Не спеши. Продолжение

Гена писал, что ехал он не из армии, а из заключения. Что он был осуждён на длительный срок за участие в финансовом преступлении. Его роль в этом деле не была главной, но была большой ошибкой с его стороны. Однако на суде всё обернулось так, что главные участники этой аферы смогли всю вину свалить на него.
После суда отец его долго добивался пересмотра дела. Прошло два года, пока состоялся новый суд, на котором дали срок, который он уже отсидел.

И его освободили.  Однако Гена не смог стойко перенести свалившееся на него несчастье.

Переживания и суровый климат севера подорвали его здоровье. Он заболел, но здесь на зоне на это никто не обращал внимания. И только за месяц перед освобождением его поместили в госпиталь.

Письмо было на 6 страницах мелким каллиграфическим почерком.
Мила написала ему ответ, и завязалась переписка.
Гена писал часто длинные и интересные письма.

Но о жизни в заключении он больше никогда не писал. Писал о новой жизни, свои впечатления обо всём, писал свои стихи.

Сейчас он живёт с родителями, которые занялись его здоровьем. Ему еще раз придется лечь в больницу, потом он, возможно, продолжит лечение в санатории. Но Мила так и не знала, чем конкретно он болен.

У Милы внешне жизнь, казалось, совсем не изменилась, но мысли её часто были далеко от того, чем она занималась. Каждый день она открывала почтовый ящик и ждала письмо от Гены. Каждое письмо перечитывала много раз и ответ писала такой же длинный.

Она вновь стала вести дневник. Только ему могла доверить свои размышления о новом друге.

Юрию тоже ничего не рассказывала. Но однажды не успела убрать конверт со стола. И он, войдя в комнату, сразу прошёл к столу и взял конверт. Изучив обратный адрес, он спросил:

-Кто он? Этот Геннадий?
-А… Это старый знакомый.

На этом разговор и закончился, но с того дня он реже стал приходить к ней.
Каждый продолжал жить своими делами и заботами.

Стояла холодная зима. Хотелось чаще оставаться дома в тепле. Всё свободное время посвящала письмам. Писала родственникам, подругам, что учились в других городах; однокласснику, который служил в армии в Германии уже второй год. Тогда все общались письмами.

Наступил февраль. Стало заметно светлее и как будто теплее.

Гена долго не писал. Она стала беспокоиться и написала повторно.
Ответ пришёл скоро. Гена писал, что лежал в больнице, а сейчас он в санатории. Родители достали путёвку на две недели.

Он писал, что санаторий недалеко от Вильнюса, что здесь замечательная природа и теплый климат. И было бы ещё лучше, если бы она смогла приехать к нему на несколько дней.

Предложение Миле очень понравилось. Что делать?

Она никогда не была в Литве, а новые места её всегда привлекали. И, конечно, ей хотелось встретиться с Геной. Ей казалась встреча просто необходима. Рано или поздно дружба в переписке зайдет в тупик.  Надо ехать!

На работе её наверняка отпустят на неделю. В институте скоро начнутся каникулы.
На другой день Мила проснулась с твёрдым решением – ехать.

На работе всё уладилось быстро: ей дали отпуск на неделю. 3 дня она будет у Гены, остальные дни на дороги и сборы.

Дала Гене телеграмму. Он сразу ответил, что забронировал одноместный номер в гостинице на 3 дня.

На электричке она доехала до Москвы, там прокомпостировала билет до Вильнюса и на следующий день уже покупала билет на автобус в Друскининкай.

Гена встретил её у автобуса.  Она с трудом узнала в этом высоком элегантном мужчине того «солдата» в шинели из поезда.

Вместо шинели на нём было  чёрное узкое пальто, светлый длинный шарф вокруг шеи дополнял его «поэтический образ». Так тогда редко кто одевался, все мужчины зимой носили тужурки или дублёнки.

Но не меньше поразила его прическа, полностью изменившая его «солдатский», а точнее – арестантский облик.

Отросшие волосы были аккуратно пострижены ниже ушей и расчёсаны на прямой пробор. Небольшие очки в металлической оправе завершали его неузнаваемость.
-Как ты изменился… Я бы тебя не узнала …

-Мама говорит, что я похож на поэта Ходасевича,- шутливо резюмировал он.
Мила промолчала: она не знала тогда поэта Ходасевича.

