Саксофон у реки. Зарисовки неизданного детектива

История вымышленная. Любое сходство с реальными событиями считается совпадением.


 Блюз осени


В кармане плаща пальцы легко нащупали смятую пачку. Должно быть, осталось несколько сигарет. Шум машин, бесконечные трели сирен, громкие всхлипы вечернего города успокаивали, давали возможность размышлять.

Я сидел на набережной,  напротив знакомого кафе с широкой тёмной витриной. Она казалась мне тем глубоким омутом, какой в октябрьские сумерки показывает Лис, неся свои воды через весь Кортрейк. Ленивые фары старых такси проплывали по глянцевому зеркалу витрины, высвечивая странную, будто восковую, фигуру,  лицо с неподвижными глазами, тощей щетиной на скулах, сжатые в узкую полоску губы. Тающий огонёк сигареты обжигал мои пальцы.

На другом берегу реки слышались тихие приятные звуки какого-то незнакомого инструмента. Они напоминали голос саксофона. Я слушал этот голос; он возникал как бы издалека и в то же время был совсем близко. В моей памяти. Да, я снова вспомнил тот тёмный, ещё тёплый, но дышащий прохладой вечер в середине октября.

Это было семнадцать лет назад в Вервье. Помню тихий фонтан, нашёптывающий застенчивую сказку всем, кто желал слушать. Я играл на саксофоне, Алис танцевала. Она была грациозна и легка, невероятно притягательна. Как страждущий пустынник, проведший бесконечность в одиноких ночных песках, желал прикоснуться к прохладному источнику, так и я, любуясь трогательным, женственным телом Алис, желал её. Звуки блюза и изгибы её рук, утончённая импровизация темы и поворот её головы, взмах ресниц – всё было удивительно гармонично. Всё так замечательно подходило к этому осеннему вечеру у фонтана. Мы стали близки с Алис. Своё музыкальное сердце я отдал ей навсегда.

В начале зимы Алис исчезла. Ушла из моей жизни, как уходит чудесное сновидение с наступлением утра. Она взяла с собой наше будущее. Моё будущее. И сколько бы я ни искал его в чужих глазах, на чужих губах, - не находил. Страх перед тем, что я навсегда остался в осеннем городе волшебных фонтанов, колол меня холодными нотами моей теперь постоянной зимы.

Вот и сейчас я чувствовал этот лёгкий холод. Оставит ли он меня когда-нибудь? Где-то внизу, освещаемая мрачными фонарями, вздыхала Лис. Балуясь, бросала чёрные волны на парапет. Тающий огонёк сигареты обжигал мои пальцы.


 Тайна альтового саксофона


В Кортрейке было тихо. Днём текла деловая жизнь  горожан, заполняя улицы россыпью привычных звуков: граем торговых лавок, жужжанием мастерских, гомоном «белых воротничков». По вечерам мятный аромат неги заползал во дворы, парки, растекался по лужайкам, ласкал холодные воды Лис. Спокойствие лёгким туманом укутывало центр и окраины, убаюкивало своё послушное дитя.

Здесь было тихо. Но у соседей появилась тревога. Вся Западная Фландрия вздрагивала каждый раз, когда случалось это. Последний эпизод зафиксировали на западе Брюгге, соседнего с Кортрейком города: из своего особняка пропала двадцатилетняя Эльза Борн, единственная дочь бизнесмена Томаса Борна. Подобные случаи происходили уже около года: при странных обстоятельствах исчезали девушки от семнадцати до двадцати двух лет разного социального статуса; ни одну из них не нашли. Всё выглядело так, будто девушки уходили сами. И больше не давали о себе знать. На местах происшествий не могли обнаружить следов борьбы или насилия.

Одна зацепка всё-таки была: в разных частях домов, откуда пропадали жертвы, находили мелкие детали саксофона-альта: эску, мундштук или кожаную лигатуру. Каким образом они оказывались там, ведь ни одна из пропавших не занималась музыкой?

