Хранитель прошлого

– А кто эта девушка, что так похожа на голубоглазую украинку, что называет автомобили «ласточками», кормит бурёнку с руки и скромно, но чувственно исполняет на классической гитаре английские баллады?..

Я держу в ладони яркий фрагмент моей жизненной мозаики, что в неясные времена завалился за комод. А где же другие фрагменты? Не пора ли собрать её полностью?

Есть у меня новый дом. Там окна настежь отворены, гоняют сквозняк по покоям. А за шадристой берёзою маячит на северо-востоке стареющий месяц. И много хочется всего сказать, единоночно вспомнить. Но будет время. Будит меня…
Я просыпаюсь в странном сознании. Мир кажется родным и знакомым, но шёл он будто не со мной. Огни сигнализаций мигают за окном новогодними гирляндами. В ночной лазури неба виднеется комета – редчайшее явление! Ещё не светает: два часа ночи. Пропели петухи, деревья осыпали их лиственными аплодисментами – и снова стало тихо. Но так уютнее: не видно и не чутно. Мрак и тишина подходят этой комнате – и книжкам, покосившимся на пыльных полках шкафа, и лампе, которую давно никто не зажигал. Здесь была наша с ней спальня. Но теперь её со мною нет, и спальни милой я не признаю.
Сколько слов я помню детально и сколько картин позабыл… Будто зашивал на себе рубашку – и памяти моей не стало. Ну ничего, я найду дорогу до дома. Вот уж двор, и всё глубже в прошлое ведут меня ступени из неотёсанных стародавних брёвен. Думалось, это времянка. Жизнь и сама переменчива. Но нет ничего постоянней временного…

Всё глубже и глубже в прошлое. Ведро черепушек перед моими глазами – я омываю их колодезной водой, сушу на ветру и разглядываю кракелюры. Сколько всего частиц? Что из них сложится? Могу лишь догадываться. И подбирать.

Мы летим самолётом из заката в рассвет, и ночная гроза на кончиках крыльев блистает огнями святого Эльма. Климат-системы укрывают нас атмосферой свободы, песня со сладким итальянским названием в памяти моей ложится спать. Она проснётся годы спустя, сегодня, и поутру, по холодку, я запущу её одновременно на двух телефонах: пусть этот чудной стереоэффект мне теперь отчего-то нравится.

Прекрасно сохранившаяся частица! А рядом с ней…

А рядом с ней я – осторожно заглядываю в сувенирную лавку керамики ручной работы. Недолгие, но внезапные июльские ливни расшугали туристов по ресторанам и супермаркетам. А нам, на малолюдной крумловской улочке, прятаться было некуда, вот разве что в этот магазинчик. И теперь мы слонялись между рядов с искусно расписанными вазами и бокалами, рассматривали каллиграфические узоры в виде нот и стихотворений – и молчали: что скажешь на такие цены?!
Возле кассы сидели мастера – гончар и художник – и пытались настроить гитару. Скоро к ним вышла господарка, но и с ней настройка инструмента им не давалась. Тогда я предложил свою помощь – минутное дело ведь, – а так и разговорились о петербургской богеме, о русском роке и о чешском фольклоре. Ненароком меня попросили что-нибудь исполнить, и после там звучала лирика на стихи Сейферта и Горы, а ещё знаменитая в Европе русская «Катюша»… Так случайно я дал свой первый заграничный концерт.

А всё началось в ночном клубе, одном из последних, что выжил в эпоху перемен. Здесь уже не танцевали до упаду на праведных вакханалиях, а лишь немногословно беседовали или вовсе ни о чём не думали под кондовые звуки ионики и драм-машины. Я тогда сказал ей, что предпочитаю джаз, а она ответила, что обожает классику. И всё началось с обмана.
Мы узнали, что в горячий фаянсовый кувшин не стоит плескать ледяную минералку, что мелированные локоны должны нравиться в первую очередь самому человеку, а не его искусителям и ангелам. Что хозяйка искренне расстроится, коль хают сдобренное ею кушанье, ведь она желала лучшего, и что малой родины не знаем: рукой подать – а не были, глаза открыть – а не видали.
Богатые часто мечтают не быть богатыми, отличники мечтают не быть отличниками, а дар – это крайне тяжёлая ноша, которую способен нести не каждый человек. Блестящие детские очи с возрастом становятся потухшими глазами, что могут видеть, не смотря, но и смотреть, не видя. Нам золотая прялка жизни случаем вещает правду, а мы и лжём себе, и боимся более своей души, дабы однажды на циновке под палящим светилом безнадежно молить: «Верни мне себя, Боже!» – и падать в забытье от ярости Полудницы. И понимать: всё происходящее – лишь одно из воплощений действительности, а с кем суждено быть вместе – будешь, несмотря ни на что.

К утру эта новелла закончена. Её тридцать шесть страниц прожиты не зря. Её пряничная обложка сияет кандурином – значит можно гулять день-деньской. В этом логики нет, но есть ли в том смысл, если ты без ума от финала?

Ах, сказочно романтическое фэнтези… Но не из моей истории. Или же из моей, но в ином воплощении? Похоже, здесь не хватает деталей. Значит, каждый добавит свои.

Вчера я подружился с юной балериной, которую далёкий родственник привёз к нам из Германии. Мы играли с ней весь вечер, я что-то ей рассказывал – на немецком, конечно же; она кивала мне и, видно, легонько улыбалась, удивляясь моей новомодной речи: всё-таки в Первую мировую войну говорили иначе. А после все стали петь, и я тоже пел, но иногда смотрел на эту таинственную танцовщицу, и это было волшебно – не знаю почему, но что волшебно и что это было, я могу поклясться, честное слово!

