Запись сто тридцатая. Марсианин

 12.10.07 Уже несколько месяцев Татьяна Александровна Попова и Галина Ивановна Климовская с Ольгой Геннадьевной переговаривались о какой-то книге, вышедшей неизвестно где, но в которой описана студенческая среда Томска начала пятидесятых годов. Мол, надо о ней поговорить. Я не вдавалось, потому что была какая-то невнятица – где книгу можно прочитать.
И вот назначили «Автограф» на эту тему – поговорить об этой книге. Попова бралась «доставить» персонажей книги, понятно, кто ещё есть в Томске и вообще – живой. Г.И. Климовская тоже кого-то хотела пригласить; она, вроде, тоже в эти годы училась и что-то об этом знала.
Накануне звонит Г.И.: «Не могу придти… на кафедре юбилей старейшего работника… должна участвовать». Ольга Геннадьевна не смогла предупредить Попову насчет смены темы, и та привела человек семь, заинтересованных в обсуждении этой книги.

Все дамы почтенного возраста и интеллигентного вида – оказалось, филологи, учителя и т.д. образца выпуска 56-го года.
На столе появилась эта книга – автор Юрий Щеглов:  «Еврейский камень или собачья жизнь Эренбурга». Издана в 2004-ом году двумя издательствами – одно московское, другое – израильское. Толстенный том – 740 страниц. Без комментариев и вступлений.

И начался рассказ Ольги Сергеевны, учительницы одной из Томских школ – седой, красивой женщины с хорошо поставленной дикцией.

Юрий Щеглов (настоящая фамилия – Варшавер) в 19 лет приехал в Томск и поступил в ТГУ на филологический (кажется - не всё «усекла» из рассказов гостей) факультет. Проучился всего год, потом уехал в Москву. Там, кажется, закончил МГУ, стал писателем, у него есть несколько книг. Но известен хорошо в Томске не был. Умер несколько лет назад, похоронен в Москве.
Первая жена – Ю. Мориц. О второй нашим гостям ничего не известно.
 
После знакомства с этой книгой его бывшие одногруппники предприняли, было, попытки с ним связаться, но ничего не вышло. Последнее то ли его место работы, то ли ещё как-то связанное с ним место – это редакция «Литературной газеты». Но туда писать так и не собрались. А всех очень интересует судьба человека, описавших этих людей в книге.

В «Еврейском камне», скорее художественно-биографически-исследовательском труде, он описал в одном из разделов вот этот год пребывания в томской студенческой среде (как сказала Ольга Сергеевна – в книге их три: про томский период, Испания и непосредственно - Эренбург).
Главной героиней раздела «Сибирские Афины» была Женя Сафронова – студентка-одногруппница наших гостей (в настоящее время, к сожалею, покойная),  отец же Жени – Алексей Сафронов – выведен в качестве героя Сафонова в одной из книг Эренбурга, познакомившегося с ним во время своего приезда в Томск в 1932 (или 33-ем) году, когда Сафронов был студентом ТГУ, с писателем встретился в научной библиотеке универа и стал его Томским гидом.

Нам рассказали и про самого автора «Еврейского камня», каким его запомнили одногруппники, про его предысторию, как он очутился в Томске, приехав с Украины, про его дружбу-любовь с Женей, про то, чем они все тогда жили.
Как сказал один из гостей – дух Томского студенчества – особый, сейчас уже отсутствующий, начало исчезать с принятия постановления правительства о приеме в студенты производственников (это 59 что ли год?), которые  с собой принесли не тягу к знаниям, а практические мотивы учёбы – получить диплом для того, чтобы жизнь была более денежная. С производственниками пришли не только жизненный опыт, но и рабочие привычки – водка, девки, загулы в общежитиях и т.д.

Среди наших гостей была младшая сестра Жени – Наталья Алексеевна. Она рассказывала об отце, об его знакомстве с Эренбургом, о судьбе отца и всей их семьи, тоже подпавшей под каток репрессий.
Рассказали вкратце содержание книги, посетовали, что она издана таким малым тиражом (1500 экз.), да ещё половина его уехала в Израиль; что совершенно невозможно её достать; что в Томске этих книг от силы штук пять, и даже нет в библиотеках, даже и в «Пушкинке» нет.

Говорили, что книга полна очень интересных фактов как о жизни города тех лет, о студенческом быте и бытовании, так и о жизни страны, о событиях в Испании и, в частности, о неизвестных страницах жизни Ильи Эренбурга.