Закатное солнце почти час заливало широкое окно в офисе инспектора местной полиции Марка Филберта. Почти час мешало ему сосредоточиться: бросало рваные малиновые блики на листы полицейских сводок, отражалось в пыльных дверцах шкафа, с любопытством заглядывало в его лицо, неподвижные глаза, скользило по сжатым в узкую полоску губам.

Размышляя о последних событиях, Марк не мог чётко представить психологический портрет похитителя. Типажи девушек были слишком разные, чтобы усмотреть в них какую-то связь. Да и сам «Музыкант» (так прозвали его агенты) никак себя не проявлял. Молод или стар этот человек, безработный, вольный художник? Травма? Паталогия?

Обойдя десяток раз вокруг стола, не в силах сопротивляться назойливым лучам, детектив надел плащ и вышел на воздух. Прохлада осеннего вечера придала сил, взбодрила сердце. «Девушки уходили добровольно. Это наверняка. Их можно легко увлечь  виртуозным исполнением, например. Саксофон завораживает», - мысли Филберта колыхались в голове, точно палые листья.

Марк остановился у моста. Река холодным языком облизывала пологий берег. Сырой незнакомый запах тревожил обоняние. Воспоминания об утраченной любви укололи знакомой нотой. «Ты хорошо спрятала их, Лис»? - тающий огонёк сигареты обжигал его пальцы.


 Старик и музыка


Страх заставил его проснуться. Он судорожно дёрнулся и медленно сел на постели. Остатки сна летали где-то рядом, мешая вступить в новый день. Наконец он пришёл в себя.

Несколько месяцев Арни Стерн бежал. Бежал от себя, от ложно-стыдных, но неотступных мыслей. Этот бег начался, когда они стали пропадать. Сначала исчезла Эва, фамилии её он не знал. Затем пропала Флор Бо, дочь органиста. Потом ещё, ещё… Арни переезжал из города в город, пытался затаиться в глухих селах, но страх принуждал продолжать безумный бег.

Каким-то чудом он смог задержаться в Брюгге, городе довольно большом – было, где спрятаться. Он почти успокоился. Когда случилась беда с Эльзой, с этим ласковым, хрупким цветком, Стерн сорвался вновь. Он не помнил, как оказался в Кортрейке. Снял комнату в домике на окраине и заставил себя взяться за дело. Лишь оно приносило утешение.

Полиция взяла его почти сразу после того, как он обосновался в новом жилище. Однажды Арни забыл запереть дверь; любопытные мальчишки, заглянув внутрь, увидели разобранные саксофоны.

Марк Филберт смотрел на него холодно, изучающе: мужчина семидесяти лет, мастер по настройке музыкальных инструментов. Вполне приличное занятие. Что заставило его совершать это? Интуиция твердила Марку, что он ошибался, но факты?

Арни начал говорить, не дожидаясь вопросов:
- С детства я любил музыку, мой отец был саксофонист, учил меня. Мои фантазии, мечты были связаны с этим инструментом, моя любовь… В двадцать лет я сорвался с дерева, повредил позвоночник, сустав правой руки, вот этот шрам, - Арни нервно мотнул головой, – всё пропало в один миг. Теперь я возвращаю к жизни инструменты, свою жизнь мне не вернуть никогда.
- А девушки? – Марк придвинул стул ближе к старику.
- Я любил их, как мать любит дитя. Они были свежи, словно роса на осенних листьях. Мне хотелось быть рядом. Любоваться их юностью. Со стороны. Меня ведь нельзя полюбить - я уродливый больной старик. Но они любили мои истории о музыке. Мы придумали секрет, - Арни смутился, помолчал, - на счастье я дарил каждой девочке какую-нибудь деталь инструмента как символ гармонии, заключённой в звуках. Я не сделал им ничего плохого! Мне страшно за них, поверьте! Не знаю, что могло произойти.

