Шесть часов жарким летом в Париже. Час первый

 
  К десяти часам утра я самым странным образом оказался в этом кафе, на перекрестке каких-то улиц в неизвестном мне районе древнего города, сидел и устало пил «Эспрессо». Говоря о странности моего появления, я имею в виду то, что шел я случайным маршрутом в городе, в котором никогда раньше не был, не имея при этом никакой конкретной цели. Так что да, ничего абсолютно не навевало бы мне сейчас мысли о том, что я пришел именно в это место и именно в это время, имея некие явные намерения. А самым странным было то, что моя по-животному чуткая интуиция меня заблаговременно ни о чем не предупредила. Внутри меня было солнечно и тихо. Именно так, как и бывает в тех ситуациях, когда судьба наносит тебе сокрушительный удар. Но давайте обо всем по порядку!
  Кофе здесь был просто прекрасен! Стоило бы лучше газировку, но я не знал как это сказать по французски. И прочесть меню я тоже не мог. Почему в меню принята до сих пор такая архаичность, как текст? Мне живо представился гаджет, типа планшета, в котором список блюд был ссылками на гифки с блюдами. Дымящееся жаркое, жареная свиная нога, крутящаяся на вертеле. Да, я хотел есть! Впрочем, мне это все равно не позволяют скудные командировочные средства! Ладно, перетопчемся!
  Сегодня было жарко. Но здесь совсем не ощущалось того, что ты находишься в центре европейской столицы. Тихие улочки, дома, увитые хмелем. Одноэтажный Париж. У меня было такое впечатление, что я где-нибудь в пригороде Риги … Я просто отдыхал и приходил в себя. Нужно было разложить по полочкам обилие информации в мозгу. И не только научной. Сейчас это выглядело там, как куча свежего мусора на городской свалке. Слишком много всего свалилось на плечи за последние четыре дня. Плюс еще этот ночной кошмар. Я в кабине локомотива, и наш состав несется на каким-то образом возникшую электричку! Я включаю аварийное торможение, но наш тормозной путь все равно около километра … В момент столкновения сон исчезал.
  Я сидел и с наслаждением пребывал в полнейшем созерцательном безмыслии минут десять. Три настоящих французских круассана, которые можно было попробовать лишь здесь, давно закончились. Но в утешение у меня еще оставалось немного кофе и возможность закурить. В разгар июльской жары мало кто сидел в зале. Внутри, как и везде в Европе, курить было нельзя. Но зато здесь, на внешней веранде, фактически прямо на тротуаре, курить, конечно, разрешалось. Здесь стояли в ряд, вдоль стены, шесть крошечных круглых столиков, за одним из которых и расположился я. А за соседним столиком, спиной ко мне, сидела какая-то девушка в легком, почти невесомом, исчезающе-несуществующем в своей прозрачности летнем сарафане и потягивала через соломинку нечто со льдом, по цвету напоминающее мохито. Похоже она, как и я, совсем никуда не спешила. Я закурил и после пары коротких затяжек отложил сигарету в массивную хрустальную пепельницу, что принес мне пожилой официант вместе с моим нехитрым заказом. Вновь пригубил кофе.
   Наша солидная делегация, в составе которой прибыл и я, с утра-пораньше унеслась в Лувр. Запланированное посещение, согласованное везде и всюду. Женька Лавренович был так-себе математиком. Но зато организатором классным! И всегда умел настоять на своем. Я же, несмотря на все его уговоры, отказался. Для меня был важнее сам Париж. «Хрен с тобой!» - сказал он мне на прощание. - «Только смотри не потеряйся и, ради всего святого, не хами арабам!»
  Примерно с пол-часа я неспешно шел из гостиницы в сторону центра, озираясь по сторонам в поисках призраков Вангога и Ренуара. Никого из них, однако, не нашел и наконец, изнывая от жары, плюхнулся на пластмассовое сиденье изящного венского стульчика. Нужно было просто позавтракать и посидеть в прохладе под плотным плющем, обвивавшим каркас над нашими головами. Несмотря на утро было около тридцати и полный штиль!
