На той стороне. Воротникова Е. Р

           Воротникова Елизавета Руфовна


       

                «НА ТОЙ СТОРОНЕ»




ГЛАВА 1               
               
                Иволга – птица,
                Птица малая…
                Отчего ты плачешь,
                Песен не поёшь...?
                Потеряла милого
                Иль долго его ждёшь?

            В туманной тишине течёт, спешит река Дон. Серебрятся его берега, покрытые вербами и тополями. Много воды в реке, хватает залить и луга, и глубины, но не всё ему под силу. Около казачьей станицы Вёшенская - высокий мыс с седыми тополями безжалостно рассекает русло реки на два рукава: левый остановился у крутых берегов станицы, заполняя озеро, а правый, повернув на север, упирается в меловые глыбы древних гор Донецкого кряжа. Помолодевший Дон от меловых гор опять повернул на восток, к тёплым степям Азова. У самой воды по его берегам осели хутора: Ольшанский, Белогорка, Базки, Громкий, Калининский…
      Весёлый, красивый, самобытный, умелый и храбрый народ   донские казаки. Умеют и хорошо поют казачьи песни, красиво и ловко пляшут, умеют и хорошо трудиться. Казачки донские статные, красивые, а как запоют, задишканят, их высокие голоса замирают в облаках.
       Вот и нынче праздник 1 Мая, по-старинному - маёвка. После весенней страды люди пошли отдыхать: кто в лес - грибы собирать, кто к берегу - рыбу ловить, кто на охоту - уток стрелять, а четыре празднично одетые подружки из вёшенской бедноты выбрали самое видное место - упрямый мыс с седыми тополями. Отдохнуть и повеселиться заманили женщин тёплый песок и молодая зелёная трава. Разожгли костёр, тульский ведёрный самовар наполнили донской водой, расстелили на траве дерюжки, разложили на них еду: каймак в глиняной макитре, бурсаки на свином жире, блины.
       Степанида Попова, по кличке Царь-баба, высокая, крепкого сложения, бросает в костёр сухие ветки. Как весенний солнечный день запылал костёр, зашумел самовар. Вокруг самовара уселись подружки.
     Смуглая Варя - станичная подёнщица - жилистая, с натруженными руками. Любого казака с ног свалит.
     Светловолосая маленькая Фаина - жена станичного пастуха Николая Крючкова.
      Одинокая, тихая, богомольная Настя Кузнецова.
      Наполнили кружки домашней наливкой и дружно выпили.… Но не стало веселее! Нет казаков, не с кем сплясать и песни спеть! Пронеслась по тихим местам казачьих степей революция…. Многие погибли или сбежали в соседние страны. Сгинули казаки…. Вспоминая старину, Степанида вдруг запела одиноким голосом:

                «По Дону гуляет,
                По Дону гуляет,
                По Дону гуляет
                Казак молодой».

За Степанидой нежным голоском запела Фаина:

                «О чём дева плачешь,
                О чём дева плачешь,
                О чём дева плачешь
                О чём слёзы льёшь? »...

И обе подружки продолжали:

                «А как мне не плакать,
                А как мне не плакать,
                А как мне не плакать
                Слёз горьких не лить?»

    Не пели только подёнщица Варя и богомольная Настя. Захмелевшая Фаина встала и запела весёлым голосом:

                «Раз послала меня мать
                Лебёды травы нарвать,
                А я рвала - не нарвала,
                Весь денёчек пролежала.

                Раз послала меня мать
                За белою глиною.
                Я пошла, принесла
                В подоле детину.
               
                Так нашь тебе мать,
                За твою науку
                Колыхала ты меня,
                Колыхай унуку! »

     Невесело стало Варе от таких песен. Засобиралась она домой, приговаривая:
- Хорошо мне с вами, девчата, да вчера поросёнка купила у Домны           Семёновны, портнихи. Двухнедельный.… Опоросилась свинья, принесла 13 поросят, сосков не хватает.
- За сколько же ты его купила?
- За два рубля.
- Боже мой, да он гривенника не стоит!
- Отработаю.… Завтра пойду обмазывать её хату, надо к Пасхе успеть побелить.
      Варя подняла весло, с опаской спустилась с илистого берега мыса и села в каюк. Легко управляя веслом, поплыла через озеро к тихой пристани станции. Вспоминая разговоры и песни подруг, тяжело поднимаясь по косогору, направилась к своей мазанке. Кто и когда сложил её из саманных кирпичей, никто не помнит. Стены толстые, полы земляные, крыша соломенная. Но жить в этой мазанке Варе с дочкой Нюрой ещё можно: зимой тепло, а летом прохладно. На подворье пусто: ни деревца, ни кустика. Только с давнего времени в углу двора ветер качает скворечницу. Это и есть всё её богатство.
    После ухода Вари подружки долго молчали. Каждая думала о своих бедах и радостях.
    Горестно заговорила Настя:
 - Варя, Варя.… Как же она переживает беду своей дочки Нюрки-шалавы!
  - Да, - протянула громко Степанида, - любовь, любовь в душе у Нюры к красивому и богатому казаку Назару.… Да разве его мать Марфа, гордая да властная, впустит такую бедную сноху?! Не бывать этому! Пропадает вся жизнь у Нюрки и мать свою позором замучает.
    Отозвалась Настя:
  - Господи, девчата, вы когда-нибудь летом видели полную Луну и   большие на ней тени? Народ верит, что это два брата - Авель и Каин - борются между собой. Так и на нашей грешной земле между бедными и богатыми идёт веками борьба и не будет этому конца.
  - Девчата, да что ж это такое - Любовь? – воскликнула Фая, - Да есть ли она?! А если есть, то куда она исчезает и почему? Когда мы со своим Коленькой познакомились, а потом обвенчались, ох, как жарко он меня целовал! Бывало, позовёт меня на сеновал и там, на душистом сене целовались, целовались до самого вечера. Девчата, так что это, любовь была? А нынче после 15 лет нашей жизни придёт вечером мой пастух от своих коров усталый, измученный жарой, комарами, оводом и орёт за столом: «Дура ты сисястая, опять пересолила борщ? Квасу давай, квасу давай, дура сисястая! Да не забудь набить кисет табаком!» И тут же собирается в Пигарёвку играть в карты с друзьями. Я ему говорю: - «Коленька, хоть бы на один вечер остался, отдохнул бы!». А он мне в ответ: - «Ну, я-то вчера три раза остался в дураках, надо сегодня отыграться».  Подойдёт, шепнёт в ухо: «Ду-у-у-рочка ты сисястая!» И уйдёт на всю ночь,- сказала, плача, Фая, и добавила, - Девчата, может у него краля есть в Пигарёвке?
    Степанида обняла её, приласкала, погладила её светлые волосы и обнадёжила:
   - Не плачь, милая Фая! Приходи ко мне, я раскину карты, они сразу скажут нам, есть ли у него краля в Пигарёвке.
     Тут Настя начала убеждать подруг, что есть на свете любовь, есть, только у животных и птиц она понятнее и ярче.
   - Помню, была я ещё девочкой. Утром на восходе солнца вышла я во двор и увидела в божественной, небесной красоте летели две птицы - журавль и журавлиха. Перья у них белоснежные, а по краям крыльев - чёрные. Вытянули шейки, вместо хвоста протянули лапки и летят. Видно, летели в наше Яндово. Журавль летит и, оглядываясь, курлычет: «Курлы-курлы, ты здесь?» А она ему отвечает: «Курлы-курлы, я здесь, я с тобой, милый!» Я так думаю, вот с ними-то в небесах и летела настоящая любовь.
               
   
      Узнал Егор Степанович, тесть Коли, о слезах Фаинки. На второй день Великой Пасхи между Коленькой и тестем случился разговор. Егор Степанович встретил во дворе Колю, да и говорит ему:
- Христос Воскресе!
- Воистину Воскресе!
- Ну, как у тебя дела, милый зять?
- Само собою, хорошо.
- А как ты, Коленька, думаешь своих девчат замуж отдавать? А то ведь Настёна уже на игрища бегает. А ты вот и в ус не дуешь: как их отдавать замуж, куда приводить зятьёв? Живёшь в моей хате уже пятнадцать годочков. А свою хату, когда же будешь начинать строить?
- Само собой, надо начинать. Так вот как начинать, я ещё и не думал.
- Пошёл бы к своему папаньке в Базки, да и посоветовался.
- Да ведь папанька не живёт дома.
- А где же он живёт?
- А его с хутора Поповского молодая вдова позвала крышу перекрыть у куреня. Он пошёл, да вот год уже целый там крышу кроет.
- Вот - те и раз! А чего ж Матрёна делает?
- А она сидит целый год одна дома и плачет.
- Ну и породнились мы с вами, позорище-то какое! Чега востропузая, а не сваты.
     Плюнул и ушёл со двора.
     Коленька поглядел вокруг, и видит, что на брёвнах сидит дочка Настя и читает книгу. Тихо подошёл к брёвнам, достал из кисета бумагу, скрутил козью ножку, набил табаком и долго молча дымил, а потом спросил дочку Настю:
- Ты что Настёна, уже на игрища бегаешь?
- Бегаю.
- А сколько ж тебе уже годков?
- Пятнадцать, шестнадцатый годок пошёл.
- Ну и чего вы там, на игрищах делаете?
- Поём песни, под балалайку танцуем.
- Ну, а что за книжку ты читаешь?
- Книга Пушкина.
- А кто он такой Пушкин и о чём он пишет? Ну-ка покажи мне его.

