Васькина война Глава 13 Эпилог

               
                Эпилог

   Прошел год после всех печальных событий. Особых изменений в организм Василия он не принес. Зажили и зарубцевались раны на теле, но полная глухота и временами накатывающая боль никуда не ушли. Лежа на больничной койке, он вспоминал, в каких больницах побывал. Перед внутренним взором бесконечной чередой проплывали  больничные стены, белые халаты, лица врачей и «сокамерников» по несчастью.

 Сколько историй узнал! От смешных, до трагически–грустных, всяких. Одних людей болезнь ломала – становились злобными и «кусачими», стремясь загрызть всех и вся, другие были как бы просветленные духом, рассуждающие глубокомысленно и здраво.
 
   Отсутствие слуха сильно раздражало Василия. Сильно-то не пообщаешься. Завел себе тетради и ручку, где желающие рассказывали ему о своих проблемах и здоровье. Тетради не выбрасывал. За год накопилось прилично – почти полный дипломат. Иногда открывал его и перечитывал содержимое тетрадок, вспоминая прошедшие события.

 Многие врачи советовали изучать мнемотехнику – распознавать речь собеседника по движению губ. Даже приносили небольшие брошюры с рисунками движения губ и произносимыми буквами и словами. В других пособиях были подробно описаны способы дактилологии – методе разговора посредством пальцев. Отличным помощником в этом нелегком деле стала его жена Таня. Через год упорных занятий Василий стал немного понимать по губам разговор людей. Изучать дактилологию оказалось труднее – нужен был умеющий собеседник. Где  в селе возьмешь такого?
 
   От безделья Василий пристрастился к чтению книг. Перечитал столько, сколько, некоторые  не осиливали за всю жизнь. «Как закалялась сталь», «Сильные духом» перечитал по два раза, удивляясь силе и мужеству людей того времени. Невольно сравнивал с собой. То, чему учили на занятиях по спецподготовке, ни в какое сравнение не шло с тем, что пришлось испытать в жизни. К примеру, учили, как «отключить» от боли раненый участок тела, но не учили, как его потом заживить, чтобы этот участок не тревожил.

…Она приходила в основном ночью. Подкрадывалась медленно, словно охотящаяся кошка, плавно и беззвучно переставляя свои пушистые лапки. Он чувствовал ее нутром, ощущая прикосновения и начинающуюся пульсацию. Выпускала свои безжалостные коготки и начинала рвать плоть, с каждой минутой все сильнее. И не было сил крикнуть ей: «Брысь! Пошла отсюда!» Сцепив до зубовного скрежета зубы, изо всех сил сопротивлялся ей, не позволяя вгрызаться дальше. Иногда она побеждала. Тогда из груди вырывался отчаянный стон, на который откликалась медсестра, торопливо втыкая в вену иглу шприца. Постепенно коготки втягивались, и боль таяла, покидая тело.
Сколько раз такое повторялось – Василий уже и не считал.
 
   Наконец, закончилась больничная жизнь и началась гражданская, домашняя.
На ВТЭК Василию дали первую группу инвалидности. Предупредили, что подтверждать группу нужно ежегодно. А чтобы подтвердить, необходимо хотя бы раз в год пролечиться в стационаре.
 
— Вот, он, приговор, — с грустью подумал Сыч, читая выданные бумаги и выписки. — Выброшен на обочину жизни, больной, глухой и никому не нужный инвалид. Даже в семье это стало заметным: дети почти перестали общаться, а супруге было практически некогда–крутилась, как белка в колесе.
 
Размер пенсии был не очень-то велик, но все же пополнял семейный бюджет. И дети, словно сговорившись, оба решили поступить в юридический институт на платное отделение. И везде были нужны деньги, деньги, деньги… Где их набрать? Спасибо отцу, иногда помогал, отстегивая от своей пенсии «детишкам на молочишко».  Иногда приходил в гости попроведовать, поговорить о наболевшем.
 