   По расписанию нашей конференции завтра был мой доклад. Самый первый. Как у самого молодого ученого! Обычная профессорская дедовщина! Мастодонты говорят свои слова в завершение всего. А такие как я – на разогрев аудитории, вальяжно развалившейся в мягких креслах и жующей свой попкорн … Ха! Я живо представил эту картину в актовом зале Университета! … Впрочем, плевать на дедовщину и на все прочее. Для меня сейчас важнее всего само участие. Доклад в Сорбонне – это всегда трамплин. Я вынул из барсетки блокнот и механический карандаш. Нужно было сформулировать пока еще не до конца ясную мысль, точившую меня, как червь, и не дающую покоя. Это всегда тяжело – описывать в строгих формулировках то, что является по сути просто еще интуитивным ощущением. Я чувствовал, что это понимание, еще не облеченное в строгие смысловые кластеры и математические термины, мне дано откуда-то извне. Потому что со мной такое уже бывало. И не раз.
   Плотность пространства … Эта идея стоила того, чтобы тратить на нее свои силы даже в жару и даже в Париже! И несмотря на то, что прямо по курсу у меня силуэт чьей-то великолепной фигурки в просвечивающем сарафане. Впрочем, сейчас не до женских фигурок. У меня просто сосало под ложечкой от предчувствия чего-то абсолютно сногсшибательного! А своим ощущениям я всегда доверял! И еще я знал одно: если не сделать все сразу, потом этот момент не повторится. Никогда! … Я выдвинул грифель из носика карандаша и на чистом листе, сверху, записал черновой вариант своего уравнения. Да, именно черновой! Потому что уравнение было неверным! Можно было ничего дальше не делать, поскольку в моем уравнении, - в этом его варианте, - физические размерности левой и правой частей не совпадали! Конкретно, всю правую его часть необходимо было домножать на нечто, имеющее размерность времени, но при этом не являющимся физическим временем! И если это-таки сделать, то выходило, что время в моей концепции не одномерное, а как минимум плоское! И мне было совершенно понятно во все этом лишь одно: такую «теорию», в которой физическое время двумерно, невозможно показывать никому! Ни единому здравомыслящему ученому! И не то что в стенах древнейшего Университета, но и даже в курилке своего, среди друзей. 
   Я жестом подозвал нашего официанта и попросил еще чашечку эспрессо. Наплевать на сосуды и на деньги. Меня не отпускала эта работа. Так бывает, когда нечто вертится на языке, некое слово, или мысль, и ты никак не можешь ее вспомнить, не можешь ничего нужного выудить на поверхность сознания из его неведомых глубин. В этот момент краешком глаза я заметил, что к девушке за соседним столиком подошел какой-то молодой, коренастый брюнет. По виду похожий на араба. Они сразу же стали болтать на каком-то непонятном для меня языке, и я просто перестал держать эту девчонку в поле своего автоматического контроля. Ну, брюнет и брюнет. Ненавижу брюнетов! … Конечно, тут и тензор кривизны пространства. И естественно, нужно учитывать степень релятивистского сжатия вдоль вектора движения. И скорость света. И гравитационный потенциал … Они-то и дают размерность, не совпадающую с той, что справа от знака равенства. Но правую часть менять категорически нельзя! Ибо тогда все вообще бесполезно. Моя идея не состоится! Тогда не возникнет никаких областей с отрицательной плотностью. Того, что имея произвольный собственный объем, в нашем обычном физическом пространстве имеет всего лишь размер материальной точки … Некий полый, объемный пузырь, не являющийся частью физического пространства. Либо являющийся, но имеющий совершенно иную метрику. Вот как-то так!
