Кодекс чести. Глава 5

Солнце постепенно укорачивало тени, отбрасываемые деревьями и каменным изваяниями, установленными вдоль аллеи Памяти Дворца Ларвингстона Ужасного, Короля Пяти королевств, Первого среди Равных. По аллее неспеша прогуливался Советник Его Величества, Мастер-над-Мастерами пяти королевств, Альвин Эддерик. Он остановился напротив скульптуры Эльбурга Справедливого, отца Тристана, долго смотрел на припорошенное пылью и ветром времени произведение искусства Мастера-над-камнем Эльворта Смеющегося. Альвин достал из потайного кармана безразмерного жёлто-зелёного халата платок, промокнул им лысину, лоб, покачал головой. Очень похоже, что солнце собралось испепелить всё живое в Саду Забвения, иссушить небольшое Чёрное озеро, в котором пока ещё водилась рыба и плавали чёрные лебеди. Скульптура отца Ларвингстона Жестокого, впитывая лучи жаркого летнего солнца, потрескивала и создавалось впечатление, что Эльбург трескучим голосом пытается что-то сказать или отдать очередное распоряжение.

— Покойся с миром, друг мой, – произнёс шестидесяти шести летний Советник. Он привстал на цыпочки, протёр платком лицо Эльбурга, платок бросил на дорожку аллеи, отряхнул руки. – Надеюсь, внутри каменной крепости тебе спокойно, друг, тебя не одолевают мысли о сущности мироздания, и уж точно тебя не тревожит ситуация, очень опасная и непредсказуемая, которую создал твой недальновидный сын Тристан. Не без моей помощи, конечно, но..

— Паук плетёт новую сеть? – услышал Советник голос той, которую меньше всего хотел сейчас увидеть. – Интересно, кто в неё попадёт на этот раз? Гийом, останови карету, у меня появилось желание поговорить с бесформенным созданием, носящим имя Альвин.

Советник обернулся, посмотрел на высохшую, некогда прекрасную мать Аделины, жены Тристана, герцогиню Оресию. Невысокого роста, горделивая осанка. От былой красоту у герцогини остались разве что огромные васильковые глаза, да и те в окружении сеточки морщин. Оресию сопровождал придворный шут, держащий в руках деревянную голову лошади.

— А вы умеете портить настроение, великолепная и когда-то несравненная Оресия Годфри.

— Ты сам понял, что только что сказал, старый дурак и извращенец? – засмеялась герцогиня. – Я с трудом понимаю кто, или что, со мной разговаривает. То ли голова, то ли задница, которая стала шире плеч. Тьфу на тебя, Альвин, тьфу и тьфу. Разве можно так себя запускать? А ведь когда-то был красавцем.

— Все мы под Богом ходим, Ваша Светлость.

— Согласна, – кивнула Оресия, – только Бог у нас разный, Альвин.

Советник отшатнулся от герцогини, посмотрел по сторонам и почему-то на безоблачное, выцветшее от летнего зноя небо.

— Неуместная шутка, должен вам сказать. Бог един для бедных и для богатых, для королей и.. 

— Ты хочешь, чтобы я четвёртый раз на тебя плюнула? Да пожалуйста. Тьфу. У тебя Бог носит чёрную маску, у меня он светлолицый. Ну что, разминка закончилась, пора приступать к делам, Альвин?

— Только не здесь, Ваша Светлость, только не здесь.

— Что, садовник вывел новый сорт деревьев и кустарников, имеющих уши? Хорошо, Альвин, жду тебя в ротонде через полчаса. Не перепутай на этот раз ротонду с бельведерой. Гийом, трогай. Но только не гони лошадей, озорник.

Альвин поклонился герцогине, Гийом заржал как лошадь, «карета покатила» в сторону белоснежной беседки на берегу Чёрного озера.

