Капа

                Я чувствую себя динозавром, вспоминая
                босоногое детство без Интернета и
                мобильной связи.
                С.Сервилина


       Я не знаю, с чего начались все мои неудачи. Может быть, с дурацкого имени, которым меня нарекли родители? Это же надо было додуматься, назвать новорожденного ребенка Капитолиной, а в народе – Капой! И пошло-поехало!
В полгода я упала с кровати. Говорят, меня оставили без присмотра всего на две минуты. Не получив особых увечий, я лишь отделалась шрамиком у верхнего века. Когда мама вспоминала этот мой первый полет, на её глаза неизменно наворачивались слезы и она, интеллигентно шмыгая носом, произносила, слегка гундося:
- Хорошо, что глаз не повредила!
После этого случая, думаю, что я как-то интуитивно поняла, что впереди меня ждёт неспокойная жизнь. Я пыталась стать сильной и выносливой. Примерно с двух лет я надевала резиновые сапожки и шла на разведку. Дело в том, что рядом с нашим забором после дождя образовывалась огромная коричневая лужа. Она манила к себе какой-то непонятной таинственностью. Я методично её обследовала всё детство, посматривая украдкой на окна нашего дома. Обычно в них, отодвинув занавеси, виднелись лица мамы и бабушки. Они мне что-то кричали, активно жестикулируя. Мама даже хмурила брови и угрожающе показывала кулак, но я с блаженной улыбкой продолжала свой путь, делая вид, что никого не вижу. От моего твердого зачерпывающего шага образовывались волны шоколадного цвета, которые ласкали мои сапожки со всех сторон и упрямо хотели попасть внутрь. Я не боялась, что могу завязнуть в этой грязной жиже, даже когда нога вылезала из засасывающего дна лужи с трудом, словно её кто-то внизу держал. Я с усилием поднимала коленку и слышала приятное глинистое шмяканье из места моего недавнего пребывания. Порой я останавливалась в центре этого чудесного временного водоёма и любовалась его зеркальной поверхностью, в которой отражались облака. Я была не одинока. Рядом весело чирикала непоседливая стайка воробьёв. Они с опаской наблюдали за чумазой девочкой, но не нарушали моё уединение, расположившись на почтительном расстоянии.
Возвращалась домой я обычно уставшая, грязная и удовлетворенная. Бабушка качала головой и, ворча, стаскивала с меня обувь, на подошве которой были прилеплены увесистые шмотки глины.
Мой пытливый ум и кипучая энергия не давали мне усидеть на месте. Я никогда не ходила. Я носилась, как ужаленная.
- Только твой белый вихор и развивался, - с печалью в голосе констатировала мама, имея в виду мои выгоревшие на солнце волосы.
Поэтому очередной полёт не заставил себя долго ждать. В четыре года во дворе у моей подруги мы играли в «Коли». Смысл игры заключался в том, что надо было догнать товарища и, коснувшись рукой его плеча, крикнуть: «Коли». Думаю, что этот клич никак не связан с именем «Коля», а происходит от слова «колоть», но с ударением на букву «О». Я с азартом мчалась за девчонками, и моя нога нечаянно попала на деревянную крышку колодца. Она резко сдвинулась в сторону, и я свалилась в бездну, не успев даже вскрикнуть. Когда летела в низ, я, по-видимому, все-таки открыла рот, а захлопнула его, когда приземлилась на твердый глиняный пол, зажав внутреннюю часть нижней губы между челюстями. Я не плакала, просто было страшно разжать зубы. Наверху что-то кричали мои товарищи по шалостям, а я сидела, ощущая во рту приторный привкус крови и острую боль, разглядывая сбитые коленки и ссадины на руках. В колодце не было  воды, меня окружали только ржавые трубы и мерзкие насекомые на земляных стенах. Мне было очень себя жалко, еще потому, что я знала, что дома получу «по первое число». Когда мать подруги  спустилась по деревянной лестнице за мной, она вскрикнула:
- Капочка! - и отчаянно прижала меня к себе.
Подняв меня на поверхность, она уговорила открыть рот. Я наблюдала за её взглядом, полным жалости и сочувствия ко мне. Кусочек мяса из моей губы болтался, как на ниточке, а девчонки ёжились, глядя на кровавое увечье у меня во рту. Сердобольная женщина промыла мои боевые раны и, приложив носовой платочек к губам, отвела домой. Я шла по улице, прихрамывая, вдохновенно сочиняя в голове железное оправдание для родителей.
- Хорошо, что шрам внутри, а не снаружи, - вздыхала мама, делясь в очередной раз своими давними переживаниями с какой-нибудь приятельницей.
А бабушка говорила, что у меня сильный Ангел-Хранитель, и я почему-то ей верила.