  Несколько томительных минут я просто тупо смотрел на стену дома, что был через дорогу от нас. Мыслей по прежнему не возникало. Но зато возникло ощущение, некое предчувствие наличия совсем рядом чего-то сногсшибательно-радостного. И еще что-то очень просится наружу, но я по прежнему никак не могу додуматься до этого. Нечто крайне простое и крайне важное! … Ладно! Давай-ка я умножу всю правую часть на единицу, имеющую размерность времени. Почему на единицу? Да просто потому, что менять в уравнении никакие количественные параметры нельзя! И поэтому не просто единица, но еще и константа. Чтобы при дальнейшем дифференцировании вид производных не менялся! Почему размерность времени? Ну, да. Потому что этого требует теория подобия и размерностей в изложении академика Седова. Замечательный учебник! … И, вот! Теперь она ничего не меняет и при этом выравнивает размерности обеих частей. Это даже может быть мировая константа. Которую благодарные потомки назовут Постоянной Дубинова. Почему бы и нет? Вопрос в том, что это такое? Можно, конечно, просто ввести ее в уравнение, мотивируя это соображениями удобства. Как Макс Планк вводил свою h. Но … во-первых, Планк опирался на факты. А во-вторых, я не Макс Планк! И фактов тоже нет. Зато есть «бритва Оккама», которая всем категорически не советует множить сущее без необходимости! Поэтому объяснять введение в физический обиход новой константы все равно придется. Без четких объяснений того, что это такое, все мои построения не более чем карточный домик! …
  Я и не заметил, как у меня закончилась вторая чашечка кофе. Блондинка и брюнет о чем-то нервно спорили на явно повышенных тонах! Может, все-таки, пойти, дать ему в рыло? Хотя, … нет конечно. Мы же не в России! … Чем же это может быть? И почему вообще … с какой стати должна существовать временнАя константа единичной величины? Это просто бред какой-то. И мне ясно одно: пока я не пойму смысл того, что такое время, все попытки как-то самому понять смысл этой константы бесполезны! Я просто заменил одну проблему другой, еще более сложной. Блин, как же печет сегодня! … Почему вообще пространство уплотняется? Потому что оно перестает быть плоским везде, где есть масса и гравитация. Либо любая другая форма энергии. Потому что гравитирует любая форма энергии! И это есть вообще везде. Да, я вычисляю плотность пустого, линейного и нелинейного космоса по его кривизне и кручению. Стандартные свойства дифференциальной геометрии. И поэтому ничего существенно нового при этом не происходит. Новое начинает происходить тогда, когда я начинаю рассматривать эту плотность в процессе изменения. В ее динамике. В моей теории, которая, кстати, совсем еще и не создана, события порождали информацию. Любые события. Но мне очень хотелось вообще отвлечься от качества и семантического смысла тех или иных событий, от их вида. Потому что иное сулило бы незабываемый научный геморрой лет этак на двести! А максимально общий подход как раз и сводил все к единственному выводу – нужно было работать на уровне глобальных законов сохранения энергии-импульса-массы. То есть в конечном счете со степенью искривления пространства в точке.
