ФИФА

                Рассказ

Семидесятидвухлетний пенсионер Геннадий Максимович Пашнев лежал на диване у себя дома. Он был в полной нерешительности. Неделю назад его привезли из Воронежа. Геннадию Максимовичу сделали операцию в онкологической больнице. При выписке предупредили, что находиться на солнце следует ограниченное время. Но сейчас ему очень хотелось на волю. За время пребывания в онкологической больнице он очень соскучился по свежему воздуху. Да и на людей хотелось поглядеть. Как они себя чувствуют в условиях этой страшной войны с короновирусом. Впали ли в панику, или переносят эти лишения с достоинством?

Хотеть-то хотелось, да страх одолевал. Нынешняя весна и лето ни во что привычное не вписывались. В марте людям казалось, что на улице чуть ли не майская погода. Апрель омрачил заметным похолоданием. Да и май был нерадостным из-за неуютности на улице. Зато июнь удивлял такими неожиданностями, каких отродясь не водилось. В тех местах, где, всегда было прохладно, стояла лютая жара. Там, где полагалось по давней традиции быть теплу, свирепствовал холод. Да и в регионах с традиционно умеренно-континентальным климатом были такие резкие перепады в погоде, что не возрадуешься.

Эти скачки Геннадий Максимович со своей онкологией ощущал особенно болезненно. Поэтому и сейчас его сдерживала нерешительность. Но так хотелось на улицу. Поглядеть на мир не через оконное стекло, а свободно, во всю ширь обозреваемого пространства. На летнее небо и зелень растущих у домов деревьев.

И все-таки он решился:

– Мать! А, мать! – позвал он свою супругу Анастасию Ефимовну. Та возилась на кухне, но слабый голос своего мужа все-таки услышала. Она своей скованной в движениях походкой устремилась в зал:

– Тебя что-то беспокоит? – спросила она Геннадия Максимовича. Он медленно приподнялся на диване и ответил:

– Не беспокойся, мать. Все у меня нормально. Но что-то меня на свежий воздух потянуло.

– Но там такое пекло.

– Да я хотя бы на немного. На самую малость. Я управлюсь без тебя. Для твоей гипертонии это губительно.

– А для твоей онкологии?

– Но я же на самую малость. На мир поглядеть.

– Ну что с тобой поделаешь.

И Анастасия Ефимовна стала собирать его на улицу. Муж ее был еще очень и очень слабым. Они вместе с дочкой, которая уже давно жила в Лисках, купили ему ходунки. Врачи при выписке их успокаивали: ничего, мол, страшного. Слабость Геннадия Максимовича, временное явление. Постепенно окрепнет и будет ходить нормально. Без посторонней помощи.

Геннадий Максимович помогал своей старухе в меру своих возможностей. Когда подготовка закончилась, он наотрез отказался от того, чтобы Анастасия Ефимовна сопровождала его в коридоре и на крыльце. Стоял на своем, пока его Ефимовна безнадежно не махнула рукой: «Пропадай, мол, ты пропадом со своим упрямством». И надо отдать должное, Геннадий Максимович без всяких происшествий преодолел коридор и крыльцо. Хотя, как ему казалось, легче было бы без этих, ставших такими неудобными, ходунков. Да только без них его старуха наотрез отказалась отпустить его в самостоятельное «плавание».

Зной на  улице стоял действительно редкостный. И Геннадий Максимович воспользовался тем, что их дом стоял так, что во второй половине дня лицевая сторона двухэтажного дома отбрасывала тень на тротуар. Тень была не на всю длину тротуара. Но ее хватало для небольшого его путешествия.


Двигаться по тротуару с ходунками было действительно удобнее и надежнее. В первые минуты его гуляния в голове был туман. Иногда охватывало ощущение, что он сейчас грохнется. В голове был такой туман, что Геннадий Максимович всерьез опасался обморока. Тогда случится его полное поражение. И у него  долго не будет возможности подышать свежим воздухом.

На улице было совершенно безлюдно. И Геннадий Максимович уже совершенно было уверился, что проклятая эпидемия загнала народ по собственным углам и все на улицу и нос боятся показать. А, может, все дело в неимоверной духоте? Может, лучше выходить и ему вечером?

