Глава 2. Поиск эволюционной стратегии

«Пробуждение» масонства в начале ХХ века

Мauvais ton?

Говорить о масонстве и о его роли в разрушении исторической России непросто. Нет, «загадочная тема» не столь уж загадочна и малоизученна, как хотелось бы кому-то. Дело в другом. Разговоры подобного рода с некоторых пор стали считаться проявлением дурного тона.
Складывается впечатление, будто звукосимвол «масонство» включает в сознании собеседника некую «кнопку», которая запускает настройку на иронический лад, подталкивающий собеседника к упражнениям в остроумии.
В лучшем случае деятельность полузакрытых объединений либерально настроенных представителей высших сословий Государства Российского будет интерпретироваться как поиск альтернативы революционному ходу событий: «масоны хотели повернуть события от нараставшего революционного взрыва в русло обкатанных в западных странах эволюционных преобразований для мирной трансформации абсолютизма в парламентскую монархию». [1]
Оно-то и понятно, что в ситуации, «когда верхи не могут, а низы не хотят», когда нужно что-то делать, а не «сидеть сиднем», альтернативой революции могла быть только эволюция.
Эволюция, впрочем, эволюции рознь.
Конечно, охранение без творчества, бесконечное «подмораживание» могло лишь законсервировать проблемы, но не привести к их разрешению.
Нельзя сказать, что охранители самодержавной государственности не пытались проявлять творческого подхода. Ярчайшим примером является деятельность Сергея Васильевича Зубатова (1864–1917).
Стратегическая задача правительства в борьбе с революционным движением, по мнению Зубатова, должна была состоять во внесении раскола между революционной интеллигенцией, ставящей политические цели республиканского характера, и рабочими массами, идущими вместе с революционерами только потому, что последние содействуют их борьбе за улучшение материального положения.
Иными словами, Зубатов пытался перенаправить рабочее движение с пути политической борьбы на путь борьбы экономической, т. е. легальной профсоюзной деятельности. И таким образом вырвать пролетариат из рук социал-демократии.
По контрасту с Зубатовым, министр внутренних дел империи и шеф Корпуса жандармов Вячеслав Константинович фон Плеве (1846–1904) остался в русской истории олицетворением нетворческого охранительства – «мастером нагайки и штыка». Трагическая ошибка Плеве – недооценка размаха революционных настроений, убеждение в том, что, ликвидировав «революционный центр», можно уберечься от революции. Впрочем, нельзя забывать и о том, что система Зубатова,  так называемый «полицейский социализм», оказалась весьма хрупким инструментом, который и системой-то по большому счету не назовешь.
Понятно, что либерально настроенной интеллигенции не по нутру был ни Плеве, ни Зубатов. Однако заигрывание либералов с революционерами тоже не могло происходить бесконечно. Либералы испугались революции и попытались отыскать пути эволюционных преобразований. Впрочем, эти самые эволюционные преобразования пришлось осуществлять по рецептам, прописанным «Великим Востоком»...
 
Плеве. Охранение без творчества

15 июля 1904 г. в Петербурге эсером студентом Егором Созоновым был убит Плеве, последовательно проводивший жёсткую политику в отношении оппозиционных и революционных движений.
«Но он, по-видимому, сам не верил в те начала, которые был призван защищать; в частных беседах он не раз это высказывал. Считая, что самодержавная власть себя «изжила», и в то же время приняв на себя обязанность её защищать, В. К. Плеве не мог придумать ничего, кроме новых репрессивных мер.
Охранение без творчества было основной чертой его политики. Будь то совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, или «зубатовские» профессиональные союзы, или земства, или профессорские коллегии университетов – В. К. Плеве видел во всём прежде всего опасную, отрицательную сторону.
Трагедия власти была в том, что зачастую он бывал прав: все эти органы могли быть использованы врагами власти, и, конечно, эти враги не упускали ни одного удобного случая! Всякое движение поэтому требовало двойных усилий; но и отказ от движения приносил власти только мнимое облегчение». [2]
Начало Японской войны ознаменовалось крестьянскими погромами в Полтавской и Харьковской губерниях и сопровождалось обычными в таких случаях поджогами и разграблениями помещичьих усадеб, насилиями и убийствами.
Власть не растерялась, и с этим местным движением, прорвавшимся наружу, правительство справилось, но зажигательный лозунг продолжал тлеть в крестьянской среде, и с ним Россия перешла в роковой для неё 1905-й год.
 