Одной рукой Гена взял её дорожную сумку, а другой его холодные пальцы обхватили её запястье.

И так все три дня её горячая ладошка согревала его прохладную ладонь.
На устройство в гостинице потребовалось совсем не много времени. Гена проводил её в номер на втором этаже с одним окном, выходившим в лесопарк с высокими соснами прямо перед окном.

Гена ушёл сразу же в санаторий, но обещал вернуться к шести, чтобы поужинать вместе.

Мила осмотрела комнату, которая на три дня должна стать её домом. Тогда гостиничные номера были очень просты. И казалось, в них было всё необходимое. Главное – в номере был телефон. У окна стояли письменный стол и стул, чуть поодаль – кресло. У стены –неширокая деревянная кровать, рядом – журнальный столик с графином воды и чистым стаканом. На полу лежал небольшой коврик, на стене висели две репродукции неизвестного  ей художника.

Ей всё здесь понравилось, всё её устраивало. Минут через 10 зазвонил телефон.  Она поспешно взяла трубку, подумав, что звонит Гена. Но звонила дежурная по этажу, интересуясь, как она устроилась, и перечислила те услуги, какие она может получить в номере.

Телевизора в номере не было, но на небольшой тумбочке стоял радиоприёмник.
Мила распаковала свою дорожную сумку, вымылась, переоделась, выпила чаю и стала ждать Гену.

Он пришёл около шести, сообщив, что в субботу и воскресенье у него нет процедур и что два дня он будет только с ней.
Выйдя из гостиницы,  Мила сразу почувствовала, что здесь другой климат и совсем другая зима.

Погуляв по старинному городку  Друскеники, как его здесь называли, они пришли в небольшое уютное кафе.

Посетителей почти не было. Они заняли столик у окна, в котором маячили всё те же сосны.

Гена спросил, что она будет кушать, и лучше будет, если заказ сделает он. Сам он поужинал в санатории, а у него строгая диета.

Очень скоро неулыбчивая официантка поставила еду для Милы и чай для Гены и, пожелав приятного вечера, удалилась.

В кафе сидели долго и за чаем Гена стал говорить. Он рассказывал о себе. Что он до заключения занимался финансовой деятельностью, а в свободное время увлекался музыкой и живописью. Попал под следствие, потому что, доверяясь начальнику, не проверив бумаги о незаконной финансовой сделке, подписал их, за что жестоко поплатился. Всё было подстроено так,  что он оказался главным виновным в этом преступлении и получил  большой срок.

После суда и заключения отец его стал добиваться пересмотра дела. На это ушло два года. Переживания и суровый климат подорвали его здоровье, сломили его волю к жизни. Болезнь развивалась быстро. Когда его совсем освободили, она оказалась запущенной.

Мила хотела спросить его, почему он решил общаться с ней, ведь он ее совсем не знал. Но он сам заговорил об этом:

- Когда началось следствие, все мои друзья стали избегать меня. И я скоро понял, что нет никакой надежды, что кто-то меня поддержит. Я не стал ждать милостей и сам порвал отношения со всеми. Только отец сражался за меня, и мать надеялась на справедливость.

В тюрьме и на зоне я не встретил ни одного человеческого лица, которому бы мне захотелось открыться.

И вот после освобождения … в вагон вошли Вы.

У Вас был такой заинтересованный  взгляд ко мне, что мне впервые захотелось  поделиться с Вами . Но что-то там в поезде меня остановило:

- А надо ли? Зачем ей знать о моих бедах?

Но после ночи общения с Вами, мне захотелось, чтобы Вы остались в моей жизни.
Дома я тоже долго сомневался, писать ли Вам правду и писать ли вообще.
А дальше Вы всё знаете.

Мила не стала  ни о чём спрашивать. Она лишь попросила не обращаться к ней на «Вы».

В кафе сидели до закрытия. Проводив её в номер, он спросил, знает ли она что за картины на её стене. Она не знала. И он с удовольствием сообщил, что это его любимый художник Микалоюс Чюрлёнис. А это репродукции его картин «Покой» и «Вести». Друскининкай – родина художника, и завтра они пойдут в Дом –музей этого художника.