 Я потратил еще пару минут на то, чтобы перепробовать разные варианты вхождения новой константы в правую часть своего уравнения. Один вариант определенно подходил. Но при этом время, которое происходило от введенной мною константы тау-ноль, вообще становилось не то что двумерным, время становилось тензором. Шестнадцатикомпонентным, дважды ковариантным! Поскольку необходимо было выравнивать размерности во всех компонентах исходного тензора плотности в левой части. Покомпонентно. Если ты имеешь дело с таким алгебраическим зверем как тензор, то в динамике все его компоненты меняются синхронно, однако, все по-разному. И поэтому, чтобы сбалансировать след тензора после его интегрирования, нужно было давать разным компонентам разное приращение с множителем тау-ноль. Потом вычисляем след и получаем временнОе смещение, привязанное к изменению пространственной плотности. Получалось так, что любое элементарное событие слева приводило к элементарному приращению времени на определенную величину справа в положительную сторону. Но! Это некое другое время. Не то геометрическое, которое в теории относительности и вообще в физике, а тензорное время. Именно оно-то и формирует эйнштейновскую «стрелу времени», необратимость и прочее. Это как раз наиболее понятно: события могут либо случаться, либо не случаться. И если что-то происходит, - что угодно, некий элементарный акт во вселенной, - то это и дает положительное приращение тензорного времени. Но оно, тем не менее, все равно время! Которое и смещает тебя по мировой линии всегда только в будущее! … И еще. Это время производится движением материи. Любыми ее изменениями! Именно производится! В левой части у меня только лишь изменения плотности пространства, происходящее в следствие движения материи. И если плотность нулевая и пространство эвклидово, то и приращения нет и никакого дополнительного тензора времени тоже нет. То есть в этом предельном случае имеем соответствие принципу дополнительности. И это - просто классическая динамика. Ну вот! С этим уже можно что-то делать! …
 Я удовлетворенно откинулся на спинку стула и с наслаждением закурил. И именно в этот момент времени назойливый араб, на высоких тонах терроризировавший соседку-блондинку, встал из-за ее стола, раздраженно махнул рукой, что-то буркнул невнятное и исчез за углом нашего дома. Как и не бывало. И слава Богу, а то я на радостях точно свернул бы ему шею!
  Очаровательная блондинка тоже встала из-за своего столика и развернулась ко мне лицом. Я уставился на эту французскую мамзель, начисто позабыв о приличиях. А она вполне доброжелательно улыбнулась мне, рассматривая мой раскрытый от удивления рот. Фигурка, рост, палево-рыжие волосы, аккуратно забранные в конский хвост, все … было таким, что невозможно было ничего удалить, добавить, или изменить. Живя постоянно в самом центре России я иногда встречал столь редкие экземпляры женской красоты. Да и моя первая жена была красавицей, каких не много найдется на свете. И тем не менее, сейчас я застыл пораженный, словно изваяние. Я даже позабыл о только что полученном превосходном результате в своих исследованиях! Спросите, почему? Отвечу: я до этого не встречал небесно-голубых глаз. Никогда и ни у кого. Не васильковые, как у русичей на полотнах Константина Васильева, ни какого-то другого оттенка. Нет! На меня смотрело летнее небо. Всей своей чистотой и неисчерпаемостью. Всей своей неотвратимой, светло-холодной притягательностью. И где-то в самых глубинах ее зрачков я внезапно увидел отражение себя. Себя, обрамленного этой небесной синевой… На ум сами-собой пришли стихи:
«Небесная бездна. Лишь воздух вокруг.
И не на что здесь опереться!
В паденье фатальном ты будешь, мой друг,
ногами болтать и громко орать,
и в воздухе глупо вертеться!»
 Я проглотил вязкую слюну, продолжая смотреть на этого ангела с такими голубыми глазами!
  "Блин! Надо было идти в Лувр!" - подумал я. - "Вот оно, столкновение двух поездов из моего ночного кошмара. Какой-то террорист перевел стрелку таким образом, что тяжелый, скоростной локомотив моей жизни со всего маху налетел на легкую пригородную электричку, которая сейчас стоит передо мной в этом невесомом бежевом сарафане!" - я вдруг понял это настолько явственно, словно это был не сон, а чтение утренних новостей на Яндексе. Я перевел взгляд с ее лица, скользя по складкам сарафана вниз, к ее открытым босоножкам, не задерживаясь особо ни на каких деталях ее фигуры. Высокое солнце, отраженое от окон верхних этажей дома через дорогу от нас, было за ее спиной. А тоненький фонарный столб и стоящее рядом с ним такое же тоненькое деревце отбрасывали бледные тени прямо на ее ступни. И дальше, ко мне. К моим ногам. Да, это были рельсы. И да, сейчас это было именно лобовое столкновение. Глаза-в-глаза на расстояние каких-то полутора метров. Я застыл в оцепенении.