«Полицейский социализм» Зубатова. Рискованная эквилибристика

«К крестьянскому движению присоединилось и возникшее задолго до того движение среди рабочих, прорывавшееся отдельными вспышками, как результат революционной пропаганды. Благодатной почвой для этой пропаганды служило стремление фабрикантов к чрезмерной наживе, часть которой эти слепые люди, рубившие под собою сук, употребляли на поддержку революционных организаций. Ярким примером может служить московский миллионер Савва Морозов». [3]
К пролетариату, впрочем, присматривались не только социал-демократы, но и охранители. Внимательно изучал марксизм и начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов, в юности увлекавшийся народовольческими идеями, но позже, подобно Льву Тихомирову, ставший верным стражем монархической государственности.
Осознав опасность социал-демократии, Зубатов понял, что борьба с ней одними репрессивными мерами обречена на неудачу. Чтобы обессилить социал-демократию, необходимо вырвать из её рук главную силу – пролетариат. А для этого необходимо, чтобы сама власть встала на сторону рабочих в их борьбе за свои экономические нужды.
В своих воспоминаниях Зубатов записал:
«Рабочий класс – коллектив такой мощности, каким в качестве боевого средства революционеры не располагали ни во времена декабристов, ни в период хождения в народ, ни в моменты массовых студенческих выступлений. Чисто количественная его величина усугублялась в своем значении тем обстоятельством, что в его руках обреталась вся техника страны, а он, всё более объединяемый самим процессом производства, опирался внизу на крестьянство, к сынам которого принадлежал; вверху же, нуждаясь в требуемых знаниях по специальности, необходимо соприкасался с интеллигентным слоем населения. Будучи разъярён социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения существующего государственного и общественного строя, коллектив этот мог оказаться серьёзнейшей угрозой для существующего порядка вещей». [4]
Зубатов приобрёл известность благодаря предложенному им в 1901 году плану создания опекаемых полицией легальных профессиональных союзов рабочих, которые должны были направить рабочее движение с революционного пути на путь мирной защиты экономических интересов рабочих.
Первым из таких союзов стало «Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве» в Москве.
«В то же время, зная всё, что делается на фабриках и заводах, охранное отделение своевременно приходило на помощь рабочим в случае каких-либо несправедливых действий хозяев или заводской администрации. В этих видах по воскресеньям в охранном отделении офицеры и чиновники принимали заявления и жалобы от рабочих по всем вопросам. Рабочим давали разъяснения, справки, а заявлениям должное направление и поддержку в дальнейшем в пользу рабочих.
Таким путем в рабочих внедрялось сознание, что они могут добиваться своих желаний без социалистов, мирным путём и что власть не только не мешает, но и помогает им. Движение разрасталось. Успех был очевиден. Рабочие доверчиво подходили к власти и сторонились революционеров». [5]
Зубатов пытался убедить Плеве в том, что для победы над революционным движением недостаточно одних репрессий, но необходимы социальные реформы, «о том, что реформаторская деятельность есть вернейшее лекарство против беспорядков и революций, о крайней желательности дать известную свободу общественной самодеятельности и пр.».
Плеве не соглашался с Зубатовым, уверяя, что для ликвидации опасности достаточно обнаружить «центр» и арестовать заговорщиков. Однако, несмотря на разногласия, вернувшись в Петербург с мест крестьянских погромов, Плеве назначил Зубатова руководить Особым отделом.