 Мила спала в эту ночь долго и крепко.  Проснулась с ощущением, что что-то хорошее ждёт её впереди. Когда пришёл Гена, она только- только успела привести себя в порядок.

Утро было солнечное. Снег подтаивал, и от высоких сосен на него падали голубые тени.

Как на картине Грабаря, машинально отметила она. Гена уже завладел её ладошкой, и она вновь ощутила  холод его длинных  пальцев.

Было даже жарковато в её новом зимнем пальто, сшитом совсем недавно в ателье. Тогда в магазинах почти невозможно было что-то купить по своему вкусу и размеру, И это сиреневое пальто с небольшим меховым воротничком очень ей нравилось. Сейчас она готова была его снять и расстегнула пуговицы.

Завтракали в том же кафе, так располагавшем к спокойным беседам.

Однако долго не сидели. Сегодня они идут в Дом-музей Чюрлёниса. По дороге Гена рассказывал о художнике. Что он не только художник, но и хороший музыкант. В городе Каунасе есть большой музей Чюрлёниса, а здесь лишь филиал этого музея.
Дом-музей оказался небольшим зданием. Посетителей почти не было, экскурсии не проводились. И они самостоятельно переходили от одной экспозиции к другой, и Гена тихонько ей обо всём рассказывал.

После музея они отправились к реке Неман. Эта река тоже помнит большие исторические события, но сейчас находилась подо льдом и снегом и особого впечатления не оставила.

Последний день посвятили магазинам. Как обычно, хотелось купить что-то на память.
Тогда не было свободного доступа к товарам, и Гена снова  предупредил, чтобы к продавцам обращался он. Предостережение она отлично поняла, когда на обратном пути одна ходила в магазинах Вильнюса.

Вечером, после кафе, Гена был до полуночи в номере. Тогда в гостиницах были строгие правила: гости должны были покинуть номер до 11. Но дежурные по этажу благосклонно относились к молодым людям и не делали им такие напоминания.
-А, может, не к нам, а только к Гене относились эти «симпатии», -думала Мила.
И сейчас, глядя на Гену, она поняла, что весь его облик «Ходасевича», конечно, внушал доверие и симпатию.

В номере, слушая Гену, она пыталась разобраться в своих чувствах. Изменилось ли  что-то в её отношениях  к нему после этой встречи?  Вообще, что для нее Гена? Что она чувствует к нему?

И она поняла – всё, что угодно, но любовного трепета к нему она не испытывала. Да, кажется, и в нём она не чувствовала.

Для чего нужна была эта встреча? Да, она считала, что невозможно построить серьёзные отношения в переписке.  Нужны личные, очные встречи.

Гена словно понял, как далека Мила от того, о чём он ей рассказывал. И он, прервав свой рассказ, занялся радиоприёмником.

Он долго крутил колёсиками, переходя с одной волны на другую. И вдруг…

Не спеши…

Не спеши, когда мы с тобой вдвоём, и вдали беда,
Скажут «ДА» листья и вода,
Звёзды и огни, и поезда…

Она вопросительно посмотрела на Гену:
- Это случайно?
-Нет. Я знал волну, где её часто исполняют.
И вот – нашёл…

Расстались этой ночью так ни о чём не договорившись. Без всяких планов на будущее.

Не произошло между ними и интимного сближения.

На следующее утро Гена провожал её. Прощались спокойно: без слёз… и без слов.
Гена, как тогда, заключил её в расстёгнутое пальто. «В шинели было уютнее»,- подумала она.

-Напиши мне, как приедешь…
-Конечно, обязательно…

Когда она смотрела из окна автобуса на него, она вдруг отчётливо поняла: она видит его последний раз.

Автобус тронулся. Она закрыла глаза и почувствовала, что плачет.  Слёзы тихо бежали ручейком по щекам, освобождая её от всего пережитого и наболевшего. Наплакавшись, она снова «услышала» их песню, так и не спетую до конца:

Ты спеши, когда обидят вдруг,
Ты спеши, когда мне нужен друг,
Ты спеши, когда грущу в тиши.
Ты спеши… Ты спеши…

Июль 2020 Сочи.
Картина Чюрлёниса М. "Покой"