Двадцать лет самоизоляции. Глава 4

Тени из прошлого

Утром дед Михей собрался проведать лосей, несмотря на угрозы Еремея, на которые ему было, честно говоря, наплевать. Но очень беспокоился за состояние сохатых. Виталик в сенях спал, в обнимку с трёхлинейкой под одеялом, заботливо укрытым бабкой Акулиной. Не успел он выйти со двора, навстречу спешит бобёр. Увидев издалека Михея, он издалека начал оживленно жестикулировать, подкрепляя хлопаньем хвоста и щелканьем зубами.

- Что стряслось? Лоси плотину повредили?  Вот нелёгкая, мать твою, айда разбираться.

И насколько могли короткие ноги бобра, они поспешили на место ЧП.
Придя на место, они увидели такую картину. Два лося на трясущихся от похмелья ногах рогами пытались сдержать от смыва плотину или что от неё осталось. В одном из них он узнал Лёху. Бригады бобров усиленно занимались укреплением. Оказалось, что эти два придурка, перебрав березового сока, решили проверить плотину на прочность, а обычно лоси бродили реку выше по течению. Но почему-то им не хотелось мочить копыта. Один поскользнулся, упал, зацепился рогами за ветви, начал молотить ногами, второй начал его спасать. Результат, как говорится, налицо. «Сделаешь добро людям, тьфу скотине, она все равно останется скотиной, хотя какая разница» - подумал дед Михей, но чувствуя за собой вину, решил побыстрей убраться, тем более со стороны деревни доносился звон, будто кто-то бил в рельс. Звук ничего хорошего не предвещал. Так оно и случилось. Оказалось, что померла бабка Глафира. Она была в Лаптях что-то вроде фельдшера и лечила всею деревню, кого травами, а кого советом, беседой. Это была большая потеря. Ей было навскидку лет сто, но переполох устроил как всегда дед Еремей. Перед смертью она закашлялась, как рассказала её сестра. В замутненном радиопропагандой мозгу Ерофея затаились опасные мысли.
 
Михей решил пойти в избу попрощаться, спиной чувствуя тяжелый взгляд Еремея. Перед избой на полянке расположились лохматые пациенты Глафиры. Для обитателей леса она была местным Айболитом, а любой зверь, как известно, добро помнит.  Среди них был и заяц Василий.

- А ты какими судьбами? – спросил Михей – оказалось, что косого потрепали хорьки и оттого одно ухо у него повисло и потому зайчихи над ним смеялись. Чтобы избавиться от дефекта он и обратился к бабке Глафире, а та  спичками да прищепками его поправила. Правду сказать, оказалось малость оттопыренным, что придавало зайцу вид немного глуповатый, и от того сексуальный. После такой пластической операции от дам отбою не было.

Шагнув за порог, он будто окунулся в прошлое. Вместе с пучками трав, по стенам были развешены фотографии, сделанные кем-то еще в детстве. Вот они с Еремеем и Глафирой купаются в речке. Им тогда лет по семь было. Урок математики. Он тогда сидел с Глафирой за одной партой. Внезапно его посетила мысль – «А не любил ли он Глафиру всё это время? А она меня. Может, их юношеская дружба переросла в любовь. Но не сложилось, повстречал Акулину, перед войной. Глафиру в медсанчасть санитаркой определили, его в пехоту, А Еремей куда-то по партийной линии. Он об этом говорить не любил».

Подойдя к гробу, он постоял, опустив голову, потом присел на лавку рядом с сестрой Татьяной. И так молча, они сидели, вспоминая дни, проведенные с ней.
- Скоро, значит, она и меня позовёт к себе – нарушила молчание Татьяна.
- Типун тебе на язык, ты же помоложе её лет на десять – попытался успокоить Михей, но видно было, как она резко постарела, черты лица обострились.

- Люди говорят, что если старшая сестра умирает, то и младшая через год вслед за ней.
- Люди всякое мелют, не думай об этом.
- Награды куда положить, как считаешь, в гроб?
- Оставь, на память. Зачем они ей – Михей вспомнил, что забыл, куда положил свои - «Надо бы у Акулины спросить, она всё помнит, а то мало ли что», подумал он.
- Может, помянем на кухне – тихо предложила Татьяна.
Только они поднялись, как в сенях скрипнула дверь и на пороге появилась фигура Еремея. На этот раз он был без противогаза. Он по-отечески приобнял Татьяну, кивнул Михею и только потом, тяжело вздохнув,  подошел к гробу усопшей. Опустив голову, он что-то прошептал, может молитву, хотя какую молитву знает коммунист, и подсел к присутствующим на лавку.  – Пойдем, выйдем, разговор есть – шепнул он на ухо Митяю. Они вышли на крыльцо, свернули козьи ножки и закурили.

- Вот что – начал Еремей – хоть мы и были друзьями, но перед сельчанами я должен показать всю опасность контакта с заболевшими. Поэтому прошу тебя публично самоизолироваться.
- Это как? – Удивился Михей.
- Сейчас народ собрался по и ты произнеся короткую речь в память об усопшей, признаешь, что мог заразить её и подчеркнув важность самоизолирования и соблюдения дистанции пойдешь к себе. Да, не забудь напомнить, чтобы тщательно мыли руки.
- Значит, ты предлагаешь мне признаться в том, что это я её убил – возмутился Михей.
- Я этого не говорил, не ерепенься. Так для агитации, как говориться и пропаганды. Без этого народишко может какую смуту сотворить. Тут, глядишь и до бунта не далеко.
- Еремей, а ты случаем на войне не в НКВД служил? Эти слухи по деревне давно ходят. Так тоже выйди и признайся. Увидишь, что с тобой сельчане сделают. Давно наблюдаю, рука у тебя крендельком.
Еремей нехорошо улыбнулся, показав единственный зуб. Глаза его сузились. – Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому.
- А что ты со мной сделаешь, твоего юродивого приставишь?
- Плохо ты обо мне думаешь, есть кое-кто и позурьёзнее – процедил сквозь зубы Еремей и свистнул.

Тут из-за кустов показались два матёрых волка. Давайте-ка препроводим его в мой погреб – приказал он, вытаскивая Маузер – ступай, контра.
- Никогда еще в деревне волков не было - подумал Михей.

Никто не обратил внимания, как они пошли, только из высокой травы торчали два серых уха, одно из которых было немного оттопыренным.

Продолжение следует