И пока он так размышлял, прямо перед ним, как будто из ниоткуда возникла девочки. Она была школьного возраста. Геннадий Максимович даже определил: класса этак восьмого, или девяятого. На шее у девочки висел мобильный телефон. Он был миниатюрен. Но мелодия из него гремела на всю улицу. Грубый нахальный голос изрыгал:

                Танцуй, танцуй.
                Я не верю в бога,
                Верю только в …

Геннадий Максимович обомлел. Вот тебе и школьница. А такие откровенные мерзости. Девочка поравнялась с Пашневым, окинула его презрительным взглядом. Губы ее уничтожающе скривились. Девочка, не отворачивая, чуть не задев старика своим телом, прошла мимо. У Геннадия Максимовича отвисли челюсти. Обе были вставные. И грозились выпасть на тротуар. А между тем из постепенно удаляющего с хозяйкой мобильника несся сплошной мат.

Пропало всякое желание дышать свежим воздухом. Но тут Пашнев увидел вышедшую из соседнего дома знакомую женщину. Ему захотелось узнать, кто это в их микрорайоне вырастил такую мерзопакостницу. И он, держась за свои ходунки, потащился к соседке:

– Нина! Тебя можно спросить?

Получилось очень тихо и невнятно. Но женщина, а  это была Нина Батищева, его услышала. Она сама быстро зашагала к нему навстречу. Она была гораздо моложе Пашнева.

– Что произошло, Геннадий Максимович? Вы уже начинаете выходить? Это хорошо.

– Да вот попробовал. Но что-то неудачно. Нина, ты видела девочку, что щас мимо меня продефилировала?

– Видела. Она что вас обидела?

– Меня – нет. А вот нормальных людей задела здорово.
Нина отреагировала:

– От нее  что угодно можно ожидать. Не девочка, а черт с набелками. Да и откуда ей хорошей-то быть. Отец ее – самая большая тайна на свете. Никто у нас тут не знает, кто произвел это чадо на свет божий. И мать не золото. А совсем даже наоборот. Больше похожа на существо  от дьявольского семени. Марина Коренева она. Да вы, возможно, ее знаете. Она со своей мамой уехала из нашего города еще, когда была маленькой.
Геннадий Максимович весь как-то съежился и крепче ухватился за поручни своих ходунков:

– А ее маму… Бабушку прошедшей недавно мимо меня «красавицы случайно не Серафимой Петровной звали?

Нина наморщила  лоб, словно старалась что- то такое вспомнить. Потом неуверенно сказала:

– Да вроде бы, так. Только я в то время здесь не жила. А когда я тут поселилась, ни бабушкой этой, ни ее дочкой уже и не пахло. Бабушкина дочка Марина поселилась в нашем доме, когда бабушки уже не было в живых. А Марина приехала в наш дом жить, когда умер ее родной дядька. У него что-то с семьями не ладилось. Вот и оказалась родная племянница единственной наследницей на его квартиру.
Геннадий Максимович был бледен и сосредоточен. Он в задумчивости спросил Нину:

– Значит, бабушка уже покойница. Хотя в ее возрасте уже редко кто на земле задерживается.

Нина несколько замешкалась. А потом, чтобы хоть как-то отреагировать на задумчивую фразу Пашнева, произнесла:

– Вы знаете, о бабушке я ничего плохого не слышала. О ней те, кто ее еще помнил, говорили только хорошее. Это ее дочка Марина тут откалывала номера. Пыталась даже рожать ребенка в унитаз. Спасибо, соседи услышали ее стоны. Сразу вызвали «Скорую помощь» и полицию. Дело доходило до суда. Но тут нашлась бездетная пара. Они спешно оформили ребенка на себя и уехали тут же из нашего города.

– Ну, да, ну, да, – снова в глубокой задумчивости сказал Геннадий Максимович и поблагодарил Нину за информацию. Опираясь на свои ходунки, он тихо поскребся к своему дому в состоянии сильного потрясения. Не хотелось ни о чем думать, Ни во что не вникать. Тянуло отрешиться от всего.

По тротуару вдоль домов их улицы на самокате стремительно мчалась девочка лет десяти - двенадцати. Геннадий Максимович сосредоточил все свое внимание  на этом стремительном движении. Думал, это его отвлечет от неожиданной услышанной от Нины новости. Решил заглушить разговором с катающейся на самокате девочкой все для него неожиданно открывшееся. Он обратился к девочке:
– Чего одна катаешься?

 Девочка немного притормозила и лаконично ответила:

– Не знаю. Наверное, все по домам сидят.

И устремилась дальше с прежней  запредельной скоростью. Вскоре к ней присоединились еще две девочки. Обе были заметно ниже первой. По всему чувствовалось, что девочка на самокате была по возрасту старше пришедших. Но, как, приглядевшись, понял Геннадий Максимович, командовать  на тротуаре стала не  она, а одна их вновь пришедших девочек. Она по-хозяйски забрала самокат у  катающейся и тронулась на нем по тротуару. И Геннадий Максимович  понял, что настоящая владелица самоката кататься на нем почти не умела. Но и высокая девочка, и вторая только что пришедшая смотрели на нее весьма почтительно.

