Конь на скаку и птица влёт

Ванька умер в среду.
Еще вчера он лежал весь опутанный трубками и проводами, беспомощный, но живой, растерянно улыбаясь друзьям, пришедшим его навестить. Два дня после той роковой пятницы он не приходил в сознание. Признаки жизни стали возвращаться к нему в ночь с понедельника на вторник, а днем он даже открыл глаза. 

- Мама… Алёну позови, - прошептали спекшиеся, разбитые губы. Его мать - невысокая худенькая женщина тут же позвала невесту. Та вбежала в палату и принялась целовать избитое, опухшее лицо своего Ванечки.

Обе женщины, старая и совсем юная думали, что кризис миновал. К концу дня Ваня даже оживился, так что когда пришли друзья и коллеги, он встретил их чуть виноватым взглядом из под пушистых, как у девчонки ресниц.

- Вот ведь, попал… Мне бы работать, а я…, - проговорил он и замолк, чуть прикрыв глаза. – Как там дела, не разогнали нас еще?

Иван Савельевич, старший среди гостей, присел на табурет возле койки больного. Его широкая, как лопата ладонь осторожно накрыла тонкую кисть ваниной руки.
- Да кто ж нас теперь разгонит? Ты лежи, не беспокойся, мы еще придем. А пресс твой на следующей неделе запускать будут.

Однако наступившая ночь оказалась для Ивана Зарецкого последней. В пять часов утра у него сдали почки, а в 5.15 неожиданно погас свет. Резервных генераторов в больнице не было и потому, когда врачи заметили, что Ване плохо, было уже поздно…

Как случилось, что смерть забрала его – именно его, только начавшего -  и начавшего хорошо! – отчего это с ним произошло?! – этим вопросом мучились не только близкие.

Да и кто нам ближе в эти минуты – пришедший ли невесть откуда незнакомец, просто сказавший хорошие слова или … или никто. Одиночество горя, неизбывной тоски враз потерявшего всё, что имел или имела, утратившего самый смысл своего существования человека – как тяжки эти минуты! – и как тянутся они…

Потерявший всё человек не замечает ни хода часов, ни перемены дня и ночи. Весь застывший, подобно каменной статуе скорби, сидит он на краю – ещё более холодный, чем тело ушедшего.

Недаром у нас, у русских говорят: «Поплачь, ты поплачь – легче будет…!» - Так оно и есть. Но не все одинаковы. Сильный не плачет – он спокоен. Слабый льет слезы – он не может иначе. Хуже всего тем, кто в середине… Но и сильному нелегко.

Утром, когда все узнали, тезка погибшего и самый старший из всех Иван Савельевич Уфимцев принялся хлопотать.
Похоронить человека – дело вообще-то нехитрое, но сделать предстояло много: собрать деньги, заказать гроб и памятник, отвезти в больницу одежду и забрать оттуда вещи умершего. Собрались, решили кто чем займётся, а другие дела подождут…

К вечеру все было готово, оставалось только забрать Ивана, но не вышло - вскрытие назначили на следующий день. Перед тем, как разойтись по домам, собрались мужички за пустым столом, посидели. Говорить никому не хотелось – да и о чём? – Всё в этот день представлялось таким мелким на фоне происшедшего. Внезапно все вздрогнули.
Сверху, как-то нетерпимо резко в густоте наползающих сумерек зазвучал хриплый баритон:

Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел,
Потрусили за ствол – он упал, упал…

- Это у электриков, на 4-м, - промолвил Макс.
Мужчины переглянулись.
Дослушали песню: «Да, всё так…».
Собрались домой.

- Ну что, пойдём?
- Да, пора уж…

*

Полночь. Тиканье часов, да сполохи от изредка проезжающих за окном машин. Лежа с открытыми глазами, Сергей думал и думал обо всем. Мысли шли одна за другой, начисто вытеснив сон.

Если есть смысл во всём, что происходит с нами, как понять, отчего погиб Иван? Ладно, кто-то скажет – карма, мол, все предопределено. Кем и для чего?.. Почему уходят лучшие?

