Индо-иранский диван

По древнему персидскому поверью,  всякая вещь и явление имеют тайное, сокровенное имя, выражающее их сущность. Постичь это имя могут только избранные, но тот, кто его постигает, получает власть над феноменами.
Но что делать, когда сокровенное имя недоступно?

Первой заповедью, данной  Богом Адаму, было дать имена всему, что окружало его в Эдеме.  Адам справился с этой задачей, получив власть  над всем  тварным  миром. Но после грехопадения этот великий праязык был утрачен. Каждый из существовавших в древности и сохранившихся доныне языков,  своими средствами старается приблизиться к сакральному первообразу.

Вся человеческая деятельность, в той иной степени и теми или иными средствами, направлена на обретение  утраченного знания.  Поэты пытаются достичь его средствами языка.

Тысячи лет назад те из древних ариев, которые  двинулись на юг, разделились на два потока – индийцев и иранцев.  Но, хотя пути их разошлись, они никогда не забывали о своей общности.

Одним из великолепных образцов этой общности, является произведение  знаменитого  персидского писателя  Инаятуллаха  Канбу, жившего в Индии в XVII веке.
Его книга «Бехар-е Данеш»  начинается с блистательного описания цветущего сада, которым любуется  перс – автор этой  книги.  И тут к нему  подходит  юный и прекрасный брахман, объясняющий  ему, что любование преходящими вещами нельзя назвать похвальным.  Брахман  рассказывает персу  удивительную повесть, подобную саду,  но  «в котором цветут розы глубоких мыслей».

Пораженный автор восклицает: «На свете не может быть книги-сада пленительнее  и прекраснее, чем кущи этого индийского алоэ, сожженного на огне персидского языка (тут перс-мусульманин как бы вспоминает зороастрийское прошлое своего народа), дабы он источал аромат глубоких мыслей, и аромат этот распространился в обществе любителей слова».  Такому саду, продолжает автор, не повредит ни «десница осени, ни самум пустыни».

Язык книги  может, на первый взгляд,  оставлять впечатление  избыточности,  чрезмерности, излишества, как может представляться индийская архитектура , в сравнении со строгой архитектурой Ислама.  Но со временем понимаешь, что этот разветвленный, всеобъемлющий язык подобен нейронным связям в человеческом мозгу.  Чем их больше, тем  мудрее и глубже человек, тем вернее  он может осознавать взаимосвязанность всего существующего, то есть тем он ближе к пониманию сущности вещей.

Приведу всего один пример. В описании внешности юного брахмана  мы читаем: «Перед алтарем его бровей преклоняли колени кумиры…» Нет, « алтарь бровей»  вовсе  не пышная формула речи,  а необычайно  своеобразно выраженная мысль, что сущность брахмана есть служение Творцу мира.

Именно к этому стремиться автор, сюжет для него – дело второстепенное.  Это как наша жизнь. Сюжет более или менее ясен: рождение, возмужание, старость и смерть. Но наполнение этой жизни – творческий процесс,  свой для каждой личности.
Наверное, из русских писателей, ближе всего к такому подходу стоит  Гоголь.  Не зря он любил индийскую архитектуру!  Его невероятные, сплетенные вопреки всем законам логики   фразы, описывают многообразие мира, а не предписывают миру быть тем или иным.

Завершим стихами Даниила Андреева:
«Понятьям новым - новый знак
Обязан дать поэт и маг
Искатель  слова»