Заключение. Ещё раз о генерале Недиче

Милан Недич у Бёме. Послание Недича королю Петру в Лондон. Недич у Риббентропа. Недич у Гитлера.

 

Генерал Милан Недич, несший на себе с осени 1941 по осень 1944 бремя попечения о народе оккупированной Сербии, до сих пор воспринимается русской читающей публикой в качестве «квислинга», гитлеровского «гауляйтера», а то и «сербского Власова». В этой связи мне хотелось бы рассказать несколько эпизодов из жизни этого человека, которые, быть может, заставят посмотреть на личность генерала несколько иначе.

***

С самого начала формирования сербской власти, а особенно после кровавых возмездий в Кралево и Крагуеваце, немецкие высшие представители в Белграде настоятельно советовали Милану Недичу совершить один вроде бы небольшой шаг, который бы убедил фюрера в том, что сербы вполне лояльны Третьему Рейху.

Речь шла о посылке хотя бы то одного воинского подразделения на Восточный фронт. Этот жест автоматически переводил бы Сербию из разряда оккупированных держав в разряд союзников Рейха.

После того, как немецкие каратели в Крагуеваце привели в исполнение приказ «сто за одного», Недич, полный отчаяния, потребовал у генерала Бёме, уполномоченного представителя германского командования в Сербии, прекратить «резню неповинных заложников».

- Фюрер добивается искоренения самой мысли о возможности сопротивлению установке Нового порядка Третьего Рейха, - ответил Бёме Недичу. - Но мы прекрасно понимаем, что в любом обществе есть криминальные элементы. Вопрос лишь в том, как трактовать тот или иной инцидент: как уголовное преступление или как политическую акцию. Для того, чтобы убедить фюрера отменить приказ, необходимо доказать ему, доказать на деле, а не на словах, то, что Сербия действительно является союзницей Германии. Тогда несчастные случаи, происходящие на территории Сербии с германскими военнослужащими, будут трактоваться несколько иначе. Как обычная уголовщина. Следовательно, приказ потеряет всякий смысл. А для того, чтобы Сербия воспринималась как союзница Рейха необходимо не так уж и много.

После небольшой паузы Бёме добавил:

- Одно воинское подразделение. На Восточный фронт.

С Недичем был тогда на приёме, в качестве переводчика, помощник министра внутренних дел Цека Дьжорджевич. Когда он перевёл это пожелание, высказанное в форме ультиматума, то Недич мгновенно побледнел и, отвернувшись от немца, срывающимся голосом ответил своему переводчику:

- Сообщите немецкому генералу, что за добро и спасение своего народа я могу как князь Милош и чалму завить и в руку поцеловать. Если это спасёт сербские жизни, то я, боевой генерал, могу поцеловать немецкому генералу руку. Скажите ему, что я готов отдать ему всё, что имею - вплоть до славской иконы и лампады перед ней - лишь бы только хоть как-то улучшить положение своих соплеменников. Но скажите, вместе с тем, немецкому коменданту, что армейский офицер Милан Недич никогда не станет немецким Гауляйтером.

Когда возбуждённый и перепуганный такими речами Дьжорджевич перевёл эти слова, то Бёме нахмурился и взглянул своему собеседнику в глаза. В какой-то единый миг он ощутил то, что перед ним вовсе не депутат от недочеловеков, но офицер, ведающий о том, что такое воинская честь. Чувство восхищения перед достойным противником погасило в немецком солдате волну гнева.

- Я вас понял, - негромко ответил он. - Больше об этом не будем.

Он крепко пожал руку Недичу и, тем самым, драматичный разговор был завершен.

***

Летом 1942 власть Недича переживала тяжёлый экономический кризис. Если в прошлом году, несмотря на крушение державы, люди продержались за счёт накоплений, то теперь накопления были проедены. Вся надежда была на урожай.

Однако в августе стало известно, что немцы, не предупредив заранее Недича, собираются вывезти из страны 2000 вагонов пшеницы. Тогда Милан Ачимович, Михаил Олчан и Чеда Марьянович подали отставку. Немецкий генерал Бадер приказал им забрать назад прошения об отставке. Те не согласились. Тогда Бадер вызвал Марьяновича (бывшего офицера, кавалера ордена «Звезды Карадьжорджевича с мечами») и пригрозил ему:

- Господин Марьянович, мне кажется, что Ваши коллеги, как люди штатские недопонимают того, как выглядит их выходка в глазах военных властей. Сейчас военное время, и такие поступки ведут людей прямиком в руки военного трибунала, а оттуда - к стенке! Потрудитесь объяснить своим коллегам, что по законам военного времени акт саботажа карается смертной казнью!

