Офис и пустота бытия

Александр Генис, один из лучших публицистов современности, написал прекрасный текст «Смерть офиса. Друзья, коллеги, фрэнды». Откликнулось до стадии ответного лонгрида, что со мной (последнее время) случается всё реже и реже.


I

В голливудской киношке «Деловая женщина» (1987), которую процентов 90 дам, смею предположить, смотрели поверхностно, влюбляясь в Харрисона Форда в расцвете лет, выведена нехитрая мораль офисного работника. Ум, внешность, одёжка, обязательность без фанатизма, умеренные, но стабильные способности, счастливая встреча с нужным человеком в неформальной обстановке. Человек этот, как и должно быть в story об американской мечте, красавец, не бабник, умён, проницателен, способен помочь от чистого сердца супротив завистливого босса – в общем, джентльмен на все сто.

Финал, по замыслу создателей офисной мелодрамы, happy-end без вопросов и недоговорённостей: симпатичная дама покидает душную каморку с соседями-планктоном и воцаряется в личном кабинете в районе 132-го этажа делового небоскрёба. Она звонит подруге, и произносит восторженной интонацией любовницы из растащенного на цитаты «Ивана Васильевича»: «Представляешь, Якин бросил свою мымру и едет со мной в Сочи!». В смысле, «Представляешь, Анечка, у меня теперь свой личный кабинет!».

«Счастье не живёт на 72-м этаже Эмпайр Стэйт Билдинг», изрёк много позже режиссёр драмы «Дорога Перемен» Сэм Мендес. «Стоит ли искать его на 73-м?»…



II

Лет до 40-ка офисная безнадёга тов. Новосельцева жила со мной в параллельных измерениях. Труд на радио не имеет ничего общего с просиживанием положенные 8 часов + час обеда в хайтековском помещении с его бесконечными сплетнями, интригами, любовями и бурями в стакане портвейна. Программы я готовил дома или в библиотеке, потому что сам по себе прямой эфир – процентов на 80 «домашняя работа» (уточнил написанный текст, смонтировал интервью и т.д), и только на 20 – импровизация. Понятие личного и рабочего времени было для меня настолько размытым, что я затруднялся их разграничить. Это не страшно, если ты занят призванием.

Вежливо здороваясь с рекламным отделом и бухгалтерией, я заходил в личную студию, доступ в которую был разрешён не многим. В идеально-интровертской обстановке ты вещаешь на всю губернию.

Эти 17 лет творчества не испарились и после формального увольнения. Свято место пусто не бывает, и вместо радиоэфира возникли Facebook и Проза, а Рок-Архив по средам заменила группа Classic Rock – вне привязки к расписанию. Если объединить радио и соцсети (до 2012 года находившиеся в зачаточном состоянии), вы становитесь брахманом, уверенно движущемся к творческой нирване.

К счастью, этого не случится. Слишком идеально и неправдоподобно для этой жизни. Да и вообще, всему своё время – будь то форма творчества, или люди, входящие в эту жизнь…



III

Потом я трудился в двух офисных коллективах. В первом – с программистами, создающими сайты под заказ (я наполнял текстами один миссионерский проект). Собственную инородность я ощущал интуитивно и вне любых слов. Мне казалось, они не могут быть собой в моём присутствии, начиная со специфической субкультуры (включая язык) и заканчивая мировоззрением. Даже футбол не мог нас объединить: они искренне просчитали, ни разу не ошибаясь, все расклады в группе, чтобы сборная России смогла-таки поехать на чемпионат мира в Бразилию. Я тихо отвечал, что при тренере Капелло футбол сборной знает три состояния: средненько, плохо и ужасно. Для них это была недопустимая абстракция, и я умолкал.

Затем из мужского коллектива технарей я угодил в женский педагогический. Кажется, именно в те дни я и переосмыслил пошлую драму тов. Новосельцева. В этом пространстве значимым становилось всё: новые колготки, акции в «Перекрёстке», второстепенная реплика симпатичного мужика, не говоря уж о начальнике.

Я тоже мгновенно научился радоваться единичным мужчинам в том офисе. Художник-оформитель и системный аналитик, обитающие этажом ниже, стали мне почти братьями. Они не рассуждали о моде и акциях в магазинах. Вполне достаточно.

Именно там произошло нечто ужасное, но предсказуемое. Я перестал воспринимать офисных женщин как женщин. «Коллеги». «Сослуживицы». В лучшем случае, «партнёры по проекту». А женщина – это вон та прекрасная незнакомка с зонтиком, которая видна из окна офиса в момент ожидания автобуса.

Тов. Новосельцева из меня не вышло, да и выйти не могло, безотносительно состояния той зарплаты. Зато, выполняя рутинные обязательства, я умудрился сделать десятка три набросков к новому роману и проигнорировать корпоратив с дурацким сценарием то ли квестов, то ли скетчей. В минуты невыносимости бытия от обсуждения оттенков колготок я тихонько врубал хоккей. Там кипела жизнь: Кузнецов дурил нескольких соперников, Панарин с лазерной точностью бросал с кистей, Овечкин (в свой лучший день) делал всё, попутно размазывая противников по бортам.

Пунктуальность и отсутствие тяги к задушевным сабантуям (к счастью!) не спасли меня от увольнения в обоих случаях. Думаю, и на смертном одре я произнесу самонадеянную, но выстраданную истину: никакой офис, никакой искусственно навязанный круг общения не способен повлиять на мои фундаментальные основы – чувства, восприятие, мировоззрение, путь. Аминь.


А закончу цитатами Александра Гениса:

«Теснота — метафизическое свойство офиса, не зависящее от его физических размеров».

«Вспомним корпоративы, эти офисные апофеозы насильственной приязни…»

«Сейчас, конечно, всё стало проще. Мы давно разделились по клубам, и нашу среду формирует не офис, а социальные сети с их могучим механизмом отбора (из забаненных мною «можно составить город»).

Избавившись от принципиально чужих и окружив себя союзниками по интересам, мы даже не заметили, как оставили офис прозябать с теми, кто не может без него обойтись.

Проведя сто дней в карантине, я настрадался от одиночества куда меньше, чем предполагал: все, кого я люблю, живут на экране, и я чуть не охрип, общаясь и споря с ними».