«Апогеем успеха Зубатова была многотысячная патриотическая манифестация рабочих перед памятником Императору Александру II в Москве в день празднования 19 февраля освобождения крестьян от крепостной зависимости. Было совершенно бесцельно указывать великому князю и генералу Трепову на опасность таких опытов, что мне пришлось сделать в одном из заседаний у генерал-губернатора, заменяя прокурора Московской судебной палаты, гофмейстера Посникова, в качестве его товарища. Эти возражения вызвали даже некоторое неудовольствие великого князя против меня. Для более широкого развития своей идеи Зубатов был переведён в С.-Петербург, назначен заведующим особым отделом департамента полиции и в этом качестве имел полную возможность создать рабочие организации в наиболее многолюдных фабричных центрах». [6]
Встав во главе Особого отдела, Зубатов начал реформу всей системы политического сыска. По его инициативе во всех крупных городах империи создавались охранные отделения, подчинённые непосредственно департаменту полиции. В их руках должно было сосредоточиться всё дело политического розыска, до ареста революционеров включительно.
Что же касается курирования Охранным отделением профсоюзного движения, то эта «прекрасная по своему замыслу задача оказалась, однако, не под силу, что и было совершенно естественно, так как департамент полиции не имел для её выполнения надлежащих людей. Рабочие организации попали в руки революционеров и сделались не только очагами пропаганды, но повлекли за собой устройство стачек.
Антиправительственное направление особенно резко выразилось в Одессе, где поставленные Зубатовым руководители рабочих Шаевич и Вильбушевич организовали грандиозную забастовку, сопровождавшуюся насилиями. Со стороны министерства внутренних дел последовала вторая ошибка: оно так же легко стало на путь преследования этих организаций, как легко вначале им покровительствовало». [7]
К 1903 году отношения Зубатова с Плеве окончательно испортились. Плеве всё более настаивал на усилении репрессий и всё отрицательнее относился к зубатовским проектам реформ. Зубатов попытался интриговать против Плеве, сделал ставку на Витте, но просчитался и рухнул сам.
А вскоре и рухнула шаткая конструкция «полицейского социализма».
«Человеческий фактор» в данной системе был настолько важен, что корректнее говорить даже и не о системе, но об искусстве конкретного виртуоза-эквилибриста. Перемена руководителя изменила работу до неузнаваемости.
«Так было и в настоящем случае. Начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов был убеждённым сторонником вмешательства правительства в рабочее движение, считая, что содействие и поддержка экономических пожеланий рабочих есть средство взять самое движение в свои руки. Его убеждённое отношение к делу привлекло внимание московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича и московского обер-полицеймейстера, генерала Д. Ф. Трепова, которые сделались не только покровителями задуманных Зубатовым рабочих организаций в Москве, но усиленным пропагандированием их перед министром внутренних дел и департаментом полиции и добились распространения этих опытов на другие города. <...>
Никто не задумался над необходимостью исследования недостатков в стремлении их исправить. Автор этих начинаний, Зубатов, был уволен со службы, и в С.-Петербурге во главе рабочих организаций стал Гапон, по инициативе которого и было устроено шествие 9 января». [8]
Был ли у царя шанс прямого, без посредников, диалога с рабочими? Ощущение такое, что нет. Словно царская власть и пролетариат – какие-то параллельные миры, не имевшие, в принципе, точек пересечения. [9]

