Кузькина мать. Воротникова Е. Р. По мужу - Каменск

              В О С П О М И Н А Н И Я  О  В О Й Н Е      


    Почти целый век я живу на этой Земле, мой читатель, а войну помню так ясно, будто бы и не было этих 66-ти лет со Дня Победы.
     Буйно цвела сирень, как и я сама. Мои розовые щёки ждали поцелуев, я хотела любить и быть любимой. Но за годы военных лишений мы огрубели, очерствели, мы забыли, что такое НЕЖНОСТЬ….
     Болит сердце от тяжёлых воспоминаний, но я хочу стереть границы времени и рассказать о том, каким я видела МИР тогда, рассказать о любви – красивой, естественной и всепобеждающей.

                Господи, обращаюсь к тебе с Верой,   
                Надеждой и Любовью! Не за себя прошу!
                За любимого внука своего! За свою 
                Кровиночку! Награди внука моего, раба
                Божьего Романа, божественной силой,
                Награди его желанием создать семью!
                Пошли ему, Господи, Подругу жизни!
                Пошли ему, Господи, Л Ю Б О В Ь
                Семейную! Благослови его, Господи,
                Прийти к самому главному порядку в
                Жизни – полюбить Женщину, чтоб она
                Была с ним до конца дней его! Дай Бог
                Ему здоровья и силы для такого
                Решения! Он заслуживает твоей
                Помощи, Господи!
А мне, Господи, дай силы и ещё немного времени, чтобы в здравии и ясном рассудке, написать задуманный рассказ.
               КУЗЬКИНА  МАТЬ

  Глава Первая. Первая ночь в Потаповке.


   От берегов Тихого Дона наш Первый Донской танковый корпус вместе с войсками I-го Белорусского фронта упорно двигался – ни шагу назад – в направлении к границам Германии, к Берлину. В марте месяце мы вступили на территорию освобождённой Белоруссии и нашу Прокуратуру, наши кадры Прокуратуры   разместили в посёлке Потаповка.
    Меня, Елизавету из Вёшенской, и Светлану из Питера направили на постой к… Кузькиной матери – женщине-колхознице, у которой был сын Кузьма.  Увидев удивлённое замешательство в наших глазах, поспешили уточнить:
   - К Аграфене Потаповне. На селе давно забыли её имя. Кузькина мать, да Кузькина мать. Её хату узнаете сразу!
   Бедные покосившиеся домишки грустно смотрели на нас своими маленькими грязными оконцами из-под соломенных и камышовых крыш. Было непонятно, как можно уместиться в них большой семье – такие они были крохотные. Вдруг мы остановились, и завороженно  уставились на белую хатку. Будто только что побеленная, она сверкнула на нас чистенькими стёклышками, первые цветочки в палисаднике приветливо закивали головками, выметенная дорожка так и манила ступить на неё! Тут же распахнулась дверь, и вышла хозяйка – немолодая, но такая статная и красивая, что невозможно было не залюбоваться ею. Русые волосы тугим узлом уложены на затылке, добрые искристые голубые глаза, в белой одежде из льна с вышитыми красными нитками рукавами. От неё веяло чистотой, уютом и любовью.
   Мы восторженно переглянулись: - «Вот тебе и Кузькина мать!»
    Грязные, голодные, уставшие, насмотревшиеся на смерть и кровь, по нескольку суток не снимавшие сапоги, отмахавшие много вёрст, где пешком, где в кузовах попутных машин, мы мечтали об одном – поспать в тепле, чистоте и тишине. Не успели наши головы коснуться подушек – тут же уснули.
    Но народ всё прибывал в хатёнку Потаповны: водители машин, повара, работники медицины, охранники лошадей и машин. Заходили кто по одному, кто и парами. И когда наступила ночь, в комнате негде было ступить. Но по-прежнему светила на столе лампа – необычная, милый читатель, сделанная умелыми руками из снаряда, из полевого металлического снаряда. Фитиль дымился, но свет немножко горел.
    Вдруг в дверь постучали. К Потаповне пришла подруга-партизанка Ксения из леса погреться на её русской печке. И только теперь затушили свет и в комнате наступила кромешная тёмная ночь. Прости меня, читатель, но не всё смолкло даже в темноте: кто-то шептал, какие-то молодые шушукались потихоньку, в другом углу целовались крепко, а кто постарше – сопели уже, выполняя свои обязанности мужика. Вот она, безобразная и тяжёлая сторона жизни на войне! Быть может, в нынешнее время кто-то осудит эти живые молодые силы армии, а они хотели ЖИТЬ, ЛЮБИТЬ, ЖДАЛИ СЧАСТЬЯ !!! Где уж тут думать о смерти? Хочется целоваться! Будем ли мы нынче осуждать их?! Будем называть их поступки бесстыдными?  А кто ответит на вопрос: кто развязал эту долгую и тяжёлую войну между русскими и немцами? Кто и за что положил миллионы молодых жизней в Землю? ГОСПОДИ! Найди в и н о в н о г о, накажи его! Но этого не происходит, а война тяжёлая, долгая продолжается.