— Ох, Васька, Васька, — грустно повесив седую голову, говорил отец, — и за что тебе такая выпала доля? Ладно, я – прошел две войны, такое время – Родину надо было защищать. Брал шесть городов, дошел до Праги и брал китайский Харбин. Трижды ранен. Ордена, медали…А кого защищал ты, в этой далекой Анголе, совсем не нужной нашей стране? Где твои почести, где награды? И на какой хрен она нам сдалась, эта Африка? А Афганистан? Что мы там забыли? Столько парней угробили ни за понюх…

— А, с досадой махал он рукой, — всегда заканчивая разговор, — выпить есть что?

Таня наливала тестю кружку медовухи, он опрокидывал ее, крякал, вытирая седые усы рукавом. Прощался, пьяно лез целоваться со снохой и уходил. До этих печальных событий у Василия было пол села друзей. Теперь остался один друг–сосед, живший за стенкой. Сыч не обижался на них – значит, такие были друзья, которые в трудную минуту забыли о нем. Да и как общаться с глухим? Это подобно общению с иностранцем, когда он тебя не понимает, что ему говорят.
 
   Прошел еще один год, полный событий и насыщенный болью. За зиму пришлось дважды подавить больничную койку. Стала сильно беспокоить левая почка. Пришлось ехать в Бийск на консультацию к нефрологу. Сделали снимки. Спасибо, лечащему врачу, который отнесся к больному не как к расходному материалу. Он сделал снимки в разных проекциях. Зашел в палату, где лежал Василий.

— У тебя есть старые снимки? — спросил он.

— Да, есть, — ответил Сыч, — что вас интересует – голова, или живот?

— Меня интересует ваша левая почка, там странное образование, не понятно, что это. Похоже на камень, но на рентгене в боковой проекции дает картину чего-то металлического. Камни смотрятся по-другому. Где ты получил ранения? В Афганистане?

— Нет, бок, ногу и руку слева мне ранило в Анголе, — ответил Василий.

— В Анго-о-о-ле? — протянул врач. — Эко, батенька, тебя куда занесло. Служил?
 
— Да, было дело, — нехотя ответил Сыч.

— Придется, страделец ты наш, перенести еще одну операцию. Этот осколок почему-то военврачи не увидели и он со временем закапсулировался. После сильного удара – выстрела в упор, капсула прорезалась и теперь есть угроза повреждения кровеносного сосуда, проходящего рядом. Операция неизбежна. Иначе…– развел руками врач.

— Делайте, что считаете нужным, — потерянно ответил Василий.

— Проклятая, и здесь меня не оставляешь в покое! — со злобой думал Василий. — Опять страдания и мучения. Да сколько ж можно! На глазах вскипели слезы обиды за свою такую нескладную судьбу.

— Бедная Таня, опять на твои плечи взваливается этот груз переживаний, — с душевной болью думал он о жене, — сдохнуть, однако, легче…

   Операция по извлечению осколка прошла благополучно. Василий даже не ожидал, что так легко ее перенесет. После операции врач принес в небольшом полиэтиленовом пакетике небольшой камешек оранжево-красного цвета.
 
— Вот, тебе на память об Анголе, сказал он. — Смотри, что ты носил в себе столько лет. Ты можешь рассказать происхождение этого предмета?

– Простите, доктор, не могу, — ответил Василий, — мы давали пожизненную подписку о неразглашении.

— Понятно, — ответил доктор, — я и не настаиваю.

Камешек представлял собой небольшую треугольную металлическую пластинку, размером в полсантиметра, окруженную красно–коричневым твердым веществом. Василий положил его в спичечный коробок. Рана быстро зажила, и вскоре сняли швы. 
Единственная проблема была в том, что из бока была выведена трубка–нефростома, которую обещали убрать через год.

— Ничего, год не вся жизнь, можно и потерпеть, — думал он, лежа на больничной кровати.

Таня стоически перенесла новые жизненные испытания, не сломалась, не пала духом.
Василий по-новому стал осмысливать свою семейную жизнь.

