Хиппи

Не надо быть правильным, надо быть настоящим.
Это кто? Какие хиппи? У нас их нет и никогда отродясь не было. Вы о чем ваще? Вы то сам кто? А, понятно,  вы этот,  раскачиватель  дырявой  субмарины, не носящий  комсомольский значок  изгой, слушающий  гад  «Голос Америки», чуждый  нашему великому голосу  разума  и  процветания. Весь сука, опутанный  цепями мирового капитализма и гнусно порочащий  строй и нашу Великую страну. Кто ты? Отщепенец и негодяй. Так писала большая газета «Ленинское знамя» и вторила ей газета поменьше, «Ленинец» и так хотелось  зайти, рассказать им правду, объясниться,  может – быть даже поспорить. Кто я?  Простой обыкновенный студент политехнического института, носящий джинсы Wrangler, часы «Orient» и майку с изображением  легендарной  ливерпульской  четверки.  Я люблю музыку. За свою жизнь я прослушал более пяти тысяч альбомов, но лишь две группы сформировали меня как личность. Это группа в институте и гидроксильная  группа  этилового спирта. 
1980 г. Сессия сдана с хвостом по физической химии, но все – же, отмечена выпивкой с буфетом. Жара невыносимая. Про кондиционеры  даже и не слышали. Сидим в узкой компании у меня дома, пьем пиво из трех литровой  банки, слушаем  «Пинк Флойд»,  по полированному ящику идет «Красная шапочка» с Поплавской,  обсуждаем  чем заниматься на каникулах.  Шкарупа  лениво  листает  журнал  «мелодия»  на польском языке. Кстати  Шкарупа это не кличка, как вам может показаться, это фамилия. Показываетна развороте   каких – то волосатых, в рваных джинсах и повязках на головах. Начали спорить, это панки или хиппи?  Хотя  что означают эти слова никто даже не предполагал. Ну, что-то там слышали про Вудсток, знаменитый фестиваль рок-музыки, Гарлем, где прозябают  бесправные негры,  сейчас  простите  афро- американцы. Про пацифистов в военной форме, и плакатами «No War», поющие какие – то, грозные,  протестные песни. А кто они, эти  волосатые музыканты - пацифисты и что они из себя представляют  где прочитать? Конечно – же в газете «Комсомольская правда»? А что, давайте попробуем :

 

Ну что? Освежили  на скрижалях памяти информацию о волосатых, тупоголовых  придурках  распевающих на многотысячных стадионах свои матерные песни, оскорбляющие  знаменитых  маэстров  и доводящих  наивных слушателей до скотского состояния. Обновили в памяти статьи великих композиторов - обличителей, оркестры и ансамбли которых, до сих пор исполняют эти, как они их тогда называли опусы.
Теперь бросаем читать и идем слушать  «Yesterday», «Girl», «Miсhellе», «Hey  Jude» и «Cоме  together» .
Прослушали? Всплакнули? Вспомнили? Продолжаем.
Диалог был ленивый и ничего не предполагающий. Может  на природу,  куда - нибудь  махнем, а? Палатка,  костер,  гитара,  удочки.  Романтика.  Ага,  и хоровод вокруг костра в голом виде, с песней взвейтесь кострами синие ночи, сказал  кто – то. Нет, это все скучно, банально и не интересно. Нужна интрига, не похожее  ни на что мероприятие, из ряда вон выходящее действо, которое надолго запомнится. И  вдруг,  шальная мысль, как пуля, молниеносно  обжигает  мозг. Слушайте ребята – говорю я. А что, если нам пойти в поход  без еды, без денег, сигарет, в общем без средств к существованию так сказать, смогем – ли мы тогда выжить?  И, на сколько у каждого  хватит сил?  Ходили – же раньше паломники, бурлаки,  пилигримы, за сотни и тысячи километров не имея в кармане ни гроша и жили ведь как – то. Идею подхватили моментом. Начались дебаты - в чем? На чем?  Где спать?  Что есть?  Начали с главного – что  жрать?  Воровство было тут – же заклеймено и обсуждение уголовного кодекса было кратким и единодушным – пасодют.  На ура была принята жалостливая песня: У меня сиротинушки ни маменьки, ни папеньки нетути. Пели хором, раскладывая на голоса  и катались от смеха представляя  квинтет на паперти около церкви, или на базаре какого - нибудь  села, с протянутыми  руками и шапкой лежащей у ног.  