Яркие цвета незнакомой красоты инопланетного мира затухают в темноте ночи. Все кругом начинает казаться знакомым, похожим на близкий сердцу мир родной планеты.
Деревья, растения, кусты и равнина в стороне от леса. Даже видно холмы вдали. Окрашенный темнотой ночи, мир Асумгарда выглядит таким знакомым, что невольно просится наружу сентиментальность, желая вырваться несдержанным вздохом, оставив в груди приятное тепло, смешанное с грустью.
Только некогда любоваться этой красотой. Странно, что нет ни одной луны, хотя у планеты есть несколько спутников. Это обрекает сейчас на возню в темноте, но Сталмира ободряют мысли о том, что сейчас он уже не так близок к гибели, как всего минут двадцать назад.
Тело еще слабое, ночь грозит заковать в ледяные кандалы, утащив в царство вечного холода и мрака, но еще есть время.
Сталмир, вздохнув, заставляет себя подняться. Он сразу же лезет через кусты, опираясь на кривую палку, заменяющую костыль, и уже забывает про червей. Впрочем, ни одного из них и не найти на листьях растений, когда уже подкрался холод.
Да и слишком уж донимает холод, торопя собрать охапку дров. Нужно ведь еще дождаться, когда они разгорятся. Слишком много дел, но слишком мало сил и времени. И только желание добиться своего никак не оставляет мыслей и не дает пасть духом.
На родной планете сталмир – еще только юноша. Три десятка лет, что он чуть ли ни все без остатка провел за учебой, под чутким надзором государственных служб, еще не сделали его мужчиной в глазах общества. Впереди могло быть еще так много лет, но все они сейчас утрачены, уже безвозвратно. Выбраться с этой планеты глупо даже надеяться, а самой большой мечтой остается надежда на то, что удастся придумать, как подать сигнал, как дать палачам знать о том, что их жертва продолжает дышать и верить в свободу.
Как бы там ни было, все это потом. Сейчас быстрее собрать дрова, которые уже отправляются бросками за кустарную ограду, аккуратно, прицельно, чтобы даже случайно не ударить по догорающему бревнышку и не разбить его на мелкие, бесполезные угли. И вдруг, где-то неподалеку раздается хруст свежей ветки.
Где-то сверху. Сталмир чувствует, как все тело напрягается и замирает. Холод уже укалывает ледяными прикосновениями малейшего ветра, но мышцы перестают дрожать, а слух вместе с взглядом бросается из стороны в сторону, желая поймать виновника, родившего звук прежде, чем тот решится напасть.
Снова звук доносится сверху противным скрежетом ломающейся ветки, удается вовремя сообразить и отойти, а следом на землю валится большая ветвь, отломившаяся от дерева.
Скривив лицо, инопланетный гость Асумгарда, опираясь на костыль, возвращается к костру. Уже слишком холодно, и тело вновь дрожит. Хочется поскорее разжечь костер, а затем, наконец, разделать тушу хищника, зажарить мясо и наесться.
От одной мысли о том, что вскоре на языке станет растекаться горячий сок жареного мяса, рот мгновенно наполняют слюни. Еще недавно у организма не хватало для такого жидкости, а теперь об этом даже и задумываться не хочется. Только бы скорее разгорелся костер, чтобы в его свете и тепле можно было разделать животное и поесть.
Ждать слишком долго не приходится. Едва слабое пламя начинает танцевать на сухих ветках, как тут же руки принимаются за работу. Еще болит нога. Сталмир взглядывает на стопу, надеясь, что зверь не сломал и не искривил ногу еще сильней, но вдруг снова замирает.
Шина закрывает перелом, но можно почувствовать, как под деревом, обвязанным шнурками из древесных нитей, пульсирует боль. Наверняка, снова опухла. Впрочем, даже несмотря на боль на лице инопланетного странника проявляется улыбка, а затем, всего на миг, короткий и глухой, но вырывается смех.
Зверь сильно потрепал ногу. Так сильно, что сломал ее вновь, не успела кость срастись. Только вместо того, чтобы ее искривить, зверь вправил кость, мотая ее из стороны в сторону. А теперь остается лишь перевязать шину, закрепить ее осторожно, после чего не тревожить ногу всего пару дней, и кости уже срастутся. А еще через несколько дней передвигаться уже станет легче, и можно будет без опаски понемногу нагружать сломанную ногу, чтобы стимулировать приток крови. Пожалуй, дома выздоровление затянулось бы на целую неделю, но здесь просто нет другого выхода: нужно встать на обе ноги как можно быстрее.
В любом случае, теперь есть еда. Еще несколько дней можно будет легко протянуть. Остается придумать, что делать с водой, а вернее, остается всего лишь найти способ воплотить родившуюся в голове идею и заполучить в свое распоряжение пополняющиеся запасы питьевой воды.
Впрочем, это потом, а сейчас нужно разделать тушу, попытаться снять кожу, а заодно вытащить из тела убитого хищника все косточки и клыки, при помощи которых наверняка получится сделать грозное оружие.
К счастью, нож относительно легко разрезает шкуру. Приходится действовать очень медленно и осторожно. Наверняка, в желудке у этой твари должен быть такой ядерный сок, что обожжет, не хуже сока растений. Все на этой планете слишком незнакомое, слишком опасное. В другой ситуации даже есть мясо животного было бы слишком опасно вот так, не успев его проверить, не найдя способ убедиться, что оно не отравит, даже после готовки на костре, но сейчас на это нет ни сил, ни времени. Еще немного, и тело откажется двигаться, ослабленное жестоким голодом.
Пламя на бревнышках начинает танцевать под звуки хрустящей песни костра. Тьма и холод немного отступают, хотя приходится сидеть к костру очень близко. Спину обжигает жаром, а руки, всего на полметра отдалившиеся от костра и занятые разделкой туши, немеют, как от зимнего холода.
Едва Сталмир делает первый надрез, устроившись так, чтобы не беспокоить ногу, как уже его скулы напрягаются, а лицо угрюмостью разукрашивает хмурый взгляд и сдвинувшиеся брови.
Вот то место, куда уперлось самодельное копье. Здесь нож, торопясь, прорвался сквозь шкуру, дав острию копья проникнуть внутрь и заколоть животное. Из раны все еще вытекает кровь, но она не обжигает, что могло бы дать повод обрадоваться, ведь это значит, что и мясо не пропитано кислотой, как листья и стволы растений, но здесь же, даже в тусклом свете огня, на теле убитого животного взгляд отыскивает ужасную рану.
На плотной, мощной шкуре, которую неспособно пробить даже заостренное копье, виден глубокий, затянувшийся шрам. Лицо Сталмира тут же обретает хмурость, едва взгляд находит эту зажившую рану на теле зверя, но затем нож продолжает медленно продвигаться сквозь шкуру все дальше.
Следом, едва лезвие проходит десяток сантиметров, взгляд отыскивает новый шрам. Чуть дальше укус. Нож уже перестает двигаться, а тело животного продолжает изучать взгляд, желая рассмотреть эту карту тяжелой жизни незнакомого существа с адской планеты.
Все тело животного оказывается покрыто ранами и шрамами. На спине оказывается несколько свежих, глубоких порезов, а еще несколько порезов на лапах.
– Черт, дружище, – заговаривает Сталмир, не замечая, как быстро развеялись последние капли злобы, рожденной в пылу сражения. – Кто же тебя так?
Даже представлять не хочется, что за тварь могла такое сделать, но мозг упорно не отпускает эти мысли. Если в округе есть животное, так сильно потрепавшее этого зверя, то нужно узнать о нем как можно больше. В какой-то миг, возможно, еще придется и самому Сталмиру побороться за жизнь с опасной тварью, едва не убившей этого здоровяка.
Теперь ясно, почему удалось так легко одолеть животное. Руки возвращаются к разделке, а взгляд продолжает натыкаться на шрамы, невольно рассматривая их, пытаясь выудить какие-то крохи информации, которая поможет хоть чем-нибудь при встрече с опасным животным.
По некоторым шрамам можно угадать, что их нанесли чьи-то когти. На шрамах порезы от трех когтей, на лапе животного четыре, но наверняка не сказать. Один из когтей небольшой, и это могли сотворить со зверем его собратья.
Некоторые шрамы явно от клыков. И, рассмотрев их, можно догадаться, что это наверняка следы укусов таких же, или очень похожих хищников. Треугольные следы челюсти легко угадать по следу, ровно такой же челюсти, как у этого убитого зверя.
Вообще, если вспомнить, у Сталмира дома был питомец. Давно. Он был, а потом его не стало, вот и вся история. Тогда, еще юношей, Сталмир редко с ним говорил, да и общался только командами, и потому сейчас, если бы только на миг он отвлекся от своих мыслей, Сталмир бы сам удивился тому, с какой душевной простотой жаждут его чувства вырваться словами, не давая и шанса себя удержать.
– Значит, ты тоже не прижился, а? – печально улыбается Сталмир. – Я тебя понимаю, дружок. У меня тоже есть шрам. Просто его… не видно.
Совершенно внезапно убитого зверя становится жалко, а слова продолжают без спроса появляться, уже не накапливается во рту слюна, и приходится собирать волю в кулак, чтобы продолжать разделывать тушу.
– Ты просто хотел выжить, да? – продолжает Сталмир, разделывая тушу, и заглядывая животному в глаза, еще, кажется, живые от игривого блеска костра, отражающегося в них капризным танцем нервного пламени. – Ты уж не держи зла… я….
Сталмир вдруг останавливается, перестает говорить, отирает лицо рукавом, на миг отворачивается, а потом, скривив злобную гримасу, сердясь на себя за разговор с мертвым животным, за это незнакомое, странное и нелепое сочувствие, он снова берет нож и старается хладнокровно разделать тушу.
Шкуру оказывается легко снять. Голову приходится оставить, а мясо срезать прямо так, с тела, положив на развернутую на земле шкуру.
Дело идет медленно. У зверя оказывается очень плотное, тугое мясо, и уже сейчас можно догадаться, что жевать его, даже хорошо прожарив, будет непросто.
Расстраивает то, что приходится отказаться от идеи разделать тушу полностью, вытащить кости и попытаться вырвать клыки. Сперва нужно как-то зажарить мясо на открытом огне. Приходится насадить его на копье, которое все равно не годится, чтобы служить оружием, вкопать его тупой стороной в землю рядом с костром, сделать насечки и распушить палку, чтобы мясо не съезжало, а затем проворачивать кусочки на палке ножом, дожидаясь, когда они приготовятся.
А ночь уже становится настолько холодной, что даже у костра едва получается согреться. Остается надеяться, что мясо приготовится. Впрочем, не проходит минуты, не успевает Сталмир отвлечься и попытаться достать из тела зверя хотя бы клыки, как от одного из кусков мяса что-то отваливается и падает в костер.
Взгляд едва не поворачивается к телу зверя, когда это происходит, но следом, не боясь жара костра, Сталмир тут же наклоняется ближе и присматривается. Что-то происходит. В кусочках мяса что-то шевелится, и уже становится страшно даже подумать, что мясо окажется несъедобным.
А из другого кусочка мяса уже выползает маленький, отвратительный червяк. Спасаясь от жара, он выбирается наружу, сваливается в костер, начинает извиваться, а потом медленно успокаивается и быстро исчезает, смешавшись с углями. Затем, из мяса выползают еще несколько червячков, тоже падают в костер, затем еще несколько. Их вываливается штук десять, и только потом черви перестают выбираться из жарящихся на костре мясных кусочков.
Тут же Сталмир оборачивается в сторону зверя. Подумав всего миг, он хватает костыль и начинает сталкивать звериную тушу со шкуры, уже забыв про те мимолетные чувства, внезапным, пламенным жаром недавно вспыхнувшие в груди.
А едва зверь оказывается на земле, Сталмир тут же бросается осматривать шкуру, надеясь, что на ней нет червяков. Следом, он тут же осматривает руки, ощупывает лицо и шею, и не успокаивается до тех пор, пока уже с мяса не начинает медленно капать сок.
От безысходности разум наполняется злобой. Придется есть, когда мясо будет готово. Копаться в останках животного и пытаться достать кости и вовсе не хочется, особенно теперь. Эти черви все умудряются изгадить. И все же, прежде чем снять с палки мясо и начать его разжевывать, Сталмир все же пододвигается к телу зверя, терпя жуткий холод, и начинает бить рукоятью ножа по треугольной челюсти, стараясь раздобыть хотя бы несколько клыков.
