер должен жениться в звании не ниже капитан-лейтенанта! А то придет на корабль лейтенант, женат, у него ребенок, а домой, на берег, не пускают. Пока зачеты сдаст на допуск к самостоятельному управлению подразделением... Да зачеты на допуск к несению вахты... А там, глядишь, и семья распадется.
Свой личный состав главный боцман держал в руках. Да и не только свой. Согласно корабельному уставу указания главного боцмана, в вопросах содержания корабля, были обязательны для всего личного состава корабля. Бывало, идет развод на работы, Смеликов командует:
– Старший матрос Зыбайло, выйти из строя на два шага! – И, когда тот выйдет, продолжает: – Вот вам 6 курсантов. Сделать из шлюпки лайковые перчатки!
И мы, курсанты, спускали шлюпку, от 33 причала переходили на другой берег бухты Золотой Рог, на мыс Чуркин, с паровоза, который маневрировал там, брали горячую воду. Все неокрашенное дерево (весла, рыбины, банки, планширь) драили стеклом, протирали щавелевой кислотой и снова обдирали стеклом: делали из шлюпки «лайковые перчатки».
Шлюпки, катера, барказы – это не только боцманское хозяйство, а все они расписывались за офицерами. Приказом по кораблю назначались командиры шлюпок, барказов и катеров. Они были обязаны следить за состоянием вверенных им плавсредств, за их укомплектованностью и пр. Ну, а за призовой шлюпкой зачастую следил сам главный боцман: это визитная карточка корабля.
Справедливости ради хочу сказать, что большое внимание состоянию шлюпок и, вообще, морской подготовке уделял начальник штаба 173-й бригады противолодочных кораблей Печкорин Александр Дмитриевич. Мне довелось командовать этой бригадой. Печкорин А.Д. смотры шлюпок и катеров устраивал каждое воскресенье, а после этого – гонки катеров и шлюпок. С вручением призов и грамот. А приз был – пирог. Пекли пироги поочередно, на кораблях. Старались матросы, старались и коки.
Был, правда, случай, когда по вводной «Человек за бортом» на СКР «Разумный» не смогли спустить на воду шлюпку: шлюпбалки регулярно не проворачивались, не смазывались, вот они и заржавели. А с катера гребной винт был снят и сдан на ремонт на плавмастерскую «ПМ-25». Таким образом, СКР оказался без плавсредств. Взял я тогда вину на себя, сказал начальнику штаба Камчатской военной флотилии, который дал эту вводную:
– Это я виноват: не проверил...
А что там было проверять комбригу: это должно делаться на корабле. Корабельным личным составом, заведующими, командирами катеров... Да и при всем желании я бы не смог проверить все катера и шлюпки: их на бригаде было больше 20! Начальник штаба флотилии грозился написать приказ с наказанием виновных. Требовал, чтобы я наказал командование «Разумного». Но я этого делать не стал, а потребовал в кратчайший срок устранить это замечание.
Чтобы закончить рассказ о главном боцмане крейсера «Калинин» мичмане Смеликове, хочу сказать, что его уважали, но и побаивались. Он был авторитетный мичман. Да и заработная плата у него была приличная: 2-я после командира корабля! Так говорили все знающие матросы.
Помню, как-то обратился к нему главный старшина сверхсрочной службы Лоскутов. Что-то не понравилось Смеликову: обратились к нему не по-уставному. И он сказал:
– Товарищ главный старшина! Подойдите ко мне! Когда вы будете офицером, то я к вам буду подходить! Доложите, что вам нужно... – и всё в таком духе.
К офицерам он относился по-уставному. Подчеркивал, что они старше его по воинскому званию. А некоторые для него – начальники. Впоследствии, когда крейсер «Калинин» перевели в Совгавань, в желдорбат, и законсервировали, то Смеликов развернул там бурную хозяйственную деятельность. Даже завел рыбокоптильню. Не только для начальников, но и для улучшения питания личному составу.
Офицер Р., у которого была пьющая жена, продолжал служить на кораблях, рос в воинском звании и должности. У них с женой родилась дочь, но радости ему семейная жизнь не доставляла. Все из-за поведения жены. Были случаи, когда он вырвется домой (в кои века), а жены дома нет. Где-то в компании. Или застанет ее дома пьяной...    А политработники «добро» на развод не давали.
Однажды, когда он прибыл на кратковременную побывку домой, у него исчез партийный билет. Долго искал, перерыл свои вещи, документы – нет партбилета. А партвзносы нужно было платить ежемесячно. Вот и пришлось ему доложить секретарю партийной организации об утере партийного билета. Независимо от того, как был утерян партийный билет, коммуниста привлекали к партийной ответственности. Вот и его привлекли. Объявили какое-то строгое партийное взыскание. Выдали новый билет, взамен утерянного. А тут приходит сигнал или информация сверху: его партбилет находится в ЦК КПСС. Что выслала партбилет в ЦК КПСС его жена. Вот это номер! Он излил душу своему партийному руководству, и они (политработники) его поняли. Что бывало крайне редко. Как говорил Р.:
– Я им сказал: «Ну, сколько можно терпеть?» – Вот только тогда мне дали «добро» на развод.
Ушел он из семьи. Бывшей жене и дочери оставил квартиру. Впоследствии женился. У него создалась хорошая семья. Беспокоился и переживал за дочь, у которой жизнь сложилась не очень-то хорошо. Помогал дочери. Новая жена этому не препятствовала. А сердце все равно щемило. Он часто задавал себе вопрос: «В чем же я виноват? Что я в жизни сделал не так? Нужно было развестись сразу. Ведь все равно этот нарыв поздно, но прорвался». Многие знали о поведении его первой жены. Ему порой было стыдно перед друзьями и подчиненными за это, за такие взаимоотношения в семье. И он столько лет терпел...

Всю жизнь – с флотом

Жил в нашем городе замечательный человек: доктор технических наук, профессор, капитан 1 ранга в отставке Скворцов Марк Иванович. Это сын одного из ближайших соратников В.И. Ленина – И.И. Скворцова. Того самого, который в первом составе советского правительства был народным комиссаром финансов, а в дальнейшем — заместителем председателя редакционной коллегии Госиздата, членом редколлегии «Правды», ответственным редактором «Известий ЦИК СССР и ВЦИК», директором Института Ленина при ЦК ВКП(б)...
Но, несмотря на такое знатное родство, Марк Скворцов не искал в жизни легких путей. В 1937 году по комсомольскому набору он из МГУ, где учился на механико-математическом факультете, переходит в Высшее военно-морское училище им. М.В. Фрунзе, которое с отличием окончил в 1939 г. Марк Скворцов имел право выбора места службы и сделал его – попросился на Дальний Восток на Тихоокеанский флот. Он прошел все ступеньки корабельной службы по штурманской специальности: от командира штурманской боевой части эсминца «Сталин» и лидера «Тбилиси» до заместителя главного штурмана Военно-морского флота СССР. А в дальнейшем занялся преподавательской работой в училищах им. Фрунзе, ТОВВМУ и Военно-политической академии им. В.И. Ленина.               
Добрым словом вспоминал Марк Иванович своих бывших учителей, командиров и преподавателей, давших когда-то путевку в большую, интересную жизнь. Среди них адмирал А. Рассохо, адмирал флота С. Лобов, профессор К. Ухов... Да и сам он подготовил целую плеяду офицеров-штурманов, достигших ныне в службе заметных успехов, – это вице-адмирал Ф. Старожилов, контр-адмирал Э. Бородин, капитаны 1 ранга С. Ребенок, П. Янчарук, А. Лаврентьев и десятки других.
Свои знания, склонность к научной деятельности Скворцов проявил еще в 1943 году, когда разработал «Номограмму для расчета дирекционного угла и дистанции», которая использовалась в годы войны кораблями Балтийской флота при стрельбе по береговым целям.
За долгие годы Марк Иванович выполнил большой объем научных работ. Он автор ряда учебников, является одним из авторов «Справочник штурмана» и «Справочник вахтенного офицера». В 1952 году, когда на кораблях стали широко использоваться РЛС для определения своего места, офицер-штурман М. Скворцов обосновал новый способ, который впоследствии был назван способом кратчайших расстояний и стал основным для определения места с использованием РЛС. Марк Иванович является также одним из основоположников классического графического способа расчета маневра на безопасное расхождение с одной или несколькими целями, который получил название «Способ штурманов ВМФ». Он же является инициатором и автором сценария научно-популярного кинофильма «Предупреждение столкновения судов в море» (1959 г.). В монографии «Основы маневрировании кораблей» (1966 г.) разработана методика оценки точности маневра, а в другой – «О маневре слежения за целью» (1969 г.) – впервые изложены обоснования и анализ маневра слежения за целью. Всего же у него более ста научных трудов.
Я знал Марка Ивановича, несколько лет служил с ним вместе. Это был трудолюбивый, честный, грамотный, влюбленный в свое дело человек. Это образец интеллигента в хорошем смысле слова: корректный, вежливый, бескомпромиссный. Будь то заседание Совета или экзамены, занятия – он всегда имел свое мнение. Мысли излагал ясно, лекции и занятия подкреплял убедительными примерами из богатого личного практического опыта, открывал такие таймы штурманского дела, о которых не всегда можно прочитать в литературе.
Вот таким он остался в нашей памяти.

Ну, ты и молоток!

Советское судно прибыло в один из портов Северной Кореи (КНДР). По какой-то причине его поставили в карантин. Хотя особой надобности не было. А команде нужен был заход в иностранный порт из-за финансовых соображений. Утром на судно прибыл корейский военный врач. Почему-то его разместили для работы в каюте «деда» (стармех – жаргон гражданских моряков) Занемонского Ивана Владимировича, который впоследствии говорил:
– Обращаюсь к нему – не понимает, предлагаю закурить – не берет, отказывается, а то делает вид, что не понимает. Когда смотрю, а у него на груди знак об окончании нашего Московского медицинского института. «Ага, думаю, – значит, ты прикидываешься, что не понимаешь по-русски». Говорю ему: – Ты же окончил 1-й Московский медицинский институт... Ты же все понимаешь.
А он мне в ответ:
– Тише... нам нельзя общаться, разговаривать...
А я ему:
– Как учиться – так можно, а разговаривать –  нельзя?!
Он опять:
– Тише, а то у меня будут неприятности...
Я ему предложил целый блок сигарет. Знаю, что у них это дефицит, – не берет, шепчет:
– Нам нельзя... 
А я ему:
– Да бери! – Вижу: мнется, хочет взять, но боится. Тогда я ему говорю: – Иди сюда. Смотри, – а над моей кроватью висела моя семейная фотография: я с женой и двумя детьми. А жена у меня – кореянка. Наша, российская. Он подошел, посмотрел на фото и обалдел.
– Это ты?
– Я!
– Эта корейская мадама – твоя жена?
– Да!
– Это твои дети?
– Да!
Он расплылся в улыбке, несколько раз отходил от фото, потом снова подходил. Смотрел на меня, потом – на фото. Взял блок сигарет, рассовал их по карманам.
– Только никому не говори, а то у меня будут неприятности...
– Не бойся, не скажу...
На следующее утро ко мне в каюту заходят несколько корейских офицеров. Самый старший из них подходит к моей койке, раздернул прикроватные шторки и уставился на фото. Потом – на меня. Довольный, рассмеялся и сказал:
– Ну, ты и молоток!..
В этот же день, – рассказывал И.В. 3анемонский, – ко мне в каюту ходили целые делегации. Всё больше военные. Смотрели на фото, потом – на меня. Смеялись. Ко мне относились благожелательно.
Был случай, когда у них сломался кран (ГАНЗ). Работал он недалеко от нас. Крановщик – маленький, худенький. Побледнел. Вылез из крана. Подошли их специалисты. Посмотрели. Поговорили на своем языке. Потом человек пять окружили крановщика и повели его куда-то...
А то еще случай: захожу в каюту к капитану, а на его постели прямо в сапогах лежит сухопутный корейский офицер. Я говорю капитану:
– А что это он у тебя разлегся на койке, да еще в сапогах?!
– У него живот болит.
– Так пусть идет в туалет. На толчке пусть сидит, раз живот болит.
Много чего было. Запомнились вот такие детали этого захода.
Впоследствии мы с И.В. Занемонским работали вместе на Первомайском судоремонтном заводе, на плавкране «Блейхерт». Он –  сменным механиком, я – сменным помощником капитана.



Снять ранее наложенное взыскание

На крейсере «Александр Суворов» случилось ЧП: погиб водолаз – инструктор старшина 1 статьи Хохлов. Весь удар за это обрушился на командира БЧ-5 (электромеханическая боевая часть) крейсера капитана 3 ранга Самошенко Владимира Ивановича.
– Я же говорил тебе: «Убрать его из водолазов!» –  возмущался командир корабля капитан 2 ранга Чумичев Авенир Александрович. (Впоследствии – контр-адмирал, закончил службу в штабе Балтийского флота). – А ты его все защищал.
– Да он-то водолаз был хороший. Водолаз-инструктор. Хорошо был подготовлен... – слабо отбивался командир БЧ-5.
Самошенко В.И. прибыл на ТОФ, на крейсер «Александр Суворов» с Черноморского флота, с крейсера «Дзержинский». Там он был командиром дивизиона движения, а сюда был назначен с повышением. Человек был порядочный, совестливый, честный, грамотный, но, как казалось его начальникам, был нетребовательным к подчиненным, покладистым. Когда он служил на «Дзержинском», то вместе с командиром ДЖ (дивизион живучести) Анатолием Казаковым сочинил песню: «Бросковый вариант». Привожу ее слова:
Мы по решению главкома
Задачей заняты большой.
Все больше –  в море, редко – дома.
Сто грамм не выпьешь в выходной.

И грозный крейсер в санаторий
Печальный жребий обратил.
И на плавучий пляж на море
Теперь он больше походил.

Здесь вопреки морским уставам,
Лучами солнца грея зад,
Десятки женщин для забавы
В «козла» на палубе стучат.

Усами Сухоплюев водит
Смущает женщин юный франт,
 А БЧ-5 машины вводит:
Идет «бросковый вариант».

В мазуте руки, весь в щетине,
А взгляд угрюмый и пустой.
Стоит Самошенко в машине,
А жизнь проходит стороной...

Пора кончать все варианты,
На сушу твердой стать ногой,
Чтобы жизнь флотских лейтенантов
Не проходила стороной!

«Бросковый вариант» –  экстренная съемка, следование к месту пуска ракеты, пуск ракеты, следование к месту падения ракеты, подъем ракеты, экстренная съемка, следование к месту пуска... Таких вариантов было в сутки, как правило, 4–5. И все это по «Боевой тревоге». Место командира ДД (дивизион движения), т.е. Самошенко, по тревоге –  в 1-м машинном отделении.
Песня исполнялась под гитару на мотив модной в те годы песенки «Стоит девчонка с папиросой, а жизнь проходит стороной...»
Откуда женщины? Шла наладка и сдача ЗРК (зенитный ракетный комплекс), установленного на крейсере «Дзержинский», в г. Николаев, на заводе Носенко. Много было людей от науки, наладчиков, настройщиков, гарантийщиков и т.д. В песне упоминается Евгений Сухоплюев –  командир ЗРК, красавец, пижон, любимец всех женщин, холостяк.
Испытания крейсера и ракетного комплекса проходили в 1963–1965 гг. Я поместил рассказ В.И. Самошенко почти полностью, чтобы показать, что это был боевой офицер, с действующего флота, не сынок чей-то, а прошедший суровую флотскую службу и заслуженно назначенный с повышением. Но, тем не менее, ЧП произошло во время его командования боевой частью.
Автор хорошо помнит этот случай, т.к. вся 82-я бригада кораблей резерва, которая базировалась на о. Русский, в бухте Новик, занималась этим ЧП: сообщение родителям, отправка тела (груз «200»), расследование и пр. и пр. Кого-то послали во Владивосток, на 37 причал ждать родителей погибшего, кого-то –  в аэропорт, кого-то –  по заводам: доставать цинковое железо для гроба. Кому-то поручили делать деревянный гроб...
Еще раз подчеркну, что Хохлов, как водолаз-инструктор, был подготовлен хорошо. Но характер у него был занозистый, какой-то подковыристый. Однажды, работая под водой, он отвязал от себя страховочный конец, поднырнул под плавпирс и наблюдал оттуда, как забеспокоились обеспечивающие его безопасность матросы. И когда уже доложили о его пропаже –  он появился живой и здоровый, еще и посмеивающийся над теми матросами, которые искали его. Впоследствии говорили, что такие «штуки» он проделывал несколько раз. Что давно его нужно было убрать: и он бы был жив, и ЧП бы не было.         И все это «валили» на В.И. Самошенко.
А в тот трагический, свой последний спуск Хохлов допустил несколько нарушений: водолазный нож у него отсутствовал (правда, страховочный конец оказался развязанным), дыхательный аппарат был coбран неправильно, хотя, как инструктор, он собирал их и для других водолазов.
Когда он всплыл, уже обмякший, то матросы посчитали, что он опять балуется, шутит, разыгрывает их. Говорили даже, что веслами отталкивали его от шлюпки...
ЧП было, гибель была, нарушения были... Кто виноват? Есть командир группы, командир дивизиона, но... сняли с должности командира боевой части. Назначили его здесь же, на 82-й БКР, командиром БЧ-5 на эсминец «Верный».
Через несколько лет бригада проверялась комиссией по водолазной подготовке. В тот день В.И. Самошенко был дежурным по живучести бригады. Он провел членов комиссии по кораблям бригады. Те проверили состояние водолазной подготовки. Самошенко В.И. был  в курсе дела. Он показал себя как эрудированный инженер-механик. Членам комиссии понравилось его отношение к проверке.
– Мы хотим вас поощрить в приказе командующего флотом за состояние водолазной подготовки на вашем корабле, –  сказали они.
– У меня есть взыскание от командующего флотом за гибель водолаза. Так что, наверное, я не подхожу быть кандидатом на поощрение... – доложил он проверяющим. На этом разговор и прекратился.
– Но водолазы (водолазные специалисты – авт.) сами подготовили приказ командующего флотом, где с меня было снято ранее наложенное взыскание, –  говорил впоследствии В.И. Самошенко, который после увольнения в запас остался жить во Владивостоке, работал в Дальневосточном морском пароходстве, в системе капитанов–наставников возглавлял учебный кабинет.

Назначение не состоялось...

Заместителя начальника особого отдела КГБ по Камчатской военной флотилии капитана 2 ранга Ключникова Виктора Яковлевича планировали вскоре назначить начальником отдела. Твердо спланировали. Он даже свою бывшую должность предложил моему однокашнику по училищу Ведю Виктору Титовичу. Тот согласился. Ждали приказа. Но это назначение ни для В.Я. Ключникова, ни для В.Т. Ведя не состоялось. А причиной этого послужило следующее.
На 89-й бригаде ракетных катеров Камчатской военной флотилии состоялась ракетная стрельба по судну-мишени. Руководитель ракетной стрельбы доложил об успешной стрельбе. Прямое попадание в цель! Молодцы катерники! Их встретили, как героев: даже жареного поросенка вручили. Мол, так держать! Еще раз – молодцы!
Но потом пошли слухи, что, мол, попадания ракеты в цель не было. Что попадание подделали. Что, мол, ради сиюминутного успеха катерники (читай: катерники-руководители) подделали попадание. Поручили кому-то из матросов сымитировать попадание: что-то там, на цели, поломать, разрубить, разрезать, порвать, но... чтобы было попадание. И матросы исполнили. Попадание ракеты в цель засчитали. Стрельба получила оценку – «отлично»!
Когда пошли слухи о подделке попадания ракеты в цель, то этим занялся заместитель начальника особого отдела КГБ по Камчатской военной флотилии В.Я. Ключников. Возможно, ему было поручено заняться этим делом, а может быть, он тогда оставался за начальника. Но, тем не менее, этим делом занимался он. Да, попадания не было! Да, его подделали! Чистой воды очковтирательство. Обман командования. Снижение боеготовности. Насаждение благодушия и вседозволенности. Кроме всего прочего: чему они там, офицеры-катерники, учат личный состав?! Зачем тогда ходить в море? Ведь дырку в судне-мишени можно было сделать и в базе!
Ключников В.Я. об этом проинформировал командование и политический отдел КВФ, начальника особого отдела по ТОФ, а тот – командование ТОФ. Мало того, об этом случае было сказано на партийном активе ТОФ. Появился приказ с наказанием виновников этого события. Но тут партийные руководители КВФ подняли голову:
– Какое очковтирательство? Какая подделка? Да у нас есть фотоснимки судна-мишени до и после стрельбы!
Возглавлял всю эту кампанию член военного совета – начальник политотдела КВФ контр-адмирал В.А. Лукьянов. По линии политорганов пошла информация в Москву:
– Работники КГБ распоясались, оговаривают военных моряков. Сами в море не ходят, а дают ложную информацию. Да, у нас 89-я БРК – лучшее соединение! Мы их выставили к состязанию на приз главкома ВМФ! Вот, пусть сами идут и защищают честь ТОФ! Так они же в море не пойдут, а занимаются г…копательством! И т.д. и т.п.
Прибыли представители Москвы. Разбирались. Осведомители-катерники были уже обработаны и от своих прежних показаний отказались. В.А. Лукьянов сделал все, чтобы В.Я. Ключникова с Камчатки убрали:
– Какой это будет начальник отдела??! Он же не сможет после этого работать с командованием! Он же «наклепал» на катерников, едрена вошь! Не нужен нам такой начальник! Да я его привлеку к партответственности! –  И все в таком духе.
Дело прикрыли. Назначение не состоялось. Ключникова B.И. перевели в Николаев, на ЧФ. Партия победила. Но о подделке попадания знал весь флот. Об этом говорилось на партактиве ТОФ.
Когда же в 1978 г. мы провожали командующего КВФ вице-адмирала Капитанца Ивана Матвеевича на должность 1-го заместителя командующего Балтийским флотом, то я написал и читал ему дружеский шарж. Послание было как бы от всех соединений. Про 89-ю БРК были такие слова:
«На Богородском – тишина:
Мишеней больше не ломают,
Не ходят в море катера,
Не плавают и не стреляют...»
Не помню, был ли на этом прощальном вечере В.А. Лукьянов. Наверное, его не было. А то бы он мне этих стихов не простил.
А Ведь В.Т. через несколько лет стал начальником особого отдела КГБ по Камчатской военной флотилии. С этой должности он и был уволен в запас. Он же мне и напомнил эту историю.



Риск – не всегда благородное дело...

