В плену лозунгов гл. 2 Заводской гудок

    Наш барак имел единственный вход в длинный коридор с множеством комнат для семей рабочих. В одной из них жила и я вместе с мамой да маленькой сестрой. В восьми квадратных метрах едва умещались: комод, обеденный столик, железная кровать с металлическими шариками на спинках и кованый сундук, служивший не только хранилищем вещей, но и спальным местом для меня. 
    Когда заканчивалась шестидневная рабочая неделя, взрослые возвращались домой и барак оживал. Мужчины во дворе играли в домино, спорили о футболе, а женщины готовили ужин и наводили чистоту в каморках. Обычным делом считалось поделиться хлебом, одолжить деньги до получки, попросить спички, соль иль луковицу. Родители отсылали детей, путающихся под ногами, играть в общий коридор под присмотром чьей-то заботливой бабушки, а старшие дети шли на улицу, предоставленные сами себе. Возвращались затемно и, проглотив холодный ужин, валились в постель.
    Утром мама застилала кровать белым покрывалом с ажурным подзором и горкой складывала взбитые подушки в вышитых наволочках, украшая сверху тюлевой накидкой. Упаси боже, чтоб смять эту красоту, крику не оберёшься. На стене над кроватью висел плюшевый коврик «Три медведя в зелёном бору». Подобные коврики имели многие, стараясь перещеголять друг друга. У кого были изображены лебеди, у кого – олени, а у кто-то – сказочные герои. 
    Настали дни летних каникул. В школу не надо идти, спи сколько хочешь. Но мечта осталась лишь мечтой. В шесть утра послышался заводской гудок за окном. Мама подняла четырёхлетнюю сестрёнку, которая спала с ней в кровати, и толкнула меня в плечо:
    – Аня, вставай. У тебя десять минут, чтоб умыться и собраться. 
    Пришлось подчиниться. На улице вышли втроём. Мама помахала нам рукой и с вереницей рабочих поспешила к заводским проходным, где висел плакат: «На работу – с радостью, а с работы – с гордостью!». Прогнав остатки сна, я повела сестру мимо общественного туалета, разившего хлоркой. Мы миновали двор, пересекли шоссе и вскоре оказались у дверей детского сада. Медсестра проверила у Любы горло и разрешила пройти в группу.      
    Вдохнув чистый воздух свободы, пахнущий цветущей сиренью, побежала домой. Достала горбушку ржаного хлеба, натёрла чесноком, посыпала солью и полила растительным маслом. В карман сунула три куска сахара и выскочила во двор. На лавочке под дубом сидели двое мальчишек и хвастались бутербродами. У одного – белый кусок пшеничного хлеба с толстым слоем варенья, у другого – большой кусок серого хлеба со сливочным маслом. Мы ели, угощая друг друга, и смеялись, глядя на вымазанные щёки вареньем.
    После аппетитного перекуса напились студёной воды из чугунной фонталки, стоявшей в конце улицы и, брызгаясь водой, затеяли догонялки. Наша ватага с каждой минутой пополнялась детьми. Мальчишки начали играть в лапту, а девчонки переключились на скакалки. В полдень голод прогнал меня с подружками в продуктовый магазин. Купили по брикету сухого ягодного киселя в бумажной упаковке. Он был твёрд, как камень. Вгрызаясь в него зубами, запивали газировкой из автомата, пользуясь одним стаканом на всех. И снова играли, бегали, скакали, пока в пятнадцать ноль-ноль заводской гудок не напомнил о конце рабочей смены.
    Пошла к детсаду. Позвала Любу, которая гуляла с малышами под присмотром воспитательницы, и отправилась с ней домой. По пути зашли в булочную и купили хлеб с баранками. А во дворе ребята всё ещё играли в «Море волнуется раз», мы сразу подключились, приняв по команде смешные позы: я с авоськой в руке, а сестрёнка с калачом в зубах. Но тут появилась мама с полными вёдрами, успев уже сходить за водой к фонталке. Люба бросилась к бараку, распахивая перед ней входную дверь, а я помчалась отпирать ключом нашу комнату.
    Мама поставила на лавочку вёдра и, подчерпнув ковшиком воду, заполнила железный рукомойник до краёв. Помыла картофель и поставила варить «картошку в мундире» на керогаз, так как кирпичную печурку летом не топили. Увидев, что я потянулась к батону, произнесла уставшим голосом:
    – Аня, тебе десять лет, а ты всё, как маленькая. Сколько раз говорить, сначала руки мой, а потом за хлеб хватайся! 