  Только на рассвете был услышан храп: люди уснули. И на рассвете же в посёлке поднялся какой-то непонятный шум: люди бежали, многие тревожно кричали, группами шли старые и молодые женщины и плакали. Что же случилось? А оказалось следующее…
   Молодой красивый офицер-белорус получил отпуск из действующей танковой части армии и спешил проведать свою семью: старую мать и молодую жену. Навстречу ему по дороге посёлка шёл друг юности и удивлённо спросил его: -«Ты куда идёшь?» В ответ: -«Да вот приехал проведать жену и мать». «Ну, иди, иди… проведай». И как гром небесный над головой его рявкнул: -«Твоя жена тебе изменила и родила дочь».
    Офицер Белоконь, озлобленный фронтовыми боями, не один раз видевший убитого врага, возомнил, что всё ему можно, привычно полез в карман за пистолетом, уверенно шагнул в свой дом. Через несколько минут в родном доме послышались выстрелы. Офицер из бывалого пистолета на глазах у матери застрелил свою любовь – свою молодую жену … и вышел. Отчего же в душе молодого офицера закипела такая злость? Видимо, он не первый раз на передовой убивает своего врага – немца. Для него это уже так просто: вошло в привычку убивать человека. И почему бы ему и здесь не повоевать со старухой и молодой женой?
    Он ходил озлобленный мимо забора своего дома, хватался то за голову, то падал на колени, распахнутая шинель и голая грудь отпугивала людей и к нему никто не подходил. Какие же силы ожесточили этого человека? ВОЙНА, это никем неоправданная Великая Отечественная война!

                ******************
   
    Утром мы не сразу вспомнили – где мы. На низеньком подоконнике два горшочка – переплелись красные цветы герани с белыми, как будто целуются и обнимаются. Чистые портянки, запах лампадного масла и тихая молитва… Может, это … рай?

   - Пресвятая Дева Троеручица. Не о себе прошу, о своём дитятке, о своей кровиночке. Сохрани мне его живым и невредимым. Несмышлёный…, Пресвятая Дева Заступница… - доносился внятный шёпот.

   - Доброе утро, девочки! Как здоровье?
    - Спасибо.

    Отдохнувшие, расслабленные, успокоенные, мы с благоговением задержались перед Красным углом. Прямо под невысоким потолком на полочке стояли три иконы – Спас Вседержитель, по бокам – Богородица с Младенцем и Николай Чудотворец.


   Глава Вторая. Вторая ночь в Потаповке.


    Уходили мы со Светланой в прокуратуру рано, когда Кузьма ещё спал, а приходили – Кузьма гулял. Так мы его толком и не видели. Но видели, как дружно жила эта семья. Недалеко жил брат Аграфены Потаповны – Потап Потапович. В этом селе все были Потаповы.