Князь Святополк-Мирский. Оттепель

«Убийство Плеве, в котором широкие и бюрократические круги общества и ближайшие сотрудники убитого министра видели главное препятствие к широким реформам, нужда в коих назрела до очевидности, было встречено не только дикой радостью революционных партий, но и нескрывавшимся сочувствием всей оппозиции. Государь, склонный уже в то время к изменению курса внутренней политики, назначил министром внутренних дел виленского генерал-губернатора генерал-адъютанта князя Святополк-Мирского (1857–1914).
Человек высоких нравственных качеств, милый и воспитанный, как говорили о нем поляки в Вильне – «бардзо цивилизованный чловек», – князь Святополк-Мирский по уму и по характеру совершенно не был пригоден к должности, на которую он был призван. Либерал по мышлению, он, вступив в половине сентября месяца в должность, изменил с высочайшего одобрения курс внутренней политики в сторону либерализма, заявив на всю Россию, что отныне таковая будет базироваться на доверии власти к обществу. Была объявлена политическая «весна»». [10]
16 сентября, при представлении ему чинов министерства, Святополк-Мирский произнёс речь, в которой обещал в основу своей деятельности положить «искренно благожелательное и искренно доверчивое отношение к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще».
«Лишь при этих условиях, – говорил он, – можно получить взаимное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства». [11]
Эта речь дала повод называть эпоху управления министерством внутренних дел Святополка-Мирского эпохой доверия, а также «весной русской жизни».
 
«Союз Освобождения»

«Это изменение политики дало возможность развиться широкому общественному противоправительственному движению, которое слилось затем с революционным. Образовавшийся еще осенью 1903 г. и окончательно сорганизовавшийся в январе 1904 года тайный «Союз Освобождения», в который входили представители профессиональной и разночинной интеллигенции и левое крыло земцев-конституционалистов, признал наступивший момент удобным для открытия дружной кампании всех оппозиционных и революционных сил в целях свержения самодержавия». [12]
В сентябре 1904 года в Париже состоялась «Конференция оппозиционных и революционных организаций Российской Империи» с участием представителей «Союза Освобождения» и партии социалистов-революционеров. Либеральную ветвь представляли деятели «Союза Освобождения»: В. Я. Богучарский, князь Петр Долгоруков, П. Н. Милюков и П. Б. Струве. От социалистов-революционеров присутствовали Азеф, В. М. Чернов и М. А. Натансон.
Решено было добиваться уничтожения самодержавия, причём «формы, методы, средства, тактика оставались своеобразными для каждой партии». Так писала «Революционная Россия».
«Не взяв бомбы в руки, наши либералы признали её у своих союзников допустимым средством борьбы против правительства». [13]
«Парижское совещание антирусских сил вынесло резолюцию об «уничтожении самодержавия» и о создании «свободного демократического строя на основе всеобщей подачи голосов». Участники высказались за использование в борьбе против законной русской власти всех возможных средств, в том числе широкого террора. Одним из самых главных результатов совещания было то, что его участники признали полезность для дела «освобождения» России её поражение в войне с Японией и призывали всячески способствовать этому.
«С этого момента «Союз Освобождения» руководит всем общественным движением в России, направляет действия земцев и всей оппозиционной интеллигенции и толкает их определённо на революцию. Оставаясь для правительства в подполье, он проводит земскую и судебно-банкетную кампании, проводит резолюции о требовании конституции, вынесенные на ноябрьских земских съездах, разносит их широко по России и тем окончательно поднимает все интеллигентные круги и профессии. Революционные партии, застигнутые как бы врасплох, идут поневоле за созданным Союзом движением, помогая ему террором, рабочими, крестьянскими и солдатскими беспорядками.
Так расцветала объявленная Святополк-Мирским «весна» – сперва при осенней слякоти, затем при заморозках и морозах – и создала естественный хаос. На местах всё было сбито с толку, до представителей властей включительно. Даже чины судебного ведомства, блюстители закона, отклонились от него и поддались веянию министерской ”весны“». [14]
Позднее Милюков пытался утверждать, что деятели «Союза освобождения» не участвовали в принятии революционных резолюций, хотя агентурные данные русской полиции полностью изобличали их.
Милюков также свидетельствовал о наличии в «Союзе» некой секретной «технической группы», масонского ядра, от которого он, дорожа свободой, упорно дистанцировался. «...О своем решении я никогда не жалел. Впоследствии мне, однако, пришлось считаться с готовыми решениями, принятыми без моего участия, и довольствоваться тем, что я не нёс за них личной ответственности... Против целого течения я все равно идти бы не смог». [15]
Отметим это важное признание Милюкова.
Что же касается Святополк-Мирского, то после известных событий 9 января от должности министра внутренних дел он был уволен.
 
