Заблудились

На охоту Ивана я стал брать рано. Наверно, лет с трёх. Сажал в машину «жигулёнок» и ехали мы с ним за Суру на озёра, на вечернюю зорьку за утками.  Я брал большой самодельный рюкзак, сажал в него сына и нёс его до того места, где мы окончательно располагались. Обычно мы  выбирали не большую удобную поляну рядом с озером или болотом.
 Порой приходилось переходить неглубокие болотца и истоки. Иван терпел неудобства, сидя у меня за спиной в рюкзаке. Освободившись от рюкзака, он начинал нарезать круги по поляне. Порой даже приходилось его приструнивать. Мне его беготня напоминало взбрыкивание молодого телёнка или жеребёнка, неожиданно оказавшегося на воле.
- Вот она, вольная природа, что делает, – думал я про себя. – Как она свою энергию передаёт людям. Как заряжает.
Мы часто оставались до  сумерек. Нам начинали слышаться отдалённые выстрелы. Где-то, по-видимому, утка шла на прилёт. Иван, услышав стрельбу говорил:
- Папа, там бах- бах.
- Да, – отвечал я. – Где-то дяди стреляют. Утки, наверно прилетели.
- А к нам што не летят? – спрашивал Иван.
- Надо ждать. Может и к нам, прилетят, – отвечал я ему. 
И вот однажды мы так же очень долго ждали, но уток не было. Только когда почти стемнело, пролетела одна. Я второпях вскинул ружьё и дважды выстрелил. И, разумеется, промазал.  Иван внимательно смотрел на меня и молчал.  Я, конечно, не мог видеть выражения его лица и глаз, но мне показалось что он спросил:
- Так ты что же, папа?
Немного ещё постояв, мы уехали домой. Дома, сидя за столом, Иван начал рассказывать матери про охоту и в конце я услышал.
- Там дяди где-то из ружья бах-бах. А к нам утка прилетела, папа бах-бах и мимо.
- Иван, – сказал  я сыну. – Ты зачем меня выдаёшь?
- Ну и хорошо, – сказала мать. – Уточка улетела и хорошо. Пусть летает. Пусть живёт. И зачем ты только ребёнка мучаешь, с собой таскаешь?
- Пускай привыкает. Охота ещё никого не испортила. Охотники бывают хорошие или очень хорошие люди.  Ему мужиком надо расти. Ему же в армию идти надо будет.
Вскоре мы стали ездить на охоту втроём. У нас появился хороший помощник – собака лайка. Назвали мы её Блек. В то время с Америкой у нас вроде как дружба началась. В чём я, конечно сомневался. Вот мы и решили это дело таким образом отметить. Ивану на охоте стало ещё интересней. Можно было за кем-то теперь побегать и с кем побороться. Запомнился мне такой случай. Когда стояли мы на поляне, а над нами пролетела небольшая стая уток. Я тогда выстрелил дуплетом  и выбил двух. Они упали в конце поляны в кусты мелколесья. Иван с Блеком ринулись наперегонки за ними и вскоре скрылись в кустах. Потом оттуда послышался собачий лай и звонкий голос Ивана:
- Отдай! Отдай, тебе говорю! Не трогай!
Всё это продолжалось, пока я спешил по поляне к ним. А когда я подбежал, то увидел улыбающегося Ивана, выходящего из кустов. В руках он высоко держал двух уток, а вокруг него с лаем, припадая на передние ноги, кружился Блек. Он был явно недоволен, что у него отобрали добычу, которую он должен был принести хозяину.
 
- Уди, уди, – кричал на него Иван. 
Я сразу понял, в чём дело, и сказал сыну:
- Ваня, послушай! Отдай ему одну утку, пусть несёт. У него ведь на охоте работа такая. Уток сбитых находить и охотнику приносить. Вот он и ругается, что ты уток у него отобрал.