    Разглядывая портрет на обложке, Коленька удивлялся:
- Ух, какой глазастенький, ух какой благородный! Красавец     мужчина! Молодой! Так о чём же он пишет в этой книге? Может о коровах, а может о лошадях? Наверное, о женщинах?
- Пушкин пишет о любви.
- А кого же он любил?
- Жену Наталию и многих других женщин.
- Ну-ка почитай, как он говорит о любви.
- Да вот, есть тут одно стихотворение:

                Я помню чудное мгновенье:
                Передо мной явилась ты,
                Как мимолётное виденье,
                Как гений чистой красоты.

- Вот-вот, правду он тут сказал. Вот и мой папанька, как Пушкин, пришёл в хутор Поповский одной вдове крышу покрыть. Вошёл в курень и увидел на подоконнике сидит молодая вдова, как «гений чистой красоты». Отец от этой красоты остолбенел, раскрыл рот и вот уже год стоит и не может вернуться домой. А ещё о чём пишет Пушкин, может о коровах? Ведь они тоже очень красивые…. Когда мне исполнилось шесть годочков, отец сказал: «Завтра пойдёшь с Михаилом Зимовновым пасти гусей на лужок у берега Дона». Михаилу тогда было десять лет. Гуси – птица тихая, красоты необыкновенной, сам гусак своих гусынь охраняет от хищной птицы. За каждого гуся нам платили одну копейку в день, а за месяц получалось 30 копеек за гуся. А на пятый год мы с Мишкой пасли телят. Тут уже больше платили, за каждого телёнка – 1 рубль в месяц. В шестнадцать лет, дочка, я подрос и стал пасти коров. За каждую корову в месяц платили по 5 рублей. Так что я этого Пушкина в первый раз слышу и вижу. Да и буквы-то не то, что читать, я их не все знаю. Но всё же на игрища и я ходил в семнадцать лет. Помню, заработал я, купил сапоги, казачью фуражку, штаны с лампасами, и курить козью ножку уже научился. Пришёл первый раз на игрища, не умел ни петь, ни плясать. Второй раз пришёл нарядный, чистый, а петь не умею, и плясать не умею. А на третий раз пришёл и увидел твою маманьку. Беленькая, две косы до пояса с голубыми-голубыми бантами, ручки маленькие, ножки маленькие и всё смеётся, смеётся. Я как увидел этого гения красоты, и отходить от неё уже не мог. Следом ходил как телок за коровой. Хотелось ухватить её обеими руками и не отпускать, чтобы она никуда и ни к кому не убежала.
- А теперь ты маманьку не любишь?
- Люблю, но по-другому.
- Как по-другому?
- Так я же не Пушкин, чтобы так рассказать, чтобы ты поняла. А ты мне сама ответь – ты маманьку любишь? Ты умеешь корову выдоить?
- Нет.
- А щи сварить можешь? А стирает кто твои наряды? А нашу корову Зинку ты хоть раз почистила от колючек? Это, наверно, потому что ты их не любишь.
- Люблю. Ты бы маманьке когда-нибудь в степи цветов нарвал и принёс.
- А какие там цветы?
- Татарник, ромашка, василёк, колокольчики.
- Если такой букет принести, она скажет: - «Что я – корова? Что ты мне бурьян принёс?» Да и как отдать, руки у неё всегда заняты, то в тесте, то в глине или в навозе, или чистит катух для коровы. Ты бы пошла в Сельский Совет, дочка, да попросилась телят пасти, подзаработала бы на модные сапоги к зиме.
- И у кого это узнать?
- Узнать это можно в Сельском Совете, там сидит башковитый казак. Он всё знает, что и как. Он даже знает, где революция началась и когда она закончится. А хочешь, сейчас пойдём вместе, я вот к нему собираюсь. Хочу спросить, как мне хату начать строить.
- Да как, обыкновенно.
- Да как же обыкновенно, ведь революция не кончилась. Пойди в магазин - гвоздей нет, доски не продаются, за кирпичом и стеклом надо на станцию Миллерово ехать за 200 вёрст. Вот он может и расскажет, с чего надо начинать хату строить.
    Отец Насти встал с брёвен, отряхнул пыль с брюк, надел шапку, и пошёл в Сельский Совет к башковитому мужику Николаенко Степану Михайловичу.
       
               
  ГЛАВА 2

     Обрывается донская степь около меловых гор Донецкого кряжа. У подножия горы уютно и безветренно домам и хатёнкам хутора Базки. Около берега стоит недостроенный домик гармониста Спиридона Михеича Круглого.
     В нынешний летний день июня Спиридон вышел из дома не рано. Чисто оделся, гармонь повесил на плечо, и направился мимо дубовых кряжей на левый берег в станицу Вёшенскую. Позвал его казак Андрей Петрович Карташов поиграть на свадьбе. Вот и шёл Спиридон, заметно прихрамывая, размышляя о жизни, о людях и о любви.
     Некрасивая дочка у Карташова: худая, высокая Пелагея, на лицо бледная, угрюмая, как будто всегда виноватая. Засиделась в девках. Отец поразмышлял, раскинул умом, решил - была, не была – дай – ка приданое покруче заверну. Три года строил Карташов для дочери пятистенный кирпичный дом под железной крышей. Купил Андрей Петрович на ярмарке коня-четырёхлетку и молодую нетельную корову. Тут и нашёлся жених с хутора Ольшанского. Мастер на все руки: он и плотник, он и столяр, он и слесарь - Костя Чеботарёв, сын инвалида Гражданской войны.
     Дошёл Спиридон до дубового леса. Вокруг трава зелёная, цветёт шалфей, в воздухе аромат шиповника и полыни. По чистому небу плывут, как лебяжий пух, кучевые облака. Среди этой красоты и тишины говорит сам себе Спиридон: - «А когда же нас будут сватать, уважаемый Спиридон Михеич?» И запел тихим голосом: - «Гармонь моя - планки медные, полюбите нас, хоть мы бедные!» Такие мысли всё чаще и чаще стали волновать Спиридона.
      Вошёл Спиридон на деревянный мост реки Дон. Дошёл до середины моста и увидел необычную картину. Шёл ему навстречу и вёл буланого коня под уздцы молодой казак. Он был богато одет в белую рубаху под широким ремнём, новые штаны с алыми лампасами, голову украшала казачья шапка с малиновым околышем. В левом ухе сияла золотая серьга – знак единственного наследника из богатой семьи. Конь его донской породы был довольно упитан и необычайно красив.
     Сошёл Спиридон с моста, а навстречу ему сторож Гришка. Поздоровались по-дружески казаки, и, глядя на уходящего Назара, Спиридон спросил:
- Чей это молодой казак с конём перешёл мост? Что-то я его никогда не видел и не знаю?
- Так это ж сын Гусаркова Михаила. Помнишь историю, когда Гусарков ехал со станции Миллерово и бандиты на него напали. Было это дело в двадцатых годах. Ехал он с деньгами, так как торговал в Миллерово овсом и ячменём.
- Красивый казак! Видно, немало отец оставил богатства!      
- Много-то много, да кому достанется оно. Невеста у него не ахти, Нюрка  - шалава, дочь подёнщицы Варвары. Видишь, вон на каюке подъезжает к берегу на ту сторону.
     Спиридон посмотрел и увидел далеко от моста женщину. Она по колено в воде тащила каюк. Потом втянула его сильными руками на берег, спрятала весло и вошла в лес. Спиридон и Нюрку не знал, а знал только её мать. 
  - Видно любовь у них..., - Сказал Григорий.
  - А как без любви-то, - Ответил Спиридон и пошёл к дому Карташовых.
     Встретил его Андрей Петрович Карташов навеселе:
   - Спасибо тебе, Михеич, уважил, что пришёл поиграть, повеселить народ. Проходи, дорогой гость, будем пить да гулять. Как-никак, единую дочь выдал замуж. Вот только из церкви. Пришли обвенчанные.
     Растянул меха гармонист, и полились звуки музыки, переливы заполнили весь новый дом молодых. Народ пустился в пляс и запел, притоптывая ногами:

                Я пош-то люблю Ивана?
                Что головушка кудрява,
                Что головушка кудрява
                Бородушка кучерява….

     «Горько!» - кричали молодым. Молодые несмело целовались. Пелагея не улыбалась и, опустив глаза, не глядела на весёлых гостей.
     А гости плясали и всё громче пели на всю станицу.

