Трагедия была рядом

ТРАГЕДИЯ БЫЛА РЯДОМ

Капитану дальнего плавания Валентину Ивановичу Андриенко и жителю посёлка Шкотово Приморского края Яцу, спасшим мне, ребенку, жизнь в трагическое для нашей семьи и Родины время, посвящаю.

«Мы говорим не «штормы»,
а «шторма».
Слова выходят коротки
и смачны:
«Ветра» – не «ветры» –
сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая мачты».
В. Высоцкий

Предисловие

В течение двух лет вышли в свет книги бывшего командира бригады противолодочных кораблей капитана 1 ранга в отставке М.П. Храмцова «Золотые корабли» (2002 г.) и «От Камчатки до Африки» (2003 г.). Одни читатели назвали их «флотскими новеллами», другие – «морскими рассказами», но все подчеркивали, что они написаны доступным языком, легко и с интересом читаются. Раньше многие из этих рассказов публиковались в газетах и журналах.
Капитан 1 ранга в отставке А.И. Груздев сообщил, что только в рассказах М.П. Храмцова он нашёл фамилии некоторых офицеров, в том числе и командиров кораблей. Так, он узнал фамилию командира крейсера «Дмитрий Пожарский», который командовал кораблем в 1956 г. и ходил с визитом дружбы в КНР, в Шанхай, под флагом командующего ТОФ вице-адмирала В.А. Чекурова в составе отряда кораблей (крейсер «Дмитрий Пожарский», эскадренные миноносцы «Вдумчивый» и «Вразумительный»). Ни в газетах, ни в специальной брошюре П. Михайлова «Визит дружбы» не упоминались фамилии самых ключевых фигур – командиров наших кораблей. Также он узнал, почему не печаталась фамилия командира крейсера «Дмитрий Пожарский» капитана 1 ранга Колышкина.
В книгах охвачен период – 50 лет, и, можно сказать, что описанные в рассказах события стали историческими: визиты в Приморье и на ТОФ Н.С. Хрущева (1954 г., 1959 г.), визиты Л.И. Брежнева (1966 г., 1974 г., 1978 г.), Карибский кризис (1962 г.), афганские события (с декабря 1979 г.), участие кораблей в горячих точках и, в связи с этим, остросюжетные контакты с кораблями вероятного противника.
Очередная книга М.П. Храмцова «Трагедия была рядом» включает в себя ряд рассказов на морскую тематику, написанных в том же стиле, и повесть с одноименным названием. Ветераны флота вспомнят былое, а, возможно, найдут там свои имена. Для военных моряков нынешнего поколения она окажется поучительной. Для широкого круга читателей рассказы откроют уклад жизни и службы военных моряков 50-80-х годов XX века, когда мир несколько десятилетий был на грани войны.
А у Михаила Петровича имеется ещё много неопубликованных рассказов, которые он планирует поместить в следующую книгу.

