Найда, найдись!

   В древнем Лисицком бору, что расположен в верховьях Волги, жила-была чёрная, с белыми отметинами возле ушей, лайка по кличке Найда! Её домом служил полуразрушенный деревянный сарайчик на территории Пансионата, где она и «столовалась» по милости сердобольных отдыхающих…
На радость местным четвероногим питание в столовой далеко не всегда отвечало требованиям диеты, и отдыхающие щедро делились своим обедом с меньшими своими братьями…
   Утром на пороге столовой всегда можно было встретить компанию четвероногих попрошаек, терпеливо ожидающих свой завтрак. Найда особенно выделялась среди этой разношёрстной «братии». Во всём её облике чувствовалось внутреннее благородство и какая-то особая породистость – свойство, довольно редкое для дворовой собаки… Умные чёрные глаза смотрели на вас почти по-человечески: внимание, благодарность и даже сочувствие отражалось в них, и Найда неизменно вызывала симпатию отдыхающих!
Отдыхающие в свою очередь пользовались расположением Найды! Особенно те из них, кто кормил её с рук! Найда осторожно брала влажными губами кусочки мяса, не обронив ни крошки, и ей только белой салфеточки не хватало для полноты впечатления! Хотя, роль салфеточки мог бы играть клочок белой шерсти на её шее… Некоторым отдыхающим Найда оказывала особое внимание. Она следовала по пятам за теми, кто ей очень нравился, сопровождая своих друзей во время лесных прогулок и даже на пляже… Если её друзья заходили по дороге на почту или в контору, Найда терпеливо ждала их на крылечке, пытливо разглядывая прохожих, а потом лёгкой тенью следовала за своими избранниками по любому маршруту! И этому правилу Найда не изменяла и в знойный июльский день и под моросящим осенним дождиком… И нам посчастливилось попасть в число «избранников» Найды…
Крутой берег Волги был весь изрезан оврагами, а древние сосны тянулись к лазури небес, обнажая на склонах свои, переплетённые, словно драконьи хвосты, корни… Причудливые переплетения корней, покрытых лишайниками, напоминали сказочную страну троллей и гномиков, воспетую Эдвардом Григом, а под кронами сосен царствовали заросли малинника! Красные, необыкновенно сладкие ягоды привлекали и Найду! Заметив, что её друзья наслаждаются спелыми июльскими ягодами, Найда старалась не отставать от них: она осторожно брала ягоды губами и лакомилась ими, словно кусочками сахара… Увлечённая сбором урожая, Найда «растворялась» в зелёных зарослях, и нередко в лесу слышались возгласы: Найда, найдись! В ответ раздавался шорох, и, откликаясь на своё имя, из кустов появлялась чёрная лайка. Её звонкое имя переходило из уст в уста: всем хотелось пообщаться с этим добрым существом… А Найда, глядя на своих друзей умными влажными глазами, словно спрашивала: а куда мы теперь отправимся?
А друзья её спешили на черничные болота, чтобы успеть до нашествия комариных полчищ наполнить свои корзинки крупными и чёрными, как глаза у Найды, ягодами! И что удивительно: Найда попробовала однажды «лакомство», за которым так охотились вездесущие отдыхающие, и лесная черника пришлась по вкусу нашей «гурманке»! Найда выбирала самые крупные ягоды и с каким-то особым изяществом обрывала их губами по одной, осторожно обходя кустик со всех сторон…
Отдыхающие быстро привыкали к повадкам Найды, и никто не удивлялся, когда благородная лайка со всеми вместе участвовала в сборе урожая… От Найды исходило удивительное тепло и спокойствие, и отдыхающим становилось не по себе, если лайка исчезала в кустах.
– Найда, найдись! – раздавались в лесу нетерпеливые возгласы, и по их интонации становилось ясно, что в мире существует непреложный закон – присутствие Найды обязательно! Она так же важна, как и тёплое июльское солнце, и чистый воздух соснового бора, и прохладные воды великой русской реки… Лисицкий бор без Найды казался пустыней… Шуршание веток – и от этого звука теплело на душе у сборщиков лесной черники… И ещё загадочней казалась страна сфагновых мхов и высоких, доходящих почти до пояса, хвощей!
Лисицкие болота – это волнистые ковры из зелёных мхов, в которые так приятно и мягко проваливается нога! А из этих роскошных ковров то тут, то там выглядывают старые пни, словно притаившиеся лесовики, а вокруг – бескрайние черничные заросли! Кустики так густо усеяны блестящими ягодами, что от них рябит в глазах, и, не сходя с места, можно набрать целую корзинку чудесных «даров природы»! А зелёные красавцы-хвощи напоминают о тех доисторических временах, когда на Земле царствовали похожие на них деревья…
А как хорошо искупаться в полдень в прохладной волжской воде! По крутому песчаному склону, скользя по нагретому, словно в печке, песку, спускаемся к светлым волнам. Весь берег здесь самой природой разделён на маленькие уютные бухточки-пляжи, скрытые друг от друга в густых зарослях ивняка. За спиной у вас – крутой песчаный обрыв, а впереди – широкая золотистая дорожка струится на волжских волнах. На соседний пляж можно попасть только вброд, по воде, обойдя плакучую иву, ветви которой купаются в волнах, а на воде покачиваются широкие листья речных кувшинок.
