Последний патрон

    (С высокого скального правого  берега реки Колымы  спустится к бухте, где стоит моя лодка, можно только по краю этой глубокой расщелины, заросшей чахлой, низкорослой лиственницей. Фотография автора.)
    

    Крутой склон, покрытый влажным ковром из мха и лишайника, выскальзывал из под ног. Рубашка стала мокрой от пота и прилипла к спине, прежде чем я поднялся на вершину сопки, одна сторона которой отвесно обрывалась в Колыму. С вершины не было видно ни реки, бившейся внизу о каменный бок сопки, ни низменного щедро усеянного озёрами левого берега Колымы. Всё утопало в густом тумане. С трудом я спустился по тропинке вьющейся по краю расщелины на прибрежную осыпь, где была привязана моя лодка.
     Настывший за ночь мотор завёлся не сразу. Но вот мотор ожил. Лодка рванулась вперёд и туман мгновенно поглотил берег. Увеличил обороты. В равномерный глухой звук мотора вплетается звенящий тон. Лодка опускает к воде нос, как бы вытягиваясь вперёд к цели, и легко несётся, оставляя за кормой плавно расходящиеся усы воды. Резко сбрасываю обороты мотора. В таком тумане недалеко до беды. Можно наскочить на топляк и перевернуться. А ледяная вода Колымы не прощает ошибок и часто подводит последнюю черту под жизнью неосторожного охотника или рыбака, попавшего в её холодные объятья. Долгие месяцы потом она не отдаёт его тело родным, не давая им предать его земле, на которой он родился и ощутил тепло материнских рук
     Как жёсткая узда осаживает не в меру горячую лошадь, так и вода сдерживает лёгкую лодку, которая, потеряв скорость, плюхается днищем на воду и, недовольно урча мотором, медленно раздвигая корпусом воду и туман, плывёт вперёд. Кажется, всё поглотил и заполнил туман и остались в этом зыбком белом мире только затерявшееся лодка и свинцовая дышащая холодом вода реки.
Взгляд на часы вызвал у меня тревогу. По времени я должен был давно пересечь реку. Увеличил обороты мотора, чтобы немного стряхнуть с себя какое-то тревожное и смутное состояние, овладевшее мною. И сразу над лодкой нависает чёрная отвесная скала, пересечённая, как ударом молнии, наискось белой кварцевой жилой. Резко бросаю ручку мотора вправо и наваливаюсь на борт лодки. Сделав крутой поворот, зарываясь бортом в воду, лодка вплотную проходит рядом со скалой и врезается носом в песчаную косу. Глушу мотор и выпрыгиваю с носа лодки на берег. Сомнений нет. Это лосиная коса. Весной здесь, переплывая реку, погиб большой лось. До сих пор, как памятник над могилой лесного великана, торчит из песка огромная массивная лопата с рогами, вторая половина которой вместе с телом лося глубоко замыта песком косы. Проклятый туман! Из-за него я потерял ориентировку, совершил по воде большую дугу и вернулся на тот же берег, откуда отплыл, только в километрах шести ниже по течению.
     Столкнул лодку на воду. Завёл мотор и снова погрузился в туман. Не видно ни одного ориентира. С резким отрывистым криком, падающим с неба, тянут невидимые в тумане гуси. Наконец, навстречу лодке выплыл из тумана весь заросший густым ивняком левый берег Колымы. Привязал лодку к искорёженному весенним ледоходом кусту ивы. По руслу мелкого ручья, впадающего в Колыму, я пошёл к небольшому озеру, из которого он вытекал. Внезапно, как зыбкое привидение, из тумана появляется стая уток и стелется над водой в поисках места посадки.
     Плавно веду ружьё, пересекая прицелом путь стаи немного впереди. Вдруг в поле прицела вползает раскидистый ивовый куст и заслоняет собой уток. От неожиданности на какое-то мгновение придержал ружьё и дробь ложится позади стаи. Утки резко взмывают вверх и растворяются в тумане. Пройдя по берегу озера, я вышел к узкой виске, соединявшей два озера, и остановился за ивовым кустом росшим на берегу. Слышу, как наплывает на меня шум крыльев. Размытые туманом тени превратились в стаю уток. Стреляю, почти не целясь, навскидку. Первая утка, как бы наткнувшись на невидимую стену, останавливается в воздухе, широко распахнув крылья, и кувыркаясь, падает в воду недалеко от берега. Вторым выстрелом сбиваю ещё одну утку, которая планирует и садится на середину озера. Неожиданно от улетающей стаи отделяется утка и, сделав круг над озером, садится рядом с ней. Не впервые мне доводится при охоте на шилохвостей видеть эту трогательную картину верности, хотя, наверное, эти человеческие чувства, может, и не знакомы уткам и такое поведение объясняется чем-то другим, но такова уж природа человека – переносить свои чувства и мерки на окружающий его мир.
     Разбитая выстрелами тишина опустилась на озеро. Лёгкий утренний ветерок начал понемногу разгонять туман, поднимая на озере слабую волну. Налетевший шквал от рассекающих воздух крыльев накрыл меня и пригнул к земле. Стая шла на посадку. По звукам, доносившимся из тумана, стало ясно, что утки сели на соседнее озеро. Многие часы я провёл среди этих безлюдных, богатых дичью озёр и знал эти места превосходно. У нескольких охотников, живших среди этих бесконечных колымских просторов, были свои любимые места, где они охотились, и наши охотничьи тропы практически не пересекались. Чувство, наверное, близкое первооткрывателям, прокладывающим дорогу в таких диких местах, где редко ступала нога человека, придавало охоте особую остроту.