— Совсем с ума сошла старая, – покачал и головой Советник, повернувшись спиной к ротонде. – Ещё с ней я не обсуждал дела государственной важности. Сколько раз она на меня плюнула? По-моему, четыре. Ну-ну, ровно столько же раз я плюну на её статую. Скорее бы это произошло, давно наше общество не испытывало сильных потрясений. Мастер жидкого камня очень сильно скучает по своей работе, не дай боги ему потерять навыки. А ведь правильно я только что сказал: без потрясений общество хиреет и превращается в аморфную массу. Нужен всплеск эмоций, хороший постановщик в театре лицедеев, отменные декорации и финал, полный слёз и сострадания. Вот, к примеру, набросок к следующему акту театральной постановки: сын Тристана Осмонд влюблён в собственную сестру Колетту. Они часто уединяются в беседке, именуемый ротондой, смотрят на звёздное небо, купаются в озере в чём мать родила. Естественно, молодые занимаются любовью и плюют на все мыслимые и немыслимые каноны и запреты. Грозный и не совсем умный король узнаёт о таком кошмаре, но боится рассказать об этом супруге. Он пытается найти выход из дурно пахнущей ситуации, сохранив лицо семьи и, естественно, своё как Короля. Решение проблемы. Вариант номер один: присвоить сыну офицерский чин и отправить его служить на Ледовую стену Северного щита. Плохой вариант, так как служба есть служба и на ней может случиться всё, что угодно. Второй вариант: провозгласить Осмонда Рукой Западного щита и сделать так, чтобы сын никогда и не под каким предлогом с сестрой не встречался. Часть второго плана за Короля я выполнил, сделав за него первый ход. Второй ход пусть делает Король и решает судьбу своего родного брата, Патрика Ларвингстона. Что больнее, интересно, потерять сына или родного брата? Это вопрос вопросов и решать его должен Тристан. Какой повод для смещения Патрика со своего поста? Помощь мятежному принцу Вердону, что же ещё? А ведь права Оресия – у каждого человек свой бог. У меня он очень хитрый и лживый, носит на лице чёрную маску и решает судьбы людей за Королей из-за их трусости и нерешительности. Ну что же, план хороший. Сработает ли он? Без сомнения. Чем мой план чреват? Началом гражданской войны. Хорошо это или плохо? Для меня – хорошо, судьбы и участь других меня не интересуют. Жестокий я? Конечно, но только такие и выживают.

— Ты всегда был и остаёшься ослом, Альвин, – услышал Советник голос герцогини Годфри.

Эддерик с удивлением обнаружил, что стоит на ступенях лестницы, ведущей к ротонде. На беседку невозможно было смотреть: белоснежный мраморные колонны, поддерживающие купол, отражали яркий свет солнца, куполообразная крыша «полыхала» огнём: белоснежны мраморные пластины, привезённые с Маальдарских островов, с мелкими вкраплениями серых прожилок и с золотистыми включениями, так же отражали свет солнца, создавая вокруг купола ротонды призрачное свечение. Особенно красиво ротонда смотрелась ночью, в свете луны, и не случайно Осмонд и Колетта местом ночных утех выбрали не дальнюю от Дворца бельведеру, а ротонду.

— Ах, эта дурная привычка размышлять вслух меня когда-нибудь погубит. И давно ты меня слушаешь, Оресия? – спросил Альвин, поднимаясь по лестнице. Гийом стоял на самой верхней ступеньке, держа в руке деревянный меч и игрушечное копьё. Копьё уперлось в грудь Советника, он отвёл деревяшку в сторону, пнул Гийом ногой, карлик упал с лестницы в кусты самшита.

— Даже к шуту не можешь проявить снисхождение и милосердие, – сказала герцогиня. – Ты минут пять стоишь возле лестницы и обсуждаешь свои грандиозные планы. Скажи, Альвин, когда ты стал таким расчётливым и бессердечным? Тебе надоела неторопливая жизнь и отсутствие войн? Земля обагрится кровью, тысячи человек станут ещё более несчастными, чем сейчас. Щиты созовут Знамёна и не факт, что преимущество будет на стороне Дома Ларвингстонов. Ты хоть понимаешь, что значит для Западного щита Патрик Ларвингстон? Ни хрена ты не понимаешь, идиот! Может, тебе напомнить чья дочь жена Патрика? Она дочь Руки Северного щита, тупица! Западный и Северный щит смогут поставить под знамёна около четырёх сот тысяч человек! Это сила, Альвин, которая сметёт на своём пути всё и всех.

— Если у ящерицы отрезать или оторвать хвост, она выживет. Если у ящерицы оторвать голову, она умрёт, Оресия..

— Если две ящерицы умрут, на их месте появятся хитрые и смертоносные змеи, Альвин. Умрёт Тристан, умрёт Аделина, моя единственная дочь. Умрут их дети, Осмонд и Колетта. Пусть они и грешные создания, но в них течёт королевская кровь. Далее: погибнет Патрик, умрёт Мискардия, их дети и двое бастардов. Всё, Альвин, две ветви Ларвингстонов бесследно исчезнут, сгорят в огне гражданской войны. Кто из королевского рода останется в живых, толстяк? У тебя, надеюсь, мозги жиром не заплыли?