    Пришлось мыть с духовым мылом руки и только потом нарезать батон. Но мама всё равно продолжала ворчать, собирая грязное бельё для стирки:
    – Как мне надоел бардак! Убираюсь, убираюсь, а толку никакого. Аня, собери книги и поставь на полку. Люба, подними куклу из-под ног, мешает же!
    Сестрёнка взяла с пола тряпичную куклу. Забралась на сундук и придвинула к себе обувную коробку с шёлковыми обрезками, которую принесла соседка тётя Клава из ателье, где работала закройщицей. Выбрав зелёный лоскуточек с ромашками, ловко повязала на голову кукле:
    – Мама, гляди, как класиво! – воскликнула она, не выговаривая букву «р».
    – Отстань! Видишь, мне не до тебя.
    Кукла сразу же стала ей неинтересной и, откинув в сторону, переключилась на мирно спящего Тишку. Отыскала тряпочку побольше и начала повязывать на рыжую лохматую голову. Кот недовольно мяукнул и выскользнул из цепких ручонок, нырнув под кровать за большой чемодан с одеждой. Мама погрозила Любе пальцем и начала строгать хозяйственное мыло мелкой стружкой прямо на бельё, замоченное в продолговатом корыте. Затем с ожесточением стала тереть детские колготки о волнистые рёбра стиральной доски.
    Придвинув табурет к керогазу, я присела возле бурлящей кастрюли, дожидаясь готовности картофеля, чтоб очистить от кожуры. После длительной паузы мама сообщила, что хочет поискать в магазинах школьную форму. Эта новость не обрадовала меня. Опять купит «на вырост». Попросит тётю Клаву подогнуть подол и рукава, а со временем на локтях поставит заплаты. Мои размышления прервал треск лопающихся обоев и следом раздражённый крик:
    – Люба! Прекрати ковырять обои! Ну, смотри, что ты наделала! Теперь из-под обоев жёлтая газета вылезла, будто мыши прогрызли. Аня, ты почему не следишь за сестрой? Отбери у неё крючок. 
    – Вечно мне за неё попадает, – обиделась я и, взглянув на облезлые обои, усмехнулась. – Чего нам жалеть их, давно пора бы поменять.
    – Поговори у меня! Сначала заработай на них, да попробуй достать в магазине, а потом и рассуждай! Ишь, какая умная нашлась!
    Я подошла к сестрёнке, но эта вредина упорно не желала отдавать. Пришлось идти на хитрость и вручить ей любимую книжку «Муха-Цокотуха» в обмен на вязальный крючок. Люба, открыв потрёпанную страницу, начала уверено декламировать, смешно картавя:
    – Муха, Муха-Цокотуха,
       Позолоченное блюхо!
       Муха по полю пошла,
       Муха денежку нашла.
       Пошла Муха на базал
       И купила самовал:
       «Плиходите, талаканы,
       Я вас чаем угощу!»
       Талаканы плибегали,
       Все стаканы выпивали,
       А букашки по тли чашки
       С молоком и клендельком…
    В этот момент я вспомнила, что забыла купить молока, но промолчала. Скорей бы картошка сварилась, так кушать хочется. Из коридора доносились запахи кислых щей и жареного картофеля с луком. А за фанерной стеной стучала ножная машинка тети Клавы. Наверное, шьёт кому-то платье на заказ. В их комнате хлопнула дверь и завязался мужской разговор. Судя по голосам, к дяде Васе зашёл дядя Коля:
    – Василий, говорят, с Нового года заводские гудки совсем отменят.
    – Как отменят? Нам без гудка никак не прожить! Вдруг на работу проспишь.
    – Купи будильник.
    – Да где ж на всех столько будильников-то в одночасье наберётся?
    – А зачем нам много будильников, купим один на всех. Поставим посередине коридора в железном ведре. Утром так зазвенит, что мёртвого поднимет.   
    – Николай, это ты здорово придумал. Кстати, я вспомнил случай один. Когда отец мой скончался, царствие ему небесное, много людей на похороны собралось. Его народ уважал! Почитай, 40 лет у станка от гудка до гудка отработал. Фотография на доске почёта на первом месте висела! А что сказать-то я хотел? Ах, да! Так вот, лежит мой отец в гробу. Бабы слёзы льют, товарищи подходят один за другим прощаться. А в это время заводской гудок запел, тут наш покойник голову поднял и сел в гробу. Мы думали, ожил старик! Но нет, ошиблись. Теперь понимаешь, друг, какую силу наш гудок имеет, коль даже мёртвых поднимает.
    – Скажешь тоже: «мёртвых поднимает», – засмеялся дядя Коля.
    А я слушала их разговор и удивлялась, какой же дядя Вася выдумщик. Ему бы сказки писать, а не кочегаром работать в котельной. Улыбнулась и принялась чистить сварившийся картофель от кожуры.