Через какое-то время владелица самоката уступала свою собственность то одной, то другой девочке. Вела она себя при этом властно и даже капризно. Но две другие девочки воспринимали все это, как должное. Пашнев был слегка поражен наблюдаемым. Даже дети не могут жить в мире и согласии. Кто-то кем-то командует. Кто-то кому-то диктует свою волю. А он осуждает за это взрослых людей.
Геннадия Максимовича потянуло домой. Поглядел, называется, на нормальных здоровых людей. Подышал свежим воздухом.

Анастасия Ефимовна встретила своего мужа удивленным взглядом:

– Что-то ты быстро управился.

Пашнев криво улыбнулся и ответил:

– Попал не в масть.

– И кто же тебе карту не в масть подсунул?

– Да так, одна «Фифа» школьного возраста. Прошла мимо с мобильником на шее. А из мобильника такой мат. Да так, что  уши вянут. А сама еще совсем ребенок.

Анастасия Ефимовна немного задумалась. Потом заговорила:

– Похоже, я знаю, о ком ты говоришь. Это внучка твоей пламенной любви в пору твоей страстной молодости. Внучка она ныне покойной Серафимы Петровны. Когда-то, давным-давно ты ласково звал ее «Милая Симочка». Не забыл еще? Раньше я бы тебя  крепко приревновала. А сейчас и в груди не дрогнуло.

Геннадий Максимович привстал немного со своего дивана и поинтересовался:
– Как зовут внучку бывшей моей Симочки?

– Ираидой ее зовут. Правда, на нашей улице она проходит, как Ида. Тварь отменно нахальная. От ее всегда корректной и вежливой бабушки внучке ни капельки не досталось.

Анастасия Ефимовна открыла дверь гардероба и достала оттуда какие-то вещи. Жить на их скромные пенсии становилось все труднее. И его старуха стала  бережливее. Раньше она поношенное белье пускала на тряпки. Теперь все заботливо ремонтирует. Все хлопочет, чтобы вещи послужили подольше

Геннадий Максимович отвернулся к стене и ударился в свои воспоминания. Анастасия Ефимовна увидела, что ее дед отвернулся к стене и решала, не отвлекать его своей болтовней. Пусть отдыхает. С улицы ее дед приполз с мертвенно белым лицом.

Геннадий Ефимович лежал и смотрел в затертую спинку дивана в полной растерянности. Вот оно как. Его почти беспредельно давнее прошлое  напомнило ему о себе совершенно неожиданно. Та, которую часа два назад он презрительно назвал «Фифой», оказывается, внучка страстно любимой им женщины. Давным-давно он так нежно и страстно ее обожал. Надо бы всей душой радоваться происшедшему, плыть и плыть в ласковую и теплую воду воспоминаний.  А получилось так мерзостно и гадко.
Есть вроде бы нечто от давней возлюбленной. Вот она ее плоть и кровь. Да только какое-то оно чужое, чудное и совершенно незнакомое. Что-то с человеческими клетками, геномом, кодовой памятью произошло такое, что все от его любимой Симочки в микроскопическом содержании ее внучки ничего не осталось.

А как тогда у них все прекрасно начиналось. Гена Пашнев после окончания сельскохозяйственного института успел четыре года поработать в небольшом, но очень перспективном колхозе «Вперед». Показал себя там с самой лучшей стороны. В районе о нем заговорили: «Перспективный, мол, специалист. Если ничего не изменится, далеко пойдет.

Потом молодого главного агронома передового колхоза взяли главным агрономом районного управления сельского хозяйства. Он переехал жить в город районного значения. И вот тут-то, на концерте после одного ответственного совещания Гена Пашнев был сражен красотой самодеятельной артистки, библиотекаря районной библиотеки Симы Кореневой. Пела она хорошо. Но не это поразило главного специалиста управления. Поразила его сама девушка, независимо от своего выступления на сцене. Пригляделся – и понял: девушка крепко запала ему в душу. И потянуло его к молодой библиотекарше неотвратимо.

Поинтересовался Гена в своей конторе, что это за девушка. Все характеризовали ее только положительно. Умная, статная, с завидным интеллектуальным кругозором. И все в один голос говорили, что библиотекарь Коренева совестливая и очень порядочная девушка. Вот только в выборе себе кавалера очень привередлива. Многие в райцентре делали попытку ухаживать за молодым библиотекарем. Да только получили все от ворот поворот.