   Просыпались всегда, когда Аграфена молилась перед иконами.
    - Видно, за детей молится. Сколько их у неё? Где они?

   Однажды вечером мы разволновались на своей работе и долго не могли заснуть, не спала и Аграфена Потаповна. Ждала сына с прогулки. Каждая ночь, каждый день могут принести беду. С 6-ти вечера до утра в деревне комендантский час. Аграфена волновалась. Нельзя ходить по улицам, а мальчишки и есть мальчишки! Им любопытно поглазеть на пушки, на военную технику, на солдат, танки, «Катюши». Много непригодной техники скопилось после войны. Особенно жалкое зрелище вызывали подбитые танки, раскрашенные под акул, с зубами крокодила или тигров. Вот мальчишки и гуляли ночами.

      - Конечно, перезимуем, - вдруг начала разговор Аграфена, заваривая для нас чай из мяты, -Да сын просит мяса и молока. Всего этого нет давно. Немец всех кур забрал, всех коров порезал и очень жалко лошадей.

    Пришёл сын Кузьма к ужину. Ужин прошёл в мирных разговорах, и когда Кузьма ушёл гулять, мы у Агрофены Потаповны несмело спросили:
   - А где Ваш хозяин? Наверное, партизанит?

     Нам со Светланой давно было интересно – где отец Кузьмы? У такой красивой и хозяйственной женщины не могло не быть мужа. Мы осторожно начали интересоваться. Было поздно, но так как все трое не могли уснуть, пока Кузьма не придёт, Аграфена Потаповна решилась. Она, наверное, подумала: -«Пусть послушают девчата, может и мне полегче станет».

    Затаив дыхание, мы приготовились слушать Аграфену Потаповну. Она как-то вся преобразилась, щёки зарумянились, глаза сощурились, будто вся она не здесь, с нами, а только ей одной известном месте. И полился рассказ.


   Рассказ Аграфены Потаповны:


   Ой, девчатки, голубушки вы мои, я с 14-го года вдова, с Гражданской войны. Совсем девчонкой вышла замуж и только один месяц была замужем. Давно вдова.
    - Откуда же у Вас Кузьма? – спросила более смелая Светлана.
   Агрофена Потаповна, зардевшись румянцем, начала откровенный разговор.
   - Я, девчата, конечно, стесняюсь вам всё рассказывать, но ЖИЗНЬ – это великая сила ходить по Земле, научиться всему доброму и полезному, а если удастся, то и крепко кого-то полюбить. Я вам всё это рассказываю… Вам это может пригодиться в жизни. Такая оказия. Я же, девушки, в колхозе звеньевая. В моём звене 15 женщин, и все, считай, незамужние. Были мужья, да только одни партизанили, другие за пять лет на войне погибли, а есть такие, что сбежали на край Земли, неизвестно куда. Больше всего бежали на Дальний Восток, на Сахалин, рыбу ловить. А мы тут в колхозе невозможно тяжёлой жизнью живём. Самое главное – обрабатывать Землю некому и нечем, но как-то справляемся.  У меня брат – Потап Потапыч, подбадривает меня, обучает сельскому труду: когда сеять лён, да когда убирать, да как его молотить, от семян отделять, кудряша да долгунца, да ещё замачивать в арыках. Это очень тяжёлые снопы. Вымокнут в арыке – так не поднять. Ни обработать, ни растолочь ничем. Видите, какие у меня руки? О-о-о, эти руки много-много сил отдают для выполнения государственного плана! Но зато как зацветёт лён, всё пахнет кругом, бабочки летают, жучки всякие лезут за мёдом на цветочек и, кажется, ты такая счастливая идёшь по Земле, по такой красоте! Вот в такую пору, в 1925 году, прислали в наш колхоз нового Председателя, да такого славного мужика, да такого статного и аккуратного в общении с людьми, что я боялась даже на него взглянуть лишний раз. Да видно судьба подкарауливает нас, ищет нашу слабинку, когда мы от красоты размякаем, размякаем, разнеживаемся и забываем, кто мы такие есть.
   Однажды я, как звеньевая, проверяла своих девчат на качество прополки льна. Находилась так, что хотелось упасть на эти голубые цветы и долго не вставать. Иду я, ищу такое удобное местечко, особенно долгунец: он высокий, можно спрятаться, никто и не заметит, что ты спишь. Иду, значит, это я и натолкнулась на красавца нашего, на Председателя. Он, видимо, тоже находился и упал отдохнуть. Остановилась, как вкопанная.
   - Здравствуйте, Председатель. На Земле не простудитесь ли? – спрашиваю.
    - Да нет, - ответил он, - Дело привычное. Садитесь рядом.
    Я, как всё равно заколдованная, так и плюхнулась. Такая я была молодая и быстрая – ничего не боялась. Говорили об урожае, определили, что будет неплохой, и вдруг он спросил:
   - А что это у Вас во фляжке сбоку прикреплено?
   - Да это квас, - ответила я. Открыла и дала ему попить.
    - Ну и хорош у Вас квас!
    - Да, я умею квас делать. Умею и пироги печь. Была бы мука. Всё умею сготовить, да кормить некого.
    - Вы совсем одиноки разве?
    - Да. Муж на войне погиб.