После этого Иван бросил на траву одну утку. Блек подбежал и проворно подобрал её, и мы втроём зашагали по поляне к тому месту, где оставили свой рюкзак. Иван шёл, посматривая на свою утку, которую держал в руке. Иногда он поглядывал и на утку, что нёс в зубах Блек.  Он шёл рядом с ним. А я смотрел на них и выдел, что они оба очень довольны. Доволен был и я, этой дружбой, которая проявлялась в нашем общем деле, в охоте.   
Иван рос, и мы стали с ним ходить по первому снегу на зайцев. Шли обычно по дороге на Полянки, потом лесом спускались на Лопатину. Затем шли немного вдоль Долгой речки и сворачивали к лесу. Там мы обязательно делали привал. Я снимал рюкзак и доставал котелок. Разводили небольшой костёр  и готовили суп с колбасой или тушёнкой. Если дома Ивана порой трудно было загнать за стол обедать, то здесь уговаривать его не приходилось. Здесь он обычно просил добавки. Вот тебе и «зачем ребёнка мучаешь, и чему учишь», глядя на сына, вспомнил я слова жены. Попив чая, мы немного ещё отдыхали и смотрели вокруг. Я чувствовал, как мы оба впитываем в себя краски нашей родной природы, крупинкой которой мы были сами. Природы, которая, как мне казалось, тихо и нежно говорила нам лёгким движением ветра, бродившего среди деревьев на бугорке, чтобы мы, были лучше, добрее, нежнее и красивее. Я чувствовал, как она хочет сделать нас совершеннее, то есть  такими как она сама, эта божественная неподражаемая природа.
Отдохнув и погревшись у костра, мы отправлялись домой. Дома я насторожённо ждал, когда мне скажет жена:
- Ну что мужички, нагулялись? Наотдыхались? А я тут по дому вкалывать должна. А я когда буду отдыхать?
То, что мы возвращались без добычи, нас это почему-то нисколько не волновало. Я верил, что когда-нибудь нам обязательно повезёт.  И вот такой момент однажды наступил. Мы с Иваном тропили зайца там же за Лопатиной, на буграх между лесом и Долгой речкой. Он выскочил неожиданно, и я успел выстрелить только один раз, и заяц убежал. Мы вышли  на след и пошли по нему. Иван, до этого молчавший, сказал:
- Вот, папочка, если бы у меня ружьё было, я бы не промазал. Давай я ружьё понесу.
- Маловат ты ещё с ружьём ходить. Тяжеловато оно для  тебя. А ты откуда взял, что я промазал? Вот пройдём по следу и тогда увидим, – ответил я Ивану.
Мы шли по следу. И я всё думал: «Неужели не зацепил? Тогда ещё бы раз его надо поднять, а то перед сыном как-то неловко». Я первым взобрался на бугор и увидел среди засохшей травы неподвижно лежащего зайца. Довольный, я остановился, поджидая сына.
- Ну-ка давай карабкайся быстрее. Да посмотри, – крикнул я.
- Чево смотреть-то? – выйдя на бугор и встав рядом со мной, спросил Иван.
- А вон, видишь? Русачок какой лежит! А ты говорил промазал, – сказал я, показывая рукой.
И вдруг я заметил, что сын этому был не особенно рад. Мы решили сделать привал,  и первым делом повесили убитого зайца на кусты. Иван долго и внимательно рассматривал нашу добычу, потом сказал:
- Знаешь пап, а мне его что-то жалко. Уток нет, а вот зайца почему-то жалко.