Все это насторожило главного агронома. Но его очень тянуло к Симе Кореневой. Он стал постоянным читателем районной библиотеки. Гена был давним страстным читателем, еще со школьной скамьи. Да и в сельхозинституте, где была богатейшая библиотека, Гена, слыл довольно авторитетным книголюбом.

В те годы книги были самым желанным приобретением для большинства людей. В магазинах книги стали  большим дефицитом. В застольях одной из самых интересных тем становились прочитанные книги. И на таких счастливчиков, которым первыми удавалось прочитать бестселлер, смотрели с большой завистью. Таким счастливчиком нередко становился Геннадий Пашнев. Он тратился своими скудными деньгами из стипендии на продавщиц книжных магазинов и институтских библиотекарш. Те в ответ старались, чтобы студент книголюб одним из первых прочитал нашумевшие книги.

Став главным агрономом управления сельского хозяйства, Гена Пашнев и в своем родном городе всегда был одним из первых, кто  мог дать самую глубокую информацию о новом художественном произведении, у которого внезапно и вдруг появлялась шумная слава гениальности.

На этой почве и состоялось близкое знакомство главного агронома  управления сельского хозяйства и библиотекарши районной библиотеки. Сблизились они довольно быстро. Симу просто очаровала глубокая, обстоятельная и обширная начитанность Геннадия Пашнева.  Когда он приходил в библиотеку, она тут  же спрашивала его о ставшей вдруг широко востребованной новинке. И, чаще всего главный агроном эту книгу уже прочитал, обдумал и оценил ее  достоинства и с большим увлечением излагал свою точку зрения о прочитанном.

Вскоре все стали замечать, что Пашнев и Коренева тянутся друг к другу взглядами вовсе не как страстные книголюбы, а как влюбленные друг в друга парень и девушка. По мнению многих, пара была, что надо. И статные оба, и умные, и образованные, и очень приличные по сути своей молодые люди.

Геннадий Максимович застонал, закряхтел на диване. Правый бок стал затекать от неподвижности. Понадобилось поменять положение тела. А так хорошо вспоминалось самое начало их с Симой большой любви. Пашнева тянуло все это далекое прошлое вспоминать. Там было все безоблачно и прекрасно. Это потом все пошло наперекосяк. Но теперь, став старым, много повидавшим на своем веку человеком, Геннадий Максимович пришел к выводу, что счастливые моменты жизни крайне коротки по времени. Это полоса неудач, уж если она приходит к человеку, длится порой бесконечно долго. Недаром у русских появилась в давние времена поговорка «Беда одна не приходит». Эта народная мудрость с годами, и даже с веками не стареет, не утрачивает своей актуальности.

Услышав стоны  и покряхтывание своего деда, Анастасия Ефимовна пришла из кухни в зал:

–Тебе что-нибудь надо?

– Да, нет. Все как обычно. Долго лежу в одном положении. Бок стал затекать.

– Тебе твои лекарства не надо принести?

– Не беспокойся, мать. Лекарства приму в положенное время.

– Ну, гляди. – И Анастасия Ефимовна пошла доделывать свои дела на кухню.

«Фифа», – мысленно произнес Пашнев присвоенное им внучке Серафимы Петровны прозвище. Благостного настроения при мыслях о первой стадии их любви с Симочкой, как и не бывало. И снова жалость к себе самому из-за потерянной в давние времена надежды. Они были, эти самые надежды. Более полугода Сима и Гена вечера проводили вместе. Но они ни слова не говорили друг  другу о своих чувствах. Они вместе ходили в районный  Дом культуры на все торжественные мероприятия, в кино и на спектакли. Потом сидели долго, иногда далеко заполночь, у двора Кореневых на скамейке. Но ни объятий, ни тем более поцелуев Гена себе не позволял.

Лишь когда наступила весна и у Симочки подошел день рождения, Гена пришел на свидание с громадным букетом цветов, купленным на городском рынке, лимонадом и шоколадом.  В этот вечер Сима увидела своего ближайшего друга старомодно корректным. Гена внезапно встал со скамейки, взял правой рукой ее руку и задыхающимся голосом произнес:
– Сима! Поздравляю с днем рождения. Но это не главное, что я тебе собираюсь сказать. Я тебя очень сильно люблю.

