Иллюзореа глава 4

ГЛАВА 4
Утром Мила получила неплохо переведённое на русский язык письмо от незнакомца, который писал, что ему понравился её профиль в соцсети, он ею очарован и представился как немец-инженер её возраста. Мила отправила ему краткий ответ, уведомив, что она не знакомится в соцсетях и, пожелав удачи,  вежливо попрощалась, предполагая, что он её более не побеспокоит. У неё ещё были тайные мечты встретиться с любовью, но знакомиться вот так с неизвестными людьми, когда за любой приличной фотографией может прятаться кто угодно, было довольно опрометчиво, хотя внешность этого незнакомца как раз соответствовала её предпочтениям. Она разрывалась между скучной ролью супруги пожилого француза и связанными с этим статусом обязанностями, и желанием души и тела быть счастливой и любимой в отношениях с более молодым мужчиной. Мила и хотела познакомиться с другим мужчиной, но  и боялась новых реальных отношений, принятия решений, меняющих жизнь, боялась возможных ошибок и новых разочарований. Проще и безопаснее было продолжать мечтать.  Одновременно с этим Филипп прислал ей СМС о том, что том, что у него всё прекрасно, он остаётся в больнице на 2-3 дня и ей даже не стоит ехать навещать его в областной город за 30 километров.
Мила любила оставаться одна в квартире,  которая в эти моменты становилась другой, более спокойной, лёгкой и беззаботной. Филипп со своим чётким распорядком дня – уколами инсулина по утрам, проверкой уровня глюкозы, обедами и ужинами в по-армейски точное время, с обязательными закусками, основными блюдами, сыром и десертом, все эти ритуалы длились иногда больше часа, с просмотром одних и тех же телевизионных передач по вечерам, разговорами о скачках, футболе и очередных политических интригах, создавал чётко структурированное пространство порядка и целесообразности, фрагментированный изначальный день, бесконечно делящийся в будущее своими графиками и таким же конкретным наполнением рутины.
В отсутствие мужа Мила любила обедать как в детстве: усаживалась с ногами в кресле, ставила на поднос какую-нибудь еду, смотрела банальнейшие французские комедии и смеялась как ребёнок над глупейшими приключениями Де Фюнеса, а сегодня её захотелось обедать как королева. Она приготовила салат: на зелёной тарелке красиво разложила кружочки помидоров, моцареллы с дольками авокадо, и листиками мяты по краям, вдыхая такой любимый запах. Далее, она зажарила до карамельной корочки садовый цикорий в минеральной воде, на десерт - фруктовый салат с мёдом, подсушенными и засахаренными красными ягодами. Мила надела своё самоё нарядное платье – бирюзовое, с кружевным верхом, которое она купила на свадьбу дочери, которая так и не состоялась. Зажгла свечу, вазу с кремовыми розами поставила в центр стола, включила классическую музыку, несколько композиций Брамса, накрыла стол на двоих и приступила к обеду, воображая вокруг себя слуг в золотых ливреях, подносивших её серебряные блюда, а напротив сидел её любимый король. За неимением лучшего, она взяла образ написавшего ей сегодня иностранца, который представился Германом, нарядила его в шитый золотом камзол, длинную рубашку с кружевными манжетами и настоящими перламутровыми пуговицами, на правой руке – массивный драгоценный камень, блеснувший в свете свечи. Мила предложила поговорить о духовной близости и об одиночестве. Мирно текла их беседа. Герман загадочно молчал, понимающие глаза демонстрировали его участие и заинтересованность.
Мила рассказывала незнакомцу о своём одиночестве, как о привычной болезни, как об образе жизни и восприятия окружающего мира, о своих странностях, о том, что её не понимали ни родственники, ни друзья. Она всегда и везде чувствовала себя одинокой чужестранкой, непонятно каким образом попавшей в этот мир. Особенно эта её странность начала проявляться после клинической смерти. Мила с детства не могла похвастаться здоровьем, в отличие от своей сестры, которая была крепка, как зимнее яблочко, занималась силовыми видами спорта, дралась с мальчишками. Мила переболела всеми детскими болезнями, пару раз была при смерти, и в возрасте  шести или семи лет, когда она заболела тяжёлым воспалением лёгких, маме пришлось продавать на рынке своё единственное богатство – толстую длинную косу - чтобы купить старшей дочери редкое лекарство. А в 14 лет, после постоянных ангин, простуд и воспалений, миндалины увеличились в размерах, ночами она задыхалась, и врачи предложили её матери оперировать пока не поздно. Тем более организм Милы, которая за лето вдруг выросла почти на 10 сантиметров, еле справлялся с гормональной нагрузкой, и её сердце могло не выдержать дальнейших простуд. 