Наполовину игрушечный, наполовину настоящий – я узнаю этот фрагмент, хоть он и с другого боку той столетней крынки, складывающейся в моих руках. Кажется, я припоминаю её силуэт, но что за мелодия звучала тем вечером?

Вечер средней весны. Звучат сирены: пожарные расчёты спешат на вызов. Гуляют горожане всех возрастов, встречают знакомых и свободно беседуют с ними. В соседнем дворе автомобиль задел малыша на самокате. У школы две тян взасос целовались. Жигулёвская классика выводила излучины на скользком асфальте. Пьяницы пили имбирное пиво. И все напрасно надеялись, что первого апреля не станется ничего серьёзного. Увы, жизнь шутить не стала.

Нет-нет, эта кассетная плёнка чересчур перепутана! Корпус разламывать, бобины вертеть карандашами – это надолго, но надо непременно её услышать.

Я шёл на кухню, и вдруг меня, как обычно, попросили дать прикурить. Гляжу – а это Тарас Бульба. Дал огоньку и подумал, что встретить такого героя – большая-большая удача…

Что ж, уже не такая чересполосица! Пускай же бумбокс отмотает к началу, покуда все паззлы не собраны.

Уже два часа без остановок, где-то посередине кривой линии между зачином и концом. Еду-еду – и асфальт оборачивается рассыпанной щебёнкой и буераками: дальше дороги нет. Кажется, где-то здесь было село, и деревня, и мост. Но смотрю вокруг: нет ничего. Абсолютно ничего, одни пожухлые поля, заброшенные пашни, овраги, монотонные посадки и одичалые сады. Кое-где иногда летают ястребы, и куропатки прячутся в траве. И неохотно погревает латунное солнце на майском ветру.
Ладно, обождать нужно. А то мало ли – заблудился? В обозримом горизонте ни одного населённого пункта, ни запаха дыма из печки-голландки; и день в рассеянном тумане сходит к вечеру. Причудливое ощущение: среди неторопливой природы страшновато, тоскливо и одиноко. А всего-то поехал собирать хронотопы. Любопытная задача – сделать фотографию на том же месте, что и двенадцать лет назад. Найти бы ещё это место…
Кто бы рядом ехал, точно бы спросил: «Ну когда же в себя ты придёшь, что ж всё не можешь собраться?» А я правда не знаю, когда и почему. Снова забрёл в глухомань, да ещё и на полусломанном велосипеде, обвешанном хромом, как автомобили середины прошлого века.

Но старомодность мне даже приятна. Как с надёжным другом – теряешься в калейдоскопе отражений и думаешь: «Мы знакомы уже целую вечность». Тепло на сердце, когда нет одиночества.
Перед самым сном я вышел на балкон, захватив спички и пепельницу. Нет, не курить. А предать огню то неотправленное письмо. В нём, конечно, ничего особенного, просто оно случайно переняло последнюю искру – прощения, признания. А это слишком дорого, чтобы исчезать среди фантиков и чаинок.
Улица молчала. Снег не падал. Не было даже такси. Только дворняжка неслышно пробежала под окнами. Пепел улетал в распахнутую раму, подхваченный лёгким ветром. Пусть летит. Мне не жаль.
Ещё раз я посмотрел в сторону Москвы. Хищный город… С человеком уходит часть жизни. И если это не в первый раз, дай Бог, чтобы хоть в последний.
Клонило ко сну. И вспоминалась строчка из своего же стихотворения: «А завтра жизнь станет другою». Я как в воду глядел. Я всегда гляжу в воду.

А вода для летнего чая как раз нагрелась. Сейчас гостиная наполнится свежим ароматом смородины, и в этом дурмане я перелистаю все фотокарточки из путешествий в дальние страны и уездные города и образы экзотических головоломок, занявшие мои мысли.
Быть может, приснятся, привидятся ли правила забытых уличных игр, судьбоносные слова и расклад шахматной партии с самим собой, на дебюте которой я за несмекалистостью смёл с доски половину фигур? Быть может, всё сложится под красивую музыку?
Кассета уже перемотана. Вновь со стороны А…

Льются романтические ноты. Старофранцузский ключ открывает эпилог. В столь юной молодости вкусив потерь и расставаний, мы прилегли с ней на диван, и я сказал:
– Милая, хочу, чтоб в этом доме звучали детские голоса.
Вместо ответа она впервые за долгое время по-настоящему улыбнулась… И разве можно было этого не любить?
Мы уже давно и навеки влюблены – в недоступных призраков прошлого. Но ведь за нами не минувшее, а будущее. Сами же подписывали граффити: «Respect the past, create the future». Вот она и истина.

На следующий круг поклонился восточный календарь. Пережиты случаи, где я охотился на молнии с фотоаппаратом, где учился играть на одуванчиках и расчёсках, где мы катались на лифте и миловались в первых и последних электричках. А поле за дюжину лет поросло сосёнками да берёзками, но всё ещё мог я узнать в нём то место, где однажды знал свою дорогу.
Собранные черепки воссоздали форму старинной глиняной крынки. Мозаика с недостающими фрагментами сложилась в знакомый пейзаж. А распутанные и склеенные кассетные плёнки шелестят в магнитофоне былыми шлягерами.
Я отыскал дорогу и вновь сделал фотографию на том склоне, где – как и на снимке из детства – указываю рукой куда-то в даль. А там, в этой дали, за притихшим клубом, руинами церкви, именитыми курганами и безымянными долами – я точно знаю, кто я, где мой дом, кого я ищу и куда мне теперь идти. Я – создатель будущего и хранитель прошлого. Как и каждый путник в этом мире.