Учреждение Парламента. Роспуск Первой Думы

17 октября 1905 был обнародован «Высочайший Манифест Об усовершенствовании государственного порядка». Этот Манифест, вкупе с Манифестом Николая II от 6 августа 1905 «Об учреждении Государственной Думы», учреждал парламент, без одобрения которого не мог вступать в силу ни один закон. В то же время за Императором сохранялось право распускать Думу и блокировать её решения своим правом вето.
Государственная Дума стала для оппозиционно настроенных деятелей вовсе не инструментом, посредством которого появилась бы возможность эффективного и гармоничного сотрудничества с Самодержцем, но ареной легальной борьбы против Самодержавия.
И государь это отлично понимал. С. Крыжановский пишет в своих воспоминаниях:
«Государь с явным раздражением отмахнулся от сладких слов Витте, когда тот стал доказывать, что в лице народного представительства государь и правительство найдут опору и помощь.
– Не говорите мне этого, Сергей Юльевич, Я отлично понимаю, что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, Что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени.
<...> Началось опять «шатание умов», террор, которому открыто покровительствовала Дума, не прекращался. Эта же Дума приняла проект об отмене смертной казни, поощряя всяческие политические убийства. Новый министр внутренних дел П. А. Столыпин написал в «Новом времени»:
«Главная позиция, захваченная революцией, это Государственная Дума. С её неприкосновенных стен, как с высокой крепости, раздаются воистину бесстыжие призывы к разгрому собственности, к разгрому государства и день ото дня наглее, день ото дня разнузданнее, чаще и чаще поднимаются голоса, угрожающие самой верховной власти». [16]
Первая Дума проработала 72 дня. 8 июня 1906 года с думской трибуны выступил депутат от Партии демократических реформ князь Сергей  Дмитриевич Урусов (1862–1937), служивший ранее заместителем министра внутренних дел в правительстве С. Ю. Витте. Свою речь он закончил фразой, мгновенно ставшей знаменитой:
«На судьбы страны оказывают влияние люди по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики».
Эта фраза потонула в громе нескончаемых аплодисментов всего зала заседаний. «Биржевые ведомости» писали, что «более тяжкого поражения, чем речь Урусова, старый режим ещё не получал».
6 июля 1906 вместо И. Л. Горемыкина председателем Совета министров был назначен решительный П. А. Столыпин (сохранивший к тому же пост министра внутренних дел). 8 июля последовал указ о роспуске Государственной Думы.
В ответ на это члены Думы выехали в Выборг, где выпустили обращение с призывом к гражданскому неповиновению властям. 16 июля против подписавших «Выборгское воззвание» бывших членов Государственной Думы было начато уголовное преследование: 167 бывших депутатов были преданы суду Особого присутствия Санкт-Петербургской судебной палаты.
Подавляющее большинство из преданных суду были осуждены на три месяца тюремного заключения и лишены избирательных прав. Таким образом, они лишились также права заниматься в дальнейшем политической деятельностью и в дальнейшем не могли стать депутатами Государственной Думы. Князь Урусов отбыл тюремное заключение в Таганской тюрьме. Был лишён прав государственной и общественной службы.
Именно в эти годы С. Д. Урусов устанавливает связи с масонством.
В январе 1908 г. в Москве возникла ложа «Освобождения», в которую наряду с другими вошёл и С. Д. Урусов. Урусов был выбран первым братом-наставником, позднее он вошёл в верховный совет, совершил ряд поездок в города России с целью организации там масонских лож.
 