 - Я прошение об отставке забирать не собираюсь. И стенкой меня пугать, пожалуйста, не нужно! Я остался в живых тогда, когда моя армия капитулировала и теперь для меня будет честью погибнуть за свой народ. Я - ваш раб, а Вы - оккупант. Делайте своё дело.

После этого Бадер имел тяжёлый разговор с Недичем, где сторонам удалось уладить конфликт на основе компромисса: немцы таки вывозят пшеницу, но лишь после того, когда Сербия полностью сформирует необходимый для нормальной жизнедеятельности запас продовольствия. В конце концов, немцам тоже не нужны были эпидемии почти в самом центре Европы.

8 октября все, подавшие отставку, были отстранены от власти, но к стенке их поставили уже не немцы, а партизаны. Достоверно известно, что отважный Чедо Марьянович был расстрелян титоистами сразу же после вступления в Белград частей Красной Армии.

Льотич убедил своих людей ни в коем случае не становится в оппозицию Недичу, поскольку считал, что:

- Чем незыблемее будет в глазах немцев его позиция, тем больше они будут считаться с ним, а значит и со всем порабощённым народом Сербии!

***

Верный льотичевец Бошко Костич занимался в то время весьма ответственным и опасным делом. Будучи представителем Сербского Красного Креста, он должен был ездить в нейтральную Турцию и заниматься там сбором всего необходимого. В Турции Костич должен был втайне от германских агентов установить контакт с англичанами и с представителями Лондонского эмигрантского правительства Югославии и передавать им важные политические заявления от Недича и Льотича.

Разумеется, на словах. Дело в том, что уже после первой же поездки в Турцию, Костич должен был выдержать многочасовой допрос в Белградском Гестапо, где обязан был подробно и хронологически чётко доложить о своих похождениях и встречах.

Работающие на Рейх турецкие агенты передавали рапорты о слежке за Костичем.  Теперь гестаповцы сверяли его показания с данными агентурных донесений.

Кроме того, на границе Костич подвергался тщательнейшему досмотру.

Вместо того, чтобы отправиться в Турцию непосредственно после первой командировки туда, Бошко смог прибыть туда лишь через год. Лишь в июне 1943 Костич прибывает в Стамбул. План встречи с представителями югославского правительства в изгнании был детально разработан уже давно.

На Видовдан, национальный сербский праздник памяти Косовской битвы, Костич прогуливался неподалёку от той церкви, которую обычно посещали сербы, находившиеся в Стамбуле. Он не мог не остаться незамеченным консулами Владо Перичем и старым знакомым Бошко, Лукой Луковиче.

И действительно, немедленно по выходу из храма, они заметили Костича и, улыбаясь, направились прямо к нему. Но Бошко демонстративно отвернулся и стал глядеть в сторону, показывая всем своим видом, что за ним следят. Сербские консулы сообразили, и прошли мимо Костича как ни в чём ни бывало. Проходя мимо Костича, они услышали как он, глядя в сторону, тихо, но отчётливо произнёс:

- Идите в канцелярию и дождитесь моего звонка.

Бошко назначил встречу на квартире у Владо Перича, и уже после обеда он передал югославским консулам устное послание генерала Недича королю Петару.

«Ваше Величество,

Я делаю всё, что в моих силах, для спасения как можно большего числа сербских жизней. Лондонская пропаганда рисует меня другими красками. Не мешайте им делать эту работу, поскольку, чем хуже ко мне относятся там, среди англичан, тем легче мне выполнять свой долг тут, среди немцев. Единственное, о чём прошу Вас - не сравнивайте меня ни с Квислингом, ни с Павеличем! Который повинен в уничтожении 600 тысяч сербов в Независимой Державе Хорватской.