— Старший сын Эльбурга Справедливого Вердон. 

— И как, по-твоему, он будет править королевство? Не знаешь? Он станет Ларвингстоном Кровавым, Альвин. В крови утонут Великие дома, которые сейчас лижут задницы Тристану и Аделине. Что ты наделал, Альвин, когда посылал в замок Чёрный камень голубя с красными крыльями? О чём ты в тот момент думал? О женщинах? Ты о них не думаешь уже давно. О продолжении своего рода? Ты лишён этой возможности в далёком детстве, когда провалился под лёд речки, названия которой я уже и не помню.

— Синжа, – произнёс Альвин. – Река Синжа, что на Аргарском полуострове, моей родине. Продолжай, Оресия.

— Я закончила, Альвин Эддерик. Допущу ли я смерть своего непутёвого зятя Тристана Ларвингстона? Да никогда! Расскажу ли я Королю о твоём сумасшедшем плане? Завтра же, как только Тристан и Аделина вернутся в Солтфлейт из Южного щита. Инстинкт сохранения рода у любой матери – страшное оружие, Альвин, и я этим оружием воспользуюсь. Ты был моим другом продолжительное время, но всему, рано или поздно, приходит конец, милый Эддерик. Я хочу, чтобы ты запомнил: убьёшь меня, выроешь могилу себе. Никто на ней не поставит камень с письменами, никому в голову не придёт мысль окунуть тебя в жидкий камень и поставить скульптуру на алее Памяти. Тебя, просто-напросто, проклянут и через некоторое время о тебе забудут. Навсегда. 

Герцогиня Оресия Годфри, с прямой спиной и расправленными плечами, с высоко поднятой головой, прошла мимо Советника Его Величества, начала спускаться по лестнице. Гийом поразил Альвина наповал: карлик провёл пальцами, с обкусанными и грязными ногтями, по шее и оскалился, как волк. Альвин подошёл к перилам ротонды, посмотрел на чёрных лебедей, которых кормили дети. Советник увидел сына старшего конюха, негромко свистнул. Через несколько минут чумазый мальчишка, лет семи-восьми, стоял рядом с Советником, внимательно его слушая. Мальчишка кивнул, получил из рук Альвина леденец на палочке, завёрнутый в блестящую бумажку, побежал по дорожке аллеи в сторону казарм гвардейцев Короля.

— Ну что же, одним по вкусу леденец на палочке, другим – свининой хрящик или вяленый поросячий хвост. Оресия сделала свой выбор, я свой. Игра предстоит интересная. Выигравший получит приз в красивой обёртке, проигравший – ванну из жидкого камня. Как я и сказал, Мастер-над-камнем Эльворт Смеющийся скоро получит новый заказ. Да будет так!



                            ***



Элиас Дальстом перевёл дыхание: лес остался позади, впереди была прямая дорога. Если бы не Пустошь с зыбучими песками, оставшуюся часть пути можно было бы назвать прогулкой. Отец Эпстраф, поравнявшись с Элиасом, спросил:

— Гора с плеч, тьер Дальстом?

— Не совсем, Святой отец. Вот проедем Пустошь, можно будет в городе Альстром основательно промочить горло, чуть-чуть расслабиться. Какое предпочитаете вино?

— Никакое, – поморщился Эпстраф. – Любое вино, как и эль, туманит голову и притупляет чувства. Последние три года жизни меня убедили, что мой отказ от спиртосодержащих напитков – единственное правильное решение. Проще говоря, я бы давно гнил в земле или сгорел в пламени погребального костра, потому что моя жизнь состоит из приключений, в которых никто не предусмотрел исключительно положительного исхода. Смерть это единственное, к чему я могу прикоснуться рукой в любое время дня и ночи. Увы, но это так, тьер Дальстом.

— Печально, – произнёс Элиас. – Может, есть смысл укрыться в тени деревьев, чтобы не сгореть в жгучих лучах солнца? Я о мятежно принце говорю, если вы догадались.

— Догадался, – кивнул Святой отец. – В тенях прячется смерть и тишина, неизвестно где безопасней, тьер Дальстом, или на виду у людей или под сенью леса.