В то время я служил на крейсере «Адмирал Сенявин» в должности командира дивизиона главного калибра. Жил со своей семьей в однокомнатной квартире на ул. Школьная. Сейчас это улица Адмирала Мищенко, бывшего командира военно-морской базы Стрелок. Наша соседка, Валя Векшина получила 3-комнатную квартиру на 5 этаже, в нашем же подъезде. Говорили, что её мужу дали такую квартиру за боевую службу, куда он ходил заместителем командира отряда кораблей по политчасти. Командиром отряда был Захаров Фридрих Федорович, начальник штаба 82 бкр. Впоследствии – командующий Сахалинской флотилии. Мы все удивлялись: «Как же так? У них один ребенок и дали 3-комнатную квартиру?» Я был рад, когда получил однокомнатную квартиру, правда, Феликс Громов, в то время командир группы управления дивизиона главного калибра нашего же крейсера, говорил мне:
– Требуй себе 2-комнатную квартиру! Ты – командир дивизиона главного калибра! Ради этого крейсер построен!
Но у меня на это не хватило смелости: другие офицеры жили в худших условиях. А у политработника хватило совести: партия распределяла квартиры, машины и прочие дефициты.
Как-то раз Валя Векшина уехала во Владивосток по своим делам, откуда и позвонила по телефону кому-то из соседей:
– Я, кажется, оставила включенным утюг... Проверьте, только дверь не ломайте.
Как проверить? О чем она думала? Сказать трудно. Почему-то об этом передали нам. Наверное, потому, что раньше мы с ней были соседями на 1-м этаже. Или еще почему-то...
Около двери новой квартиры Векшиных стояло несколько соседей и рассуждало: как проверить: включен или нет утюг, но чтобы не сломать ни замок, ни дверь.
Здесь же находился штурман крейсера «Дмитрий Пожарский» Еренков Александр Илларионович. Я его знал по учебе в ТОВВМУ. Потом служили с ним в Совгавани: он –  на миноносцах, а я – на крейсере «Адмирал Лазарев». Там, в п. Бяудэ, мы жили в соседних домах.
Мы с ним порассуждали: что же делать? О том, чтобы сломать замок, у нас не было и мысли. Сказывалось наше военное воспитание, я имею в виду – детское: зачем добро портить?!
– Давай попробуем через окно, – предложил кто-то из нас.
Мы зашли в квартиру А.И. Еренкова. Она была рядом с квартирой Векшиных. Вышли на балкон. Потолкали окно – закрыто. Удалось открыть форточку. Через неё окно открыть не смогли. Решили: нужно кому-то из нас пролезть в квартиру через форточку. Полез я. Подоконник узенький, ногой не станешь. Я стал на перила балкона и полез в форточку. Еренков поддерживал меня. 5 этаж. Нервы на пределе. Руки и ноги слушаются плохо. А если нога соскользнет? Удержит он меня или нет? Вес у меня – 75 кг, рост – 185 см. О том, что может сломаться форточка, я не думал. А если бы сломалась?.. Я просунул в форточку голову, Еренков взял меня за ноги и начал проталкивать дальше. Каким-то чудом я протиснулся до половины туловища. Оконная форточка не сломалась. Это было очень важно. Иначе бы я не писал этих строк. Я извивался, как уж или как вьюн. Сполз в квартиру на подоконник, а с него встал на ноги, на пол. Руки и ноги дрожали. И опять же, мы не думали, что можно было взломать дверь...
В комнате, на столе, на подставке, стоял утюг. Он был включен. Одеяло, лежавшее под утюгом, почернело... Загорелось бы оно или нет? Думаю, что да, т.к. хозяйка уехала на два дня: на субботу и воскресенье. Я выключил утюг, открыл дверь. Соседи зашли, посмотрели, порассуждали... и разошлись. Никто нам ничего не сказал. Не поругал нас. Не сказал нам, что мы – дураки...
И ничему это меня не научило, т.к. уже в 60-летнем возрасте я спускался с 12-го этажа на 11-й по причине: потеряли ключ, а дверь ломать не хотели...
Еренков А.И. с «Пожарского» ушел флагманским штурманом БМП «Стрелок», а  меня назначили старпомом на эсминец «Вихревой». Я ему сдавал зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем и, конечно, успешно. Потом А.И. Еренков служил в Бангладеш, в штабе ТОФ, возглавлял охотничье хозяйство Тихоокеанского флота. У нас с ним навсегда остались теплые отношения.



Случай с сейфами

Подводная лодка «К-430» базировалась в бухте Тарья, что на Камчатке. Однажды утром командир лодки получил доклад, что с боевого поста БЧ-5 исчез сейф. Сейф принадлежал точнее, числился за мичманом Ю.Н. Кашкаровым. Командир лодки сразу же принял решительные меры: всему личному составу сход с лодки на берег запретил и назначил расследование. В ходе расследования выявилось, что один из недисциплинированных матросов, в отместку за что-то мичману Ю.Н. Кашкарову, взял этот сейф, вынес его наверх и выбросил за борт. Кстати, матрос этот сам и признался, о чем командир БЧ-5 капитан 3 ранга Жаров Н.М. и командир 1-го дивизиона капитан-лейтенант Лизунов А.Г. доложили по команде.
– Сейчас возьмем второй такой же сейф, привяжем к нему конец (веревка – морск. термин) и спустим его за борт. А потом по концу, привязанному к сейфу, спустим водолаза и поднимем оба сейфа, – так рассуждали механики вместе со старпомом капитаном 2 ранга В.А. Скворцовым.
Что они и сделали. Взяли сейф у дежурного по БЧ-5, подняли его наверх, привязали к нему конец, привели матроса, который выбросил за борт 1-й сейф. Тот показал место, откуда он выбрасывал сейф. Тогда механики бросили за борт 2-й сейф. Тот пошел на дно и оборвал крепящий его конец...
– В бога, в душу, в гроб… мать! Вы что наделали?! – кричал командир.
– Механики! У вас там были секретные документы? – уточнил старпом.
– Были... секретные инструкции... –  виновато бормотали те.
– Охламоны! Раздолбаи! Чудаки на букву «м»! (Помните, из кинофильма «Калина красная»? – Авт.) – кричал командир подводной лодки.
– Командира на связь вызывает командир дивизии! –  доложила вахта.
– Командир! Как дела с сейфом? –  спрашивал командир дивизии контр-адмирал Смирнов Геннадий Михайлович.
– Сейчас, товарищ комдив, достанем... –  заверил командир.
– Жду доклада! –  комдив ушел со связи.
– Товарищ командир! –  доложил механик. –  Водолаз к спуску готов.
– Иди ты со своим водолазом, знаешь, куда?
– Догадываюсь... –  ответил механик.
Командир лодки со своими водолазами решил не связываться: как бы чего не вышло. Водолазные спуски запланированы не были. И так одно нарушение шло за другим. Можно еще хуже усугубить положение.
– Старпом! Механик! Вон, видите, стоит водолазный бот? Как хотите, но договоритесь с водолазами, чтобы они нашли и подняли оба сейфа!
Кто-то из офицеров сходил на водолазный бот и за «международную» валюту (спирт, или как его называли «шило», видимо, по пословице «Шила в мешке не утаишь» – авт.) договорился с водолазами-профессионалами. Водолазный бот подошел к борту лодки, спустили водолаза, который довольно быстро нашел один, а потом и второй сейфы. Их закрепили надежными концами и по очереди подняли на борт подводной лодки.
Механики кинулись проверять все ли секретные документы в наличии. Потом стали сушить их. А командир пошел докладывать комдиву, что сейф нашли (про второй сейф он и не докладывал), документы в наличии и кого и как он планирует наказать.
С командиром дивизии контр-адмиралом Г.М. Смирновым автор в свое время поступал в академию. Впоследствии он стал 1-м заместителем командующего 2 флотилии атомных подводных лодок на Камчатке. Закончил службу начальником высшего военно-морского Калининградского училища. С подводной лодкой «К-430» автору частенько доводилось совместно работать в море. Командир этой подводной лодки, впоследствии, стал заместителем командира дивизии атомных подводных лодок. В моей книге «Золотые корабли» он упоминается в рассказе «Лодка не готова! И все молчат». Летом 2004 г. я встречался с ним. Подарил ему обе свои книги. Рассказал он мне несколько историй, происходивших с ним во время службы. Вот одну из них я предложил вам. Живет Евгений Петрович Лютов в г. Тверь. Работает в Москве.



Особое мнение

Командир 165-й бригады ракетных катеров, которая базировалась на ТОФе в бухте Улисс, капитан 1 ранга Солоненко Геннадий Степанович принимал на КЧФ в состав своей бригады МРК (малый ракетный корабль). Все пункты программы приема были выполнены кроме одного: не было испытаний МРК в  штормовую погоду. Нужен был шторм 5–6 баллов. А тут как раз установилась спокойная, тихая погода. Несколько раз переносили выход МРК на ТОФ: Солоненко Г.С. не подписывал акт приема корабля от промышленности и от КЧФ без испытания корабля в штормовую погоду.
Командование КЧФ несколько раз подавало заявки по линии МИД (Министерство иностранных дел) на проход МРК проливами Босфор – Дарданеллы. МИД согласовывало этот переход с Турцией, а потом, опять же по ходатайству КЧФ, давало отбой. И так было несколько раз.
Выпускать МРК одного, в такой дальний поход, командование и не думало. Каждый раз его «пристегивали» к какому-либо отряду кораблей, идущему на ТОФ. Отряд постоит-постоит, подождет МРК, а тот не готов идти: не подписан акт приема. И тут опять командование КЧФ дает отбой и вносит корректуру в состав отряда, а отсюда и время прохода проливов Босфор – Дарданеллы смещается.
Чиновники из МИДа выразили свое неудовольствие в адрес Министерства обороны и Главного штаба ВМФ:
– Несерьезно ведет себя командование Черноморского флота. Они что там, в бирюльки играют?! То дают заявку на проход через проливы Турции, то дают отбой! И так несколько раз.
Командующим КЧФ был в то время адмирал Ховрин Николай Иванович. Выпускник ТОВВМУ им. С.О. Макарова 1945 г. Всю службу, вплоть до командира 10-й оперативной эскадры, он прослужил на ТОФе. Потом был 1-м заместителем командующего Северным флотом, а оттуда был назначен командующим КЧФ. Ховрин был способным и грамотным адмиралом, но грубым: за словом в карман не лез. Он вызвал к себе Солоненко.
Солоненко Г.С. был однокашником автора по ТОВВМУ. Мы с ним и поступали в училище в 1-й группе и 17 июля 1953 г. были зачислены курсантами. Правда, автор учился на артиллерийском факультете, а он – на минно-торпедном. После окончания училища был командиром ракетного катера, начальником штаба дивизиона ракетных катеров. До Военно-морской академии поступал в академию Советской Армии (дипломатическая академия), но по какой-то причине был отчислен. Говорили, что из-за шрама, который был у него на лице. Якобы из-за этого шрама он был приметным... Но почему-то ему 2 раза предлагали туда поступать... Сам он был веселым, разговорчивым, анекдотчик, бывал душой коллектива. Любил распевать задушевные морские песни. Будучи слушателем академии, разошелся с женой и был благодарен Мартынюку Николаю Ильичу, в то время тоже слушателю, который выступил в его защиту на партийном собрании командного факультета академии. Впоследствии Н.И. Мартынюк служил на ТОФе, был начальником штаба, комбригом, начальником штаба эскадры. Закончил службу 1-м заместителем начальника штаба ТОФ, вице-адмиралом. Офицеры, которые близко знали Г.С. Солоненко, говорили, что причиной развода было поведение его жены... Но чужая семья – потемки. Правда, политорганы за развод всегда ругали офицера: семью не сохранил, жену не воспитал, как же он будет подчиненных воспитывать... и т.д.
Солоненко Г.С. прибыл к командующему КЧФ адмиралу Н.И. Ховрину.
– Видишь, какая погода? Штормов нет и пока не предвидится... Так что подписывай приемный акт, и будем отправлять МРК на ТОФ.
– Товарищ адмирал! Я, конечно, подпишу акт, но укажу особое мнение...
–  Особое мнение... особое мнение… Знаешь что, Солоненко, все знают, что у тебя есть х…, но не всем его нужно показывать, – вспылил адмирал.
Но комбриг Солоненко добился своего: МРК полностью прошел программу испытаний, после чего, под буксиром (с целью экономии моторесурса), совершил переход на ТОФ.
Вот такой случай Г.С. Солоненко поведал командиру 100-й БДК капитану 1 ранга Присяжнюку Валентину Николаевичу и автору этих строк.
Впоследствии Г.С. Солоненко был начальником штаба полигона Министерства обороны СССР, что расположен во Владивостоке, в бухте Патрокл. С этой должности он и уволился в запас. Занимался пчеловодством. Мы часто встречались с ним, добираясь на электричке, один – на дачу, второй – на пасеку...



Кинофильм Masaaki Tashiro

28 октября 2003 г. в газете «Владивосток» вышла статья Тамары Калиберовой «Американских летчиков спасли ребята с Дальнего Востока, а Золотую Звезду Героя получил министр обороны СССР Устинов».
Через некоторое время, после выхода в свет статьи Т. Калиберовой, мне по телефону позвонил собственный корреспондент по Дальнему Востоку общенациональной газеты «Труд» Дмитрий Рустамович Латыпов. Он сказал мне, что хочет написать об этом же в газету «Труд». Я с ним встретился, подарил свою книгу «От Камчатки до Африки», где был мой рассказ «Американские летчики были спасены». И вот в газете «Труд-7» № 31 от 19–25 февраля 2004 г. вышла его статья «Спасение «Ориона». Почти то же самое, что и у Т. Калиберовой. Кое-что он добавил про свою срочную службу подводником.
Буквально перед этим мне позвонила Евгения Дискант. Эта молодая девушка, недавно окончившая Восточный факультет ДВГУ, работала в японской телевизионной компании. И тоже на эту тему: о спасении американских летчиков.
– Женя, –  сказал я ей, – об этом уже много написано.
Но она просила меня о встрече, которая и состоялась в Международном выставочном центре музея им. В.К. Арсеньева, где я тогда работал. Пришла она ко мне на работу не одна, а со своим японским начальником Masaaki Tashiro.
Я их представил нашему директору Нам Ирине Павловне. Она определила нам место работы в стеклянной гостиной, где мы с ними и расположились. Я принес с собой свои книги, фотографии «Ретивого» и папку с документами (письма спасенных летчиков, выдержки из журналов и газет), которую мне вручили в генеральном консульстве США. Tashiro все внимательно просматривал, просил фото «Ретивого» – полностью силуэт корабля, которого у меня не оказалось. А было. Но я в свое время это фото дал корреспонденту газеты «Красное знамя» А.А. Лосеву – и с концами. Он его мне не вернул. А вот другой работник «Красного знамени» Мария Васильевна через несколько лет вернула мне снимок, где я был сфотографирован вмести с сыном прославленного маршала Буденного – Сергеем Семеновичем Буденным. А я и не надеялся на возврат этого фото. Даже своему однокашнику по училищу – журналисту Ю.И. Грачеву сказал об этом. А он ответил:
– Она очень аккуратная. Найдет! – и оказался прав. У нее был порядок. Она нашла и вернула мне то фото.
Японский представитель все хотел найти фото «Ретивого». Замучил Евгению Дискант: «Ищи и все!». А где она могла найти?
21 февраля 2004 г. Tashiro, Е. Дискант и наш телевизионщик Андрей Александров в 14.00 прибыли для встречи со мной в МВЦ. Старшей в центре была Р.Е. Мотроновская. Она расположила нас в кабинете директора. Евгения Дискант задавала мне вопросы, которые ей прислали из Японии, а я отвечал на них. Все это сняли на пленку. Потом сняли газеты, фото, мои книги.
Я был в военной форме одежды. Потом Tashiro попросил меня сняться в гражданской форме. Я сверху надел  куртку, но он тогда попросил меня снять галстук. Далее он все вел меня к моему месту работы. Но я этого не захотел, т.к. предполагал, что они (японцы) могут показать меня в форме капитана 1 ранга, а потом – в куртке, на рабочем месте, и сказать, что он работает охранником или сторожем (что соответствовало действительности). И сказали бы: – Вот, что он заслужил!
Потом они сняли фасад Центра, вид на корабли, меня – у памятной доски с фамилиями погибших в годы Великой Отечественной войны жителей Владивостока. Попрощались со мной. Попросили, чтобы я помахал им рукой. И разошлись.
Через некоторое время Евгения Дискант сказала мне, что фильм по спасению американских летчиков вышел на экраны Японии, что его уже транслировали. Она дала мне дискету с этим фильмом. Эту дискету я возил с собой в Москву на встречу со спасенными американскими летчиками. Некоторые из них узнали себя на экране. В США тоже хотели сделать фильм на эту тему. Мою роль должен был играть известный американский актер.
Об этой встрече я расскажу позже.