  ГЛАВА 3               
   
      Нюра вошла в лес и тихо прошла к условному месту, к дикой старой яблоне. Её ветки были усыпаны мелкими плодами. Села на нижнюю толстую ветку и стала ждать Назара. Вскоре она услышала, как заржал его конь, зашелестели кусты, и к яблоне подошел её милый. Нюра порывисто встала, обняла его, и сквозь слёзы сказала:
   - Любушка ты моя, как я соскучилась по тебе!
   Всё больше прижималась и прижималась к нему, а потом отошла и с любовью всматривалась в его глаза. Сняла с него шапку казачью, гладила его жёсткий чуб, целовала обветренные губы, и спросила его:
- Где так долго пропадал?
- Да всё косим, Нюра, травы косим. Косить траву вручную очень тяжело. Спасибо батрак Иван хорошо помогает. Там и ночуем в степи, чтобы пораньше сенокос начать. А когда к концу дня трава высохнет, сгребаем в копна. И так всю неделю, Нюра, всю неделю. Домой сено возим на быках. Уже много сена заготовили. Ведь у меня, Нюра скот в хозяйстве: пара быков, конь Мальчик да ещё корова, да ещё пара овец. Всех надо кормить всю зиму. Вот там я и пропадаю.
- Назарушка, так долго я тебя не видала. Ты вспомни, последний раз мы виделись, когда наша яблоня цвела. А нынче, сколько плодов на ней! Слабые ссыпались, а сильные спеют.
- А ты чем занималась этот месяц?
- А мы с маманькой всё хаты нанимаемся обмазывать и белить. Вот завтра идём в Белогорку к одним старикам. Всё бы ничего, Назарушка, да тяжело глину носить. И красная, и белая очень тяжёлые глины, да ещё песок и навоз.
- А кто же замес делает?
- Я ногами замешиваю. Видишь, какие чистые ноги у меня от глины, и кожа мягкая, а руки, когда стены обмазываем, тоже мягкие. А вечером вымоюсь в донской воде, и усталость уйдёт. А ты вспоминал меня? Я всё ждала от тебя записку, а её всё нет и нет. А я ждала тебя, скучала…. В нашей станице новость - обвенчалась Пелагея Карташова, и сегодня гуляют свадьбу.
- А кто жених?
- Да жених с хутора Ольшанского, Чеботарёв Костя, сын инвалида. Мы с Пелагеей в детстве дружили, ещё Лёля Хренникова, Аня Калинина, дочка портного. Ой, как бывало, весною бежим за сосны через лужок в Яндово к старому дубу у Чёрной речки, обнимаем его толстенный ствол. Сколько было смеха! Из-под снега подснежники голубые, как очи небесные, выглядывают, и мы за ними бредём через ледяную речку. Наломаем душистых веток черемухи и по дороге домой мне всегда Пелагея шептала, как она очень любит Михаила Зимовнова и, помню, просила: «Давай мы ему письмо напишем». Были случаи, плакала. И теперь ходит на ярмарку, чтобы его увидеть, а он уже давно женат и у него двое детей.
- А как же она вышла замуж, а любит другого? И как же она будет жить с ним? Ведь любовь из кирпича не построишь.
- Любовь, Назарушка, это не кирпичи, это самое чистое золото. Если это золото потеряешь, то долго-долго будешь жалеть. А я вот золото нашла, а совесть потеряла.
     Нюра всё смотрела в глаза Назару, и ждала от него хороших слов, хотела сказать, что с нею неладно, что она понесла, а Назар в ответ на эти взгляды только и сказал:
- Нюра, ты сегодня какая-то не такая, как всегда. Я никак не пойму, что изменилось. Как будто ты повзрослела за этот месяц.
- Да, Назарушка, я взрослая стала.
     И опять Нюра не решается ему сказать о своём положении. Только встала и тихо сказала:
  - Мне пора милый, солнце садится, а завтра рано вставать.
   Тут фыркнул конь за кустами, заржал, звал хозяина. Назар надел шапку, раздвинул ветки и пошёл к буланому.
     Подошла Нюра к берегу Дона, и ей захотелось вымыть себя. Она быстро сбросила одежду, с какой-то злостью вытряхнула песок и пыль из вишнёвого платья, из платка, и вошла в воду. Тщательно стала вымывать глаза, лицо, припухшие губы, мыла шею. Брызги воды охлаждали всё её красивое, смуглое тело. Опускалась в воду, поднималась, ждала какого-то облегчения от прохладной воды и вдруг услышала тревожный голос матери:
- Нюра, что ты делаешь? Ведь вода холодная. Где ты целый день пропадала? Завтра рано вставать, пойдём домой.
     Нюра оделась, накинула платок на плечи, и они быстро пошли через мост в станицу. Прошли мост. Издалека доносились звуки гармони.
- Ты, мама, иди домой, а я хочу посмотреть свадьбу, взглянуть на счастливую Пелагею. Ты каюк примкнула на пристани?
- Да, всё сделала.
     Нюра подошла к пятистенному дому молодых. Во дворе было много людей. Бегали какие-то мальчики, ребятишки, двери дома были открыты, и Нюра свободно вошла в коридор. За столом сидели весёлые гости, было шумно, играла гармонь, пели:

                Окрасился месяц багрянцем
                Где волны шумели у скал
                Поедем, красотка кататься,
                Давно я тебя поджидал…

    Нюра прислонилась к притолке двери и глазами стала искать молодых. Пелагея сидела в свадебном наряде грустная и смотрела в налитую водкой рюмку. Рядом - муж, с крупной головой, невысокий, плечистый. Пелагея подняла глаза, и встретилась   взглядом с Нюрой. Нюра молча спрашивала её: - «Ну, как ты?» Глаза невесты ответили: - «Это жизнь без всякого украшения, а счастье было тогда, когда мы бегали к Чёрной речке, собирали весенние цветы и ломали душистые ветки черёмухи». И снова она опустила голову и больше на Нюру не смотрела.
     Гости уже были пьяны. Один из пожилых казаков поднялся и, шатаясь, пытался подойти к Нюре. Казак помоложе его   останавливал и спрашивал:
- Ты куда? Ты што?
- Она моя родня!
     Спиридон перестал играть. Руки его задрожали. Он был поражён красотой Нюры, будто сама Мария Магдалена спустилась с небес. Её пышные русые косы украшали гибкую фигуру, розовые, чистые босые ноги, пухлые губы и васильковые глаза взволновали Спиридона. Казаки продолжали возню, хватая друг друга за грудки. Старший казак сказал:
  - Родня она моя, родня. Потому что мой дед её бабке носил яйца в шапке.
   Стол охмелевших гостей грохнул пьяным хохотом и визгом. Нюра быстро оторвалась от притолки и ушла в темноту ночи. Спиридон задыхался от волнения и спёртого воздуха свадьбы. Застегнул гармонь и вышел во двор. Там продолжалась пьяная драка. Ну, какая свадьба без драки?! От шума и смеха свадьбы в курятнике проснулся петух и громко запел, оповещая о конце короткой летней ночи. Уставший Спиридон первым вышел со двора молодых.
     Шёл домой, а перед глазами всё стояла Нюра, как будто она где-то тут, рядом с ним. Но вокруг была только предутренняя тишина. Перешёл мост. Над Доном поднимался утренний туман. Деревья зашелестели листьями, как будто просыпались после недолгой летней ночи. Ничего не видел вокруг Спиридон. Шёл уставший, но очарованный…. На окраине леса увидел молодой стройный дуб под зелёным шатром из листьев. Спиридон тихо подошёл к нему, положил на свежую траву гармонь и заговорил, обращаясь к дубу:
  - Ты что молчишь?! Нарядился как Назар Гусарков! А как мне быть?!
    И громко на весь лес крикнул:
   - А я любить хочу!
    И эхо стволов ответило:
   - А я любить хочу, любить хочу, любить хочу, зелёная твоя душа, мальчишка!!!
    Поднял гармонь и, шагая по росистой траве, подошёл к обрыву берега. Донская вода бушевала, крутилась, выбрасывая пену. И тихим голосом просил:
   - Унеси меня, водица, в те края, где живёт любовь...
      Уходя от берега, Спиридон увидел, что к нему бежал Михаил Зимовнов. Подойдя, волнуясь, спросил:
- Что с тобой, Спиридон? Ты пьян?
- Нет, Миша, я не пьян. Пьяными руками на свадьбе не сыграешь.
     И припав к его груди, отчаянно зарыдал:
- Миша, за что они её так?
- Кого?
- Да Нюру.
- Какую Нюру?
- Шалаву…. Я люблю её …. За что они её так? Миша, я на ней хочу жениться. Я люблю её! Пойдём к ней, пойдём свататься. Я хочу на ней жениться!
- Ты, Спиридон, устал. Мы с тобой не мальчики, чтобы абы как решать такой вопрос. И я занят сегодня. Иду к Николаю Крючкову. Просил прийти помочь в постройке дома. А завтра мы это дело организуем. Я расспрошу тестя, что нужно говорить, когда сватаешь и что приносить.
     Взял из рук Спиридона гармонь и повёл его домой.
      