В общем, первый вопрос остался открытым, поэтому плавно перешли ко второму – одежда. И вот здесь, было полное взаимопонимание и решимость – только джинсы, рваные или залатанные на скорую руку, старые,  протертые, обветшалые, но джинсы, непременный индиговый атрибут молодежи и западных хиппарей. И вот тут, Вова Либерман по прозвищу –Адидас, скромно опустив глаза  сказал:  ребята, а у меня нет джинсов и никогда не было. Не купили мне……, дорого, бабушка обещала дать денег, но пока накопит. Адидас был скромным, высоким,  интеллигентным евреем, с симпатичной бородкой и в очках, как у Джона Леннона. Учился он на спортфаке пединститута и жил с бабушкой в центре города.  Правда у меня есть новый стройотрядовский костюм, пойдет? С надеждой произнес Вован.  Вова отлично, мы его доработаем в свете наших условных договоренностей. Не переживай. Все будет хорошо и даже лучше. По третьему вопросу были большие споры, что с собой брать. Спать ведь на чем – то надо. Не на земле – же. Выбрали  подстилки, кто какие может, но чтобы они могли скатываться в свиток как у индейцев, удобно носить, да и места не занимает. Таскать будет каждый свой свиток сам, на ремнях там или на веревках в общем по фантазии желающего. Правда как спать на них, никто не представлял, да и не хотел представлять, как придется в общем, как сложится. Итак…. время «Ч» назначено. У всех нашлись старые, драные, измученные коттоновые  штаны и майки, и только застенчивый Адидас как всегда, очень скромно – конфузлив придя на место сбора вывалил нулевый стройотрядовский костюм, еще пахнувший магазином. Вот! Моя форма, тускло сверкая очками произнес он. Тут же была организована дизайнерская группа, во главе со Шкарупой, которая скрутив в огромный узел этот комсомольский «привет», так обработала его пилой, что когда Адидас одел этот шикарный туалет, мы поняли что явно перестарались. Вова  был похож на подопытного с местной овчарни, на котором испытывали челюсти волкодавы и явно перепутали человека с медведем или волком. Рваные дыры костюма просто ошметками висели на теле. Матерь Божья, в таком не пойдет, перемигнулись мы.  Но…, пенсне Адидаса сияло счастьем. Я такой – же как все мы, неумолимо говорили глаза.  На прощание послушали «Лестницу в небо». Ну что же, в добрый путь доморощенные хиппи – отщепенцы. В Москву! Вышли из подъезда, пока шли до остановки автобуса было не ловко, все оборачивались и что то шептали.  Решили быстрее валить за город. Тут явно арестуют за вид. Пятеро оборванцев с повязками на головах быстро добрались до трассы Липецк-Елец и началось…. Первый же автомобиль с надписью «Вахта» на борту остановился и шофер с широко раскрытыми глазами и диким недоумением на лице напряженно осматривал фигуры с болтающимися подстилками на боку и мотуськами  на головах. Диалог был кратким: Дядь, денег нет, но нас бы добросить куда-нибудь вперед, подальше. На что водила ответил : А я что у вас деньги спрашивал? Остановился посмотреть,  что это за клоунада  на въезде в город. Ехал он, как выяснилось, в село Донское, забирать бригаду  работающую  на строительстве чего то там. Прибыли в село. Живописнейшее место на берегу Дона, неподалеку от Задонска. Здесь мы решили переночевать и развенчать первые предположения о сердобольности людей, ну в смысле найти пожрать да и вообще будущих отношений к виду нашей гоп компании. Песню о сиротинушке, у которой как известно ни маменьки, ни остальных родственников нетути и быть не может, петь не пришлось. В первом же доме, куда мы с одухотворенными лицами постучались, бабка насыпала нам картошки, дала сала, хлеба, спички и провожая взглядом произнесла: Мы всегда паломникам рады, издалека  небось? Дай вам Бог. Она действительно была уверена, что мы идем в Задонск, как пилигримы на молебен. Добрая душа. Поблагодарили.  Прибыв на берег Дона, искупались, развалились на песке и устроили  грандиозный  пир пожертвованиями  сердобольной  старушки.  Круглая  канистра, фломастером расписанная под земной шар художницей Валентиной, со странным прозвищем - «селедка»,  была еще в городе наполнена вином под названием абрикотин. Такая, знаете - ли тягучая гадость, пахнущая абрикосом  в 24 градуса по «Фаренгейту».  