Случай с гвардейскими знаками

Ракетная подводная лодка «К-116» «675 пр.» строилась в Северодвинске. Строилась качественно. Командиром этой подводной лодки был капитан 1 ранга Виноградов Вячеслав Тимофеевич, которому за переход на ТОФ Северным морским путем было присвоено звание Героя Советского Союза. Командиру «К-116» было тогда 36 лет. А лодка шла в составе группы. Фамилия 2-го командира Дубяга Иван Романович. Ему тоже было присвоено звание Героя Советского Союза.
Лодка В.Т. Виноградова была Гвардейская. Потом он служил в оперативном управлении штаба ТОФ, в ТОВВМУ им. С.О. Макарова в должности заместителя начальника училища, был советником начальника училища во Вьетнаме, заместителем командующего Камчатской военной флотилии по тылу – начальником тыла. И эта должность, и должность заместителя начальника ТОВВМУ были адмиральские, но он воинское звание контр-адмирал так и не получил. Однажды была команда сверху к какому-то празднику всех Героев Советского Союза, кому позволяла штатная категория, представить к присвоению адмиральских званий. Но бывший в то время начальник ТОВВМУ контр-адмирал Давидович Борис Глебович написал представление на присвоение адмиральского звания Виноградову В.Т. еще до команды сверху.
– Я уже написал на тебя представление, – сказал он Виноградову, – второе писать не будем, чтобы не испортить дело.
И получилось так, что все Герои Советского Союза, на которых были посланы представления, получили адмиральские звания. А то представление, которое Давидович Б.Г. послал самостоятельно, даже не рассматривалось. Об этом мне рассказывал сам Виноградов, с которым я служил на Камчатке. На Камчатке представление на присвоение ему воинского звания контр-адмирал, по-моему, не писалось. Почему-то он даже не был введен в состав военного совета КВФ, хотя его предшественники были членами военного совета КВФ. Руководители КВФ держали его на расстоянии. Виноградова В.Т. на должности командира Гвардейской ракетной подводной лодки «К-116» сменил Зайцев Николай Павлович. Во время командования Зайцева Н.П. и произошел этот самый случай с гвардейскими знаками.
Тогда на Камчатку с проверкой прибыл 1-й заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Спиридонов Эмиль Николаевич. Там он назначил смотр 2-й флотилии атомных подводных лодок. Во время смотра Спиридонов Э.Н. обратил внимание на то, что экипаж Гвардейской подводной лодки вышел на построение без гвардейских знаков.
– Смотр отменяю! Привести форму одежды в соответствие! Гвардейская подводная лодка! А экипаж вышел на построение без гвардейских знаков! – возмущался Э.Н. Спиридонов.
Надо сказать, что раньше Спиридонов командовал этим объединением. Тогда это была 15-я эскадра подводных лодок. А теперь, в связи с оргмероприятиями, эскадру преобразовали во 2-ю флотилию атомных подводных лодок. Это было большое и сильное объединение, в состав которого входило 5 дивизий. Американцы называли 2-ю флотилию – «Осиное гнездо»!
Гвардейских знаков на 2-й флотилии не было. Зайцев неоднократно обращался в довольствующие органы по этому поводу. Подавал заявки. Обращался он и к начальнику тыла флотилии генерал-майору Красавину, но получал ответ: – Гвардейских знаков нет! – Ну, что он мог поделать? Не мог же он сам их наклепать! Автор помнит случай, когда во время морского парада у командующего флотом Фокина Виталия Алексеевича оторвался и упал в воду и, естественно, утонул орден Боевого Красного Знамени. Так мичмана из модельной мастерской изготовили ему самодельный орден... Конечно, В.А. Фокин отчитал их как следует, орден не взял и приказал его уничтожить. Можно было, конечно, добыть эти самые знаки через армейские довольствующие органы. Там, где есть гвардейские подразделения... Но он таких частей на Камчатке не знал. А может быть, их там и не было. Потом он сам лично, как командир подводной лодки, был до того загружен, что со временем и смирился с таким положением: раз нет –  значит, нет!
Кроме своей лодки, Зайцев ходил в море и на других подводных лодках. Так, одна из подводных лодок «658 пр.» «таскала» судно-мишень на буксире. Как правило, Зайцева посылали на эту ПЛ старшим. Впоследствии контр-адмирал Н.П. Зайцев вспоминал:
– 300 м капроновый конец, скорость хода до 12 узлов. Правда, контр-адмирал Корбан В.Я., бывший в то время заместителем командующего ТОФ по боевой подготовке – начальником боевой подготовки, всегда мне говорил: «Больше 8 узлов не давай!» А другие лодки стреляли по судну-мишени своими ракетами.
Корбан В.Я. был матерый подводник. Уроженец Приморского края, из сельской местности Спасского района. Окончил ТОВВМУ. Дослужился до командира 26 дивизии подводных лодок, что базировалась в б. Павловского. Уже будучи контр-адмиралом и командиром дивизии попал в автопроисшествие. Сильно побило его тогда. После аварии был начальником командного пункта ТОФ. С открытием должности заместителя командующего по боевой подготовке, был назначен на эту должность. Был доступный, по-мужицки грубый. Он был моим соседом во Владивостоке, по улице Вострецова, № 6. Мы жили в одном подъезде: я – на 2-ом, он – на 3-ем этаже.
Был случай, что Корбан допустил рукоприкладство в отношении офицера. Потом этого офицера перевели на Северный флот. А Корбан остался на месте, т.к. офицеры взяли  сторону Корбана. Будучи в академии автор учился с этим офицером в одной группе. Офицер был дисциплинированный, умный, настойчивый, много сделал хорошего для нашей группы. После 1-го курса его взяли служить в академию на одну из кафедр. Однажды его незаслуженно упрекали за «инициативу» и даже грозили наказать. А дело было так. На кафедре «Сухопутные войска» с нами проводил занятия полковник Белохвостов. Это был солидный мужчина. Представительный, седой, симпатичный. Уже в отставке или в запасе, но работал еще на своей кафедре. Как-то в разговоре он сказал нам, что 18 лет занимал генеральскую должность. Однажды, когда мы изучали какую-то тему, и по ней нужно было выполнить графическую работу, Белохвостов, помявшись, сказал:
– Товарищи офицеры! Я занимаюсь со слушателями 5-го факультета (иностранцы – авт.). У них сегодня праздничный день. Они меня пригласили на торжества. Я попрошу вас: позанимайтесь самостоятельно. Как-то мне не хочется отказывать иностранцам... Думаю, что у вас будет порядок. Пожалуйста, сделайте так, чтобы не было никаких замечаний.
Мы ему пообещали, что замечаний не будет. Что позанимаемся самостоятельно и т.п. Наша группа отличалась от других групп тем, что офицеры-слушатели много и добросовестно работали. Даже по воскресеньям. Это отмечали и сами преподаватели. Вместе с нами учился и сын начальника академии Владимир Орел. Его отец раньше, до академии, был командующим Балтийским флотом. Один из слушателей нашей группы Тонков Михаил Михеевич был преподавателем Военно-политической академии им. В.И. Ленина. Еремеев Юрий Федорович был главным штурманом погранвойск КГБ СССР. Он, можно сказать, закончил сразу два факультета: наш, командно-штабной оперативный, и штурманский. Николай Боков был командиром строящейся атомной подводной лодки – автомата, экипаж которой состоял из одних офицеров, кроме кока. Один из наших слушателей, Ю.А. Поль был чересчур разговорчивый... во время самоподготовки. Своими разговорами мешал заниматься остальным.
– Ему дома не дают говорить, вот он здесь и выговаривается... – шутили офицеры. Кто-то из офицеров академии предложил ему должность в академии, на кафедре. Вопрос решался на полном серьезе, а потом как-то затих. Поль Ю.А., да и другие офицеры, считал, что его не взяли из-за национальности.
– Я на все готов, – говорил он, – кроме измены Родины! 
Все равно не взяли. А отец его погиб на фронте, в годы Великой Отечественной войны, защищая нашу Родину.
В первые дни занятий в академии нас проверили по знанию иностранного языка. В этом был смысл, т.к. однажды один крупный начальник слова «very mach» вместо «вери мач» прочел «вери мух». Занималась с нами английским языком Трибуц Галина Владимировна, дочь бывшего командующего Балтийским флотом. Сейчас, когда я пишу эти строки, у 33 причала, в бухте «Золотой Рог» стоит большой противолодочный корабль «Адмирал Трибуц». Это в честь ее отца. Так вот, проверяла она наши знания. Когда дошла до капитана 2 ранга В.В. Янковского, то тот свободно заговорил с ней на английском языке.
– Ко мне на занятия вы можете не ходить: освобождаетесь от занятий. Вам здесь делать нечего, – приняла решение Г.В. Трибуц. Хорошее знание английского языка объясняется тем, что В.В. Янковский служил в разведке. Его отец был крупным военным и на параде Победы в Москве стоял рядом с Л.И. Брежневым, будущим главой нашего государства. Эта фотография была изображена на обложке одного из журналов центрального издания.
Мы уважительно относились к полковнику Белохвостову и решили добросовестно самостоятельно поработать над изучаемой темой, чтобы не подвести его. Мы и к другим офицерам академии относились уважительно.
На должности начальника академии адмирала А.Е. Орла сменил адмирал В.С. Сысоев. Он и выпускал нас из академии. Что он читал на вступительной лекции, было трудно понять. Говорил тихо, как будто голос исходил из желудка. Хотя офицеры-черноморцы говорили, что министру обороны и главкому ВМФ он докладывал громко и четко. Будучи командующим Черноморским флотом, был строгим, если не жестоким.
Заместителем начальника академии был вице-адмирал Петров Борис Федорович. Когда-то он служил командующим эскадрой кораблей ТОФ. Потом был снят с должности за беспорядки во время демонстрации кинофильма на крейсере «Дмитрий Пожарский» в 1956 г. Был назначен командиром 15-й дивизии крейсеров в Совгавань. Жил он на нашем крейсере «Адмирал Лазарев», т.к. его семья жила во Владивостоке. Я, будучи лейтенантом, часто общался с ним во внеслужебное время в кают-компании во время игры в домино или в бильярд. Сердился, когда проигрывал в «козла». Как-то, играя в паре с лейтенантом В. Ляшенко, проиграл нам. Не выдержал и в сердцах проговорил:
– А ты чего локаторы развесил?! – У того были большие ушные раковины.
В семье у них хранилась  скатерть, которую И.В. Сталин, будучи на Черноморском флоте, на крейсере, которым командовал Б.Ф. Петров, залил вином: нечаянно опрокинул фужер. Была картина, где Петров был изображен с группой высшего руководства страны вместе со И.В. Сталиным. Разбирался он как-то со мной, с лейтенантом, когда несколько человек матросов, которые ехали на уборку урожая в Амурскую область, были задержаны Хабаровской комендатурой. А я был старшим этой группы. Разбирался корректно, без криков и без наказаний. От нас, с дивизии крейсеров, он ушел в академию. Потом будет назначен командиром средиземноморской эскадры. Создаст ее, отработает и вернется в академию вице-адмиралом, заместителем начальника академии.
Кафедру «Управления силами» возглавлял контр-адмирал Рудаков Олимпий Иванович. Будучи командиром крейсера «Свердлов» ходил с визитом в Англию. Это его королева Англии назвала «самым галантным мужчиной». Занятия с нами проводил понятно и доходчиво. Заместителем начальника кафедры «Управления силами» был капитан 1 ранга Чаркин Виталий Алексеевич. Он у нас, в Совгавани, был начальником штаба и командиром 193-й бригады ПЛО, потом на Камчатке – командиром 173-й бригады противолодочных кораблей. Офицеры  его уважали.
Начальником отделения заочного обучения был Герой Советского Союза капитан 1 ранга Столяров Лев Николаевич. Звание Героя получил за переход ПЛ с Севера на ТОФ. Впоследствии был начальником Нахимовского училища, контр-адмиралом. Столяров рассказывал забавный случай. Один из политработников делал доклад на торжественном собрании отделения заочного обучения «ОЗО» назвал отделение «ноль тридцать» чем вызвал смех аудитории.
Начальником политотдела академии был адмирал М.Н. Захаров. До этой должности он 15 лет возглавлял политуправление ТОФ.
Заместителем начальника кафедры «Тактика надводных кораблей» был выпускник ТОВВМУ 1946 г. Матвейчук Федор Акимович. Коренной дальневосточник. Эрудированный, корректный, моложавый, розовощекий, опрятный. Я несколько раз встречался с ним. Знал многих его однокашников по ТОВВМУ: адмирала В.В. Сидорова, вице-адмирала Я.М. Куделькина, контр-адмирала С.Е. Коростелева, капитанов 1 ранга А.М. Крупцова, А.С. Зятину, В.С. Дзюбу, Т. Ляшко и др. Впоследствии Ф.А. Матвейчук стал начальником своей кафедры, контр-адмиралом. Все уточнял у нас: знаем ли мы, что такое комбинированные диаграммы. Все молчали. Тогда он сказал:
– Ну и хорошо, что не знаете, – он был автором новых диаграмм.
Полковник морской авиации А.И. Бабушкин, заходя в нашу группу, шутя говорил:
– Что вы учите?! Кому надо, мы двойку всегда поставим!
Капитан 1 ранга Н.С. Волгин, бывший подводник, читал нам ТИО (теория исследований операций). Иногда тоже шутя говорил:
– Если ты стал разбираться в ТИО, немедленно беги в санчасть! –  и вертел пальцем около виска.
Капитан 1 ранга Б.В. Казенный командовал на ТОФе крейсером «Калинин», на котором встречал Н.С. Хрущева, Н.А. Булганина, А.И. Микояна, Р.Я. Малиновского и Н.Г. Кузнецова. Получил досрочно воинское звание «капитан 1 ранга». Должен был идти на учебу в Военно-морскую академию. Но после беспорядков на крейсере «Дмитрий Пожарский» был назначен командиром этого крейсера вместо снятого с этой должности капитана 1 ранга Колышкина. Я общался с Борисом Васильевичем в академии. Он преподавал нам «Организационно-мобилизационную работу». Ко мне отнесся благожелательно.
Капитан 1 ранга П.Г. Сутягин, профессор, занимался с нами обстановкой на предполагаемых театрах военных действий. Часто, обращаясь к нам, восклицал: – Друзья мои! –  Пользовался уважением.
Капитан 1 ранга Г.Р. Карменок преподавал тактику подводных лодок. Обращал внимание на скрытность подводных лодок. На смелые и решительные действия командиров всех степеней.
– Если в этих условиях ты всплывешь под перископ, то немедленно получишь в борт торпеду с вертолета. А если скрытно атакуешь и потопишь авианосец, то вернешься Героем Советского Союза.
Заместитель начальника ОЗО (отделения заочного обучения) М.И. Лисовский, общаясь с нами, рассказывал, как он помогал бывшим слушателям, а в то время уже крупным флотоводцам. Благожелательно работала секретарь ОЗО Н.А. Бобкова.
Тактику подводных лодок преподавал Герой Советского Союза контр-адмирал Н.К. Игнатов. Иногда приходил на занятия не много  подшофе. Во время занятий советовался со слушателями подводниками-дизелистами. Чаще всего со Б.П. Шкановым. У них совпадали мнения по рассредоточению дизельных подводных лодок: в надводном положении.
Встречался я в академии с капитаном 1 ранга Н.Я. Приемовым.   В мои лейтенантские годы он был старпомом на крейсере «Петропавловск» (переименованный «Лазарь Каганович»), который базировался в Совгавани. Командиром этого корабля был тогда капитан 1 ранга Соловьев, впоследствии контр-адмирал, командир эскадры Северного флота. А помощником командира был Г.Н. Никитин, мой будущий командир на эсминце «Вихревой», где я был старпомом.
Когда я сдавал в академии один из экзаменов, то принимал его капитан 1 ранга К.К. Брюхов, бывший флагманский штурман военно-морской базы «Стрелок». Он поставил мне пятерку. С ним беседовал Л.Н. Столяров и просил поставить «пятерку» кому-то еще. Исправить тому, другому, четверку на пятерку, для получения «красного» диплома. Столяров Л.Н., улыбаясь и не стесняясь меня, говорил:
– Мы уже все расписали: кому какую оценку поставить.
Не знаю, как с тем офицером, но мне Брюхов К.К. исправлять «пятерку» на «четверку» не стал. Я его тогда зауважал...
Но вернусь к случаю с полковником Белохвостовым. Прибыл он на следующее занятие. Мы сидим за столами, над своими картами. Полковник начал обходить аудиторию, просматривая наши карты.
– А это что такое? –  вдруг удивленно и возмущенно проговорил он: – Где вы взяли кафедральное решение? Кто вам его дал?
–  Я взял кафедральное решение, – сказал старший нашей группы А. Пылев, –  в секретной части...
Но Белохвостов не дал ему закончить ответ:
– Я это так не оставлю! Ну и что, что вы служите в академии?! Вы не имели права брать кафедральное решение! 
Пылев пытался объяснить ему, что он взял кафедральное решение по его же просьбе, когда он уходил на встречу  со слушателями-иностранцами... Белохвостов был рассержен не на шутку. Он тяжело и гневно дышал. Он был взволнован. Из интеллигентного и доброго человека он превратился в возмущенного и обиженного. Для А. Пылева назревала гроза. Тут прозвенел звонок. Перерыв. Я подошел к полковнику и сказал ему:
– Товарищ полковник! Все это получилось без злого умысла. Мы поняли вашу просьбу так, что нам самим нужно позаниматься вперед, упреждая план занятий... Вот мы, весь класс, и попросили А. Пылева взять в секретной части кафедральный вариант решения. Мы не хотели никого обманывать и не скрывали этого... – Белохвостов успокоился, как-то обмяк, подобрел и по-умному закрыл этот вопрос.
Вот сколько воспоминаний навеял этот случай с полковником Белохвостовым…
Но вернемся к смотру 2-й флотилии подводных лодок, который проводил вице-адмирал Э.Н. Спиридонов. Зайцев Н.П. гвардейских знаков так нигде и не достал. Об устранении замечаний не доложил. Прошло какое-то время, и его вызвал к себе Э.Н. Спиридонов.
– Ну, как, устранил замечание? – спросил он Зайцева. – Получил гвардейские знаки?
– Как я их получу? Их нет на снабжении в тылу флотилии…
– Тогда Спиридонов взял со стола пачку. Я понял тогда же, что это была пачка со знаками, – вспоминал Н.П. Зайцев, – и со словами: «А это что?» швырнул ее на стол. Пачка раскрылась, и часть знаков упала на пол. – Забирай! – сказал он мне. И я начал собирать эти знаки. Отдал их на лодку. Прикрутили знаки каждый на свою форму одежды. Прошел смотр. И, хотя Спиридонов любил меня, как сына, да и я к нему испытывал большую симпатию, он меня упрекнул еще раз.
С Н.П. Зайцевым мы служили в одно время на Камчатке. У нас были хорошие взаимоотношения. Он никогда не отказывал мне в обеспечении кораблей. Были случаи, что он даже помогал искать мои торпеды после торпедной стрельбы. И я отвечал ему взаимностью. За 7 лет службы на Камчатке не сорвал ни одного обеспечения, всегда выделял для них свои корабли.
Этому предшествовала еще одна причина. Когда меня утверждали на должность командира 173-й бригады противолодочных кораблей на военном совете ТОФ, то этот военный совет вел Э.Н. Спиридонов: командующий ТОФ адмирал В.П. Маслов тогда отсутствовал. Так вот, Э.Н. Спиридонов сказал:
– Одна из ваших главных задач будет – обеспечение 2-й флотилии подводных лодок!
В моей книге «От Камчатки до Африки» есть рассказ «Улица Адмирала Спиридонова». В этом рассказе я осветил свои встречи с адмиралом Э.Н. Спиридоновым. Далеко не полностью я охарактеризовал его. Но, тем не менее, этот материал был ксерокопирован и разослан на флоты и в некоторые крупные коммерческие организации в поисках спонсоров для создания памятника Э.Н. Спиридонову. Об этом мне поведал бывший заместитель командующего ТОФ по боевой подготовке вице-адмирал в отставке Приходько Борис Федорович.
Был случай, когда я вышел в море на своих кораблях для выполнения торпедных стрельб по подводной лодке. Лодка прибыла вовремя. Торпедолов – со мной. Район БП свободен. Корабли готовы. Море спокойное, тихое. Погрузили подводную лодку. «Вцепились» в нее (акустики имеют контакт). Три моих корабля стреляют каждый одной торпедой. Прокомандовал им торпедную атаку. Корабли маневрируют, занимая выгодные позиции. Еще чуть-чуть и будем выполнять торпедные стрельбы. Вдруг меня вызвал на связь ОД КВФ капитан 2 ранга Ю.А. Ходырев:
– Михаил Петрович! Как у тебя с погодой?
– Нормальная! Позволяет стрелять! –  отвечаю.
– Понимаешь... плохой прогноз погоды. Флот хочет «задробить» тебе стрельбы...
– Я уже выполняю их, – прокричал я в трубку радиотелефона и ушел со связи. – Торпедная атака! – прокричал я своим кораблям, боясь, что сейчас стрельбы задробят по погоде, и они будут грузом висеть у нас. И торпеды нужно будет сдавать на минно-торпедную базу для их переподготовки (срок хранения практических торпед ограничен). Командиры кораблей слышали мой разговор с ОД и целеустремились: выполнить торпедные стрельбы любой ценой.
– «Курган»! Я – 1-й! «Рцы» исполнил! (Т.е. выполнил торпедную стрельбу. – Авт.).
– Я – 2-й! «Рцы» исполнил!
– Я – 3-й! «Рцы» исполнил!
Командиры кораблей доложили о выполнении торпедных стрельб. Вскоре мы увидели мигающие огоньки всплывших торпед (была ночь – авт.). Подводная лодка всплыла. Послали свой торпедолов поднять торпеды. Что и было быстро сделано: командир торпедолова мичман Коваленко был опытный моряк и хороший специалист.
Только мы подняли последнюю торпеду, как опять вышел на связь ОД КВФ:
– «Курган»! Плохой прогноз погоды! Ожидается усиление ветра! 1-й заместитель командующего флотом вице-адмирал Спиридонов запретил выполнение торпедных стрельб! Вам возвращаться в базу! Как поняли?
– Стрельбы выполнил! Следую в базу!
– Как выполнил? Ведь было запрещение! –  взволнованно говорил ОД.
– Я выполнил до запрещения!
– Минуту ждать! Со связи не уходить! –  ОД кому-то что-то докладывал. Потом: – Так ты торпеды поднял?
– Поднял.
– Все три?
– Все три! Все находятся на борту торпедолова.
– Минуту ждать! –  ОД опять кому-то что-то докладывал.
– Я правильно тебя понял, что ты выполнил все три торпедные стрельбы, торпеды нашел и поднял их на борт торпедолова?
– Правильно понял!
– Вам добро следовать в базу.
Как я понял, тогда старшим на КП ТОФ был Спиридонов. Получили плохой прогноз погоды. Согласно инструкции по выполнению торпедных стрельб, за 12 часов до ухудшения погоды стрелять торпедами запрещается. Вот почему Э.Н. Спиридонов запретил выполнение торпедных стрельб. Из хороших побуждений. Ну, и меня можно понять: на Камчатке штормит постоянно. А победителей не судят. Тут выделили для обеспечения подводную лодку, а мы сорвем выполнение стрельб. Правда, по погоде. Зачастую трудно было выбить обеспечение. Помню, как-то заместитель командующего по боевой подготовке Петруня Борис Семенович звонил по телефону начальнику штаба 2-й флотилии подводных лодок и полушутя говорил ему:
– Геннадий Федорович! Не выделишь подводную лодку, я твою Наташку с квартиры выгоню! (Наташка –  это дочь Авдохина Г.Ф., студентка, жила во Владивостоке вместе с дочерью Петруни Б.С. в его квартире).
Мой знакомый, заместитель флагманского специалиста РЭБ (радиоэлектронная борьба) ТОФ капитан 1 ранга Бахарев Николай Николаевич говорил, что Э.Н. Спиридонов много занимался, изучая корабли, технику...
– Когда к нему ни зайдешь, он всегда занимается, что-то учит...    У других начальников я этого не замечал. У него был систематизирован материал по всему флоту.
Но Спиридонов в некоторых вопросах пренебрегал осторожностью. Когда бывший начальник КП ТОФ контр-адмирал Гераськин Юлий Николаевич предостерегал, что нельзя всему командованию ТОФ летать одним самолетом, то Э.Н. Спиридонов оборвал его. Типа того, что, мол, еще один прокурор на флоте появился. Ю.Н. Гераськин даже обиделся. Это чувствовалось в его словах, спустя даже 25 лет! А ужасная катастрофа, в конце концов, произошла… Почему же Гераськин предупреждал Э.Н. Спиридонова? Как-то он ехал на своей собственной машине из с. Раздольное Приморского края во Владивосток. На маршруте его остановил лейтенант, военный гаишник:
– Товарищ контр-адмирал! Вы нарушаете приказ министра обороны, – и назвал номер приказа.
– А о чем этот приказ и что же я нарушаю? – спросил Гераськин.   И лейтенант сказал, что после крупной аварии, когда погибла большая группа высшего военного руководства, во главе с маршалом Советского Союза Бирюзовым С.С., вышел приказ, запрещающий совместные полеты определенного круга лиц. Мало того, запрещалось им управлять автомашиной (Гераськин был в военной форме одежды).
Когда Ю.Н. Гераськин ознакомился с этим приказом, то увидел, что лейтенант сказал все правильно. С этим приказом министра обороны он ознакомил командующего флотом адмирала В.П. Маслова, члена военного совета – начальника политуправления ТОФ вице-адмирала Сабанеева Владимира Дмитриевича и Спиридонова, с которым у него произошел вот такой разговор.
Еще одна встреча произошла у меня со Спиридоновым. У нас на 82-й бригаде кораблей резерва служил командиром СДК капитан 3 ранга Борис Зорин. И вот он получил приказание расконсервировать корабль. Зорин был опытный командир. Старше меня по выпуску на 3 года. Всегда был улыбчивый, разговорчивый, спокойный…
Я был командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый», но временно меня назначили начальником штаба бригады. В какой-то день, когда никого из командования не было, на бригаду прибыл вице-адмирал Э.Н. Спиридонов. Мне тут же доложили, и я побежал на пирс, где стояли корабли: 1-й заместитель командующего ТОФ направился туда. Догнал Спиридонова, представился ему...
– Где у вас СДК…? –  он назвал СДК Зорина.
– Вот здесь, товарищ вице-адмирал, стоит в конце этого пирса.
– Идем туда, – объявил Э.Н. Спиридонов.
Мы подошли к СДК Зорина, остановились у трапа. Вахта доложила Зорину, он прибыл на пирс и представился Спиридонову.
– Принесите план расконсервации корабля, – приказал адмирал.
– Нет плана, – улыбаясь, ответил Зорин.
– Товарищ командир! Как это называется? –  обращаясь к Зорину, проговорил Спиридонов.
– Бездельем... –  лучезарно улыбаясь и показывая глазами на меня, ответил командир СДК.
– Значит так! Даю вам срок, сегодня до 22.00 составить план расконсервации корабля, –  приказал адмирал Зорину. – А вам (это уже мне) доложить мне сегодня же! –  адмирал сел в уазик и поехал дальше по острову Русский.
Я был расстроен. Хоть и врио, но я был начальником штаба бригады. Нужно устранять замечание, делать план и докладывать Спиридонову. Зорин ходил, улыбался, но план сделал. В 22.00–23.00 я доложил по телефону Э.Н. Спиридонову, что его замечание устранено. Вот сколько воспоминаний навеял случай с гвардейскими знаками.