— А как по мне, то смерть, если захочет, человека везде найдёт, – произнёс Дальстом.

— И согласен с вами и нет. Умереть можно по-разному. Как мотылёк, опалив крылья в пламени свечи и ничего не сделав полезного, или как ледоход, который освобождает реку от панциря льда, дарую жизнь реке и её обитателем. Пример не очень удачный, конечно, но по сути своей правильный. Я стараюсь идти за правдой и не задумываюсь, кто я на самом деле. Мотылёк или ледоход. Где умру, там умру. Не умру, значит так кому-то нужно. Я с некоторых пор верю в судьбу, тьер Дальстом. Понимаю, что для священнослужителя мои мысли крамольные, но что поделаешь, такова наша жизнь. Иногда путаешь чёрное с белым, смерть с избавлением, грех с неизбежным.

— Как вы попали в Бизль, Святой отец? – спросил Патрик Ларвингстон, ехавший чуть впереди Эпстрафа и Дальстома. – Да и вообще, за каким таким лешим ветвистым вы приехали в Западный щит?

— Эх... – вздохнул Эпстраф. – Начну с последнего вопроса: я искал встречи с вашим братом, Ваша Милость, чтобы вместе с ним отправиться на восток, точнее, на Аргарский полуостров. Потом, возможно, мы бы отправились ещё дальше, на край мира. Зачем мне это нужно? Я вам уже ответил при нашей встрече. Считаю, что ваш брат истинный наследник престола по праву старшинства. Как я миновал Кривой лес и Пустошь? Очень просто: проехал по границе Даргинии и Азалии. Должен вам открыть тайну: этой дорогой пользуются Коричневые плащи. Надеюсь, вы знаете, кто это такие. Доехал до Ведьминых болот, потом по реке Талерии поднялся вверх по течению до Бизля. Вот как бы так. С вашим братом я разминулся, попал в лапы Гончего пса Крейга Драгона. Волею случая мне удалось сбежать и встретиться с вами, Ваша Милость.

— Занятная история, – хмыкнул Патрик. – О дороге через Ведьмины болота мы знаем давно. Кстати, этой дорогой пользуются и кочевники, которые нападают на поселения Аллаурии и Азалии. Сколько раз я обращался к своему брату, просил выделить деньги для строительства заградительного сооружения, но всё без толку. Тристан отмахивается от меня, как от назойливой мухи. Для него смерть людей – всего лишь незначительный и печальный эпизод в его красивой жизни.

Всадники поднялись на невысокий холм, с которого открывался вид на Пустошь. Огромная безжизненная территория, по большей части из песка, лишённая какой-либо растительности, кружащие над землёй небольшие смерчи, торчащие из земли ободья колёс повозок, скелеты лошадей и людей. Эпстраф заметил, что даже птицы стараются облететь Пустошь стороной, делая огромный крюк. Дорога, по которой предстояло двигаться, была очень узкой: на ней в ряд могли поместиться три всадника или одна повозка. Вдоль всей дороги Святой отец увидел высаженные, скорее всего совсем недавно, чахлые деревца. Дальстом, перехватив взгляд Святого отца, сказал:

— Деревьям больше двадцать лет. Не растёт здесь нечего, проклятая богами земля.

— Но даже она облагается налогом, – усмехнулся Патрик. – Одно хорошо: к нам с проверкой приехать никто не желает. Пустошь, Кривой лес. Удовольствий ноль, страха полные штаны. Так, Элиас?

— Ваша правда, – согласился Дальстом. – Ну что, пора жечь костёр, Ваша Милость?

— Пора, – кивнул Патрик. Потом он повернулся к Эпстрафу, объяснил: – Костёр нужен, чтобы на той стороне дороги поняли, что двигаются люди. Были случаи, когда с двух сторон одновременно двигались всадники, пешие люди или повозки. Никто, естественно, не хотел уступать дорогу, доходило дело до мордобоя и бряцания оружием.

— Похож на погребальный костёр, – задумчиво произнёс Святой отец, наблюдая как огонь облизывает сложенные в ряды небольшие брёвна, пропитанные земляным маслом.

— Тьфу, на вас, Святой отец, – засмеялся Патрик. – Вернитесь с небес на землю. Хватит думать о плохом, во всём можно увидеть хорошее. Знаете историю Пустоши?

— Да нет. Слышал о ней, не более того. Что в ней, кроме зыбучих песков и земли, примечательного, Ваша Милость?

