Пьяница по пятницам

— Куда, животное, в обуви? И что, опять!? Какой восхитительный сюрприз! Просто картина народного художника республики Саха Нибеленга Аванесяна «Еврейский пьяница по пятницам».
— Причем тут Нибеленг? Просто наша компания, кукла Лена, будучи организаций с пониженной социальной ответственностью...
— Та-ак! Я тебе сейчас покажу, откуда есть пошла земля иудейская, ответственность социальная ты низкая. Чем вы там с гендиром занимались? Только не ври, как это у вас заведено.
— Я старался привлечь светских евреев к исполнению заповедей иудаизма, кукла Лена. Скажу тебе честно, как на духу.
— Вместе с гендиром старался привлечь?
— А что тебя смущает, кукла Лена? Он был не против.
— Да вы оба, небось, в общагу нашей компании таскались. Тебя ведь, человека со вставными зубами и почти вековой мудростью во взоре, только пальцем помани...
— Гендир мой старый товарищ, кукла Лена.
— Его товарищи в овраге лося доедают, нашел он себе товарища. Приобщиться к прекрасному хотели — вот гендир был и не против. Там же на радостях заодно и бухали.
Куда только его узбечка смотрит, эта мартышка силиконовая. Переспала с Харли Вайнштейном и думает, что проснулась в его кровати знаменитой? Не разглядевшая в нашем гендире сексуального маньяка дурочка малолетняя.
— Ты права, кукла Лена. Его узбечка действительно не понимает потенциальную экзистенциальную угрозу, исходящую из...
— Ой, да я в ее возрасте еще и матом почти не ругалась, нашел с кем меня сравнивать! А ты сам то, христопродавец? Уже совсем опустился до самых высот низости, как я посмотрю. Это полная и окончательной победа маразма с твоей стороны. Я просто в ярости.
— Кукла Лена — или ты, или положить живот на алтарь Отечества. Ты же знаешь, что я только тебя люблю.
— Почти как Отечество?
— Права евреев на земли наших предков Израиль обсуждать ни с кем не собирается, кукла Лена! И потом, да у меня два Отечества — Израиловка и Крайний Север. Так вот, тебя я люблю больше, чем оба эти Отечества вместе взятые. Да ты для меня недостижимая планка чистой высоты, если хочешь знать. И я говорю об этом во всеуслышание. На Крайнем Севере на иврите, а в Израиловке...
— Да? А почему тогда ты пьяный?
— Выпил, кукла Лена. И теперь являюсь объектом твоих незаслуженных грязных намеков. А ведь духовно я с тобой, любимая. И я понимаю, что твое нежное сердца страдает. Но ты ко мне несправедлива. Ведь я, делом доказавший свою верность и преданность...
— Доказавший, доказавший. Мама звонила — говорит, что деньги на карточку зашли.
Лапает он меня! Я вовсе не пытаясь оттянуть неизбежное, не выдумывай. Я же о твоем расшатанном постоянном враньем здоровье забочусь, сионист. Нет, это ж просто с ума сойти!
— А знаешь ли ты, кукла Лена, что у алжирского дея под самым носом шишка?
— Ты лучше о себе думай, как бы у тебя самого Белая Горячка когда-нибудь не выскочила. Меня это бесконечно печалит, а шишки на каком-то дее мне до одного места. Где ты только про него вычитал.
— Как лучшую литературу я воспринимаю собственные воспоминания, а как лучшую скульптуру твое тело, кукла Лена.
—  Не огрызайся пожалуйста. Серьезному дяде в застиранной майке (см. картинку над текстом) это не идёт. Лучше поешь сначала, я тебя ждала, волновалась... А он уже про мое тело вспомнил, неугомонный.
— Кукла Лена, ты пересолила.
— Это слезы мои в кастрюлю с глаз капали.  Тут у нас, в Новом Уренгое, никогда не было змей, тигров и аллигаторов. Но ты, нехристь, разршил эту идиллию.
Понимаю, что работа такая, но... Ой да иду я, иду!
— Кукла Лена, ты сегодня вся такая противоречивая, внезапная вся...
— Соскучился он. Не лезь, я сама сниму...