Первый день скитаний решено было отметить, как подобается, а дальше……. ну а дальше,  как Бог даст. Пяти литровую канистру пили долго, закусывая салом и хлебом. Безмятежность и радость разливалась по телу, добавляя в кровь сладостные  эндорфины  счастья. Начали готовится  ко сну. Скошенная  на берегу  трава, издававшая удивительный аромат, была сложена гнездом и стала  первым пристанищем хип – гоп  компании, решившей испытать себя в экстремальных условиях страны победившего социализма, а он был везде и повсюду, к такому выводу пришли мы. И в глазах этой бабки, и в диалогах с шофером, да  и в дальнейшем,  о чем пойдет разговор он сквозил красным налитым кумачом  участия,  благожеланности,  неравнодушия  и сочувствия. И категорически никакого секса, такой был уговор. Никакого и никогда. ( Ну в походе конечно). Да и как известно,  его вообще тогда не существовало, секса этого, ( фу, какое отвратительное слово), только на загнивающем плохо пахнущем западе это процветало. А у нас? А у нас только любовь и только по любви и только  апосля,  ну,  когда получишь  корочки о торжественном  событии – браке то есть. Блять,  слово то какое брак.  Прям  как на заводе. Мужчина у вас брак! Да знаю я, он у меня уже 5 лет. Нас было шесть человек, а женщин всего две и делить их в угоду протухающему западу было как то не по социалистически.  Хотя шестой был явно лишним затесавшимся, просто напросившийся знакомый и даже не студент, о чем мы потом сильно пожалели.  Но у него был фотоаппарат «Зенит», который должен был увековечить великий блицпоход доморощенных  хиппарей.  И вот этот самый аппарат и сыграл в дальнейшем главную роль в коренном переломе жизни не только меня. Улеглись.  На небосклоне ярко сияют звезды. Начали мечтать и рассуждать. Ну кто не замирал и не размышлял, глядя на небосвод, рядом с костром в компании хороших друзей, да еще под алкоголем, ощущая радость бытия и безмятежности. И мысли о вечном, и пространство,  и мерцание. Одно слово – пространство, уже говорит о странствии. И лишь приставка - про, заставляет задуматься и ощутить какое то чувство, как бы говорящее, размышляйте о странствии ребята, скоро в путь. Глядя на небо, вы и думаете о странствиях. (Лирика. Дешевая пьяная лирика.) Думал я.  И наступает суровая действительность - Утро. Поют петухи,  где –то неподалеку. Нещадно палит солнце. Спали  отлично, без задних и передних лап. Но ужасный напиток, давал о себе знать мучительно. Голова раскалывалась. Отрыжка абрикосом  вводила в необъяснимую  муть и  ужасно  хотелось  пить. Решили освежится  в реке. Течение быстрое, стремительное с бурунами. Ныряешь здесь, а выныриваешь, уже  снесенным, метров на сто ниже. Отплыв, метров  десять  жадно пьем воду, чуть не захлебываясь, ни капли не задумываясь об инфекциях и болезнях. Социализм, он все продезинфицировал. Пора двигаться дальше. Пора. Шли километров  десять. Ни одна сволочь не останавливается. Притормозил один на тракторе с прицепом, оглядел нас, сказал: Да пошли вы…..арестуют еще на посту за вас. И вдарил по газам. Автобус остановился  когда трое встали возле обочины на колени. Двери гостеприимно раскрылись и шофер выслушав очередную тираду об отсутствии денег произнес: Да х…с ними с деньгами. Обезьяну бы, сука на дороге увидел, не так бы удивился. Видать,  мы его удивили.  Но разговора не получилось. Ехали молча. Доехали до села Кошары, увидев вдали развалины храма, решили выйти.  Церковь,  около которой нас высадили, была полуразрушена, на карнизах и порталах росла трава и даже деревья. Среди нас два художника, с буквы х, даже не побоюсь этого слова с большой буквы Х. Это потом через много лет, я узнал, что эту церковь расписывал родной брат Васнецова,  Аполлинарий.  Но тогда, все таки преобладало просто  банальное  любопытство, а что там внутри, ну интересно, захватывающе же. А вдруг там живет Гоголевский  Вий, или паночка,  которая померла. Войдя, в развалины мы были просто ошеломлены и потрясены. Фрески, росписи, настенные иконы, были прекрасны, хотя и напрочь  разрушены. Но они кем – то  периодически аккуратно очищались. Лики святых просто поражали своим великолепием. Особенно глаза! Эти поразительно  человечные глаза, смотрящие по  доброму, но как бы сквозь тебя. Причем расчищали их от известковой побелки металлическими щетками, которые были оставлены на полу. Кто? Когда?  Что?  В этой заброшенной, заколоченной обители хотел увидеть?  