От автора

В 2003 г. вышла в свет моя 2-я книга «От Камчатки до Африки». Информацию об этой книге дали газеты: «Владивосток» от 28.10.03 г. (Тамара Калиберова «Американских летчиков спасли ребята с Дальнего Востока, а Золотую Звезду Героя получил министр обороны СССР Устинов»), «Труд-7» от 19–25.02.04 г. (Дмитрий Латыпов «Спасение «Ориона»), «Боевая вахта» от 17.01.04 г. (Светлана Ибрагимова «От Камчатки до Африки»), «Арсеньевские вести» от 8–14.04.04 г. (Ю. Грачев «Штормовые годы, штормовые мили»), Приморское телевидение («В гостях у Натальи Фориковой»).
Многие читатели высказали пожелания, чтобы тематика флотских рассказов была продолжена (заместитель начальника штаба флота по боевому управлению – начальник КП ТОФ контр-адмирал Ю.Н. Гераськин, проректор по учебной части с 20-летним стажем двух вузов (ДВПИ и ВГУЭС) кандидат технических наук В.Н. Бурменский, ученый секретарь Географического общества – Общества изучения Амурского края Ю.В. Ведерников, заместитель начальника штаба – флагманский минер 10-й оперативной эскадры капитан 1 ранга В.Г. Реутов, и другие.
В книге «Трагедия была рядом» продолжена военно-морская тематика. Но почему же я посвятил ее гражданским людям?
Листаю трудовую книжку отца. В 24 года – управляющий делами райкома ВКП(б). В 25 – председатель колхоза. В 26 – председатель райколхозсоюза. Это было на родине, на Брянщине. В Приморье – сначала десятник в Дальлесе, затем инструктор, заведующий сектором Приморского ОБЛЗУ, секретарь Шкотовского райисполкома. В 29 лет арестован. Семью нашу выгнали из квартиры, хотя было трое детей и престарелая бабушка, мать отца. Меня спас Валентин Иванович Андриенко, в то время подросток, и житель поселка Шкотово Яц. Я уже замерзал, когда Валентин Андриенко отнес меня к себе домой. Другие люди боялись помочь. А у Андриенко отец тоже был арестован. Вот мать и послала его к нам с наказом забрать маленького. Это был я.
– Но я бы тебя не спас, – говорил В.И. Андриенко, впоследствии капитан дальнего плавания, – если бы не Яц. Яц был инвалидом, без ног, передвигался на костылях. А таких в лагеря не брали. Да, видимо, был не из трусливого десятка. Он расставил свои костыли и начал кричать на толпу, которая бежала за нами и бросала в нас камни, льдины, железки: «Вы что делаете? Чем ребенок виноват? Остановитесь!» Мне разбили железным болтом голову... Я и принес тебя к себе домой заплаканного, замерзшего, залитого моей кровью… А того, кто разбил мне голову, мы, подростки, потом наказали. У нас, в Шкотово, создалась молодежная организация наподобие «Молодой гвардии». В нашу организацию входила дочь начальника милиции, которая информировала нас, когда будут аресты и облавы... И мы старались предупреждать этих людей, чтобы они уходили из села, скрывались в тайге, а потом уезжали в другие места.
С семьей Яца у нас долго поддерживались дружеские отношения. Когда мы жили в бухте Находка, это уже после освобождения отца, жена Яца несколько раз приезжала к нам. Звали ее тетя Женя.
И отец В.И. Андриенко также приезжал к нам, в Суражевку Приморского края, куда мой отец с должности главы администрации г. Спасска-Дальнего в числе 30-ти тысячников был рекомендован и избран председателем колхоза «Гнездо партизан».
Вот почему я посвятил им эту книгу. Если бы не они, то не было бы меня и не было бы этой книги…
Вечная им память!
В книге упоминаются действительные фамилии, что делает ее ценной с исторической точки зрения. Автор показывает жизнь достоверно такой, какая она есть, надеясь, что обиженных не будет. A новое поколение моряков сделает вывод из прочитанного и кое-какой опыт возьмет на вооружение в своей службе и работе.

Победа и… без меня?!