— Молодец она у меня, — с теплотой в душе думал он. — Не бросила в трудную минуту, простила все мои грехи. Святая женщина! Некоторые жены бросают своих суженых сразу же, после первых трудностей. Мало ли таких примеров. Все хотят жить без обуз и проблем.

   Читая книги, неожиданно для себя обратил внимание, что его стали увлекать стихи. Попросил медсестру принести из больничной библиотеки томики Пушкина, Лермонтова, Есенина. Однажды приснился сон, что он сочиняет стихи, да так удачно! Проснувшись, быстро схватил тетрадку и записал все, что запомнил.
На удивление, получилось довольно складно. Стесняясь всех, тайком, во время тихого часа, открывал тетрадку и писал все, что приходило на ум. Обратил внимание, что его очень привлекает природная тема. Однажды ночью бушевала гроза. Утром набросал четверостишие о дожде, молниях и ветре. Хотел написать дальше, но словно что-то заклинило – не смог придумать ни строчки.

…Гроза прошла вчера над рощей,
Пришла откуда-то с равнин,
Согнула кроны ветром мощным,
Сучки сломала у осин…

   Однажды в палату привезли на каталке пожилого мужчину после операции. Положили его на кровать рядом с Василием. Василий уже вставал, ходил самостоятельно, хотя и с трудом, «по стеночке». Соседу по палате тоже делали операцию на обеих почках, удаляли камни. И теперь он, словно космонавт, со всех сторон был опутан трубками. Лежащие в палате мужики тут же дали ему прозвище «Космонавт».

   Как всегда, беда сближает. И Василий так же сблизился с новым другом, оказавшимся поэтом и прозаиком. Работал он в городской газете корректором.
Заметил, что Сыч часто что-то пишет в тетрадке и, написал ему, поинтересовался, чем он занимается.

— Мемуары пишете, уважаемый, — спросил он. — О жизни, или о любви?

— Да так, ерундой маюсь, — ответил Василий, — пробую писать стихи.

— О-о-о! — восторженно написал ответ сосед, — стихи – это занятие благородное! — О чем они, если не секрет? Можно взглянуть?

Сыч подал Степанычу (так звали соседа по палате) тетрадку с наброском стихов.
Тот серьезно прочитал написанное, а потом, подумав, написал: «Ты по-настоящему хочешь заниматься писательством?» Если «да», то я тебя могу научить многому.

— Не знаю, как-то не думал над этим, — ответил Василий. — Давайте, учите, все в жизни пригодится.

Степаныч позвонил, и через день в палату вошла миловидная пожилая женщина, держа в руках небольшую рукопись.

— Это моя жена, — пояснил Степаныч, показывая Василию на своем пальце обручальное кольцо.

— Понял, понял, — улыбнулся Василий.

О чем говорили супруги, естественно, он не слышал, да и не стремился к этому, пытаясь что-то угадать по движению губ. Жена Степаныча ушла, а он присел на кровать рядом с ним, раскрыв листочки рукописи. Василий даже понятия не имел, насколько сложна наука стихосложения. С трудом вникал в написанные строчки: «ямб, хорей, амфибрахий, анапест». За неделю изучения рукописи и тренировок в сложении четверостиший понял, что он чему-то научился. Степаныч его хвалил: «Есть у тебя задатки поэта, есть! Надо это развивать».

   Быстро пролетели две недели больничных буден. И вот, снова дома. Больше всех, конечно был рад возвращению сибирский кот Степка. Не успел Василий открыть дверь дома, как он одним прыжком влетел к нему на грудь и принялся яростно мурчать и тереться пушистыми усами об его лицо. Казалось, что обеими лапами обнимает хозяина за шею.
 
— Ты глянь, — смеясь, сказала не менее обрадованная Таня, — ведь сегодня все утро просидел на столбе у ворот. Видимо, чувствовал, что ты приедешь.
А еще говорят, что животные чувств не имеют. Всё они имеют!