Легко сказать непонятное слово, но это всего лишь уловка. Часто, вместо распознавания, мы именуем явления и успокаиваемся на этом. К тому же именуем неправильно…

Вспомнилось, как неделю назад, вернувшись из цеха, пили чай. Зарецкий пришёл как всегда со своей сломанной кружкой. У этой посудины не было ручки и Ване приходилось держать её двумя руками, то и дело переменяя их. Пил он торопливо, обжигаясь и большими глотками. Иван Савельевич тогда не вытерпел: «Да куда ты так торопишься? Вот ошпаришь язык…», - и сам же, прикусив щеку, охнул. Долго тогда смеялись…

А ведь и правда, Ваня как будто торопился. Он и курил-то смачно, большими затяжками, «во всем подражая взрослым» (как шутили некоторые, поскольку парнишка еще даже и не брился…). Еще на последнем курсе института, он пришёл на завод. После полугодовой стажировки, закончив учебу,  попал в лабораторию автоматики. Здесь он сразу влился в общий поток. И был он не только «ведомым», хотя и не отказывался ни от какой работы.

Ему дали задачу и он ее решил! – за какие-то три месяца написал программу управления прессом, подобрал оборудование, сделал отладочный макет. Оставалось только запустить реальный пресс …


Да, Ваня торопился жить… Ему «не хватало солидности» и от этого он еще сильнее пытался выглядеть, как все – ибо коллектив ему нравился и потому примеров для подражания было достаточно. Так бывает не часто, ох как не часто! – когда люди идут на работу с легким сердцем, радуются встрече с друзьями, что-то такое там делают допоздна и не уходят, пока не закончат.

Дни рождения лабораторский люд отмечал вместе. Двадцатого мая, когда Ивану Савельевичу стукнуло 52, собрались на даче, за мостом через Листвянку. Снеди понатащили – не съесть!  Однако-ж и выпили изрядно, даром что с женами были.

Не пил один только Лаврушин да Ваня, едва пригубив, поставил рюмку на стол. Заметно было, что он волнуется. «А давайте-ка я вам спою!» - предложил он и тут же покраснел. Алёна, которая приехала вместе с ним и впервые попала в такой «семейный круг», что-то зашептала-зашептала ему и Ваня, набравшись мужества, запел.

Песня была не простая. Тревожная, немного даже сумрачная мелодия переплеталась со словами о солдате, пришедшем с войны и не заставшем тех, кто был дорог. Только в конце для героя вспыхнул свет надежды и эти последние строки решили всё. Раздались аплодисменты.

Лаврушин и сам время от времени что-то там царапал, но Ванины стихи были великолепны. «У тебя есть ещё что-нибудь?» - спросил он тогда.

- Конечно, целых две тетради. С аккордами. Я только думал – не понравится.
- Нет-нет, песня хорошая! Ты знаешь, а я ведь тоже пишу.
- Правда? – Вот здорово! А… прочти что-нибудь ?..

В день, когда Ване исполнилось двадцать, три коллеги сделали ему сюрприз.
Зарецкий давно мечтал о домашнем компьютере и потихонечку начал покупать детали к нему. Электронные «железки» стоили тогда довольно дорого и для воплощения мечты в реальность оставалось еще не меньше месяца – не хватало материнской платы.
Поэтому, обнаружив на рабочем столе красочную коробку с надписью “Made in Taiwan”, Ваня обрадовался, как ребенок.

Да он и был ещё совсем ребёнок! Всё свободное время, во время перерыва на обед, а порой и после работы в лаборатории гремели выстрелы. Два матерых «геймера» - Иван и Николай резались по сети в Quake. Пальба, бег по пересеченке, какие-то невообразимые колодцы, вертолеты и дезинтеграторы, глаза у обоих горят!

- Раньше мы в «войнушку» играли,- сказал как-то Макс. – и без всяких компьютеров обходились… И покачал головой осуждающе.

- Играли, да видно не доиграли, - возразил ему 50-летний Николай Петрович, давно получивший кличку «Коммандос». - О, о, куда?! Тьфу! Убил, убил ведь, разбойник…
Из соседней комнаты – с другого конца компьютерной паутины послышался Ванин ехидный смех.
- Жизнь штука суровая, Петрович!..