Но деятельность старателей явно наводило на мысль, что не мы первые, наслаждаемся красотой мастера. Очищали фрески  часа три. Восхищались, спорили о красках,  которыми были написаны шедевры, обсуждали  старинную  ковку решеток.  Как такое возможно? Чем?  И все это было как то спонтанно и не принужденно. Нет……..,  а вот, давайте  почистим и ототрем. Нет, это было как бы само собой разумеющимся и естественным. Сам воздух,  внутри  этой обители  говорил: Возьми  щетку и ты увидишь нечто, что врежется в память. Сейчас он  восстановлен, этот  храм. И проезжая  иногда  мимо, я часто  представляю  себе  развалины  красного кирпича,  без купола,  растущие деревья на крыше, покосившиеся решетки и вспоминаю эти металлические  щетки. И сердце  трепещет  внутри.
Жара  несусветная. Рядом с церковью  зазывно  гагачут  гуси,  на очень  почтительном  расстоянии от близлежащих  домов. Начали  прикалываться : А в тюрьме ужин, макароны. У нас оставалось только  пол буханки  хлеба и  вода в канистре, жутко пахнущая  абрикотином.  Обсуждение кто пойдет добывать провиант  вышло из под контроля.  Меня и  Ольгу в  расчет не  брали. С  Бого  почитаемой бабушкой одарившей  нас первым  провиантом,  беседовали  как  раз  мы  с Ольгой.  Всеобщим  голосованием выбрали  Адидаса. Пора мой друг! Хотя не очень кошерно конечно  для  еврея, но предпринимать что то надо. Дело в общем  то сводилось к банальному воровству,  по методу  Паниковского.  До ближайших домов метров триста. Вове был выдан туристический топорик, в обиходе  прозванным томагавком  и перочинный  ножик,  так,  на  всякий  случай.  Наставления прочитаны, план разработан.  Адидас приступил к реализации. И тут,  был исполнен  такой   фееричный  спектакль, достойный  арии  «Тореадор  смелее  в бой».  У меня последующий день болел живот от смеха и покалывало в груди. Охота  Адидаса на гусей получилась  настолько  комичной,  что если  бы  эту сцену  увидел  Михаил  Самуэлевич, он бы тоже последовал нашему примеру, упал - бы на землю и дрыгал ногами заходясь в  истеричном  реготе.  Длинное очкасто-бородатое  тело метало томагавк как индеец, затем быстро подбирая инструмент  преследовало испуганных птиц, каким то странным галопом похожим  на  кадриль, затем метало вновь, и все это действо происходило с таким остервенелым взглядом, и как мне почудилось раскаленным пенсне, словно это гладиатор или тореадор, который  нечаянно ошибся ареной. Полетели перья и пух. Гуси, как мне казалось, орали благим матом. Мы все задыхались от смеха. Ситуация выходила из под контроля. Хозяин ведь этих гуськов может и из берданки лупануть, на ор. Село вам не город, тут за свое кровное порвут, как тузик грелку. И тут вмешался  Шкарупа.  Сережа очень тихенько подкрался к изрядно уставшим от баталий с Адидасом  краснолапчатым  белоголовым  гаврюшам,  взял одного из них на руки как кота  и  приговаривая что то, (ну прямо как колыбельную) завязал клюв своей повязкой с головы. Гусек уже очень тихо прокурлыкал га-га, ну га-га  же, как бы говоря:  Какая то очкастая сволочь обидеть нас хотела, метала в нас тяжелые предметы, ну прям дурак  какой - то, а ты хороший,  кудрявый  и симпатичный, мы тебя любим, га? Да, да, мой  милый - га. Прорезюмировал  Шкарупа. И вот мы, завернув его в подстилку, уже стояли на трассе голосуя, в позиции– «энфас» (это по классической терминологии балета очень просто): Девчонки голосуют в позах, мужики на коленях на обочине. Грузовичок остановившись, посигналил. Из кабины послышался голос: Погнали дефективные. Мы запрыгнули в кузов, забросили гуся и он уже в кузове сделав нам на прощание последнее гра-а, замолк.  А мы уже мчались по проселочной дороге, предвкушая обед, ужин и завтрак одновременно. Спасибо вам добрые селяне, да и простит нас владелец этих божественных птиц. Ведь что обижаться – то. Вот при коммунизме, который уже не за горами, ну прямо рукой подать, усе будет общее, народное,  нашенское, как учил, писал и думал  голомозый . Жены, гуси,  коровы,  заводы,  газеты, пароходы, все будет  обчее  и принадлежать всем, и не гоже обижаться  за  какого - то там пискулька, скончавшегося от удушья в кузове колхозного  полуразвалившегося  грузовичка.