Знаю, что в рядах сербских вооружённых сил, имеется до 80% тех, кто состоит в движении генерала Михайловича, и которые присоединятся к его войску, как только придёт время.  Я и сам собираюсь передать власть генералу Михайловичу, как только немцы выйдут из Сербии. Именно он сможет организовать временную власть, которая должна будет поддерживать порядок вплоть до возвращения Вашего Величества.

Ради этого, прошу Вас не требовать от Михайловича активных боевых действий против немцев, поскольку это спровоцирует репрессии, которые лягут тяжёлой ношей на беззащитный народ. Всякая немецкая голова стоит сотню сербских. Для меня, между тем, всякая сербская жизнь дороже сотни немецких.

После окончания войны я готов буду предстать перед народным судом. История рассудит лучше всего.

Генерал Недич».

Тогда же Костич передал и несколько гостинцев для короля, находящегося вдали от родины: набор почтовых марок и нагрудный знак Сербских добровольцев.

Марки были изданы для сбора помощи инвалидам войны. На первой марке изображался сломанный меч, увитый терновым венцом; на другой - женщина в народной одежде, склонившаяся к раненному бойцу в сербской униформе; а на третьей - склонившийся знаменоносец с полуопущенным мечем в правой руке и флагом в левой.

На следующий день Костич встретился с представителями королевского дипломатического корпуса, Бошко подробно рассказал о ситуации в стране, ответил на вопросы о родственниках и знакомых. Кроме прочего, рассказал об аресте гестаповцами владыки Николая (Велемировича).

Накануне дня свт.Николы немцы забрали владыку из монастыря Любостиня и перевезли его в контролируемый немцами Банат. Где поместили под арестом в монастырь Войловица.

В завершение своего рассказа Костич рассказал собравшимся следующую историю, свидетелем которой он был:

«Поначалу гитлеровцы собирались расстрелять владыку, но Льотич объяснил немцам, что если они убьют человека, при жизни почитаемого за святого, то после этого уже никакая сила не удержит народ от того, чтобы уйти в лес.

- Я сам первым уйду туда. - Спокойно и без вызова закончил свои слова Димитрий.

Бошко, бывший традиционно при Льотиче переводчиком, растерялся и замолчал. На что Льотич тут же отреагировал:

- Переводи, ты же переводчик. За свои слова я буду отвечать сам».

В закрытой беседе Костич сообщил лично Луке Луковичу следующее:

- Недич и Льотич готовы помогать Драже Михайловичу оружием, боеприпасами, одеждой и деньгами, дабы ничто не мешало ему плодотворно заниматься формированием четнических вооружённых отрядов, которые после окончания войны станут основой регулярной армии освобождённой Югославии. За это мы просим его высочество короля не отдавать приказаний Михайловичу вести активные боевые действия на территории Сербии, оккупированной немцами, а перенести свою боевую активность целиком в Боснию, оккупированную хорватами. Приказ «сто за одного» до сих пор не отменен. Ни Недич, ни Льотич ничего не могут с этим поделать. В заключении хотелось бы надеяться на то, что после окончания войны Недич с Льотичем могут рассчитывать на открытый народный суд.

***

После падения партизанской республики Ужице массовые расстрелы сербских заложников, подобные тем, которые сотрясали октябрь 1941, прекратились. Исключение составило разве что раскрытие факта сотрудничества офицеров сербской жандармерии («квислинговских вооруженных сил») с четниками Дражи Михайловича, которые в то время сражались против немцев на стороне красных партизан-коммунистов. В январе 1942, на Рождество, гитлеровцы расстреляли множество солдат и офицеров Недича, а также захваченных в плен четников Михайловича и их сообщников.

По поводу массовых расстрелов Недич дважды встречался с министром иностранных дел Рейха фон Риббентропом. Во время первой же встречи Риббентроп начал настаивать на отправке сербского подразделения на Восточный фронт. Милан Недич пытался что-то объяснить, высокому сановнику Рейха:

- Вверенные мне вооруженные силы ведут серьёзную борьбу против коммунистических партизан на территории, за которую я несу ответственность. Но я не имею никакого права послать хоть одного солдата против государства, с которым Королевство Югославия официально находится в союзнических отношениях.

Риббентроп, услышав слово «Югославия» оборвал речи Недича и заорал:

- Югославии не существует, и не будет никогда существовать!