Учебный корабль «Бородино» – 
гроза авианосцев

Учебный корабль «Бородино» следовал в Индийский океан. На борту у него находилось порядка четырехсот курсантов ТОВВМУ им. С.О. Макарова, которые проходили там штурманскую практику.
Командовал кораблем капитан 1 ранга Чумичев Анатолий Егорович. Это был выпускник ТОВВМУ 1954 г. выпуска. Серьезный офицер, ответственный, думающий, спокойный. Мне показалось, что и осторожный. Правда, иногда при швартовке к пирсу, он допускал излишнюю лихость: шел на швартовку полным ходом кормой к пирсу, а потом отрабатывал самым полным ходом вперед. Рассчитывал так, что корабль останавливался вблизи пирса, как вкопанный. А если бы маневровщики не сработали? Что тогда? Лихостью сейчас никого не удивишь. После того, как Валерий Чкалов пролетел на самолете под мостом, лихой швартовкой, уж точно, не удивишь.
Был у меня еще один случай, когда во время похода «Бородино» потерял ход: вышел из строя главный двигатель. Была штормовая погода. Роль флагманского механика похода исполнял преподаватель кафедры ТУЖК (теория устройства и живучести корабля) капитан 2 ранга Савченко, который доложил мне, что на устранение замечания потребуется полчаса, потом – час, потом – 2, потом –  4 и т.д.
Я взвесил все «за» и «против» и доложил о потере хода на КП ТОФ, чем вызвал недовольство и Савченко, и командира корабля А.Е. Чумичева. Они считали, что не нужно было выносить сор из избы.     А погода была штормовая, на подходе был тайфун, мы находились вблизи островов. КП ТОФ предлагал нам укрыться за одним из островов... А у нас хода нет! Вот в этой ситуации командир корабля и флагманский механик хотели не докладывать наверх. Мало того, мне приказали сверху подойти к ОИС «Соболев», который находился в этом районе, и снять с него курсантов – штурманов 4-го курса, которые находились там на практике. «Соболев» по плану оставался в океане, а мы возвращались во Владивосток, сняв с него курсантов. Как хорошо, что я не поддался на уговоры и доложил о потере хода, о выходе из строя главной машины. С КП ТОФ поступило приказание «Соболеву» взять нас на буксир и следовать в сторону Владивостока.
«Соболевым» в то время командовал капитан 1 ранга Золотых Рем Григорьевич. Это был опытный моряк и опытный командир. Выпускник гидрографического факультета ВВМУ им. Фрунзе (1954 г.), он уже 10 лет командовал этим кораблем. «Соболев» взял нас на буксир, на бакштов, и приготовился к пересадке курсантов к нам, на «Бородино». Море было штормовое. Как же он думает пересаживать курсантов? Опасно и очень сложно. Даже если курсанты спустятся на плот, в чем тоже было сомнение, т.к. волны захлестывали оба корабля. Будет ли это безопасно? Как они будут подниматься на борт к нам, с имуществом, прокладочным инструментом, картами, секстанами, обмундированием и, как впоследствии оказалось, даже со спортивным инвентарем...
Я запросил командира «Соболева» доложить свое решение на пересадку курсантов. И тот спокойно мне все доложил. Но меня брало сомнение, когда он говорил про плотик, не брал во внимание, что его будет бить о борт! Но у него был совсем другой плотик: не как у нас, на боевых кораблях, изготовленный из металла и пробки, а резиновый большой плот.
Корабли следуют на буксире, выбрали выгодный курс. Ход – самый малый. «Соболев» спустил свой плот, подтянул его к борту, и тут гигантской волной его приподняло и бросило на борт корабля. Я аж зажмурился! Но резиновый плот, как ласковый котенок прижался к борту «Соболева»... Ни удара, ни навала не было, а как-то спокойно прикоснулся к борту корабля. Потом, когда я докладывал командующему ТОФ адмиралу Сидорову В.В. о результатах похода, то упомянул и об этом.
– А ты что с такими плотами не сталкивался? (В смысле – не работал) – спросил он.
– Да нет, первый раз вижу. С нашими штатными плотами такую задачу по пересадке людей, в штормовых условиях, не решишь.
– На Балтику такие плоты раньше поступили: из Польши, – ответил комфлот, –  а вот сейчас поступили и к нам... на некоторые корабли.
Хочу заметить, что после всех походов я каждый раз докладывал о результатах командующему флотом. И он ставил мне оценку. Он всегда хорошо относился к нашему училищу. Как-то его заместитель по сухопутным войскам генерал-лейтенант Хрустицский начал кричать, что курсанты ТОВВМУ плохо прошли на тренировках к параду. Адмирал Сидоров В.В. прервал его и сказал:
– Курсанты ТОВВМУ хорошо ходят!
Командующий флотом всегда принимал нас без проволочек. Шел навстречу в вопросах прохождения корабельной практики. Любил, когда его от имени курсантов приглашали, как депутата Верховного Совета СССР, на встречу с ними. Чем мы, командование училища, и пользовались. Довелось мне с ним встречаться несколько раз. Когда на о. Русский начало топить «ЦЛ-77», бывший эсминец «Вспыльчивый», на котором побывал Н.С. Хрущев. Там В.В. Сидоров, будучи начальником штаба ТОФ, подсказывал, переживал, сам пытался соорудить брезентовый пластырь на трещину в корпусе..., но там руководил тогда 1-й заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Э.Н. Спиридонов. Несколько раз, В.В. Сидоров выходил в море на моих кораблях. На зачетное учение 2-й флотилии подводных лодок он выходил на СКР «Разумный». Много беседовал со мной и с командиром корабля капитаном 3 ранга Савосиком Владимиром Антоновичем.
Буквально через две недели после этого учения он опять прибыл на один из кораблей моей бригады, на СКР «Сторожевой». Тогда случилась авария с подводной лодкой «К-429»: затонула во время дифферентовки в б. Саранная. Меня туда послали на СКР «Сторожевой». Командиром корабля был тогда капитан-лейтенант Ежель Михаил Брониславович, будущий главнокомандующий ВМС Украины. Потом на Камчатку прилетел комфлот адмирал В.В. Сидоров. Вместе с ним прибыли на наш корабль начальник штаба ТОФ вице-адмирал Хватов Геннадий Александрович, начальник особого отдела КГБ по ТОФ контр-адмирал Егоркин Николай Васильевич, мой однокашник по училищу, и др.
В тот же день из Москвы прилетел главком ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза Горшков Сергей Георгиевич, 1-й заместитель начальника политуправления Советской Армии и Военно-морского флота адмирал Сорокин Алексей Иванович (когда-то, в Совгавани, он вручал мне партийный билет), заместитель министра судостроительной промышленности Белоусов Игорь Васильевич и др. Все они расположились на «Сторожевом». Потом, когда пришла плавбаза, и на ней установили правительственную связь, перешли на плавбазу. Г.А. Хватов хотел остаться на «Сторожевом», но комфлот вызвал его к себе, на плавбазу. Я с мостика не уходил и все приказания комфлот, а потом главком передавали через меня.
Командующим флотилии подводных лодок был в то время Герой Советского Союза вице-адмирал Павлов Анатолий Иванович, начальником штаба этой же, 2-й флотилии подводных лодок, был контр-адмирал Ерофеев Олег Александрович, командиром ПЛ «К-429» был капитан 1 ранга Суворов, а старшим на лодке был Герой Советского Союза капитан 1 ранга Гусев Алексей Алексеевич. С Гусевым А.А. я познакомился, будучи заместителем начальника ТОВВМУ, а он уже служил в штабе ТОФ, на КП. Но мы с ним на эту тему ни разу не говорили. Были жертвы. Была гибель людей. И все это тяжело было вспоминать.
Гусев А.А. умер или погиб: был найден мертвым, на рыбалке, в шлюпке или лодке, в районе Большого Камня, в одной из бухт…
Через несколько лет службы на Камчатке в должности командира бригады противолодочных кораблей я был представлен на должность начальника ПВО ТОФ, но комфлот В.В. Сидоров сказал:
– Боевого комбрига? Начальником ПВО? Нет! Представить его командиром 22-й дивизии десантных кораблей! – Представили, но Москва сказала: «Нет. Стар!» – начальником ПВО ТОФ был назначен Кралин Владимир Владимирович, который впоследствии стал контр-адмиралом. На мой взгляд, это было удачное назначение: он много лет служил в системе ПВО ТОФ. Но В. Сидоров историю со мной не забыл. Когда проходило флотское учение по ПВО, он назначил меня посредником к начальнику ПВО В.В. Кралину.
У нас с Кралиным В.В. были хорошие, деловые отношения. Мы с ним встречались по службе в 79-й БСРК (бригада строящихся и ремонтирующихся кораблей), что базировалась во Владивостоке. Он был помощником флагарта, а я – командиром дивизиона главного калибра крейсера «Адмирал Сенявин». Потом в военно-морской базе «Стрелок»: он был начальником ПВО, а я был командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый». И на Камчатке он был начальником ПВО, а я – комбригом.
Как-то на разборе одного из эпизодов ПВО я доложил комфлоту, что раньше главный пост ПВО в районе главной базы находился на горе Русских, что на о. Русский, а сейчас – этого нет. КП кораблей, баз, соединений рассредоточены на своих частях и действуют самостоятельно, единого управления, даже целеуказания и информации о налете противника нет. В.В. Сидоров очень удивился. Кралин В.В. подтвердил ему то же самое, ссылаясь на номера приказов и директив (он был ценный штабной работник). Тогда Сидоров сказал:
– Буду на сборах у главкома, обязательно спрошу об этом у начальника ПВО ВМФ.
  Когда ТОВВМУ посетила делегация ВМФ КНДР во главе с командующим флотом Ким Чен Иром, то адмирал Сидоров приезжал в училище. Делегация летела из Москвы, ее сопровождал заместитель главкома по ВМУЗам вице-адмирал Косов Анатолий Михайлович. Раньше они оба служили на Балтике: Косов – командующим флотом, а Сидоров – 1-м заместителем командующего флотом. И вот сейчас: Сидоров В.В. – полный адмирал, командующий ведущего флота СССР, кандидат в члены ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, а Косов – вице-адмирал, бесперспективный зам главкома. Они оба, мягко сказать, недолюбливали друг друга. У Косова тогда болели ноги, он не вмешивался в мои действия, а Сидоров все время общался со мной. Вручал В.В. Сидоров мне и орден «За службу Родине в Вооруженных силах СССР» 3-й степени и тепло высказался в мой адрес.
Но вернемся к нашему походу на УК «Бородино». Курсанты начали пересаживаться с борта «Соболева» на плот. Я постоянно наблюдал за их действиями в бинокль. И хотя я уже убедился в безопасности их пересадки, но все равно, когда в очередной раз плот бросало на борт корабля, – дух захватывало. Особенно, когда преподаватель кафедры физподготовки и спорта подполковник Жуйков Александр Кузьмич начал спускать 2-пудовую гирю... Потом мы плотик подтягивали к своему борту, к борту «Бородино», и курсантов, и имущество выгружали к нам на борт.
Недавно мне довелось быть на юбилее моего друга полковника медицинской службы Грибова Евгения Андреевича, с которым мы служили в 60-е годы в Совгавани. По этому поводу я написал дружеский шарж. В нем есть слова и про тот поход:
Твой сын на «Соболеве», в море
На практике с друзьями был.
И я его, по полной форме,
На «Бородино» пересадил.

Старшим группы штурманов 4-го курса, пересевших к нам, был капитан 1 ранга Иванов Борис Петрович. Кроме физкультурника и командира роты с ним был политработник Петр Сырицын с кафедры общественных наук и работник особого отдела.
Активное участие в пересадке курсантов принимали капитаны 1 ранга Карасев Владимир Владимирович и Геннадий Бухалин, капитан 2 ранга Касич Алим Тихонович, которые были на «Бородино». Оказалось, что у них у всех сыновья были на «Соболеве» и они, естественно, волновались за них...
Пересадка курсантов с борта «Соболева» на борт «Бородино» завершилась успешно. Капитан 1 ранга Иванов Б.П., кандидат географических наук, профессор, по утрам начал регулярно докладывать на заслушивании походного штаба прогноз погоды. Первый свой утренний доклад он произнес следующими словами:
– Погода в районе будет о-кей! –  и сел на свое место.
Меня это покоробило. Задело. Я это и без него вижу, что погода успокоилась, тайфун ушел, ветер стих, волнение моря уменьшилось, а потом и совсем прекратилось. Но что это за доклад на совещании походного штаба, да еще профессора!? Пришлось мне преподать ему урок, как нужно докладывать прогноз погоды. Сказал ему, что это – высшее учебное заведение. Мы учим будущих морских офицеров.         И присутствующие на совещании офицеры впитывают то, что и как здесь говорится, а потом это несут в курсантскую среду. А эта легкость, поверхностность идет из уст самого грамотного специалиста гидрографа. Море такого отношения к себе не прощает. Впредь такой легкости в докладе Б.П. Иванов не допускал. Кстати, зла на Иванова я не имел. И даже наоборот, когда, уже в училище, решался вопрос об улучшении ему жилья, я голосовал «за».
Капитана 2 ранга П. Сырицына я знал по военно-морской базе «Стрелок», где он служил в политотделе базы. Он частенько проверял нас, корабельные соединения, по линии партполитработы. А сейчас он был старшим политработником с группой курсантов. Он в это время писал кандидатскую диссертацию на тему о сплочении воинских коллективов. На корабле все время ходил с брезентовой сумкой через плечо, где у него был материал диссертации. Материал был секретный. Кстати, когда я служил на Камчатке, то он прилетал туда, работал на моей бригаде, где почерпнул кое-какой материал. Должен сказать, что, в конце концов, П. Сырицын защитился и стал кандидатом наук.
Особист, который был с курсантами на «Соболеве», доложил мне о замечаниях, которые были у курсантов. Замечание было одно: кто-то из курсантов вступил в сожительство с одной из женщин, которые работали там (на «Соболеве» – командование военное, а команда – гражданская). Так случилось, что впоследствии мне пришлось разбираться с этим курсантом. Приходила его мать. Первое, что она спросила:
– А та женщина не забеременела? – Испугалась: а вдруг придется сыну платить алименты.
Когда мы проходили Цусиму, то отдали почести погибшим там морякам: и гимн сыграли, и коленопреклонение было, и венок спустили на воду... Японский корабль, который следил за нами, подошел к венку и поднял его к себе на борт.
Во время похода курсанты и личный состав корабля организовали хорошую, если не отличную, художественную самодеятельность. Особенно много исполнялось песен Андрея Макаревича. Не хвастая, скажу, что своим разнообразием выступления курсанты дали бы фору некоторым артистам-профессионалам. Концерты художественной самодеятельности можно было смотреть бесконечно...
На подходе к Малаккскому проливу «Бородино» обнаружил авианосец ВМС США «Мидуэй», стоящий на якоре. Авианосец отрабатывал полеты авиации. Самолеты взлетали с борта авианосца, выполняли определенное упражнение и снова садились на его палубу. «Бородино» сделал один круг вокруг авианосца, второй, третий...
У «Мидуэя» был свой план. Он снялся с якоря и направился в Малаккский пролив. Утром по радио передали, что в Малаккском проливе авианосец «Мидуэй» столкнулся с каким-то судном...
После этого курсанты, находившиеся на УК «Бородино», уверяли, что это они спугнули авианосец, и называли свой корабль «гроза авианосцев».
Заканчивая рассказ, скажу, что мне довелось пять раз сходить с курсантами ТОВВМУ в дальние походы на «грозе авианосцев» в качестве командира похода.

Служебная автомашина и ее моторесурс

Последние 3,5 года своей военной службы я служил в ТОВВМУ им. С.О. Макарова в должности заместителя начальника училища. За это время я, вместе с курсантами, совершил пять дальних походов на учебном корабле «Бородино». Походы были: в Индию, во Вьетнам (Камрань), вокруг Японии и др. За меня оставался или заместитель начальника училища по технической части капитан 1 ранга Широков Эвальд Садокович или начальник факультета радиоэлектроники капитан 1 ранга Пунанов Владимир Яковлевич. Оба они по много лет служили в училище и обстановкой владели. Широков Э.С. пользовался непререкаемым авторитетом у начальника училища контр-адмирала Кармадонова Игоря Васильевича. А Пунанов В.Я. командовал самым большим факультетом в училище. Потом его факультет разделился на два факультета: радиоэлектроники и гидроакустики. Пунанов был больше строевик, а Широков, несмотря на свою техническую должность, обладал дипломатическими способностями. До меня он был депутатом Первореченского районного совета депутатов трудящихся. Он знал всех в Первореченском районе: в райкоме, в райисполкоме, в милиции и был там, как рыба в воде.
Как-то возвратились мы из одного похода на УК «Бородино». Служебная автомашина «УАЗ», закрепленная за мной, на пирс не прибыла.
– Слушай, Эвальд Садокович, – обратился я к Широкову, который прибыл на пирс на своей собственной машине «жигули», – а где моя машина? – Тот невнятно что-то пробормотал. – Эвальд, а где уазик? – повторно спросил я.
– Стоит в гараже... на приколе...
– А что так?
– Перерасход моторесурса...
Я удивленно посмотрел на него: машина была новая, только что полученная, я ее берег, никуда на ней не ездил, только на службу и со службы, полтора месяца меня не было, какой может быть перерасход моторесурса?..
Начальник училища контр-адмирал Кармадонов И.В. всегда ездил на своей служебной «Волге». Давал ли он мою машину кому-нибудь? Конечно, давал. То адъютанту – мичману, которого, кстати, по штату ему было не положено. То документы отвезти, то – привезти. Или еще куда. Но он мало трогал мою машину.
Заместитель начальника училища по НУР (научная и учебная работа) капитан 1 ранга Апанасов Юрий Степанович казенными машинами почти не пользовался: добирался на службу и со службы общественным транспортом. Правда, в училище не задерживался: в 17.00, с окончанием рабочего дня, уходил домой. В свое время он окончил гражданское мореходное училище. Добровольно пошел служить в Вооруженные силы СССР. Служил по линии технической разведки на о. Елена, который отделяется каналом от о. Русский. Имел сухопутное звание, потом переаттестовался в морское. Когда в 1984 г. я прибыл в училище, он был в звании капитана 1 ранга. В море, на практику с курсантами ни разу не ходил. Уклонялся от этого. Избегал моря. А вот морское звание хотел получить и получил. Часто звонил в Москву, в аппарат начальника ВМУЗ. Начальник училища считал, что он «закладывает» нас. Голова у Апанасова была светлая, т.к. он закончил академию с золотой медалью.
Но его отдельные взгляды на службу были неприемлемы для военного человека. Так, например, он возмущался и даже звонил в Москву о том, что курсантов заставляют делать приборку на территории училища (районные власти выделили нам для уборки даже городскую территорию) или чистить картошку! И другие подобные примеры. Кроме учебного процесса, ничего не видел. Или не хотел видеть. Начальник кафедры тактики ВМФ капитан 1 ранга Акилов Валентин Андреевич говорил:
– Апанасов –  это просто какой-то вредитель в училище!
Заместитель начальника училища по МТО (материально-техническое обеспечение) полковник Архипенков Дмитрий Семенович был такого же мнения, и с Апанасовым не хотел решать никаких вопросов. Говорил:
– Да с ним ничего не решишь! Я ему говорю: «Ну, кто будет картошку чистить?» – а он отвечает: «Это меня не касается!» – и то же самое с приборкой территории: тоже его не касается.
После увольнения в запас Апанасов Ю.С. остался в училище, на кафедре связи. Много занимался с компьютером. А что касается моей служебной машины, то он ее, конечно, не брал и не использовал не по назначению.
Широков Э.С., конечно, мою машину брал, использовал в пользу своих служб на полную катушку. То в одно место пошлет, то – в другое. То имущество закупить и завезти его в училище, то еще что. Сам он ездил на своих «жигулях», а вот в интересах службы или дела машину брал всегда. Особенно, если меня не было. Вот и накрутили километраж до такой степени, что машину арестовали. Перерасход моторесурса. Вышел приказ командующего ТОФ, в котором было указано, что я должен был уплатить приличную сумму денег за перерасход моторесурса.
Я только что получил новую автомашину «ГАЗ». Должен сказать, что за время службы на Камчатке автослужба поменяла мне три машины. За семь лет – три машины. Это много! И это – здорово! Я думал, почему же они меняют мне машины, а другим – нет? Не за красивые же глаза! А потому и меняли, что я служебные машины берег. Они были в хорошем состоянии. Вот поэтому автослужба мою машину списывала, а мне выдавала новую. А мою старую машину законным путем продавали какому-нибудь нужному человеку.
Здесь же, в училище, было три легковых автомашин: две «Bолги» и газик. «Волга» обслуживала начальника училища, а за другую «Волгу» постоянно спорили и сорились начальник политотдела капитан 1 ранга П.Б. Сенотрусов и бывший до меня заместитель начальника училища капитан 1 ранга Попов Георгий Феофанович. Всё спорили: кто главней? Я решил не связываться с этим делом, тем более, что Сенотрусов был моим однокашником и я получил для себя новый «газик». Об этом я сказал в разговоре с членом военного совета – начальником политотделом Камчатской военной флотилией контр-адмиралом Паниным Василием Ивановичем. Но Панин тут же предупредил меня:
– Только не дай им сесть тебе на голову...
Панин В.И. был уважаемый человек. Аккуратный. Опрятный. Вежливый и корректный адмирал. До Камчатки он служил в военном отделе ЦК КПСС. Прибыл к нам капитаном 1 ранга. Очень быстро получил воинское звание «контр-адмирал». До ЦК КПСС – служил на подводных лодках и в политуправлении ТОФ. Закончил службу начальником политуправления ВМФ, адмиралом. Перед моим убытием с Камчатки он больше часа беседовал со мной. Как раз решался вопрос и по нему: о назначении его членом военного совета – начальником политуправления ТОФ. Василий Иванович тогда сказал:
– На ТОФ пойдет Славский... (Славский Александр Михайлович в то время был 1-м заместителем начальника политуправления ТОФ). А я пойду в Москву... заместителем к Медведеву (Медведев Павел Николаевич был членом военного совета – начальником политуправления ВМФ).
Так оно и случилось. Я не знал ни одного человека, кто бы плохо относился к Панину.
Начальник политотдела училища капитан 1 ранга Сенотрусов окончил минно-торпедный факультет нашего же училища, а потом перешел на политработу. Дослужился до начальника политотдела 100-й бригады десантных кораблей. А потом, в связи с гибелью на Курилах, в б. Зоркая, десантного корабля «СДК-74», с занимаемой должности был снят вместе с комбригом, капитаном 1 ранга Присяжнюком Валентином Николаевичем. Присяжнюка В.Н. назначили командиром законсервированного миноносца... Потом, правда, взяли его в ставку Дальневосточного направления (г. Улан-Удэ), а оттуда – в ставку юго-западного направления (г. Кишинев): он был хорошо подготовленный офицер. А его начальника политотдела назначили на более престижную должность: начальником политотдела ТОВВМУ.
Некоторых начальников политотдела я знал. Когда мы были курсантами, то начальником политотдела был капитан 1 ранга Монастырский Федор Васильевич (переаттестовался из полковников). Весь в орденах. Уважаемый был человек. Воевал на Малой земле вместе с Л.И. Брежневым. Нас приятно удивило то, что в день своего 70-летия Монастырский Ф.В. был принят Л.И. Брежневым. Фотография этой встречи была опубликована в газетах. Брежнев Л.И. был в штатской одежде, а Монастырский Ф.В. – в форме капитана 1 ранга. Военные моряки с уважением восприняли этот факт: надо же, глава государства не забыл своего фронтового друга! И Л.И. Брежнев тогда смотрелся хорошо, в выгодном свете.
За начальником политотдела Сенотрусовым П.Б. я часто заезжал по утрам, когда следовал на службу. Забирали двух студенток: его дочь Ольгу с подругой Ириной и довозили их до университета. А потом уже следовали в училище. Впоследствии его дочь работала на радио «Лемма», а Ирина (по мужу – Кильневая) работала на телевидении.
У начальника училища Кармадонова И.В. с командующим флотом адмиралом Сидоровым В.В. были хорошие отношения. Комфлот нас всегда поддерживал. Еще лучше отношения были у их жен. Где бы ни была Лидия Сергеевна Сидорова, то ли на приеме, то ли на каком-либо вечере или встрече, там всегда будет жена Кармадонова – Антонина. В этом плане они были неразлучны. Сидоров В.В. был выпускник 1946 г., а Кармадонов И.В. – 1948 г. И оба служили на Камчатке. Давно были знакомы. И дружили.
Вот такая обстановка сложилась накануне моего возвращения с моря с моей автомашиной, с перерасходом моторесурса, с приказом командующего ТОФ по моей машине.
И Кармадонов И.В., и Сенотрусов П.Б., и Широков Э.С. делали вид будто они ничего не знают. Потом Широков Э.С. подготовил приказ о моем поощрении деньгами. Но этого было мало: накрутили километров много, и платить нужно было приличную сумму. А я-то на машине не ездил: я же был в море. А платить никто не хотел!
Земля слухами полнится. Офицеры училища узнали об этом. Пошли разговоры не в пользу командования училища:
– Отправили заместителя начальника училища в море, разъезжали на его машине и ему же начет сделали!..
Однажды ко мне подошел начальник походного штаба капитан 2 ранга Фунтусов Виталий Николаевич:
– Товарищ капитан 1 ранга! Есть идея: давайте сделаем приказ о поощрении офицеров похода. Мы погасим этот «начет» на вас.
– Слушай, Фунтусов! Так нельзя. Я же ваш начальник. Так и на парткомиссию загреметь можно: заместитель начальника училища собирает деньги с подчиненных! – Он подал мне список на поощрение. Большинство офицеров были представлены к награждению деньгами.
Инициативу в свои руки взял Э.С. Широков. Он, видимо, это дело согласовал с начальником училища и с начальником политотдела (рыльце-то было в пуху). Приказ вышел. Задолженность погасили. Я к этому отношения не имел. Арест с машины сняли.

«Поздравляю с 1 апреля! – Комфлот»

Хрущевская оттепель. Крейсера – для визитов. Корабли – резать на металлом. Помним мы это время. Так, например, эсминец «Вспыльчивый» был переведен в разряд вспомогательных судов, в судно-цель. Ему даже название дали: «ЦЛ-77». Это был тот самый эскадренный миноносец, на котором побывал, находясь в Совгавани, Н.С. Хрущев. Он на нем даже в море выходил. И вот сейчас поступил приказ – перевести бывший эсминец «Вспыльчивый» в судно-мишень. Корабль – поставили в завод на переоборудование: сняли артустановки, торпедные аппараты, демонтировали схемы ПУС и ПУТС (приборы управления артиллерийской и торпедной стрельбы) и т.д.
Матросам было все равно: служба идет. А вот офицерам и мичманам было хуже: неизвестность. Куда назначат? Приезжали вербовщики из ракетных войск. Кому-то предлагали должность, а кого-то обещали назначить в ракетчики силовым путем. Кто соглашался, а кто – нет, но, тем не менее, много морских офицеров было назначено в ракетные войска.
Вечером, после окончания рабочего дня, офицеры собрались по каютам. «Бычки» (так звали командиров боевых частей – авт.) – в своем, носовом отсеке, командиры групп и батарей – в кормовых каютах. Немножко выпили «шила» (почему-то корабельный спирт называли «шилом»). А дальше вели всевозможные разговоры, как правило, на служебные темы: кого куда назначат, какие были предложения, какие перспективы и пр.
– Слушайте, давай разыграем наших «отличников», – предложил кто-то из офицеров.
– Давай! – откликнулось большинство молодых людей. – Позвоним по телефону и сообщим Валере, что его назначили командиром БЧ-2 на СКР… А Виноградову позвоним и скажем, что его назначили на равноценную должность на Северный флот: он по этому поводу обращался с рапортом к главкому ВМФ.
– Нет, друзья, так не пойдет, – сказал командир машинно-котельной группы старший лейтенант Вадим Линецкий, – давайте сюда журнал входящих телефонограмм.
Кто-то сбегал в рубку дежурного по кораблю и принес журнал.
– Командиру корабля, – начал диктовать Линецкий: – Пункт 1. Приказом главкома капитан-лейтенант Виноградов назначен на равнозначную должность, на Северный флот. Пункт 2. Командир группы управления артиллерийским огнем лейтенант Сергеев приказом командующего ТОФ назначен командиром БЧ-2 на сторожевой корабль. Прошу данных офицеров рассчитать и откомандировать к новому месту службы. Начальник отдела кадров ТОФ. 31 марта такого-то года, –  закончил Линецкий.
– Ну, что, вызовем рассыльного да отправим журнал телефонограмм Виноградову и Сергееву? – спросил командир артиллерийской батареи главного калибра Анатолий Матвеев.
– Нет, давай отправим журнал сначала старпому, а потом уже с его резолюцией – им, – дирижировал Линецкий.
Так и сделали. Рассыльный занес журнал телефонограмм старпому, который наложил резолюцию и с рассыльным же отправил журнал обратно. Добросовестный рассыльный тут же обежал указанных офицеров. Все было сделано настолько продуманно, что ни у Виноградова, ни у Сергеева эта телефонограмма не вызвала ни каких сомнений.
Первым в кормовую офицерскую каюту прибыл лейтенант Сергеев:
– Все... назначили... на СКР... командиром БЧ-2, –  энергично, никого не слушая, заговорил он.
– Да брось ты, Валера, наверное, шутишь, – подыгрывали ему офицеры.
– Группа отличная... вот назначили... угу... командиром БЧ – на СКР. Только что расписался за телефонограмму.
– Не может быть: так быстро назначили?! – продолжали офицеры.
Ceргеев взялся за трубку телефона:
– Рубка дежурного? Пусть рассыльный принесет журнал входящих телефонограмм в четырехместную каюту.
Вскоре пришел рассыльный. Офицеры продолжали этот спектакль. А Сергеев продолжал говорить:
– Угу... группа отличная… вот и назначили...
А тут и второй «именинник» объявился – командир БЧ-3, который так же только что узнал, что его назначили на Северный флот.
– Ну что, это дело нужно обмыть, – настойчиво предложили офицеры. И почти вся свободная от вахты смена направилась в ресторан, благо корабль стоял в заводе, почти в центре города.
В ресторане их знали, поэтому без особого труда они проникли туда и даже сели за отдельный столик. В те времена рестораны всегда были переполнены, особенно в портовых городах.
– Ну, ребята, вы – наши первые ласточки! Счастливого вам пути! А мы уж – за вами, – так, или примерно так, проходил разговор между офицерами.
Долго не засиживались. Во-первых, нужно возвращаться на корабль. А во-вторых, у офицеров всегда была финансовая напряженка.
Придя на корабль, «вновь назначенный» командир БЧ-3 капитан-лейтенант Виноградов зашел к штурману корабля, который был ответственным за выписку воинских перевозочных документов, и попросил его:
– Слушай, я хочу при следовании на Север остановиться в Москве, заехать к родным. Посчитай, сколько мне придется платить за разрыв.
И штурман, зная всю эту историю и даже участвуя в «отходной» в ресторане, на полном серьезе подсчитывал: сколько же придется доплатить минеру, если он сделает остановку в Москве.
Разыграли своих сослуживцев! Потешили душу! А тут возникла еще одна идея. Снова взяли журнал входящих телефонограмм и написали новую телефонограмму: «Командиру БЧ-3. Командиру группы управления артиллерийским огнем. Поздравляю с 1 апреля!  Командующий флотом», – и отправили с рассыльным обоим офицерам.
И смеху было, и обид, и упреков, и даже угроз... Но корабль расформировывался, все собирались куда-то уходить... Так что обошлось без дисциплинарного воздействия.