9 мая 1945 года в пригороде Берлина, в Карлхорсте, в Военно-инженерном училище был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Со стороны поверженной Германии акт подписали генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель (впоследствии приговоренный международным трибуналом к смертной казни), генерал-полковник Штумпф и адмирал флота Фридебург. Со стороны победителей – представители СССР, США, Великобритании и Франции. От Советского Союза капитуляцию принимал маршал Г.К. Жуков.
Эта весть облетела весь мир. И хотя Дальний Восток и в том числе Тихоокеанский флот находились вдали от линии фронта, население края и моряки ТОФ внесли большой вклад в дело Победы. Японские милитаристы не только держали нас в напряжении, но и предпринимали боевые действия против нашего флота. Япония препятствовала плаванию советских судов в Татарском проливе и в проливе Лаперуза. А 8 декабря 1941 года японское правительство объявило проливы Лаперуза, Сангарский и Корейский своими «оборонительными зонами». Это привело к тому, что японцы начали задерживать и топить наши суда. Всего ими было задержано 178 судов, а потопленные суда перечислены поименно на плитах у памятника «Погибшим морякам в годы Великой Отечественной войны». Более чем миллионная Квантунская армия стояла вблизи наших границ.
В этих условиях наши армия и флот должны были быть начеку, но, имея точную информацию, в том числе и от таких патриотов-разведчиков, как Рихард Зорге, мы посылали свои войска с Дальнего Востока на фронт. Из 25 морских стрелковых бригад 12 были сформированы из моряков Тихоокеанского флота и Краснознаменной Амурской флотилии. 10 малых подводных лодок и 6 морских охотников были переброшены железнодорожным транспортом на Черное море. Ряд кораблей и подводных лодок были переведены на Северный флот. В том числе и подводная лодка «С-56», которая потопила 10 вражеских кораблей, за что весь ее экипаж был награжден орденами, а сама лодка награждена орденом Красного Знамени и удостоена звания гвардейской. После войны лодку снова перегнали на ТОФ и установили на вечную стоянку на Корабельной набережной во Владивостоке. Всего с Тихого океана на действующий фронт было отправлено более 150 тысяч человек.
В ТОВВМУ им. С.О. Макарова был произведен 1-й досрочный выпуск. Молодых морских лейтенантов перебросили под Москву, где они сражались командирами взводов, рот, артиллерийских батарей. Большинство из них погибло у стен нашей столицы.
Последний бой лейтенанта Василия Тарасова. Оглушительный взрыв. Потеря сознания. Когда очнулся, то не мог встать: был весь изранен, а рука и нога перебиты. Он не знал на чьей территории находится, но твердо решил: «Врагу живьем не сдамся!». Тарасов с трудом расстегнул кобуру пистолета. Пистолет казался необыкновенно тяжелым, ослабевшая рука дрожала от большой потери крови. Лейтенант приложил пистолет к виску, холодный металл обжег кожу. Тарасов начал жать пальцем на курок. Он решил застрелиться, но не сдаваться в плен. Но тут его мозг пронзила отчетливая мысль: «Будет победа, а меня не будет. – И он опустил пистолет. – Буду стрелять во врагов до последнего патрона, а последний – себе!»
Декабрь. Мороз. Обмундирование, пропитавшееся кровью, издавало звуки, похожие на скрежет по жести: это наши санитары его нашли и волокли к своим.
– На операционный стол! – принял решение хирург. И молодому лейтенанту ампутировали руку и ногу.
В госпитале за ним ухаживала молодая, как и он, медсестра Галя, с которой они впоследствии поженились. Фронтовая закалка помогла ему: он не опустился, не спился, не пропал, а настойчиво занимался в суровое военное и не менее суровое послевоенное время, приобрел специальность. В последние годы Василий Павлович и Галина Владимировна жили в Киеве. Он стал ученым, преподавал в одном из вузов.
В 1986 году, в год 45-летия 1-го досрочного выпуска ТОВВМУ, Василий Павлович Тарасов с Галиной Владимировной приезжали во Владивосток, на встречу с боевыми друзьями. Он участвовал во всех мероприятиях и даже в прохождении торжественным маршем (на протезе). На этой встрече присутствовало 17 выпускников того досрочного выпуска, их командир роты, который также воевал на фронте, капитан 1 ранга С.Д. Дрыганов, командующий КТОФ адмирал В.В. Сидоров, начальник ТОВВМУ контр-адмирал И.В. Кармадонов, офицеры и курсанты ТОВВМУ.
Родина высоко оценила ратные подвиги тихоокеанцев: 37 воспитанников ТОФ стали полными кавалерами ордена Славы, 133 были удостоены звания Героя Советского Союза.

