Девочка из прошлого

Маруся всегда появлялась неожиданно. Когда Мария Петровна натыкалась на старую шкатулку с безделушками, собранными ещё в детстве (какая-то сила всегда удерживала руку с прошлым, занесённую над урной). Или когда издалека доносилась песня, которую она любила слушать в юности. Мелодия приводила с собой именно ту энергию, которая искрилась вокруг юной Маши при каждом воспроизведении. Это были незабываемые моменты откровения. Они повторялись много десятков раз, пока в один миг вдруг не исчезали. Насовсем - как думалось тогда Маше. Сколько бы раз после ни пыталась Маша всколыхнуть, оживить магическое поле любимой песни – ничего не получалось. «Перегорела», -  успокаивала она себя. И жила дальше, находя новые мелодии, новые поэтические строки, новую вдохновляющую энергию. И кто бы мог подумать, что спустя полвека энергия умершей мелодии вернётся к ней как ни в чём не бывало, стоит лишь случайно услышать её вновь. Получается, она и не умирала. Не исчезала и даже никуда не уходила. Она стала частью самой Маши-Марии и оттого перестала быть заметной без зеркала.

Теперь такое зеркало у неё было – Маруся. Это была девочка шести лет. Как две капли воды похожая на одну фотографию из детского альбома. Девочка как девочка, только глаза всегда смотрели серьёзно и немного печально. Почему именно шести – Мария Петровна не знала. Этот возраст обычно игнорируют – он проскакивает незамеченным в жизни большинства детей. Чётные цифры в возрасте всегда звучат менее привлекательно. Считаются лунными, пассивными, накопительными, а потому - пустыми. В отличие от солнечных, нечётных, когда человек способен и рад отдать миру всё, чем владеет. Но чтобы отдать, нужно накопить. Отдают при солнце, но собирают при луне. Хотя в блеске солнечной славы про отраженный лунный свет мало кто вспоминает с уважением. Маруся была именно лунной, чётной, девочкой. Она ни на чём не настаивала, ни в чём не убеждала. Больше смотрела своими внимательными глазами на Марию Петровну и не по-детски терпеливо ждала, пока та сама обо всём догадается.

Мария Петровна догадалась не сразу. Сначала она подумала, что просто видит проекцию собственной детской фотографии, потому что как раз недавно пересматривала альбомы вместе с дочкой, и причина в этом. Но когда прошло много месяцев, а Маруся не ушла, Мария Петровна поняла, что Маруся – никакая не проекция. Она – живая, настоящая. Для неё - настоящая, другие Марусю не замечали – Марья Петровна проверяла. Мария Петровна постепенно привыкла к девочке и даже стала обращаться к ней за советом или просто поговорить о том, о чём раньше разговаривала только с самой собой. Оказалось, Маруся понимает Марию Петровну лучше, чем сама Мария Петровна понимает себя. Это было удивительно. И чем больше Мария Петровна удивлялась, тем серьёзнее становились вопросы, которые она задавала Марусе. О себе, своём прошлом, о других людях в её жизни. Казалось, Маруся была намного старше самой Марьи Петровны. Вот только о будущем Мария Петровна спрашивать пока не решалась. Да это было ей и не так интересно. Пристрастившись к задушевным беседам с Марусей, она поняла, что достаточно разобраться в своём прошлом, понять, почему она, Мария Петровна, делала один и тот же непродуктивный выбор снова и снова, и тогда всё станет ясно, и будущее будет принадлежать только ей самой, Марии Петровне, а не Судьбе, Богу или другим людям.