Мила очень хорошо помнила эту огромную палату, куда её положили накануне операции во время зимних каникул, там были и взрослые женщины и такие же подростки, как она. Напротив,  на узкой кровати лежала очень полная женщина в цветастом халате, контуры тела которой изобильно выходили за края, конусообразные ноги свисали с кровати. Она громко ругалась на медсестёр и жаловалась на болезненную перевязку. Её голова была перевязана полностью, волосы на висках и на темени были наголо сбриты, оставалась только смешная чёлка над плачущими карими глазами. Милу должны были оперировать на следующее утро, самой первой, в 8 утра, запретили кушать, и её только оставалось слушать страшные рассказы соседок о неудачных операциях, пьющем хирурге и о морге. Больничный морг как раз находился рядом с их хирургическим корпусом, и из большого, утеплённого старыми газетами окна с украшениями к Новому году в виде вырезанных из той же газеты снежинок, приклеенных к стеклу и стеклянных шаров с дождиком, виделся обычный одноэтажный домик грязно-бежевого цвета, не вызывающий мрачных ассоциаций. Утром Мила была разбужена строгой медсестрой в крахмально-белом скрипяще-чистом халате, пахнущем стиральным порошком, которая отвела послушную Милу на эшафот. Эшафотом служил обычный деревянный стул с высокой спинкой и подлокотниками. Хирург – довольно молодой мужчина с неуловимым и неприятным взглядом – тщательно мыл руки и одновременно что-то объяснял студентам-медикам, ассистировавшим на операции. Не глядя на неё, Милу посадили на кресло, полотенцами привязали за руки и за ноги к этому стулу, укололи в горло болючие уколы и надели на голову простыню с небольшим разрезом посередине. Всё происходящее казалось Миле страшным сном, её казалось, что она ещё не проснулась, но, увидев приближающиеся к её рту огромные щипцы, которые начали разрывать ей горло, она осознала, что это не сон. Её маленький носик плохо дышал, толстые волосатые руки хирурга не помещались в её рту и он дёргал её за голову и разрывал рот, одновременно разговаривая со студентами и поясняя названия и расположение мышц. Местная анестезия на неё мало действовала и Мила ощущала всю боль отдираемой плоти,  солёная кровь наполняла рот и заставляла задыхаться и от нехватки воздуха и от потоков крови. Хирург заспешил, взял хирургические ножницы, большим пальцем левой руки придавил язык Милы к зубам, а правой начал отрезал левую миндалину. Мила отчётливо слышала, как в голове отдаётся звук ножниц и чувствовала кровавое мясо во рту. Левая миндалина не хотела так быстро сдаваться и её мучитель ударил её под колено, воткнул какой-то крюк в миндалину, натянул её и торопясь, начал отрезать ножницами, как отрезают часть одежды. Боль достигла своего апогея и Мила чувствовала, что состоит из боли и хотелось просто исчезнуть, раствориться в зимнем утре, улететь в небо. Когда всё закончилось, Мила долго не могла самостоятельно подняться, ноги не слушались и дрожали мелкой дрожью. Хирург продолжал о чём-то медицинском вещать немного испуганным студентам, они стояли рядом с таким же высоким окном, как и в её плате, и против света она различила силуэт одного худенького парня, его глаза сияли состраданием. Только с помощью строгой медсестры, которая своими твёрдыми холодными пальцами взяла её за предплечье, и она наконец-то поднялась и побрела в палату. В тёмной приёмной сидели следующие жертвы.
Боль постепенно уходила, убаюкивала Милу волной, она засыпала, проваливалась в спасительный сон, снова просыпалась, чувствовала дыру в горле и тихонечко постанывала, глотая свою же кровь, которая медленно текла из ран. На соседней кровати  лежала Лена, её ровестница, которую положили на профилактику и та, вспоминала, как мертвенно – белая Мила буквально приползла после операции, её кровь, стекала на подбородок, за ухо, которая потом терялась в волосах, из-за чего походила на больную вампиршу, Лена, тихо трясясь от ужаса, с хрустом ела кукурузные палочки под одеялом. Под вечер Миле стало полегче, кушать ей было ещё не положено, она почти не чувствовала своё тело, боль почти не ощущалась, только солёно-железный вкус крови мешал ей полностью расслабиться. Перед глазами у неё стояла полная ванна воды, в которую из крана текла кровь.  Ей казалось, что можно закрыть кран, но рука была такой слабой, что у неё не было сил. В какой-то момент Мила легко выскользнула из тела и взлетела к потолку. Сверху, она увидела своё недвижимое тело, лежащее на постели, и почувствовала сильное облегчение и радость. Она была свободна. Ей захотелось поскорее на улицу, в прохладный зимний вечер, огромная луна выглядывала из-за чёрных лысых деревьев и светила над моргом, Милу тянуло туда.