  ГЛАВА 4

      Ещё солнце не село, а Назар уже вернулся домой. Мать, Марфа Ивановна, встретила сына разражённым голосом:
- Ты опять ходил на ту сторону к шалаве?
- Ну что ты, мать, как будто не знаешь, в первый раз что ли?
- Первый, не первый, а вся станица гудит, что Нюрка твоя, шалава, понесла.
     Назара как будто облили ледяной водой:
  - А кто это там говорит? Они-то как выходили замуж?
     Мать в гневе крикнула:
- Какое замуж? Я такую сноху и на порог не пущу, гулёну, шалаву! В доме я хозяйка!
- Мать, хватит шуметь. Дай мне пообедать. Надо ложиться, завтра рано вставать. Последнюю делянку косить будем. А где Иван?
- Давно спит.
  Назар молча пообедал и ушёл спать на сеновал.


     На второй день рано утром Спиридон долго размышлял в постели, а потом тихо сказал:
- Матушка, а ведь я влюбился!
- Сыночек, давно пора…. Пойди нынче свататься. Дай бог, дай бог!
     На ярмарке Спиридон отыскал Михаила Зимовнова и повёл его в ряды сапожников. У глухонемого сапожника Спиридон купил чирики из яловой кожи со скрипом. Миша смеялся:
- Ну и подарок….
- Она до сих пор ходит босая. А ей уже нельзя, - ответил Спиридон.
     У горшечников купили глиняную корчашку. Налили в неё воды, опустили в воду три георгина. Шутя, дали им имена: Вера, Надежда, Любовь. Прикупили у пекаря розовых копеечных пряников и конфет с начинкой, да и отправились свататься.
     Робко подошли к забору, открыли маленькую калитку и постучали в двери мазанки. Услышали голос:
  - Войдите!
     Долго не решались входить. Хозяйка сама открыла двери и пригласила в хату. В комнате с земляным полом стояли стол и несколько табуреток. На одной из них сидела мать Нюры - Варвара Кузьминична. В горнице сидела на кровати Нюра и шила руками маленькую распашонку. Не садясь, Михаил Зимовнов и Спиридон Круглый, глядя на икону Божьей матери, перекрестились и громко сказали:
  - Здорово ночевали!
  - Слава богу, - ответила Варвара Кузьминична.
     Но сваты не сели, положили подарки на стол и аккуратно поправили георгины в корчашке.
- Варвара Кузьминична и Вы, уважаемая Нюра! Уделите нам внимание. Мы со Спиридон Михеичем пришли свататься. Перед вами известный Спиридон Михеич, прекрасный человек и гармонист, состоятельный, уважаемый всеми людьми в станице и в Базках. Не женат. Имеет старенькую матушку.
- Я пришел, Варвара Кузьминична, к Вам и Вашей дочери просить её руку и сердце. Хочу, чтобы она согласилась быть моей женой.
     Заволновался Спиридон. Взял со стола подарок, развернул и поставил чирики около босых ног Нюры:
   - Вам вредно ходить босой. Уже холодно.
   Нюра смутилась.
   - Неужели Вы действительно хотите, чтобы я была Вашей женой, Спиридон Михеич? Или Вы пришли надо мной посмеяться, как те пьяные казаки на свадьбе? Как мне понять Вас и Ваше предложение? Как же я могу выйти за Вас замуж? Вы же знаете, я люблю Назара Гусаркова!
     Но Спиридон, как взрослый человек, проживший не один десяток лет, сказал:
   - Нюра, Вы не одна. Я вырос без отца. Это очень тяжело. Вам сейчас нужно думать не о себе и не о любви, а о ребёнке.
    Нюра заплакала, и сквозь слёзы просила:
   - Спиридон, не губите себя, не срамите себя! Над Вами будут смеяться!
    В ответ услышала:
  -  Ты можешь сегодня не говорить мне о своём решении. Я ещё и ещё раз приду. Ты только хорошо подумай и решай.
     Варвара Кузьминична не вмешивалась, но слёзы выдавали её волнение за свою дочь. Сват Михаил добавил:
  - Нюра, выходи за моего друга: он лучший хуторянин в Базках!
     На этом сватовство закончилось. Спиридон подошёл к Нюре, взял её руку своими сильными руками и нежно поцеловал.
               
               

  ГЛАВА 5
    
      Отшумела свадьба в доме Карташовых. Костя Чеботарёв, как мальчик, бегал, суетился, оказался очень весёлым и хозяйственным человеком. Не по-казачьи обращался в новой семье с Пашиными родителями. Тёщу называл: «Матушка, матушка!», отца – «Папа, милый отец!», а саму Пелагею старался развеселить, подбодрить в новой роли молодой жены, старался узнать её характер и с первого дня называл её «Моя милая жена, моя жёнушка!». А уж коня своего, подаренного тестем, гладил, не знал, как накормить, чем напоить и уговаривал Пелагею повести коня в Ольшанский хутор и похвастаться перед соседями и друзьями, похвалиться отцу-инвалиду, что у него есть прекрасный, молодой конь, хотя ещё не ухоженный и не видавший подковы. Скучал по отцу, по своей любимой матушке и уговорил Пелагею на третий день после свадьбы навестить его родителей.
    Рано утром перешли по мосту на правый берег и вышли на степной шлях. Костя взял за уздцы коня, обнял жену и повёл её к родному дому. Пелагея глядела в огромную донскую степь.
   - Ой, Господи, как тут красиво, сколько тут цветов!
     В ответ ей кивали степные колокольчики, кланялся ковыль и пели жаворонки. Ранним утром спустились с горы к дому Чеботарёвых. Отец-инвалид работал в амбаре, починял обувку хуторян.
    Увидев Костю с конём и его молодую жену, Захар Степанович от счастья заплакал - так соскучился по своему единому сыну. Радостно крикнул:
   - Сынок, скорей иди сюда! Веди сюда свою суженую ряженную, я погляжу на неё!
     Из дома выбежала Вера Карловна, мать Кости. Подошла к сыну и обняла его.
  - Так плохо нам без тебя! Костя, милый, сыночек ты наш!
     Пелагея молча разглядывала родителей мужа. Костя подошёл к отцу. Тот от радости не знал, какие слова сказать сыну, и как ему плохо без него, без его сильных рук и без его смеха. Костя вспомнил о Пелагее, взял её за руку и подвёл к отцу и матери. Отец сказал сыну:
   - Сынок, скорей затопи баньку, будем париться, будем гулять, и петь песни. Сегодня у нас самый счастливый день!
     Пелагея, как всегда, была молчалива, а в новой семье совсем растерялась, и не знала, что сказать и оглядывала чистый дом, высокого грузного свекра в белой рубахе, стоявшего на двух опорных костылях. Удивила Костина мама, невысокая, худенькая женщина. Подумалось Пелагеи: «Господи, как же она справляется с такой ношей - мужем-инвалидом?».
      Костя, не раздумывая, побежал через дорогу к кустам ольшаника. Нарезал листьев лопуха, мать-и-мачехи, срезал цветы ромашки, вырвал стебли шалфея в цвету, подорожник, собрал всё в охапку и принёс к баньке. Бросил траву в кадушку, залил горячей водой и накрыл дерюжкой. Отец любил после баньки обливать себя душистым, травяным настоем. Маленькая банька была спасением для инвалида. Много забот прибавилось у Кости. И отца жалко, и с конём душа не хочет расставаться. И к жене молодой ищет какой-то особый подход, чтобы понять её и полюбить. Моет Костя отца в баньке, а Пелагея всё слушает и слушает Веру Карловну, спокойную, благородную женщину о том, как они любят Костю, какой он хороший помощник в доме, весёлый и, что он очень любит отца.
     А Паша вспомнила свою мать, грубоватую донскую казачку в грязном фартуке и задумалась: «А когда же я в последний раз целовала свою мать?»
     Вымыл Костя отца, набрал из кадушки душистой воды и облил его с головы до ног. Ох, как Захару было хорошо, легко после баньки! Оделся во всё чистое. Повеселевший, румяный, вошёл в горницу. Сел за праздничный стол. Молодые вместе с родителями распили домашнюю настойку, угощались грибами, вяленой рыбой и донской картошкой. Захмелевший отец предложил:
  - Может споём, сынок?
  - Споём, отец! – ответил сын.
    Захар в молодости - высокий, красивый казак - был запевала на игрищах, ловкий танцор «Казачка».
                - Пчёлочка златая,
- начал Захар.
                - Что ты всё жужжишь.
                Высоко летаешь,
                Ко мне не летишь,
 - подхватил сын.

