А вы любили?

Я люблю Сан Франциско, люблю ползком вверх, а машина вот-вот на спину. Люблю пирс 39, пиво так себе, но вид на океан… А еще люблю на юг по берегу, не торопясь, потому что красиво. Люблю Монтерей, всего-то миль 120 и там. Люблю. В Монтерее, покоится настоящая любовь, там похоронена Кончита.

А в годы бесшабашной молодости, меня занесло в Красноярск. Я понял, что люблю жизнь когда лез на столбы, и когда на плоту через пороги. А вокруг только тайга. Случись что... - конец. Но я не подозревал, что здесь тоже покоится настоящая любовь. Здесь, в Красноярске, похоронен Николай Резанов.
О них поэма Вознесенского и создан мюзикл на гениальную музыку Рыбникова. Писал Пикуль. Писали еще очень многие. Мнения оказались противоречивыми. Иногда пишут, даже, что не было любви, а был только расчет. С обеих сторон. Мне надоело все это читать, я позволю себе написать, написать о них так, как чувствую, как люблю. Ну уж извините.

Судите строго.

- Дует западный, опять затопит, - Александр стоял у окна и смотрел как ветер не пускал воды Ладоги в залив. Нева вспучивалась, пенилась и металась.
- Опять холодно и сквозняки.
- Жалую орден святой Анны II степени Крузенштерну и …
Сперанский скрипел пером не поднимая головы.
- И Резанову…, - слева в бок как древком от знамени.
- Нет, - император сморщился от боли.
- Николашке Резанову жалуем табакерку, да, жалуем…, - боль в боку отпустила.
- И еще, освободить его от кругосветного с Крузенштерном и оправить на Аляску для инспекции наших подданных.   
Сперанский протянул грамоту. Император проверил последнюю строчку, где значилось: Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский, Протектор Мальтийского ордена, Великий князь Финляндский и царь Польский. Убедился, что ничего не забыли. Подмахнул бумагу.

Обидно. Но делать нечего. Резанов закупил корабль под названием «Юнона» и двинул в плаванье.
На Аляске он застал голод и пьянство. Отправляемый в Ново-Архангельск провиант прел по дороге через всю Сибирь, а потом догнивал на кораблях. Все на выброс.
- Будем закупать провизию в Сан Франциско, - рассудил командор, - путь до Аляски короче.
Вот и Сан Франциско. Калифорния тогда еще принадлежала Испании.
- Позвольте представиться, командор Резанов, - Николай учтиво поклонился.
Губернатор Верхней Калифорнии Хосе Арильягу недолюбливал русских, но было очевидно, что Николай ему глянулся.
- Комендант крепости, Хосе Дарио Аргуэльо, - представил он своего друга
- Моя дочь, Консепсьен Аргуельо, - продолжил губернатор.
- Кончита, - голос ее дрожал, а продолговатое личико залилось краской.
Резанов дотронулся губами до бархатистой ручонки. Кончита коснулась его шевелюры. А когда Николай поднял голову, на него смотрела уже совсем другая девушка, как будто они расстались только вчера. Краска исчезла, а о прежнем ребенке напоминал ротик, по-детски любопытно приоткрытый. 
- Пойдемте, командор, - Кончита потянула его за руку, - я давно хотела рассказать вам про книгу, которую читаю и показать мою комнату. Из окна виден пирс, океан и этот жуткий Алькатрас…
Губернатору даже показалось, что они давно знакомы. Но ведь это невозможно. Дон Хозе покачал головой отгоняя глупые подозрения.
Он понял, что стал свидетелем свершившегося божественного чуда, родилась любовь. Вот только что ее не было, а вот сейчас уже есть. Любовь. Вот она.

Помолвка на скорую руку. И разлука. Резанов должен мчаться в Санкт Петербург, заполучить благословение Александра Первого и нижайше просить императора замолвить слово перед Римом. Шуточное ли дело, ведь он православный а она католичка.

- Идем в порт Охотск, - приказал командор, - а дальше через Сибирь. Так быстрее.
Осень 1806 года смешала грязь со снегом и окончательно уничтожила дорогу. Завязли. Изможденная тройка все-таки вытянула карету, но колесо осталось в канаве.
- Догоняйте, я верхом, - Николай выпряг коня и умчался.
Острозубые камни выпирали из грязи и снега. Опять сухая сосна поперек дороги. Шпоры в бока, чтобы быстрее. «А ведь рисково…» на мгновение просквозило в голове. Тут гнедой захрапел, спотыкнулся, упал, подмял седока, протащил его по камням…

- Где я? – Николай открыл глаза. Пахло гарью и сыростью.
- Ты сильно зашибся, ваше благородие, - лохматый старик обнажил редкие гнилые зубы, - думал не очнешься.
- Где мой конь? – застонал Резанов.
- Да уж волки, поди, разодрали.
- Позови лекаря, - силы оставляли его.
- Лекари в тайге не водятся. Медведи, кабаны, водятся. А вот лекари не водятся, - беззубый подбавил поленьев.

- А как же быть, как же я скажу Кончите, что я умер?

Ветер, с океана, врывался в комнату и распахивал занавески пропуская лучи восходящего солнца. Лучики шарили по комнате и останавливались на очаровательном личике. Кончита жмурилась, закрывала лицо руками, но лучи щекотали, будили. Вставай, лентяйка.
Кончита улыбалась, но не могла удержать слез. Это были слезы счастья и любви. Сегодня она опять пойдет на пирс. Ни один корабль в океане не ускользнет от ее острого взгляда. Она знает, она ждет. Ну если не сегодня, значит завтра. Ну, послезавтра, уж точно причалит корабль и по трапу сойдет Николай. Ее любимый, ее суженный. Он мчится к ней.

Так прошло более 36 лет. Каждое утро Кончита выходила на берег и ждала.
Однажды в порту она случайно услышала разговор двух морских офицеров о том, как несправедлива судьба оказалась к командору Резанову. Он умер 1 марта 1807 года, только через 30 с лишним лет после его смерти распорядились соорудить памятный крест на его могиле в Красноярске, но кладбище пострадало и где он в действительности захоронен, никто толком не знает?

- Ну вот, - кровь отхлынула от лица Кончиты, - теперь ты действительно умер. И я тоже.

Кончита поселилась в монастыре в Монтерей, где и была похоронена. И она и ее любовь.