Папаша Гайдн

          Имя Йозефа Гайдна знакомо, пожалуй, каждому любителю классической музыки, и уж точно тем, кто прошел полный курс музыкальной школы, сыграл несколько гайдновских клавирных сонат и оставил в памяти историю возникновения «Прощальной» симфонии, в финале которой музыканты один за другим уходят со сцены и гасят за собой свечи. Среди троицы «Венских классиков» (Гайдн-Моцарт-Бетховен) имя Моцарта или Бетховена покажется кому-то более значимым, хотя первым из трех всегда называют Гайдна, как самого старшего и, между прочим, не менее почитаемого.
          Чтобы понять, насколько важна личность Йозефа Гайдна для истории Австрии, достаточно увидеть одну из достопримечательностей Вены – знаменитые часы Анкер, на которых каждый час появляется фигура того или иного исторического персонажа. Всего их 12: император, короли, герцоги, принцы. И среди них –  зодчий собора Святого Стефана Ханс Пухбаум и сын каретника и кухарки, почетный доктор Оксфордского университета, ведущий композитор Европы 2-й половины 18-го века Йозеф Гайдн, чья фигура замыкает шествие, и выход ее соответствует полудню и полночи. 
          Полдень и полночь– весьма символический момент времени. Некая кульминация, которая разделяет «до» и «после». Так и место Йозефа Гайдна в истории европейской музыки: Ренессанс, Барокко, Рококо – «до» него, а «после», принимая за точку равновесия Классицизм, где к папаше Гайдну «примыкают» вышеупомянутые Моцарт и Бетховен, – следуют Романтизм, Импрессионизм, Модернизм со всем его букетом направлений и т.д. Символика полудня подчеркивает и ту особенность гайдновской музыки, о которой говорят все исполнители и меломаны: а именно об уравновешенности, легкости, искрящейся, чистой радости, которую излучает подавляющее большинство его произведений. Иначе и не может быть, ведь Гайдн от природы обладал легким и веселым темпераментом, и судьба, искушая его в юности нуждой и лишениями, все же не сумела свернуть одаренного музыканта на путь мрачных размышлений, мучительных переживаний и меланхолии. А поскольку гордость и тщеславие были чужды Йозефу Гайдну, то и разочарования, как результат бесплодных мечтаний, были для него не опасны.
          С раннего детства родители приучили своего сына Йозефа к чистоте и порядку, и оба эти свойства стали его второй натурой. Порядок и вкус, – говорил Гайдн, – суть одно и то же. Любовь к порядку отражалась не только в сочинениях, отличавшихся стройностью форм, гармоний и пленительной логикой мелодических построений, но она была заметна и во всем облике композитора и его домашнем укладе. Например, Гайдн никогда не принимал визитов, если не был заранее полностью одет в платье, туфли и перчатки. Образ завершал парик с косичкой и буклями по бокам, фасон которого до старости не подвергался никаким модным переменам. Гайдн мудро использовал свое время, ни минуты не оставаясь без дела, и так же он относился к деньгам, проявляя предприимчивость в их зарабатывании, и в то же время испытывая искреннюю потребность делиться заработанным с другими. «Дети мои, вот деньги!» - говорил он часто своим слугам и с этими словами раздавал им награду. 
          С великими, и с малыми мира сего Гайдн был прост и добросердечен, а поэтому и любим всеми. Будучи уже именитым композитором, он впервые получил возможность выехать за пределы Австрии, в Лондон. Гайдну, привыкшему к атмосфере придворного салона, предстояло выступить в публичных концертах и ощутить реакцию демократической аудитории. Поэтому композитору было очень важно вызвать расположение и доверие оркестра, от которого зависел либо успех, либо провал. На репетициях, прося оркестрантов о чем-нибудь, он по-детски протягивал к ним руки, называя не иначе как «мой дорогой», или «мой ангел». Не мило ли это? 
Лучших музыкантов приглашал к своему столу, и часто домашние обеды перетекали в индивидуальные домашние репетиции, во время которых маэстро был щедр на похвалу, при необходимости искусно вправляя в нее свои замечания. Такое отношение снискало Гайдну расположение большинства оркестрантов. Любовь воодушевляла их и во время репетиций, и, тем более, во время концертов, а потому придавала их игре особую прелесть и очарование. Как результат, Гайдн собирал огромные аудитории, что способствовало еще большей его известности и, в конечном итоге, позволило ему стать финансово обеспеченным человеком.
          Надо сказать, что к первой из двух поездок в Лондон Йозефу Гайдну было уже около 60-ти лет, и многие друзья пытались убедить его отказаться от этой затеи, особенно Моцарт. «Папа, – говорил он, – Вы не воспитаны для большого света и, к тому же, плохо знаете иностранные языки» На что Гайдн отвечал: «Мой язык понимают во всем мире». В день отъезда Моцарт сказал: «Мы прощаемся, наверное, последний раз в этой жизни». Гайдн был очень взволнован, думая, что слова Моцарта относятся к нему. Однако не прошло и года, как жизнь 35-летнего Моцарта оборвалась.
          Конечно, имя Гайдна было известно в Лондоне задолго до того, как он появился там. Публика хотела его видеть, слышать и рвалась в концертные залы, чтобы удовлетворить свое любопытство. Существует легенда о том, как однажды во время премьеры слушатели партера, увидев, что Гайдн вышел к оркестру, тут же покинули свои места, протискиваясь к эстраде, чтобы лучше рассмотреть знаменитого композитора. И в это время с потолка обрушилась огромная люстра. Едва осознав грозившую всем опасность, люди восклицали: «Это Чудо!», и благодарили Провидение за то, что присутствие Гайдна не допустило их гибели. 
В 1809 Йозефу Гайдну довелось стать свидетелем нападения на Вену французской армии под предводительством Наполеона. И, когда в окрестностях его дома упало пушечное ядро, он успокаивал своих слуг: «Дети мои, - говорил он, - не бойтесь, ибо там, где Гайдн, никакого вреда быть не может» Даже в минуты опасности шутливость не оставляла его, подчеркивая веселость характера и прирожденное остроумие, которое часто проявлялось в оригинальных музыкальных шутках. Одна из таких шуток – знаменитое «Анданте с ударами литавр». Как часть симфонии, оно было сочинено Гайдном в отместку тем слушателям, которые под воздействием обильного ужина и горячительных напитков во время концерта клюют носом, сопят, и нередко храпят.
          Излюбленные гайдновские «розыгрыши» до сих пор помогают восприятию такого серьезного жанра инструментальной музыки, как симфония, и рождают у слушателей живые ассоциации благодаря названиям некоторых симфоний: «Медведь», «Курица», «Часы», «Охота», «Учитель» «Рассеянный», «Огненная симфония».
Любая из гайдновских пьес или песен с каким-нибудь затейливым названием «Беседа за кофе», «Хитрый услужливый пудель», «Дураку-аристократу», «Пекарь и мышь» (перечислять можно очень долго) имеет свою шутливую историю возникновения и так и просится быть услышанной.   
          «В этом мире так мало радостных и довольных людей, везде их преследуют горе и заботы», — писал Йозеф Гайдн, — «быть может, [мой труд] послужит… источником, из которого обремененный делами и заботами человек будет черпать минутами свое спокойствие и отдых».