Бар верста. половина тебя

За день я выспался так, что теперь мог бы провести без сна минимум неделю. Солнце за окном клонилось к закату, и его мягкие оранжевые лучи затопили комнату, раскрасив белоснежные занавески в цвет топленого молока. Один-единственный луч солнца нашел щелку между занавесок, и пылинки нежились в его тепле, невесомо кружась под одним лишь им слышную музыку. В полной тишине было слышно, как отсчитывают время ходики на стене и ровно урчит холодильник. Лежал бы так и лежал, гоняя в голове редкие ленивые мысли и дожидаясь неизвестно чего. Но ребятам тоже нужен отдых, так что пора…
Деревня готовилась ко сну. Мычали раздоенные коровы, лениво брехали дворовые псы, неспешно брели к родному корыту свиньи да копошились в пыли куры. Соседки судачили о чем-то, облокотившись на забор, старики ловили последнее дневное тепло, запасаясь им на ночь – своя кровь давно уже не греет. Где-то обиженно голосил ребенок и отчитывала нерадивого отпрыска строгая мамка. Я катился по деревне в сторону выезда, раскланиваясь с соседями и стараясь не задавить мечущихся по дороге суматошных кур. У крайнего дома на вытертом до блеска за долгие годы бревнышке сидел Михаил Иваныч, которого все в деревне звали дедом Михеем. Дедом он был фактурным, как из старых советских журналов. Окладистая борода, косматые брови, хитрый прищур, особенная манера говорить, этак со значением. А еще он был неистощимым фантазером. Его байками заслушивались на общих праздниках и после передавали их из уст в уста. Все знали, что правды в них можно было и не искать, но как же вдохновенно он излагал!
Я помню, с каким изумлением впервые слушал его совершенно завирательную историю про то, как он в прятки с медведем играл, и не мог поверить, что он это всерьез рассказывает. А дед Михей заливался соловьем, в лицах показывая и себя, и медведя, и спасшего его егеря. Народ от хохота только что по земле не катался, а я недоумевал, не в силах поддаться общему веселью. Ничего, потом привык.
Дед увидел мою машину и махнул рукой, давая знак остановиться. Остановился, мне не сложно, опустил стекло.
- Здоров, дед Михей! Как здоровье?
- И тебе привет, человек непосторонний. Посиди со мной пару минут, уважь старого – он похлопал ладонью по бревнышку рядом с собой.
Делать нечего, обижать деда не хотелось, лучше уважить. Пара минут вряд ли что-то решат.
Я выбрался из машины, с хрустом потянулся и послушно уселся рядом с дедом. Дед не спеша достал из кармана старинный серебряный портсигар, полюбовался им немного, открыл с тихим щелчком, долго примеривался, какую бы папиросу выбрать, выбрал, так же молча закрыл портсигар и убрал в карман. Помял папироску в пальцах. Дунул. Прикусил мундштук, повернулся ко мне:
- Дай-ка огоньку.
Я послушно дал ему прикурить, ожидая, когда он скажет, чего ему от меня понадобилось. Дед Михей пару раз пыхнул папироской, блаженно зажмурился, подставляя лицо последним солнечным лучам.
- А вот когда ты, к примеру, жениться надумаешь?
Я поперхнулся.
- Что тебе за печаль до моей свадьбы, дед Михей?
Дед хмыкнул, по обыкновению хитро прищурив глаз:
- Так то не я, то обчество знать интересуется. Вот ты же в город катаешься, так?
- Так.
- Вот и привез бы нам оттуда какую снегурочку, там их много, поговаривают. Раскраску боевую нанесут и ну по улицам форсить, кавалеров с толку сбивать. Красивые, лощеные… А мы б ее здесь к работе приставили бы. Все развлечение поглядеть, как она будет корову за вымя тискать. Баба в хозяйстве нужна, хоть ты тресни. Вот моя пока живая была, так я и горя не знал. А как померла, как будто ополовинили меня.
- Экий ты шустрый, дед Михей, снегурочку ему подавай – я попытался отшутиться, но не тут-то было.
- А ты не зубоскаль, смешного-то, поди, мало бобылем жить. Бабы в деревне есть, сам ведь знаешь. Нинка та же чем тебе не люба? Баба она справная, хозяйственная, с понятием, в самом соке! Да и на тебя, говорят, виды имеет. А ежели помоложе кто нужен, так вон Тонька Конькова в цвет вошла. Огонь, а не девка. Глуповата, правда, тут уж не поспоришь. Ну так и тебе с ней не в шахматы играть. Зато хозяйство наладит, борщами тебя кормить станет, а?