— Оглянитесь назад. Видите два холма? Раньше их называли Золотыми. На этом месте произошло самое грандиозное и самое ужасное событие. Оно так и называется – «Сражение у Золотых холмов». Моя младшая дочь, Лиара, зачитала книгу об этом сражении до дыр. Пять королевств, тогда ещё не объединённых в одно, сражались с кочевниками. Королевство Аллаурия осталось один на один со степняками, потому что войска четырёх королевств, боевые маги с поля битвы позорно сбежали. Да-да, тогда ещё были боевые маги. Сражение люди только чудом не проиграли, Красные вымпелы под руководством генерала Фрея устроили кочевникам кровавую бойню. Выстояло королевство Аллаурия, собрало большое войско и пошло войной на предателей. Короли, это и не удивительно, начали искать виновных, ими оказались не они и не военачальники, почему-то, а боевые и другие маги. Потом ..

— Потом появился Алый орден, открылась охота на одарённых, – продолжил Эпстраф. – Их уничтожили, врагов не стало, святые люди начали искать изменников по городам и сёлам. Знаю я эту историю, Ваша Милость, и мне за Орден стыдно. Очень. Одно дело уничтожать всякую нечисть, как это изначально было задумано, другое дело – сжигать на кострах якобы ведьм и колдунов, сжигать белым светом одарённых. По своей сути, таких же людей. 

— Вот-вот. Деяния Алого ордена ну никак ему в заслуги не запишешь. Сколько невинных людей уничтожили по чём зря – в голове не укладывается. Дикость какая-то.

— От ошибок никто не застрахован, Ваша Милость.

— Это так, Святой отец. Но пора ошибки признать и перестать уничтожать обычных людей за провинности, которые они не совершали.

Узкая дорога, как и сама Пустошь, закончилась примерно через лигу. Лошади, словно почувствовав скорый отдых, понесли всадников по степи. От запаха цветов и разнотравья кружилась голова, Эпстраф несколько раз ловил себя на мысли, что жизнь имеет привлекательную сторону и умирать ему никак не хочется. Несмотря ни на что. 

Альстром оказался совсем небольшим городком, но очень светлым и уютным. Горожане узнавали Патрика Ларвингстона, раскланивались. Гостиный дом, в котором остановились всадники, Эпстрафу чем-то не понравился. Возможно, из-за угрюмого хозяина заведения, заросшего бородой до самых бровей. Он посмотрел на серую рясу Эпстрафа, что-то недовольно и нечленораздельно произнёс, бросив на стойку ключ от номера. Святой отец прошёлся по городу, нашёл лавку готовой одежды, в лавке же переоделся и вышел на улицу со свёртком под мышкой. Работник лавки, молодой мужчина с серыми и грустными глазами, что-то сжигал в костре. Когда он увидел брошенную в костёр серую рясу священника, провёл по лицу пальцами, сложенными в щепотку, прошептав:

— Во истину говорят, что грядёт конец света. Это правда, Святой отец?

— Где ты видишь святого человека, друг? – засмеялся Эпстраф. – Был святым, стал грешником. Люди придумывают небылицы и в них верят. Никакого конца света не предвидится, если только люди его не устроят. Ты не знаешь где можно сбрить бороду? Самому неудобно как-то с ножом суетиться, непривычен я к этому делу. 

— Да в нашем же магазине, – ответил мужчина. – Если желаете, могу устроить в самом лучшем виде. Есть даже купальня. Правда, за отдельную плату.

— Желаю, – ответил Эпстраф, поглаживая бороду. Он понимал, что только что сделал самый решительный в своей жизни шаг. В гостиный дом Эпстраф вернулся помолодевшим и сбросившим как минимум пять-шесть лет. Сидевший за столом трапезного зала Дальстом, поперхнулся элем. Он смотрел на бывшего святого человека, не зная, как к нему теперь обращаться.

— Тьер Дальстом, не смотрите на меня, как на приведение, – засмеялся Эпстраф. – Обращайтесь ко мне, как к самому обычному человеку. Знаю, что непривычно, самому не по себе. Но что поделать, жизнь в судьбы людей вносит поправки. Одних она любит и всячески им угождает, другим рубит головы, сука такая, и смеётся в уже мёртвые глаза. Я возжелал выпить чего-то веселящее и бодрящее.