Он часто и тяжело дышал и слова из себя выдавливал с трудом:

– Вот видишь, как мне трудно говорить.   Дома заготовил целую речь. А теперь, от волнения, не могу связать и нескольких слов. Не томи меня. Скажи сразу, ошибся ли я в своей надежде не ответные чувства? Или у моего предположения есть основания?
И Гена вручил Симе целую охапку цветов. Сима в сумраке улыбнулась, подумав: «Какой он сейчас нескладный». И просто ответила:
– Я тоже тебя крепко люблю, Гена.

Они было заговорили с родителями о свадьбе. Но отец Симы пригласил кавалера своей дочки к себе на беседу. Он сказал, что ничего не имеет против  их любви с Симой.

– Но ты, Гена, видишь, как все меняется, перестраивается в наших местах. Нам тоже негоже жить в старой хате. Ты видел, сколько я строительного леса накупил. Надо порядочный дом поставить. Как только дом поставим, так и за свадебные столы сядем. К осени, я думаю, управимся.

Симин родитель сдержал свое слово. К осени дом был готов. Да только ситуация в отношениях Серафимы и Геннадия коренным образом изменились. Вмешался коварный случай. В районном Доме культуры появился новый работник, который встал между влюбленными. Вернее он не встал. Сошла с тропы верности Симочка.

Новый работник районного  Дома культуры  был певцом хора Воронежского театра оперы и балета. Но был уволен оттуда за систематическую пьянку. Человек остался не у дел. На приличную работу в областном городе и в его окрестностях бывшего певца хора областного театра нигде не брали. Единственно, где ему нашлось место работы – город районного значения, где обреталась наша пара влюбленных.

Шарков и этому месту был рад. Слишком долго длилось его время нетрудоустроенности. На новом месте он изо всех сил старался показать себя с самой лучшей стороны. На концертах он пел уже соло самые популярные песни. И надо отдать должное, голос у Ивана Николаевича Шаркова был хорошо поставлен. Вдобавок он отменно выделялся у него с самого детства. Этим талантом природа его щедро наградила. Иван Николаевич в районном Доме культуры неизменно на «бис» исполнял «Как-то утром на рассвете», «Мне кажется порою, что солдаты», «Ничь така мисячна».

И надо же было такому случиться, что новому кумиру районного Дома культуры вдруг понадобилась для дуэта местная певица с хорошим голосом. Шаркову предложили Серафиму Кореневу. Иван Николаевич послушал, как поет девушка. Ему понравилось. Он предложил песню «Ничь така мисячна» петь дуэтом. И пара на очередном концерте спела эту песню очень успешно. И Симочку, как подменили. Главный агроном управления сельского хозяйства вдруг заметил, что его любимая Симочка стала относиться к нему с заметным холодком. Зато в районном Доме культуры стала вокруг Шаркова крутиться очень уж откровенно.

Иван Николаевич к тому времени холостяковал. Его жена с двумя детьми от него ушла еще, когда он работал в областном театре оперы и балета. Надоели ежедневные пьянки мужа. Потому внимание Таисии Кореневой он встретил очень даже благожелательно. Зато вечерние встречи с Геннадием на скамейке у ее дома почти совсем прекратились. Пашнев душевно мучился, мялся, все откладывал свой откровенный разговор с Симочкой. Но, наконец, решился.

В районной библиотеке перерыва на обед не было. Поэтому в читальном зале в  это время кто-нибудь обычно дежурил. Чаще всего эту обязанность исполняла Таисия Коренева. В  это время в библиотеку Гена Пашнев и направился. И пришел вовремя. Таисия в зале была одна.

– Ну, что, Тая, может, поговорим откровенно?  Дальше нашу неопределенность терпеть невозможно.

Тая опустила голову и нервно стала кусать губы. Гена упрямо смотрел в глаза девушки. Она все молчала. И тогда заговорил он:

– Впрочем, можешь ничего не говорить. Ты своим молчанием и кусанием губ уже все мне сказала.

И тут Тая, наконец, заговорила. Ее всю трясло. Но говорила она вполне спокойным голосом:

– Гена! Ты можешь меня судить самым строгим судом, какой полагается в этой ситуации. Можешь даже меня избить. Но я знаю: ты на такое просто не способен. Я понимаю, какая я сволочь. Но, пойми, дорогой ты мой человек, я с собой ничего сделать не могу.  Я совершенно сошла с ума. Но меня тянет к Шаркову. И ничего с собой делать не могу. Хотя  хорошо понимаю, насколько рискованно это влечение.
Тая низко опустила голову. По щекам у нее покатились слезы:

– Эх, Гена, Гена! После всего случившегося ты в мою  персону только плеваться должен. Мне, по крайней мере, такое часто мерещится.