Стерна увели. Марк подошёл к шкафу, открыл дверцу. Погладил прохладную поверхность саксофона. Вспомнил его бархатный тембр. Закурив, подошёл к открытому окну: «Почему я верю этому человеку?» За площадью шелестела Лис, сверкая золотистыми волнами-гребешками. Тихое дыхание реки скрывало неразгаданную тайну.


 Письмо из прошлого


Возвращался домой не спеша. Люблю ходить со службы пешком. Благостное состояние: никуда не надо торопиться; просто идёшь, вдыхаешь холодный воздух, любуешься разноцветием ночи, наслаждаешься скудным ароматом последних осенних цветов.

Стерна отпустили. Родные пропавших подтвердили, что настройщик трепетно относился к девушкам. Эксперты разводили руками: ни на одежде, ни на смывах рук, ни в домах, где Арни останавливался последние месяцы, не было следов преступлений. Словом, Стерн был чист. На вопрос, зачем бежал, отвечал: боялся, примут за злодея - слишком подозрительно старику испытывать нежные чувства к юным девушкам. Как жестоко может относиться к себе человек и упрямо отрицать свою жизнь!

За размышлениями я не заметил, как оказался на набережной. Сел на любимую скамью, прикрыл глаза. Что же, всё начинать сначала? Почему они не возвращаются, почему не находят… тела?

Из кармана плаща выпал конверт. Совсем забыл о нем. Ещё утром машинально со счетами вынул из ящика. Странно. Сейчас редко, кто пишет бумажные письма. Я повертел конверт в руках. Он выглядел… износившимся что ли. Приглядевшись, понял: его «состарили» намеренно. Зачем? Письмо оказалось таким же, «старым». Из-за этого трудно было разобрать почерк. Знакомый? Нет? Я его узнал. Холодные ноты укололи. Больно. Писала Алис:

«Помнишь, мы ели с тобой мороженое в Вервье у галереи? Было жутко холодно, ты продрог, но не подавал виду. Мой мужественный Марк! Как я люблю твои холодные глаза! И твоё упрямство.

Марк, мы были такие разные с тобой! Я – девочка из глухой провинции, ты... музыкант! Ты заколдовал меня своей игрой. Подумать только, простой полицейский – виртуозный саксофонист. Музыка пленила меня. Да, я была твоей пленницей, но мне хотелось быть твоим вдохновением, музой. И я придумала себя твоей музой. Я была счастлива тогда. Пока не поняла, что именно музыка - твоё вдохновение, а я… Я стала завидовать. Тебе, твоим более юным поклонницам, твоей свободе. Ты ведь не был пленником, а, Марк? И я захотела тебе отомстить. Больно. Чтобы ты потерял свою чёртову свободу! Чтобы вечно испытывал холод. Как тогда, у галереи.

Здорово я отомстила, правда? Холодно тебе? Знаю, холодно. Но это ещё не финал, Марк. Я докажу тебе, что я тоже виртуоз. И у меня есть своё вдохновение. Оно особенное, появляется у женщин, которые пережили нелюбовь».

Моросил дождь, больно слепил глаза. Тревожная река глухо ворчала, готовясь ко сну. «Почему она не сказала мне этого раньше, Лис?» Его собеседница ничего не ответила старому другу.


 Яблоневый сад


Маленькие огоньки легкими всполохами обжигали высокое ночное небо. Среди них было больше красных. Я поднялась с комковатой земли и взлетела. Огоньки горели слабо, кое-где на их месте стали появляться тёмные проплешины, а небо чудесным образом вдруг превратилось в неспокойную холодную реку. Странная небесная эта река мерцала, подсвеченная фарами старых такси.

- Эльза, Эльза! – Послышался знакомый голос. - Вернись!