Вот-вот, так все и было. Жизнь порою воспринималась им, как увлекательное приключение. Вот только реальность – не компьютерный симулятор – кнопку “Save” не нажмешь  и ошибки здесь чреваты последствиями. А Зарецкий был горяч, ох как горяч!

Горячность эта происходила не от агрессивности натуры, но от стремления во что бы то ни стало «сохранить лицо». Сохранить лицо означало не просто утверждение себя в обществе, необходимо было не допускать поругания чести и достоинства своих близких и друзей.

Мишка Гонтарь, одноклассник Вани попал как-то в историю. Танцуя со своей девушкой в кафе, он попал под прицел группки парней из дома напротив. Дом этот считался элитным и публика подобралась соответствующая – сынки и друзья высокопоставленных деятелей из городской администрации.

Кому-то приглянулась подруга Михаила, кому-то не понравился сам «хохол».
Когда Гонтарь с девушкой вышли из кафе, к ним подошли четверо. «Слово за слово», Мишку прижали к стене, девушку потащили к машине. Неизвестно, чем бы все закончилось в тот вечер, если бы не Зарецкий.

Ваня как раз возвращался с работы и, заметив происходящее, вмешался. Сбив с ног одного, дал в глаз тому, кто тащил девушку. Третий, оставив в покое Гонтаря, обернулся было на Ивана, но тот, разбив валявшуюся на асфальте бутылку, сделал «розочку»  и теперь стоял, спокойно глядя на врагов. Нападавшие решительностью не отличались и элементарно струсили.

- Ты чё мужик, совсем …? Так ведь и замочить недолго…
- Мочить будем вас, - ответил Ваня …и тут грянул звонок! - кто-то из персонала кафе нажал тревожную кнопку…

В-общем все тогда закончилось без потерь, если не считать разбитых костяшек на Ваниной руке, да большущего синяка под Мишкиным глазом. Друзья еще посмеивались, говоря, что Ваня, наверное перепутал и врезал не тому…

Совсем иначе обстояли дела в ту пятницу. Двадцатого числа дали наконец обещанную давно премию и народ прикидывал, как распорядиться внезапно появившимися деньгами.

К тому времени в лаборатории сложилась не очень здоровая (по большому счету) традиция – как только на мужиков сваливались большие деньги, они собирались где-нибудь и отмечали сие событие. Не то, чтобы очень, в стельку никто не напивался, но все же… Сидели за столом, не торопясь курили, говорили о политике, о женщинах, о работе – в общем расслаблялись. Жены на подобные посиделки смотрели без удовольствия, но как бы сквозь пальцы, ибо никто за рамки не переходил, деньги домой приносили исправно и даже больше, чем обычно.

Казалось и в этот раз – не миновать праздника! Но, будто сговорившись или прочтя мысли своих благоверных, одна за другой стали названивать жёны. У Петровича в очередной раз ограбили дачу, к Уфимцевым приехали родственники, Володя Пищальников вспомнил, что сегодня надо забирать машину из ремонта. Помялись, помялись – да и разошлись кто куда.

Зарецкий, не найдя для себя компании, погрустнел. Дома не было никого - мать уехала к брату, Алена тоже не появлялась. Хотелось провести этот вечер среди своих, но обстоятельства не благоприятствовали.
- Ладно, мужики, пошел я в «Пилот», - сказал он и добавил, - Кто надумает – присоединяйтесь!

Желающих, а точнее располагавших собой не нашлось…


- Выходит, один он там оказался, - сказал Макс уже много после того дня. – Я ведь хотел пойти и не пошёл. Может быть тогда всё иначе обернулось?..


«Как знать?!  Может и жил бы еще. Или нет? - Не тогда, так потом всё равно бы он погиб…».
Странное убеждение сложилось у Лаврушина.
Может быть оно возникло вследствие некой аберрации восприятия, которая неизбежно складывается  в таких случаях. Когда что-то случается, мы находим цепочку событий, подводящую к известному уже нам финалу.

Или всё-таки есть закономерность, скрытая до поры и заявляющая о себе явно и властно, когда в жизни происходят серьёзные перемены?