     За столом пели два казака. Пелагея с каждой минутой всё больше и больше удивлялась звонким голосам, радовалась любви сына к отцу. Приятно было сидеть рядом с милой Верой Карловной.
     В конце обеда мама Кости встала, открыла шкатулку на комоде и на ладони преподнесла подарок невестке - серебряные серьги с голубыми самоцветами.
  -  Это тебе, дочка, подарок от нас с отцом.
   - А я для твоего коня, сынок, сшил кожаную сбрую с медными бляхами. Извините за скромные подарки, но всё это - от наших добрых сердец, - добавил отец.
    После обеда Костя побежал к своему коню. Вся семья собралась около коня помочь Косте. Вера Карловна стригла чёлку коню, Костя вычищал хвост от колючек, а Пелагея расчёсывала гриву Орлика. Через час коня было не узнать, и Костя под уздцы повёл его к берегу Дона. Пелагея несла в ведре кустарное мыло, щётки, веник. У берега родной реки молодой конь почувствовал запах воды, наклонился, стал пить эту воду, а Костя щётками, веником и скребками смывал грязь с коня. Конь хорошел, вздрагивал от удовольствия, потряхивал подстриженными гривой и хвостом.  Привели его домой. В нём нельзя было узнать прежнюю пегую лошадку. На чистую голову коня повесили торбу с овсом. А утром нарядили его в новую упряжку, повели на край села - в кузницу. Костя попросил кузнеца:
  - Ты уж, пожалуйста, Иван Иваныч, постарайся подковать его осторожненько, ведь это он в первый раз. Как бы не испугать его и не поранить ноги!
    Кузнец - высокий цыган, опытный коваль, успокоил Костю и, поглаживая Орлика по спине, уговаривал:
  - Не бойся, не бойся, я тебя хорошо подкую! Подковы у меня мягкие, удобные.
    Костя держал под уздцы молодого друга, гладил его гриву и успокаивал его. Через час мучительных ожиданий, Орлик, как будто, подрос, стоя на подковах.
     На закате солнца Костя подвёл коня к дому, завёл в конюшню, и, довольный, вошёл в горницу, хвастаясь:
  - Ну, отец, подковал я Орлика. Он такой молодец! Не боялся, не брыкался и стоит на подковах сейчас, как Конёк - Горбунок.
     Долго за столом пили морковный чай. Вера Карловна угощала всех ржаными блинами с молоком. Керосиновая лампа стала гаснуть, и ужин подошёл к концу. Вдруг раздался громкий стук, кто-то швырял камни в стену дома. Пелагея вздрогнула. Вера Карловна смутилась и сказала:
  - Ну и дуреха!
   - Это же Джульетта зовёт Костю на свидание, - усмехнулся отец. Ещё один удар, другой удар. Пелагея спросила:
  - Кто эта Джульетта?
    Но ей никто не ответил, а Костя быстро выбежал во двор.
     Во дворе громко заговорили Джульетта и Костя. Все соседи слышали, как она ему кричала:
- Ты что не пришёл, мы тебя все ждём. И ребята послали меня за тобой, немедленно пойдём!
     Костя, зная характер Джульетты, не успокаивал её, только спросил:
- Что тебе надо? Кто тебя сюда позвал или послал?
- Наши ребята, - ответила она, - Кто сегодня будет запевать песни?
     И заплакала дочь цыганского коваля, 16- летняя Джульетта.
- Костя, мы по тебе соскучились. Зачем ты женился? Нам без тебя не хочется ни петь, ни танцевать! Вон, слышишь, идут сюда ребята!
     И целая ватага парней и девчат окружила Костю и Джульетту. Самый высокий и старший Петро Орешкин, наступая на Костю, строго спросил:
- Кто тебе разрешил жениться? Кто?
- Да я сам себе хозяин. Я отца не спрашивал, не то, что тебя и всех.
- Ишь ты, разбогател?! Ишь ты, жена у него, конь, дом…. А нас ты спросил, можно тебе жениться, а может подождать?
      И всё ближе подходил Петро к Косте. Джульетта его оттаскивала от Кости, а он ухватил его за плечи, тряс его, пытался повалить. Но Костя, плечистый, сильный казак, отталкивал его руками.
  - Брось, Петро, что ты начинаешь?
    В порыве гнева они упали на землю, катались по траве, пыхтели, стонали, то Петро был сверху, давил Костю, то Костя выворачивался и садился верхом на Петра. Вся ватага смеялась. Но тут вышел отец Кости, Захар Степанович и отцовским голосом бывалого казака строго сказал:
- Казаки, прекратить возню!
       Но они не слушали старого солдата. Джульетта выхватила   костыль из рук Костиного отца, стала тыкать им в Петра Орешкина. Тот, наконец, опомнился, стал на колени, поднялся, помог и Косте подняться. Кто-то из девчат крикнул:
- Пусть коня покажет!
- Показывай коня! – закричали все.
     Отряхиваясь, два молодых казака обнялись по-дружески. Петро похлопал Костю по плечу и сказал:
- Ну и силён же ты, чертяка!
     А Захар Степанович только улыбался, гладил седые усы, довольный сильными, молодыми парнями, сам пошёл в конюшню и вывел Орлика. Все подошли к коню.
- Ой, какой молоденький! Он ещё, наверное, сиську сосёт у кобылы!
- Да что там молоденький! Он на подковах уже!
     Гладили коня по спине, и каждый из парней и девчат хотел сказать хоть какое-нибудь доброе слово Косте, чтобы загладить драку и успокоить мать, стоящую на ступеньках крыльца.
     Пелагея не выходила. Она испугалась этой толпы и не могла придумать, о чём с ними говорить. Только отец спросил.
  - За что вы Костю моего ругаете?
    Лишь Джульетта осмелилась ответить:
  - А нам не с кем песни петь. Нет запевалы.
   Девчата заговорили:
  - Без Кости у нас не получается и не с кем танцевать.
    Захар Степанович, разглаживая, седые усы, предложил:
  - Может, я заменю Костю?
      И запел:
                Живёт моя отрада
    Все подхватили:
                В высоком терему, 
                А в терем тот высокий
                Нет хода никому.
                Я знаю: у красотки,
                Есть сторож у крыльца,
                Но он не загородит
                Дороги молодца.
               
                Войду я к милой в терем,
                И брошусь в ноги к ней!
                Была бы только ночка,
                Сегодня потемней.
               
                Была бы только ночка,
                Да ночка потемней,
                Была бы только тройка,
                Да тройка порезвей.
               
