Улица моего детства

Отчаяние распирает грудь. Пишу эти строки с натугой в сердце, поскольку ее, улицы моего детства, уже нет. О, да о чем я говорю? Она существует, живёт своей жизнью — с этого дня её не стало лишь для меня, поскольку я не узнал ее.
Когда подходил к улице моего детства, на которой не был лет тридцать, сознаюсь откровенно, сердце колотилось, хотелось бежать, чтобы быстрее увидеть её, ступить на её землю,  которую я исходил столько раз босиком и вдоль, и поперек.
И вот такое страшное разочарование. Нет, улицу до сих пор не накрыли асфальтом, не исчезло и наименование "Таврическая", сохранилось. Но она изменилась. И домики, которые для меня тогда, давно, были все родными, стали ниже, будто вросли в землю, неузнаваемо изменились. Не стало уже и моего родного дома – его давно  до неузнаваемости перестроили нынешние хозяева. Не стало и красавца «канадского»  клена, который я "посадил" вместе с папой и мамой, когда мне исполнился  год, и которому не раз доверял все свои детские тайны. Его нагло срубили на дрова, а жить бы ему еще и жить…
Нет на Таврической уже многих моих знакомых, не встретил никого и из друзей моего детства.
Щемящая боль и тоска окутывают меня со всех сторон. Я очень много  потерял. Да, я приобрел немало новых друзей, но друзей детства не вернешь. Я ищу на улице их, семилетних, десятилетних, двадцатилетних, моих  товарищей, и не нахожу никого. Повсюду незнакомые молодые лица. И вдруг понимаю, что я глубоко ошибаюсь. Ведь мне уже не семь, не десять, не двадцать, а уже за семьдесят, и друзей моих бывших, должен искать семидесятилетних. Но где же они? Разъехались из родительских домов и где-то в других углах имеют свои гнездышки, возможно, осовремененные многоэтажностью своей. А, может, смотрят на меня сейчас, и не узнают, потому что тоже признали бы меня семилетнего, десятилетнего, двадцатилетнего... Но никоим образом не семидесятилетнего.
Колодец стоит почти на том же месте, да и его я не узнаю. В моем детстве он стоял в небольшой, вытоптанной ложбинке, а нынче одиноко  стоит на  холмике. Подсыпали ли под колодец в ложбинку несколько машин земли, обтоптали ли ее со всех сторон тысячи, сотни тысяч ног — не знаю, Скорее что именно так.
Сел на незнакомую мне, уже шершавую и древнюю, почерневшую скамейку, которую неизвестно сколько десятилетий, ненастья били. Вытянул сигарету, закурил. В анналах памяти  как-то мгновенно вспомнилось стихотворение,  которое начал писать еще в детстве. Именно у этого колодца,  вода в котором самой вкусной была, и осталась для меня и до сих пор такой же. Какова она сейчас, не знаю, и рад, что не попробовал ее нынче — может и разочаровала бы… Ведь сколько времени миновало! Тогда мы переезжали на другое место жительства.

Забыть бы все:
Обиду, боль, усталость,
Забыть о том,
Что где-то и меня
настигнет, старость…
Забыть дорогу эту,
Забыть и улицу родную,
Забыть вот этот дом,
Который, может быть,
Пойдет на слом…
Забыть колодец,
С него уже воды не пить,
Поскольку буду
Где-то в новом месте жить…

Ошалело забилось сердце в груди: вспомнила ли родная улица обо мне? Может и вспомнила, а дальше будет ли помнить, время покажет, и к тем, возможно корявым, юношеским строкам добавилось еще несколько, опять, таких же корявых, но написанных у родного и в то же время уже почти чужого колодца.

Миновало лет немало
Родного дома уж не стало.
И улица со временем
Меня забудет,
Поскольку детства улицы
Уж никогда не будет!

Родная улица Таврическая, возможно этим меня упрекала, а, может, хотел я этого, или нет, но и  мстила, поскольку я изменил ей. И не простит мне родная улица, и, возможно, будет  мстить до  тех пор, пока я опять не стану на ней жить. Но этого, к сожалению, никогда уже не будет. Я с болью пишу об этом, но что я могу сделать? Улица моего детства стала совсем другой. Я практически не узнаю ее.
Два мальчика едут на велосипедиках. Вишни, все в цвету, аккуратненькими рядами стоят у домов, и кажется, что на мою, а мою ли улицу, пришли «белые ночи». И тут же подумал, не для меня они, поскольку на улице моего детства вишен не было, и никогда не было «белых ночей". Да, возможно, она стала краше, и дома ее оделись в панцирь из кирпича, и деревья растут на ней уже не те... Но стала ли она не для меня краше? Для тех, кто проживает на ней сейчас, конечно да. Понятно, улица моего детства нужна другим. Тем, кто живет на ней сейчас. Спасибо ей за это. Мне же она оставила лишь щемящую боль и  отчаяние.
Не покидайте родительских домов, люди!
Не оставляйте своих родителей в одиночестве!
Вам не простит все это ВРЕМЯ. Непрестанный и самый жестокий на Земле судья.