Моя победа
 
Нашу семью война застала во Владивостоке. Я не помню выступления по радио В.М. Молотова, маленьким был, но осталось в памяти, как сразу посерьезнел народ. Солдаты и матросы начали ходить с оружием, появились очереди за хлебом, вечером город затемнялся. Начали прибывать раненые фронтовики, они пользовались неограниченной любовью, уважением и вниманием. У нас в семье жили два фронтовика: сначала – родной брат мамы, потом – двоюродный брат отца.
31 декабря 1941 года мы переехали из Владивостока в бухту Находка, куда было переведено управление Дальстроя, где, пройдя через ГУЛАГ, работал мой отец. У отца была «броня», да и к службе он был непригоден: из бухты Нагаево он вернулся с открытой формой туберкулеза.
Первая военная новогодняя ночь. Окна в вагонах поезда затемнены, электричество не подавалось, вагон – перегружен, но везде были тишина и порядок. Разговаривали вполголоса, если не шепотом.
Когда освободили Брянскую область, отец обратился в Приморский крайком ВКП(б) с просьбой послать его на родину, на восстановление народного хозяйства. Его вызвали на бюро крайкома, и оттуда он вышел… директором Сантахезского (ныне – Новосельского) рисосовхоза Спасского района.
– Там тоже есть, что восстанавливать, – сказал Н.М. Пегов, бывший в то время первым секретарем Приморского крайкома ВКП(б).
Предыдущее руководство совхоза за махинации было осуждено. Население находилось в бедственном положении. Ни дров, ни угля не было. Вечерами перила, заваленки, заборы ломались на дрова.
В тесном контакте с военными начало работу новое руководство совхоза. Год был урожайный, женщины жали рис серпами, своей техники не хватало. Отец поехал за помощью к командующему армией Герою Советского Союза генерал-полковнику Н. Захватаеву. Тот его принял и выделил для уборки риса 6 боевых тягачей и 12 бойцов-трактористов.
– Выделяю с одним условием: тракторами работать круглые сутки, без остановки, – сказал командующий.
С прикрепленными к башмакам гусениц металлическими полосами, чтобы не проваливались на рисовом поле, трактора с комбайнами работали круглые сутки, без остановки. Урожай был убран. А когда техника возвращалась к себе в часть, в г. Спасск, то только один трактор дошел своим ходом. Так интенсивно их эксплуатировали. Этот случай старожилы с. Новосельское помнят до сих пор, хотя прошло уже 60 лет!
А когда из-за тяжелой ледовой обстановки в устье реки Сантахеза появилась угроза затопления поселка, руководство совхоза обратилось за помощью опять к военным. Командующий авиационным корпусом генерал А. Сенаторов выделил наряд самолетов, который произвел бомбометание в устье реки. Лед был взорван, течением его унесло в озеро Ханка. Угроза наводнения была ликвидирована.
Война шла к концу: бои были на подступах к Берлину. 9 мая 1945 года около 11 утра позвонил отец с работы:
– Победа! – сказал он. – Но ты пока никому не говори! Сейчас должны перезвонить из Москвы!
Минут через 10-15 он позвонил снова.
– Победа! Можешь объявлять! – радостно звучал его голос.
Я выбежал из дома, подбежал к рельсу, в который отбивали начало и конец рабочего дня, и начал часто бить в рельс молотком. Всем проходящим я кричал:
– Победа! Победа!
С разных сторон подходили взрослые и дети. Люди были уставшие.
– Полегче будет, – сказал один мужчина.
– Скоро мужики вернутся, – вздыхали женщины.
Кто-то плакал, кто-то смеялся. Непроизвольно получилось что-то вроде митинга. Мы, мальчишки, построились с охотничьими ружьями, парень постарше командовал:
– За Родину! За Сталина! Пли! – и мы салютовали.
А раненые все ехали и ехали… Демобилизация была задержана. Потом стали прибывать войска с техникой. Нам, пацанам, было интересно. Мы еще не знали, что ровно через три месяца начнется война с империалистической Японией.

Сбивали наши летчики и «летающие крепости»