Я слушал деда Михея и пытался определить, не очередная ли это хохма.
- Так ты чего молчишь-то? Будешь жениться али нет?
- Не, не буду, дед Михей – я поднялся. – Так обчеству и скажи. Мол, работы много, и вообще.
- А что вообще-то? Ты мне это прекращай, а то в ваших городах всякое случается. Я хохотнул, забрался в джип и ударил по газам. Ну дед, ну балаболка…
На выезде на трассу мне встретился Михал Михалыч, егерь с районного охотобщества. Он моргнул мне фарами своей старенькой «буханки», и я остановился.
- Здоров, Дим.
- Здрасьте, Михал Михалыч. Каким ветром к нам?
- Ты Сашку Першина видел в деревне?
- Да я спал весь день, не видел. А чего?
- Сохатого кто-то подстрелил за речкой, а Сашка ваш первый браконьер. Вот и еду поглядеть.
- Не видал – покачал я головой.
- Если он, то точно тебе мясо предлагать будет. Так ты купи.
- Михал Михалыч, я дикое мясо в бар не беру, если лицензии нет. Если меня на этом прихватят, я на такие деньги попаду, что бар закрывать придется. Так что давай уж сам, хорошо? Без обид.
- Ну, бывай тогда – Михал Михалыч хлопнул дверью и, скрежетнув коробкой, покатил к деревне. Не понравился ему мой ответ. Придется ему это пережить.
Вот тоже персонаж этот Сашка. Взрослый мужик, а шкодливый, как пацан. И такой же верткий, никак его прихватить на пакостях не могут. Но сколько веревочке ни виться…
Парковка перед баром была забита машинами под завязку, даже мое место было занято старенькой «девяткой». Интересное кино. Я приткнул «Форда» на самом въезде на парковку и поспешил в зал, наверняка ребята зашиваются. В зале висел ровный гул голосов, звякала посуда, еле слышно играла музыка. Витька носился между столами с видом загнанной лошади. Увидев меня. он облегченно выдохнул и поспешил мне навстречу:
- Дядь Дим, они все едут и едут, как будто прорвало их где-то. Мамка с ног сбилась, дядь Игорь из кухни выйти не может. Хорошо, что вы приехали!
Все это он выпалил на одном дыхании и метнулся в кухню за очередным заказом. Я поспешил следом, на ходу стягивая куртку…
Часа через полтора, когда в зале остались всего пара гостей мы всем гуртом уселись за любимый столик у окна.
- Ну, как вы тут? Как день прошел?
- Вот так и прошел – устало выдохнул Игорь. – Почти весь день полная посадка.
Помолчали. Говорить было не о чем, им просто нужно ехать отдыхать. О чем я и сказал. Они молча кивнули и отправились собираться домой, а я пошел за стойку. Впереди долгая ночь.
Перед тем, как уехать, Игорь подошел ко мне и сказал:
- Тут дальнобои приезжали, ящик привезли для сбора денег. Я им сказал возле сцены его смонтировать, нормально?
- Нормально.
- И еще. Я сейчас Нинку с Витькой домой увезу и вернусь. Здесь посплю.
- А смысл?
- Если народ будет ехать, ты один не справишься.
- А тебе надо отдохнуть, ты на ногах еле стоишь. Так что едь давай. Если что, закрою бар и лягу спать.
Игорь спорить не стал, кивнул и уехал. Гости разъехались, и я остался в баре один. Самое время навести порядок, освежить зал. Поэтому тряпку в руки и вперед. В армии меня отучили долго думать над работой. Надо мыть полы – моешь. Надо одеяла перетрясти – не вопрос. Потому что надо. Самое мотивирующее слово на свете, которое не используют в своих тренингах разные там новомодные коучи.
Музыку погромче и за работу, зал сам себя не помоет.
В самый разгар процесса доведения зала до состояния «надраено до блеска» к бару подъехал автомобиль. Солидный «мерседесовский» внедорожник, из тех, при взгляде на который всплывает даже не слово «деньги», а слово «власть».
Я протер стол и взялся за следующий. Открылась дверь, в зал ворвалась волна свежего ночного воздуха, следом за ней вошел и ночной гость. Хорошо за пятьдесят, крупный, идеальная стрижка, тяжелый волевой подбородок, ясные кристаллики холодных глаз, очень дорогой костюм, часы ему под стать, расстегнутый ворот дорогой сорочки, ухоженные руки, очень качественные даже на вид туфли. Он запросто мог бы оказаться федеральным министром или главой основной сырьевой компании. Он окинул взглядом зал, остановился на мне.