Недич, несколько вспыхнув, ответил гитлеровскому министру:

- Мы сейчас дискутируем не о будущем, но о настоящем. Я не знаю, будет или не будет существовать Югославия, но я знаю, что существует моя присяга королю, находящемуся в настоящее время в изгнании.

Риббентроп, не привыкший к такому тону, покраснел и, хлопнув ладонью по столу, отрубил:

- Я хочу знать, наконец, на чьей стороне Сербия? Если вы не с нами, то мы сможем стереть ваши города с лица земли! А для Вас лично, господин армейский генерал, вся эта затея с хлопотами может печально закончиться.

На это Недич ответил уже довольно мирно:

- Да я, вообще-то, военнопленный. И Вы можете меня вернуть в лагерь хоть прямо сейчас.

Сказав это, Недич поклонился, показывая тем самым, что он уже всё сказал. Этот поклон, то есть демонстрация того, в данный момент именно Недич оказался хозяином ситуации, ещё больше взбесил Риббентропа. Он развернулся, и, не подавая руки, вышел прочь. После этого конфликта ни о какой встрече Милана Недича с Гитлером уже не могло быть и речи. А ведь только Гитлер мог отменить месть.

Следующая встреча с Риббентропом прошла уже вполне спокойно, без криков. Недич спокойно и подробно рассказывал немцам о ситуации на Косово, в Боснии и Герцеговине, Черногории, Санджаке, Среме, Славонии, словом, во всех тех краях, где сербское население терпит лишения, которые этим самым населением, разумеется, воспринимается как проявление на деле «немецкого порядка». Доклад иллюстрировался подробными картами и таблицами. Недич объяснил государственникам Рейха, что если людей гнать как животных в леса, то они автоматически становятся партизанами, поскольку именно партизаны организовали лесные лагеря, в которых человек и может спастись от голода, холода и хорватов.

Риббентроп внимательно выслушал доклад Недича и принял от него меморандум, карты и статистику. Он пообещал проинформировать обо всём этом фюрера, но оговорился сразу, что менять государственную границу между Сербией и Хорватией сейчас, во время войны никто не будет. В качестве примера он привёл Францию, которая также не удовлетворена рассеченным состоянием, но временные границы будут окончательно откорректированы после победы в войне.

После дискуссии, прошедшей в умеренных тонах, Риббентроп вновь сделал Недичу предложение послать подразделение бойцов на русский фронт.

- Ваше превосходительство, но как же я могу послать туда войска?! Я не имею никаких на то полномочий. Я понимаю, что позиция по этому вопросу короля, который находится в изгнании, да ещё на территории государства, с которым Рейх ведёт войну, для Вас не является аргументом. Но ведь я являюсь представителем своего народа. И свои действия согласовываю с мнением простых сербов, с которыми постоянно общаюсь на самых разных уровнях. И даже если бы я в минуту слабости поддался бы Вашим настойчивым просьбам и отправил некий символический отряд на войну против России, то я бы превратился не просто в человека, нарушившего присягу монарху, но стал бы ренегатом в глазах тех людей, чьи интересы я, по идее, поставлен представлять.

Видя, что спорить бесполезно, Риббентроп прервал разговор словами:

- Понятно, Вы сейчас отправитесь в ставку фюрера и сами ему всё объясните.

На сей раз Риббентроп распрощался любезно.

Когда Недич прибыл в ставку фюрера «Волчье Логово», то Гитлер не встретил его на пороге бункера, как он обычно поступал, встречая Петена и других шефов своих союзников. Впрочем, вождь Рейха вёл себя с сербским генералом вполне достойно: встретил его на входе в свой рабочий кабинет, пожал руку и предложил присесть.

Недич рассказал Гитлеру о том, что в Сербии сейчас фактически идёт гражданская война и что карательные акции, которые совершают немецкие оккупационные войска, не просто не приносят порядка, но лишь усугубляют положение. Ибо в сложившейся ситуации немцы становятся для сербов такими же врагами, как и хорваты, как и коммунисты.