    … Влас Михайлович всё больше и больше присматривался к Агрофене, к её русым волосам, широко распахнутым голубым глазам. В ней дышала сила природы и небывалая красота, женская красота розового лица. Чувствовал, что надо ему от этой женщины немедленно уйти.  «Что-то я разнежился», - думал Председатель и стал постепенно подниматься. Встал, да и говорит:
   - Розовая моя, давай я помогу тебе подняться.
     Руки председателя обняли с мужской смелостью плечи женщины, и он рывком, крепко стал целовать её. Она ответила ему, и они поняли: так просто расстаться им не удастся, им нельзя. Прости нас, Господи, но, видимо, виновата и природа, и нежное солнце, которое светило на них. А главное – кругом был такой аромат цветов.

   - Это она, природа, – продолжила Аграфена, - виновата во всех грехах человеческих, во всех делах неопытного земляка. Вот так, девчата, и сам не знаешь, где упадёшь и где счастье найдёшь. Мы, два молодых существа, на родной Земле, среди голубых цветов, почувствовали, что расстаться просто так нам не получится. Этот день, этот час я запомнила на всю свою одинокую жизнь. Но ходила среди односельчан смело и гордо, не гнулась, не показывала своего страдания – жить без любимого. Мне хотелось, чтобы никто: ни его жена, ни дети, ни звери, ни муравьи, ни птахи, ни красивые цветы голубого льна, не узнали об этой любви. Я не страдала, я была счастлива любить этого человека. Я стала ещё красивее, ещё сильнее! Ведь у меня есть счастье: растёт его сын!
    Матерям – одиночкам Председатель помогал. Всегда привозил машину дров. А я знала, что меня помнит, и старается скрыть свои чувства.
    Ой, девочки мои, в тяжёлое время вы подросли невестами. Вот и вас судьба не балует. Женихи воюют, погибают, как и в Гражданскую. На кого они нас бросают, жён своих, невест? И как жить нам дальше? Вот опять остаюсь одинокой. Кузьму-то своего милого, единственного, рождённого от любимого человека, в нужде, в душевных страданиях, надо отправлять на защиту нашей Земли. Как будто вчера я целовала своего любимого, а прошло 18 лет и теперь расстаюсь. Подойти бы мне к нему, упасть на его грудь, да сказать: - «Как мне тяжело, любимый!»

    Мы со Светланой пошептались, и чтобы успокоить её, сказали:
   - Не переживайте. Всё будет хорошо. И сын с войны вернётся. Давайте мы Вам споём песню о таких женщинах, как Вы, которые могут любить так, как Вы.

