Статист

Вышел из метро. На закатном небе облака, будто гиганты сопки на горизонте Мончегорской тундры. Покрыты рыжеющем от коксовой пыли снегом. Парят над головой, над серыми домами огромные и тяжёлые, нарушая все законы гравитации. И солнце растворилось где-то внутри них, рассыпав ржавую пыль.
Я чувствую прохладу вечернего ветра. Я чувствую усталость. Мысли пунктиром пробегают по телу, преобразовываясь в слова.
Поднимаюсь по неподвижной лестнице в торговый комплекс, что каменной махиной завис над Комендантской площадью. Захожу внутрь через механическую дверь.
Воспоминания широким потоком врываются в меня, будто память подключили к бесконечному накопителю. Но так и есть.
Медленно шагаю по застывшим эскалаторам на третий этаж. Здесь твои любимые магазины. А в этом мы выбирали тебе слипоны. Какое смешное слово. Я помню, как говорил тебе, какое смешное слово: слепые кеды. А в этом ты мерила блузку. И ты крутилась перед зеркалом, звонко смеялась, что было слышно на весь магазин. А когда переодевалась, в примерочной я поцеловал твою маленькую грудь. А ты так распахнула глаза, так посмотрела на меня, будто увидела носорога. Как тогда, как мы видели носорога, которого вели по Невскому в день народного единства.
А потом ты смеялась. Смеялась так громко и звонко, что было и немного стыдно и радостно и заразительно. И люди смотрели на нас, и люди смотрели на тебя.
А здесь ты долго и увлечённо выбирала тренч. Я говорил, что нет такого слова, что это просто лёгкое пальто. А ты указывала мне на ценник и шептала на ухо, как заклинание «тренч-бренч-хренч». И выбрала горчичный. И широко, как птица запахивала и распахивала его крылья. И смеялась. Говорила, горчичный мне всегда идёт. И касалась моей руки, а у меня горчило где-то на затылке…
Я улыбнулся самому себе и шагнул в этот отдел.
Под ногами хрустнуло битое стекло. Оглянулся, будто ищу человека. Опрокинутые стеллажи, вешалки, стойки, разбитые зеркала и стёкла, мусор… У стены женщина в запылённом, потрёпанном платье. Голова наклонена, лоб разбит до кости. Стоит изогнув руки. Тело слегка подрагивает. Каждые пол минуты ударяется лбом о стену.
Полное нарушение координации и потеря связи с ЦП. Судя по движениям, запаса энергии хватит не больше, чем на пару дней.
Выхожу из отдела, иду дальше. Память продолжает закачивать в меня прошлое. Как физраствор по трубкам капельницы, оно проникает в мои искусственные сосуды центрального мозга. Твоя улыбка, как звёзды в летнюю ночь… А здесь мы пили кофе.
Мимо проходят редкие люди. Кто-то ещё похож на человека, а кто-то доживает последние деньки. Но мы продолжаем смотреть друг на друга, как на обычных людей. Или не смотреть. Вы же не смотрите на обычных людей…
Я Статист. Кибернетический организм, созданный для наполнения иллюзии жизни в умирающем мире. Нас запустили на закате человеческой расы. Чтобы последним людям на земле не было так страшно в огромных пустых городах. Но тогда ещё была жизнь. Теперь людей не осталось совсем. Во всяком случае, их нет здесь: на Комендантской площади и в округе, в зоне моего покрытия. Возможно, их не осталось во всём городе. А, может даже, во всём мире.
У Статистов искусственный интеллект третьего класса. Мы чуть «умнее» и «живее» уборщиков и транспортеров.
В нас заложена простая программа с маршрутом, на протяжении которого, активируется чужая ложная память. И всё это лишь для варьирования мимики и жестов. В наш код заложен алгоритм анализа окружающей среды. Однако, маршрутизатор заблокирован. До скончания дней я буду ходить по этим магазинам, вспоминая Тебя.
Но главное, я всегда буду знать, что я Статист. Четвёртый закон робототехники: 04. Робот всегда должен помнить, что он робот.
Но зачем мне позволено думать об этом всём, размышлять, чувствовать? Неужели ради одной лишь мимики?
Я вышел из комплекса. Задрал голову. Мончегорске сопки – облака просели. Развалились на куски, потемнели. Подул холодный ветер, приказывающий ЦП через рецепторы, поёжиться, застегнуть толстовку под самое горло.
Дошёл до метро, спустился. Центр зарядки и чистки. Обнуление.
Новый цикл.