Гена встал и, уходя, тихо сказал:

– Ну, что ж. Ты сделала свой выбор. Желаю счастья.
вышел из читального зала.

Скандальная ситуация в отношениях Кореневой и Пашнева стала широко обсуждаться в городе. Из дома в дом гуляла новость о том, что главного агронома управления сельского хозяйства звонкоголосый певец наградил отменнейшими рогами. Да и Таисия Коренева тоже постаралась. Заморочила голову хорошему человеку. А когда дело дошло до серьезного – переметнулась к другому. Отец Таисии Петр Григорьевич Коренев считался в городе человеком уважаемым и достойным. Какое-то время он терпеливо переносил гуляющие по городу пересуды в адрес своей дочки. Потом решил установить определенность в этой непростой ситуации. Он пришел в Дому культуры и попросил Шаркова уединиться с ним для деликатного разговора. Иван Николаевич удивился визиту отца своей новой зазнобы, но послушно пошел за Петром Григорьевичем на улицу.

Петр Григорьевич сразу взял быка за рога:

– Вот что, Иван Николаевич! Давай мы внесем ясность. У моей дочки Таи был достойный и, по моим представлениям, замечательный жених. Мы уже договаривались нынешней осенью свадьбу сыграть. А тут вызвездился ты. И все пошло к чертям собачьим. Когда у моей дочки и Гены Пашнева все ладилось, никто в городе ни единого плохого слова в их адрес не сказал. А теперь что происходит? Почему о тебе и моей Таисии всякие сплетни, что ни день, то вяжутся. С этим пора кончать.

Шарков терпеливо все выслушал, пожал плечами. Потом задал вопрос:

– А я-то тут причем?

Петр Григорьевич весь вспыхнул от неожиданности:

– Как это причем? Насколько я понимаю, моя дочка в тебя втюрилась по самую макушку. И, как в городе все убеждены, ты ей отвечаешь взаимностью. Или я что-то не так понимаю?

И снова Шарков отреагировал недоуменным пожатием своих плеч:

– Да мало ли  кто с кем встречается. Мы оба не женатые. Вправе проявлять симпатию друг к другу. Вправе и разойтись в разные стороны. Никакими обязательствами пока, слава богу, не связаны.

Лицо Коренева побелело от ярости:

– Да ты что, гад такой! С моей дочкой в игрушки играешь?

И Петр Григорьевич со всего маху съездил певцу по физиономии. Шарков  ладонями закрыл лицо и торопливо зашагал к Дому культуры. Петр Григорьевич оторопело смотрел ему вслед. Он никак не ожидал от себя такой рьяной реакции. Раньше за ним такого никогда не наблюдалось.

Тут же появилась милиция. Нашлись  свидетели происшедшего. Вскоре за  драку у общественного места Петр Григорьевич отсидел пятнадцать суток ареста.  В семье Кореневых что-то спешно решалось. Собирались родственники, о чем-то вечерами разговаривали. Таисия на работу в свою библиотеку, после того как ее отец ударил Шаркова, не ходила. Потом по городу пополз слух, что девушка уехала будто бы в Воронеж. Иван Николаевич Шарков тоже утратил свою обстоятельность. Вскоре он крепко запил. И его по-тихому уволили с работы.

Геннадий Максимович Пашнев переживал страшное потрясение. На работе у него все разладилось. Полагающиеся по его специальности отчетные документы были полны ошибок. Но его в районе знали как отменного специалиста.  Понимали, что человек переживает тяжелое нервное потрясение. Поэтому его промахи терпеливо переносили. Ждали, что человек соберется с силами, одолеет свое горе. И все пойдет по-прежнему.

Так оно и произошло. Внешне все вроде бы восстановилось. Геннадий Максимович стал прежним человеком. Он продолжал работать главным агрономом районного управления сельского хозяйства. Все встало на свои места. Геннадия Максимовича его коллеги видели собранным, работоспособным. Он снова умело и своевременно решал все, положенные ему по должности, дела. В городе после происшедшего скандала все были на стороне главного агронома. Вопросами по  этому поводу его старались не беспокоить. А если, кто из-за своего чрезмерного любопытства задавал ненужные вопросы, Пашнев внешне спокойно отвечал: «Оказалось, не судьба нам быть вместе. Тут уж ничего не поделаешь».

Слова Геннадия Максимовича звучали убедительно. И люди понимали: сумел, мол, справиться со своими чувствами человек. И это хорошо. Еще молодой. Очень симпатичный. Придет время и найдет свое настоящее счастье.