Прибыли на берег реки Красивая меча. Уже смеркалось. Пока разожглись, пока жарили, время не считали. Оно как бы затормозилось, оно замерло, оно еле - еле ползло. Запах стоял такой, что все захлебывались слюной и фраза: Может хватит?  Явно готов ведь, небось уже. Произносилась все чаще и чаще. Ели уже в темноте, нахваливая и восторгаясь. Ах! Косточка. Ах! Крылышко. Ах! ребрышко. Ну в общем полный абгемахт  натюрлих. Соорудив  уже привычное  гнездо  поснули в обнимку, с радостными  улыбками на лицах, жирными  губами и полными желудками  кострового  экспроприированного  гуся. Утром  правда, когда жир на губах растаял, улыбки исчезли. И картина,  представшая перед нами, была явно - не очень. Окровавленные кости, разбросанные около спального ложа, наводили  на  мысль что с  голодухи  не разобрав,  мы его полусырого схряпали. Начали  пугать  друг  друга,  что будет? Заворот,  отворот,  запор, диарея, колит. Но, в конце концов  пришли к выводу, что молодой организм переварит не только сырое кровавое мясо, но даже гвозди, только насыпьте в чан. Если уж абрикотин – эта отвратительная жидкость усвоилась, и даже без поноса, то эта птица счастья и подавно выйдет мать ее, естественным путем. Хватит ныть пора в Москву! Карету нам карету!
Текущий день не принес никаких неожиданностей. Без приключений, на попутках добрались до Ельца. Насшибали сигарет, покурили, сидя и лежа на траве у вокзала. Затем сели в рабочий  халявный  поезд следующий до станции Лев –Толстой.  А какая хрен разница куда? Главное  без  денег. Ребята  мы  все ближе  к цели, крепитесь. И разговоры,  может  лучше в следующий  раз, когда – нибудь,  пресекались на корню. Нет никакого  когда – нибудь,  есть только сейчас. Если ваш текущий жизненный путь не полон  радости. Остановитесь, и выберите другой. Выбирать  не  пришлось.  Радость перла через край.

 
                Адидас                Я и Шкарупа

 

                Я  и  Адидас

 




Лев-Толстой конечно хорошо, но девчонки вспомнили, что неподалеку, в усадьбе Семенова – Тянь-Шанского, пребывает на пленере художественно – графический факультет  педа.  Слово пед,  это не ориентация, это название Вуза. Уж  точно,  какие -  нибудь друзья – знакомые,  да найдутся, ведь как было сказано ранее, студент студенту друг, ну и в общем даже где то, как бы, брат. На попутке добрались до усадьбы. Побродили в округе недолго. Кто он такой это Тянь, Мянь Шанский?  Мать его за ногу. Парадокс. Никто не знал. Познакомились с кудесниками кисти и мольберта, пообедали с ними в местной харчевне  на халяву,  и даже были употчеваны пивом. Затем позировали,  группе продвинутых художников в разных позах на лоне природы. Гостеприимно были приглашены переночевать, с ними в бараке. Долго не спали. Все об жизни, об жизни, ну и как обычно о поэзии,  лошадях и конечно о женщинах, куда же,  без них. На утро,  снова начали обсуждать конечный пункт. Как?  На чем?  Ничего ребята, не дрейфить, первая точка– вокзал! Поезда,  следовавшие через это, богом забытое место шли полностью пустыми. Но, в первом же, сделавшем остановку поезде, проводница оглядев нас разразилась такими тирадами, что завяли уши. Из ее монолога было ясно одно. Москва закрыта, идите на х………А  зачем  поезда ходят?  Да вот вас не спросили. Чтобы не сбивать графики движения. Да  блять,  пустые катаемся, да безлюдные, но шишкатуре  в столице видней, как нам кочевать надо. Ясно? Да вы и на себя – то посмотрите,  чучелы огородные,  вас там ренегатов вмиг повяжут. Вы же позорите честь великих строителей светлого будущего.  