    Осторожно иду в направлении севшей стаи. На ходу переламываю ружьё. Рука нащупывает в кармане куртки пустую пачку. В рюкзаке патронов тоже не оказалось, кроме случайно оставшегося с какой-то охоты патрона с картечью. Чёрт побери! В спешке не проверил и оставил патроны в лодке. Времени сходить за патронами уже не было. Пора возвращаться.
     Сегодня 11 сентября – мой день рождения – и по традиции вечером на праздничном столе будет тушёный заяц, отварной язык оленя, из рыбы – жареный муксун и обязательно, как всегда, в этот день – фаршированные утки. Так вот всё было в наличии, кроме уток. Одна добытая мною сегодня утка – это было, конечно, смешно и даже несколько обидно для меня как охотника. Мои друзья, конечно, не преминут съязвить в мой адрес по этому поводу. Кто жил в этих глухих северных местах за Полярным Кругом, быстро становились охотниками и рыбаками, потому что нормально прожить без мяса – дичи и свежей рыбы здесь довольно сложно.
    Надо спешить, а то моя жена Людмила, разделявшая со мной все трудности моей беспокойной кочевой жизни в этих суровых, забытых Богом северных краях, куда часто забрасывала меня моя судьба, не успеет всё приготовить. Хотя, если она попросит помочь соседку – весёлую и никогда не унывающую белоруску Татьяну –думаю, они вдвоём должны успеть к приходу гостей. Ну, а мне надо поторопиться и быстрее возвращаться домой. Пока переплыву назад реку, поднимусь по крутому берегу сопки наверх, уйдёт довольно много времени. Надо добыть хотя бы ещё пару уток и закончить охоту.
     Влёт картечью сбить утку трудно, а вот на подъёме или на воде можно взять, решаю я и закладываю последний патрон в ствол своей старенькой «ижевки». По плотной тёмной стене ивняка, появившегося в тумане, догадываюсь, что за ним озеро. Не могу в тумане определить, что это за место. Да ладно, потом определюсь, когда туман разгонит. Осторожно выглядываю из-за прибрежного кустарника. Глаза сразу же натыкаются на призрачную в стелющемся над водой тумане стаю уток. Мгновенно ловлю стаю в прицел и нажимаю на курок. Крупный свинцовый град накрывает уток и рикошетом обрушивается, сметая всё на своём пути, на противоположный берег. С глухим звуком, похожим на стон, густой ивовый куст на берегу медленно заваливается на бок и как-то странно складывается. Ничего не понимая, судорожно сжав  ружьё, я смотрю на противоположный берег. Стая по-прежнему колышется на волнах.
В голове возникла страшная мысль. Не веря в неё, я окинул взглядом озеро. И тут я увидел то, от чего у меня перехватило дыхание и стало мгновенно жарко. В кустах противоположного берега проглядывал какой-то предмет голубого цвета. Боже мой… Мне ли не знать этот цвет! Путаясь в шнуровке, выхватываю из рюкзака бинокль. Глаза торопливо скользят по приближённому оптикой смазанным  туманом берегу озера. Высокая кочка, заросшая травой. Куст ивняка с намытым на него разливом сухой травой. Мелькнул среди зелёных кустов голубой цвет и заполнил собой всё. Ветка, лёгкая лодка Сергея – страстного охотника – лежала в кустах, прикрытая ивняком. Ещё вчера я видел её на берегу реки у лодочного причала. Взгляд рывком перескакивает на уток. Чучела. Ещё рывок и взгляд впивается в рухнувший куст. Шалаш. Сердце сжимается. Из-под упавших веток выглядывает край какой-то ткани, напоминающей по цвету выгоревший на солнце брезентовый плащ.
     Отказываясь верить в эту ужасную мысль, я закричал: «Сергей! Сергей!» Крик сиротливо пронёсся над озером и угас в тумане. Только всплеск бросившейся в воду ондатры был мне ответом. Берег молчал. Отбросив ружьё в сторону, я побежал, огибая озеро, к шалашу. Нога срывается в скрытую водой глубокую колдобину, я теряю равновесие и с размаху падаю в притопившую берег воду. Ивняк, густо заплетающий берег, высокие кочки, ямы, скрытые водой, туман… Всё в это утро было против меня.
    Сердце захлёбывалось в груди, воздух застревал в горле, ноги стали чужими и заплетались сами по себе, а страшная картина, нарисованная моим услужливым воображением, гнала меня вперёд. Не раз ещё я падал, обдирая о кустарник руки, пока добежал до шалаша.
    Качаясь от усталости, стоял я перед грудой веток, прикрывающих шалаш. Срубленный и расщепленный картечью, торчал вверх тонкий лиственный шест, державший рыбацкую сеть, раскинутую шатром с наброшенными на неё ветками ивы. Силы полностью оставили меня и я рухнул на землю. Состояние какого-то беспредельного опустошения заполнило меня. Холодный утренний осенний ветер уже размыл туман, клочья которого еще цеплялись за воду, а я ещё долго сидел рядом с шалашом. Сидел, привалившись к коряге, накрытой изрешечённым картечью брезентом, служившей Сергею сиденьем в шалаше. Шалаш  был пуст.

P.S.Уважаемый читатель.На моей странице в Инстаграм www.instagram.com/romashko_anatol вы можете увидеть фотографии тех мест в которых происходили события описанные в этом рассказе.