Я посмотрел внимательно на сына. Мне и самому немного было жаль убитого зайчишку, хотя я и давно уже охотился. Маловато их остаётся в наших краях. Не умеем мы хозяйствовать в природе. Всё ведь делать надо в меру и с умом. Какую-то необходимую численность строго поддерживать. Так сказать природный баланс соблюдать надо строго. Ну и закатил я Ивану такую лекцию на привале. Уж понял он меня или нет, точно сказать не могу.  А в конце я сказал ему:
- Только ты не хвались никогда после охоты. Не распаляй в других зависть и страсть нехорошую. А то народ-то какой сейчас пошёл, ну убил он одного зайца, ему уже двух надо, убил двух, ему десять надо. Так и с рыбалкой,  поймал ведро рыбы ему два надо, потом мешок, потом десять. Народ, в общем, какой-то не разумный пошёл. Раньше такого не было. Надо ему на пропитание – возьмёт у природы и на будущее себе и детям оставит. Сейчас этого нет. Погубит человечество жадность, если люди вовремя не образумятся.
После охоты Иван оставил себе на память пушистый и мягкий хвостик от зайца и часто с ним играл. Он даже иногда носил его с собой. И вот однажды он решил показать его Блеку и подразнить его. Блек, учуял дичь и, вставая на задние лапы, раскрывал пасть, и старался выхватить заячий хвост из руки Ивана. Тот ловко уворачивался и громко смеялся, дразня собаку. Но вот проворнее оказался Блек. Он выхватил заячий хвост из руки  Ивана и тут же проглотил его. Иван набросился на Блека, но тот ловко увильнул и отскочил в сторону. Он озорно и весело смотрел на Ивана, виляя хвостом, ожидая продолжения игры. Иван настолько был обижен коварством своего четырёхлапого друга, что на глазах у него невольно навернулись слёзы. Увидев это, я поспешил успокоить сына, сказав:
- Ну ты же сам виноват. Он ведь тоже охотник. А зайца мы с тобой ещё добудем, а может ты и сам. Я вот тебе дедушкино ружьё подарю, а себе новое куплю.
Это известие обрадовало Ивана.
- Нет, ты правда мне дедушкино ружьё подаришь? –переспрашивал он меня, забыв о недавнем огорчении.
- Ну конечно, правда, – отвечал я. – Расти быстрее.
Снегу вскоре выпало чуть больше. Ходить на охоту стало немного труднее. Дни становились совсем короткими, а ночи очень  длинными. В выходной мы вновь отправились на охоту. Блека мы опять не взяли. Он мог нам помешать тропить зайцев. Мы шли уже известным нам маршрутом. Я стал отмечать про себя, что очень много попадалось лисьего следа.  А заячьих следов, совсем не было. Мы  долго кружили по знакомым местам. В этот раз приходилось чаще останавливаться на отдых. След зайца нам всё же попался, но как я понял, он был гонный. Рядом с ним шёл след лисы.
- Да Иван! Патрикеевна нас опередила, – сказал я сыну.
- Какая Патрикеевна? – не поняв, переспросил он.
- Лиса, – пояснил я. – За зайчиком здесь охотилась. Видишь следы. Хвостик нам сегодня не добыть. Пошли-ка лучше на привал, а там домой.
Привал наш в этот день затянулся. Дрова никак не хотели гореть. Они сердито шипели, и на них порой выступала вода. Дым от костра как нарочно лез в лицо и щипал глаза. Мы съели приготовленный суп. Затем отвинтили крышку термоса и увидели, что там вместо чая – какао. Попробовав, я понял, что оно очень сладкое. Это мама для нас так постаралась. С одной стороны, это хорошо, а с другой – им ведь не напьёшься.
- Давай-ка друг, – сказал я сыну. – Будем пить понемногу.
И это в дальнейшем  оказалось хорошим делом. Мы вскоре собрались и отправились в обратный путь. Погода испортилась. Небо потемнело, и пошёл снег. Идти становилось труднее. Я обернулся и посмотрел на сына, который шёл по моему следу. В голове мелькнула не очень приятная мысль: «Дойдёт ли мой юный друг? И что я буду тогда делать, когда он устанет?»