Минут десять проходит, как руки уже устают, появляется отдышка, и приходится бросить затею. Нужно поесть, да и сидеть еще дольше не стоит. И холод вдали от костра слишком быстро ослабляет и сковывает движения. Так что Сталмир, даже не пытаясь искать на земле отколотые клыки, возвращается к костру.
Мясо зверя, несмотря на голод, теперь уже не кажется таким привлекательным, не рождает того животного аппетита и желания разгрызть его хоть бы даже и сырым. И все же, пусть голод слегка притупляется чувством отвращения, терпеть его хочется еще меньше, и стоит это принять, как во рту опять накапливается слюна, нож снимает один из кусочков, и зубы тут же вгрызаются в горячее, обжигающее мясо.
Проходит, наверное, минут тридцать, не меньше, прежде чем удается разжевать и проглотить всего один кусок. Зато, оставшееся жариться дальше мясо, хоть и подгорает, но становится мягче, и его удается разжевать быстрее. И потом, набив живот, Сталмир уваливается на спину, и с таким удовольствием выдыхает, что тут же забываются все недавние проблемы.
Нога еще болит. Зато, смакуя оставшееся во рту мясное послевкусие, удается на миг отвлечься и почти забыть о боли. Снова пробуждается решимость и уверенность, какой еще не было с суда. Глядя на черное небо, забыв на миг невзгоды, внезапно скорчив довольное, сердитое лицо, Сталмир вздергивает руку и посылает в небо характерный жест, старясь со всей чувственностью передать свое презрение тем, кто там, за чернотой космического простора, живет на его родной планете, терпит гнет Федерации и даже вообразить не может, сколько испытаний готов выдержать Сталмир, чтобы однажды пробудить и в других живущий в его сердце дух истинной свободы.
И следом, веки мгновенно тяжелеют. Полный живот не дает удобно отдохнуть, но сейчас от этого невольно появляется улыбка. Наконец-то, все уже позади. Самое тяжелое испытание пройдено. Даже если придется еще несколько дней прожить без еды, то это ничего не изменит. Теперь уже снова просыпается ум и таившиеся в его глубине знания, обещая с завтрашнего дня навсегда изменить жизнь на этой планете, во что бы то ни стало подчинить ее своей воле.
Снова жар слепит глаза. Миг растерянности встречает жаркое утро, но затем Сталмир мгновенно пробуждается, вскакивает и начинает оглядываться.
Солнце уже жарит и нужно быстрее укрыться от него в тени леса. Благо, что здесь можно не лезть через кусты в высокий лес и пройти вдоль них, спрятавшись за невысокими деревьями низкого леса.
Снова на лице проявляется улыбка. Живот довольно урчит. Этим утром несказанно повезло, что рядом не оказалось птиц или еще каких-нибудь тварей, которые начали бы раздирать тело прежде, чем его отпустила ночная скованность.
Голод не беспокоит. Нога еще болит, но не искривлена, а значит, должна уже начать срастаться. В лучшем случае, к вечеру следующего дня нога уже будет в порядке. Ходить, конечно, без костыля на ней еще будет нельзя, но в случае чего уже можно будет двигаться гораздо быстрее, и это несказанно радует.
Теперь вперед, только бы не ждать. Разум включается в работу мгновенно, и взгляд начинает рыскать кругом, ища подсказки.
Туша зверя на солнце уже разлагается, и так же быстро, как тела птиц. Пар, наверняка отдающий зловонием гнили, вместе с плавленым от зноя воздухом поднимается вверх. Костер спокойно горит. Дров в нем больше обычного, так что можно даже не беспокоиться до вечера. Нужно будет натаскать еще дров, но прежде всего есть гораздо более важные дела.
Передохнув всего миг и осмотревшись, не найдя в округе ничего полезного, Сталмир отталкивается от дерева, опирается на костыль, и теперь его взгляд обращается к низкому лесу.
Среди цветущего, непривычного разнообразия планеты, особенно выделяется его пустынность. Растений здесь не так много, как может показаться. Растут они в основном вблизи деревьев, но между стволами большие расстояния, и можно легко пробраться даже на костыле. Ждать некогда и нечего. Пора. И Сталмир начинает продвигаться в лес, осторожничая и постоянно осматриваясь.
В округе спокойно. Животного, которое научило пить из растений, не видно. Хотя, оно, наверное, не выходит к окраине. Здесь не видно этих цветов с продолговатыми чашечками. Раздумывая об этом, Сталмир начинает двигаться увереннее, а рука почти перестает дергаться в сторону ножа, закрепленного на поясе.
Стараясь отыскать цветы, Сталмир продолжает двигаться вглубь леса. Иногда ветер раскачивает кроны, и сквозь них прорываются жаркие солнечные лучи. За мгновение они успевают начать обжигать, хоть и не оставляют на коже следов.
Вокруг никого, и такое спокойствие, такое молчание, что становится иногда жутко. А когда от ветра листья или кусты внезапно шелестят, тело каждый раз тут же напрягается, не желая поверить, что эта дневная безмятежность не чудится еще усталому сознанию.
А вскоре уже появляется знакомая песнь журчания. Там ядовитый поток несет сквозь русло обжигающее течение кислотной реки. Стоит только вспомнить, как хотелось окунуть в нее голову, как становится жутко и неприятно продолжать воображать, чем это могло бы обернуться.
Здесь уже растут знакомые цветы, и Сталмир встает, чтобы осмотреться.
– Ну и где ты? – шепчет он едва слышно. – Уже напился?
Его голос не расслышать. Стоящий всего в полушаге собеседник, и тот бы не услышал голоса Сталмира, но он и не затем родился, чтобы достигнуть чужого слуха. И тут же Сталмир замирает на миг, познав неприятное чувство осознания своего сумасшествия.
Думается, что, может, это планета сводит так с ума, но говорить с собой – это кажется едва ли ни последним уступом перед пропастью безумия. И тут же Сталмир уже собирается рвать цветы, чтобы исполнить свою затею.
Вдруг, что-то его останавливает. Сталмир замирает и оглядывается, а затем идет вдоль реки. Он движется в направлении того места, где впервые увидел живое существо, где недавно срывал цветочные чашечки, желая скорее напиться. Он идет, хмурится и старается побороть в себе желание заговорить. Это удается легко. Стоит занять ум работой. А вскоре и рукам тоже найдется дело.
Цветы, которые Сталмир оборвал в первый раз попав в это место, так и валяются на земле. Подсохнув, они остаются целыми, даже выглядят свежо, хотя прошло уже…. Не удается вспомнить точно. Кажется, день, максимум два. Значит, план должен сработать.
Не медля, Сталмир разворачивается и идет обратно. Важнее всего экономить время. Повторяя про себя эту мысль, он старается двигаться быстро, насколько может, но в то же время осторожно, чтобы не тревожить ногу. Прежде всего нужно разобраться с растениями, а после заняться укрытием, и в голове уже варятся мысли о том, как именно это сделать.
Сорвав всего один цветок, Сталмир возвращается обратно. Цветок приходится оставить на земле, втолкнув между стволов растений, чтобы не пролить сок. А затем, вместо того, чтобы пить чистый сок, Сталмир отправляется уже в высокий лес, проделав в кустах широкий проход, и начинает собирать там самые длинные и ровные ветки, какие может найти.
Спустя всего полдня дело уже приходится бросить. Собрав несколько веток, осужденный возвращается к границе тени и опускается на землю, чтобы дать ноге отдохнуть.
Строить укрытие с переломанной ногой не стоило и пытаться. Удалось найти и дотащить до костра несколько веток, но на укрытие этого точно не хватит. Из них даже каркас не собрать. Впрочем, этого и не нужно.
Солнце уже в зените и скоро покатится к горизонту дальше, а значит, тень от низкого леса будет расти и нужно торопиться. Оставленная среди растений цветочная чашечка, тут же отправляется на открытое солнце, после того, как для нее из трех палок сооружается варварский пьедестал.
Приходится выйти на солнце, чтобы вынести и установить палки, а затем и цветочную чашку, но удается схитрить. Вдоль линии кустов можно пройти в тени, рискуя подцепить жуков, но зато не давая солнцу изжарить кожу до хрустящей корки. Затем, чуть дальше, на миг высунувшись из тени, Сталмир выставляет палки обеими руками, стараясь вытянуть их подальше, высовывается из тени, и в тот же миг солнце опаляет нос.
Он терпит. В подмышку давит кривая палка, заменившая костыль, нога болит, но слишком важно в этом месте обеспечить себе чистое, безопасное питье, а потому Сталмир продолжает.
Он, как и все его действия, как даже это странное, маленькое сооружение из палок – все это выглядит очень странно и непривычно, на фоне дикой, бедной, жестокой природы Асумгарда. Инопланетное вмешательство осужденного в мирное течение жизни мгновенно оставляет следы.
Сталмир возвращается назад, прячась в тени кустов, чтобы взять чашечку растения с цветочным соком и установить на пьедестал из трех скрепленных шнурком палок, а сам думает о том, какой след оставил он на этой планете. Кучку угля, которую рассеет ветер, если еще не рассеял, и этот кривую треногу из палок. Сделал ли он настолько много на родной планете, чтобы заслужить такое наказание? Эти мысли навязчиво прилипают к оклемавшемуся от голода уму.
Впрочем, как только чашечка с соком растения оказывается установлена вверху самодельной треноги, глаза инопланетного странника, чуждого миру Асумгарда, тут же уставляются на цветок.
Кажется, он даже не моргает. Сталмир ждет в тени, что произойдет, выдержит ли растение жар солнца. За цветком, на фоне красной, вечно раскаленной пустыни, с таким жаром плавится воздух, что не проходит нескольких минут, как уже начинает кружиться голова. Затем, чашечка начинает медленно усыхать, но взгляд это различает, и Сталмир вздрагивает, едва не наступив на больную ногу.
Инопланетный гость даже поднимает руки, уже подумывая о том, чтобы схватить цветок, шевелит пальцами, но руку так и не вытягивает. С опаской глядит он на усыхающую, вянущую на солнце цветочную чашечку, но не трогает до тех пор, пока через край цветка не начинает вываливаться капельками булькающая, закипевшая на солнце жижа.
Тут же Сталмир, опираясь на костыль, выходит на солнце, терпит ожоги, щурится, но хватает треногу, переставляет в тень, и только после скрывается от яркого солнца в тени кустарников.
Ждать нельзя. Жижа в цветочной чашке еще булькает, но можно попытаться оттащить треногу вместе с горячим растением к костру. За это время там уже стала появляться тень, а солнце продолжает катиться по небосводу дальше и скоро у костра уже будет не так жарко.
Хотя, времени это занимает больше, чем можно было подумать. На костыле, с ногой, которая продолжает болеть, приходится двигать треногу обеими руками, затем обходить ее на костыле и снова двигать, стараясь не расплескать из чашечки остывающий сок.
К тому времени, как Сталмир добирается до костра, тень от леса уже доползает до разложившейся туши. Коснувшись пальцем чашечки, инопланетный гость Асумгарда тут же одергивает руку, хмурится, взглядывает в сторону туши, оставляет жижу в цветке остывать, а сам отправляется к разложившемуся телу животного.
Уже в паре шагов смрад ударяет в нос, призывая тошноту. Земля еще горячая, но к своему удивлению Сталмир обнаруживает, что тюремные ботинки даже не нагреваются. Отерев пот рукавом, он закрывает ладонью нос, подходит ближе, всматривается и замечает лежащие на земле клыки.
Осторожно подвинув их к себе костылем, инопланетный гость собирается забрать трофей, но клыки оказываются слишком горячими. Приходится краем палки оттолкнуть их ближе к костру и оставить пока на земле.
Только вот от тела убитого вчера зверя мужчина не отходит. Кажется, животное было крупнее. Или это только кажется. Ткнув палкой в оголенную кость, с которой уже слезло протухшее, обратившееся в желе мясо, Сталмир узнает, что от жара солнца кости стали хрупкими и легко повреждаются.
Вдруг, лицо инопланетного преступника изменяется.
- Нет. Нет. Нет, – начинает повторять Сталмир, обернувшись к шкуре.
Весь день пролежав на солнце рядом с телом зверя, его шкура тоже заметно изменилась. Теперь она стала меньше, сжалась, усохла, но по виду трудно сказать, испортилась шкура или нет.