А могло быть иначе...

Командир корабля, на котором я держал свой флаг, собирался в отпуск. Вечером я зашел к нему: хотелось лучше узнать обстановку на корабле, тем более, что старпом не был допущен к самостоятельному управлению кораблем. Нас обоих назначили недавно на вышестоящие должности: меня – комбригом, его – командиром корабля. Так случилось, что начальник управления кадров ТОФ контр-адмирал Шебанин и погоны нам вручил в один день мне – капитана 1 ранга, ему – капитана 3 ранга. Оба мы редко ходили на берег: у меня семья еще не прибыла, т.к. дочь оканчивала школу, а он был холостяк. Захожу к нему в каюту – командира нет. Заглянул в спальню, гляжу – лежит, читает. Увидел меня, быстро вскочил и сказал виноватым голосом:
– Да вот, решил немного почитать...
– Ну и молодец! –  сказал я. – А то бывают офицеры: этого не знают, того не знают, книг не читают, ещё и хвастаются этим. – В такой непринужденной обстановке мы начали разговор. Иван Максимович (назовем так этого офицера) быстро обтянул койку, чуть-чуть задержался и осторожно поправил фотографию, которая была в рамке и стояла на прикроватном столике. С фотографии лукаво смотрела молодая, интересная женщина. Казалось, еще чуть-чуть – и она рассмеется...
– А это кто, Иван Максимович? – доброжелательно спросил я.
– Это моя бывшая жена… Мы с ней разошлись, – каким-то грустным голосом сказал он.
– Давно? – машинально спросил я.
– Да нет...
– А где она живет?
– В Ленинграде.
– Дети есть?
– В этом и причина развода…
– Ты в Ленинград летишь в отпуск?
– Да.
– Ну, так зайди к ней.
– Зачем душу бередить?
Мы сменили тему разговора. Кто служил на кораблях и подолгу бывал в отрыве от семьи, родных и близких, тот знает, как ведутся задушевные разговоры. Наш разговор переходил с одной темы на другую. А я нет-нет, да и бросал взгляд на ту фотографию.
– Слушай Иван, а она лечилась? – опять спросил я.
– Лечилась и сейчас лечится...
– Она коренная ленинградка?
– Коренная.
– Наверное, и блокаду перенесла?
– Да, у них вся семья перенесла блокаду.
– Большой процент женщин, перенесших блокаду, – бездетные.
– Я знаю.
– А чья была инициатива развода?
– Моя.
– Слушай, Иван Максимович, ты не обидчив?
– Да нет…
– Ну и раздолбай ты! –  выдал я ему. Он нисколько не обиделся на мои слова. – Вот так, чтобы в отпуске помирился с ней! Без жены – не приезжай! – полушутя, полусерьезно говорил я.
Вскоре у нас появилась возможность, и мы выделили Ивану Максимовичу однокомнатную квартиру. Квартирная комиссия, которая мне очень помогала в справедливом распределении квартир, проголосовала единогласно! Он был уважаемый на соединении человек.
– Товарищ комбриг! У нас сейчас нет бесквартирных командиров, – шутил Иван Максимович по этому поводу.
Год был напряженный. Много пришлось ходить в море. За делами забылся этот случай. Следующая встреча у нас произошла в море, вдали от Родины. Был день рождения Ивана Максимовича. И хотя свой флаг я держал на другом корабле, прибыл к нему на корабль, чтобы поздравить его.
– Товарищ комбриг! А ведь я ваше приказание выполнил! – улыбаясь, сказал он.
– Какое? – уточнил я.
– Женился в отпуске...
– Ну и на ком? –  с надеждой спросил я.
– Да на ней, на своей жене...– сказал он с улыбкой.
Во время чаепития я похвалил печенье, которое было подано к чаю.
– А это жена испекла перед уходом в море. Я его храню в холодильнике, и вот достал в день рождения.
Поселок наш был небольшой, и, когда мы вернулись с моря, я познакомился с ней. Потом у них появился сын Генка... Она знала о моем участии в их примирении и относилась ко мне доброжелательно.              А можно было со своим счастьем и разминуться и жалеть всю оставшуюся жизнь!

Лейтенант «Коцеба»

Фамилия этого офицера была Коцюбинский, но товарищи-сослуживцы звали его «Коцеба». По созвучию фамилии. Был он лейтенантом, секретарем комитета ВЛКСМ легкого крейсера «Адмирал Лазарев». Окончил Киевское Военно-морское политическое училище. В то время это было среднее учебное заведение. До училища служил срочную службу в стройбате. Был безотказным. Брался за любое дело. Офицеры иногда, а точнее – частенько, посмеивались над ним. Но бывало и уважали за неординарные поступки.
Однажды нас обязали собирать металлолом для сдачи (на все корабли был спущен план сдачи металлолома). Так, Коцюбинский перед строем матросов заявил:
– Я обязуюсь сам, лично, сегодня собрать 50 кг металлолома!
И собрал! Что же тогда оставалось делать матросам? Тоже стремились собрать как можно больше. Ведь лейтенант собрал, а они что же? В ту пору автор был заместителем секретаря комитета ВЛКСМ крейсера и тоже участвовал в этом мероприятии.
Самое трудное в крейсерской службе – это несение вахты. Через день и каждый день. Отдыхать в рабочее время не разрешалось. Стоял ли ты ночью на вахте, был ли в патруле или карауле – в учет не бралось. Нагрузка с вахтами ложилась на строевых офицеров, т.к. политработников зачастую на вахту не ставили. То поставят на вахту, то – освободят. На этот раз опять поставили.
Как-то стоит «Коцеба» на якорной вахте, на юте. В это время со шкафута на ют спускается начальник политотдела 15-й дивизии крейсеров капитан 1 ранга Жиляков. «Коцеба» к нему:
– Товарищ капитан 1 ранга! Вот на вахту поставили… – он думал: «А вдруг начпо прикажет: «Политработников на вахту не ставить!»».
Но начпо проговорил: – Поставили? Хорошо. Стой, стой, – спустился в катер, стоящий у трапа, и отошел на нем от борта.
Однажды помощник командира корабля Щербаков Виктор Анатольевич, проверяя вахтенный журнал, обнаружил странную запись, сделанную «Коцебой»: «Пр. гр. Ив.». Дальше еще запись: «Пр. 26 танц. и пр. уч. худ. сам».
– Что это такое, товарищ Коцюбинский? Переведите, что здесь  записано.
– Что тут неясно? «Пр. гр. Ив.» – это: прибыл гражданин Иванов!
– А это?
– Это: прибыло 26 танцоров и прочих участников художественной самодеятельности.
Когда помощник проводил занятия с вахтенными офицерами, то на одну из вводных, где вахтенному офицеру нужно было представиться прибывшему на корабль посетителю, Коцюбинский (а он в тот раз был вахтенным офицером) ответил:
– Что я милиционер, что ли?!
Однажды, будучи на сходе «Коцеба» ехал в такси, сидел на заднем сидении. Таксист резко затормозил, и Володя ударился подбородком в спинку сидения. Разбил подбородок. Пошла кровь. Он тут же зашел в ближайшую больницу, где ему на разбитый подбородок наложили шов. Он попросил у врачей справку о том, что он был трезв. А потом зашел куда-то и… выпил. Предусмотрительный.
Как-то встретив на берегу офицеров нашего корабля: Семенова И.И. и Петрова А.Г. он предложил им:
– Пойдем, врежем портвейна… грамм по 150… – Чем вызвал у тех смех и разговоры на несколько дней: оба эти офицера увлекались выпивкой и их развеселило слово «врежем» (что там врезать, да еще и портвейна). В конце концов, они пошли с ним. Тот все твердил:
– Только одно условие: за все плачу я!
– Ты, Володя, не духарись, там посмотрим, – говорил А. Петров.
Их посещение ресторана закончилось тем, что денег у «Коцебы» не хватило и Петрову пришлось расплачиваться за ресторан. «Коцеба» был изрядно выпивший, а точнее, – пьян. Он все порывался разбить какое-то витринное стекло, проговаривая:
– Я им покажу, что значит истинный коммунист!
На что Петров, с мрачным юмором, парировал:
– Что здесь бить?! Пойдем к ГУМу: там стекло больше!..
Много пришлось мне с ним общаться: я был его заместителем по комсомольской линии. Вместе с ним пришлось разбирать на комитете ВЛКСМ лейтенанта Радионова Валентина Ефимовича за снаряд, который после сдачи боезапаса остался в башне. И потом он (Радионов) этот 55-килограммовый снаряд в чемодане, на такси, отвез в б. Патрокл, где раньше был арсенал, и подбросил его в общую кучу. Разбирали мы еще одного офицера за то, что он обманул женщину. В рассказе «Аморалка» фамилию ему я изменил, но этот случай описал.
Ездил Володя в Шушенское, в ленинские места, с двумя матросами. Кстати, один матрос был моим подчиненным: дальномерщик Иван Синяк. Он родом был с Украины и иногда жаловался товарищам, что ему за что-то объявили «мисяц бэз бэрэга» (т.е. месяц без берега). Так вот, заезжали они и к моим родителям, и те их хорошо встретили и угостили. Побывав у моих родителей, Синяк сказал:
– На Украине лучше живут…
А моя мама сказала:
– Матросы, которые нас навещали – хорошие, а офицер – похуже. («Коцеба» был маленький, неухоженный…).
Как-то шли мы с Володей и с матросами в матросский клуб. Вечер, темно. Вдруг кто-то из наших же офицеров, догоняет нас и со словами:
– А, вот они! – повис сзади на шее «Коцебе». Тот, не разобравшись, развернулся и ударил «налетчика» по зубам. Думал, что это хулиганы напали на нас, но потом его ошибка объяснилась, что это свои.
У Володи не было своего кортика: им почему-то не выдавали. Дал я ему свой: заступить на вахту. Тот не знал, что на кортике есть тайная кнопка (не нажав ее, кортик из ножен не вынешь) и выдрал его из ножен, слегка испортив его. Но я за это на «Коцебу» не обижаюсь: этот кортик у меня до сих пор. Но над Володей мы посмеивались за этот  случай: в то время вышел какой-то киносборник и там «служивый» вытаскивал саблю из ножен с помощью рук и ног. Ну, совсем так же, как это делал Володя.
Однажды к нам на корабль прибыли знаменитые чехословацкие путешественники Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд. Они были очень интересными людьми: столько повидали на своем веку, да еще и полиглоты. Конечно, на судне это было событие. «Коцеба» начал суетиться вокруг них, щелкая фотоаппаратом… А когда офицеры попросили сделать групповое фото, он всех ошарашил тем, что  ответил:
– Так он у меня не заряжен…
– А что же ты суетился с фотоаппаратом?
На что «Коцеба» с железобетонной, непробиваемой логикой ответил:
–  Главное – не фото, а чтобы они видели, что их фотографируют!
От нас «Коцеба» перевелся на СКР, служил на Камчатке. Женился. Жизнь нас развела на разные дороги.

Здесь мы им были не помощники...

Ракетный крейсер «Владивосток» стоял на рейде столицы государства Маврикий Порт-Луи. Все пирсы были заняты и нас держали там. Мы с командиром корабля, капитаном 2 ранга Г.Д. Ильиным сходили на прием к премьер-министру Рангулану, мэру города и к Чрезвычайному и Полномочному Послу СССР на Маврикии И.И. Сафронову. Экипаж принял участие в спортивных соревнованиях по волейболу. Группа наших офицеров была на приеме у нашего посла. А потом мы пригласили к себе на корабль работников посольства... И я, и командир большую часть времени находились на корабле.
Однажды мне доложили, что одно из наших гражданских судов, стоявшее рядом с нами на рейде, запросило оказать медицинскую помощь кому-то из членов их экипажа. Доложили, что врача у них нет, и просили, чтобы наш корабельный врач осмотрел их больного. Я разрешил спустить баркас и послать на это судно врача. Врачом на корабле был капитан медицинской службы Третьяк. Я поднялся на ходовой мостик, проследил, как спустили на воду баркас и в него сел наш корабельный врач. Мы должны оказывать помощь, в том числе и медицинскую, особенно нашим соотечественникам. Мало ли что там у человека. Может быть, аппендицит, а может быть, сердечный приступ. Здесь, южнее экватора, у многих россиян болит сердце. У молодых людей случается предынфарктное состояние... Баркас отошел от нашего борта и направился в сторону судна, с которого запросили оказать медицинскую помощь.
– А вы взяли с собой инструменты? – Это с судна по рации переговаривались с врачом члены экипажа.
– Да, взял... Все, что нужно, взял.
– И инструменты для производства аборта тоже?
 Я захлебнулся от волнения, схватил микрофон радиостанции и прокричал в эфир:
– На баркасе! Возвратиться к борту!
Баркас развернулся на обратный курс, подошел к нашему борту, и капитан Третьяк прибыл ко мне на ходовой мостик.
– Товарищ Третьяк! Это что вы собираетесь делать на судне? О каком это аборте они с вами разговаривали?!
– Товарищ капитан 1 ранга! Они просили осмотреть больного, а потом начали спрашивать меня, когда я был уже на баркасе,  смогу ли я сделать аборт, есть ли у меня для этого инструменты…
А в это время наш вахтенный офицер разговаривал по рации с судном.
– У нас заходы в иностранные порты были. Увольняли людей на берег. Вот с кем-то она… имела дело… – говорил тот, кто был на связи.
– Третьяк! Сходи на судно. Осмотри больного или больную, но… никаких абортов! Ты меня понял? – Я вспомнил нашего бывшего комбрига М.Г. Григорьяна и продолжил его словами: – У нас что: одесский кичман, тайный абортарий или боевой корабль?
– Товарищ капитан 1 ранга! Я бы не стал аборт делать! Да нам это и запрещено, – убедительно отвечал он мне.
Правда, один из врачей крейсера «Адмирал Лазарев», Александр Анисимов, рассказывал такой случай. Где-то в отдаленном районе молодому врачу, лейтенанту, пришлось принимать роды или делать аборт, и там были какие-то сложности. Тогда медицинское руководство приняло решение: всем выпускникам военно-медицинской академии пройти стажировку в роддомах. Мало того: каждому сделать несколько абортов. Привели их (слушателей Военно-медицинской академии – авт.) в этот самый роддом. Представили, как студентов-медиков, будущих врачей. Все бы ничего, но когда студенты-медики повернулись спиной, то находившиеся в палате женщины, пришедшие на операцию, увидели, что все до одного студенты были в тельняшках…
– Моряков привели! – завопили они и начали прятать свои лица (то ли из-за скромности, то ли из-за планов на будущее).
Кстати, капитан Третьяк был грамотный, порядочный, аккуратный, офицер. И когда у меня в походе прихватило сердце, то он меня профессионально быстро  вывел из состояния болезни, за что я ему был благодарен.
Итак, возвращаясь к нашему рассказу, врач снова был вынужден отправиться на судно, запросившее его. А когда вернулся, то доложил, что у них был только один вопрос: как сделать аборт одной из женщин. Но в этом вопросе мы им были не помощники…

Вводная

На флоте проводилось учение. Оно коснулось и нашего соединения. В один из дней нам объявили учебную тревогу, и корабли начали приготовление к бою и походу. Уже перед тем, как сниматься с якорей и швартовых, к борту сторожевого корабля «Ретивый», на котором я тогда держал свой флаг, подошел катер. С него к нам на борт пересел командир дивизиона ракетных катеров – капитан 3 ранга Цехановский. Он подошел ко мне и доложил:
– Приказано идти с вами в море, – далее он объяснил, что он является командиром КУГ (корабельная ударная группа), в состав которой, кроме ракетных катеров, входит и наш корабль.
Кстати, наш корабль был кораблем управления, так что командир КУГ должен быть на нем. Было ясно, что Цехановского прислали к нам ради перестраховки: а вдруг дадут вводную КУГ, а он без главного корабля. «Пусть уж лучше он там сидит, на «Ретивом»... В случае чего доложим, что командир КУГ в море!» – так, или примерно так, рассуждало вышестоящее командование. И вот Цехановский вышел с нами в море.
Нашему соединению противолодочных кораблей предстояло на этом учении обнаружить подводную лодку «противника», следить за ней, а потом по приказанию условно уничтожить. Сама по себе эта работа сложная и тяжелая. Задействованы все офицеры походного штаба. Ведение обстановки, боевой прокладки, прием и передача донесений, связь с противолодочной авиацией, рекомендации на использование оружия, контроль расхода топлива и т.д. и т.п. Кроме всего прочего один из офицеров походного штаба нес оперативное дежурство. Работа была длительная, изнуряющая.
Наши корабли обнаружили подводную лодку и следили за ней. Офицеры походного штаба поочередно уходили отдыхать, а я все время находился на командном пункте. Кое-когда удавалось вздремнуть час-другой здесь же, то ли в кресле, то ли на ходовом мостике, то ли в штурманской рубке. Командир корабля капитан 2 ранга Ю. Рыжков несколько раз говорил мне:
– Товарищ комбриг! Пойдите, отдохните в каюте.
Но я не мог уйти с мостика. Чувство ответственности не позволяло мне этого сделать, да я бы и не уснул в каюте. Я был так же, как и офицеры штаба, уставший и измотанный, но зато был постоянно в курсе всех событий и владел обстановкой.
Командир КУГ капитан 3 ранга Цехановский буквально отдыхал на этом выходе: был он один, без подчиненных, никакой задачи ему поставлено не было, вахту не нес и, оказавшись в таком положении, он все время спал в каюте.
– А этот-то всё спит, – добродушно подшучивали штабные офицеры.
– Да пусть хоть здесь отоспится, – вступал в разговор командир корабля. Но потом, когда командир КУГ отоспался в каюте и начал появляться то на ходовом мостике, то в штурманской рубке, то на командном пункте соединения, причем везде ухитрялся вздремнуть, офицеры штаба начали бросать на него недовольные взгляды.
– Всё спит… – с  завистью говорили они, а потом решили подшутить над ним: дать ему вводную. Они исполнили боевое распоряжение, в котором указали силы вероятного противника, и поставили задачу командиру КУГ – принять решение на бой, решение оформить графически и с прибытием в базу быть готовым доложить командующему флотилией.
Как только Цехановский ознакомился с «боевым распоряжением», он резко изменился. И куда только сонливость делась, стал подвижным, шустрым. А так как он был один, то начал у моих офицеров штаба уточнять многие детали для принятия решения. А те на полном серьезе давали ему советы, «помогали» принять решение на бой и оформить это решение графически на карте, но исподтишка бросали на него лукавые взгляды.
– Какая дальность стрельбы артиллерии? А дальность обнаружения надводных кораблей? А рубеж прикрытия нашей истребительной авиацией? – эти и другие вопросы посыпались из Цехановского, как из рога изобилия. Офицеры штаба отвечали на его вопросы, давали справочный материал.
– Ты же смотри, готовься как следует: командующему будешь докладывать, – говорили они ему.
Потом он обратился ко мне:
– Посмотрите мое решение… а то мне его командующему докладывать!
Я внимательно выслушал его доклад (мне часто приходилось докладывать решения на высоком уровне) и, дав ему несколько полезных советов, указал, на что нужно обратить внимание, какие могут быть вопросы и т.д. Офицеры штаба дали Цехановскому матроса-чертежника, который исполнил графически его решение и обоснование к решению. Сам командир КУГ исполнил в своей рабочей тетрадке пояснительную записку и целыми днями зубрил ее.
Я этой подробности не знал, не знал и о той вводной, которую офицеры штаба подкинули Цехановскому, и несколько раз положительно отозвался  о нем, о его старании в принятии решения на бой с вероятным противником. Видимо, офицеров штаба задело за живое, что я хвалю чужого офицера, да и неоднократно, и они вынуждены были признаться мне, что в отношении Цехоновского они его разыгрывают, дав ему эту вводную…
Я сначала рассердился на них, хотел отругать их за шутки, которые в такой ответственный период проходят, но потом вспомнил, как командир КУГ маялся от безделья до того и как он энергично работал и проявил себя с лучшей стороны после вводной. И ругаться не стал.
А решение получилось у Цехановского, на мой взгляд, хорошее и в дальнейшем пригодилось ему в служебной деятельности.



«Я – Чекушкин!» – «А я – Бутылкин!»

С фамилией ему не повезло. Но фамилию не выбирают: такая уж досталась от родителей. В селе, где они жили, много было семей с такой фамилией. Их даже различали по прозвищам.
– Это какой Чекушкин? – спрашивали. А им отвечали:
– Да Андрея Глухого! – и всем было ясно, о ком говорят.
На прозвища не oбижались: они, как правило, были даны много лет назад и прикипели к тем людям, кому были даны. Кстати, у родни автора по линии отца, прозвище было Пудькины. От слова пуд. Давным-давно, их предок пожалел дать попу пуд зерна, спрятался. А поп нашел его в амбаре и сказал:
– Ты, Иван, пожалел церкви пуд зерна. Так вот, родится у тебя сын, я его  назову Пудом.
И родился у Ивана сын, и поп назвал его Пудом. Пуд Иванович (имена раньше давали попы). Вот так и пошло прозвище Пудькины. 
Это я к слову. Но вернемся к Чекушину.
В сельской школе его даже не дразнили: Чекушкин да Чекушкин. В училище было хуже: там его обзывали и Бутылкиным, и Поллитровым, и Четвертью. Он злился, он ненавидел свою фамилию. И если называли его фамилию, то он всегда ждал подвоха.
После окончания училища он служил на кораблях. И там подшучивали над ним. Опять за глаза матросы называли его и Шкаликом, и Бутылкиным и Поллитровым... Потом он служил на берегу, в артуправлении. Там уже над ним подшучивали реже, но шутили.
Когда он служил в Совгавани, произошел случай, который стал достоянием всего офицерского состава военно-морской базы. Во время дежурства Чекушкина по артуправлению прибыла комиссия из Владивостока. Возглавлял ее капитан 2 ранга. Это был довольно зрелый офицер, седой, бывалый и уравновешенный. К несчастью, Чекушкин  не знал, что фамилия этого офицера была… Бутылкин. Когда группа проверяющих прибыла в артуправление, то дежурный встретил ее и представился старшему из них:
– Капитан 3 ранга Чекушкин! – и услышал в ответ:
– Капитан 2 ранга Бутылкин!
Что здесь началось! Столько лет эта фамилия доставляла Чекушкину неприятностей, сколько попортила нервов. А такой издевки он не ожидал от солидного офицера. Все эти мысли мгновенно пролетели в голове у Чекушкина. И он высказал в адрес Бутылкина все, что мог высказать оскорбленный человек. Говорили даже, что дело дошло до рукоприкладства…
Старшим в Совгаванской военно-морской базе был в то время ее начальник штаба контр-адмирал Н.Г. Иванов. Он собрал офицеров базы, сделал разбор этого случая и в заключение сказал:
– Предупреждаю всех: на бригаду эсминцев прибывает новый начальник штаба капитан 2 ранга Чаркин Виталий Алексеевич! Чтобы все знали!..
Вскоре Чаркин В.А. прибыл на бригаду эсминцев, где впоследствии стал комбригом. Потом он был комбригом на Камчатке. Автору довелось командовать этой бригадой. Закончил службу капитан 1 ранга Чаркин В.А. в военно-морской академии им. Н.Г. Кузнецова заместителем начальника кафедры управления силами.
А что дальше было с Чекушкиным и Бутылкиным – не знаю.

