Благие намерения

Как-то раз, закончив с работой в полях позже обычного, бедный крестьянин по имени Рюгес возвращался вечером домой по знакомой дороге. До деревни его было всего две мили, но Рюгес очень устал и поэтому плёлся медленно. К тому же в последние дни ему снова нездоровилось. И всё же он вынужден был работать в полях каждый день вместе с остальными, чтобы было чем платить хозяину оброк.

Подходя к одинокой иве, росшей на распутье, Рюгес вытер пот со лба, и вдруг заметил, что под деревом кто-то сидит. Человек был явно не из местных, потому что носил блестящие доспехи, и первым делом Рюгес подумал, что это странствующий рыцарь присел отдохнуть в тиши. Возможно, при нём даже был бурдюк доброго вина, поскольку движения рыцаря были весьма неуверенны и порывисты. Но когда крестьянин приблизился, то не увидел рядом с воином ни прислуги, ни коня, а тело несчастного покрывала кровь, пробивавшаяся сквозь доспехи, когда тот пытался сдвинуться с места.

Тогда, невольно вскрикнув, Рюгес изо всех сил, что у него оставались, ринулся помогать господину и ухватил его за руки, после чего попытался взвалить на себя. Но ноша оказалась слишком тяжела для рук усталого и больного крестьянина, да и вдобавок охрипшим голосом человек в доспехах начал объяснять ему, что тут всё равно уже ничего не попишешь. И всё же Рюгес не сдавался. Он не желал нажиться на смерти рыцаря, не желал всадить ему в горло острый сук, чтобы прекратить его мучения, а потом снять с тела дорогие доспехи, и даже не думал о вознаграждении за спасение, если ему всё же удастся помочь этому неизвестному господину. От чего, пожалуй, единственное, что сейчас двигало Рюгесом, была та самая христианская добродетель, о которой он однажды слышал от странствующего монаха.

Однако, протащив кровоточащего рыцаря на спине всего половину мили, бедняга Рюгес уже заметно растерял прежнюю уверенность и больше не мог заставить себя делать это, даже опираясь на веру во Всевышнего. Вдобавок, как вскоре выяснилось, собеседник из постоянно терявшего сознание рыцаря оказался неважный. Поняв, что дела совсем плохи, Рюгес даже принялся перевязывать его раны на следующем коротком привале, отрывая от единственной своей рубахи лоскут за лоскутом. Но делал крестьянин эту работу крайне неумело, из-за чего вскоре решил всё же продолжить тащить рыцаря к деревне, молясь встретить по пути хоть кого-нибудь из местных.

Но Рюгесу так и не повезло. А когда взошла луна, то ему волей-неволей пришлось выбирать между тем, чтобы перестать наконец бороться с судьбой и бросить несчастного, или упасть вместе с ним прямо тут на дороге от изнеможения. Пожалуй, Рюгес уже готов был согласиться на первое, когда вдруг рыцарь неожиданно снова пришёл в себя и стал оглядываться по сторонам. На его вопросы Рюгес охотно принялся отвечать, что находятся они уже недалеко от деревни, и что господин должен лишь дотерпеть до первых домов, а там Рюгес уж найдёт кому о нём позаботиться. Правда тогда рыцарь почему-то снова принялся убеждать крестьянина, что дело это безнадёжное, и что нет смысла тащить на себе того, кто уже практически не жилец. Столь благородные слова задели добродетельного Рюгеса за живое, и теперь он уже из одной упёртости решил дотащить господина до деревни. Даже если это также будет стоить крестьянину жизни.

Наплевав на то, что его снова начала мучить ужасная одышка и кашель, говорящие о хворобе, обессиленный Рюгес подался к ближайшей рощице, выйдя вскоре оттуда с тремя длинными жердями, срубленными тем топором, что крестьянин позаимствовал у рыцаря. Из жердей он соорудил грубый каркас, на который затем накидал мелких веток, чтобы получились волокуши. Узлы на них Рюгес связал, изодрав последние остатки рубахи на лоскуты, от чего вскоре оказался по пояс голый на окраине леса холодной ночью. И всё же Рюгес не мог позволить этим обстоятельствам сломить себя. Положив рыцаря на волокуши, Рюгес поднял их и потащился с ними дальше, виляя из стороны в сторону, как побитый пёс. Но окраины деревни они смогли достигнуть лишь в самый последний и тёмный час глубокой карпатской ночи.

К тому моменту голос рыцаря уже звучал достаточно твёрдо, продолжая отговаривать Рюгеса от таких мучений, но крестьянин уже почти не слышал его.

И лишь когда Рюгес увидел как впереди зардело на горизонте, то с радостью возвестил спутнику о наступающем рассвете! Но вскоре ненароком бросил волокуши и зажал рот руками от ужаса, потому что понял, что это догорали ближайшие дома в деревне.

В ответ на такую дерзость рыцарь позади него встал, объятый тем пламенем, что отражалось по его доспехам, и схватил Рюгеса за шею.
В его хватке крестьянин почувствовал удивительную силу, которой просто не мог обладать умирающий от ран человек, однако лицо рыцаря оставалось спокойным и беспристрастным. Пройдясь свободной рукой по животу, рыцарь с облегчением почувствовал, что кровь больше не сочилась, после чего впился крестьянину в шею клыками, начав жадно пить его кровь и отбиваясь от жалких попыток Рюгеса взмахнуть выхваченным из-за спины топором.

В довершение, швырнув содрогающееся тело Рюгеса на землю, человек в доспехах повелительно отметил, что трижды говорил крестьянину бросить его, но тот не послушал - а значит сам виноват в случившимся. Ведь изначально рыцарь шёл от этой деревни в обратном направлении, поскольку сам и спалил её. Однако полученная в бою с оголтелыми крестьянами рана постепенно сводила на нет его усилия. Отчего окровавленный рыцарь уже решил, что умрёт под лучами восходящего солнца, приняв участь, уготованную рано или поздно каждому вампиру. Но, как оказалось, этот мир полнится бескорыстными людьми. А они всегда будут оставаться желанным обедом для таких, как он.