Прошерстили  поездов пять,  все без толку. Балетная тема никак не катит. Хоть на колени, хоть на голову встань, ответ один – следуйте на это самое….,ну вы поняли. Курить охота, аж  уши заворачиваются. Насобирали  бычков, скрутили  самокрутку из газеты, трубу мира, толщиной чуть ли не с руку. Курили по кругу, наслаждаясь. Загрустили.  Сомнения,  в  достижении  задуманного, как черви,  начали заползать в мозг. И вот… она, оно, они, как ее эта, - удача, во! Останавливается поезд, очень похожий  на  столыпинский.  Вагоны древние, даже ниши для керосиновых ламп сохранились, ну прямо из музея гражданской войны. Так и представлялось, что сейчас выйдет на подножку комиссар, в кожанке, с маузером на боку и скажет: А это еще что за махновщина  собралась тута,  и будет палить направо и налево, театрально сдувая дым со ствола. Но нет. Выходит симпатичная молодая девушка, в серой форме проводницы.  Шкарупа  включает такое обаяние, очарование  и еврейский шарм, что проводница смущенно улыбаясь,  говорит: Ладно, садитесь аномальные. Правда, мы идем только до Волоколамска. И приедем ночью. Под радостные возгласы врываемся в вагон. Вагон пустой. Кроме нас никого. Полки деревянные и отполированы  телами до такого неестественного блеска, что  проводя  по  ним  рукой  ощущаешь  невообразимый бархат. Обстановка, какая то неестественная, может правда  буденовский?  Может мы сели в машину времени?  И в Волоколамске нас встретит железный человек, в плаще, с бородкой и самыми чистыми руками, с башкой холодной  блять,  как сталь и железной волей. Как знать? Как знать?  Поезд располагает к размышлениям. Титан не работает. В животе бурчит от голода. Проводница дала буханку хлеба. Разделили как в осажденном  Ленинграде. И спать.  Комиссарша,  разбудила нас около часа ночи.  Готовьтесь  подъезжаем. Прощались недолго. Спрыгнули на ходу, около депо. Темень непроглядная. Куда идти, где ночевать? Пошли на яркий свет и гул машин, доносящийся вдали. Подходим к шоссе и видим, яркий свет оказался подсветкой памятника, на постаменте которого стоит то ли танк, то ли самоходка, то ли трактор, в общем,  что - то там с гусеницами. На бугре деревня с одинокими фонарями. Вдоль шоссе стоят  фуры,  наверное  дальнобойщики.  Проходим  мимо, горит костер,  на треноге  висит казан и разносит удивительный аромат. В животе опять забурчало и заныло. Вокруг костра сидят четыре человека,  разложенный туристический столик, на нем две бутылки водки и закуска.  Живут же люди. Отошли подальше, сели. Ну что пилигримы, мать вашу, надо идти на промысел, какие будут предложения? В  виду «огромного столпотворения», желающих помочь бедным путникам, решили идти в деревню,  хучь в огородах, что ни что, а накопать, как говорится,  подножный корм. Решили идти  Шкарупа,  я  и  Адидас. Поднимаемся на бугор, одинокий фонарь, тускло горит на столбе, тишина. Не хватает только, чтоб вдоль дороги  с косами стояли. Подходим к первому дому. Ограда кованная, дом добротный  двухэтажный с мезонином. Подходим к калитке……,открыта. А калитка  тоже  кованная,  с вензелями и могучими петлями. Тихонько, гуськом, крадемся к дому. Вот и огородик маленький виднеется, в голове  крутится,  щас мы его пропесочим и отфордебачим.  Я было уже, совсем нагнулся  нарвать зелени,  и вдруг….. Это напомнило фильм «Вий» и все  страшные,  психологические романы вместе взятые.  