     Всё громче и громче в тишине донской степи дишканили девчата. Вёл эту песню сам Захар Степанович, а Костя стоял молча, то ли обиженный, то ли жалея, что расстаётся с песнями и друзьями своего хутора. Ребята ушли. Пелагея, взволнованная всем, что увидела и услышала, попросила Костю в этот предутренний час отпустить её домой. Испугали её молодые парни, драка и малознакомый дом мужа. Как ни уговаривал Костя жену остаться до утра, она не соглашалась. Уставшая от бессонной ночи, Пелагея попрощалась с родителями мужа и вышла со двора, Костя вышел следом, ведя под уздцы коня.               
     Стояла тёмная прохладная летняя ночь. В небе сияли необыкновенной красоты звёзды, молодой месяц и Млечный путь. Пелагея глядела в небо и рассуждала: «Боже, какая красота над нами! Кто же создал эти звезды – Венеру, Марс, Большую Медведицу и Млечный путь? Он всегда меня зовёт в далёкий путь, в неведомые просторы. Венера - звезда любви - меня пугает. При такой красоте живут на Земле такие грубые люди. А ведь у них и любовь есть и своя необычная жизнь. А где же моя любовь и зачем я живу?» Ответа для себя не находила.
     Догнал её Костя, спросил:
  - Пелагеюшка, ты что испугалась? Мало ты знаешь жизнь на Земле и людей не понимаешь, потому тебе и страшно, и неинтересно. Дома у тебя здоровый отец, мать - молодая казачка, а моих родителей видела? Оба инвалида гражданской войны. Милая матушка в войну потеряла своих родителей. Они пробирались на родину – в Германию, да потерялись во время тяжёлых боёв под Новочеркасском. Матушка молоденькой девушкой забежала в вагон поезда, спасаясь от пуль, а там были раненые бойцы. Паровоз в этот момент загудел, и поезд тронулся. Поехала она вместе с ранеными. Среди бойцов находился и мой отец, он был тяжело ранен. Снаряд разорвался во время боя и оторвал ему левую ногу. Всю ночь отец, беспомощный и голодный, просил воды. Мама всю ночь поила его, вытирала ему слёзы, бинтовала раненую ногу. Так началось их знакомство.  Сгрузили на третий день раненых бойцов в лазарете Новочеркасска, в старой гимназии. Там мама и выходила его за три года, вылечила своей заботой, а потом своей любовью моего дорогого отца. С того времени не расстаются. А ведь отец женат второй раз. У него была жена, но только не дождалась она его с войны. Ушла в хутор Пигарёвка к молодому вдовцу с двумя детьми. Это он привёз отца из лазарета домой. Она часто приходит, его Маруся, его первая любовь. Любит она его и до сей поры, и приносит всегда молока. И детей мужа она любит, привыкла к ним и своего уже родила. Отец с мамой, как видишь, уже не молодые, слабые, во мне нуждаются днём и ночью. А ты сейчас придёшь домой, и всё тебе готовенькое, мама приготовит и стол, и постельку, и свою любовь выплеснет на твою милую головку. А меня ты не любишь, я это чувствую.
      Пелагея, молчавшая всю дорогу, зашаталась от усталости и опустилась на землю, закрыла лицо руками и зарыдала. Костя испугался, сел рядом, не зная, что ей сказать, спросил:
 - Ты что плачешь-то?
- Как мне любить тебя, Костя? Ведь меня никто не спросил, хочу я замуж или нет? Вот ты говоришь, что меня родители любят, а они ведь не спросили, люблю я тебя или нет? А я люблю, я так люблю его ещё с малых лет, люблю молчаливо, скрывая от всех и даже от себя…. Он необыкновенный, но давно женат, и у него двое детей. Иногда говорю себе, Господи, почему это всё не для меня - и эта любовь, и эта небесная красота, и этот покой степей наших и красота берегов Дона. На сердце всегда тревожно, печально, порой не хочется жить. Сегодня великий праздник - Яблочный Спас. Зайду в церковь, помолится за его здоровье и счастье. А ты кого-нибудь любишь, Костя? А ты, я смотрю, Костя, никого не любишь, только отца и свою матушку. Можно ли нам с тобой так жить?
- Да, милая жёнушка, но жить надо! Будем жить! Я верю, что и в наш дом пошлёт Господь любовь и будет она светить нам, как солнечный зайчик!
     После долгого пути, уставшая Пелагея повернула в Божий храм, крестясь, вошла и встала в сторонке. Слушала молитвы священника, молилась усердно, кланялась всем святым, а они глядели на неё спокойными, всё понимающими глазами. Вдруг Пелагея вздрогнула. Впереди со своим мальчиком-подростком стоял Михаил Зимовнов, стоял так близко, что она разглядела его пышный чуб и первую седину на висках. «Господи, - подумала она, - ведь он уже стареет, а есть ли у него счастье? Быть может, и он страдает, как и я?  Наверное, есть. Около него такой хороший мальчик. Мне бы такого. Больше мне ничего и не нужно было бы ни от людей, ни от Бога».
     Она тихо вышла из храма на свежий воздух, на тёплый мягкий песок и пошла к дому. Ей скорее хотелось увидеть свою мать и отца.
     Во дворе её встретила маманя. Озабоченная её усталостью, спросила:
- Господи, на тебе как будто пахали в этом Ольшанском хуторе! Ты что так побледнела, осунулась?
- Да нет, мама, всё хорошо. Давай я тебя поцелую и поздравлю с праздником, - обняла, поцеловала мать и добавила, -  какая некрасивая на тебе кофта! Я тебе сошью новую кофточку, с оборочками и рюшками.
      Мать, успокоившись, довольная от ласки и внимания дочери, пошла кормить кур.

 ГЛАВА 6
     Спиридона после сватовства Нюры как будто подменили. Было не узнать в нём спокойного человека. Как будто буря влетела в его сердце и душу, постоянно куда-то спешил, приносил какие – то свёртки, подъезжали машины с брёвнами, с кирпичом, с сухим камышом. Спешил достроить дом.  Как будто кто-то ему подсказывал: «Скорей, Спиридон, успеть надо». И дом поднимался после долгой, революционной разрухи. Выросли стены, поставил красивые окна со ставнями, достроил повыше корпус дома и настелил новые полы. Крыша поднялась, хоть и из камыша, но новая, с пушистым гребнем и новой трубой. Но ведь мало оказалось всё это Спиридону. Начал обустраивать весь двор, поставил вокруг ограду из железных сеток с широкими воротами, высокой калиткой. И этого ему показалось мало. Очистил двор от бурьяна, сухой травы, из плетней над забором поставил круглый курятник.
      Однажды, с ярмарки, к великому удивлению своей матери, он принёс детское деревянное корыто и детские одеяла с пелёнками. Она молчала-молчала, а потом не выдержала и спросила:
  - Сынок, ты в своём уме?
    А Спиридон её обнял, прижал к груди и признался:
  - Я не в своём уме, давно не в своём уме.
    И, чтобы это подтвердить, заказал базковскому столяру сделать хорошую висячую люльку и широкую деревянную кровать. Всё это привёз со своими друзьями. В новой широкой горнице поставили кровать. Около кровати под потолком подвесили на железном кольце люльку, занесли стол, стулья и повесили гардины.
      Тогда он немного успокоился и опять стал ходить играть на свадьбах. Но он чувствовал, что должно в его жизни произойти важное событие.





  ГЛАВА 7

               
   Лето подходило концу. Осыпались с деревьев первые листья. В эти дни Нюра почувствовала себя сильно обиженной Назаром и задумала сказать ему об этом. Написала записку и просила прийти его к берегу у станицы, так как ей уже было тяжело идти на ту сторону в лес под яблоню. Записку передала через батрака Ивана.
     Был солнечный воскресный день. Нюра набрала охапку дров и отнесла их к берегу, около лодочного причала. Потом ещё раз пошла домой, принесла чугунок с картошкой и таганок, зажгла костёр, поставила варить картошку. Костёр пылал. И вот уже догорали дрова, только тогда она увидела, как по склону горы спускался Назар с конём к берегу. Стреножил коня и пустил на траву. Подошёл к Нюре, но не смотрел на неё, а как будто на земле что-то искал глазами. Сел напротив Нюры у костра и спросил:
  - Ну, что звала?
    Нюра молчала. От волнения не могла выговорить ни единого слова. Она очень изменилась в лице, губы припухли, белая кофта обтягивала налитую грудь. Живот Нюра прикрыла шерстяным платком.
- Скажи, Назар, как же мне быть?
- Откуда я знаю? Тебе хочется обвенчаться со мною? Как же я поведу тебя в Божий храм такую? У меня тоже совесть есть! И мне стыдно. Да и мать не велит жениться на тебе. В дом тебя привести не могу, я не хозяин. Я такой же батрак, как Иван. Всё на мне: и сенокос, и конь буланый, и коровы, и быки, и всё равно я не хозяин. Куда же мне с тобой?
- Назар, ты видел весной, когда прилетают скворцы, как они суетятся в скворечниках: выбрасывают старую солому, застилают гнездо свежими листьями. Скворец проверяет, нет ли щели, высоко ли стоит скворечник, не вытащат ли кошки птенцов? Только тогда на своей ветке скворец начинает насвистывать трели, зазывая самочку. А у нас с тобой получилось, что мы хуже скворцов!
- Какой скворец? О чём ты говоришь? Какая скворечница? Я - Назар Гусарков и не в скворечнице живу, в доме родителей. Для матери дом - святое место и нечего туда совать свой поросячий нос!
     Нюра с большим трудом, тяжело дыша от гневных и обидных слов Назара, поднялась над потухшим костром, порывисто сбросила с себя обувь, вязаный платок и, не оглядываясь, быстро вошла в воду и с размаху нырнула в глубину.
     В этот воскресный день казачки с детьми гуляли по берегу. Мальчишки с удочками сидели на мосту. Все увидели, как женщина нырнула в холодную воду, и долго её не было видно. Народ закричал:
  - Женщина тонет! Женщина тонет!
    Этот крик мгновенно разлетелся по всей станице. Народ бежал по мосту, и все кричали:
  - Женщина тонет!
    Крики, шум и волнение донеслись до хутора Базки. И там народ закричал:
  - Женщина тонет! Женщина в Дону!
     Спиридон, услышав эти крики, сердцем догадался - это Нюра! Прихрамывая, побежал к мосту. С моста было видно, как Нюра борется с течением реки, то исчезает в глубине, то снова появляется. Спиридон закричал:
  - Нюра, Нюра!
  Спиридон побежал к песчаной косе на повороте реки.  Нюра в последний раз исчезла в воде и почувствовала, как сильно бьётся под сердцем её ребенок. Сказала себе: «Господи, если я не хочу жить, зачем же мне лишать жизни младенца?!» В эту минуту она почувствовала песчаное дно реки, направилась к берегу и еле дыша, упала. В этот момент к ней подбежал Спиридон, протянул руки и пытался поднять полуживую, посиневшую Нюру. Открыв глаза, она застонала и закричала:
- Убей меня, Спиридон, убей! Убей меня, шалаву! Хотела утопиться, но не сумела!
- Любовь моя, ну разве могу я своими руками тебя убить?! Голубь мой подраненный, любовь моя! Ты моя жена! Мои руки могут тебя только ласкать, а сердце моё петь тебе серенады!
     Нюра снова почувствовала, что ребёнок просится на свет Божий. Громко, на весь донской простор, она крикнула:
- Спиридон, я буду рожать сейчас! Помоги мне!
- Нюра, давай поднимемся! Ложись на мою спину, пойдём на тёплый песок!
     Он нагнулся, взвалил её на спину и с большим трудом дотащил до кустов краснотала, положил на тёплый песок, снял с себя пиджак и рубашку, расстелил на песке и уложил Нюру. Раздался её крик:
  - Я рожаю, Спиридон. Уйди, уйди, мне стыдно!
    Но было уже поздно. Ловкими руками Спиридону пришлось помочь ребёнку, и он успокаивал Нюру:
  - Не волнуйся, не волнуйся. Всё хорошо.
    А через минуту радостно крикнул:
- Нюра, родился! Мальчик! Он уже протягивает мне руки! Это мой сын! Он мне первому протянул руки!
     Но Нюра не понимала, что с ней происходит. Она лежала почти без сознания. Подбежала мать. Медсестра из базковской больницы притащила носилки, и какой-то случайный казак подъезжал на лошади с бричкой. Мальчишки - рыбаки бегали по берегу песчаной косы и кричали:
  - Казак родился! Казак в Дону родился!
    И возчик закричал:
   - Вот это да! Донской казак родился в донской воде!
     Мать Нюры завернула младенца в пеленку. Измученную Нюру подняли. Уложили на бричку. Спиридон трясущимися руками взял у Вари ребёнка, а она, ухватившись за край брички, наклоняясь над дочкой, шла рядом до самой больницы. Спиридон шёл за бричкой с ребёнком в руках и шептал нежным голосом:
  - Ты мой, мой сынок! Ты будешь великим музыкантом! Я научу тебя играть на гармони, а потом, и баян с тобой купим!         
     В больнице Нюру занесли в палату и положили на кровать, а ребёнка унесли в детскую палату. Всех попросили выйти, но Спиридон задержался, чтобы сказать Нюре ещё и ещё раз, что он её любит и она его жена. Нюра, бледная и измученная, молчала, но, собравшись с силами, сказала:
  - Спиридон, добрый казак ты мой! Спасибо тебе за помощь! У тебя такие ловкие руки. Это они меня спасли, и я тебе дюже благодарна!
      Он поцеловал её русые косы, застывшие руки и пообещал:
  - Я скоро приду, принесу чай с молоком, чтобы у тебя в грудях больше молока было для сына.
   Пошёл, оглядываясь, счастливый, как будто заново родился. Мать Спиридона, стоявшая на больничном пороге, с волнением спросила:
- Ну, как сынок? 
   Он обнял мать и сказал:
- Матушка, у меня теперь сын. А у тебя внук!
               