   Огненно-рыжий ангел стоял и непринужденно мне улыбался. Впрочем, ангелов и не должно шокировать то, что люди впадают в ступор при их виде. Для ангелов это ведь обычное дело!
- Бонжур! - наконец, выдавил я из себя, нисколько не заботясь о тонкостях французской фонетики. Она засмеялась звонко и заразительно, открыто и совершенно ненаигранно. Так, как будто пятью минутами раньше у нее и не было никакого неприятного разговора с назойливым и грубоватым арабом. Белоснежка и Рапунциль в одном флаконе. Плюс еще какой-то неуловимо-тонкий французский парфюм. Кажется, это были мята и миндаль. И совсем чуток свежескошенного сена. Очаровательно! ... Она что-то быстро протараторила мне, но я не понял абсолютно ничего.
- Ага! - ответил я ей и кивнул головой, облизав пересохшие от волнения губы. Вышло совсем неубедительно: из всех иностранных языков я знал только джава-скрипт. Но каким образом общаться на джаве с прекрасными незнакомками, я понятия не имел! 
 Звон колокольчиков в центре Парижа прервал мои лингвистические извращения. 
- Ю тьюрист? - наконец спросила она меня то, что должен знать любой нормальный человек, находясь не в своей стране.
- Ноу. - ответил я ей. - Я, ... то есть, эээ ... ай эм из мэсэмэтик. - сейчас я совсем не чувствовал себя адекватным.
 Она посмотрела на меня как-то отстраненно, почти без улыбки, и сказала.
- Ниэтель ... Ниэтель Футо. - и протянула мне руку.
- Александр. - ответил я ей, беря в свою руку ее прохладную, почти детскую ладошку. Потом подумал и добавил. - Саша.
 Она помолчала, не отрывая глаз от меня и все-таки улыбнулась.
- Нити. Итс май нэйм.
  Я достал свой смартфон и открыл приложение-переводчик. 
- Может быть нам ... э-э … какое-то время побыть вместе? – сказал я. 
  Я не был уверен в том, что девушка меня правильно поймет и не обидится. Я опасался, что она неправильно поймет это слово "вместе". Но между нами, как это ни странно, никаких неловкостей не возникало. Это было абсолютно ясно. Я чувствовал себя в обществе этой парижской пигалицы необычайно уютно. Комфортно и спокойно. Как будто мы были знакомы с ней тысячу лет.
- Я просто хочу ... – продолжил я диктовать Алисе, - чтобы вы ... то есть мы сейчас не расставались. – затем коснулся иконки на экране, и Алиса перевела ей сказанное. Я не мог проверить, проконтролировать точнось перевода, но по едва заметной улыбке, отразившейся в уголках губ этой девушки, я догадался, что она поняла меня правильно.
 Нити хитро посмотрела на меня и сказала что-то Алисе. И я услышал из своего смартфона.
- Саша, как у тебя со спортивной подготовкой?
- Нормально. – ответил я. В прошлом я был марафонцем и разрядником по спортивной ходьбе. Как-то с Вовкой мы прошли из Мытищь до Каширки без перекуров.
  Нити развернулась и махнула мне рукой, приглашая в самые недра Парижа.
 "Держись, Алиса, не перегори!" - подумал я про себя. Я не знал ни одного иностранного языка. Даже в разговорном варианте. Это было свойством моего мозга - полная неспособность к тупому зазубриванию непонятной и неаналитической информации. В свое время меня чуть не выгнали за это из вуза. Мой заказ в этом кафе был уже оплачен. Я забрал со столика зажигалку и поднялся из-за стола.
 Вот так мы и познакомились. В воскресенье, двадцать второго июля. Ровно в 10-45.