Я обернулась и вновь ступила на холодную землю в забытом яблоневом саду. Мои руки обвивали холодные ветви деревьев, мокрых от дождя. Они слабо прижимали меня к себе, как измученные страхом девушки. Я будто бы видела этих несчастных где-то…

Я шла по холодной земле, усыпанной пожухлыми листьями, серыми яблоками. Ветви  царапали мои руки, словно просили о помощи. Было больно. Тоскливо.

- Эльза, Эльза! Вернись! – Среди дождливой паутины проплыло встревоженное лицо старика Арни, он что-то кричал ещё, но звуки его голоса таяли в вязком тумане, сливаясь с ветром.

Красивая женщина подошла ко мне, взяла за руку, повела в чащу грустного старого сада. То, что не получалось у меня, она делала с лёгкостью: грациозно и быстро двигалась вперёд, отводя тяжёлые яблоневые сучья с плодами, похожими на причудливые музыкальные инструменты. Она смотрела на меня с нежностью и улыбалась. Поразили её глаза: синие, точно иней.

- Ты будешь последней из них, потому что ты самая очаровательная среди них. Вся гармония бытия, гармония красок, мыслей, слов, музыки воплощена в тебе. Ты прекрасна, но оставив эту жизнь, станешь совершенством.

Женщина засмеялась. Зычно, победно.
- Я покажу ему твоё совершенство, и он признает моё превосходство. Пей, Алис! – В её в руках появился изящный тонкий бокал, наполненный серым яблочным соком.

Я посмотрела в небо. Почему я надеялась на эти тающие огоньки, на эту чудесную реку?

- Пей! – звук её голоса стал похож на плач метели.

А я побежала! Бежала долго, неистово, задыхаясь в смрадном тумане. Бежала, как убегают от смерти, цепляясь за последнюю, возможно, уже погибшую надежду.

Через вечность я вылетела на скользкую дорогу, освещённую одним единственным фонарём, таким родным, смешным фонарём на тонкой ножке. Чувства покидали меня, но я успела увидеть человека, удивлённо смотревшего в мою сторону. Тающий огонёк сигареты обжигал его пальцы…


 Старый глупец Арни


Приближался вечер, когда в полицейский офис, запыхавшись, вбежал Арни Стейн. Дрожащим голосом потребовал срочно провести его к детективу Филберту.

- Я забыл, мистер Филберт! – Арни был очень взволнован. – Эта женщина… Мы познакомились с ней ещё в Вервье. Боже, как я глуп!

- Арни, спокойно, говорите по порядку. - Марк предложил старику стул, подал стакан воды.

- Она приходила консультироваться насчёт саксофона, который купила. Просила его настроить. Тогда и увидела Энн, одну из моих подопечных девочек. Удивилась нашей дружбе, много расспрашивала о малышках. Даже… попросила и ей подарить что-нибудь на память. С тех пор эта женщина следовала за мной, куда бы я… ни бежал. Как я мог этого не заметить!

- Как её имя? Где она может быть сейчас, Арни! Арни, говорите же, это важно!

- Ах, старый глупец, я не спросил, как её зовут... Но один раз она пригласила меня в свой загородный дом. Я могу показать! Отсюда недалеко, по западному шоссе.

Они мчались к западу от города, оставляя позади вереницу одиноких фонарей. Вечер, вступая в силу, закрывал мокрую от дождя дорогу. Память Марка слабой вспышкой, высветила воспоминание: где-то в этом районе был дом его детства, уютный, с яблоневым садом. Отец разбил его для своих сыновей.

Как долго они не виделись с ним! Нелепая гибель на озере младшего сына воздвигла стену между  Тоби Филбертом и его первенцем, Марком. Отец винил его в трагедии. Тогда Марк ушёл из дома и разорвал отношения с отцом. Может быть, двадцать, нет, двадцать три года Марк не навещал его. Тоби Филберт умер в одиночестве. Марк тяжело вздохнул. Он даже не знал, где находится могила. Мальчишка! Обиделся на горе отца. Ладно, тогда был юнцом, но позже? Жизнь давала столько возможностей для примирения! Если бы они с отцом простили друг друга, возможно, всё могло быть иначе. Алис. Она осталась бы с ним тогда. Могла остаться. Не думай он лишь о себе.