Стрельба по берегу

Корабельная ударная группа в составе трех сторожевых кораблей следовала в район выполнения береговых артиллерийских стрельб. Эти корабли: «Резкий»,  «Лунь» и «СКР-55» – ими  командовали капитан 3 ранга В. Каргин, капитан-лейтенант Н. Темерев и капитан-лейтенант М. Ежель, – все были с oдной бригады, которой мне довелось командовать в то время. Должен сказать, что командиры кораблей бригады были хорошо подготовлены. Капитан-лейтенант М. Ежель – из противолодочников,  грамотный, напористый офицер. Когда я прибыл на бригаду, то он служил командиром стартовой батареи на одном из кораблей новостройки. И вот он – командир корабля. Корабль на хорошем счету. Раньше на этом корабле нас беспокоила машинно-котельная установка, но с приходом нового командира, когда был проведен и ремонт корабля, он значительно поднялся в глазах командования соединения. В качестве командира корабля он уже caмостоятельно выполнил несколько боевых упражнений, ходил на охрану района при выполнении ракетных стрельб, хорошо швартовался, причем, управлял кораблем смело и уверенно. Помню, как-то пришвартовывался к танкеру для заправки корабля топливом, хотя было мало места для швартовки, и мы боялись посылать туда корабли: как бы не было столкновения, он же провел швартовку прямо по высшему пилотажу. Про этого командира можно было  сказать: молодой да ранний. Два других командира служили раньше на СКР «Лунь», В. Каргин – командиром, а Н. Темерев – помощником. Корабль они тогда подняли: он был у нас на хорошем счету. Командир часто сдерживал своего помощника, обычно говоря ему:
– Помощник, ты – волевик! – глядя при этом на него снизу вверх: у них была большая разница в росте.
Должен сказать, что служба у Н. Темерева шла ровно, и вот сейчас он – командир этого корабля. Он всю службу прослужил на нашей бригаде, неплохо знал театр, противолодочное оружие, мог подчинить себе личный состав. Потом он закончил командирские классы, и его назначили командиром нового корабля. Перед самым моим убытием с бригады к новому месту службы, я осуществил с ним переход с Камчатки во Владивосток и убедился в его готовности самостоятельно командовать кораблем, помог ему добиться постановки корабля в завод, а потом уже улетел к себе на бригаду.
Каргин В. ушел на учебу с нашей бригады и сюда же вернулся командиром корабля. Я его вначале боялся выпускать в море одного до пpиобретения им практических навыков, но флагманский специалист РТС капитан 3 ранга М. Кацнельсон как-то сказал мне:
– Товарищ комбриг! Вы не сомневайтесь, Каргин – осторожный командир: он, куда попало, не полезет!
Тем не менее, мы с начальником штаба капитаном 3 ранга А. Печкориным решили послать с ним на рейдовые сборы командира «СКР-59» капитан-лейтенанта Е. Дацько, корабль которого находился на ремонте в заводе, согласовав это с командиром дивизиона ремонтирующихся кораблей капитаном 1 ранга Сафоновым. Но Сафонов поступил не по-офицерски, он обманул нас: взял и накануне выхода в море отправил Дацько в отпуск. Мы с Печкориным все ждали и ждали Дацько, но его не было. Тогда мы приняли коллегиальное решение – выпустить Каргина одного. Вот уже корабли начали сниматься с якорей и ложиться в кильватор друг другу. Я находился на СКР «Сторожевой», Печкорин – на другом корабле, где тоже не было командира. И вдруг меня вызывают по УКВ:
– «Курган»! Я – «Звезда»! (Позывной командующего флотилией – авт.) Кто старший на  «Луне»?
– Командир корабля!
– А где Дацько?
– Он не прибыл.
– СКР «Лунь» поставить на якорь на внутреннем рейде! Проводить сборы здесь, – закончил разговор вице-адмирал И. Капитанец.
Как мы ни старались с Печкориным выпустить Каргина в море, но командующий флотилией был неумолим. Мало того, потом у меня с ним, в присутствии начальника штаба флотилии капитана 1 ранга Д. Комарова, состоялся разговор по этому поводу, и мне пришлось доложить, что Сафонов обманул меня. Каргин, как командир корабля, зрел на глазах. Принял корабль из ремонта, вылизал его, правда, с трудом наладил свои взаимоотношения с личным составом, в основном, с командиром БЧ-5 капитан-лейтенантом-инженером Н. Ткачуком, а через него и со всей БЧ-5. Когда встал вопрос, кого же назначить командиром СКР «Резкий», вместо убывшего к новому месту службы капитана 3 ранга В. Мартиросяна, то командир СКР «Лунь» капитан 3 ранга В. Каргин был одним из кандидатов на эту должность. И не ошиблись. Сейчас я находился на борту СКР «Резкий», стараясь не вмешиваться в действия командира, а всячески помогать ему.
В строю кильватера корабли прибыли в район боевой подготовки. Береговые стрельбы мы тогда выполняли по о. Крашенинникова, другого места нам не давали. Был ягодный сезон, и много ягодников бродили по побережью рейда Налычева, где мы обычно выполняли артиллерийские стрельбы по берегу, да рыбацкие суда сновали вдоль берега туда-сюда. Стрелять было крайне опасно, и мы считали, что решение стрелять по острову было принято правильно. Первый галс провели тренировочный. Командиры кораблей действовали правильно и грамотно. Я еще раз убедился: как хорошо, когда тебя понимают с полуслова.
–  Снять смазку! – дал команду на корабли. Смазка с артиллерийских стволов снимается вспомогательным выстрелом. И вот уже послышались залпы орудий, а вскоре командиры кораблей, один за другим доложили по УКВ:
– Снятие смазки проведено, замечаний нет!
– Приготовиться к пристрелке репера! – дал очередную команду. Этой пристрелкой мы выбираем ошибки баллистики.
– Пристрелять репер! Пеленг – …градусов, расстояние – …кабельтовых! – Каждый корабль самостоятельно пристрелял репер и ввел корректуры по дальности и направлению.
– Доложить о готовности к выполнению стрельбы!
Корабли поочередно сделали доклады. На этом этапе корабли выполняли подготовительные стрельбы, руководили стрельбами командиры кораблей. Видно было, как орудия развернулись в сторону цели. Вот уже пошли пристрелочные залпы. Четко бьет корабельная артиллерия, до сих пор непревзойденная по дальности стрельбы ни одной страной мира. Уже вечерело, и хорошо были видны разрывы снарядов. Но неожиданно я получил тревожный доклад:
– «Курган», я – «СКР-55», докладываю: на первом орудии защемило  руку командиру отделения  старшине 2 статьи Бурмакину. Временно стрельбу прекратил, пытаемся открыть клин. Травма произошла по неосторожности самого командира отделения.
Я представил себе, в каком ужасном положении находится этот матрос. Не думал, по чьей вине произошла эта травма, сейчас это было не главное, нужно найти выход из ситуации, как-то помочь освободить руку матросу.
– «СКР-55» – вам «ДРОБЬ!» Разрядить орудия! Боезапас убрать и уложить! Самым полным ходом следовать в базу! Произвести искусственный откат орудия, освободить руку матроса. Связаться с ОД, вызвать санитарную машину на пирс. Матроса отправить в госпиталь! – Командир что-то еще говорил в оправдание, но я оборвал его и приказал выполнять приказание.
СКР прекратил выполнение стрельбы и самым полным ходом направился в  базу. Через некоторое время я получил доклад, что на орудии произведен искусственный откат, который позволил освободить руку матроса. Пока оставшиеся корабли выполняли  боевые упражнения, я все время держал СКР на связи, вплоть до отправки матроса на санитарной машине в госпиталь.
Корабли выполнили подготовительные, зачетные стрельбы, потом совместную стрельбу по берегу. Когда мы вернулись в базу, я поинтересовался – что с матросом? Оказалось, что при выполнении артиллерийской стрельбы он допустил оплошность и во время выстрела, при накате орудия, казенной частью ему прищемило руку. Вся кисть pуки была раздроблена и ее пришлось удалить.  Было назначено расследование этого случая, потом – разбор со всеми категориями личного состава.
– Конечно, всегда командир виноват, – проговорил капитан-лейтенант Ежель.
Таких случаев быть не должно,  мы их должны избегать. Нужно учить личный состав и контролировать его, все команды должны матросами выполняться автоматически, без всяких сбоев. Командир данного отделения комендоров был допущен к самостоятельному обслуживанию заведованием, также у него был допуск к выполнению стрельбы, он входил в боевой расчет орудия и был командиром боевого поста, причем сам обучал личный состав. Командир корабля много работал сам, и по-уставному требовал с подчиненных. Он считался у нас перспективным офицером. И в сложившейся ситуации нужно было выяснить, где его вина или недоработка, за то с него и  спросить. Но в данной ситуации нужно основательно разобраться и  нельзя  рубить с плеча. Ведь, если разобраться, то кроме командира корабля, есть еще и командир БЧ-2, и контролеры на орудиях, и помощник командира, он же контролер на ГКП. По данному случаю был издан приказ, где все пункты вины с наказанием были оговорены по пунктам.
Прошло какое-то время, и заместитель командующего флотилии по боевой подготовке капитан 1 ранга Б.С. Петруня сказал мне:
– А я бы выполнил стрельбу, а потом уже – в базу! – Но, видимо, он не вник в ситуацию. А если бы его рука была раздроблена, и он оказался на месте матроса, и сил терпеть невыносимую боль не было, – он бы так не говорил. Да и судить, не зная досконально ситуации на корабле, с берега – проще.
Прошли годы. Командиры приобретали опыт, росли по служебной лестнице. Первым из них стал командиром соединения судов обеспечения капитан 1 ранга В.Н. Каргин. На своей родной бригаде стал командиром бригады Н.И. Темерев. Впоследствии был 1-м заместителем командира 10-й оперативной эскадры, начальником штаба Приморской флотилии, где получил адмиральское звание. М.Б. Ежель перешел служить на Украину, где стал главнокомандующим ВМС Украины.

Роковая халатность

Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» стоял кормой к стенке в бухте Бяудэ, что в Советской Гавани. Там мы зимовали. В море не ходили, т. к. был большой лед, без ледоколов непроходимый. Отрабатывал задачу «К-1» («Организация корабля и приготовление его к бою и походу») и через месяц, смотришь, пойдем в море. Уже несколько раз туда-сюда прошел ледокол. Но он лед не колол, а заводил и выводил в судоремонтный завод суда. Но все равно лед по бухтам уже начал кое-где трескаться. Время брало свое: наступала весна.
В один из дней подул сильный ветер. По фарватеру, что сделал ледокол, пошла слабая зыбь. В нашей бухте лед начал трескаться. Он вот-вот пойдет. Он может и корабль сдвинуть. Справа, по носу у корабля, стояла бочка, на которую мы заводили стальной швартовый конец, но на зиму, когда корабль был вмерзший в лед, с бочки конец убрали. А сейчас его нужно было снова завести. Что командир корабля и приказал сделать.
Руководил работами по заводке прижимного конца на бочку главный боцман корабля – мичман Александр Александрович Киселев. Группа матросов подошла по льду к бочке. Потребовалась скоба. И вот к скобе не привязали проводник, а прямо сбросили ее с верхней палубы крейсера на лед. Это было грубейшее нарушение правил техники безопасности. Спускаешь ты сверху что-то: топор, или скобу, или молоток, одним словом – груз, к нему нужно привязать конец, проводник.
Этого сделано не было и большая крейсерская скоба ударила по голове матроса Акимова, который через несколько часов скончался
Было расследование, дознание, приказ о наказании, но... жизнь человеку не вернешь. А все из-за чьей-то безалаберности, стоимость которой – человеческая жизнь.


«Здравствуйте, товарищи раздолбаи!»

Это был командир бригады подводных лодок. Про него ходил такой каламбур в бригаде:
«И по пирсу иногда,
Ходит трезвый Калайда».
Калайда – это его фамилия. Комбригом он был в бухте Бечевинская, что на Камчатке. Наши бригады входили в одну флотилию. Встречались, как правило, на военных советах и когда мы друг друга взаимно обеспечивали, он работал по моим кораблям, а я – по его подводным лодкам. Ближе мы с  ним познакомились на боевой службе, в зоне Индийского океана.
Когда мы вернулись с боевой службы, ему было присвоено воинское звание «контр-адмирал». И вот он подъехал на своем газике к пирсу нашей бригады. Я был на каком-то корабле, а на пирсе командир СКР «Сторожевой» капитан 2 ранга Кешков И.М. построил свой экипаж. Кто-то доложил мне, что приехал Калайда и находится на пирсе. Я  пошел к нему на встречу.
– Здравствуй, Геннадий Михайлович, какими судьбами?
– Здравствуй, Миша! О, погоди, я с этим командиром был на боевой службе! – и он направился к Кешкову, обнял его, опять проговорил: – Да, я с этим командиром был на боевой службе!
Было заметно, что Калайда был в нетрезвом состоянии. Несколько раз я пытался увести его куда-нибудь на корабли, но он не уходил,  все рвался к  Кешкову, а тот строил свой экипаж на пирсе. Калайда, в шинели нараспашку, подошел к строю моряков, приложил руку к головному убору и прокричал:
– Здравствуйте, товарищи раздолбаи! (Фактически он сказал матерное слово, созвучное слову «раздолбаи» – авт.).
Матросы нестройно, недоуменно ответили на этот позорящий адмирала выкрик… Калайда опять начал кидаться к Кешкову, обнимать его, твердить, что он вместе с этим командиром был на боевой службе, потом снова прокричал, обращаясь к экипажу «Сторожевого», построенного на пирсе:
– Здравствуйте, товарищи раздолбаи! – Редкие голоса ответили на это позорное приветствие. И Кешков, и я пытались увести Калайду с пирса, но он куражился, матерился: – Я их еще по… – указывая на строй матросов, говорил он.
И вдруг к пирсу подъехала машина члена военного совета – начальника политотдела Камчатской военной флотилии контр-адмирала Панина Василия Ивановича (кстати, честного и уважаемого человека). Калайда заметил машину (первый заметил, значит, следил и, оказывается, не настолько уж он был пьян), зашел за здание электриков, крадучись, сел в свой газик и тайком уехал. Понял, что нашкодил…
Когда Панин вышел из своей машины и подошел к нам, то Калайды и след простыл.
Вот такой, я считаю, позорный, случай произошел у нас на бригаде. Адмирал! А до такой степени распустился, что потерял стыд и совесть свою. И как потом воспитывать матросов?!! Когда перед их глазами такое творится. Столько потом сил нужно, чтобы этот случай в их глазах отошел на последний план. Зачем же унижать себя в глазах матросов, зачем унижать их, да и не так уж он был пьян, раз сразу же заметил машину члена военного совета и убежал.
Конечно же, этот случай можно было и не описывать, он не характерен для военной службы. Он из ряда исключений. Ведь большинство офицеров на службе, которые любят свое дело, преданны службе, которые подают хорошие примеры подрастающему поколению, но среди хорошего – встречается и такое, как описано выше.            И пусть узнают этот случай офицеры и увидят со стороны, как это некрасиво выглядит.  А примеров жизнь преподнесет каждому из нас предостаточно – и одних и других.

Военно-морской Остап Бендер

Я бы не называл его настоящее имя, но… он стал исторической личностью: это был первый владелец легковой автомашины в Советской Гавани. Так что я вынужден назвать его настоящее имя.
Когда на корабле проходила политинформация, то личный состав даже из других боевых частей собирался послушать его. А говорил он примерно так:
– И вот, он достает пистолет, себя – трах! Поднимается и ее, суку, трах! – Матросы заворожено, если не загипнотизировано, смотрели на него. А ему же надо тему с жизнью связать, с действительностью: он поднял какого-то разгильдяя и продолжал:
– А тебе… Тебе я кишки на телеграфные провода намотаю! – И матросы на разгильдяя зарычали.
Свою легковою автомашину в Советскую Гавань, он доставил с большими приключениями на борту нашего крейсера. Ходили рассказы, что он «достал» эту  машину во Владивостоке, где-то на станции металлолома. Машина была французского производства, марки «ситроен». Он ее прибуксировал по улице Ленинская (сейчас – Светланская) до остановки «Дальзавод». Рама, крылья, без мотора и кузова, как гоночная машина, покрашенная суриком. И пустили ее вниз, к Дальзаводу самоходом, благо, тормоза работали. И то старший матрос Эрнест Власов, который помогал Монахову и сидел за рулем, кричал вахтерше, чтобы та скорее убрала с ворот цепь. Так, при помощи плохеньких тормозов и чьей-то матери Власов скатился вниз к пирсу, прямо до борта нашего крейсера. А там, при помощи крана, ее подняли на борт на крейсер «Адмирал Лазарев». Так мы ее и привезли в Совгавань. Монахов собрал ее. У него было два запасных мотора к ней. Наш комсорг Володя Коцюбинский говорил (а тогда об этом не задумывались):
– Монахов – это историческая личность: он хозяин первой легковой автомашины в Совгавани.
Больше ни у кого легковых автомашин (автор имеет в виду – личных) не было. Он заводил ее, и это было целое представление, когда он с товарищами ездил на ней по Совгавани. Зимой это были гонки по льду. Как-то машина застряла в ледовой трещине, а как-то застряла на тротуаре, возле дома (ведь в Совгавани тротуары были сделаны в виде деревянных мостков). Короче, машина скрашивала наш однообразный быт.
Он был замполитом БЧ-4 (боевая часть наблюдения и связи – авт.), потом – замполитом БЧ-5, а позже перешел на строевую должность, т.е. на должность командира электротехнического дивизиона (ЭТД) все одного и того же корабля: крейсера «Адмирал Лазарев». Когда его назначили командиром ЭТД, он поступил учиться на заочное отделение в Невельское мореходное училище, что на о. Сахалин. Иногда товарищи спрашивали его:
– Слава, как, трудно учиться?
Он отвечал:
– Не так трудно, как дорого…
(Тогда еще все учились честно, и нас его ответ веселил).
Когда крейсер поставили на консервацию, там же, в Совгавани, в поселке Желдорбат, то Монахов принял активное участие в оборудовании жилья на берегу, в казармах, он старался улучшить бытовые условия, при его помощи и при его активном участии была организована стройка кочегарки, сами матросы возвели высокую металлическую дымовую трубу. Но из-за своего авантюрного характера он часто попадал в неординарные ситуации. Со слов командира легкого крейсера «Адмирал Лазарев» капитана 2 ранга Лумпова М.В.: «Однажды  к нам прибыли представители морской авиации из п. Монгохто и спрашивают:
– Куда самолет поставить?
– Какой самолет?
– Да вот, Монахов говорил, что матросы интересуются, хотят изучать самолет…
– Не нужен нам самолет… Да и Монахова здесь давно нет: он на Черном море…
– А катер? Нам Монахов катер обещал…
– Какой катер?
– Командирский…
– Нет, товарищи, и Монахова нет, и катера никакого нет, это он вас разыграл… И самолет нам не нужен».
Жили мы со Славой в одном доме, в поселке Бяудэ. Дом наш называли «крейсерский». У него было два сына. Разные по характеру были эти ребята: один жалостливый, а другой – боевой. Старший сын говорит отцу:
– Папа, ты Игоря не наказывай, лучше меня накажи.
На что Монахов говорил потом нам:
– Я его наказываю… и привожу примеры из жизни великих людей.
Однажды он купил сыновьям взрослый велосипед, накачал прямо в магазине камеры. Сел на него и покатил с горки вниз. А потом выяснилось, что руль был не закрепленный. В результате – падение, перелом руки и еще чего-то. Дети очень переживали за своего отца, что он их скомпрометировал на глазах у окружающих. Они видели, что иногда народ подшучивал над ним.
Так же неудачно, очень неудачно, закончилась его поездка в село. Поехал он туда с продовольственником 79-й БСРК, когда мы стояли в заводе. Мотались они, мотались на казенной машине «ГАЗ-69» с мичманом Бородиным, тем самым продовольственником.
Бородин возьми да скажи:
– У меня здесь недалеко живут знакомые.
– Поехали к ним!
– Да неудобно…
– Это мой друг! Поехали!
Приехали они в село, в дом к родителям офицера, который служил на их корабле. Родителей офицера дома не было: они провожали на пенсию сельскую учительницу. Тогда они, сев в машину, направились к школе. Монахов, узнав, что у учительницы юбилей, день рождения, подошел к клумбе, нарвал букет цветов, вошел в помещение, где чествовали учительницу, и произнес такую речь:
– Уважаемые товарищи! Разрешите мне от имени командования флотом поздравить… – и шепотом кому-то: – Как звать? Анна Яковлевна? Поздравить Анну Яковлевну с юбилеем и поблагодарить ее за воспитание такого человека… – и он назвал имя офицера, которого юбилярша никогда и не видела, и вручил ей букет цветов.
– А где же наш сын? – спросили родители офицера.
– Он сейчас находится на выполнении государственного задания! – и он так красиво сказал тост, и цветы вручил, и сам такой красивый, в форме военного офицера, что родители офицера и забыли, что их сын находится на ремонте в г. Владивосток.
Посадили моряков за стол, угощали, оказали им почетные знаки внимания, и все бы ничего, но Монахова потянуло на «подвиги». Они пошли к клубу, где проходил обычный рядовой вечер: танцы под гармошку. Слава начал «беседовать с народом»:
– Вот ты сколько заработал за год? – спросил он одного молодого мужчину, оказавшегося пастухом.
Тот начал перечислять:
– Зерна – столько-то, меда –…, мяса – … – И т.д.
Монахов перебил его:
– Я тебе прямо скажу: плохо ты работаешь!
(Потом это выражение стало афоризмом в селе: крестьяне, подражая нашему герою, часто говорили друг другу: «Я тебе прямо скажу: плохо ты работаешь!»).
– А вы кто такой будете? – спросили Монахова селяне.
– Я? Я – член крайкома партии! У меня вот – мандат! – он вынул из кармана и снова положил туда же пропуск в Дальзавод.
А во время уборочных в колхозах всегда были уполномоченные райкома или райисполкома. Один из них был в этом селе, который сказал:
– Мы членов крайкома знаем, но вас что-то там не видели.
На что Монахов ответил:
– Я же моряк, я – в море!
И вот от представителя властей, который был на уборке урожая, пошла информация о «члене крайкома», который, вдобавок ко всему, напился до положения риз, и утром был в таком виде, как будто его макнули в грязную лужу. Поиск «члена крайкома» шел по линии КГБ и, в конце концов, они вычислили Славу Монахова.
Когда корабль после ремонта вернулся к постоянному месту базирования в Советскую Гавань, на очередном партийном  активе выступил наш особист капитан 3 ранга И.И. Семенов:
– А она его и в глаза не видела! (Семенов имел в виду учительницу – авт.). Это что за Остап Бендер?!
Хотя Семенов и сам был большой любитель выпить. Бывало, напьется, а потом «шпионов ловит». Но это так, к слову.
Через некоторое время Монахова, по его просьбе (а он имел такое право, прослужив несколько лет в льготном районе), перевели в западные районы страны: на Черноморский флот, на крейсер «Дзержинский». Перевели его на равнозначную должность: командиром ЭТД БЧ-5. Как рассказывал, переведенный с ЧФ на ТОФ командир БЧ-5 крейсера «Суворов» капитан 3 ранга В.И. Самошенко:
– Он и в Севастополе, вечером, сойдет на берег, сразу вокруг него компания мичманов. Все подвыпившие, ржут, а Слава что-то им рассказывает. Всегда выпивший, и всегда смех, громкие разговоры, несколько человек вокруг него…
А Самошенко был на «Дзержинском» командиром дивизиона движения БЧ-5. А сюда, на ТОФ, его перевели с повышением. Но что-то у него не получилось на  «Суворове», который вывели из консервации, и Самошенко там не справился. На ЧФ, на «Дзержинском», с ними в море ходила какая-то научная организация. Жили они тогда весело, даже иногда танцы устраивали в каютах и коридорах. Даже про Самошенко песню тогда сочинили:

«В мазуте руки, весь в щетине,
А взгляд унылый и пустой,
Стоит Самошенко в машине,
А жизнь проходит… стороной!»