- Доброй ночи. Вы работаете?
- Как видите – я улыбнулся.
Он оценил, кивнул коротко и прошел к стойке.
- Водки нальете?
- Почему нет – я отложил тряпку в сторону, тщательно вымыл руки и зашел за стойку. Задумчиво осмотрел лежащие в морозилке бутылки с водкой, гадая, какую предложить гостю. Псевдо-элитные марки с громкими раскрученными брендами – пошло. Откровенную халтуру – совестно. Я достал бутылку «Столичной», показал ему. Он вздернул бровь и кивнул. Так я и думал.
Он молча замахнул рюмку, прислушался к ощущениям, катнул ее по стойке ко мне. Хорошо, повторим.
Вторая рюмка зашла так же хорошо.
- Ужинать будете? Есть пельмени, домашние.
- Пельмени? Пожалуй, нет. Стараюсь не есть тяжелую пищу, особенно на ночь.
- А ваш водитель?
- Водитель? – он глянул исподлобья. – Нет водителя. Я сегодня сам.
Я молча придвинул ему меню. Он хмыкнул, пробежался глазами по строчкам.
- Знаете… в вашем меню нет ухи…почему?
- Нет рыбаков в округе, а не свежую рыбу я не признаю.
- Справедливо – он помолчал. - У меня в багажнике бьют хвостами несколько рыбин. Сделаем уху?
Заметив мое сомнение, он поднял руки:
- Почищу сам.
А что я, собственно, теряю? Абсолютно ничего.
- А давайте. Только одно условие.
- Какое?
- Варим на костре.
Когда-то, когда мы только начали строить бар, Игорь предложил оборудовать нормальное костровище на полянке за баром, готовить еду строителям. Так оно там и осталось с тех пор.
- Согласен.
Гость поднялся, протянул мне руку:
- Меня Тимофей зовут.
- Дмитрий.
Через пятнадцать минут я закончил уборку и вышел на улицу. Там вовсю потрескивал костер, Тимофей колдовал над рыбой в его неверном свете. Я открыл заднюю дверь, вынес лампу на длинном кабеле, подвесил ее над костром на специально закрепленный крюк и щелкнул тумблером. Небольшую полянку залил теплый свет.
- Так значительно удобнее.
- Ваша правда.
Тимофей повесил свой дорогущий пиджак на ближайший сучок, ничуть не заботясь о том, чтобы на него не попадал дым и тем более искры от костра, закатал рукава белоснежной сорочки, уселся на бревно и натурально чистил рыбу. И делал это весьма профессионально. Кстати, о рыбе. В траве ворочались пара больших стерлядей и судак, Тимофей увлеченно потрошил небольшую щучку.
- Рыбное место?
- Дедок на трассе продавал. Старый совсем.
Я сходил за луком, морковкой и приправами, выложил все на небольшой столик, стоявший тут же, и взялся за чистку.
- Бар-то не ограбят?
- Я его запер.
- А если кто приедет?
- Ухой накормим.
Тимофей оценивающе посмотрел на принесенный мной котелок и согласно кивнул. Для двоих тут дня на три плотных обедов и ужинов.
- А картошку чего не принес? – он незаметно перешел на «ты».
- Мы вроде уху варим, не рыбный суп. Щербу, если по-таежному.
- Щербу? – он покатал на языке незнакомое слово.
- Ну да, еда для щербатых. Жевать особо нечего, бульон да разварная рыба.
- Надо же, и не подумал бы никогда.
Через какое-то время, когда все ингредиенты были заложены в котелок и помещены над огнем, Тимофей вдруг заговорил, глядя в огонь:
- Значит, сбежал я сегодня… Давно уже хотел, а решился только сегодня.
Я молчал.
- Я давно перестал считать деньги. В тот момент, когда понял, что они ничего не стоят. Сегодня я получил этому очередное подтверждение. И сбежал.
Снова пауза. С тихим шорохом проваливаются в огонь прогоревшие сучья, тонко звенят раскаленные угли, недовольно ворчит котелок, готовясь закипеть, скрипит потревоженное кем-то дерево. Я люблю так сидеть. Огонь моя любимая стихия, я не могу долго без костра. Могу часами молчать, глядя в огонь.
- У тебя есть женщина? – он посмотрел на меня над огнем.
Я отрицательно покачал головой.
- Плохо. Женщина наполняет мужика смыслом.
Я пожал плечами. Что тут скажешь?