Резкий хлопок прервал тоскливые думы детектива. Лопнула шина. Пока водитель, этот увалень Мэтью, чертыхаясь, устранял неполадки, Стейн грустно сидел в машине, а Филберт курил на дороге, ёжась от холода. Он не мог поверить, что одна женщина, пусть волевая, умная и сильная физически, могла справиться с несколькими людьми. «Но могла их увлечь, очаровать», - тающий огонёк сигареты…

- Помогите! – Тихо прошелестели осенние листья. Марк удивлённо повернулся на звук и остолбенел: из темноты, словно призрак, вышла незнакомая девушка, грязная, худая.

- Я смогла! – Проговорили её губы, и девушка-призрак лишилась чувств.


 Аромат миндаля


Это была Эльза Борн, последняя из пропавших, – Стейн узнал её. Пока мы  поили её горячим чаем, укутывали пледом из пыльного багажника Мэтью, вызывали подкрепление и «Скорую помощь», наступила ночь. Нужно было спешить. Как я ни старался узнать от несчастной подробности её заточения, не мог получить ничего вразумительного. Она бормотала, что красивая, «точно изо льда», женщина пригласила девушек на волшебную фотосессию  в старом особняке маленького городка и называла их там, уже пленниц, одним именем. 

Подошло подкрепление. Оставив старика и Мэтью на дороге, с двумя агентами я направился к дому с серебристыми воротами, на который указал Арни. Ворота отчетливо выделялись из темноты, мы быстро их нашли. Я первый ступил во двор и замер от пронзительного холода. Я узнал. Вспомнил. Это был дом моего детства. Обветшавший, с запущенным садом, но мой дом. О нём, кроме меня, знал только один человек: Алис.

Неслышно колыхнулись ветви деревьев - я увидел её. Прекрасную, обворожительную в своём поражении, которое она признавать не желала.

- Где они, Алис? – Я не узнал свой голос.
- Я взяла их жизни, чтобы продлить своё очарование. Яблочный сок с ароматом миндаля. – Она улыбнулась. – Мне нравилось называть их своим именем, а себя их именами. Это забавно. Я похоронила их, всех шестнадцать, в твоём любимом саду, Марк. Как тебе такая задумка?
- Почему шестнадцать?
- Каждая символизировала год разлуки с тобой. Жаль, одна исчезла. Она была лучшей, как лучшим был последний год нашей совместной жизни, Марк.
- Зачем?
- Это такая игра. Я хотела доказать тебе, всегда хотела доказать… - Алис пронзительно засмеялась, потом совершенно спокойным голосом попросила закурить. Я протянул сигарету, щёлкнул зажигалкой. В свете автомобильных фар увидел её руки. Её руки. В наручниках…

Я развернулся и пошёл прочь. Хотел увидеть Лис, своего верного молчаливого друга. Я уходил от разрушения к жизни. Удивительно, но мне  стало тепло. И я захотел поделиться этим теплом с Лис. Представил, как приду на берег реки и начну играть для неё свою мелодию. А она будет слушать и спокойно перебирать свои лёгкие волны, словно волшебные нити. Это станет моим утешением.

***
Алис неотрывно смотрела вслед уходящему человеку. Непомерная гордыня убеждала её, что он сломлен, раздавлен, побежден. Убеждала назойливо, докучливо; то громче, то тише: кричала, шептала, шипела. Женщина вздохнула. Посмотрела поверх старых яблонь, на загорающееся первой зарёй небо. «Не лги себе, Алис!» - тающий огонёк сигареты обжигал её пальцы.