Впрочем, шкура тоже оказывается горячей, а тыкать в нее концом палки, только что касавшимся трупа животного, не очень хочется, так что шкуру приходится оставить пока прямо так, чтобы дать ей остыть.
- Чертов ты идиот, – тихо бубнит инопланетный гость. – Не мог что ли….
Сталмир не договаривает, сжимает губы, хмурится с недовольством, потом выдыхает, разворачивается и возвращается к треноге.
Цветочная чашка, изменившая цвет, завядшая и усохшая еще не успевает остыть, но уже теряет жар. Мужчина касается ее пальцами, сейчас даже не замечая, как покраснело лицо от солнечных ожогов, затем трогает чашечку все смелее, наконец, прикладывает ладонь, а через несколько секунд, не получив горячего ожога, двумя руками аккуратно снимает чашечку с треноги.
Поднеся цветок к губам, Сталмир на миг замирает. Его взгляд уходит в сторону, но смотрит мужчина в память, видя ясный образ того, как аккуратно пило сок то животное, которое попалось на глаза первым на этой адской планете. Ум ожил после того, как удалось раздобыть хоть какое-то питье и еду, но лишь теперь это становится ощутимо, когда мысли подсказывают, что, возможно, зверь так аккуратно пил вовсе не потому, что не хотел повредить растения, а потому, что в нижней части цветочной чашечки скапливается та дрянь, которую затем приходится с мучениями исторгать из желудка с неприятным послевкусием.
Заглянув в чашечку, понять этого нельзя, и остается лишь один способ проверить эту теорию. Вздохнув, сглотнув от жажды, Сталмир выливает в рот половину содержимого чашечки, а остальное возвращает в ней на треногу.
Теперь лишь ждать. Вечер неминуемо грозит однажды рухнуть на проклятые земли Асумгарда смертельным холодом ночи. А перед тем еще придется выжить в короткий миг вечерней борьбы, когда мир адской планеты оживает, чтобы пожрать самого себя, окунуться в ночной сон и ждать следующего утра. Сталмир, оглядев свой бедный лагерь, состоящий из костра, треноги, шкуры и разложившегося трупа, который еще нужно будет отодвинуть подальше, оборачивается к низкому лесу, вздыхает, а затем отправляется вперед, чтобы успеть сделать за оставшееся время, как можно больше.
Сейчас уже мужчина выглядит гораздо живей, чем во все прошедшие дни. Он проходит в лес, осматривается, живее двигается, все время поворачивает голову, и его взгляд, уже привыкнув к раньше незнакомым пейзажам Асумгарда, неустанно ищет в округе что-то, что можно было бы использовать для постройки укрытия.
Одних только веток не хватит. Оживший ум анализирует каждый мельчайший кусочек окружения, стараясь найти решение, и взгляд постоянно упирается в узкие, тонкие листья растений низкого леса, а память каждый раз оживляет в мыслях картинкой те большие, раскидистые листья кустов из полосы растительности между двумя видами Асумгардских лесов.
Те большие листья можно было бы использовать для укрытия, если только они, высохнув, не рассыплются в пыль. Сталмир даже корчится от обиды на самого себя за то, что сразу не додумался срезать несколько листьев и бросить на солнце, чтобы выяснить, что с ними будет. К тому же, в низком лесу уже становится не так жарко, а значит, приближается вечер. Значит, уже нужно возвращаться, а ничего полезного найти так и не удалось, кроме этой поляны зелени впереди, заходить в которую совсем не хочется.
Едва шагнув за дерево и задумавшись, мужчина наступает в траву, отходит на шаг, и лишь потом замечает этот большой кусок зеленого ковра, расстеленного на поляне между деревьев. В округе подобного не было, травинки всюду растут отдельными клочками, и только здесь нашлось место целому покрывалу зелени, сквозь которое не видно земли. И под ним может прятаться что угодно. Зыбучий песок, хотя это и маловероятно, болото, наконец, или какие-то еще незнакомые паразиты, так что Сталмир решает оставить это место в покое.
Развернувшись, мужчина на миг опускает задумчивый, хмурый взгляд, делает шаг и лишь сейчас замечает, что на его ботинки налипли капельки жижи, тускло поблескивающей зеленью отраженного света.
Сталмир вздрагивает невольно, хочет отряхнуть ногу, но не может, опираясь только на нее и на костыль. Тут же он присматривается, застывает и ожидает с замиранием, что капельки жидкости должны прожечь ботинки, но этого не происходит.
Сразу же мужчина наклоняется, взявшись за костыль рукой, аккуратно, самым кончиком ногтя касается одной из капелек, но та не прожигает ноготь, а так и прилипает к нему, не желая свалиться.
Тут же на лице мужчины появляется слабая улыбка. Он оглядывается, присматривается к травяному ковру и замечает плотные капельки на кончиках травяных стеблей.
- Хах.
Мимолетная радость, впрочем, стремится тут же исчезнуть. Сок этой травы не обжигает, а может быть, эту жидкость даже можно пить, если прокипятить в тех цветочных чашечках, но собирать эти капельки в любом случае будет слишком неудобно.
Нужно возвращаться, и Сталмир выпрямляет спину. Впрочем, едва он успевает опереться на костыль, как в животе что-то булькает, мгновенно начинает тошнить, а затем приходится нагнуться, уже догадываясь, что трюк с кипячением ничем не смог помочь.
Несколько минут приходится терпеть отвратительные чувства, сопровождающие отторжение желудком неприятной ему пищи. И все же, в этот раз все проходит гораздо легче, даже дыхание почти не сбивается, приходится лишь потерпеть, затем выплюнуть небольшой, плотный комок слизи, отплеваться, а затем остается только бороться с мерзким послевкусием.
Только вот теперь не понять, сработало ли кипячение, или же дело в том, что какая-то дрянь скапливается в нижней части цветочной чашечки. И чтобы наверняка это выяснить еще придется допить оставшуюся жижу и посмотреть на результат, а значит, возможно, придется еще раз вытерпеть отвратительную, больную рвоту, которая уже на второй раз выходила с кровью.
Как бы там ни было, надо возвращаться. Сталмир разворачивается, делает шаг, и вдруг останавливается. Странное чувство совершенно внезапно наполняет его ум и тело. Приятное головокружение и слабость на миг пробуждают волнение, но тут же оно гаснет в волне неожиданной радости.
- Оу… ха-ха, – тихо посмеивается Сталмир, чувствуя быстро завоевавшее его опьянение. – Тихо… тихо… спокойно.
Пытаясь справиться с неожиданно сильным эффектом, первым же делом мужчина хочет стряхнуть с ногтя остатки жидкости, недоумевая, как она успела впитаться, и теперь замечает, что капелька уже размазалась по кончику пальца, впиталась и оставила только маленький, едва заметный след, который Сталмир тут же вытирает о штанину.
- Ох… черт… ха-ха….
Мужчина, продолжая удивляться силе эффекта, снова начинает беспокоиться, что опьянение будет слишком сильным, и не позволит вернуться к костру, но еще мгновение, и вся тревога окончательно уходит.
- Соберись! – веселым голосом приободряет себя Сталмир. – Ты должен выжить, помнишь? Уху-ха-ха. Стоп! Тихо. Соберись. Вперед.
Мужчина делает шаг, еще один, замечает, что пропала боль, а пьянящая радость ничуть не стихла и продолжает раскрываться новыми красками. Разве что слабость и головокружение немного беспокоят, но двигаться они не мешают. Хотя, спустя несколько шагов уже появляется усталость, хочется присесть отдохнуть, но приходится идти дальше.
Вернувшись к костру, Сталмир тут же усаживается на землю рядом с горящими ветками. С мощным, расслабленным вздохом он опять дает вырваться смеху, но затем поворачивает голову и взглядывает на лежащую дальше, содранную вчера с животного кожу.
- Черт… фффффф… нет, вставай.
С трудом удается заставить себя подняться. Голова продолжает кружиться, и отчего-то эта неровность движений веселит и радует. Вернее, ясно отчего. А на ботинках продолжают, налипнув, блестеть еще несколько капель и, заметив их, мужчина тут же начинает улыбаться.
Тряхнув головой, Сталмир отвлекается и начинает двигаться в сторону кожи убитого животного. Она оказывается целой, прочной, хотя и иссохла, но не рвется. Правда, мужчина сваливается на землю, нагнувшись, чтобы ее взять, но нога не болит даже и каплю, и по-прежнему ровная, так что Сталмир лишь рассмеивается, дает себе отдохнуть, не чувствуя даже тухлого запаха мертвечины, а затем начинает аккуратно и с удовольствием ползти к костру, воображая себя на одной из дрейфующих планет, в роли доблестного солдата Федерации, сражающегося с галактическими захватчиками из Андромеды.
- Вспышка справа! – тихо шутит он, перекатывается лениво на левый бок, водит плечом, а затем продвигается еще на пару сантиметров. – Граната! В укрытие! Хоп!
Медленно герой Федерации, не видя, как солнце на планете Асумгард уже приближается к горизонту, доползает до костра, вскрикивает: «Огонь!», – переваливается на спину и пытается изобразить, будто он стреляет в кого-то из оружия, но теперь ощущает в ноге легкую, едва заметную боль.
- Ой…, – тихо и лениво, с улыбкой на лице жалуется мужчина вслух. – Хе-хе-хе. Бота! Медбота! Ха… уф.
Уставившись в небо, прикрывшись шкурой животного, как одеялом, Сталмир тут же забывает про ногу.
- Что, думали, я так легко сдамся? – улыбается мужчина, глядя в небо. – Ха-ха. Не дождетесь. Я вас еще достану. Угу-угу. Что, не верите? Достану.
Он качает головой и так живо изображает эмоции, как не делал этого, за редким исключением, даже в детстве. А затем усталость берет верх. Костер рядом. Утром можно будет допить сок из чашечки растения, оставшейся ждать на треноге. Может даже шкура немного спасет от ночного холода. И кажется, что все непременно получится. А следом глаза тут же закрываются, и сознание пропадает, теряясь в красочной фантасмагории абстрактного сна.
Лежа на спине и прикрываясь звериной шкурой, Сталмир просыпается, чувствуя, как холод пробуждает в теле дрожь. Пьянящая радость успевает выветриться из ума, но трезвость еще не возвращается. С трудом разлепив глаза, мужчина оглядывает мрак инопланетной ночи, уже начинающий приедаться знакомыми чувствами, а затем резко пробуждается, внезапно сознавая, что оказался на грани гибели.
Дрожа, приходится немедленно встать. Костер тлеет угольками, готовясь потухнуть. Целые сутки дрова растрачивали жар под палящим солнцем и в холодной тьме ночи, и теперь, незаметно пропустив вечер, приходится столкнуться с ледяным морозом, таким сильным, каким он еще не бывал.
Укутавшись в шкуру, едва получается встать. К счастью, в кустах остается проем, сделанный раньше. Щурясь, дрожа, и пытаясь не потерять от холода сознание, пленник Асумгарда тратит силы на то, чтобы добраться до черты высокого леса, быстрее набрать сухих дров, вернуться и успеть согреться у костра раньше, чем холод заставит уснуть мертвым сном.
Бревна валятся из рук. Нога отчего-то болит, хотя, кажется, должна уже перестать ныть. И все же, скоро удается вернуться, захватив охапку веток, которые наскоро удалось вытащить из древесного настила. И, пока бревна начинают медленно, очень медленно разгораться в пламени костра, Сталмир укладывается на бок так близко к пламени, как только может, закрыв спину звериной шкурой.
В темноте не удается осмотреть ногу, но едва пламя костра оживает, становится легче. Тогда мужчина опускает голову снова, оглядывает ногу, понимает, что кость должна была уже срастись и нога лежит в шине ровно, а следом замечает желтоватый блеск на втором ботинке.
Глаза Сталмира тут же открываются шире. Слюна с жадным глотком проваливается в горло, а руки сразу тянутся проверить, не обманывает ли взгляд. Палец сразу, без опаски дотрагивается до холодной, ледяной капельки, и та, слегка растопившись, мгновением спустя прилипает к мягкой подушечке дрожащего от холода пальца.