 Что так сердце, что так сердце растревожено,
Словно ветром тронуло струну,
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою еще одну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою еще одну.

По дорожкам, где не раз ходили оба мы,
Я брожу, мечтая и любя,
Даже солнце светит по-особому
С той минуты, как увидел я тебя.
Даже солнце светит по-особому
С той минуты, как увидел я тебя.

Все преграды я могу пройти без робости,
В спор вступлю с невзгодою любой,
Укажи мне только лишь на глобусе
Место скорого свидания с тобой.
Укажи мне только лишь на глобусе
Место скорого свидания с тобой.

Через горы я пройду дорогой смелою,
Поднимусь на крыльях в синеву,
И отныне все, что я ни сделаю
Светлым именем твоим я назову.

Посажу я на земле сады весенние,
Зашумят они по всей стране,
А когда придет пора цветения,
Пусть они тебе расскажут обо мне.
А когда придет пора цветения,
Пусть они тебе расскажут обо мне.


Глава третья. Прощание.

 На рассвете мы со Светланой были разбужены яркими лучами восходящего солнца. За окном посёлок молчал. Молчал и лес. Была такая тишина… Апрель. Присмотрелись через окно и увидели, как ярко зазеленели ветки деревьев, молодые листья блестели от солнца, но звуков в посёлке не было слышно. Мы, как настоящие солдаты, вспомнили вдруг: наша обязанность скорей встать и идти туда, где разместились на долгие дни наша Прокуратура. Засуетились, забегали по тесной хатёнке, тревожась, что мы опоздаем. На прощанье мы нашей хозяйке много не говорили хороших слов. Увидели её озабоченность как матери, провожающей сына на войну. В комнатушке, где отдыхал её сын, горела уже зажжённая лампада перед иконой Божьей Матери Троеручицы. Совсем не похожая на молодую, Аграфена Потаповна стояла на коленях перед иконой и шептала: - «Господи, помоги! Господи, сохрани Господи, дай силы моему сыну и мне пережить это тяжёлое время войны!»

   Нам показалось, что икона Божья Мать Троиручица взглядом своих спокойных глаз как будто обещала Аграфене, обнадёживала её, что чадо её не пропадёт и будет он всегда жив-здоров в эти тяжёлые дни войны, но она всё просила и просила у неё этой божественной силы и кланялась, не разгибая спины. Мы не стали приостанавливать этот душевный разговор Аграфены с богом, тихо открыли дверь и шепнули: - «Всего Вам доброго, Аграфена», и ушли.

    Но день только начинался. Весь посёлок знал, что нынче провожает Аграфена своего сына Кузьму в действующую Армию. Место для проводов выбрали около озера посёлка. Там уже сидели на брёвнах люди: кто курил, кто рыбу ловил, а мальчишки-подростки играли в «чижика». Больше всего пришло на проводы стариков и старух.
   В доме мать обратилась к Кузьме.
   - Сынок, вот тебе на службу крепкая одёжка. Одевай сапоги, да не забудь обмотать ноги портянками. Крепкую рубашку тебе сшила из нашего красивого льняного полотна и государственные брюки, прочные, крепкие. Хватит тебе всего надолго. Красиво сшитую шапку подарил тебе дядя Потап.
    Не случайно в хату вошёл и сам Потап Потапыч.
   - Эй, служивый, ты что так долго собираешься в дорогу? Одевайся побыстрее. Не забудь документы, что ты житель посёлка Потаповка государства Белоруссии, то есть, сынок, не забудь свой паспорт, а то и дневник захвати своей школы. Это тоже документ, говорит о твоём образовании.
   - Ой, дядя Потап, но дневник-то зачем? Он и дома мне надоел.
   Не успел ответить ему Потап Потапыч на такие слова, как открылась дверь и вошли двое понятых от Сельского Совета. Сняли шапки по привычке и громко сказали:
    - Здорово ночевали, Потапычи! Уважаемая Аграфена Потаповна, мы к Вам по великому и очень важному государственному делу. Мы принесли и нам доверили вручить от Сельского Совета нашего посёлка направление Кузьме Потапычу Потапову немедленно явиться в действующую армию к начальству I-го Белорусского фронта.