Нет, никто не выскочил в белой простыне и не завыл ужасным душераздирающим воем. Мы услышали просто рык, но какой!!! Это была смесь гортанного звука, с грудным вздохом, но буква  ррры, была настолько жуткой, что мы ломанулись  с нижнего старта как спринтеры. Первый Адидас, за ним я,  и замыкающий Сергей. У меня было ощущение, что какое - то «нечто», уже несется за нами и вот - вот вопьется в затылок, спину и плечи. Но нашему спринтерскому рекорду не суждено было сбыться, хитро - мудрый  Вова Адидас прервал его одним движением руки.  Несущаяся впереди очкастая сволочь, выбегая из калитки, широким размахом, захлопывает ее прямо перед моим еб….., извините лицом. Со всего размаху влетаю в кованные  прутья носом, а сзади Серж еще, поддает телом. Результат - морда  в кровь, на башке шишка с кулак, а собачка (надеюсь это была собачка), так и не появилась. Смеялись до истерики. Адидаса разносили всем коллективом, но не со злом. Придурок,  сволочь,  гад, трус. Но вскоре пришлось его простить. Вова сходил к дальнобойщикам и уж, какими там способами он все это выклянчивал, но вернулся с хлебом, сыром, колбасой и луком. Ужинали весело, вспоминая неудачный промысел.  Поснули  в траве,  на подстилках,  под открытым небом. Завтра важный день, последний рывок. Дотянись рукой, и все…. Финал, столица.
Утром проснулись рано. Пошли к дальнобойщикам на поклон. Всех накормили завтраком, а мне за уморительный  рассказ,  про непонятного зверя, так нас напугавшего, даже налили. Каждый взял в кабину двоих. И вот она, столица нашей родины – олимпийская Москва. Перед въездом на МКАД нас высадили и пожелали  доброго пути, одарив тремя рублями мелочью. Хорошие люди эти дальнобойщики, социалистически отзывчивые. Город встретил хорошей  погодой.  Ну держись столица, мы начинаем. Но …….ребята! Что это?  Как это?  Почему?  Нет господа. Это не  Москва. Это каменная пустыня. Умиротворение и покой. Это хуже  Мухосранска  нашего.   В  метро,  поезда полупустые.  Станции,  какие - то не живые и безлюдные. На нас, не то что - бы не обращали внимания, мы не существовали, нас, как бы не было,  на этом празднике  жизни, спорта и социализма.
Доехали до нового Арбата. Вышли на  Калининский,  пусто. Изредка  проедут  три, четыре машины и беззвучие.  Милиционер,  молча провожая  взглядом,  даже не оглянулся. Наверное,  давал понять, да видали мы вас придурков,  то  же  мне  хиппи доморощенные, у нас тут своих, столичных балбесов  хватает. Свернули к  МиДу.  На ступенях сделали несколько фото. Стало скучно. А пошла она, Москва ваша, с вашей долбанной  олимпиадой и пустыми кварталами.  Торгово  –  развлекательный  город неполноценности.  Какое - то непонятное разочарование накрыло нас. Вот  ты, -  да,  да,  ты, - самый обыкновенный  тупой  студент,  устремляешься  в  надежде  к  чему то,  к мечте, фантазии,  иллюзии, волшебству,  изумительному  блеску,  и  вот оно,  уже  рядом,  поднеси руку  и  потрогай,  дотронься, ощути,  почувствуй.  Но нет!  Ничего нет.  Иллюзия.  Призрак.  Фантасмагория. Такая  же, пустота, лед, такой же холод  и даже вьюга с поземкой и не у кого спросить дороги. Осторожней с надеждами, господа, они приводят  к  разочарованиям.
Доехали до павелецкого вокзала, молча. Сели в электричку в сторону Тулы. И на перекладных, на перекладных, уже через день были дома. В конце – концов, люди всегда возвращаются обратно. Они со временем, могут забыть, что делали, могут  забыть,  что  говорили.  Но они  никогда не  забудут,  что они чувствовали. Самое классное в каждом путешествии, это  все  таки  возвращение домой.  Когда открываешь дверь и вдыхаешь родной запах  мебели, книг, любимых  людей,  в очередной раз, рассматриваешь свои виниловые пластинки, и уже  по  другому  смотришь на стены,  висящие картины  и что тебя окружает и наполняет. Запах дома. Он  непередоваем.