После окончания Второй мировой войны Курильские острова и южный Сахалин вернулись к нам, к России (в то время – к СССР). Советский Союз начал осваивать эти острова: везли туда завербованную рабочую силу, строили рыбозаводы, военные сооружения, размещали воинские части, обустраивались, осваивали взлетное поле аэродрома.
С союзниками по войне отношение у нас испортилось. Дело доходило до вооруженных конфликтов. Так, например, самолеты США «Б-29», называемые «летающими крепостями», нарушали наше воздушное пространство, облетая Курильские острова. Облеты они производили на бреющем полете, которые сопровождались ужасным шумом от рева их моторов. И такие облеты над аэродромом, над военными городками они производили ежедневно. Не боялись нас, наших самолетов. На Южно-Курильском аэродроме базировались самолеты «Ла-11». По скорости они уступали самолетам «Б-29». Прилетят «Б-29», продемонстрируют свою мощь и улетят к себе. Пока мы поднимем в воздух свои самолеты...
Взлетное поле Южно-Курильского аэродрома не было ни зацементировано, ни забетонировано, а было покрыто металлическими полосами. Специальными полосами, как решето. Эти полосы и позволяли взлетать самолетам. Иначе не получалось. То ли место для аэродрома было выбрано неудачно, то ли еще почему, но после обильного дождя на взлетной полосе было 20-25 см воды. При такой ситуации взлететь нельзя.
Наши летчики были в постоянной готовности, в боевом дежурстве. Однажды, как только появились над нашим островом самолеты США, взлетела пара наших истребителей «Ла-11». Самолет-нарушитель был в расстоянии досягаемости пушечного огня «Ла-11», и летчик капитан Нестеренко сбил «летающую крепость» «Б-29». После этого события ему было присвоено воинское звание – майор, выплачено два оклада денежного содержания и предоставлен отпуск.
Вторую «летающую крепость» сбил командир полка майор Лукьяненко. В тот год над Курилами были частые и обильные дожди. В результате чего аэродром был залит водой на 20-25 см. В этих условиях взлетать самолетам было нельзя. А «Б-29» все наглели и наглели. Тогда Лукьяненко принял решение взлетать с песчаного берега. Вода так обработала побережье, что песчаный плес стал, как твердая и ровная дорога. И вот, когда аэродром залило дождевой водой, американцы обнаглели еще больше: их самолеты нахально летали над нашей территорией на бреющем полете. Стоял сплошной рев и гул. Тогда по приказанию командира полка был снесен забор мирных жителей (он мешал взлету. – Авт.), и майор Лукьяненко взлетел в воздух с плеса, чего американцы не ожидали. В результате он сбил самолет «Б-29». Ему предоставили отпуск, выдали два оклада, но очередного воинского звания не присвоили, а он получил... строгий выговор за самовольство: снес забор жителей и взлетел с плеса. Кстати, американского летчика тогда подобрали. Он был жив.
Потом был построен аэродром Менделеевый. Поступили туда самолеты «МИГ-14», которые по скорости превосходили «Б-29». Тогда самолеты США перестали летать над нашей территорией.
Вот такие события происходили в районе Курил в 1951–1952 г.г., о чем автору поведал бывший шифровальщик полка Сергей Минеевич Соломенников, с которым мы познакомились в 2004 году в поликлинике ТОФ.

Директором школы его назначил... сын Сталина

С Петром Павловичем Медведевым я познакомился в 1990 году. Ему было уже под 80 лет, но он выглядел довольно бодрым и свежим. По специальности он был учителем, педагогом с большим стажем, а в последние годы работал директором одной из школ г. Артема Приморского края. Летом он жил на своей маленькой даче, в районе села Суражевка, где у меня тоже был дачный участок. Домик у него был маленький, самодельный, какие сколачивают из отходов древесины, из ящиков... Участок был весь в зелени. Там он и жил вместе с женой, тоже учительницей. Иногда он приезжал на своем «москвиче»: увезти что-нибудь из урожая домой, в г. Артем. Как-то и меня подвез с дачи до моего родительского дома, который находился в Суражевке.
К слову сказать, в то время, когда люди получали участок земли под дачный домик, все они обустраивались с энтузиазмом: вырубали кустарник, корчевали деревья, ставили фундамент, возводили избушку или дом. Каждый – по мере возможностей. Были и маленькие избушки, «курятники», и большие кирпичные дома, коттеджи. Дачники обменивались друг с другом саженцами, семенами... Не было никакого воровства: лопаты, тяпки, грабли, инструменты – все лежало открыто. Взял лопату, поработал, положи на место. Не трогали чужой урожай. А потом – пошло, поехало. И урожай украдут, и поснимают металлические трубы, плиты, ограды, даже посуду металлическую заберут... На нашей дачной улице – побили во всех домах стекла в окнах. Поснимали двери, рамы... Несколько дач сожгли. Причем, не кому-то в отместку, а всем подряд. Потом начали выкапывать и продавать на базарах саженцы яблонь, слив, смородины, жимолости и т.д.
Как-то группа подобных «мичуринцев» угрожали П.П. Медведеву, этому заслуженному человеку, и даже обещали его «замочить». Они воровали у соседей яблоки, а он сделал им замечание, спугнул их. У нас в Приморье все растет, только не ленись. А то, что идет сплошное воровство всего: и урожая и построек, так это зависит от администрации.
Когда мы с женой везли на детской коляске песок для фундамента мимо участка П.П. Meдведева, то он заговорил с нами:
– Значит, мотор еще тянет... (Т.е. сердце еще работает).
А нам было так хорошо: мы что-то создавали, что-то строили, что-то садили...
В другой раз я заговорил с П.П. Медведевым про армию, про годы войны, и он рассказал мне следующее.
После войны он служил в Германии. Был сержантом срочной службы. Командиром авиационной части был у них Василий Сталин.
– Однажды меня вызвали к Василию Сталину, – рассказывал П.П. Медведев. – «Мне доложили, что вы по гражданской специальности – учитель», – сказал сын Верховного главнокомандующего. – «Так точно!» – ответил я. – «Будешь директором школы!» – сказал мне Василий Сталин. – «Есть!», – ответил я. Отказаться у меня и мысли не было: я разговаривал с таким большим начальником!
С ним мне было легко и приятно работать. Нам выделили помещение, завезли мебель, доставили советские учебники, подобрали педагогов. Мы вовремя начали учебные занятия. Василий Сталин лично контролировал, как дела в школе. Все вопросы решал без проволочки. На меня он ни разу не кричал. Самое ругательное слово у него было: «Мудак!» Но на меня он так ни разу не сказал.
Вот так он дал мне путевку в жизнь. Я всю жизнь проработал педагогом. Много лет работал директором школы. Уже в кино видел его генерал-лейтенантом, командующим авиацией Московского военного округа. После смерти отца Василий был снят со всех должностей, его осудили за что-то. Потом освободили. Потом снова осудили. Встречался с ним глава государства Н.С. Хрущев. По его указанию первый раз и освободили Василия Иосифовича... Очевидцы рассказывали, что при встрече они обнялись и оба заплакали... Но Василий уже не мог остановиться... Он пил. Запутался в семейных делах. Умер в Казани. Там и похоронен. Жаль, что у него так нелепо и печально закончилась жизнь.
На Первомайском судоремонтном заводе (г. Владивосток) я познакомился с начальником дока «ПД-421» Александром Васильевичем Хлебниковым. После того, как «ПД-421» продали за границу (кстати, во время буксировки док попал в шторм, его разломало на две части и он затонул в Корейском проливе), он работал сменным помощником на другом плавдоке: «ПД-7». Так вот, Хлебников А.В. служил техником самолета в одном полку с Василием Сталиным. Встречался с сыном Генералиссимуса Советского Союза. Отзывался о нем тоже хорошо.
История расставит всех на свои места.


