ПЬЕР

                ПЬЕР




           Эту ночь я вновь дежурил у атанора в убогой лаборатории герцога.  Спать не хотелось совершенно, в отличии от нескольких предыдущих дней моего дежурства.  Я посчитал это следствием сегодняшней последней беседы с так называемым герцогом Ниброгом. Одно название, что герцог.
     Жалкий, жадный, смотрящий в гроб старикашка возмечтал не только о золоте, но и физическом безсмертии – голубой мечте сатанистов серой крови!
 
  И постоянный шантаж в отношении моей сестры, которым он просто наслаждается. Слава Богу, и, разумеется, моему отцу – нервы у меня почти стальные. Но что же нам делать, чёрт побери?!
 
  Ко мне внезапно пришло понимание, что Ниброг нас обманет, надует в любом случае, в не зависимости от судьбы Марии. Он просто шантажирует нас. Надо бежать, он действует абсолютно незаконно. Хотя какие могут быть законы для простых людей пятнадцатого века, когда эти законы в отношении их соблюдать вряд ли будут и в веке двадцатом? Нужно просто действовать и всё. Но как?

  Виктор спит отдельно от меня, даже на другом этаже. А я и работаю и сплю в лаборатории, никуда отсюда не выхожу. Отпирает дверь не Безухий уродец, не иной, какой ещё страж, а лично Ниброг, чтобы запустить сюда Виктора только для того, чтобы я мог несколько часов поспать.
 
   Виктор сказал, что его всегда сопровождает ко мне Безухий, а комната, где он спит, находится, где то на втором этаже замка. Это та самая комната, куда нас впервые привезли люди Гонвизия, верного пса кардинала Клодена... Даже если мне и удастся вырваться каким то чудом из лаборатории, то я не смогу найти Виктора, если только мне не подскажет кто-нибудь из стражей или сам Безухий. Но на это рассчитывать смешно.
 
    Так, в размышлениях о поиске выхода и прошла вся ночь... Я почти не следил за атанором; у меня было предчувствие, что никакого золота и серебра мы не получим в этой тюремной лаборатории: не хватит времени, да и не для того мы здесь находимся, чтобы добывать золото старой свинье.
     За окном забрезжил рассвет, но я ещё ничего не смог придумать, несмотря на то, что мой отец постоянно напоминал мне, что не бывает безвыходных положений... так или иначе выход всегда есть. Хотя бы в Смерть.

       Скоро уже приведут Виктора... может вместе что-нибудь удастся придумать. Но он слишком юн и горяч, иногда я боюсь, как бы он из-за своей горячности не наломал дров. Он бы  сделал это, если б не обещание герцога охранить Марию от стражей Клодена…

      За дверью послышались шаги, потом чьи-то голоса, охраны и, другой голос, похожий на голос Ниброга. Клацнула дверь и в лабораторию вошёл Ниброг в своём традиционном чёрном наряде с балахоном на голове: глаза он прятал, были видны лишь бледные, почти не отличающиеся от остального лица  тонкие старческие губы и горбатый хищный нос, очень похожий на клюв грифа.
Ниброг начал без предисловий:

   – Я думаю, вы не станете возражать, уважаемый де Ариас, если мы вместе с вами подождём вашего молодого друга. А пока, в его отсутствии, мне хотелось бы продолжить нашу вчерашнюю беседу, которая меня, увы, задела. Итак, мой вопрос такой: почему вы отрицаете, что я смогу получить безсмертие? Чем я хуже этого выскочки и суфлёра Фламеля, неизвестно откуда появившегося, а теперь также внезапно исчезнувшего?
 
  Признаться, я не был удивлён этим его вопросом, который он мог задать ещё вчера. Что мне оставалось делать, так это сказать ему всю правду, как есть, не надеясь на понимание: это называлось в наших алхимических кругах “вынужденное метание бисера перед свиньями”:

  – Получение обычного золота и серебра в алхимии является сложной, для большинства суфлёров, тусующихся на якобы алхимических сходках, немыслимой задачей. Но редким посвящённым удаётся получить его. Что же касается истинной алхимии безсмертия, то эта задача в тысячу крат труднее: никакому суфлёру, никакому грешнику она не по силам.
А вы великий грешник, сударь, вам ли этого не знать?!

Я продолжал, не давая герцогу опомниться:
   –  Эта высшая алхимия внутренняя, не внешняя: её не добиться глотанием того же питьевого серебра, либо другой какой пилюли, придуманной и сделанной в аптеке или лаборатории. Вы должны произвести эту, так называемую, пилюлю безссмертия внутри себя самого, а не получить её извне. Но я вчера вам прямо сказал и теперь подтверждаю: при ваших грехах, герцог, это невозможно; единственное, чего вы можете добиться, это продление ещё нескольких лет жизни вашему телу, и это всё.