Французское масонство
Нужно сказать несколько слов о французском масонстве соответствующего периода.
«К началу ХХ века французское масонство состояло из 4-х отдельных Послушаний. Это слово иногда в русских масонских документах переводится, как Устав, или не переводится вовсе. Так, в переписке М. А. Алданова с В. А Маклаковым Алданов пользуется французским словом obedience, которое не переводит. Послушания были: «левое», «правое», «среднее» и «крайне правое». Это последнее, так называемая «Великая Французская Национальная Ложа», нас не касается: иностранцы туда не принимались.
До 1912 г. оно существовало в мирном сожительстве с другими тремя, когда в Париже, где заседал Масонский Верховный Совет, начались осложнения. Судя по тому, что пишет историограф Национальной Ложи А. Меллор, все острые конфликты происходили на почве отношения масонства к религии.
В храме, на столе («алтаре») Великого Мастера Национальной ложи, председателя и «Держателя Первого Молотка», лежала Библия, открытая на первой странице Откровения Иоанна Богослова. В трёх других послушаниях этого не было.
Так называемое «правое» Послушание, Великая Ложа Франции (Grande Loge de France, GLDF), узаконенная в 1894 г., в сущности, не может быть названа по-русски «правой», скорее – умеренной. Она отличалась от так называемого «левого» Великого Востока (Grande Orient de France, GODF) немногим: в ней состояли либералы, а не радикалы, степеней было 18, а не 33. И атеисты в ней считались нежелательными, в то время как Великий Восток принимал всех: верующих, безразличных к религии и атеистов. Между этими двумя Уставами время от времени возникали конфликты; поводом для одного из них в 1930-х гг. стал спор о Великом Архитекторе Вселенной (он же Великий Геометр).
Откровенно антиклерикальный Великий Восток отказывался допустить в свой словарь этот термин, а Великая Ложа, созданная в традициях Шотландского Масонства, желала его сохранить». [17]
Итак, мы видим, что в России получила распространение наиболее антихристианская ветвь масонства, «Великий Восток». К 1906 г. пятнадцать подданных Российской Империи были введены во французское Послушание Великого Востока. Среди них – В. А. Маклаков, В. И. Немирович-Данченко, А. В. Амфитеатров, В. О. Ключевский, изобретатель П. Н. Яблочков, кн. С. Д. Урусов, племянник министра Александра III дипломат И. Лорис-Меликов, гр. Орлов-Давыдов, присяжный поверенный М. С. Маргулиес.
Несмотря на то, что антиклерикализм в русских ложах не играл той роли воинствующего антихристианства и сводился к «обличению распутинщины», не может быть ничего случайного у таких начётчиков, каковыми были «вольные каменщики».
 