За обедом Василий рассказал, как прошла операция, и показал осколок Тане.

— Ой, Вась, выкинь ты его на фиг, страсть эту! — брезгливо и со страхом воскликнула она. — А если бы тебе в голову такая штука прилетела?

— Ничего бы голове не доспелось, — рассмеялся Василий, — это тоненькая пластинка не способна пробить кость, — постучал себя по лбу он. — В мясо проникает далеко. Видишь, сбоку и сзади до почки всего несколько сантиметров. Вот осколок туда и добрался. Скорость их разлета очень большая, больше семисот метров в секунду. Осколочек мал, но за счет кинетической энергии может проникнуть в мягкие ткани довольно глубоко. Когда в меня стреляли в упор картечь, то почти все картечины пробили меня насквозь. Они имеют большую массу. Позвоночник спасла металлическая бляха солдатского ремня. Если бы не она, то я бы конечно, не выжил.

— Всё, Вась, хватит, — замахала руками Таня, — я и так от тебя страстей нахваталась, до сих пор ночами кошмарю. — Давай обедай, да ложись, отдыхай, а я пойду в огород, грядки опять заросли.

Василий пообедал и улегся на свой любимый диван. Тут же мурча, словно трактор, на его груди растянулся кот. Пришел сон, крепкий, домашний, без кошмаров и сновидений. Проснулся лишь под вечер, освеженный сном. Вышел на улицу и присел на лавочку возле сеней. Кот пристроился рядышком, не отходя ни на шаг.
Неожиданно в мозгу стали всплывать строчки:

…Прохладно стало, выйду в сени,
Отхлынул летний, жгучий зной.
Мышей летучих в небе тени
Мелькают быстро надо мной.

Комары кусают руки, уши,
Хоть снова заходи домой.
Чумыш шумит все глуше, тише,
На перекате пред горой.

В деревне никого не видно,
В домах угомонились все,
И завтра жарко, очевидно,
Я это вижу по росе…

Удивился сам себе: «Надо же, поперло, откуда-то…» Встал с лавочки, быстро прошел в дом, и записал катрены в тетради. И действительно, после приезда домой Василия «поперло». Ежедневно писал по два-три стиха на темы о природе, родном селе и любимой с детства реке. Иногда снилась война. Взрывы, кровь друзей, больничные палаты. Просыпался в холодном поту: «Доколе ты меня будешь мучить, проклятая! Когда же ты отцепишься? Сколько можно воевать?» Отдышавшись, вспоминал своих сослуживцев–Кит, Рэм, Вал, Дюк… Где вы теперь? Живы или нет? Встретиться бы, поговорить «за жисть». Я даже не знаю, как вас звали на гражданке, и где ваша настоящая Родина.

Однажды ночью приснился бой. Проснувшись утром, написал стихотворение.

…Бежим скорей покинуть ров,
Где нас враги зажали в угол,
Похожие на раненых волков,
На брошенных на свалку кукол.

И нету нам пути  назад,
Для нашего былого взвода,
В прицел внимательно глаза
Лицо врага везде находят.

От боя где-то далеко,
Очнулся я холодной ночью.
Вокруг туман, как молоко,
А рядом кровь и чьи-то клочья.

Я выжил там и здесь пишу стихи –
Ангольских дней не позабуду.
Пусть Бог простит мои грехи,
Как он простил отцу и деду…

Военная тематика Василия не увлекала. Как-то раз, перед днем Победы, написал отцу стихи о его подвиге в войну. Он внимательно прочитал и Василий с удивлением увидел, как у отца задрожал подбородок и на глазах появились слезы. Скомкав листок, он бросил его в горящую печь.

— Не пиши больше ничего об этой проклятой войне, она вечно с нами, хотя мы и живем в мирное время, — дрожащим голосом сказал он. — Давай, помянем всех погибших. Молча. Стоя. Светлая память героям, отдавшим свои жизни…

                КОНЕЦ