Сочинили эти стихи научные работники, бывшие с ними в море, но надо же, как они обрисовали  наблюдательно словами  портрет Самошенко.
Со слов самого Самошенко:
– Вышли мы в море, на боевую службу: на 2–3 месяца, в Средиземное море. Однажды Слава Монахов, как всегда «навеселе», вечером вышел на верхнюю палубу. Увидев под рострами (надстройка – авт.)  футбольный мяч (а это была 2-пудовая гиря), разогнался, как ударит мяч ногой изо всей силы и – потерял сознание. В результате: многочисленные переломы костей ноги. Корабль на боевой службе, а он лежит на «самолете», нога загипсована… Так всю боевую службу и пролежал.
Больше я о Славе Монахове ничего не слышал и, как распорядилась с ним жизнь, – не ведаю.

Мое первое стихотворение

Когда я учился в 5 классе, учительница задала нам домашнее задание: написать стихи на любую тему. Жили мы тогда в Спасском районе, с. Сантахеза (ныне – с. Новосельское), где была только начальная школа. В 5-м классе я учился в с. Гайворон, куда мы ходили за 7 км пешком. Голодные и холодные. Только год, как окончилась война. Я пришел домой и написал такое вот стихотворение:

Весенние звезды уж меркнут и гаснут,
Восток загорается красной зарей...
«Собака, ты – верный мой друг по охоте,
Пойдем на охоту, пойдем!
Придем мы на речку, присядем на берег
И будем мы ждать быстрокрылых утят.
Стрелять буду я, ты таскать мне их будешь,
С тобой мы – друзья навсегда!»
Утром пришел в школу, сдал стихотворение, а учительница говорит:
– Это ты не сам написал: ты где-то списал.
А я говорю:
– Да я еще лучше напишу!
– Ну, напиши.
Я пришел домой и написал следующее стихотворение:

Спасибо Советским Героям,
Спасибо отцам, сыновьям,
Спасибо Советским танкистам,
И летчикам, и морякам.
От смерти они нас спасали
И бились с коварным врагом,
Дрались под Москвой, Сталинградом,
Под Витебском и под Оршой!
Прошли эти дни роковые,
«Победа!» – звучит на устах,
И соколы наши родные
С победой пришли отдыхать!
Учительница прочла и сказала:
– Ну, что ж... Пиши дальше...

Мои детские стихи были посвящены В.И. Ленину, И.В. Сталину, А.А. Жданову. Когда учился в ТОВВМУ им. С.О. Макарова, то писал песни, в основном, хулиганистые... Хотя курсантам они нравились. Но писать стихи – трудно. Проще – прозу. Что я и делал.

Как провожали И.М. Капитанца

Командующий Камчатской военной флотилией Иван Матвеевич Капитанец был назначен 1-м заместителем командующего Балтийским флотом. Вот-вот он должен был уйти к новому месту службы. По этому поводу я написал дружеский шарж. В день, когда И.М. Капитанец давал отходную, я находился в море на эсминце «Возбужденный». Бригада, которой я командовал, была большая, боевых упражнений  было много, я часто ходил в море. Почти ежедневно. Вот и сегодня я руководил выполнением боевых упражнений на эсминце «Возбужденный». Неожиданно меня вызвал на связь начальник штаба флотилии контр-адмирал Д.М. Комаров:
– «Курган»! (Мой позывной – авт.). «Звезда» (позывной командующего КВФ – авт.) приказала вам выполнение упражнений прекратить и самым полным ходом возвратиться в базу! Прибыть к командующему в ДОФ... На мероприятие!
Самим полным ходом эсминец «Возбужденный» направился в базу. Ошвартовалисъ к пирсу. Там меня уже ждал зам. начпо нашей бригады И.З. Князюк. Он вручил мне тужурку, белую рубашку и ватманский лист, на котором красочно был изображен шарж в честь И.М. Капитанца. Я снял свой китель, одел белую рубашку, тужурку, взял ватманский лист, сел в газик и поехал в Петропавловск-Камчатский, в ДОФ, где проходили проводы И.М. Капитанца.
Когда я прибыл в ДОФ, то мероприятие было уже в полном разгаре. Столы были расставлены в большом зале буквой «П». Я присел за одним из столов. Все были уже выпившие, а я – «трезвый, как дурак», ни в одном глазу... Тут мне преподнесли рюмку, не «штрафную», но почти. По очереди выступали соратники виновника торжества. Все желали ему успехов на новом месте службы, провозглашали тосты... Неожиданно слово взял И.М. Капитанец.
– Товарищи, – сказал он, – вот прибыл с моря комбриг Храмцов. У него – ведущее соединение на флотилии. Вы знаете, как американцы называют его новые сторожевые корабли? Они называют их «легкие крейсера»!
Тут я подал голос:
– Товарищ командующий! На недельном планировании командиры соединений поручили мне зачитать этот дружеский шарж.
И я начал читать.
1. Про 89-ю бригаду ракетных катеров.
Шарж был с рисунками. 89-я брка базировалась на о. Богородском. Было изображено это озеро, два ракетных катера, накренившиеся судно-мишень, на котором матросы делают «дырку» (попадание – авт.), комбриг Э.Ф. Кулешов – в руках копье, на голове корона. Упоминаются В.И. Шейко – бывший комбриг, А.Р. Присяжнюк – начальник политотдела.   
2. Про 182-ю отдельную бригаду подводных лодок.
Только я прочел: «Где медведи бродят в Бечевнике…» – первый секретарь обкома Д.И. Качин откровенно рассмеялся. На рисунках был изображен комбриг Колайда Г.М., который сидел на дереве, смотрел в бинокль и кричал:
– Ну, где эти надводники?! Опять не выходят на голосовую связь!
К дереву на цепи привязана собака и написано: «Бечевинский медведь». Далее нарисован эсминец «Влиятельный», а рядом всплывает их подводная лодка. Был такой случай. Опасный. («Иногда всплывал совсем не там!»). После прочтения шаржа Г.М. Колайда подбежал ко мне со словами: «Спиши слова!».

3. Про 114-ю бригаду кораблей охраны водного района.
Командовал 114 бк ОВРа Л.И. Головко. Он же был начальником гарнизона Завойко. Бригада состояла из трех дивизионов. Много было всяких чепушек: и винты ломали, и ход теряли и пр. Л. И. Головко на отходной отсутствовал, а потом сказал:
– Теперь мне ясно, почему Абаев говорит: «Был бы Головко, а гарнизон мы ему найдем!».
В.Я. Абаев был первым секретарем Ленинского райкома КПСС Петропавловска-Камчатского.

4. Про 171-ю отдельную бригаду подводных лодок.
На зимнее базирование их подводные лодки, обычно 3 единицы, перегоняли в Петропавловск-Камчатский. Из Магадана. Был случай, когда они попали в шторм, и их всех разбросало. Комбриг Б.М. Комаров лодками не управлял, а может быть, из-за погоды не мог. До него был комбригом контр-адмирал Усов. После зачтения шаржа Комаров обиделся:
– Почему «бывший Усов»? – Чтобы понятно было: какой Комаров? Начальник штаба флотилии – Комаров. И комбриг – Комаров.
Когда Д.М. Комарова назначили командующим КВФ, то Б.М. Комаров был кандидатом к назначению начальником штаба флотилии. Но из-за фамилии не назначили. Кто-то в «верхах» сказал:
– Нас даже американцы не поймут: командующий – Комаров, начальник штаба – Комаров…
Упоминается в этом шарже С.Н. Подлужный – зам. начальника отдела боевой подготовки КВФ.
5. Про 173-ю бригаду противолодочных кораблей.
Этой бригадой командовал я. Раньше она называлась БЭМ (бригада эскадренных миноносцев). Капитанец И.М. все комиссии и инспекции посылал к нам с проверкой. Тоже – были рисунки. На одном из них: я иду, несу на плечах мешок, весь в заплатках. А из него сыплются ракеты, снаряды…
 Закончил читать стихи. Сказал несколько слов с пожеланиями И.М. Капитанцу. Потом слово опять взял Капитанец и сказал, что на флоте всегда присутствует юмор и пр.
Впоследствии И.М. Капитанец командовал Балтийским, потом Северным флотом, был первым заместителем главнокомандующего военно-морским флотом, адмиралом флота.
Дружеский шарж Ивану Матвеевичу Капитанцу в связи с убытием его с Камчатки на Балтику, на должность 1-го заместителя командующего Балтийским флотом.

1.
На Богородском тишина...
Мишеней больше не ломают,
Не ходят в море катера,
Не плавают и не стреляют.

Шейко отправлен на АКОС
И Присяжнюк уходит скоро.
Что делать мне тогда – вопрос.
Придется их вернуть обоих.

Вот тут-то я им покажу,
Узнают все на что способный.
Для вас я – Эдик Кулешов,
Для них я – Эдик, только грозный.
2.
Где медведи бродят в Бечевинке,
Страшно мне из штаба выходить.
Чтобы не задрали по ошибке,
Я решил в Советском, дома, жить.

Человек я вежливый и скромный
Не за адмиралом пришел к вам.
ОБК держал я в вечном страхе:
Иногда всплывал совсем не там.

Я уже почти созрел для флота:
Море, реки для меня – вода.
Уезжать отсюда неохота,
Остаюсь, прощайте, Колайда.

3.
Нас лихостью не удивишь:
На ОВРе смелые ребята.
На катер сядешь, полетишь...
А где винты? Были когда-то.

Ну что ж, поднимем паруса,
Вооружим для мощи весла,
Дивизионы соберем в один кулак.
Не так-то просто.

Однако есть резерв у нас,
Завойко он зовется.
И был бы Леня Головко,
А гарнизон всегда найдется.

4.
Что в Магадане было толку:
Зимой сосали лапу мы...
И вот сюда нас, на зимовку,
Взяв за ноздрю, приволокли.

Мы изучили рестораны
И разорились до «нуля».
БП закрыли на бумаге
С С.Н. Подлужным. Он и я.

Меня, конечно, вы узнали
И догадались, кто таков.
Но я представлюсь для порядка:
Я – бывший Усов–Комаров!

5.
Хотя мы стали БПК,
Но нас зовут, как звали, БЭМ,
Мы ходим в море иногда
И... возвращаемся ни с чем.

Случайно взяли приз ГК,
Случайно мы винты ломали.
Вы все инспекции на нас
Случайно тоже посылали.

И чтоб зашить прорехи все,
Нам не хватило бы концов.
Не поминайте лихом нас,
С приветом к вам – М.П. Храмцов.


Петропавловск-Камчатский, 1978 г.

Дружеский шарж командиру корабля
комплексного снабжения «Березина»
капитану 1 ранга
Владимиру Прохоровичу Батурину

ККС “Березина’’ был с Черноморского флота, входил в состав 85 оперативной бригады надводных кораблей 8-й оперативной эскадры ВМФ (Индийский океан). Я был 1-м командиром 85-й ОпБНК. В день рождения В.П. Батурина я написал стихи. Сам Батурин из Белоруссии. Был корабельным офицером. Дослужился до должности командира корабля. Служил в штабе Черноморского флота, а потом опять вернулся на корабль 1-го ранга «Березина». Это корабль водоизмещением более 30-тысяч тонн. На снабжении у него было все: от иголки до ракет! В шарже упоминаются презенты. Был случай, когда В.П. Батурин получил от иностранцев какие-то презенты, а в вышестоящий штаб сдал чуть-чуть… Так его на рисунке и изобразили: в одной руке много-много презентов, а передает в штаб 8-й ОпЭСК чуть-чуть...
Был случай на «Березине» неудачной ракетной стрельбы. И ЧП было: матрос-наркоман в состоянии наркотического опьянения выбросился за борт и погиб. Старшим политработником в Адене был капитан 1 ранга Борис Михайлович Оболенский. Он приглашал к себе В.П. Батурина, который сходил к нему, но не задерживался, а просил у меня катер, чтобы вернуться на корабль.
В стихах упоминаются: Даценко (военный советник, командующего Йеменским флотом), Леонид Иванович Жданов (заместитель командира дивизии подводных лодок Северного флота, впоследствии – вице-адмирал, начальник Каспийского высшего-военно-морского училища), Г.М. Калайда – комбриг подводных лодок.
А в целом В.П.Батурин и его корабль оставили о себе хорошее впечатление.

Ты – беларус, и сам достойно
Свою судьбу определил.
Текла Березина спокойно,
Но на нее ты угодил.

Ты смело по морям шагаешь
И, видно, далеко пойдешь.
Ох, все презенты получаешь,
Но... только все ли отдаешь?

«Березина» у нас в почете,
И много сделала добра.
Огорчены мы были очень,
Когда ракета «не пошла».

Но мы тогда тебя не знали,
И если только бы могли,
Мы б самовольщика поймали,
Который прыгнул «не туды».

Все у тебя мы побывали:
Даценко, Жданов, Калайда...
А после жалобы писали,
На всякий случай, на тебя...

Тебя русалки уважали,
И Оболенский уводил,
Но ноги сами возвращались,
Ты катер у меня просил.

За то, что шарж тебе прислали,
Не обижайся и не хай.
И иногда за рюмкой «чая»,
Коль того стоим, вспоминай.

Индийский океан, 1980 г.

Г. Колесников

Михаилу Петровичу Храмцову

Есть у жизни крутая дорога
И на ней много путаных вех.
Вся в заботах и нервах тревоги,
Вся в изъянах и в соли помех.

Это наша дорога службы
Вся в извилинах, как река,
Но проторена крепкой дружбой
До морщин и седин на века.

Мы по ней, как в жестком вагоне,
Много лет до инфаркта и слез,
Как измотанные в погоне
За мечтами и грезами звезд.

В нашем флотском строю ты со всеми
Бороздил океан, соль глотал.
Облизало тебя, Миша, время:
Полысел и задумчивым стал...

А ведь все началось в 45-м,1 
Когда голубя ты подстрелил.
Он был заслан тогда супостатом,
И тогда путь ты свой проложил.

Путь на флот, путь в ТОВВМУ без оглядки.
Артиллерией бредил, мечтал
О походах морских, о тельняшке
И о званье морском – адмирал.

Но судьба рассчитала иначе:
Путь твой долгий, почти в 30 лет,
Были спады и были удачи,
И крепчал флотской службы завет.

Пролетели года, есть что вспомнить:
Групповым ты 6 лет просидел,2
Командиром БЧ спал на бомбах,3
В штабе БЭМа старел, молодел.4

И на Русском дышал мокрой солью,
В академии ум набирал,
У Хронопуло дважды и с болью5
Власть над флагом морским принимал.

И главкома встречал ты на трапе,
Приз за поиск не раз поднимал,6
Супостата воздушного лапал,7
Когда тот угодил в океан.

На пере у ПЛ ты болтался,8
Пережив страх, сердечную боль.
Иногда, как извозчик, ругался
И лежал без движений, как моль.

И в Индийском, на жарких широтах,
Замотав свои нервы в кулак,
На «Октябрьском» трубки ты штопал,9
 Выбивая из них соль и шлак.

И морил тебя голодом «Рогов»,10
Шторм в Корейском тебя изласкал.11
Но гордился ты этой дорогой,
И гордился ты тем, кем ты стал.

Не завидуй, что где-то, когда-то
В званье други тебя обошли.
Честь и совесть свои ты не прятал
И в морях не сидел на мели.

Закрути свои нервы потуже,
Не печалься, что нет орденов.
Не за них мы Отечеству служим,
А за подвиг и память отцов.

Всё, что было, труднее не станет.
Флот тебя закалил, воспитал,
Протащил через все испытанья,
Крепкой дружбой тебя заковал.

Верим мы, что получишь ты «муху»12
И оставишь в ТОВВМУ добрый след:
Ты оттуда начал море нюхать
И вернулся туда на совет.

Опыт свой передай молодежи,
Научи ее море любить.
Нету флота роднее, дороже.
Ради этого стоит нам жить.

Будь здоров – это главное в жизни.
Соль морей – это наша тоска,
Это наша присяга Отчизне,
Выпьем все за судьбу моряка!

Провожая к новому месту службы командира бригады капитана 1 ранга Храмцова Михаила Петровича стихи озвучил на товарищеском вечере автор: Колесников Геннадий Дмитриевич.
Петропавловск-Камчатский, бухта Завойко. 21.01.1984 г.



Примечания:
1. В августе 1945 г. автор из охотничьего ружья сбил почтового голубя, считая его японским. Милиционер с. Сантахеза Кузнецов увез голубя в г. Спасск-Дальний и передал его по команде.
2. Командиром группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра крейсера «Адмирал Лазарев».
3. Командиром боевой части-2 (артиллерийская боевая часть) эскадренного миноносца «Ведущий».
4. БЭМ – бригада эскадренных миноносцев.
5. Автор дважды менял в должности М.Н. Хронопуло: командиром дивизиона главного калибра крейсера «Адмирал Сенявин» в 1965 г. и командиром 173-й бригады противолодочных кораблей Камчатской военной флотилии в 1977.
6. За время командования автором 173-й бригадой противолодочных кораблей было завоевано 5 призов главкома ВМФ.
7. В октябре 1978 г. автор был командиром сил поиска по спасению экипажа самолета ВМС США «Орион» в районе Камчатки.
8. 10 августа 1978 г. ракетный подводный крейсер стратегического назначения 2-й флотилии атомных подводных лодок под командованием капитана 1 ранга В. Куликова всплыла под сторожевым кораблём «СКР-59», посчитав его за свою торпеду. «СКР-59» получил тогда серьезные повреждения.
9. В 1980 г. автор был командиром 85-й оперативной бригады надводных кораблей (Индийский океан). БПК «Адмирал Октябрьский» входил в состав этой бригады, имел много неисправностей по линии электромеханической боевой части.
10. В октябре 1980 г. автор возвращался из Индийского океана во Владивосток на большом десантном корабле «Иван Рогов», на котором заканчивалось продовольствие, и оно было низкого качества.
11. В октябре 1980 г. отряд кораблей под командованием автора попал в жестокий шторм. Три гидрографических судна по погоде не могли следовать назначенным маршрутом и штормовали в Корейском проливе, а у сторожевого корабля «Павлин Виноградов» затопило румпельное и рулевое отделения.
12. Получить «муху» на погон (морской жаргон) – получить адмиральское звание.

Последнее место работы автора –  Международный выставочный центр музея им. В.К. Арсеньева

Дружеские шаржи своим коллегам автор не считает стихотворным творчеством. Каждый из них был написан экспромтом. Но они характеризуют наше время, наши взаимоотношения. Остались фамилии сотрудников того времени, какие-то моменты из их жизни. Часто шуточные.
Тех сотрудников, которые работали здесь 20–30 лет назад, новое поколение сотрудников не знает и не помнит. Автор помнит директора музея того времени В.И. Половьянову, главного хранителя Л.И. Меженную, сотрудников З.А. Набоку, Замулину, Левину, завхоза Л.А. Мерзлякова, отец которого был сподвижником В.К. Арсеньева по его экспедициям. Леонид Александрович частенько заглядывал в рюмку, и каждый заступающий директор говорил:
– Я его уволю...
Но как только затопит канализацию, Леонид Александрович надевал комбинезон, спускался в колодец и прочищал систему. Был честным. Например, говорил:
– Ну, какой я участник войны? Война с Японией началась, а я попал в госпиталь: дизентерией заболел. Пока там лежал, война и закончилась...
Последнее время работал во Владивостокском художественном училище.
Когда во Владивосток с визитом прибыл Президент Чехословацкой Республики Людвиг Свобода с супругой, то было запланировано посещение музея. Кроме наведения порядка в самом здании разгородили заборчик, бульдозером убрали скелет кита, который стоял во дворике... А потом спросили:
– А где у вас туалет?
– Туалета нет.
– А куда вы ходите по нужде?
– В туалет кинотеатра «Комсомолец».
Тогда посещение музея было отменено.

Дружеские шаржи
моим коллегам

Шалаю Виктору Алексеевичу
в день рождения

Распорядилась так судьба,
Что ты работать стал у нас...1
Приходишь позже иногда...2
«Ну, опоздал... в последний раз...»

С экскурсоводами сроднился3
Навеки. Раз и навсегда.
Ты очень, правда, удивился,
Что мы теперь – твоя родня.

Тебе костюм Наполеона идет,4
Хоть ты длинней его.
Толпа смотрела на вас с Таней,5
Бредя в музей, раскрывши рот.

А вы шагали по Светланской,
Ты был не карлик, а гигант.
Мы восхищались вашей парой...
Но Петр увез ее назад.6      

И восковые все фигуры7
Мигали глазками тебе.
А ты подумал: «Что за дуры?
Они же ведь ни бэ, ни мэ...»

Один моряк, почти профессор,8
Он в минном деле докой был.
Нельзя сказать, чтобы агрессор,
Но он твой путь определил:

«Держи историю за косы,
Не выпускай из рук ее...
Учись и будешь ты хороший
Специалист. Ну, вот и все!»

И ты учиться стал умело.9
Забросил свой ДВПИ.
В ДВГУ ты очень смело
Пошел. И бог тебя простил.

За то, что ты меняешь курсы:
Из технарей – в историки.
Не уходи из этой «бурсы»
И будь теперь настойчивей.

Как хорошо, что ты не знаешь
Про голод, грязь и холода.
Свою одежду не латаешь.
Красив, ухожен. Хоть куда!

И колоски не собираешь,
Кося глаза на сторожей.
И ты от них не убегаешь,
Укрывшись в зарослях ветвей.

Поймают – будет очень худо:
Получишь срок, хоть был и мал.
И ползать будешь ты на пузе...
А то – и на лесоповал.

И не ругайся больше с нами,10
И не сердись, и не наглей...
А то, что было между нами
Давай забудем поскорей.

Нам нравятся твои сужденья11
Про дом, про маму, про братьев.
Таким и будь. По воскресеньям
Гони все липких холуев.12

Учись у жизни. Это важно. 
Свой курс старайся не менять.
Ну, что такого, что бумажный?!
Здесь очень много нужно знать.

23.03.2004 г.


Примечания:   
1. Шалай В.А. работал администратором в МВЦ им. В.К. Арсеньева.
2. Иногда, по утрам, задерживался, т.е. опаздывал на работу, но потом вежливо извинялся.
3. Тесно сотрудничает с экскурсоводами. Они ему ближе, чем музей. Это чувствуется.
4. Шалай В.А. надевал костюм Наполеона (с восковой фигуры императора).
5. Вместе с Таней (сотрудница восковых фигур) они ходили по ул. Светланской, заманивая зрителей в музей.
6. Таня вышла замуж за Петра Горбачева, сотрудника выставки восковых фигур, и уехала с ним.
7. Несколько раз привозили к нам восковые фигуры: и жестокие пытки, казни, и эротические выставки, и исторические личности и пр.
8. Капитан 1 ранга Реутов В.Г. Они с женой – друзья его бабушки. Реутов В.Г. говорил про Шалая В.А.: «Он серьезно занимается историей».
9. Шалай В.А. учился заочно в ДВПИ, потом перешел в ДВГУ. Сдавал снова вступительные экзамены.
10. Особенно не ругался, но иногда спорил, отстаивая свое мнение. Правда, один товарищ сказал: «Ну, и наглый же он!»
11. Шалай В.А. хорошо относится к бабушке, маме, братьям. Отца у них нет. Кажется, умер. Мама работает на судах в «РИМСКО». Три парня живут одни. И хорошо ведут себя.
12. На работу ему постоянно звонят, спрашивают, интересуются разные люди. Много их. И девушки, и парни.