Политическая палитра России начала ХХ века

Подведем некоторые итоги сказанному.
Усмирение революции 1905-07 годов подтолкнуло оппозиционно настроенные круги государства искать новые пути изменения государственного устройства России.  Одним из таких путей стала деятельность масонских лож, запрещённых еще в 1822 году рескриптом императора Александра Благословенного.
Это не значит, разумеется, того, что русские масоны мечтали о ритуальном убийстве самодержца или даже просто о построении некоего подобия Североамериканских Соединенных Штатов. Нет, как уже указывалось выше, масоны опасались как социальной революции, непременным следствием которой был бы хаос и разруха, так и консервативной реакции на деятельность революционеров, ибо следствием этой реакции было бы ущемление тех, кто почитал себя ущемлённым самодержавной монархией.
В первую очередь, речь идет о политически активной часть московской буржуазии.
«Группа текстильных фабрикантов братьев Рябушинских-Коноваловых (тогда еще не масонов) начала в 1908 г. проводить на своих квартирах «экономические беседы» при участии крупных предпринимателей, политиков и ученых, в том числе П. Б. Струве, Ковалевского, Котляревского и других. Они собирались объединить оппозиционные самодержавию силы вокруг лозунга «Великой России» в противовес программе революционной социал-демократии». [18]
Общественно-политическая палитра России начала ХХ века выглядела так:
1) революционно-демократические партии;
2) либерально-оппозиционные;
3) консервативно охранительные.
К революционным партиям относят: РСДРП, (расколовшуюся на Втором своем съезде в 1903 г. на большевиков и меньшевиков); партию социалистов-революционеров (эсеров); разнокалиберных анархистов; а также националистические партии, в первую очередь еврейский «Бунд».
Рабочее движение, после провала смелых и рискованных экспериментов Зубатова было потеряно для охранителей: вместо курса экономической борьбы, т. е. курса профсоюзной деятельности, рабочее движение встало на путь политической борьбы, революции, целью было объявлено свержение самодержавия.
Главной либерально-оппозиционной партией, претендовавшей на общенациональное руководство, была Конституционно-демократическая партия (кадеты), которая оформилась на своем I Учредительном съезде в Москве 12–18 октября 1905 г. Позднее она стала называть себя «Партией Народной Свободы». Была преимущественно «интеллигентской» партией.
В правом центре заметную роль в политической жизни страны играл «Союз 17 октября» (октябристы), принял это название в честь Манифеста 17 октября 1905 г., который, как считали октябристы, знаменовал собой вступление России на путь конституционной монархии. Это была партия крупного капитала – верхов торгово-промышленной буржуазии и помещиков–предпринимателей. Возглавил её крупный московский домовладелец и промышленник А. И. Гучков, «прирождённый политик», высокообразованный блестящий оратор и публицист, экстравагантный, склонный к авантюризму. Государственное устройство октябристы представляли как конституционную монархию с Государственной думой.
«Правее кадетов и левее октябристов» находилась «Партия прогрессистов», которая оформилась в ноябре 1912 г. Это была самая «буржуазная» по своему составу партия. Её костяк составляли воротилы московского капитала, а учредителями являлись крупные московские фабриканты А. И. Коновалов, братья В. П. и П. П. Рябушинские, С. Н. Третьяков.
Если революционная социал-демократия добивались свержения самодержавия и замены его демократической республикой, то либералы-центристы выступали за постепенную трансформацию страны в конституционную монархию английского образца.
Так, видный адвокат, масон В. А. Маклаков полагал, что власть может пойти по пути соглашения с обществом и безо всяких катастроф. Под «обществом» Маклаков понимал буржуазию, помещиков, а также интеллигенцию.
Либералы отшатнулись от революционеров, хотя мы помним меткую оценку деятельности «Союза Освобождения»:
Не взяв бомбы в руки, наши либералы признали её у своих союзников допустимым средством борьбы против правительства.
Теперь же либералы попытались противопоставить революционному пути развития путь эволюционный.
Дума не оправдала надежд русских либералов, и тогда была предпринята попытка осуществления эволюции другим способом. Речь идёт о парамасонских политических кружках, часть которых впоследствии влилась в регулярное масонство.
«Развёртывалась пропаганда благотворности свершений русских масонов XVIII–XIX вв., которые изображались носителями общественного прогресса и верной опорой императорского престола с дальним прицелом на отмену рескрипта Александра I 1822 г. о запрещении деятельности Ордена». [19]
Однако мы помним и о том, что Милюков фактически признается, что прекраснодушные российские либералы были в своих действиях несвободны.
«Против целого течения я всё равно идти бы не смог...»
Отшатнувшись от бомбистов и марксистов-нелегалов, а позже разочаровавшись в парламентской деятельности, либералы увлеклись парамасонскими политическими кружками, а потом и регулярным масонством, и, в конце концов, попали в зависимость от закулисных центров сил.
Во имя борьбы против самодержавия, т.е. во имя обретения неких гражданских свобод, люди, вступавшие в ложи, становились частью Орденов, и, таким образом, в буквальном смысле слова лишались этой самой свободы.
В качестве братьев «проснувшихся лож» наши возвышенные и свободолюбивые соотечественники превратились в пешек в чужой игре [20].
 