Притянув к себе руку и снова улегшись на бок, узник адской планеты с улыбкой наблюдает за тем, как капелька вязкой жижи быстро впитывается в кожу. В следующий миг, еще не дождавшись эффекта, мужчина пугается и отирает о штанину остатки капли, не успевшие впитаться, а следом голову начинает приятно кружить, тело укутывает тепло и ласковая слабость, и вновь на лице рождается улыбка.
- Ха-ха… черт…, – радуется Сталмир.
Он закрывает глаза и почти успевает заснуть, но тут же их открывает, не успев провалиться в сон, поднимает тяжелую, усталую голову, но лишь на миг, а затем вновь опускает ее на землю.
- Черт! Как удобно… ммм, – прижимается он к холодной земле щекой. – Нет. Стоп. У тебя есть план?
Словами удается держать сон на близком расстоянии, хотя тот и готов наброситься в любой миг, словно голодное животное. Сталмир протирает глаза и не делает в речи пауз, не давая себе уснуть.
- План. План. Давай. Ты же знаешь, – бормочет он, заглядывая в костер. – Продавать эту дрянь на внешнем рукаве! Ха-ха!
Миг радости быстро тает, хотя приятное чувство не отпускает. Думается легко и спокойно, разве что очень хочется спать, и Сталмир продолжает говорить, чтобы не давать уму покоя.
- Вода. Нужно добыть воду. Кипятить… нет… надо проверить. Черт. Надо сделать оружие. Клыки. Если только получится… стрелы… это было бы… хм-ха… хе-хе… построить дом, найти воду и… животных… и….
Нападет зевота и больше говорить не удается. Челюсть двигается, но сонные звуки уже перестают быть похожими на слова, еще доносится до слуха собственное же бормотание, а потом вновь появляется сон, непонятный, красочный, не из картинок, а из одних лишь цветов, смешивающихся причудливо в необычные узоры. И больше сон до утра уже не отпускает.
Наутро пленник Асумгарда открывает глаза прежде, чем лес успевает проснуться. Солнце медленно выползает из-за горизонта, еще не обжигая лицо горячими лучами, но взгляд не оставляет мутная пелена, оставленная бурным сном.
Сталмир, протерев глаза, упирается руками в землю и случайно задевает уголек, вывалившийся из костра. Тут же он одергивает руку, глядя на не остывающее пламя яростным взглядом.
- Черт! – вырывается само собой.
А следом, корчась от недовольства, мужчина ударом пальца сердито отбрасывает уголек обратно в костер, затем осматривает слабый, почти незаметный ожег, выдыхает и снова протирает глаза, стараясь успокоиться.
Опустив в ладони голову, сидя на земле, Сталмир лишь сейчас обращает внимание на звериную шкуру, покрывающую ноги. Отодвинув шкуру, он взглядывает на сломанную ногу и на миг замирает.
Нога все еще болит, и даже сильнее, чем вчера, но смотрится хорошо. Кость должна была уже, если и не срастись, то хотя бы начать срастаться. Впрочем, тут же приходится мысли о ноге оставить. Взгляд быстро перескакивает на вторую ногу, замечая, что на ботинке все еще остается несколько капель пьянящего сока.
От жадности и нетерпения в горло сухим глотком проваливается слюна. Голод хоть и беспокоит, но не сильно, жажда тоже не мешает, а в голове не успевают ожить мысли, как рука уже тянется к капелькам на ботинке.
Сталмир с трудом останавливает себя, притягивает руку обратно, опять сглатывает, пытаясь собрать в голове разбегающиеся мысли. Лес готовится проснуться, уже скоро наступит этот беспокойный час ужаса, когда придется тихо сидеть, ждать, когда неведомые животные затихнут и решат спрятаться обратно в свои норы и укрытия до самого вечера.
Теперь даже страшнее думать о том, что происходит в лесу с наступлением утра и вечера. Птицы, с которыми всего раз пришлось столкнуться, уже разукрасили лицо и руки шрамами. Если бы организм не умел восстанавливаться так быстро, то раны до сих пор бы не зажили. А ведь птицы – это лишь одна небольшая часть всего многообразия звуков, которое рождается ненадолго в короткие мгновения утренней и вечерней прохлады.
Да и этот зверь, чья шкура теперь покрывает ноги. Если бы не армейский нож, то его шкуру не вышло бы пробить даже очень хорошо заостренным копьем. Наверняка, птицы тоже ничего бы не смогли ему сделать. Тем неприятнее видеть сохранившиеся на шкуре животного порезы. Сколько же еще тварей водится там, в глубине леса, и как пережить еще одно утро, не повстречавшись с ними.
С другой стороны, эти рассуждения и помогают вызвать к жизни идею. Черви могут прогрызть шкуру, иначе бы они не вываливались из мяса, когда то жарилось на костре. А вот птицы, остается надеяться, сделать этого неспособны. Иначе, они бы охотились на этих животных, а не на червей.
Беспокоит лишь то, что птицы решились напасть. Значит, добычей покрупнее червяка они не брезгуют, и в итоге цикл мыслей возвращается в начало: если крупная добыча птиц не пугает, значит и шкуру, возможно, они все же могут пробить своими кривыми, скрученными клювами.
Думать, впрочем, некогда, а идея всего одна: спрятаться под шкурой у костра, дождаться, когда голоса животных стихнут, а уже после выбираться наружу. Если шкура сумеет защитить от птиц, то бояться, кажется, нечего…. Кажется. Ведь если один зверь выбрался за границу кустов, то могут найтись и другие, кто решит искать жертву за пределами леса.
Сейчас время уже не оставляет выбора. Есть только эта шкура, костер, тренога, и лес уже просыпается. Укрывшись, Сталмир остается лежать на земле, пытаясь не тревожить ногу, а взгляд даже в темноте, поселившейся под звериной накидкой, пытается отыскать блеск маленьких капелек на ботинке здоровой ноги.
- Черт…, – вырывается опять, но уже шепотом.
Полный недовольства голос обнажает уму его слабость и нежелание терпеть. Лучше бы сохранять трезвость ума, но нога болит, да и… слишком манит эта волшебная радость, такая редкая здесь, на просторах адской планеты.
Звериные стоны, крики, рык, вой – все смешивается в голове непереносимой, отвратительной какофонией. Терпеть их оказывается еще сложнее, когда одновременно приходится бороться с желанием вновь испытать эйфорию чувств, подаренную наркотическим опьянением сока этой странной травы. И, не удерживаясь, Сталмир всего через миг впускает утренний свет под звериную накидку, слегка ее приподняв, ближе пододвигает здоровую ногу, отыскивает глазами капельку, осторожно проводит по ней кончиком пальца, но захватить лишь половину жидкости не выходит.
Капелька тут же липнет к мягкой подушечке грязного пальца. Не успевает она впитаться целиком, как пленник своего желания, Сталмир тут же вытирает остатки о ткань комбинезона, а сам укутывается обратно в шкуру.
По телу мгновенно растекается приятное чувство слабости, а головокружение обманчивой иллюзией внушает сонливость.
– Хе-хе… не спать, – заговаривает мужчина, но тут же закрывает рот ладонью и продолжает уже шепотом. – Ох… черт… тсс….
Звуки снаружи уже и не кажутся такими страшными. Да и, если подумать, нужно только не шевелиться и не издавать звуков. Вчера обошлось, хотя пришлось вечер провести без сознания, и теперь это легко вспоминается, а мысль об этом сразу успокаивает. И все же, остановить свой шепот Сталмир не может, а скоро уже даже и не пытается.
– Думай… не спи, – разговаривает мужчина с собой, улыбаясь и наслаждаясь удивительным эффектом сока неизвестного растения. – Хе-хе. Не так все плохо, да? Эй, могло быть хуже, но ты все сделал правильно….
Мужчину некому одернуть, и он делает это самостоятельно, начиная поворачивать голову то в одну, то в другую сторону, чтобы разделить свои голоса не только интонациями, но и жестами.
– Да о чем ты… соберись. Эй. Радоваться нечему.
Сталмир говорит с хмурым, недовольным, хотя все равно очень расслабленным и спокойным выражением. Затем он поворачивает голову в другую сторону, взглядывает в полутьму иначе, стараясь в очертаниях увидеть силуэт, и отвечает:
– Ну, я хотя бы жив, – отвечает он себе.
Тут же Сталмир вновь поворачивает голову, так же резко изменяя выражение.
– И это все? – спрашивает он с хмурым недовольством. – Да ты лежишь тут, как котлета под соусом.
Затем он опять поворачивает голову.
– Хе-хе. Смешно. Котлета… хе-хе….
– Возьми себя в руки, идиот! – Вдруг отвечает Сталмир на свою же усмешку, и пугается.
Голос прозвучал так, будто это вовсе и не он, будто это кто-то другой разговаривает с ним похожим, но другим голосом. Хотя, наркотик продолжает действовать, а потому испуг почти сразу проходит, сменяется легким беспокойством и удивлением, и продолжает назойливо чесать мысли едва уловимым беспокойством.
- Сам идиот… хе-хе… ха-ха….
Сталмир едва удерживается, чтобы не рассмеяться, но снова внезапно отвечает этот странный, будто чужой голос:
- Радуйся… пока тебя не сожрала какая-нибудь тварь.
Мужчина поворачивает голову, но не улыбается, продолжает хмуриться, хотя его голос изменяется на более расслабленный.
- И что ты предлагаешь? Вылезти и дать бой?
Он снова поворачивает голову и опять хмурится сильнее, начиная говорить не своим голосом.
- Тебе нужно укрытие. И что ты сделал?
Сталмир отворачивается в другую сторону и отвечает себе голосом, полным недовольства:
- Что я сделал? Я выжил! А ты… а ты… черт!
Рассердившись, Сталмир замечает, как действие наркотика быстро начинает ослабевать.
- Да какого черта со мной происходит? – срывается с уст.
Тут же мужчина начинает хмуриться недовольно и сердито, но уже ничего не говорит.
Снова начинает болеть нога. Слабость и головокружение отступают, а мысли начинают путаться. Голоса животных опять начинают беспокоить слух, но все же наркотический эффект еще не пропадает, не исчезает до конца, хотя почему-то становится даже обидно, что он ослаб так быстро.
- Сосредоточься. Думай.
Сталмир лежит с закрытыми глазами и пытается в мыслях повторить все, что нужно сделать, подготовить четкий план, чтобы можно было встать и немедленно взяться за работу.
Пару мгновений спустя он бросает взгляд на ногу, где должны были еще остаться пару капель, но затем хмурится еще сильней, выдыхает, отводит глаза и пытается снова с головой погрузиться в мысли.
Кажется, ничего сложного. Сосредоточившись, удается снова оживить ум и заставить его работать. В первую очередь, нужна вода и еда. Нужно проверить остатки жидкости в чашечке, затем отправиться раздобыть еще сока растений. Если получится, если цветочная чашечка выдержит снова жар дневного солнца, то кипятить сок растения нужно будет в ней, чтобы не ломать других цветов. А затем, нужно будет отправляться искать пищу.
На земле еще должны валяться клыки убитого хищника. Их нужно будет приспособить под стрелы, заплести длинный шнурок из древесных волокон, найти подходящую ветку и сделать лук. Если удастся, то сегодня же можно будет раздобыть и питье, и еду. И останется лишь продолжать собирать жидкость из растений и охотиться, а большую часть времени можно будет потратить на то, чтобы мастерить себе укрытие.
Наконец, звуки начинают постепенно гаснуть. В какой-то момент уже кажется, что прошло не меньше нескольких часов, и что голоса зверей своим невыносимым ревом и воем сейчас уже разорвут на клочки дрожащие в ушах барабанные перепонки, но вдруг становится тише, а затем уже звуки быстро пропадают.
Мужчина тут же выбирается из нагревшегося от ранних лучей солнца покрывала из звериной шкуры, быстро отыскивает взглядом на ровной, песчаной, сухой поверхности земли острые клыки, поднимается на костыль, собирает клыки и торопится спрятаться в тень.
Солнце едва показалось, но уже трудно переносить его жар. Еще нужно подбросить дров в костер, но прежде всего хочется выпить сок. Осторожно Сталмир выпивает лишь половину от того, что осталось в цветочной чашечке, а сам немедленно отправляется в высокий лес, через проход в стене кустов.
Взгляд постоянно сваливается, будто бы нечаянно, на ботинок здоровой ноги, ища на нем заветное мерцание капелек наркотического сока. Еще и часа не прошло, а кажется, будто миновала целая вечность. Едва удается терпеть желание растереть ладонью все капельки, собрав весь сок, но пока еще разум удерживает тело и не дает желаниям собою управлять.
