Расправа над мечтами

Потерять так страшно, что лучше сразу. Лучше начать с мучений. Настроиться, что я поднесу руку к его лицу, а он отстранится. И еще посмотрит так - колко, недоуменно, с ноткой удивленного возмущения и в следующую секунду - жалости. Стоять, замерев, совершенно не шелохнувшись, не только не дыша, но словно остановив кровь в жилах. А сердце будет биться пустым барабаном, даже не барабаном - африканской погремушкой, музыкальным шейкером, внутри которого не песок и не кусочки глины или кокосовой скорлупы (или из чего там делают инструменты где-нибудь в Анголе?), а кусочки чего-то разбившегося во мне. Разбившегося на словах последнего отвержения. Я не думала, что будет так страшно! Неужели я стала такой осторожной? Я поймала себя на проигрывании нового отвержения. Я еще даже не знаю, интересна ли я, взаимно ли то, что внутри меня разворачивается. Но я уже воображаю себе, как всё случается. А начинается всё с мысли, что я не знаю, как к нему подступиться: что бы мне сделать? Бывают отношения, которые начинаются с поцелуя. У меня были такие. Бывают такие, куда подбираешься шутками и заигрываниями - неожиданными, случайными и потому такими естественными. Бывают.. бывают уже какие я не помню: заинтересовывающие моей застенчивой симпатией, наверное. Или цепляющие моей временами строгостью. Был человек, который однажды насовсем перестал при мне материться - оттого, что когда-то я демонстративно вышла после неучтенной просьбы не говорить так при мне. С тех пор я и сама могу употребить какое-нибудь крепкое выражение (хотя, говорят, мне не идет, но иногда так просится на язык, чтобы выразить ту самую силу экспрессии, которая так сочетается с моим нутром). А тогда - воспитала! В общем, бывают отношения, выросшие из самых неожиданных захватываний моими качествами. Я не знаю, как люди это делали - но делали. И что значит "люди" - частенько это я была инициатором! Ну вот, и что же?..
Это все-таки самое странное, что я делала с собой: представила себе отказ в красках воображаемого события, в образах действий, воплотив все страхи, которые я успела спроецировать на запомнившиеся мне микровыражения лица. И вот я уже реву, реву и спрашиваю безмолвно мир: за что же? Как же? Почему они так со мной? Устроила себе воображаемое отвержение, чтоб уж совсем побыстрее. Чтобы пораньше смириться. Чтобы не жить с мыслью: "Так, сейчас так хорошо, но заканчивается же такое - и когда? Когда конец?" Что-то, похожее на то, как завораживающую книжку все спешишь дочитать, а когда это происходит, чувствуешь опустошение и ностальгию. О да: я из тех, кто может ностальгировать, скучать по человеку в моменте, который еще длится. Расплакаться и прожить неоформленную горечь: "Теряю тебя, так больно тебя терять". Будто всё уже начинается с потери - чем ярче, чем счастливее, чем особенней появляющееся с человеком событие, как мерцание звезды. Убить бы тех проклятых пессимистов, которые пишут в медицинских учебниках, что вся жизнь - процесс умирания! Это они, суки, вложили в меня эту мысль, это желание проститься, как только подступило счастье, как только мне хорошо. А может, и не они. Не знаю!
Вика, остановись. Это патефон и пластинка, от которой тебе грустно. Это не к тому, не к новому мужчине, это ужас, который охватил и не отпустил после трамплинов удивительных мужчин, кто бросивший и вернувший и снова бросивший, кто не отвергший сразу и откликнувшийся на страсть, а затем ушедший от моих слишком сильных чувств. Да, вот, что это во многом было - ужас, переполнивший меня до краев чем-то черным и ледяным, прожигающим нежную эмаль моего кувшина. Кое-где проело. Так что это пластинки. Дышать и слушать их - и придумывать им аранжировки. Неужели можно быть только аранжировщиком? Разве никто не может по-настоящему импровизировать, имея болезненные пластинки? Я - хочу. Давай, жизнь. Давай попробуем.