Сами кувшинки жёлтыми звёздочками глядят на вас из воды, и можно поближе полюбоваться ими, зайдя по пояс в прохладные воды… Тишина… Только приятный шелест ивы, да осторожный шорох речных волн, легко перебирающих золотистый песок. На песке греются на солнышке зеленоватые, чисто умытые волной камни, а в воздухе разлит терпкий аромат душицы – здесь её целые заросли под нависающим берегом… А что это за тоненький перезвон? Словно кто-то осторожно перебирает пальцами струны лютни… Нет, это не крылышки юрких стрекозок позванивают на все лады, это холодные струйки родничка сбегают по склону, чтобы навсегда раствориться в чистой волжской воде… Бежит, переливается ручеёк, кристальными струйками разбегаясь меж зеленоватых камней, и так и просит, чтобы запела виолончель под его звонкие переливы, совсем как в средней части «Allegro scercando» из сонаты Рахманинова…
Родничок выбивается из-под земли среди корней высокой сосны, даря нам прозрачную, как слеза, росу… Вот он проделывает маленькое русло в прибрежном песке, и сливается с могучей рекой! Стайки мелких рыбёшек обходят стороной это место, потому что вода здесь холодная, а речные обитатели обожают погреться в тёплой волне у самой кромки берега…
Найда спешит на берег за своими друзьями! Купание её совершенно не привлекает… Найда ложится на тёплый песок и терпеливо ждёт, пока её друзья загорают, доверившись лучам июльского солнышка. Положив голову на лапы, она вскоре безмятежно засыпает, и кажется, что ещё один камень-валун появился на песчаном волжском пляже… Изредка Найда вздрагивает во сне – значит, её беспокоят какие-то видения… Где-то в лесу гулко «строчит» по пустому стволу дятел, а в светлых сосновых кронах щебечут, перелетают с ветки на ветку птицы, вызывая в памяти подхваченные флейтами и гобоями пассажи фортепиано из Финала третьего фортепианного концерта Рахманинова…
Над волжской волной кружат белокрылые чайки, изредка выхватывая из воды зазевавшуюся рыбёшку… Кругом разлита немая тишина, и вдруг чуткое ухо улавливает звуки музыки, парящие над водой. Так и есть: из-за поворота реки бесконечным караваном выплывают баржи с оранжевым песком, а на ведущем катере играет транзисторный радиоприёмник… На брезенте безмятежно отдыхает матрос, а голос Робертино Лоретти дарит волжским волнам «Аве Марию» Франца Шуберта! И как замирает сердце, перенося нас в наше далёкое детство, когда «золотой» голос этого итальянского мальчика звучал в каждой квартире, провожая нас в школу и украшая наши детские дни рождения! Вот караван проплывает, затихают волны, расшалившиеся у кромки берега, и снова блестит на солнце светлое речное «зеркало»… Сами собой напрашиваются стихотворные строки: «Волга-река, как посмотришь с катера, стелется ровной блестящей скатертью…» И так и хочется, глядя на волжские просторы, озвучить в душе светлые мелодии «Пасторальной» симфонии Александра Гречанинова!