Вскоре новые ветки отправляются в костер. Рядышком, ближе к лесу, в тень растений отправляется небольшая, слегка изогнутая ветка, найденная среди обломков. С ней рядом Сталмир аккуратно укладывает горсть звериных клыков, а сам, выплюнув отвратительный, но небольшой, плотный сгусток безвкусной слизи, решается выпить остатки сока из увядшей цветочной чашечки и, захватив чашечку с собой, отправляется в лес.
Лишь одно удерживает от того, чтобы поторопиться и насытить тело новой порцией наркотика. Нужно собрать цветочный сок, чтобы поставить его кипятиться в треноге. Кроме того, за этим нужно внимательно следить, чтобы сок не выкипел под адским жаром солнечных лучей. И поэтому нужно поторопиться, пока эта незнакомая прежде жажда не доконала вконец.
Снова приходится остановиться и выплюнуть небольшой сгусток противной слизи. Пусть и не имеющая собственного вкуса, но слизь насыщает рот таким ярким, тошнотворным послевкусием, запах которого еще долго будет преследовать в делах, и перебить который совершенно нечем.
Снова в вывалившемся сгустке появляются капельки крови. Теперь уже очевидно, что пить сок даже и таким способом нельзя, но больше ничего не остается.
Начинает преследовать чувство, что все это бесполезно. Сок из растений все равно ведь пить нельзя. Нужно придумать что-то еще, но мозг отказывается трудиться. Кроме того, собирая из чашечек сок, Сталмир начинает злиться так сильно, что сам не замечает, как верхняя губа у него начинает дрожать.
Чувства постепенно закипают, когда приходится бродить от одного цветка к другому, собирая из растений жидкость чуть ли ни по капле. Можно было бы догадаться, что цветы медленно набирают соки, но ум едва не кипит от ярости, и в какой-то момент, не сдержавшись, мужчина с размаха ударяет ладонью по оказавшемуся рядом стволу прочного дерева.
- Аай! – вырывается само.
Рука начинает болеть, но повреждений нет. Нет даже царапины, а боль такая, словно ладонь раскромсало в клочья. Ожога тоже нет. Ничего.
Впрочем, боль в ладони постепенно гаснет. Не проходит минуты, как она начинает жечь, но едва заметно, и становится очевидно, что все это из-за действия наркотика.
На лбу проявляется испарина. Сердце тяжело, но быстро колотится, дыхание становится мучительно сложным, и чувствуется это так, будто бы дышать приходится сознательно – всего на миг стоит отвлечься, как понимаешь, что воздуха не хватает, а легкие сдулись и лежат в груди неподвижно, будто ждут команду.
- Черт… соберись! – выкрикивает Сталмир, потеряв самообладание.
Отерев лоб, он немного успокаивается, но взгляд тут же падает на ботинок здоровой ноги, отыскивает три капли, и при всем старании оторвать взгляд уже не получается.
- Ладно…, – вдруг бормочет мужчина, уже наклоняясь, расплескивая из увядшей чашечки капельки собранного цветочного сока, но даже не замечая этого. – Только одну… чтобы успокоиться… сосредоточься….
Аккуратно, дрожащей рукой Сталмир касается одной из капелек, тут же с удовлетворением закрывает глаза и выпрямляется, испытывая теперь удовольствие даже раньше, чем удается почувствовать эффект. А как только появляется слабость и головокружение, на лице против воли расцветает улыбка.
Чувство совсем не такое, как раньше. Голова едва кружится, слабость приятным теплом разливается по телу, но даже нога не перестает болеть. И мгновенно Сталмир начинает злиться еще сильнее, тут же снова наклоняется, цепляет кончиком пальца еще одну каплю, растирает ее между подушечками двух пальцев, а затем тело мгновенно пронзает широким спектром разных чувств, что с трудом получается устоять на ногах.
На лице всплывает пьяная улыбка, из цветочной чашки в руках снова вываливаются капельки сока, но удается все же сохранить равновесие и двинуться в обратном направлении.
Тяжелее всего оказывается дойти до лагеря, успевшего обрасти хотя бы парой заметных черт. На солнце, у костра валяется усохшая шкура, рядом стоит хлипкая тренога, которую с трудом можно передвигать, чтобы болтающиеся ножки не развязали шнурок и не развалились.
Приходится много сил потратить на то, чтобы установить треногу вблизи кустов, рядом с тенью низкого леса. Там уже на нее помещается чашечка с соком, из которой Сталмир проливает еще несколько капель, совершенно об этом не печалясь, а затем остается только дождаться, когда жидкость вскипит и отодвинуть треногу в тень, подмышкой опираясь на костыль.
Да и думать становится легче.
- Знаешь, что? – вдруг поворачивает мужчина голову вправо. – Я уже все придумал. Я знаю… хе-хе… знаю.
Затем он быстро нахмуривается, поворачиваясь в левую сторону.
- Это не сработает.
- Ха-ха, - посмеиваясь, оборачивается мужчина вправо. – Еще как сработает.
Закрыв глаза и миг помолчав, он пытается заглянуть в чашечку, но следов кипячения не замечает и отклоняется назад, снова прячась от солнца.
- Знаешь, что я сделаю? – продолжает Сталмир, лишь немного повернув голову вправо, и разглядывая кусты. – Я сделаю из листьев навес. Ха-ха. Понимаешь? Черт… как я сразу не догадался? Эх!
Он замолкает, оглядывается, улыбаясь, пытается стоять ровно, а бодрая улыбка не желает слезать с его лица.
- Вот здесь, – указывает Сталмир пальцем на землю рядом с костром. – Сделаю навес… хе-хе… с откосами… уф… черт… вода… вода будет стекать… то есть, будет нагреваться… то есть, испаряться… да… и стекать… в цветки….
Перед глазами начинают мелькать цветные картинки, а в следующий миг возникает такое чувство, будто по голове ударили молотком. Тут же мужчина открывает глаза и видит, как из цветочной чашки выпрыгивают капельки бурлящего сока.
Ничего не говоря, Сталмир тут же хватается за треногу, успевшую сильно нагреться. Впрочем, дерево не обжигает руки, остается теплым, хотя простояло на солнце дольше необходимого. И уже от этого, стоило всего лишь подвинуть треногу, вновь появляется слабость и отдышка, и хочется прилечь, уснуть и как следует отдохнуть.
- Нет… многовато, да? Ха-ха.
Мужчина поворачивается в сторону низкого леса, стоя как раз рядом с полосой кустов, огораживающих лес другой, высокий, а потом он поворачивает голову, замечает лежащую на земле шкуру, о которой успел забыть и, не раздумывая, бросается под солнечные лучи, чтобы спасти шкуру от их воздействия.
Жаркое солнце, обжигая кожу, чуть не сваливает с ног. Едва удается двигаться, чтобы не свалиться на землю. До тени Сталмир добирается с таким трудом, что даже забывает улыбаться, опирается на сломанную ногу, но ничего не чувствует, а едва оказывается в тени, как тут же падает на землю и долго не может отдышаться.
- Чеееерт…, – протягивает мужчина с выдохом, едва сумев успокоить биение взбесившегося сердца.
Действие наркотика тут же начинает слабнуть, но пока оно не исчезает окончательно, взгляд замечает на ботинке здоровой ноги еще одну, последнюю капельку вязкого, травяного сока, и тут же пальцы схватывают ее, растирают подушечками, а легкое головокружение и приятная слабость гонят прочь не успевшую пробудиться в сердце злобу.
Становится легче, но в то же время появляется чувство, что наркотика уже мало. Сталмир почти сразу начинает тереть ладонью бедро, надеясь, что капельки жидкости, которые он отирал о штанину, все еще не испарились и впитаются в кожу. И отчего-то становится легче. Правда, нельзя с уверенностью сказать, подействовал ли наркотик, или же самовнушение, но в любом случае, теперь удается забыться и продолжить работу.
Необычный травяной сок уже не действует так сильно, как раньше. Эффект едва чувствуется, а настроение, хотя его пока удается контролировать, медленно теряется в бурлящем вареве разбухающей внутри злобы. И пока она не захватила разум, пленник Асумгарда начинает действовать.
Новый шнурок удается раздобыть довольно быстро. В этот раз ведь уже ясно, где его искать и как именно нужно отрывать от древесной коры волокна. Хотя, уже за это короткое время, действие наркотика проходит, руки начинают слегка дрожать, но удается заплести тонкую, плотную веревочку прежде, чем ум охватывает неудержимая злоба.
Не проходит еще даже половины дня. Это только первые мгновения кажется, будто можно вытерпеть эту наркотическую жажду, но растения уже подчинили себе чувства и волю мужчины. Взгляд Сталмира постоянно бросается в сторону, а в мыслях слепящим пламенем горит мысль все бросить и отправиться за наркотиком, только чтобы эти мысли перестали разрывать голову, чтобы можно было успокоиться и продолжать работать.
Впереди как раз такая неприятная работа. Как назло. На концах изогнутой палки нужно еще сделать надпилы, чтобы натянутый шнурок не съезжал, а в голове только злоба и жажда. Снова ноет болью нога, хотя уж теперь-то точно должна была зажить. Уже через пару дней на ногу можно будет наступать, и совершенно очевидно, что болит она только из-за действия наркотика, а вернее, из-за того, что он уже никак не действует.
Появляется отдышка, на лбу выделяется пот, становится ужасно душно, и все вываливается из ослабших рук. Даже нож падает несколько раз на землю, и только чудом удается не испортить заготовку для лука. Впрочем, сделать с ней что-нибудь полезное тоже не получается, и когда глаза начинает застилать туман, а отирая рукавом пот, не удается мутный взгляд прояснить, мужчина откладывает ветку в сторону и хватает костыль, пытаясь подняться.
Не заботясь об аккуратности, Сталмир бросает ветку, шнурок и клыки прямо на земле, где он сидел, пытаясь смастерить оружие. С трудом поднявшись, чувствуя, как боль из ноги пульсом прошибает в теле каждый нерв.
Голова перестает соображать, а туман все сильнее застилает глаза. Мелькает в голове мысль, что наркотик не может действовать так сильно и так быстро, но тут же она пропадает в неразборчивом мычании, заменившем уму его привычные мысленные диалоги.
Сознание начинает играть с миражами, и вдруг начинает казаться, что рядом кто-то есть. Сквозь туман в глазах едва удается что-то разглядеть, но где-то впереди, над землей что-то мелькает, чей-то размытый силуэт. Сталмир тут же достает нож, с трудом открепив его от магнитной подушки, но тут же роняет его на землю.
Едва до сознания доходит, что произошло, как мужчина тут же роняет костыль, опускается на колено здоровой ноги, руками начинает рыскать по земле, но никак не может отыскать лезвие.
Ум мгновенно начинает трезветь, и легче от этого не становится. В глазах по-прежнему стоит туман, руки дрожат и едва шевелятся, тело не слушается, двигаться получается с трудом, но сознание быстро понимает, что потерять нож сейчас – значит потерять надежду.
Больше нет ни единого инструмента. Без ножа каждое дело, и без того сложное, будет сложней в несколько раз, а то и на целый порядок.
Что-то падает рядом с громыхающим, раскатистым, низким звуком. Будто эхо огромного барабана, слышится постепенно затихающий гул, и от ужаса этого звука едва не останавливается сердце.
Ослабленное наркотиком сознание не сразу понимает, что все это иллюзия и на самом деле звук не может быть таким громким, но какой-то звук все же был, и уже это не дает покоя чувствам, наполняя сердце тревогой и ужасом.
Руки судорожно ощупывают землю, дрожа от страха еще сильнее. Чувство времени совершенно исчезает, и через миг уже кажется, что прошло несколько часов, а затем внезапно ощущение изменяется на противоположное, и время представляется короткой вспышкой, занявшей не больше секунды.
Вдруг, рука вляпывается во что-то мокрое. На миг застыв Сталмир убирает ладонь из плотного ряда низкой травы, а через миг уже чувствует, как туман рассеивается с глаз, и зрение постепенно возвращается в норму.
К руке успевают прилипнуть капельки вязкого сока. Едва взгляд успевает проясниться, как уже кружится голова, появляется слабость, но хотя бы руки перестают дрожать и теперь можно видеть.