Больные укладывались уже спать, как в соседней палате начался шум, стук и крики. Это старенькая бабушка упала с кровати и разбила нос. Молоденькая медсестра, которая только что пришла на ночное дежурство, перевязала бабушку и заглянула в их палату, подошла к Миле.  Она хотела поменять салфетку и увидела, что  вся Мила, её волосы, одежда и больничная кровать утопают в крови. Медсестра зажгла свет, все больные всполошились и началась беготня. Мила снова очнулась в своём теле, которое сильно болело, руки одеревенели, она безуспешно пыталась схватить край одеяла, ей было очень холодно. Её вытошнило огромным сгустком крови. Ей казалось, что это тело ей не принадлежит, она не может им управлять, только усилием воли и суетливой заботы черноглазой медсестры она оставалась сознанием в теле, держалась за ниточку, но постепенно ускользая вверх. С Милы сняли окровавленную одежду,  положили на каталку и повезли по длинному коридору мимо встревоженных и любопытных глаз больных мужского отделения. На стуле молилась бабушка с разбитым носом. В операционной она увидела высокого крупного мужчину, он посмотрел ей в глаза и улыбнулся. Слабой рукой с засохшей кровью под ногтями, Мила взяла его за пуговицу на халате и закрыла глаза. «Спасена»- подумала Мила.
Позже она узнала, что оперировавший её утром хирург запил и не смог приехать в больницу, но молоденькая медсестра не сдавалась, обзванивала всех знакомых врачей и медсестёр, пока не нашла военного хирурга, дежурившего в военной части. Утром она проснулась с белой пуговицей в руке, врач разрешил её отрезать, ногти, впившиеся в ладонь, оставили глубокие голубоватые вмятины. Потом мама рассказывала, что этой ночью ей снился сон, что Милу хотела забрать её любимая бабушка, которая умерла молодой, когда Миле было около 3 лет, но мама не разрешила.
На самом деле, ничего этого она не рассказывала своему прекрасному собеседнику, она говорила о том, что она не совсем понимает жизнь, о связи тела с душой и духом, что жизнь – самая великая тайна и иллюзия. Герман ничего не говорил, слушал её внимательно, лишь его светло-карие глаза понимающе смотрели на неё, блестели мягким туманным светом, его пальцы поглаживали ножку бокала. Картинка её клинической смерти в объёмном, звуковом и чувственном восприятии, возникла справа от неё и проживалась помимо её воли, как на экране.
Зазвонил домашний телефон, Герман растворился в свете свечи, остался лишь его бокал и чистая салфетка. Сестра Филиппа из Парижа интересовалась здоровьем её мужа, жаловалась на пробки, жару, ненормальных голубей, влетающих в окно с разбега, тараканов, перебегающих от соседей по подоконнику, её монолог периодически прерывался завываниями скорых – напротив её квартиры в многоэтажном доме был огромный международный госпиталь, куда свозили больных  и органы для трансплантаций.
Мила снова посмотрела электронную почту и увидела письмо от незнакомца. Первым её желанием было удалить это письмо не читая, и удалить из друзей, но первые строки же письма изменили весь настрой и Мила разрешила себе вступить с ним в диалог. Он обращался к ней в письме :" Моя королева. Ты в моём сердце. Я уверен, что Бог хочет объединить нас, так как мы  одно, ты прекрасна, но одинока в своём сердце. Я тот, которого ты искала всегда, я тот, о котором ты молила Бога ночами, я тот, кто пришёл сделать тебя счастливой. Я тоже одинок, и я давно ищу тебя. Именно тебя. Я плыву на корабле. Ответь мне, моя родная."
Здравый ум запричитал – «Это дешёвая мелодрама, ты - вечная жертва  принцев в блестящих доспехах и на белых конях в яблоки, окстись!» Сердце затрепетало и запело. «Это он, мой Грэй.»