А Найда спит себе, но вдруг поднимает голову, навострив уши: то ли землеройка пробежала в траве, то ли зелёная ящерка прошелестела в камнях… А может и змея проползти к себе в нору, возвращаясь с родника, с «водопоя»… Ведь не случайно это место называют «змеиной горкой»! Проснувшись, Найда пьёт из родника прохладную воду, и, заметив, что её друзья собираются на обед, тоже начинает прихорашиваться, облизывая лапы и отряхивая с шерсти песок…
Вернувшись в Пансионат, Найда занимает свой пост на крылечко столовой и с достоинством ожидает свою порцию «пропитания». И всем отдыхающим ясно, что она вовсе не какая-нибудь попрошайка! Здесь её дом, её друзья, и всё, что нужно для её собачьего счастья. Найда сидит на крылечке, провожая взглядом отдыхающих, которые после обеда вновь спешат на волжские пляжи… А на сосне, притаившись в густой зелёной кроне, звучит радио…
Существует в мире особое явление в области «исполнительского искусства» – радио, звучащее на территории пансионатов и домов отдыха в тот тихий послеобеденный час, когда его единственными слушателями становятся лениво прогуливающиеся по дорожкам кошки, да ещё полусонные вороны… Вороны молча, как изваяния, сидят на сосновых ветках вокруг «радиоточки», а на звуковых волнах плывёт «Лебедь» из Вагнеровского «Лоэнгрина»! Какие это торжественные и неповторимые минуты… Только дятел иногда включает в звучащую партитуру «тремоло» своего «малого барабана»! И Найда сидит себе на крылечке и слушает… О чём-то монотонно вещает диктор, а потом музыкальную программу продолжает «Фантазия» С-dur Роберта Шумана. Играет Святослав Рихтер, и волшебные звуки рояля далеко разносятся по территории опустевшего в эти часы Пансионата… «Тихий час» продолжается, и, словно по заказу, звучит по радио увертюра к опере Антона Аренского «Сон на Волге»! Звуки музыки слышны на берегу великой русской реки, которая величественно несёт свои воды мимо древнего Лисицкого бора…
Проходит долгий июльский день. Солнце медленно опускается в заливные луга за широкой лентой реки… Как обожает Найда эти торжественные часы! Она выходит на берег и устраивается на тёплом камне у старой пристани… Камень хранит дневное тепло, и как уютно сидеть на нём, поджав по себя хвост… Постепенно истаивает золотистая дорожка на речной глади, а где-то на середине реки вспыхивает красная точка: то ли бакен зажёг свой фонарик, то ли отблеск вечерней звезды упал на воду из необъятных глубин космоса… Сгущаются летние сумерки, и только осторожный плеск волн напоминает о великой русской реке, которая несёт свои воды среди бескрайних лугов и полей… А на душу так и просится светлая и умиротворённая тема кларнета из Adagio Второй симфонии Рахманинова!
Далеко над водой разносится звук мотора запоздалой «моторки», и опять всё стихает… Замер тёмной громадой древний Лисицкий бор, и силуэты сосен у пристани, закутанные в пелену вечернего тумана, напоминают задумавшихся о чём-то каменных исполинов…
Кажется, ничто уже не нарушит этот «вечный покой», но вдруг издалека доносятся звуки музыки, а над рекой зажигаются огни большого четырёхпалубного теплохода! И вскоре мимо пристани величественно проплывает волжский красавец с гордым именем «Фёдор Шаляпин»!
Ярко расцвеченный огнями, наполняя всю акваторию музыкой, теплоход кажется островком далёкой цивилизации, случайно оказавшимся в этом засыпающем мире… Так вот что терпеливо поджидала Найда! На теплоходе играет радио, и над волнами далеко разносятся аккорды большой каденции из первой части Третьего фортепианного концерта Рахманинова! Кто же это так замечательно играет? Даже сам автор исполнял свою знаменитую каденцию, делая большую купюру, а ведь это кульминация всей первой части! Владимир Горовиц, вслед за автором, делает ту же купюру (в записи 1930 года с Лондонским оркестром)… А на «Шаляпине» каденция звучит «в полный голос», без всяких купюр! Так исполнял её Вэн Клайберн в Москве на Первом конкурсе имени П.И. Чайковского. А может это всё же Горовиц: на концерте в «Карнеги-холле» (1978 год) знаменитый маэстро именно так исполнял каденцию, а музыкантам Филадельфийского оркестра и Юджину Орманди казалось, что сам Рахманинов властвует над клавишами… Вопрос остаётся без ответа, и, конечно, не об этом размышляет притихшая на берегу Найда… О музыке рассуждает очередной московский «меломан», отдыхающий на гостеприимных волжских берегах…
Но всё же… казалось, музыку внимательно слушала и Найда: таким умным блеском светились в темноте её чёрные глаза! Лайка долго провожает взглядом огни удаляющегося теплохода, и как бы хотелось узнать, о чём она в этот момент думает? Теплоход был пришельцем из какого-то другого, неведомого для Найды мира… Стихает вдали музыка, и снова в полусонную дремоту погружается Лисицкий бор… Лёгкой тенью проносится над плакучими ивами летучая мышь, а где-то совсем рядом из воды выпрыгивает рыбка! Осторожный всплеск, словно звёздочка с неба упала… но в сгустившихся сумерках уже не видны круги на воде…
Проводив до котэджа полуночного рыбака, Найда, не спеша, отправляется к своему сарайчику, унося с собой целый мир чувств, понятных только ей одной. Она ещё долго сидит на дорожке возле своего жилища, вслушиваясь в ночную тишину, а ночь уже полновластно царствует в Лисицком бору. В густой темноте Найда не видит дальше своего носа, и только звёзды алмазными россыпями мерцают над кронами сосен, заглядывая в просветы меж стволов и пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в этом засыпающем мире. И «радиоточка» замолкла, притаившись во тьме, хотя ноктюрн Фридерика Шопена пришёлся бы сейчас к месту… Как бы таинственно и романтично прозвучал в притихшем бору ноктюрн ре мажор (соч. 27, N 2) в исполнении Артура Рубинштейна или Александра Браиловского!
Вильнув хвостом, Найда забирается в свой сарайчик. И как хорошо, что есть у нас преданные четвероногие друзья! Как хорошо, что рядом бьётся благородное собачье сердце!