Впереди расстилается зеленый ковер травы, взгляд отыскивает неподалеку упавший на землю нож, а рядом, дальше еще на пару шагов, валяется сломанная ветка.
В короткий миг ясности, мужчина успевает сделать немного. Тут же он вытирает руку о штанину, боясь, что такое количество сока может оказать слишком мощный эффект, а следом начинает ползти к ножу, захватывает по пути костыль, цепляет оружие на пояс, хочет подняться, но уже начинает действовать наркотик, мгновенно сваливая в глубокий, наркотический сон.
Вновь начинают плясать перед глазами яркие картинки. Смесью бесформенных красок, они мешаются в непрерывном турбулентном потоке, рождая странные, абстрактные рисунки, завораживающие сонный ум. И это продолжается так долго, что уже сквозь сон ум заражается беспокойством и страхом, вспоминая действительность, в которой дело неминуемо идет к вечеру.
Краски сонного царства начинают мрачнеть, а в уме просыпаются живые, сознательные волнения. Если пролежать без сознания слишком долго, то уже можно никогда не проснуться, и ум бунтует уже сквозь наркотический сон, желая пробудиться, чтобы спастись.
Сталмир открывает глаза, медленно осматривается, но взгляд еще застилает сонная пелена тумана. Разглядеть можно только то, что уже начинает темнеть. Здесь, в лесу, темнеет быстрее, чем на открытой местности, но это уже указывает на то, что вечер близок, и нужно скорее выбираться к костру.
Тело настолько ослаблено, что едва удается ползти. К счастью, из-за наркотика хотя бы не чувствуется боль, и нога не мешает передвигаться. Встав на колени, пытаясь удерживать локти, норовящие согнуться и уронить голову на землю, Сталмир ползет в сторону лагеря, с трудом пытаясь не сбиться с пути. А к тому же стараясь не дать себе забыть, что нужно подкинуть в костер дров, а иначе до утра он уже затухнет.
Вернуться удается раньше, чем наступает вечер, и лишь тогда получается выдохнуть и успокоить взволнованное сердце. Челюсть без спроса отвисает и едва получается ее закрыть, выронив несколько вязких капель слюны прямо себе под ноги. Сталмиру приходится так и ползти в лес, оставив костыль, чтобы собрать дров.
Это превращается в настоящее испытание. Веки так и валятся на глаза, и сонливость проходить никак не желает. Трудно просто удержаться и не заснуть прямо на земле, вдали от костра, в пределах высокого леса. Да к тому же ослабевшими руками едва получается собрать дрова. Руку обжигает, но приходится терпеть. Хватая все ветки подряд, какие только попадаются под руку, мужчина бросает их в сторону костра, не в силах швырнуть палки дальше, чем на два метра, затем ползет дальше, снова бросает ветки ближе к костру, снова ползет, и когда оказывается рядом с костром, то уже просыпаются ужасные, до сих пор неизвестные звери, галдящие постоянно хором бесчисленных голосов.
Вспоминается, что нужно достать из тени шкуру, чтобы укрыться ей от птиц, да и от ночного холода, от которого огонь защищает лишь частично. Возникает мысль оставить эту идею, но беспокоит возможность того, что шкура может испортиться. Наконец, ее могут прогрызть какие-нибудь черви, а шкуру наверняка можно как-нибудь приспособить и терять ее не хочется.
К счастью, действие наркотика успевает немного ослабеть за время дня. Сталмир торопливо проползает с отвисшей челюстью к ближайшему дереву, возле которого валяются ветка, шнурок, звериные клыки и шкура, сваливает все на шкуру и волочет ее к костру.
Добравшись до огня, мужчина тут же сваливается на землю, натягивает на себя шкуру, дав заготовке, шнурку и клыкам просто ссыпаться с нее рядом, а сам мгновенно засыпает, едва успев завалиться на бок.
Просыпается он лишь утром, когда звериные голоса еще галдят, но уже начинают пропадать, на миг взволнованно оглядывается, лишь затем сознает, что все еще жив, что сознание еще не замутнила жажда наркотического опьянения, с облегчением вздыхает и с трудом пытается думать, уже чувствуя, как злоба и наркотический голод неосторожно перемешивают мысли в кашу.
Жутко хочется пить и есть, но об этом можно только догадываться. Чувства затупляются этой странной жаждой, быстро ставшей частью обыденности. Хочется немедленно, первым же делом отправиться в лес, найти поляну густой травы, сунуть в нее руку и просто уснуть, надеясь проснуться лишь тогда, когда все уже окончится. На миг даже кажется, что можно было бы и вовсе не просыпаться. Лечь прямо там, прямо на зеленом ковре травы и видеть сны, пока опьяненное тело не истратит все силы, позволяя сердцу остановиться и, наконец, отдохнуть….
Лишь на миг эта мысль кажется благостной, но после сознание мгновенно себя одергивает. Намеренно прикусив губу, Сталмир будто наказывает себя за такие мысли, а затем, прислушавшись, снова продолжает думать.
Вода, еда, укрытие. Нужно сделать так мало, чтобы, наконец, обеспечить себе безопасность. И в то же время нужно сделать очень много. Даже с водой все не так просто. Эта идея, пришедшая недавно, во время разговора с самим собой, кажется не такой плохой. Сталмир еще раз пытается обдумать, возможно ли сделать из листьев ядовитых растений навес, чтобы на солнце под ним испарялся сок растений, очищая влагу от примесей. Кроме того, чтобы добыть еду, нужно закончить делать лук, а чтобы построить укрытие, нужно будет сделать и того больше.
И всему мешает эта чертова трава. Эффект слишком мощный. Нужно скорее избавиться от привычки, и остается лишь надеяться, что наркотик не успел уже вызвать сильную привязанность. Сталмир тяжело вздыхает, сознавая, что без еды и воды он не сумеет протянуть и несколько дней, а значит, придется снова идти в лес, снова использовать травяной сок, просто чтобы набрать хоть немного запасов, а после спокойно переждать наркотическую ломку.
В идеале, лучше бы сначала приготовить еще и укрытие и построить навес для сбора воды. Нужно только не переборщить с наркотиком. Одна капелька – и все.
Звуки уже затихают, и можно идти. Сталмир тут же поднимается, еще не растратив от ломки силы, чувствует слабость, но догадывается, что истощен.
К счастью, за ночь ничего не происходит с цветочным соком в чашечке на треноге. Да и чашечка не разваливается, хотя уже прошло больше дня. Это немного поднимает настроение, но внутри уже кипит недовольство и злоба, отнимая все приятные чувства, и пробуждая жадный голод наркотического пьянства.
Приходится торопиться и идти в лес. Лишь бы на пути не встретить животных. Зато, уже получается слегка опираться на ногу, почти не испытывая боли. Да и трудно сказать, болит ли нога сама по себе, или ноет вместе со всем остальным телом от ломки.
Как бы там ни было, сейчас это слишком опасно, ни в коем случае нельзя терпеть ломку сейчас, когда нужно сделать так много. По крайней мере, мысли назойливо убеждают в этом буквально на каждом шагу. А когда Сталмир отыскивает в лесу травяную поляну, быстро пройдя по уже заученной тропе, глаза уже начинает застилать туман, и потому мужчина собирает быстро первую попавшуюся на глаза каплю сока, даже не раздумывая.
Ничего не происходит. Совершенно. Одной капли уже становится за такой короткий срок мало, и ломка продолжается. Сталмир немедленно хватает вторую капельку, опять не уделяя внимания раздумьям. Затем взгляд немного проясняется, но следом мысли захватывает ярость, потому как заветная, благостная слабость и приятное головокружение все равно не желают появиться.
Все прежние мысли забываются. Узник дурмана, Сталмир хватает еще одну каплю, растирает подушечками грязных пальцев, ждет несколько мгновений, берет еще одну каплю, и когда появляется легкое головокружение, он уже забывает, сколько капель растер на пальцах.
Впрочем, Сталмир и не пытался считать. Только сейчас, немного ослабив жажду опьянения, удается подумать.
- Нет. Так тоже нельзя, – рассуждает мужчина вслух, не заботясь о том, что проговаривает мысли. – Эта дрянь слишком сильная. Думай… давай же….
Покрутив головой, осмотревшись, приметив, что нога уже действительно перестала болеть, Сталмир поднимается на костыль, пробует наступить на сломанную ногу, чувствует легкую, едва заметную боль, но теперь позволяет себе упереть носок в землю и немного расслабить истощенное постоянной нагрузкой бедро.
Сразу после он начинает осматриваться.
- Вода. Еда. Укрытие, – повторяет Сталмир, опять заговорив вслух. – Нужно сделать навес, укрытие, приготовить мясо и избавиться….
Мужчина замирает, опускает глаза вниз, лишь сейчас осознав, что разговаривает с собой. Внезапным испугом обрушивается на него чувство неописуемого ужаса, когда Сталмир вдруг понимает, что мнимая трезвость заставляет его думать, будто он трезв, и лишь слегка подвержен действию наркотика, когда на самом деле его действие проявляется уже в неспособности контролировать даже собственный голос.
- Черт… черт! – вскрикивает Сталмир, беспокойно оглядывается, мотает головой, сжимает зубы, а потом выдыхает. – Ладно… вода, еда, укрытие… а потом ты. Вот увидишь, я тебе не дамся.
Подумав немного, Сталмир развязывает один из шнурков, держащих шину, оставив лишь два, а затем подходит к травяному ковру, берет шнурок за самый кончик, вздыхает и наклоняется.
Несколько минут он старательно водит шнурком по травяным стручкам, пока тот весь не оказывается облеплен липкими капельками травяного сока. Затем, не прикасаясь к шнурку и продолжая держать его пальцами, мужчина отправляется назад к костру, в мыслях подготавливая себя к тяжелой борьбе.
Первым же делом он привязывает шнурок к ветке одного из ближайших деревьев. Затем Сталмир отправляется таскать дрова, замечает полученный вчера ожег, но благодаря наркотику легко отвлекается от боли, почти ее не замечая, и продолжает бросать сухие ветки в сторону костра.
Он не унимается до тех пор, пока глаза не начинает опять застилать туман. В этот раз доза была большая, точно больше пяти капель. Правда, сознание остается замутненным и не может угадать, прошла ли половина дня, или же до обеда еще далеко.
От одной мысли начинает болеть живот. Несколько дней голода терпелись легко, пока чувства притупляло действие наркотика, но теперь уже даже сквозь опьянение можно различить пробудившийся голод.
Возможно, что из-за голода и жажды тело слабеет, но этого даже нельзя заметить из-за опьянения. Сознание опять начинает потухать, а его желает заменить наркотическая жажда, но в этот короткий миг Сталмир еще успевает вспомнить, как полз на карачках к лесу, пуская слюни, чтобы собрать несколько дров и не умереть ночью от холода.
Злость разгорается от этих мыслей все сильней, начиная жаром ненависти испепелять добрые чувства и надежды, заполняя ум презрением к этой отвратительной, мерзкой картине собственного ничтожества.
А глаза продолжает застилать туман. Как ни хочется отказаться от наркотика, в то же время не получается терпеть эту жажду, растирающую сознание в пыль. Ломка отнимает силы, отнимает зрение и мысли, оставляя ни с чем, в слепоте ожидать гибели, без возможности это даже понять. До того, как наркотический голод убьет окончательно, приходится вернуться к шнурку, собрать несколько капель, только затем, чтобы получить возможность снова видеть и двигаться.
Отпив немного сока из цветочной чашки, Сталмир отправляется за цветами. На этот раз чашку он оставляет в треноге, собираясь на этот раз сорвать еще несколько растений, чтобы иметь возможность запасти чуть больше жидкости.
Двигается он быстрее, чем раньше. Даже просто возможность опустить ногу и не напрягать бедро постоянно уже позволяет идти быстрей. Асумгард уже не может так просто сдержать пленника, и Сталмир это понимает, сдерживает кипящую от слабой ломки злобу и продолжает идти, торопясь сделать все дела, как можно быстрее.
Впрочем, унести много цветов за раз все равно не получится. Сталмиру приходится взять только три цветка, отрезав их вместе с ножками, после чего он отправляется назад, готовясь сделать еще несколько треног, чтобы поставить цветы в них на солнце и вскипятить цветочный сок.