Дальстом спрятал улыбку в усы:

— Теперь до распутства один шаг, тьер Эпстраф. Плохо, что в Альстроме нет Дома блаженства. А так бы мы с вами.. 


___



Эпстраф спустился в трапезный зал, увидел сидящих за столом Патрика Ларвингстона и Дальстома. Поздоровавшись с ними, он сел за стол, заказал завтрак. Патрик искоса посматривал на бывшего Святого отца, пересматривался с Элиасом.

— Да спрашивайте, Ваша Милость, чего уж там, – махнул рукой Эпстраф.

— Вопрос, собственно, один. Куда вы теперь? Я прекрасно помню наш разговор и то, что вы собирались после окончания Кривого леса ехать самостоятельно. Не передумали? До Солтфлейта два дневных перехода, путь не близкий, вместе ехать безопаснее. Да и прятаться вам теперь нет смысла, даже я вас с трудом узнал. Так что?

Ответить Эпстраф не успел: дверь трапезный распахнулась, внутрь ввалился окровавленный человек. Он упал на пол и произнёс лишь одно слово: «пить». Выскочивший из потайной двери хозяин гостиного дома, угрюмый Блум, поднял парня на ноги, посадил за стол, показал знаками разносчице еды, чтобы она принесла воды. Дальстом наблюдал за «разговором» Блума и парня, качая головой.

— Вы понимаете их жесты, тьер Дальстом? – спросил Эпстраф. За Элиаса ответил Ларвингстон:

— У него сестра родилась… ну.. не совсем в себе. Говорить её не ннаучили зато научили вот так хитро складывать пальцы. Сложная наука, говорят.

— Ничего сложного, Ваша Милость, – произнёс Дальстом, перестав наблюдать за Блумом и парнем. – Тревожные новости. Парень рассказал своему дяде, что они – я так и не разобрался кто они – поймали двух парней с волком. Спокойно, Ваша Милость. С вашими сыновьями всё нормально, они живые. Самое интересное: на людей, которых было десять человек, напал человек-гора. Он всех и порешил. Арчир, так зовут парня, чудом спасся. Борг погиб, Ваша Милость.

— Бездна! Ну и стерва же Мискардия. Решила избавиться от Ингварда и Бернарда. Вот тварь.. И как мне теперь с ней жить? Хотя, не стоит забегать вперёд, нужно для начала пережить поездку в Солтфлейт. Да и я хорош, подставил волчат под удар. Что этот Ум ещё рассказал? 

— Человек-гора, как он сказал, имеет шрам, перечёркивающий правый глаз.

— Я его знаю, – сказал Эпстраф. – Это Гончий пёс Крейг Драгон. – Если он освободил ребят, это хорошо. Но такие люди как Драгон, никогда не откажутся от возможности заработать.

— Вы хотите сказать, тьер Эпстраф, что этот Драгон повезёт моих сыновей в Солтфлейт? Чтобы выгодно продать мне или моему брату?

— Возможно, Ваша Милость. Но я не исключаю возможность того, что Крейг ребят может отпустить. В нём, в глубине души, осталось что-то человеческое. Я узнал этого парня, Ваша Милость, он из Коричневых плащей. Я их встретил по дороге в Бизль.

— Вы не можете ошибиться, тьер Эпстраф? – спросил Ларвингстон.

— Нет. Когда на твоих глазах трое насилуют женщину, это запоминается на всю жизнь. Это он.

— Элиас когда мы выйдем на улицу, разберись с парнем. Сделай так, чтобы он не мучился. Если Блум заступился, то..

— Я понял, Ваша Милость, – ответил Дальстом.



***



Снился Крейгу странный сон. Омерзительно-отталкивающий и одновременно с этим – очень интересный. Драгон стоял на огромной поляне, над которой кружила стая воронов. Они подлетали к псу смотрели ему в глаза и смеялись. Смеялся и Тёмный Рингер, покровитель убийц и лихих людей, прячась от палящих лучей солнца в тени раскидистого дерева. Он показывал пальцем за спину Драгону, как-то странно заламывал пальцы, сплетая их в сложную конструкцию. Крейг оглянулся и увидел ту, которую ненавидел больше всех на свете. Стройная девчонка, обнажённая и с луком в руке, смотрела на Крейга, улыбаясь. Рука пса потянулась к рукоятки меча, но его на месте не оказалось по весьма простой причине: Крейг Драгон, Гончий пёс, убивающий людей с шести лет, стоял посередине поляны перед девчонкой в чём мать родила. То есть, голышом.