Как давно все это было. И как свежо в памяти все тогда происшедшее. Он сумел убедить людей, что все в нем быстро улеглось и успокоилось. Если бы все было именно так, он бы со временем стал осуждать свою дорогую Симочку. Ведь это она его покинула. Но он, уже зная, что его первая любовь давно в могиле, даже в своих потаённых мыслях не смог высказать ей тайный укор за содеянное. Симочка для него была и остается до последних минут его земной жизни святым человеком. Что-то в нем самом не сложилось. Потому их совместная с Симочкой жизнь не смогла состояться. В этом вся причина их неустроенной  жизни.

Геннадий Максимович был твердо убежден, что и Симочка верила  в судьбу. И она была убеждена, что им свыше была определена такая участь. С тех пор, как Симочка уехала в  Воронеж и устроилась там работать на электромеханический завод, они почти не  виделись. Точнее, оба старательно избегали встреч. А если случайные встречи бывали, они разговаривали мало. Мягко. И никогда не затрагивали своих любовных  отношений.

«Эх, жизнь наша окаянная. Какая она запутанная и часто неуправляемая. Собираешься прожить ее нормально, по-человечески. А проживаешь, как судьба тебе позволит», часто думал Геннадий Максимович. Он с этим уже давно смирился. И в жизненных передрягах старался держать себя достойно. Чтобы все по совести, достойно. Чтобы совесть потом не мучила.

Он начал каждый день выходить из своей квартиры. С ходунками становилось все удобнее. Но он их стыдился. А потому стремился научиться поскорее ходить, как все нормальные люди.

И почти каждый раз случались встречи с «Фифой». Геннадию Максимовичу иногда становилось как-то неуютно. Словно какие-то сверхъестественные силы устраивают им эти встречи. Сегодня он уже вдосталь нагулялся и собрался было пойти за стол, который был сооружен из грубых необструганных досок за узкой полоской кустарника, обрамляющего лицевую стену их дома. Но именно в этом самое время  за его спиной зазвучал мобильник с похабной песней: «Танцуй, танцуй!» Геннадий Максимович повернулся навстречу. И был награжден откровенно презрительным и насмешливым взглядом.

За столом сидел и курил живший в их доме бывший скотобоец мясокомбината Павел Петрович Малев. Он прислушался к звучащей из мобильника песне и коротко хохотнул:

– Ну, как тебе, Максимыч, нынешняя молодежь? Соленая и приблатненая?
Пашнев почувствовал себя неуютно:

– От горшка два вершка, а совести ни капельки.

Малев с  ним согласился:

– Ни стыда, ни совести. Мы с тобой в их годы тоже святыми не были. Но вели себя намного приличнее.

Геннадий Максимович был того же мнения:

– В наше время за такие штучки мужики могли бы и по мусалам съездить. Заставили бы держать себя в нормальных  рамках.

Как только Геннадий Максимович зашел в свою квартиру, Анастасия Ефимовна сразу поняла, почему ее дед в плохом настроении:

– Ну что, опять эта сопля Ираидка со своим мобильником мимо прошла?

– Прошла. Никакого представления у нее о приличиях и порядочности.

– Да что ты от нее хочешь добиться? Ты что не видишь, что кругом делается?  Кто теперь придерживается этих твоих бывших приличий и порядочности?

У Геннадия Максимовича в голове словно молния ударила. «Как же я со своей болезнью отгородился от окружающего мира?


А очевидное было у всех на глазах. Поэтому девочки - подростки возраста  этой Ираидки и не должны быть иными. Они – продукт своей окружающей среды и своего времени. Когда его старуха Анастасия Ефимовна в минуты отдыха включала телевизор, он норовил укрываться в спальне. Слушать то, что звучало с экрана, по его представлению,  было просто неприлично. То выясняли, кто кого обобрал. То, кто с кем любовь крутил, и от кого дети.

Вот уже два, а, может, уже и три года постоянными героями телевизионных передач стали члены семьи замечательного русского писателя Василия Шукшина. То у них кто-то квартиру продал и кровно обидел нынешнюю главу знаменитой фамилии Лидию Николаевну. То сама Лидия Николаевна не может избежать конфликтной ситуации в своем знаменитом семействе. Кого-то из кровных родственников принимают в семью. Кому-то указывают от ворот поворот.

Теперь вот гвоздем событий стали отец и сын Алибасовы. Раньше приходилось читать, что Василий Макаревич и Лидия Николаевна в советское время ютились  с детьми в двухкомнатной квартире. Теперь оказывается, что у семейства квартир гораздо больше, чем требуется для проживания членов знаменитой фамилии. И с этим жильем происходят весьма сомнительные операции.