    Я закончил свой более чем откровенный спич, и наступила пауза, нарушенная Ниброгом только минут через пять:
    – Я так и знал, что все эти россказни про алхимическое безсмертие есть выдумки именно таких суфлёров, как вы, мсье Пьер. Я даже сомневаюсь, теперь, сможете ли вы получить хотя бы золото с серебром, которого у меня и так пруд пруди, или мне отправить вас обратно к святым отцам?
   
 Я почувствовал злобу в его последней фразе; лицо герцога исказила уродливая гримаса, которую я раньше никогда за ним не замечал. И тут до меня дошло: зря я метал бисер перед свиньёй, которая всё равно ничего не поняла, понимать не желала. Вернее будет сказать, ему понять оное, было просто не дано, его ум был априори не восприимчив к нему.
 
Не знаю почему, но я так и сказал ему об этом, хотя не следовало бы того делать: ведь результат был непредсказуем:
   – Вы можете делать с нами всё, что угодно, герцог. Ведь это мы находимся в вашей власти, а не наоборот. Вы вообще не способны понять то, что я только что сказал вам, и сказал это, видимо, зря. Так что ваше время подходит к концу, чтобы вы не предпринимали, смерть ваша не за горами!

  Далее события развивались с ужасающей быстрото.:
 Ниброг размахнулся левой рукой (позже я узнал о том, что он был левша), чего я никак не ожидал, и ударил меня по голове, прошипев одновременно:
–  Смерд…!
Но, чёрт побери, я же был с детства отцом воспитан не как алхимик, а как воин и фехтовальщик. Алхимиком я стал много позже, правда, также благодаря своему отцу. И к тому же, я оказался, пророком.

     Так что отвечал герцогу не я, а моё тело: мозг сознания ещё не успел включиться, а ребро ладони, превращённое в подобие камня, уже перебило Ниброгу горло, и он мгновенно рухнул на пол, тут же обагрив его своей почти чёрной кровью, вытекшей изо рта. Только после этого удара самозащиты включился рассудок: что же мне делать далее, ведь я в западне?!

    И вновь решал не разум головы, а разум тела: Я быстро стащил с распростёртого герцога его одежду, ещё не запачканную, и одел на себя, особенно постаравшись с капюшоном: мне повезло в том, что покойный герцог никогда на людях не показывал полностью своего лица, даже глаз: лишь губы и нос можно было увидеть, и то не всегда.

К тому же я ни разу не слышал, чтобы он разговаривал со слугами…

      Да… я сам не ожидал такого исхода.…  И в этот миг я вспомнил весьма к месту сентенцию, что  принадлежит мусульманскому алхимику Геберу, который утверждал, что нечестивец не может достичь герметического триумфа: «А вы, сыны беззакония, лелеющие дурные намерения, держитесь подальше от этой науки, ибо она — ваш враг и ваша погибель, кою она всенепременно навлечет на вас, поскольку Божественное провидение никогда не позволит, чтобы вы пользовались этим Божьим даром, сокрытым от вас и запретным для вас». Так что совесть моя чиста: сам Бог действовал через меня….

     Теперь лишь можно было расслабиться и решить, что же мне делать?  Попробовать найти комнату Виктора, молча пройти мимо слуг герцога? Его голос был скрипучим и тяжёлым, мне не составит труда подделать его…. Надо подняться на второй этаж, его комната там, это точно.

        Не стоит медлить, надо действовать. Я опустил капюшон так низко, как это было возможно, и пошёл к двери. Вышел, закрыл дверь на ключ, не обращая внимания на слуг, которые были рядом, и пошёл молча прочь по коридору. Тут я понял, что за мной никто не следует и возрадовался. Вышел, наконец, к лестнице и стал подниматься на второй этаж. Мне по прежнему никто не встретился: кроме оставшихся у лаборатории слуг, которых я удачно миновал, никого более не попалось мне на пути. Поднявшись, я стал заглядывать во все комнаты подряд, открывая и закрывая двери. Безухого слуги тоже не было видно. Все эти комнаты были не похожи на ту, где мы впервые увиделись с Ниброгом.
    