«Что такое – еврейский камень?» - был задан вопрос. Ответа не было, за исключением того, что когда Варшавер и один из персонажей книги Стригун, (очень несимпатичная личность, антисемит), посетили минералогический музей ТГУ, то Стригун обратил внимание, что нет на стеллажах никакого «национального» камня, есть только еврейский. Варшавер так и назвал свой труд.
Ольга Геннадьевна сбегала к компьютеру, пока шел разговор, принесла справку, полученную в Интернете. Что так («еврейский камень») называют один из сортов гранита, в котором включения шпата и слюды создают рисунок, похожий на еврейские письмена.

И рассказали нам эти женщины про судьбу замечательной Жени Сафроновой – «она была на голову выше нас в знаниях, была строгой, цельной. Недаром Юра её выделил».
Женя вышла замуж тоже за необычного человека – к ним в группу влился на одном из курсов студент, у которого была парализована нижняя часть тела, он мог передвигаться или только с костылями, или на инвалидной коляске. Вся группа взяла над ним шефство, а Женя, в конце концов, стала его женой и посвятила свою жизнь ему. Детей у них не было. Но кормильцем в семье и домоправительницей была Женя.
Женщины были убеждены, что этот нравственный подвиг и сократил ей жизнь. Можно, конечно, списывать её раннюю смерть на это, но муж Жени ушел из жизни ещё раньше, и кто его знает – не опустошение ли, не исчезновение смысла жизни – кому-то быть нужной полностью – и Женю подкосило: она после его смерти тоже стала болеть.
Два часа я сидела, не шелохнувшись: это же надо – литература и жизнь переплелись, как корни деревьев. И перед нами сидели чуть ли не прототипы романа – не читанного, но существующего. Получится ли прочесть?

* Ю;рий Ма;ркович Варшаве;р (псевдоним — Ю;рий Щегло;в; 6 декабря 1932 года, Харьков, УССР — 15 января 2006 года) — русский советский писатель.

19.10.07 Сегодня на "Автограф" Галина Ивановна (очень сокрушалась, что в прошлый раз никак не могла придти) дополняла рассказ про Варшавера, как Женя с Юрием хотели помочь одному полит. заключённому («зэку») выйти на волю. Тот написал письмо Эренбургу с просьбой посодействовать, а эти молодые студенты брались это письмо доставить по назначению. Почему-то оказались у ворот дома, в котором находились заключённые,  и были свидетелями, как именно этого «зека»  бросила охрана в машину то ли убитого, то ли избитого, и машина уехала – все это студенты разглядели через приоткрывшиеся ворота. Они были потрясены. После этого Юрий Варшавер устремился из Томска.


МАРСИАНИН

"Что бы там с тобою не случилось,
Где бы ты и с кем бы ты ни шел
Помни - ты меня уже нашел,
Всё у нас с тобою получилось…"

Так шептала серая волчица
Прикрывая волка-вожака,
Встав меж ним и прорезью стрелка,
Понимая, что сейчас случится.

А за нею лай собачьей своры.
И смотрел, оскалившись, вожак,
На врагов-людей и их собак,
Полностью к грядущему готовый.

Стаю обложили на рассвете.
Дикою, безудержной пальбой
Сразу дав понять, что никакой
Вариант спасения не светит.

И завыла ночь больной зверюгой,
Завоняла водкой и людьми,
И везде, куда ты не взгляни,
Только псы, стволы и злая вьюга.

На поляне визг и запах рвоты.
Господи, а ужас-то какой!
Вой, вожак, давай же, серый, вой!
Объявляй последнюю охоту!

Мы за просто так не отдадимся,
Долго будет сниться этим псам,
Как мелькали тени по кустам,
Как их кровь текла на снег водицей.

Мы такую память им оставим!
Что нам эти ружья и ножи!
Ну давай же, серый, покажи,
Чей тут дом и кто его хозяин!

И пошла, со сна дурея, стая
На прорыв из страшного кольца…
Только от холодного свинца
Ни клыки, ни шкура не спасают.

Падали и больше не вставали,
Кувыркались воя и визжа,
Не боясь ни пули, ни ножа -
Втридорога жизни продавали.

Он, земли не чуя под собою,
Всех своих выталкивал, спасал.
Вырвавшихся взглядом провожал,
Павших поминал протяжным воем.

Вышли из кольца лишь единицы
И рванули в стороны во мгле.
И никто на всей большой Земле
Знать не мог, что в душах их творится.

А с небес, в огромную прореху,
Там, куда и взгляд дойти не мог,
То ли марсианин, то ли Бог
Наблюдал за этою потехой.

Как всегда, далек, неведом, странен
От начал и до последних дней,
Мудрый Бог охотников-людей,
Для волков же - чистый марсианин…

2015 г.