Гитлер, слушая Недича, начинал нервничать всё сильнее и сильнее. В конце концов, он вскрикнул, перекосившись характерным тиком:

- Сербский народ мне пепел на голову! Такой маленький народ, а такой неуправляемый! Когда я искренне желал вам мира и дружбы, вы мне плюнули в лицо своим путчем. И Франция оккупирована, но в ней тишь да гладь! Когда наши войска входили во Францию, то из одного села раздалась стрельба, в результате которой было ранено и убито несколько солдат Вермахта. Я приказал расстрелять всё мужское население этого села, а дома - сжечь. И что теперь? Мир и спокойствие по всей Франции!

Произнеся это, Гитлер подал знак, что Недич может говорить.

- Система возмездия, при которой невинные люди гибнут из-за чьих-то преступлений, никогда не приведёт Сербию к спокойствию. Если Ваше превосходительство отменит систему «сто за одного», я даю Вам гарантию, что это будет наилучшим шагом к умиротворению сербов. Иначе людям невозможно будет доказать то, что Рейх пришёл в Сербию, дабы бороться против коммунизма, а не пришёл, чтобы уничтожить сербский народ.

Гитлер согласился принять гарантию Недича, но, всё же, добавил:

- Но если и после этого, по какой-либо причине, беспорядки в Сербии возобновятся, если сербский народ станет хоть как-то помогать партизанам, то я не стану больше присылать на подавление беспорядков ни десять, ни двадцать дивизий. Воины мне нужны на Восточном фронте. Нет. Я просто вышлю 2000 бомбардировщиков, которые за один день сравняют города с землёй, и Сербии больше не будет существовать.

Потом Гитлер стал говорить о Драже Михайловиче:

- Я не пойму, чего хочет этот ваш Михайлович? Он представляется как офицер союзников. Он - член югославской власти в изгнании. Эта власть в союзе с СССР, но Михайлович, тем не менее, бьётся с Тито. Я знаю, чего хочет Сталин. Знаю, что надобно Тито, знаю, чего хочет господин Рузвельт, но чего добиваются Черчилль и Михайлович, никак не могу уразуметь! Черчилль ведёт Британскую Империю в пропасть и будет её гробовщиком, а Михайлович сражается с собственными союзниками!

Результатом переговоров Недича с Гитлером стало то, что приказ «сто за одного» был отменён.

Генерал СС Майснер, который ненавидел сербов, был удалён из Сербии. Прекратились массовые расстрелы мирных граждан. Так военнопленный генерал, не пойдя ни на какие уступки против собственной совести и воинского долга, сумел переломить ситуацию. Сербы, таким образом, вошли в историю Второй мировой, как один из немногих народов объединённой Рейхом Европы, который никаким образом не принимал участия в походе Гитлера на Восток.

Непримиримое отношение Гитлера к сербам было следствием не только «перчатки Симовича», и не только проявлением характерного для австрийцев отношения к соплеменникам убийцы эрцгерцога. Надежным средством выкрутить руки Недичу и поддержать в немцах соответствующее мнение о сербах была пачка фотографий, на которых были запечатлены девять обезображенных трупов германских солдат, погибших в перестрелке с отрядом партизан и четников еще летом 1941.

***

Светлана Велмар-Янкович в книге «Lagum» пишет о «коллаборационизме» Недича:

«- Сотрудничаю с теми, кто нас уничтожает. Не правда ли? Коллаборирую, говоришь? Не можешь этого перенести!? Твердишь, что есть вещи, которые я не могу совершать ни при каких обстоятельствах?! Согласен. Но есть вещи, которые я не смею не совершать. Если бы моя смерть могла спасти те тысячи людей, которые мытарствуют в лагерях на Саймиште или в Ясеноваце!? Спасёт их, может это и парадоксально, моё так называемое предательство».

«Лагум» - турецкое слово, которое изначально обозначало подкоп под стену крепости, в который закладывалась мина. Со временем, первоначальное значение слова стерлось из сознания, и в современной Сербии турцизмом «лагум» обзначают состояние наваливающегося беспросветного мрака.

Хочется верить, что предложенный вниманию читателя текст несколько рассеет тот мрак, которым окутана фигура легендарного генерала.

 

Использованная литература:

Станислав Краков, «Генерал М.Недић», Минхен, 1963,

Bo;ko Kosti;, Za istoriju na;ih dana, Beograd, Nova Iskra, re-print,

Светлана Велмар-Jанковић, Lagum: Stubovi kulture, 2006.