 Наконец, дойдя до конца анфилады комнат, я заглянул в самую последнюю и сразу же узнал её: те же стулья и стол, портьера, и главное – диван. На этот раз он был не убран, постель была скомкана так, будто её владелец сильно торопился и внезапно покинул её….  И медальон, лежащий на столике: это был медальон Виктора с изображением символа катарского братства, который я не так давно подарил ему, когда рассказывал о нас…

 Виктор, однако, бесследно исчез.… Это было невероятно! Кроме герцога ведь он был никому не нужен! Но не видно и слуги! Однако слуга не может ни пытать, ни распоряжаться пленником – это было дело герцога, теперь уже мёртвого.
 Давно, очень давно случалось подобное смятение моего ума! И вот теперь оно произошло; события никак не складывались ни в какую логическую цепочку.
Я сел в этой комнате в кресло и надолго задумался…

      Так что же здесь произошло? Так прошло много времени, и та не найдя никакого объяснения, я решил попробовать покинуть замок. Или Виктор это уже сделал сам или он погиб и этим и объясняется утренний визит Ниброга в лабораторию, ключ от которой теперь уже у меня в кармане. Более не стоит ждать.

      Я выглянул в окно. Площадь внутри двора замка была пуста. Одинокий страж прохаживался у ворот, при необходимости справиться с ним не составит особого труда. Но я надеюсь, что до этого не дойдёт. Я ещё раз внимательно осмотрел небольшую площадь и вдруг услышал приглушённое ржание лошади: оно раздавалось из дальнего угла усадьбы, где стояла запряжённая тройкой хозяйственная коляска, видимо, собиравшаяся на выходную ярмарку. Медлить более было нельзя. Я надвинул с силой вниз капюшон и пошёл обратно, к лестнице.
 
           Я начал интуитивно ориентироваться в замке: несколько раз мне встретились слуги, в том числе и вооружённые, которые лишь останавливались при моём приближении и почтительно кланялись мне. Никто из них не посмел поднять на меня глаза: покойным герцогом они были великолепно вышколены. Походку Ниброга я хорошо запомнил ещё со времён наших встреч в Нотр дам де Пари. Она была быстрой и резкой, так что я легко сымитировал её.

 Выйдя из замка, я тут же направился к коляске, выхватил вожжи у кучера, уселся на его место и тронул повозку к воротам замка. Спиной я почувствовал изумление возницы, на короткое время потерявшего дар речи. Через несколько мгновений подобную реакцию я наблюдал у стража ворот замка.
  –  Что  застыл, – рявкнул я, максимально приблизив свой голос к тембру упокоившегося в своей лаборатории Ниброга – открывай!
 
  Тот повиновался и через минуту я уже мчался во весь опор в направлении Парижа. Нужно было спешить, я чувствовал, что может случиться нечто непоправимое.

       Часа через два я уже был у своего дома, но там никого не обнаружил: он был заперт снаружи на громадный замок, чего прежде никогда не случалось. Очевидно, что то уже произошло… и исправить ничего нельзя! Такая мысль клином вонзилась в мою голову и так там остановилась.
 
   Я решил поехать к Жану, он жил неподалёку, в нескольких кварталах от нас. Прыгнув в коляску, я вновь погнал её, ничего вокруг не замечая. Остановив экипаж у магазинчика Жана, я вбежал в него и увидел его жену, которая уставилась на меня с ужасом изумления.
   – Где мать и Мария, – закричал я, потому что уже терял то самообладание, которым так всегда гордился и культивировал его всю сознательную жизнь.
Та лишь пролепетала:
   – Ты что, Пьер, ничего не знаешь? Они все там, на площади, Марию приговорили…

Я выбежал вон из затхлой лавки, вновь вскочил в коляску и помчался в сторону центральной площади….
     Наконец,  самообладание стало возвращаться ко мне. Я обнаружил это, как только заметил, что навстречу мне движется довольно много народу. Именно навстречу…. 
     И тут пришла мысль, что всё уже кончено. Вскоре я подъехал к площади: остатки костра ещё чадили, издавая жутко-густой смрад: сама площадь была пуста, служители начали заливать костёр водой и убирать остатки того, что лишь недавно было человеком, видимо, моей сестрой.

      Рядом с помостом я обнаружил несколько свежих и  больших пятен крови, подойдя к служителю, убиравшему остатки помоста, я спросил:
 
  «А почему здесь кровь, дружище….?»
   «Какой-то сумасшедший напал на охрану и убил трёх стражей кардинала, – получил я ответ – но и сам был заколот».

  Тут я услышал УЖАСАЮЩИЙ вой: за кучей того, что осталось от пожарища, поднялась, вся в пепле, седая женщина, которая безумными глазами смотрела вдаль, но было видно, что она ничего и никого не видела. Я с трудом узнал её: это была моя мать, которую зовут Тереса.

 Я подошёл к ней, и она спросила меня:
– Виктор, почему ты не спас Марию?!
И разразилась рыданиями.

И тут я понял, что моя сестра  мертва, а моя мать сошла с ума.









   Одна из последних глав романа "СЕКТА АНТИ СЕКТА" ТОМ 2.


  Полностью роман будет опубликован на сайте РИДЕРО
  под псевдонимом Василий Озеров. Первый том опубликован.