В свое время Бари Алибасов держал себя в современном обществе страстно влюбленным бессребреником. Он всего себя отдавал своей жене Лидии Николаевне. Совсем недавно телезрителей «порадовали» красноречивой сценой, в которой новый супруг Федосеевой-Шукшиной охмурял ее на дарение очередной квартиры то ли адвокату, то ли водителю Бари Алибасова. Причем сама супруга совершенно согласна с откровенно шулерским документом.

Смотришь на эту грязную сцену и не поймешь, до какой степени поражены деменцией престарелые супруги. Горько ощущать, насколько унижена в этих безобразных сценах талантливая актриса, в свое время сыгравшая знаменитые роли в фильмах Василия Макаровича. Тогда она блестяще работала на славу гениального писателя и кинорежиссера. Теперь его только позорит. И кому-то очень нужно систематически раскручивать эти скандалы. Ведь они нисколько не красят ни семью Василия Макаровича, ни его семью, ни тех, кто постоянно готовит на телеэкран эти позорные передачи.

Изо дня в день идут представления о том, чьи дети. Причем не самое главное в них, кто действительные родители. Главное, кто с кем, и кто – как любовь крутил. Нередко сцены заканчиваются безобразной дракой. В дискуссиях дело переходит к ненормативной лексике. И все  это могут бесприпятственно смотреть девочки возраста фифы Ираиды. И, вероятнее всего, у них создается впечатление, что так жить не только можно, но и жить вполне нормально.
Геннадий Максимович  сидел в кресле с отсутствующим взглядом. «Эк его замкнуло в самом себе» – подумала Настасья Ефимовна и пошла в свою спальню немного отдохнуть. Муж действительно не заметил ее присутствия в зале. Но сейчас он думал именно о ней. Дня четыре назад Ефимовна смотрела передачу об установлении отцовства. Одна «красавица» на добровольной основе получала алименты от двух мужчин. Казалось бы, живи и довольствуйся тем, что есть. Нет, «красавица» затеяла новую тяжбу. Дело кончилось тем, что генетическая экспертиза не подтвердила отцовства обоих добровольных плательщиков алиментов. Оказалось, не они родители незаконно рожденных детей.
Что там, правда, в этой дурно пахнущей передаче, что художественный вымысел – поди теперь разберись. Только молодежь из такого рода передач извлекает для себя вывод: в наше время все дозволено.

Геннадий Максимович подумал о том, что в последнее время не треплется имя замечательного артиста Армена Джигарханяна. И слава богу. Авторитет этого талантливого человека провалился и скатился под пол. А ведь казалось, умнейший человек. Большой образованности и широкого кругозора. Так нет же. Разошелся с законной женой, соединил свою жизнь с отъявленной проходимкой. На ней и пробы уж негде ставить. Неужели не видел, в какую трясину опускается. Теперь трудно поверить, что этот когда-то любимый всеми актер будет так же высоко цениться. Жалеть будут – несомненно. Ценить как прежде, –  вряд ли.

Его недавняя пассия тут  же охомутала комика жизни Прохора Шаляпина. И, самое удивительное, бывшая в телепередачах отъявленной злодейкой, когда стала супругой Прохора, в телепередачах предстала святой. И была таковой, пока и с Прохором у нее не заладилось.

Пашнева мысли увели в несколько другое направление. Сейчас он подумал о художнике девятнадцатого века Василии Пукиреве. И он сделал для себя вывод: ничего в жизни бесследно не проходит. Пукирев, вероятнее всего имел много картин на самые разные темы. А обессмертил себя только одной «Неравный брак». У этой живописной работы два неизменных преимущества: ее художественные достоинства, и  злободневность поднятой темы. Она, эта тема, всегда  потрясала и будет бесконечно потрясать своей, противной человеческой сути отвратительностью. Об этом надо бы подумать актеру Джигарханяна, когда он связывал свою личную жизнь почти с внучкой по возрасту.
А неравный брак не на картине Василий Пукирева,  а в реальной жизни закончился более чем печально. Дама, изображенная на  его полотне, доживала свой век в крайней нищете в доме призрения.

Геннадий Максимович стряхнул с себя оцепенение и встал с кресла. Он был совершенно уверен, что «Фифа» и вовсе не фива. Она нормальная обычная девочка. И не виновата в своем поведении. Виноваты все взрослые, населяющие Россию. И он в том числе. Это они допустили в стране такую жизнь, когда все безобразное и неприемлемое в нормальной жизни стало приемлемым и обиходным.







 








Ф