Примечания ко второй главе:
[1] Соловьёв О. Русские масоны.  Глава 4. В оппозиции царизму. URL: Русские масоны. От Романовых до Березовского.
[2] Ольденбург С. Царствование Императора Николая II. Т. 1, Издание Общества Распространения Русской Национальной и Патриотической Литературы. URL: Царствование Императора Николая II.
[3] Курлов П. Г. Гибель Императорской России. – М.: Современник, 1992. С. 36–37.
[4] Зубатов С. В. Зубатовщина // Былое. № 4. СПб., 1917. С. 157–178.
[5] Спиридович А. И. Записки  жандарма. Гл. 12. – Харьков: «Пролетарий»,  1928.
[6] Курлов П. Г. Гибель Императорской России...
[7] Там же.
[8] Там же.
[9] Но, подчёркиваем, сейчас мы говорим именно о пролетариате. Подобной проблемы тогда не существовало для крестьян и мещан.
Вот несколько примеров.
Исследовательница Русского севера Наталья Чернавская приводила свидетельство своей покойной знакомой, как одна старенькая колхозница рассказала в 60-е годы шокированным комсомольцам из этнографической экспедиции(среди которых была и та знакомая), что самым ярким воспоминанием её жизни были не войны и революции, а то, как незадолго перед Первой мировой войной император проезжал на пароходе по Каме и весь берег, от края до края, был заполнен крестьянами, вставшими с благоговением на колени, пришедшими с разных сёл посмотреть, хоть издалека, на своего государя.
Причём это благоговение испытывали не только православные великороссы, но и др. народы империи. Вот пишет Спиридович:
«По пути следования государя небольшая пёстрая толпа евреев – старых, молодых и ребятишек. Вот подошёл императорский поезд, и государь, сев на коня, проследовал к войскам в сопровождении великого князя Михаила Александровича, военного министра, командующего войсками округа и свиты. Холод был настолько нестерпим, что с великим князем сделалось дурно.
Объехав войска, государь стал беседовать с каждой частью и благословлять каждую часть образом. Простое, но сильное по смыслу напутственное слово государя, видимо, очень подействовало на солдат и трогало их. Пропустив затем части мимо себя, государь отбыл, провожаемый восторженным «ура» войск. Кричала и толпа захолустного еврейского местечка, текли слёзы у старых ветхозаветных в длинных одеждах евреев, порывалась бежать за государем, завернутая в платки детвора, но застывала от грозного взгляда урядника». (Спиридович А. И. Указ. соч. С. 204).
[10] Спиридович А. И. Указ. соч.
[11] Ольденбург С. Указ. соч.
[12] Спиридович А. И. Указ. соч.
[13] Там же.
[14] Там же.
[15] Милюков П. Н. Роковые годы. Русские записки. – Париж, 1938. С. 139
[16] Кобылин В. С. Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора. – СПб.: Царское Дело, 2007. С. 51–53.
[17] Нина Берберова. Люди и Ложи. Русские масоны ХХ столетия. – Харьков «Калейдоскоп», Москва «Прогресс-Традиция». URL: Люди и Ложи. Русские масоны ХХ столетия.
[18] Лаверычев В. Я. По ту сторону баррикад (из истории борьбы московской буржуазии с революцией). – М., 1967. С. 68–73. Цит. по:  Соловьёв О. Указ. соч.
[19] Соловьёв О. Указ. соч.
[20] Принципиальное отличие масона начала 20-го в. от масона начала 19-го в. заключается в том, что в конце 18-го – начале 19-го вв. масонство объединяло мистиков, а в начале 20-го века – политиков.
Т. е. российское масонство начала 19-го в. объединяло тех, кому были чужды как вульгарный материализм вольтерьянцев, так и то понимание самой сути духовной жизни, которое имело место в нашей церкви до преп. Паисия Величковского и преп. Серафима Саровского.
С одной стороны – атеизм, с другой – конфессионализм.
Поэтому мистические кружки были привлекательны для тех, кто полагал – совершенно справедливо – что суть спасения в соблюдении Заповедей Блаженства, а не только в исполнении Декалога.
Но некому тогда было ещё сказать простых и сильных слов о христианской жизни – как подвиге стяжании Духа Святого. Церковная мысль той поры, увы, мыслила в категориях контрреформационных споров, т. е. в категориях схоластики, а не святоотеческой аскетики. Поэтому отсутствие духовной жизни «восполнялось» мистическими суррогатами. Таким суррогатом и было масонство.