Зарычав, как дикий и голодный зверь, Крейг пошёл в сторону обнажённой бестии. Он засмотрелся на ослепительно-красивые упругие груди, на манящий чёрный треугольник между ног, на влекущие сочные ярко-красные губы и.. споткнулся о вылезший на поверхность земли корень дерева. Одолень-трава мгновенно оплела руки и ноги, Крейг чудом остался стоять на ногах и не упал навзничь. Он попытался освободиться от пут, но понял, что это бесполезно. Услышав смех маленькой стервы, похожий на перезвон серебряных колокольчиков, смех Тёмного Рингера, Драгон посмотрел в глаза той, кого рано или поздно убьёт. Но сейчас смерть смотрела в глаза псу: девушка, наложив стрелу на тетиву, медленно подняла лук. Стрела с листовидным наконечником ударила Драгона в переносицу, пёс закричал от боли и проснулся. Крейг увидел сидящего на его груди ворона. Драгон пошевелился, ворон неспешно спрыгнул с груди и куда-то пропал.

— Да твою же..! – выругался пёс. – Я что, нахожусь в клетке? Ну да, точно. Голый, в клетке, у меня связаны руки и ноги. Хорош Гончий пёс, слов не могу подобрать. Почему так мертвечиной воняет? А, ну да, я вспомнил. 

Крейг посмотрел по сторонам. Он вспомнил поляну, на которой убил с десяток Коричневых плащей, вспомнил двух братьев-близнецов и вспомнил, куда же без неё, девчонку с короткой стрижкой и красивыми глазами.

— Вот кому, скажите на милость, в голову могла прийти идиотская мысль меня раздеть и бросить в клетку для пленниц? Только пакостной твари, только ей и никому больше. И что теперь делать, как развязать верёвки? Тёмный Рингер, дверь клетки на замке! Нет, ну и тварь! Даже я так с человеком не поступил бы. Хм.. Человек бы умер быстро и красиво. Ладно, хватит ныть, пёс, нужно что-то найти, что тебе поможет избавиться от пут. Но вопрос – что можно найти в клетке?

Драгон перевернулся со спины на живот и сразу же увидел то, о чём подумал. В двух шагах от него лежал обломок ножа. Крейг полз к ножу, как уж, вспоминая «хорошими» словами девчонку и мастера, который сделал в клетке настил из нестроганых досок. Повернувшись к ножу спиной, нащупав его рукоять руками, Драгон вставил лезвие в щель между досок и начал резать верёвки. В голове у паса сейчас была только одна мысль: как ему открыть массивный замок. Когда руки уставали пилить, в прямом смысле этого слова, верёвку, Крейг опирался спиной на прутья клетки и беззвучно смеялся. Такого унижения он давно не испытывал. И кто его унизил и втоптал в грязь? Малолетка с красивой грудью. Драгон тряхнул головой, отгоняя воспоминания из странного сна. Когда пёс освободился от верёвок, он встал в полный рост и представил, как выглядит со стороны. Засмеявшись в полный голос, пёс ударил кулаком по замку. Тот, на удивление Драгона, открылся. Спрыгнув на землю, Крейг посмотрел в сторону мертвецов. Того, что от них осталось.

— Как я понял, ночью пир здесь был знатный. Теперь понятно, почему бестия закрыла клетку на замок. Спасибо тебе, малолетняя тварь, нижайший тебе поклон. Так, и что теперь мне делать с одеждой? Моей-то нет.

Драгон сделал несколько кругов по поляне, но ничего подходящего из одежды не нашёл.

— Снять с мертвеца одежду и надеть на себя, это сделать шаг к смерти. Или даже упасть в её объятия. Такой поворот событий меня не устраивает. Тогда что придумать? Хм.. если только это.

Драгон взял обломок ножа, подошёл к невысокой берёз нарезал веток. Потом он сорвал стебли цикория, связал их между собой, обвязал «верёвку» вокруг бёдер, между ней и телом закрепил срезанные ветки.

— М-да, то-то радости у людей будет, мать вашу, когда они меня увидят! Главное, чтобы с лешим ветвистым не перепутали, иначе запросто могут продырявить мою шкуру из лука или арбалета. Ну что, вперёд, лесной человек?

Матерясь, Драгон вышел на тракт, повернул в сторону ненавистного города Бизля, над котрым распростёр свои крылья злой рок.