    
     После пережитых страданий и радостных волнений, Спиридон привёл Нюру с ребёнком в свой достроенный дом. Татьяна Александровна, мать Спиридона, суетилась по дому, ходила в соседний хутор Белогорка за молоком для внука. Спиридон стирал пелёнки и ходил полоскать их в донской воде. А Нюра, поправившись от волнений и необычных родов, ходила во дворе в роли молодой хозяйки. Хорошо одетая, обутая, с уложенными косами на голове, хорошела от любви и внимания мужа и свекрови. Спиридон больше и больше любовался красотой Нюры, но не решался сказать ей о регистрации. А она, чувствуя желание Спиридона, отводила глаза. Она ещё вспоминала Назара.
     Однажды из станицы проведать внука пришла её мать. Нюра в разговоре с ней как бы невзначай спросила:
- Мама, а ты не встречала Назара в станице!
- Какого Назара?! Да если бы я его встретила, я бы его обошла за сто верст! Ишь ты, тебе опять подавай Назара! Бессовестная! На тебе креста нет! Ты меня с этим Назаром замучила! От стыда не могу выйти на улицу, бабы спрашивают: «Твоя Нюра полюбовница у гармониста?» Назара в станице нет, он ушёл от матери, а куда ушёл никто не знает. Сыночек твой уже ножками бегает по двору, а ты всё думаешь о Назаре. Я сейчас уйду домой и больше не приду к тебе. Живи, как хочешь!
     В эту минуту зашёл Спиридон и увидел заплаканных женщин. Нюра кинулась к нему, обняла:
- Когда мы пойдём регистрироваться?
- Милая моя! Я давно уже готов пойти. Давай оденемся и пойдём!
     Нарядно одевшись, взяв на руки сына Мишу, молодые пошли в Сельский Совет регистрироваться. Свидетелями пригласили первого попавшего по дороге казака и свою соседку. В Сельском Совете молодая женщина их быстро зарегистрировала. Когда молодожёны вышли, во дворе их встретила большая толпа односельчан, которая бурно выражала радость и восторг от случившегося события:
- Ого, Михеич, какую жену себе поймал в Дону! Да ещё с пацаном! Завтра и я пойду нырять, может, тоже, поймаю!
- Михеич, надо отметить, выпить надо!
     Через толпу людей Нюра шла серьёзная, совсем не похожая на ту босоногую девчонку, какой не так давно бегала на свидания под старую яблоню.
     На пороге родного дома две матери встретили молодых с иконой Божьей матери, осыпали их зёрнами пшеницы, мелкими монетами и живыми цветами. Во дворе гости подошли к накрытому столу и стали пить вино за молодых, выкрикивая: «Горько, горько!» Угощались мочёными яблоками и солёными огурцами. Гости захмелев, запели:
                Шумел камыш, деревья гнулись,
                А ночка тёмная была
                Одна возлюбленная пара,
                Всю ночь гуляла до утра.

                А поутру они проснулись,
                Кругом помятая трава,
                Ах, не одна трава помята,
                Помята девичья краса.

                Пойду домой, а дома спросят:
                «Где ты гуляла, где была?»
                А я в ответ скажу: -«Гуляла,
                Домой тропинку не нашла».

                А если мама не поверит,
                То приходи опять сюда».
                А я пришла, его уж нету,
                Его не будет никогда.
 
                Ах, вот кого я полюбила,
                Кому я сердце отдала,
                Шумел камыш, деревья гнулись,
                А ночка тёмная была.
               
     Казачки задишканили  и зашумела свадьба на все Базки.
     На закате дня во двор вбежала Пелагея. Нюра кинулась к ней, подруги крепко обнялись и долго стояли обнявшись. Пелагея тихо шептала:
  - И нас Господь не оставил! И нам с тобой дал счастье!

               
    ГЛАВА 8
             

      Обживается станица после революции и Гражданской войны. Поднялись хорошие дома, богатые постройки крепких зажиточных казаков, ярмарки гудели разнообразием продажи гусей, молодых бычков, тёлок, овец и лошадей. По Дону шли первые пароходы с баржами, загруженными до отказа добротным зерном пшеницы, везли в города и угоняли скот для передового рабочего класса. Но среди народа, как ржавчина, стали появляться слухи, что вроде опять приближается какая-то новая революция.
    Светилась на заре пролетавшая над землёй комета. Все удивлялись этому, а старые люди говорили: «Ой, это же не к добру, бабы! Это же к какой-то беде всё!»
     И действительно, в 1928 году вдруг в станицу прибыл кавалерийский полк пограничных войск. Солдаты были упитанные, в зелёных пограничных шапках и кони их особой породы, выкармливались зерном, отборным степным сеном, сахаром, яйцами. Казаки затихли.
    «К чему бы это всё?» - спрашивали друг у друга. А как не скрывай от народа тайны, государственные высокие решения, народ узнавал - войска прибыли, чтобы в случае бунта казаков, было, кому их охладить.
    И началось раскулачивание казаков. Под предлогом, что казак якобы враг народа, сажали в тюрьму. По указанию свыше, местные начальники старались угодить, и без разбора виновных и не виновных раскулачивали.
     В один прекрасный день, рано утром, во двор к Константину Чеботарёву вошли двое вооружённых солдат с командиром, вызвали Костю и предъявили документ, что для защиты наших границ изымать у местного населения лошадей, сбрую, скот.
- У Вас есть лошадь?
- Лошадь есть, - честно ответил Константин.
- Так вот, необходимо её сдать для защиты наших государственных границ. Константин Захарович Чеботарёв, Вы в каких войсках служили?
- В кавалерийских.
- Вот Вы прекрасно знаете, что кони - это наша защита от буржуев и капиталистов. Выводите коня!
     Костя стоял бледный. Не мог вымолвить ни единого слова от волнения, но, осмелившись, сказал:
- Не дам коня! Я служил в кавалерии, но без коня. Пусть они послужат также, эти пограничники. Коня не дам!
- Тогда придётся Вас отвести в надлежащие органы власти.
     Пелагея тихо-тихо попросила Костю:
- Костя, отдай коня! Проживём без Орлика, проживём. А я без тебя не смогу жить. Я тебя люблю Костя!
      Костя вывел из конюшни коня, поцеловал его меж бровей и отдал уздцы командиру. Орлик был уже обучен Костей держать седока под седлом. Понимал все слова: и ласковые, и строгие. Умел скакать галопом и был так красив, что каждый казак заглядывался на него. Солдаты увели коня, а Костя зашёл в свой рабочий амбар, где строгал, пилил, обтёсывал топором деревянные брусья, упал ничком на железную кроватёнку и застонал, страдая и мучаясь от разлуки с любимым конём. Как будто крылья подрезали Косте. Более суток лежал неподвижно и не поднимал головы, не реагировал на просьбы Паши и её родителей. Костя страдал тяжело.
     На другой день у тестя и тёщи увели со двора корову. И так в каждом дворе. У обычных казаков-тружеников изымались и скотина, и лошади, и даже птица для содержания внутренних войск нашей молодой страны.
    На другой стороне Дона, в хуторах Базки, Калининский, Белогорка, Громки, Ольшанский, станицы Еланская – вершились такие же события, страшней событий революции.
               