Больше всего времени приходится тратить на то, чтобы сплести шнурок. Всего один едва удается закончить, как уже глаза вновь начинает застилать туманом, и зрение пропадает. Снова приходится собирать по капле со шнурка на дереве, а после возвращаться и искать подходящее дерево.
Ветки найти удается быстро, так что они просто валяются все это время на земле, ожидая своего часа. На один единственный шнурок уходит слишком много времени, а уже близится полдень.
Сталмир оглядывается хмурым, злым взглядом, пытаясь думать ослабшим умом и напрягая все силы, еще не растратившиеся от голода.
- Надо сейчас поставить, – заговаривает он с собой.
Мужчина поворачивает голову в сторону, будто бы с кем-то разговаривает, и указывает пальцем на участок земли, к которому ползет едва выбравшаяся из низкого леса, крылатая тень.
- Когда солнце пойдет вниз, – продолжает он объяснять, – то тень от этого, низкого леса накроет костер и цветы. Если поставить их там, сок как раз успеет закипеть….
Вдруг Сталмир застывает, опять внезапно сознавая, что говорит вслух, сам с собой, да еще и не сразу это поняв. Впрочем, теперь уже это не вызывает отвращения и злобы. Вместо них, мысли захватывает тихий ужас. Он шепчет навязчивыми мыслями о том, что проклятые растения этой адской планеты внушают сумасшествие, от которого уже никогда не получится избавиться. И от этого шепота пробудившихся в уме страхов, ненадолго даже трезвеет сознание.
Сталмир тут же начинает работать, торопясь и действуя уже почти без оглядки на осторожность. Развязав шину, он бросает палки в сторону костра, вокруг которого так и остаются лежать разбросанные, сохнущие на открытом солнце ветки, собранные утром, но не уложенные в кучу.
Заполучив таким образом еще два шнурка, узник адской планеты, мужчина пытается наскоро изготовить еще три треноги. К счастью, для этого ему всего лишь остается перевязать найденные после возвращения палки, и еще до полудня три новые треноги оказываются на солнце.
Теперь цветочные чашки можно оставить на солнце, дожидаясь, когда тень живым покрывалом доползет до цветов и скроет их от жарких лучей. Тем временем, можно заняться другой работой и попытаться закончить лук. По большому счету, остается только сделать небольшие насечки на концах палки, чтобы в них провалился шнурок, сплетенный из древесных волокон.
На это уходит много времени. Плотное дерево с трудом распиливает даже острое лезвие армейского ножа, но Сталмир успевает закончить раньше, чем наступает вечер.
Солнце только начинает сваливаться к горизонту, а тень как раз накрывает цветочные чашки. От работы пробуждается жажда и голод, но почти сразу после уже начинает застилать глаза туман, и мужчина снова отправляется к шнурку, пропитанному наркотическим соком.
- Три, – заговаривает Сталмир, уже не пытаясь бороться с этим желанием. – Трех капель хватит. Нет. Больше нельзя. Тебе еще много нужно сделать.
Опираться на ногу он все еще не решается, но уже спокойно опускает ее на землю вместе с костылем, ничуть не волнуясь о том, что может повредить.
- Завтра надо уже начинать ходить, – взглядывает Сталмир на ногу, на миг остановившись и раздумывая. – Завтра можно начать делать укрытие. Попробуй… да. Давай найдем стрелы и попробуем отыскать то животное.
Чтобы приготовить хорошие стрелы, времени остается слишком мало, но это Сталмира не останавливает. Решив, что можно попробовать сделать хоть какие-то стрелы, он находит довольно быстро несколько ровных, длинных палочек, затачивает, обжигается соком растений, но все же успевает сделать несколько стрел прежде, чем наступает вечер.
По ощущениям трудно ориентироваться, но кажется, что до темноты еще остается несколько часов.
- Сколько уже прошло? – заговаривает мужчина вновь, приняв очередную дозу наркотика. – Неделю? Не помню…. Дней пять точно…. Если здесь время…. Нет, я помню, время здесь не должно идти так же…. Черт. Бесполезно.
Впрочем, хотя бы следующие пару часов можно не беспокоиться. Появляется настроение, головокружение и приятная слабость. Можно не волноваться, что во время охоты туман застелет глаза, силы пропадут, и ломка свалит где-нибудь, оставив тело на съедение диким животным.
К сожалению, нет времени, чтобы найти способ приделать клыки и смастерить приличные наконечники для стрел. Остается надеяться, что дерево сумеет пробить шкуру животного.
Хотя, голова полнится сомнениями, но больше попросту ничего другого и не остается. С одной стороны, если копье не смогло пробить шкуру хищника, то и стрела вряд ли сумеет пробить кожу животного. С другой стороны, напавший зверь и то животное, которое собирает цветочный сок, существа все-таки разные, да и стрела, выпущенная из лука, это не то же самое, что копье, так что может сработать.
В любом случае, для начала животное нужно отыскать, а на костыле с луком и стрелами двигаться не так просто. Хотя бы ясно, где начинать поиски, а это уже что-то. Так что Сталмир отправляется в сторону реки, двигается вдоль кустов, и уже вскоре находит цветочную поляну, прячется за дерево и начинает ждать.
Стрелы кривые. Издалека вряд ли вообще можно попасть, но близко подходить тоже опасно. Если животное окажется агрессивным, то сбежать от него на одной ноге точно не получится. А время идет, но кругом тишина, и с каждым мгновением сомнения начинают звучать в голове все громче, торопя двинуться вперед и поискать жертву в глубине низкого леса.
Сталмир, впрочем, не дает себе расслабиться. Уже начинает постепенно выветриваться эффект наркотика, но глаза еще видят хорошо. Можно догадаться, что скоро в лесу начнет темнеть, а тогда до вечера останется меньше часа и нужно будет убираться. От этого сомнения закипают, бурля в мыслях, но мужчина остается на месте, и скоро его терпение вознаграждается.
До вечера остается совсем немного. Действие наркотика постепенно спадает, и хорошо бы уже вернуться, но Сталмир остается ждать и замечает, как вдали, между деревьев низкого леса появляется движение.
Уже знакомое животное, ленивое, неуклюжее и медлительное, двигается как раз в направлении мужчины. Сталмир тут же удобней берет лук, проверяет тетиву из шнурка, растянув ее сильней, берет одну стрелу, а другие держит подмышкой.
Из-за костыля и стрел под плечом, с трудом удается держать лук. Мгновенно становится понятно, что так не то, что убить, а даже нормально выстрелить не получится. Мужчина недовольно хмурится, опускает на землю костыль, стараясь не шуметь, рядом с костылем кладет стрелы, взяв только одну из них, выпрямляется и снова пытается натянуть тетиву.
Стоять на одной ноге жутко неудобно. Приходится опираться на сломанную ногу, и она сразу начинает болеть. Хотя, в то же время становится мутным взгляд. Скоро глаза застит туман и ничего не будет видно. И мгновенно Сталмир натягивает тетиву, собираясь выстрелить.
Стрела уже готовится вырваться в полет, чтобы прошить невидимые воздушные стены, проскользнув по волокнам капризного ветра, но так и не вылетает. Нахмурившись и присмотревшись, мужчина замечает, что животное ведет себя необычно, не так, как в прошлый раз, а потому все же не решается выстрелить.
Зверь действительно ведет себя очень странно. Это быстро становится понятно. В прошлый раз животное неторопливо двигалось от одного цветка к другому, выпивало сок, шло дальше, и выглядело это так, будто умный зверь точно знает, что он делает.
Сейчас все иначе. Животное торопливо пробирается от одного цветка к другому, неосторожно ломает стволы растений, но сок даже не пытается выпить и проливает бесценную жидкость на землю.
Зверь даже не пытается осторожничать. Он шатается, идет криво, натыкается на деревья, ломает цветы, но иногда успевает разодрать цветочную чашечку, залезть внутрь мордой, а потом, мокрый от сока, зверь продолжает двигаться дальше.
Он мотает головой, принюхивается, бьет лапой по земле, и начинает казаться, что зверь что-то ищет. И он ищет не питье, а значит….
- Еду! – восклицает Сталмир и тут же закрывает ладонью рот.
К счастью, зверь даже не обращает внимания. Он даже не оборачивается, не останавливается, не глядит по сторонам, ища виновника звуков, и только продолжает ломать растения, продвигаясь все дальше.
Становится беспокойно. Чертов зверь ломает каждую чашечку, до которой добирается. Двигается он быстро, торопливо, но очень неуклюже. Хочется пристрелить животное скорей, пока оно не испортило все запасы сока, которые потом опять нужно будет искать, и которые могут оказаться спрятаны в глубине низкого леса. И все же Сталмир этого не делает. Слишком важно, слишком интересно узнать, что так отчаянно пытается найти этот зверь.
Вскоре животное уже раздирает почти все цветочные чашечки, которые может отыскать взгляд, и теперь уже становится бесполезно его останавливать. Осталось не так много растений, но их должно хватить, чтобы обеспечить себя жидкостью. Может, придется каждый раз после питья сплевывать с тошнотворным послевкусием отвратительный кусок мерзкой слизи, но этот сок все равно остается важен, и найти ему замену будет трудно.
Впрочем, скоро животное начинает двигаться в сторону, так что можно не опасаться, что зверь раздерет оставшиеся растения. Можно выдохнуть и продолжать следить. Мужчина отирает вспотевший лоб, поднимает костыль, стараясь не отводить взгляд от животного, но сам уже начинает беспокоиться.
- Только не туда…. Поворачивай. Не в лагерь, – бормочет он под нос.
Хотя животное и не собирается идти в этом направлении, поворачивает в сторону холмов и продолжает двигаться, обнюхивая и ломая растения. А Сталмир с облегчением вздыхает, опирается на костыль и начинает преследование.
Идти с каждой минутой все труднее. Животное копается, путается, иногда начинает бродить от дерева к дереву, возвращаясь туда, где уже побывало.
- Давай же…, – бормочет Сталмир.
Нетерпение прежде не было слабостью. Всю жизнь стойкость характера позволяла терпеть самые неприятные мгновения. Разве что в раннем детстве, воспоминания о котором уже превратились в сонный туман, было так же тяжело дождаться какого-то заветного мгновения, волшебства приближающегося праздника или долгожданного подарка. Теперь эти чувства снова просыпаются и мгновенно захватывают ум, не давая спокойно дождаться, когда зверь приведет, наконец, к новому источнику пищи.
Возможно, он ищет какие-нибудь плоды. До сих пор не удалось заметить ни одного фрукта, ни одной ягоды. Растительное буйство Асумгарда будто и не подразумевает существование чего-то съедобного, будто планета желает сморить ее обитателей голодом. И нетерпение разрывает голову неприятными мыслями, все тяготы сваливая в кучу, едва умещающуюся в пределах спрятанного в черепной коробке мозга.
Правда, сейчас уже совсем не как в детстве. Сейчас нетерпение распаляют совсем не детские беспокойства. Уже темнеет. Не пройдет и часа, как снова оживет звериная песнь смертельной борьбы. Оставаться в лесу в такое время слишком опасно. Кроме того, звери наверняка показываются раньше, чем на слуху отпечатается их вой, рык, их крики и стоны. Время идет, но зверь все никак не приводит к цели.
Кроме того, взгляд уже начинает становиться мутным. Это еще хуже. Не успеет наступить вечер, как едва можно будет что-нибудь разглядеть. А тогда, если чудом не добраться до костра, можно и не мечтать остаться в живых.
- Черт… все, – бурчит Сталмир.
Нужно убить животное. Терпение заканчивается, уже растаяло под натиском беспокойств и волнений. Еще немного, и уже самому нельзя будет выбраться из леса. Мужчина вскидывает лук, бросает на землю костыль и лишние стрелы, оставив лишь одну, и целится.
Мутный взгляд мешает понять, точно ли направлена стрела. Видно еще достаточно, чтобы можно было рассмотреть силуэт зверя, но взгляд начинает плавать, будто воздух в лесу плавится так же, как над красной землей разогретой полуденным солнцем пустыни. Мягкая прохлада вечера уже ласкает кожу, а значит, вскоре появятся животные. И в лесу уже становится темно, и в сумерках едва можно уследить за зверем, так что и попасть в него из лука теперь уже кажется почти непосильной задачей.
- Черт. Черт! – сдержанно, стиснув зубы ругается Сталмир.
Животное по-прежнему не обращает на него никакого внимания. Хотя, даже и теперь не угадать, слышит ли оно инопланетный голос, или же не может различить его с такого расстояния.