Вспоминая потом всё, что он знал об этом парне, Сергей снова и снова подмечал те, характерные для Ивана черты, что делали его таким, как есть. Его манера курить, ходить, разговаривать – все это действительно говорило о спешке, но вполне объяснимой, если допустить, что он предчувствовал свой уход .

Эту торопливость, кстати, подметил у Ивана не только Лаврушин. Вот только непонятно было, невозможно, не укладывалось в сознание – как ранняя смерть такого, можно сказать юного человека, так и то, как всё складывалось – ведь исход мог быть совсем иным! – и всё-таки произошло.

*

Где-то дней через пять после похорон к Сергею пришёл сон. Началось с того, что он вошёл полуподвальное помещение, где в такт музыке пульсировал свет. Запах плохо прожаренного мяса, какие-то люди снующие туда-сюда, неестественный женский смех – словом, гадюжник ещё тот!

Он сел за столик, что-то заказал. Потом к нему присоединились полу- и малознакомые люди, он пересел к ним, с кем-то танцевал. Внезапно в уши ударил тревожный голос Виктора Цоя: «Следи за собой! Будь осторожен!» Красноватый свет ламп поплыл перед глазами – и вот он уже на улице, а за ним несётся целая ватага. Хлопают крылья за спиной, еще немного – и он взлетит! Что-то взрывается в голове и потом темнота…

Когда восстановили цепь событий, оказалось, что примерно так всё и было. Совпала даже песня – после нее началась та роковая ссора. Не нашли только убийцу – его, как оказалось особо и не искали.

Единственная свидетельница – продавщица коммерческого ларька, расположенного как раз на том перекрестке, где нашли Ивана, несколько раз меняла показания и, в конце концов, исчезла из города навсегда. Поговаривали, что замешан в этом деле сын начальника местной милиции, но разговор к делу не пришьёшь…

*

Как, зачем и почему – разве важно для тех, кто остался? Для тех, кто понёс потерю мир сужается до узких рамок лица, безжизненным пятном белеющего среди цветов, лент и прочей мишуры – она и не нужна вовсе, но – так положено. Впрочем, вся эта суета скорее дана нам, чтобы не оплакивать, чтобы хоть как-то отвлечь истомленный непрестанными вопросами ум.

«К чему, к чему плакать сейчас, когда все уже случилось?! Ведь он шёл, сам шёл в ту ловушку! Да перестаньте же, наконец, делать вид, что вам не жутко при виде этого из-битого, в ссадинах лица!»
«Стоп! Не это ему сейчас нужно!»

Зацепило, зацепила-таки его эта… нет, не смерть! Пусть это будет не смерть, но уход, просто переход в иное состояние. Нельзя, невозможно смириться со смертью – стало быть, нужно жить …и помочь, тому, кто уходит и тем, кто остался.

Вспомнив всё и, как уже бывало с ним в таких случаях, Сергей принялся творить молитву. Слов в той молитве не было, мир, он сам, деревья, люди, воздух вокруг стал прозрачен и прост, несколько светло-золотистых линий, видимых только внутренним взором, да ощущение, что всё это есть.

Не было никакой разницы между опускаемым в могилу деревянным ящиком и землей, не было различий между людьми, живущими здесь и там – все было одним целым. Пространство полнилось движением и не было грусти, как не было ни расстояния, ни времени, одно только существование, единственно реальное и удивленно смотрящее в самое себя…

-------------------------------------------------------
[30] - В компьютерных играх есть распространенный прием: проходя опасный для главного героя «уровень», можно «сохраниться» (для этого и нужна кнопка “Save”) и, в случае фатального исхода, загрузить игру с места, где создана точка сохранения. Так «геймеры» (игроки) избавляются от необходимости начинать игру заново.

[31] - Горлышко от разбитой бутылки, в умелых руках довольно опасное оружие.

[32] - Здесь речь идёт, конечно не о полном ощущении предстоящего. Каждому из нас даются знаки, но не все их различают, хотя человек реагирует на них – неосознанно, как в этом случае. Существует очень тонкая грань между подсознательным ощущением грядущего и реальным предвидением.
-------------------------------------------------------

***