   Аграфена вместе с Кузьмой взяли в руки этот документ, прочитали внимательно, отнеслись к нему очень серьёзно, положили в паспорт и спрятали в сумку. Тут Потап Потапыч строго сказал:
    - Ну, «господа», присядем на дорожку. И…с Богом.

   Из глаз Кузьмы хлынули слёзы. Тяжело ему было прощаться с посёлком, с людьми, с родной матерью, с Потапычем. Вытирая слёзы, он пошёл один к озеру. За ним шли мать и Потапыч.

    Молча стояли старушки около озера… Отводили глаза, чтобы громко не сказать, чей сын идёт на войну. Знали давно: шёл на войну родной, но незаконный сын Председателя колхоза. Среди старух стояла и жена Председателя. Появился и сам Председатель. Остановился поодаль от всех провожающих и всё искал взглядом своего сына среди людей. И вдруг почувствовал взгляд сына. Глаза Председателя затуманились слезами, он как бы поднял руку и громко крикнул:
   - Сынок, доброй тебе дороги!

   Услышав голос Председателя, старухи зарыдали, заплакали, понимая такое состояние отца. Кузьма много лет ждал этого голоса. Подбежал к отцу, уткнулся носом в его плечо, заплакал и прошептал:
   - Я давно знаю, что ты мой отец. Но почему ты меня не любишь?!!!
   Жена Председателя, стоявшая почти рядом с мужем, удивлённо смотрела на плачущих старух и молодых женщин, пристально разглядывала картину прощания этих двух мужчин. А Кузьма говорил всё громче и громче.
  - Твои дочери носят твою фамилию, а я Потапов! Почему? Значит ты не любишь меня?
   Отец не растерялся, прижал сына к себе и твёрдо сказал:
    - Сынок, ты мой самый любимый из всех моих детей. Но у меня есть обязательства перед колхозом, перед женой, с которой я прожил 30 лет, перед дочерями. Сынок, ты взрослый. Потерпи. Обещаю тебе, война наша отечественная идёт к концу. И моя мечта сбудется, я давно хочу жить вместе с твоей мамой и с тобой. И это сбудется.
   Люди окружали их, всё ближе подходили к Председателю, слушали его. Подошёл и Потапыч. Дружески пожал руку Председателю и, волнуясь, сказал:
   - Спасибо тебе за добрые слова к сыну. Давно мы ждали этих слов. Но, видимо, не время ещё о любви думать. Воевать надо. Пошли, Кузьма. Пора тебе.
 
 Медленно отошёл Кузьма от отца. Вытер слёзы рукавом рубашки, сшитой матерью из местного льна, подошёл к Аграфене, поклонился ей до пояса, и запел.

            Как родная меня мать провожала,
            Тут и вся моя родня набежала…

Народ подхватил песню, и она расширилась во всей своей красоте, согрела души уходящих по домам колхозников. Многие стали останавливаться, вытирая слёзы. Давно не было такой счастливой минуты в посёлке.

   До окончания войны оставался ровно месяц.

   Прошло 70 лет. Я часто вспоминаю эту добрую белорусскую женщину, её любовь к сыну, к Председателю, к брату. Как сложилась их жизнь, не знаю, но всем сердцем хочется верить, что Кузьма вернулся с войны живым и здоровым, что Аграфена счастливо живёт одной семьёй с Председателем, и что в посёлке Потаповке бегают светлоглазые розовощёкие мальчики и девочки, и когда у них спрашивают, чьи вы будете, они с гордостью отвечают:
   - Мы внуки Кузькиной матери.

   
   Елизавета Руфовна Воротникова- Каменская.
Декабрь 2010 – июнь 2011г. Москва.