Действие наркотика почти закончилось. Резко слабеет тело, и Сталмир пытается удержать лук, не зная, стоит ли делать эту отчаянную попытку застрелить животное, или лучше оставить его в покое, чтобы не спугнуть, и чтобы в следующий раз приготовить хорошие стрелы и наверняка завалить животное.
Голод и жажда успевают на миг проснуться, но теперь уже слишком тянет принять новую дозу наркотика. В мыслях даже слабо не мелькнет желание перетерпеть ломку. Сейчас кажется, что этого ни за что нельзя делать. Прежде нужно раздобыть питье, еду и сделать укрытие, и только потом задумываться о том, чтобы избавиться от привязанности к этому пьянству Асумгардского дурмана.
Голова почти не соображает. Мысли начинают путаться, а в голове только эта чертова трава и желание быстрее вернуться в лагерь, где весит на дереве шнурок, пропитанный сладким, желанным соком волшебного Асумгардского растения.
- Выстрелить, – бормочет Сталмир, пытаясь сохранять здравомыслие. – Просто выстрелить, а там – будь что будет.
Если стрела и пролетит мимо, то можно будет сразу же вернуться. И если попадет, то исход такой же. Лишь бы не ждать дольше.
И вот, мужчина натягивает тетиву, глядя на жертву сквозь туман наркотической слабости и пелену наступающих сумерек, едва не отпускает пальцы, но вдруг замечает, что животное остановилось.
Зверь опять начинает вести себя еще непривычней. Встав на месте, склонив к земле голову, он недолго роется мордой в грязи, а потом сваливается на бок и замирает. Впрочем, даже не это заставляет Сталмира ослабить тетиву, схватить костыль и тут же понестись бесстрашно к упавшему на землю животному. Впереди, прямо за тушей зверя, потерявшего силы, расстилается плотный, зеленый ковер уже знакомой травы.
Мужчина почти бежит. Он даже забывает думать про ногу, с которой только сегодня решился снять шину, да и то лишь затем, чтобы быстрее доделать треноги. В голове вообще не остается никаких мыслей, даже близость вечера уже не пугает, едва сознание угадывает близость к заветному наркотику.
Бросив костыль, лук и стрелы, мужчина сваливается на землю рядом с животным, бросает на него взгляд, но так, словно это пустое, высохшее бревно, неспособное причинить вред. А мгновением позже, ни о чем не задумываясь, Сталмир без страха опускает ладонь в траву, закрывает от удовольствия глаза и ждет, когда приятная слабость теплом потечет по всему телу, заставляя голову кружиться.
Едва это происходит, едва снова начинает действовать наркотик, как ум пробуждается следом. Вначале появляется смех, который сам собою вырывается придыханием из груди, вызванный к жизни неисчерпаемым потоком блаженства, распространяющимся по усталому телу. И лишь тогда вновь появляются мысли, напоминая о стремлениях и близости жуткой смерти, готовой в любой миг отобрать последние надежды на спасение.
Тут же Сталмир одергивает руку с такой силой, что падает назад. Голова уже кружится. Приходит осознание, все разом становится ясно, и свет ума озаряет потемки уставших дум ярким лучом утреннего солнца, пробившимся сквозь веки и сон.
- Нет…нет…нет!
Мгновенно ум охватывает паника.
- Слишком много! – испуганно корчась, едва не прослезившись вскрикивает Сталмир. – Что же ты делаешь?!
Животное хрюкает рядом, переваливается на бок, но лишь продолжает сопеть с открытым ртом и смешной мордой, украшенной яркими проявлениями наркотической радости.
Теперь ясно, что искал зверь. Наркотик – это ловушка. Черт знает, что это за растения, и зачем они здесь. Нужно было просто взять зверя и утащить в лагерь, и там уже спокойно принять новую дозу, а не….
Поток мыслей внезапно прерывается, и Сталмир, испуганно корчась, начинает судорожно вытирать руку о комбинезон, надеясь, что не весь сок успел впитаться в кожу. В этот же миг он понимает, что уже поздно, что снова его готов свалить в океаны красочных снов этот загадочный наркотик.
- Нет… ньеньи… наинье….
Челюсть начинает отвисать, не позволяя говорить свободно. Веки тяжелеют и готовятся накрыть взгляд покрывалом сновидений. Мужчина пытается встать на ноги, но едва может пошевелиться. Противостоять действию наркотика едва удается, но получается лишь не уснуть, а на большее тело уже не способно.
Впервые появляется это странное чувство. В прошлый раз, не зная, чего ждать, не умея еще никак противостоять незнакомому эффекту, Сталмир уже провалился в сон, когда был опьянен так сильно. Теперь легче, но это чувство….
Судороги теперь уже сводят не руки, не ноги, не мышцы, а самые мысли. Появляется одна, но ее будто скрючивает. Такое ощущение, словно кто-то извне разрывает цепочку размышлений, для смеха приделывая ей нелепое окончание из путаницы букв. И последние капли воли растрачиваются теперь на то, чтобы отдаться смутному, едва различимому чувству, голосу еще живого подсознания, не желающего сдаваться и умирать таким нелепым, таким отвратительным и мерзким образом. Ум будто где-то в глубине мозга еще понимает, что сам обрекает себя на эту гибель и не собирается дать высокой цели повод исчезнуть, распылиться в свете неопровержимого доказательства, в свете мыслей о собственноручном убийстве высоких надежд. Ведь, поддавшись действию наркотика, умерев по собственной глупости, из-за собственной никчемности и слабости, не будет не только возможности, но и права думать об идеалах подлинной свободы.
Сознание не желает принимать такую смерть, смерть, которая полнится чувством своей а не чужой вины. Рука тянется за ножом, с трудом открепляет его от пояса, дрожа, поднимает к лицу и медленно делает на коже надрез от правого уха до края ближайшей скулы.
Веки почти успевают опуститься, соединив перед глазами два горизонта беспросветного мрака, но порез начинает жечь болью, пробуждая сознание и придавая сил.
Этих сил хватает лишь на то, чтобы не выронить из ладони нож, сжать его чуть крепче, подвинуть лезвие, и сделать рядом с прежним новый, чуть более длинный порез, отступив от уха всего сантиметр.
Лезвие еще раз проползает по щеке до скулы, разрезав ее почти до самой мышцы. От этого неаккуратного пореза боль ударяет аж в зубы, отдаваясь во всей челюсти, но зато не давая уснуть.
Тяжело дыша, Сталмир пытается встать, но едва поднимает костыль, понимая, что заставить ноги двигаться у него не хватит сил. Кроме того, бросать тушу животного здесь ни за что нельзя. За ночь ее наверняка сожрут другие животные, а если и нет, то сырое мясо точно начнет разлагаться и пропадет, как и происходит с остальными животными на этой проклятой планете.
В одной руке приходится держать костыль, лук и стрелы, а другой рукой мужчина берет животное за лапу, но то вдруг начинает шевелиться. Испугавшись от неожиданности, Сталмир валится на бок, протирает глаза рукавом, но затем понимает, что животное в наркотическом опьянении и, наверное, видит эти странные, красочные сны… если только оно способно видеть такие же яркие сны, какие доступны разумному сознанию.
Впрочем, медлить нельзя. Всего миг покоя, как уже снова тело перестает слушаться. С трудом поднявшись, мужчина вновь делает на щеке порез. Лезвие криво ползет по щеке, медленно, доставляя мучения даже сквозь действие наркотика, затуманившего разум. Оно соскальзывает в сторону, проходит по другому, предыдущему разрезу, сворачивает обратно и начинает болеть, мешая разуму погрузиться в сон.
Тяжело дыша, с отвисшей челюстью, едва не пуская слюни, мужчина поднимает руку как можно выше, а затем дает притяжению уронить кулак, схватившийся за рукоять ножа, и лезвие падает на шею зверя.
Коротко прохрипев, зашевелившись, животное сваливает голову на бок и перестает шевелиться. Сталмир, узник адской планеты, снова берет животное за лапу, чтобы попытаться утащить.
С трудом удается понять, в какую сторону ползти, но сделав еще один порез, дрожащими глазами, Сталмир отыскивает верное направление. Остается лишь дотащить животное до лагеря, немного отдохнуть, зажарить мясо и еще несколько дней голода уже не сумеют отнять жизнь.
Зверя непременно, во что бы то ни стало нужно дотащить. И это было бы не так сложно, если бы только можно было встать на ноги, если бы колени не ломались от слабости под действием наркотика. А тащить животное по земле… очевидно, что никаких сил на это сейчас не хватит.
Остается попытаться взвалить животное на спину и дотащить до лагеря, и уже только на это уходит слишком много времени. Взгляд слишком мутный, с трудом удается разглядеть деревья и по одним силуэтам и размытым цветам определять направление. Животное не такое большое, не такое уж и тяжелое, но сейчас, едва встав на карачки с ним на спине, трудно даже просто устоять.
Нога не болит совсем, но некогда о ней заботиться. Опираясь на колени и руки, нужно доползти до лагеря раньше, чем проснется лес.
Пока еще тихо. Уже стемнело, и яростная песнь звериного пира должна бы уже зазвучать, но ее все нет. Вообще ничего. Ни звука. Даже листья не шуршат, и с трудом пробивается в сознание мысль, что лес уже, может быть, шумит, но из-за действия наркотика этого нельзя услышать.
Рука начинает двигаться. Приходится бросить лук, стрелы и костыль и ползти, но уже у ближайшего же дерева веки накрывают глаза, а миг спустя удается проснуться лишь из-за боли.
Свежие порезы открываются и ноют, когда голова сваливается ранами на плечо. Да еще и животное на спине давит весом. На боку течет кровь зверя, а рука тут же снова хватается за нож, начинает безжалостно кромсать щеку, и лишь когда от боли у Сталмира кровью наливаются глаза, когда с шипением начинает брызгать изо рта слюна и шок перебивает боль, лишь тогда он убирает нож обратно на пояс.
Стараясь не закричать, мужчина снова начинает двигаться. Легче удается подняться. Видимо, действие наркотика недостаточно сильное, чтобы перебить такую боль. Щека горит, а под руки на землю по несколько капель стекает кровь, и уже только по этому можно понять, что рана серьезная.
Сейчас это все не важно. Сталмир ползет, не думая уже ни о животных, ни о ране, ни о чем, кроме желания скорее добраться до лагеря и уснуть. Уже даже не помнится, зачем. Почему бы просто не лечь и не поспать? Мысли совсем запутываются. Кажется, это ведь так очевидно. Это самое простое и верное решение. Просто расслабиться, лечь и отдохнуть. Зачем куда-то ползти… да и что это давит на спину?
Впрочем, в чувствах остается яркий след отчаянного желания. Не помнится ничего из прошлого и настоящего. Даже собственные мысли и желания становятся загадкой. Помнится только, что непременно, обязательно нужно доползти… куда-то вперед… к свету. Будто это единственное, что в целой вселенной имеет значение. Да и ничего другого попросту нельзя вспомнить. Ничего другого уже не осталось.
Наконец, забывается все. Последняя мысль, последнее желание, которое остается жить в уме, так это желание добраться… куда-то. Кажется, там должно быть ярко и тепло. Мерещится, будто бы что-то желтое маячит где-то вдали, и ползти становится легче. Затем, оно приближается, начинает согревать, а кругом остается только мрак и беспросветная тьма. И этот кусочек теплого света посреди черной бездны манит, зовет, согревает, плывет медленно все ближе и ближе… но стоит потянуть руку, как теплый свет быстро уносится вдаль, поселяя вокруг беспросветную, холодную тьму.
И больше уже ничего нельзя вспомнить. Снова появляется танец красок, и взгляд с улыбкой и теплым чувством наслаждается этим приятным зрелищем. Болит что-то… мм… только вот неясно, что. Не ясно, что вообще может болеть, и что вообще существует, когда мир полон такой яркой, красочной, удивительной свободы, бушующей в цветах этого бесформенного танца красок. Свобода. Верно. Вот она, долгожданная свобода….
(Это конец большого бесплатного фрагмента моей новой книги "Боль свободы", большое спасибо за прочтение)
Боль свободы. Глава 6 - Тонкое счастье
© Copyright: Полемий Бес Де Поль, 2020
Свидетельство о публикации №220071901530
Свидетельство о публикации №220071901530
Рецензии