Немовой Татьяне Разиновне
в день рождения

«Я в музей пришла администратором».1
Вся «толпа» серьезно вздрогнула.
«Это что за наказание?» –
Говорили возбужденно все.

Ну, а я прямолинейно так,
И смотрю глазами чистыми:
«За звонок – сюда клади пятак,
В туалет – плати наличными».2

И, поверьте мне, застенчиво
Я влилась в организацию,
Будто бы была повенчана
С этой всей ассоциацией.

Сделать школу мастеров пришлось,3
Ну, не школу – просто улицу.
Много разных чудаков нашлось,
Всех не перечесть: заблудишься.

На «Кошачье царство» волками4
Налетели все инспекторы.
Разложили все по полкам там,
Ну, а кошки переехали.

Мы запили с Инной5 «горькую»,
А потом – остановились.
На Светланской «Царство» новое –
Мы открытия добились.6

На Светланской я работала:7
Опыт свой передала.
Распрощалась с Лунеговой8
И опять сюда пришла.

Ведь на мне Христина-доченька,9
Мама, мой нешоколадный Миш,10 
И на все не хватит даже ноченьки,
Если за ценой не постоишь.

Так давайте в день «мово» рождения
Выпьем рюмку сладкого вина.
Не дождусь от вас я снисхождения...
Пусть все будет так же, как всегда.
17.04.2004 г.


Примечания:
1. Немова Т.Р. работала администратором в музее на ул. Петра Великого, № 6.
2. Активно собирала плату с посетителей за пользование телефоном и туалетом.
3. «Школа мастеров», или «Улица мастеров», – ее идея.
4. Помещение (подвал) под «Кошачье царство» предложила она. (Хотя это спорный вопрос. – Авт.).
5. Инна Сергеевна Белоусова – президент «Кошачьего царства».
6. Помещение под «Кошачье царство» И.С. Белоусова арендовала на ул. Светланской, № 7/9, а потом вернулась на ул. Петра Великого, № 6.
7. Немова Т.Р. некоторое время работала в головном музее на ул. Светланской, № 20.
8. Лунегова Галина Николаевна – заведующая научно-просветительским отделом.
9. Христина – дочь Т. Немовой, в то время – ученица 4-го класса гимназии № 1.
10. Муж Т. Немовой – Михаил. Бывает «Мишка на Севере», «Шоколадный Мишка», а он – нешоколадный.

Марине Дмитриевне Щербаковой
в день рождения

«Мне моя работа нравится
Здесь держусь не за зарплату я.
Ведь приходится порою маяться...
Если бы не мама с папою.

И работа здесь не маркая:
Не с лягушками, не с мушками.
А музей стоит под аркою,1
Охраняется он пушками.

В честь Арсеньева был назван он,2
Город есть такой на ДВК.
Этот Клавдиевич был им пленен,
Когда прибыл к нам издалека.

Исходил он всю тайгу с Дерсу.
Мне такого не представится.
Нам бы танцы с группою «попсу»...4
Чем  «культура» только занимается?!

Когда дождь «косит»  как порядочный,
Водоемы переполнены до ужаса,
В кранах – сухо… Удеру в Славяночку.6
«Эконом» наш что-то здесь запутался.7

Да Петрович пристает с заданием,8
Все равно, как Светлана Сергеевна.9
Говорит: «Сдавай зачеты и экзамены!
Не дюймовочкой будешь, а царевною!»10

Вот уеду я от вас в Японию,
По желанию… Галины Александровны.11
Покатаюсь на лошадке на пони я
И с Харуки Муракамой повстречаюся.12

Пусть завидуют Витя13 с Разиновной14
И Г.Ф.15 с Раисой Ефимовной16
Пожелают мне добра Света17 с Павловной.18
Ах, какая я буду счастливая!

И смотрители тогда смахнут слезу,
Расставаясь со мной, хоть и временно.
Не грустите, передам я привет всему
Островитянскому населению.

Щербаковы мы – лихие, настойчивы.
Вот такая наша русская нация!
Ну, а то, что я здесь наворочала, –
Это будет моя диссертация».
5.05.2004 г.


Примечания:
1.  Арка восстановлена в честь Цесаревича Николая.
2. Владимир Клавдиевич Арсеньев.
3. Дерсу Узала – проводник Арсеньева.
4. Попса – популярная музыкальная группа.
5. Управление культуры.
6. Бухта Славянка, где живут ее родители.
7. «Эконом» – мэр г. Владивосток Ю.М. Копылов, который стал кандидатом экономических наук.
8. Петрович – М.П. Храмцов, автор этих строк.
9. Светлана Сергеевна Руснак – старший научный сотрудник Международного выставочного центра музея им. В.К. Арсенъева.
10. Так М.Д. Щербакову, любя, звали старушки-смотрители.
11. Алексюк Г.А. – генеральный директор музея.
12. Современный японский писатель.
13. Витя – В.А. Шалай, администратор.
14. Т.Р. Немова – старший научный сотрудник.
15. Г.Ф. – Георгий Федорович Мальцев, рабочий музея.
16. Раиса Ефимовна Мотроновская – старший научный сотрудник.
17. Светлана Геннадиевна Исеева – кассир.
18. Ирина Павловна Нам – директор МВЦ музея им.
В.К. Арсеньева.

Нам Ирине Павловне
в день рождения

«Родилась в Одессе я,
Но меня, фактически,
Записали на Очаков...
Просто... юридически.1

Папа был на корабле,
А мама – в роддоме.
Все забыли про меня...
Кроме управдома:

«Вас уже живет не двое,
А святая троица.
Записать дитя скорее,
Чтоб не беспокоиться!»

Долго жили в Промысловке
(Ныне город Фокино).
Переводится он с English2
Очень уж занозисто.

Вместе с нами там «крутились»
Варгин, Шихов, Корбан
(Научил нас материться
Он по полной форме).3

Зашел однажды в гости к нам
Студент, товарищ Вова Нам.
Так и остался он у нас
И заманил меня он в ЗАГС.

Родила детей ему я:
Димку – в Ленинграде,
А во Владике – Арину,
Чуть не на параде.4

«Не нужно шлындатъ по ночам!» –
Сказал однажды Диме Нам.5

От этих слов наш сын вспылил...
Потом – фамилию сменил.
Стал Алексеев он, как дед,
Такой, блин, право, винегрет!6

Детей я сбагрила на Запад,
В Санкт-Петербург, поближе к папе...
Квартира там, и то, и се...
Но далеко еще не все.7

Арина, дочь, «грызет» науки,8
А я испытываю муки.
Музей, конечно, это – клево,
Но я сбежать уже готова.

Только Нам (большой ребенок)
Все твердит про пенсию:
«Подожди еще немного…
Будет тысяч 10 нам...»9

Все! Кончаем разговоры,
Дружно взяли стаканы.
Не хватало лишь такого,
Чтоб заплакали бы мы».

6.07.2004 г.


Примечания:
1. Ирина Павловна родилась в г. Одесса, но записали – в Очакове.
2. Фокино на англ. языке созвучно с матерным словом.
3. Контр-адмирал Владимир Яковлевич Корбан не стеснялся в выражениях.
4. Рядом с домом, где жили Алексеевы,(ул. Ленинская, № 85), строили трибуну и там принимали парад. Автор 8 раз участвовал в параде, который проводился там. Маршировал в 1-й шеренге.
5. Их сына Диму однажды ночью избили и ограбили.
6. Дима и Арина взяли фамилию деда.
7. Дима и Арина в настоящее время живут в Санкт-Петербурге, у деда.
8. Арина учится в вузе.
9. У государственных служащих приличная пенсия.



Мальцеву Георгию Федоровичу
в день рождения

«Я был тогда совсем парнишкой,
Но если правду вам сказать,
То выражался по-английски
Примерно так: «Япона мать!»1

Трудился я на Дальзаводе,
Ходил на кораблях в моря.
Тогда «клеша» все были в моде
И их носила вся братва.2

От службы я не уклонялся:
Какой же я тогда мужик?!3
«Синявкой», правда, увлекался...4
И к ней я быстренько привык.

Девчата, прямо табунами,
Ходили косяком за мной.
Но я сказал тогда их мамам,
Что я достанусь лишь одной.

Бывало, в жизни беспросветной,
Надев свой «клифт» и «прохоря»,5
Я уходил во тьме кромешной
В Большой Декаф, т. е. сюда.6

За голенщем – ножик острый.
Ну – это финка. Для «понта»7.
Я не вытаскивал так просто
Его, но если бы нужда...

Работать мне пришлось довольно:
И грузчиком, и маляром...
Был сварщиком, разнорабочим,
Руководящим был при том...

И вот однажды, воля Божья,
Сюда к  вам в коллектив попал,
В Музейный центр, где директрисой
Была тогда Ирина Нам.

Я преклоняюсь перед нею.
Ей-богу, братцы, я не льщу:
Она организовала встречу
Мне с этой… Лисою Вершбу.8

Мы по-английски изъяснились,
Сказал я громко: «Хенде хох!»9
Тут Лис тихонько отстранилась,
Я это выдержать не смог.

Поверьте мне, что в разных позах
Я рядом с ней. Не вру, друзья,
Я Мотроновскую с Храмцовым
Задвинул раз и навсегда.

Сказал я Разиновне: «Таня,11
А ну-ка «щелкни» нас скорей!»
Та щелкнула, но не попала
Указкой, что была при ней.

Не мазохист я, это точно,
Все это знают, а при том
В музее зацепился прочно
И не жалею я о том.

Что я сказал, про то забудьте.
Не говорите Ольге вы...12
А пожелать: «Здоровы будьте!»
Вот это правда – не понты».

6.10.2004 г.


Примечания:
1. «Япона мать» – игра слов, почти фольклор, применяется как эвфемизм.
2. Брюки клеш были модные в 70-е годы, шириной до 40 см.
3. В то время было мнение: если ты в армии не служил, то какой же ты жених? За таких замуж не выходили.
4. «Синявка» – технический спиртовый раствор.
5. «Клифт» и «прохоря» – пиджак и хромовые сапоги «гармошкой».
6. Большой Декаф – был напротив нашего музея (сад, танцплощадка, духовой оркестр, киоски, туалет...).
7.  Понт (жаргон.) – 1) хитрость, уловка; видимость чего-л.; 2) напускной вид, притворство.
8. Лис Вершбоу – жена Чрезвычайного и Полномочного Посла США в России Александра Вершбоу, встречалась и выступала перед работниками музея и ювелирами (камнерезами). Она специалист в этой области. Г.Ф. Мальцев все перед ней вертелся: и ручку целовал, и фотографировался…
9. «Хенде хох» (нем.) – руки вверх!
10. Мотроновская Р.Е. была организатором этой встречи, за что получила письменную благодарность от генерального консула США на Дальнем Востоке Памелы Спратлен.
11. Немова Т.Р. фотографировала на встрече с Лис Вершбоу.
12. Мальцев Г.Ф. работает еще и в Мемориальной квартире В.К. Арсеньева, где директором Ольга Викторовна Мазняк.

Исеевой Светлане
в день рождения

Тебя Татьяна пригласила1
К нам на работу, в наш музей.
«Светланка, 20» запросила2
Откомандировать к ним поскорей.

Ты вроде бы не отказалась:
У вас созвучие имен.
Но Нам и Немова вмешались3
«Пусть это будет, но… потом».

Ты вроде бы не суетишься
И все в порядке у тебя.
Есть муж и сын, и посмотри-ка:
Вполне приличная семья.

И вот сейчас за океаном
Серега денежки «гребет».4
Он все звонит и обещает,
Что будет дома вот-вот-вот…

Но есть для ревности и повод:
Звонит какой-то вам Иван.
Он просто обрывает провод…
И мы подумали: «Роман!»

А тот Иван, Иван Сергеич, –
Ваш сын, а нам и не понять,
Что у него, почти мужчины,
Такая молодая мать.

Напротив вас Мойсюк Ирина,5
Что приглашала в гости нас.
Она, конечно, пригласила,
А дверь открыла через час.

Мы ждали этого мгновения,
У многих уж слюна текла.
Ну, как зайти без приглашения?
Всех пригласила ты… сама.

А на работе твои мысли
В кроссворд уперты. А при том6
Ведь человеческой прописки
Нет у тебя: живешь бомжом.7

Общага это вещь такая:
Сегодня есть, а завтра – нет.
А ты живешь, не унываешь…
Где ж лотерейный твой билет?!

Георгий Федорович часто8
Зовет на «трубку мира» вас.
Зовет настойчиво и властно,
Но предлагает самосад.

Андрей Ярмахов тоже рядом9
В «Автомодельке» все сидит.
Ну, иногда ругнется матом,
А Леночка его простит.

А Белоусова Инесса10
Сюда вернулась к нам опять.
Нельзя сказать, что поэтесса,
Но стала копии снимать.

Валера с Ольгой обещали11
Храмцову с книгою помочь.
Петрович наш душой воспрянул:
Три года ждет... И день, и ночь.

Он и меня задел с учебой:
«Иди, мол, в институт, учись!»
Но нынче подучиться чтобы
Всем нужно баксы заплатить.

Шалая Виктора сегодня12
Не стала беспокоить я:
Ведь он начальник, ради бога...
Пусть будет Бог ему судья!

Мои смотрители, родные,   
Не обижайтесь на меня.
Всегда бегу к вам, дорогие,
На встречу, словно от огня.

А Мотроновскую Раису13
Я все держала про запас.
За оптимизм, за ваши мысли
Я уважаю очень вас.

Всех перечесть нельзя, но все же
Вам благодарна от души.
За то, что вытерли мне слезы:
Слова все были хороши!
23.10.2004 г.


Примечания:
1. Татьяна – Т.Р. Немова.
2. Головной музей, на Светланской, № 20, запросил кассира С.Г. Исееву на работу.
3. Нам И.П. – директор МВЦ музея им. В.К. Арсеньева, Немова – см. п. 1.
4. Сергей Исеев – муж С.Г. Исеевой, в то время работал на Сахалине.
5. Ирина Анатольевна Мойсюк – хозяйка выставки-продажи «Минералы Приморья».
6. Кроссворды – хобби С.Г. Исеевой.
7. Исеева С.Г. прописана в каком-то общежитии.
8. Георгий Федорович Мальцев – рабочий МВЦ.
9. Андрей Ярмахов – хозяин выставки-продажи «Автомодельки». Лена – его жена.
10. Инна Сергеевна Белоусова – президент «Кошачьего царства», ксерокопировала шаржи.
11. Валерий и Ольга Абакумовы – хозяева «СКАТа», где расположены аквариумы с рыбками.
12. Шалай В.А. – администратор МВЦ.
13. Мотроновская Р.Е. – старший  научный сотрудник  МВЦ.



Раисе Ефимовне Мотроновской в день рождения

«На карте мира не найдете
То место, где я родилась:
Наш дом разбит и уничтожен...
Семья рассыпалась у нас.1

Но в день рождения о грустном
Давай не будем говорить.
Все знают в нашем кругу узком,
Что довелось мне пережить.

Я помню в Грозном чечен-парень    
Читал мне нежные стихи.
Все пронеслось, мы распрощались,
Как кони, годы унеслись.

За Мотроновского вприпрыжку2
Я вышла замуж. Боже мой!
Не завели мы с ним сберкнижку,
А завели мы дом родной.

Но горе горькое постигло
Меня, друзья. Уж сколько лет
Я помню, как ушли в могилу
Муж, мама, сын в расцвете лет...

Что было делать в гарнизоне:
Работы нет, хоть есть жилье.
Мы жили, как в голодной зоне...
Хоть так и было всё оно...          

И я приехала во Владик.
Учеба – дочке, я – мела…
А в 8.30 возвращалась
В музейный центр, т.е. сюда.3

В общаге жить пришлось, как уркам,
Но это далеко не всё...
А ректор сыпал в нас окурки...
И все приспешники его.4

Один пижон, почти почтенный,
Вдруг мне колготки предложил...
И тут не выдержали нервы
И я ему сказала: «Блин,

Пошел ты на три буквы, парень,
И стереги свое добро!»
Схватил он свой огромный ларец,
Исчез, и больше нет его.5

Подводник как-то ошивался,
Просил руки и намекал,
Но я сказала: «Отправляйся
К своей жене! Какой нахал!»         

Раз на работе, видит Боже,
Меня послали разнести
100 приглашений. Ах, не гоже,
Чтоб задержаться на пути.6

Сама Галина удивлялась:7
«Ну, где так долго можно быть?!»
А я пешочком добиралась
На Гайдамак... И вверх, и вниз.         

С Ириной Нам, по полной форме,
Субординацию блюдем.
С Татьяной, Витей и Мариной8
Кой в чем расходимся порой.             

Но этим летом в Монте-Карло
Мне очень сильно повезло:
Я рубль сорок, одним махом,
Вдруг вырвала в том казино.9

«Энциклопедия морская»
Все заставлял писать меня
В военкомат, в собес и даже
В тот Белый дом, что у Кремля.10

В душе я на него сердилась,
Но вслух ругаться не могла.
И вдруг однажды получила
Я сразу ценных три письма.11

А он твердит: «Все документы
Ты подшивай и береги!» –
Встречаются же «джентельменты»
На нашем жизненном пути».

«Желаем мы тебе здоровья,
В Кремле вопросы все решить,
Разочек выехать на взморье,
В своей семье любимой быть.

Приятно то, что ты, невестка,
Не забываешь про сноху…
Связь держишь с ней и повсеместно
Влияешь на ее судьбу.12
 
И всё это тебе зачтется,
Быть может, позже, но поверь,
Краснеть Ларисе не придется
За Вас, одну из матерей!»13
30.11.2004 г.


Примечания:
1. В Грозном у них разбомбили дом.
2. Мотроновский В.– муж Раисы Ефимовны, рано ушел из жизни.
3. Раиса Ефимовна работала в ДВПИ дворником, по совместительству. А в 8.30 нужно было быть в музее, причесанной и прибранной.
4. Сотрудники ДВПИ высыпали окурки на территорию, чтобы «указать» на плохую работу.
5. Был такой факт.
6. Ее послали разнести 40 приглашений, а потом удивлялись:
«Где же она?».
7. Галина – Г.А. Алексюк, директор музея.
8. Татьяна – Т.Р. Немова, Витя – В.А. Шалай, Марина – М.Д. Щербакова.
9. Раиса Ефимовна была на западе, по квартирным делам в 2004 г. А это – шутка.
10. Автор строк подсказывал Р.Е. Мотроновской куда нужно обращаться по квартирным делам.
11. Раиса Ефимовна сердилась на автора, пока не получила ответы на свои письма.
12. Она очень хорошо относится к снохе, у которой тяжелая судьба.
13. Лариса – дочь Раисы Ефимовны.


Дружеские шаржи
к 8 марта 2005 г.

Ирина Павловна на Питер
Давно уж положила глаз.
Отцу она связала свитер,
И скоро покидает нас.1

Ждет Мотроновская решенья,
Несправедливого, но ждет.
Когда наступит вдохновенье,
То Путину письмо пошлет.2

Татьяна Разиновна тоже
Слегка косится на судьбу:
Пока неплохо ей... но всё же
Большое дело по плечу!3

У Щербаковой нет причины
Злословить, спорить и ругать.
С Японией она решила
Покуда связь не порывать.4

А кто с Потаниным якшался?
Кто все гранты брал за так?
Кто на трамвайчике умчался?
Всё это сделала Руснак.5

А вот Исеевой Светлане
Нам бы хотелось пожелать:
«Трудись, старайся, ради плана,
Билетов больше отрывать!»

На сборах, в университете,
Шалай был. Как ему не быть?
Так заучился, что поверьте, 
Забыл он бороду побрить.6

«Чеснок грызите и морковку,
Тогда вас грипп не заберет!» –
Георгий Федорович громко
Сказал, и с гриппом сам залег.7



Примечания
1. У Нам И.П. отец, мама, дети, невестка, брат с семьей живут в Санкт-Петербурге. Рано или поздно она, конечно, уедет к ним.
2. Мотроновская Р.Е. – вдова офицера, 12 лет стояла в очереди для получения квартирного сертификата, обращалась письменно ко всем, к кому только можно.
3. Немова Т.Р. была администратором, взаимодействовала с вузами, техникумами, школами.
4. Щербакова М.Д. – старший научный сотрудник, занималась связями с заграницей, больше – с Японией.
5. Руснак С.С. – старший научный сотрудник. По ее инициативе во Владивостоке был запущен «Музейный трамвайчик», за что она получила грант фонда Потанина.
6. Автор заодно задел и мужчин. Будучи на учебе в ДВГУ, В.А. Шалай отпустил бородку, усы, длинные волосы.
7. Мальцев Г.Ф., рабочий музея, таким образом призывал бороться с гриппом, но сам же первый и свалился от него.


Дорогой читатель!

Заканчивая рассказ о моих коллегах по последнему месту работы – о работниках Международного выставочного центра музея им. В.К. Арсеньева, – хочу сказать о переменах, которые произошли у нас. Светлана Сергеевна Руснак и Татьяна Разиновна Немова убыли в декретный отпуск, родили сыновей и назвали их Георгиями.
Виктор Алексеевич Шалай и Марина Дмитриевна Щербакова уволились, но связь с музеем поддерживают.
Светлана Геннадьевна Исеева (кассир) перешла на работу в кадры УВД. Ее сменила Татьяна Борисовна Плаксина.
В настоящее время в Центре остались: Ирина Павловна Нам – директор, Раиса Ефимовна Мотроновская, Дмитрий Эдуардович Рыкунов, Анастасия Леонидовна Шумкова – научные сотрудники, Георгий Федорович Мальцев – рабочий, Раиса Семеновна Михайлова, Любовь Архиповна Ведьмина, Зинаида Михайловна Косолапова, Анисия Михайловна Колесникова, Светлана Александровна Коломенская – смотрители. Вот и все! А какую работу они проделали: в 2005 году в МВЦ было 52 выставки!
Здание МВЦ было построено на народные деньги, на пожертвования. Поэтому в нем особая аура, доброжелательная. Многих людей притягивает наш Центр. Выставлялись здесь художники, фотохудожники, выдающиеся спортсмены. В стенах Музея проводили встречи ветераны войны и труда, узники фашистских лагерей, онкобольные и просто одинокие жители города. Выставлялись детские рисунки со всех районов Приморского края.
Несколько выпусков краеведов с вручением удостоверений сделали Нелли Григорьевна Мизь и Ирина Александровна Авдуевская.
У нас регулярно проходят  выставки живых цветов (Ю.И. Журов, Т.Тарасова). Функционируют «Улица мастеров» и «Марья-искусница»
Всем посетителям аквариумного зала (В. Абакумов) и выставки-продажи автомобильной техники (А. и Е. Ярмаховы) – бесплатный вход.
Большой популярностью пользуются выставка-продажа «Минералы Приморья» (И.А. Мойсюк) и клуб «Кошачье царство» (И.С. Белоусова).
В международном плане проводились культурные мероприятия стран АТР (Япония, Корея, Австралия, Индия), имеется постоянно действующий Корейский зал. За организацию встречи с супругой Чрезвычайного и Полномочного Посла США в России Александра Вершбоу – Лис Вершбоу – Центр получил письменную благодарность Генерального консула США на Дальнем Востоке Памелы Спартлен.
Сейчас, когда я пишу эти строки, в трех залах Центра развернута выставка выдающегося путешественника нашего времени Павла Конюхова.
Наверное, нужен нам такой Центр, если люди тянутся сюда…

Владивосток, апрель 2006 г.