- Мне пятьдесят четыре года, я был женат дважды, у меня трое сыновей. Оглядываюсь назад, и меня гложет одна единственная мысль: это была не моя жизнь. Вроде все было ладно, все как у людей, но… Как будто живешь по написанному кем-то плану, одному на всех. Родился, учился, женился, потом твой сын родился, учился, женился, потом внук, правнук… Все по кругу, однажды заведенному кем-то. Вечная шарманка. Никогда не думал об этом?
- Думал, конечно. Я со своей дистанции сошел и перебрался сюда. Построил бар, сижу с тобой у костра, уху варю, которой нет в меню. Знаешь, почему? Потому что мне не важно, что ее нет в меню. Важно, что я могу себе это позволить.
Он кивнул. Он точно понимал, о чем я говорю.
- Я сошел со своей дистанции четыре года назад. В один момент. Увидел ее и начал жить иначе. Она пыталась банкротить одну из моих компаний. Дерзко, решительно, остроумно. Я любовался ее работой и готов был пожертвовать этим бизнесом ради ее триумфа, но она не приняла этот жест. Она знала, что я могу ее переиграть в любой момент, и не хотела игры в поддавки. Знаешь, что она сделала? Вышла из процесса. И пригласила меня на ужин. На который не пришла. Но прислала вместо себя шахматную доску и записку. «Ненастоящий выигрыш не стоит ничего. Настоящее поражение бесценно». Мы играли с ней в сети. В шахматы. Партию за партией, пока она не выиграла по-настоящему. Она пригласила меня отпраздновать свою победу в ресторан в Париже. «Где праздновать победу, как не в городе побежденного императора?».
- Красиво…
- Красиво – согласился Тимофей. – С того вечера мы вместе. Не просто живем рядом и спим в одной постели. Вместе так, как водород и кислород. Одно без другого существует, но только сливаясь, они начинают созидать. Она проникла в меня, в каждую клеточку, но не заполнила собой, нет. Она уютно устроилась на положенном месте, заняв ровно столько, сколько нужно для гармонии. Мне впервые в жизни стало тепло, понимаешь?
- Наверное, это и есть счастье? – я подбросил в огонь пару поленьев. Уха неспешно булькала, распространяя по ночному лесу сумасшедшие ароматы.
- Нет – он покачал головой. – Счастье знать, что завтра есть еще один день с ней.
По трассе изредка проносились спешащие куда-то машины.
- Четыре года как один день. Я за эти четыре года прожил всю свою прежнюю жизнь, наверстал с лихвой. Где бы я ни находился, она со мной, во мне. Четыре года…  Ты не думай, с сынами мы дружно живем. Просто эта жизнь вдруг оказалась настоящей. А сегодня она кончилась.
Я снял котелок с огня, сыпанул черного перца, бросил зелени и накрыл крышкой. Пусть напарится.
- Сегодня мне сообщили, что у нее рак. Четвертая  стадия, неоперабельная. У меня рак, ведь она часть меня. Я начал умирать вместе с ней. Мне стало очень страшно, и я сбежал.
- Куда?
Он беспомощно пожал плечами.
- Зачем?
- А что делать? – шепотом спросил он. – Что? Как с этим жить? Как жить, зная, что завтра может быть последний день с ней?
- Теперь твое счастье знать, что у нее есть еще один день… А ее счастье в чем?
Он очень серьезно посмотрел на меня:
-  Мне пора.
- Уха поспела. Пойдем, похлебаем, и поедешь…
Уха получилась знатная, наваристая, ароматная, тягучая. Он ел быстро, обжигаясь, то и дело порываясь вскочить.
- Слушай, она вряд ли обрадуется, если ты приедешь злой и ошпаренный. Поешь спокойно, десять минут вряд ли что-то решат.
- Ты даже не представляешь, как много всего могут изменить десять минут Моя жизнь сегодня изменилась за одну минуту. За одну короткую минуту. А ты говоришь десять…
Он, наконец, доел свою порцию, отдуваясь, отодвинул пустую тарелку.
- Сколько я должен? – он обвел взглядом стол.
- Рыба твоя, дрова общественные, так что нисколько.
- Нет, так не пойдет. Ты трудился, это твой хлеб…
- Там, на сцене стоит ящик для сбора денег в помощь двоим дальнобоям. Их пограбили на днях, и пару месяцев они проведут без работы. Положи туда сколько сочтешь нужным.
Он кивнул и поднялся:
- Значит, нет у тебя женщины?
- Есть, просто она еще не знает.
- Поспеши, завтра может и не быть.