Была ранняя весна, когда в один из вечеров в полумраке небольшой комнатки, где Мария Петровна перебирала картонную коробку со своими девичьими секретами, появилась Маруся и, присев в кресло напротив, стала с любопытством заглядывать в пожелтевшие листочки. На удивление, Мария Петровна не поддалась инстинкту и не спрятала все бумаги обратно в коробку. Напротив, ей было приятно, что сейчас она не одинока в своём прошлом. Она даже подумала: жаль, что Маруси не было рядом всегда. А может, и была, просто Мария Петровна её не замечала.
Сколько же здесь памятных листочков, записочек, рисуночков на полях. Сколько историй, встреч, бесед и мечтаний. Кажется, что это всё – не моё. Я – другая. А эти записочки писала совсем другая девушка. Совсем другой человек вкладывал между страниц цветы ромашки и клевера. Я её не знаю. Или просто не помню, забыла. А сейчас встретила впервые благодаря этой картонной коробке. Я только присматриваюсь к ней, прислушиваюсь к музыке, которую она любила, вглядываюсь в рисунки, которыми она шифровала своё настоящее, вчитываюсь в мысли, которые она считала важными для себя. Это увлекательно. Я ещё никогда не встречала кого-то похожего на неё и столь же интересного для меня. А ты, Марусь?
- Встречала – тебя!
- А ты всегда знала, что когда-нибудь мы с тобой встретимся?
- Мы и не расставались.
- Значит, я уже в шесть знала, что будет дальше? Почему же жила так, словно не знала этого, словно шла по глубоким сугробам первой, не задумываясь и не оглядываясь? Для чего эти тревоги и терзания, когда не уверен в правильности выбора? Что-то здесь не так, Маруся!
- Конечно, ты всё знала и в шесть, и даже раньше. У тебя просто ещё не было слов, чтобы дать всему своё имя. Ты росла и находила для всего важного в своей жизни подходящие слова. Новые слова придавали новый смысл смыслу, с которым ты родилась. Так ты считала. Так считают все люди про свои смыслы. Им кажется, что они растут, меняются, взрослеют.
- А разве нет?
- Нет. Они просто обучаются языку. Обучаются именовать себя в этом мире. Придавать себе значение. Или значимость. У кого как.
- А что потом происходит с их врождённым смыслом?
- Он разменивается на слова, мельчает и теряется, пока совсем не исчезает в потоке слов и невербального шума.
- Как печально. Получается, жизнь дана, чтобы терять, а не обретать?
- Нет – не для этого. Просто терять гораздо увлекательнее. Из потерь складывается история. И её опять же можно выразить словами, передать другим, оставить на память. А каждое новое обретение лишь наполняет душу радостью, расширяя её границы. Об этом и не расскажешь – только улыбнёшься.
- Понимаю. Это как любить. Сколько ни говори о любви – никогда не передашь сути.
- Да, пожалуй. Только любящий чувствует, что существует. Только любовь – реальность.
- Красиво ты говоришь.Только знаешь, Марусь, мне кажется, меня невозможно любить. Я даже не знаю почему. Я как бы есть и меня как бы нет. Потому что та, что я есть – это не я. А та что я – той меня просто здесь нет. И это настоящая проблема, хоть она и не видна окружающим и поэтому кажется им надуманной.
- Но чем-то же ты интересна другим? Они рады с тобой общаться. Некоторые даже влюбляются. Загляни ещё раз в свою коробку с прошлым. В ней всё, что ты любишь. Всё, чем наполнена твоя любовь к другим. Всё, чем наполняют твоё сердце другие. В ней ты настоящая.
- Это второй непонятный момент. Мне самой не ясно, что их во мне привлекает. Порой даже мне самой очевидно, что им нужен совсем другой человек, с которым они точно были бы счастливы. А не я. Я совсем не то, что им нужно. Они лишь улавливают исходящую от меня энергию. Она их интригует, заманивает необычностью, но они не понимают, что с ней делать. Они её не понимают. Просто не могут контролировать этот процесс. Как незнакомый, непонятный, но чарующий аромат, за которым хочется идти к какому бы цветку он не привёл. Это как инстинкт. Обманчивый инстинкт.
- А ты пробовала им объяснить?
- В том-то и дело, что пробовала. С годами всё настойчивее. Но мои слова не воспринимают всерьёз. Их как-будто не слышат. Меня успокаивают и говорят, что всё прекрасно, а я просто впечатлительная фантазёрка.
- А почему ты не уйдёшь сама? Не освободишь других от своего присутствия?
- Я всегда и ухожу. От кого-то раньше, от кого-то позже. Сложно только, когда любишь. Но тоже можно.
- А зачем уходить, когда любишь?
- Чтобы освободить место для того, кто больше подходит тому, кого любишь.
- Не слышала ничего абсурднее! Ты же не Господь, чтобы решать такое!
- Но если я вижу! Я же не могу продолжать обманывать. Это неправильно!
- Обманывать в чём?
- В том, что другому нужна именно я, когда понимаю, что меня настоящую он не знает. Иногда и не хочет знать. Иногда очень старается, но понять не может.
- Но ведь это же и есть любовь – разве нет? Пытаться узнать, понять, ошибаться, оступаться и снова пытаться...
- А если я уже всё поняла?
- Ничего ты так и не поняла! Есть в твоих печалях доля истины – полюбить другого, а не собственные мечты о нём, это действительно самое сложное. Но это не повод сдаваться. Всё остальное – твоя пустая самоуверенность и страхи.
- Я полагала, освободить место для других – это альтруизм?
- Или гордыня. Когда как. Тебе что нужны доказательства, что тебя правильно понимают?
- Почти. Я должна чувствовать, что видят именно меня, настоящую, лунную, а не солнечную. Пусть непроявленную, мечтательную, но ту, которую в солнечном мире никто не замечает.
- А в чём разница? Разве солнечная ты – не хороша?
- Не в этом дело. Я боюсь. Этот страх сильнее меня и лунной и солнечной. Я боюсь, что я солнечная когда-нибудь, может быть, совсем скоро, исчезну. И не останется от меня ничего, кроме нескольких бликов на доске почёта. И в душе тех, кто знал меня только солнечной, останется пустота, и даже весёлые солнечные зайчики навсегда скроются в тени прошлого.
- А что будет с лунной тобой?
- А лунная я останусь несмотря ни на что. Навсегда. Потому что это просто не может исчезнуть. Потому что ещё не воплотилось. Оно перманентно потенциально. Потому что там источник моей энергии. Там моё сердце. Моя душа. Там я настоящая. И только тот, кто любил меня лунной, не забудет меня никогда. Только он и любил. Только так можно остаться и не убегать. Только в этом есть смысл.
- Ты думаешь у тебя были такие встречи?
- Может быть только одна. Это всё так сложно, чтобы разобраться при солнечном свете.
- Но когда солнце сядет, будет слишком поздно. И ты снова спрячешься за придуманный альтруизм.
Настоящий смысл – в тишине. Он всегда возвращается к нам, когда мы больше не хотим или уже не можем порождать слова. Можем только слушать. Тогда тишина начинает говорить с нами нашими смыслами. Без слов. Как любовь. Только тишина любит нас по-настоящему. Искренне и бескорыстно. Жаль, многие понимают это только на закате. Но и такая светлая улыбка, как прощальный поцелуй жизни, прекрасна. Жизнь, на самом деле, любит нас. Всех. Просто мы слышим это только в тишине.

В комнате стало совсем темно. На ковре вокруг большой красной коробки по-прежнему валялись пожелтевшие листочки в клеточку и в линеечку, исписанные аккуратным детским почерком. Напротив друг друга сидели две шестилетние девочки. Сидели молча. Каждая думала о своём. Одна вспоминала прошлое. Другая смотрела в будущее. За окном начало светать.


15.07.2020   23:58