 Чтобы как-то обуять неуёмную активность дочери и направить её в нужное русло, в шесть лет мама отвела меня в секцию по художественной гимнастике. Я быстро освоилась в новом амплуа и даже стала делать небольшие успехи. Через пару лет наша группа уже принимала участие в областных соревнованиях. Помню свою атласную желтую ленту, прикрепленную карабином к бамбуковой палочке. Я виртуозно взмахивала ей, выполняя сложные вращательные движения змейками и спиралями. Потом, под торжественную музыку наша «четверка» гимнасток поднялась на пьедестал, и я чувствовала себя совершенно счастливой, особенно, когда мне вручили грамоту и присвоили очередное спортивное звание. Но мне, очевидно, было мало похвалы тренера, родителей и аплодисментов немногочисленных зрителей спортивного состязания. Душа моя жаждала восхищения более обширной публики, поэтому в парке недалеко от дома я показывала свое мастерство ровесникам. По-видимому, моя память со временем стерла жгучую боль от предыдущих падений, и я бесстрашно взобралась на высокий турник и стала раскачиваться вниз головой, крепко зажав ногами металлическую штангу. Одновременно я размахивала руками, как крыльями, представляя себя воздушным акробатом под куполом цирка. И вот оно, то прекрасное, и такое кратковременное чувство полёта под испуганный крик моих подруг:
- Капа!
На этот раз я разбила свой нос. Когда ребята под руки привели меня домой, мама, посмотрев на дочь, чуть не упала в обморок. Мое лицо всё было в крови, которая продолжала капать на порванное ситцевое платьице. Старенький доктор со «Скорой помощи» уверил родителей, что кости целы и «К свадьбе все заживёт». Как бы не так! Всю оставшуюся жизнь я задыхалась во время простуд, потому что значительно позже выяснилось, что одна перегородка у моего аккуратненького носика вдавилась внутрь. Кажется, это был мой последний полет, или, как говорят летчики, крайний. Возможно, кому-то неведомому было уже негде ставить кровавые отметины на моём лице, и мои дальнейшие раны были значительно ниже головы. Правда, во втором классе во время обеда я проглотила рыбную косточку. Вернее, я собиралась проглотить, не заметив в мякоти коварный эспонтон, но он встал в горле поперек. Ни корки черного хлеба, ни чай не помогали протолкнуть этот острый,   как пика, предмет, вонзившийся в нёбо. Мне было больно глотать даже собственную слюну, из глаз текли слёзы, а богатое воображение подсказывало, что мое горло ободрано «в хлам». По крайней мере, так иронично говорила в подобных случаях наша соседка тетя Люся.                - Не бойся, Капочка, - шептала напуганная мама, таща меня за руку к областной больнице.
Около травматического отделения таких, как я, болезных детей, было еще двое. Девочка со сломанным пальцем тихо подвывала, уткнувшись в грудь к своей бабушке, а вот мальчик лет шести… Он был совсем плох. Его непомерно большая голова была замотана шелковым шарфом в яркий цветочек. Эта веселенькая расцветочка женского платка делала его лицо глупым и более несчастным. Даже моя мама прониклась сочувствием к ребенку с явными признаками умственного отклонения. Она деликатно спросила молодую женщину, держащую мальчика за руку:
- Трудно вам с ним?
- Очень, - покачала головой та и тут же пожаловалась, - ни на минуту оставлять нельзя одного! Вот сегодня, например, я варила на обед борщ, а он в большой комнате смотрел телевизор. Заходит ко мне на кухню с хрустальной вазой на голове и спрашивает: «Мам, я – король?»
- И что? – не поняла моя родительница.
- Вот, надеюсь, доктор снимет, - она приподняла край шарфа у лба озорника, показывая грани вазы.
Мы с мамой одновременно радостно переглянулись. Я бы, наверное, рассмеялась, но не могла это сделать физически. Лицо мальчишки уже не казалось дебильным, он просто устал от ношения «короны», поэтому его взгляд был потухший, а губы скорбно поджаты. Наверное, он тоже понимал, что когда ему снимут королевский атрибут, то дома он получит «по первое число».
Наконец, подошла наша очередь. Женщина-врач с зеркальным диском на лбу посвятила мне в горло ярким фонариком и достала предмет моих мучений – малюсенькую косточку.
- Немного поболит, - предупредила она меня, - там осталась ранка.

После этого случая я задала маме свой самый важный вопрос на тот момент:
        - Почему и за что меня так обозвали? Потому что Капа – это не имя, а неудачное погоняло!
Её объяснение меня сбило с ног, конечно в переносном смысле. Оказывается, мои совсем молоденькие мама и папа после свадьбы решили детей называть в честь своих родителей. Мне, по их расчетам, должно было достаться  благозвучное и модное тогда имя Елена, но у соседей родилась дочка, буквально, на месяц раньше меня (повезло заразе), и её так назвали.
- И мы с твоим папой подумали, что неудобно, когда две соседки-ровесницы носят одно и тоже имя. Как мы, например, будет звать тебя с улицы?
И наградили меня именем второй бабушки Капитолины, а сокращенно – Капы.
Где теперь эта Ленка, я не знаю, но знаю точно, что среди всего моего окружения Капочек нет!