  ГЛАВА 8

   
     Спиридон с Нюрой живут уже с десяток лет. Сын Миша, копия Назара, как люди говорят, чем-то смахивает и на своего деда, Михаила Гусаркова.  Растёт Миша, любит отца Спиридона и любит свою красивую, раздобревшую от счастья и от любви мужа, мать. Она, как пава, ходит по двору. Украшает её голову высокий узел волос да благородная осанка. Жалеет Спиридона, как заботливая   казачка. Вместе с маманей, Варварой Кузьминичной, терпеливо лечит ему больную ногу разными травами, всякими примочками, массажами. В ответ на заботу, Спиридон, то ли нарочно, то ли вправду говорит:
  - Ой, мне легче стало с ногой, она почти не болит. Она почти здоровенькая стала. Это ты Нюра, мой ангел, моя милая жёнушка помогаешь мне!
     А народ в станице шумит всё больше и больше, волнуется, всё страшнее и страшнее придумывает:
  - Вот, говорят, будем жить коллективно, все в одной хате и будем спать под одним одеялом, а бабы будут общие, и дети будут общие!
     Кто верил, кто смеялся, а, в общем – то, покоя не было. Из станиц и хуторов уезжал народ, многие дома опустели. Молодёжь бросала отчие дома, земли. В хуторах не играли свадеб, не слышно было песен, и не дишканили казачки. А кто же будет петь, если молодые уходили в города, устраивались работать на фабриках, заводах, а многие поступали учиться в школы рабочей молодёжи. Оставшиеся молодые казаки прятались, ночью уходили в лес. Но тюрьмы заполнялись и заполнялись. От голода, недостатка хлеба люди слабели, и заболевали, как в революцию, тяжёлыми болезнями.
               
    
   
  ГЛАВА 10


   Назар Гусарков жил в хуторе Черновка, в доме своей бабушки. Старенькая бабушка так радовалась, что внук хорошо обрабатывает её огород, сажает картошку, тыкву и самый лучший лук - даниловский. В станице Назар иногда появляется только на ярмарках.
      Однажды, в осенний ярмарочный день, Назар привёз на быках в огромной арбе тыквы, картошку, арбузы и даниловский лук. Около церкви, в центре площади, распряг быков, поднял оглоблю над арбой и, чтобы привлечь покупателей, повесил сниску даниловского лука. Каждая луковица, величиной с большой кулак, была цвета спелой вишни. Шелуха её светилась на солнце. Это была такая красивая сниска лука, что продать его удалось очень быстро.
     На ярмарке Нюра и Спиридон купили всё, что было нужно и собирались покидать её. Случайно Миша увидел красивую сниску лука, подбежал к арбе:
- Дядя, а что это у Вас?
- Лук даниловский.
- Мама, купи, купи этого лука!
     Подошла Нюра и тоже залюбовалась луком, но случайно её взгляд остановился на казаке, хозяине товара. И она узнала в нём своего Назара и воскликнула:
- Назар, это ты…!
- Да, Нюра - это я.
- А где же ты живёшь?
- В хуторе Черновка, в бабушкиной хате.
- Ну и как ты, наверное, на царице женился?
- Да нет, Нюра, если бы ты согласилась быть царицей!
- А я уже была, мне не понравилось. Дважды в одну реку не входят.
     Назар снял сниску лука и подал своему сыну, но Нюра попросила:
- Не надо, Назар, одну луковицу отдели и хватит.
- А на меня-то как похож, Господи! – промолвил Назар, отдавая луковицу.
     Нетерпеливо их позвал Спиридон. Они догнали его, вместе спустились с горы и через мост родными тропинками пошли домой. По пути Спиридон спросил:
- Что это вы купили такое красивое, Нюра? Кто этот человек?
- Это Назар, – просто ответила она.
     Больше никаких вопросов он не задавал. Нюра ухватила мужа за руку и так крепко её сжимала, что Спиридону стало невмоготу жарко:
- Ну, хватит Нюра, я и так знаю, что ты давно меня любишь.
- А как ты узнал?
- На то я и муж твой, чтобы всё знать.


               
     Назар долго вспоминал, в каком же это было году, когда он молодым красавцем пробирался меж кустов под старую яблоню и целовал-миловал босоногую девчонку Нюру?
    Назар в хуторе Черновка похоронил бабушку, поспешно продал её кусок земли и хату, и вернулся в станицу. Его мать доживала свою жизнь одинокой, горемычной старухой, тяжело страдала, что не живет с ней её единственный сын. Батрак Иван ушёл неизвестно куда.  Её муж, Михаил Гусарков, погиб от рук бандитов. Всю скотину она постепенно продала, давно продала коня буланого и была счастлива, когда вернулся Назар, чтобы жить с ней в родном доме. Но недолго Марфа радовалась своему счастью….
     Живёт Назар в родном доме один, без родных, жены и детей.
     Станичники не раз видели, как этот поседевший, пожилой казак, на закате солнца и поздними вечерами приходит на высокий берег Дона и всматривается на ту сторону, в огни хутора Базки, ищет   глазами огонёк маленького дома: в нём жили, дышали и были счастливы его два самых родных человека на земле.
     Многие станичники не раз видели, как он вытирал слёзы и, согнувшись, с поникшей головой возвращался в пустой дом.
               
         
   
     Однажды ранним вечером, проводив Спиридона с его гармонью на очередную свадьбу, Нюра вышла во двор закрыть курятник. Поднимаясь на крыльцо, услышала знакомый голос:
  - Нюра, Нюра! Не бойся, подойди к калитке!
    Нюра подошла и увидела - за забором стоял Назар. Он был одет в зимнюю поношенную шапку и брезентовый рыбацкий плащ. Назар протянул Нюре свёрток.
- Возьми Нюра! Это на память Мише от деда Михаила Гусаркова.  Кольцо. От бабушки Марфы - золотой крестик. От меня моему единственному сыну - золотую серьгу. Пригодится….
      Нюра взяла сверток и удивлённо спросила:
- А ты куда, рыбалить?
- Нет Нюра, я в другую сторону…, твой Спиридон - добрый казак! Господь вас храни! Не поминайте лихом….
     Назар повернулся, и, сутулясь, быстро пошёл к берегу. Поднял весло, сел в старую, грязную лодку и погнал её вниз по течению Дона.
     Взволнованная Нюра долго сидела на ступеньках дома. Прислушивалась, не идёт ли Спиридон. Дождалась. Спиридон сел рядом и спросил:
  - Нюра, ты чего же это не спишь?
    Она положила свою голову на его плечо и сказала:
  - Какой ты тёплый, Спиридон, уютный! Мне так хорошо с тобой, тепло как на русской печи.      
     Ей хотелось в эту минуту рассказать о Назаре, но она не успела: в тишине чёрной летней ночи ударил церковный колокол, оповещая о пожаре. Тяжёлый колокольный звон разливался над озерами, реками и лесами, уходя в далёкую степь. Испуганные Спиридон и Нюра увидели, как над станицей поднимался огромный столб дыма и огня. Люди бежали на звон колоколов, и кто-то крикнул:
  - Горит дом Гусарковых.
    Дом не тушили, так как окна были заколочены, и на двери висел тяжёлый замок. Вокруг догорающего дома было безлюдно и страшно. К утру дом догорел до последнего бревна. В станице люди шептали:
   - Это сам Назар, наверно поджёг. Да где он? Где? Его в станице нет. А вдруг он там? Господи, помилуй…
  - Да видали его, в каком-то хуторе, видали... А, может, и не его…

     В конце тридцатого года двадцатого века в стране началась всеобщая коллективизация. Но это уже совсем другая история.
               

                г. Москва
                Сентябрь 2007 г. – апрель 2008 г.
                Каменская (Воротникова) Е.Р.
                из Станицы Вёшенская Ростовской обл.

Рассказ «На той стороне» посвящается моей
   милой дочери – Каменской Ирине Борисовне,
                ко дню ее юбилея. Храни тебя Господь!

                Мама.