Я стал прикидывать, как нам лучше идти. Время уже было много. Я свернул в  лес, влево. Я знал, там есть просека, которая выведет нас на высоковольтную линию, а там недалеко до дома. Снег вскоре закончился. Чему мы были рады. Но радовались мы не долго. Вскоре стало быстро темнеть. Я стал немного поругивать себя за то, что свернул в лес. Всё же, наверное, надо было идти вдоль опушки леса. Фонарика  у нас не было, да и он мало чем мог нам помочь. Мы часто останавливались отдохнуть. Наливали какао, клали в него немного снега. Пили и разговаривали. Камнем меня давила мысль: «Не испугается ли у меня Иван? Не расплачется? Что мне тогда делать?»
- Пап, а мама, наверно, дома сейчас ругается. Говорит, куда это мы пропали. Эх, и влетит нам с тобой от неё,  – серьёзно сказал Иван.            
- Давай пошли дальше. Мама. Представь, что мы с тобой партизаны. Командир дал задание пробраться в населённый пункт и выполнить секретное поручение, – отвлекал я сына разговорами от грустных мыслей.
Когда мы вышли на вырубку, по которой шла высоковольтная линия, я понял, что сильно ошибся. Мы взяли намного левее и оказались ближе к селу Полянки, чем к родному посёлку. Теперь нужно было повернуть вправо и идти по вырубке вдоль высоковольтной линии или же идти прямо лесом к дороге. Там можно было остановить машину. Первое время я немного растерялся и не мог сообразить, как лучше поступить. Потом я всё же решил идти по линии.
- Так слушай мою команду, – сказал я Ивану, а про себя подумал: «Плохой я сегодня командир что-то».
- Приказываю идти вон до того бетонного столба. Остановиться и провести разведку. Шагом марш, – как можно более бодрым голосом сказал я.
Когда мы прошли половину пути до опоры, я почувствовал, что Иван начал уставать.
- Отдыхай, – дал я команду.
Мы остановились. Я вновь налил наш напиток. Иван сделал два глотка и протянул мне. Я сказал, что не хочу. Что у меня от сладкого скоро рот уже склеиваться начнёт. Конечно, я хитрил, но какао  было больше нужно сыну, а его оставалось в термосе не так уж много. Я выдумывал всё, что только мог, чтобы отвлечь и приободрить сына. Так мы шли от одной опоры к другой, останавливались и отдыхали. Иван пил очередную порцию какао, которое у нас быстро заканчивалось. Мне казалось, что эта вырубка с высоковольтными столбами никогда не закончится.   Но вот наконец мы свернули в лес и пошли извилистой дорогой, которая стала подниматься вверх. Оставалось совсем немного. Но это был самый трудный момент на нашем пути.
- Пап, я больше не могу, – услышал я от сына.
- Сынок, давай, ещё немного. Вот этот подъём. А там под горку и мы дома, – уже не просил, а умолял я Ивана. 
 - Пап, у меня ноги больше не идут, – говорил мне сын, садясь на снег.
- Нет, – начал  кричать я на него. – Садиться нельзя. На вот, пей, – и я вылил ему остатки спасительного нашего напитка.
Пока он пил, я ножом срезал палку. Уложив термос в рюкзак, я сунул один конец палки ему в руки. За другой я взялся одной рукой сам и сказал:
- Давай я тебя на буксир возьму. Только держись  крепче.
Когда мы выбрались на твёрдую наезженную дорогу, я, отдышавшись, осмелился посмотреть на часы. Время приближалось к полуночи. Там внизу за редкими деревьями просматривались огоньки родного посёлка, где был наш дом.
- Вот, Иван, и в жизни надо так. Как бы не было трудно надо идти. Как бы не устал всё равно надо идти. Идти не можешь – ползи. Короче, двигайся. Если двигаешься – значит, живёшь! – сказал я сыну и взял его за руку.   
 И на радостях сразу откуда-то взялись силы и мы под гору, держась за руки, поспешили домой.