Как моя фамилия?

В описываемое время флот испытывал большую нагрузку: проходили крупные учения, связанные с маневрами кораблей КТОФ. Выполнялись ракетные, артиллерийские, торпедные стрельбы, минные постановки, велись противолодочные поисковые операции. На фоне этих учений работала комиссия Главного штаба ВМФ под руководством главкома ВМФ С. Горшкова. В шутку офицеры называли его «самым бесперспективным офицером»: он командовал ВМФ СССР более 25 лет! Это был адмирал, служивший и со Сталиным, и с Хрущевым, и с Брежневым. Причем с последним их связывала многолетняя дружба: в годы Великой Отечественной войны они служили вместе на Малой Земле. Чувствуя такую мощную поддержку, Горшков действовал по принципу «хочу – казню, хочу – милую!”
Ракетный крейсер (ркр) «Владивосток» участвовал во всех проводимых мероприятиях. Кстати, строился он как большой противолодочный корабль (бпк) , а потом его переклассифицировали в ракетный крейсер. Говорили, что так выгоднее для ВМФ: меньше будет финансовых расходов во время строительства. И вот С. Горшков со своей многочисленной свитой прибыл на ркр «Владивосток» и вышел на нем в море для участия в учениях.
Командовал в то время ркр «Владивосток» капитан 2 ранга А. Мамончиков. Это был уважаемый офицер, прошедший большую школу морской службы сначала на Балтике, а потом, совершив переход на легком крейсере «Адмирал Лазарев» Северным морским путем, на ТОФе. Здесь, на ТОФе, он последовательно исполнял должности командира зенитного дивизиона, помощника командира крейсера, старшего помощника командира и командира эскадренного миноносца, комплектовал первый экипаж ркр «Владивосток».
Кстати, комплектовали они свой экипаж и жили на крейсере «Сенявин», где я проходил тогда службу. Корабль был построен в Ленинграде и прибыл южным путем на КТОФ. За всю свою службу командир «Владивостока» имел только одно замечание: самый главный политработник KTOФ адмирал Захаров «растоптал» Мамончикова за обручальное кольцо, которое заметил у него на руке. Маловероятно? Но это факт! Кроме того, Захаров рьяно критиковал его на партийном активе флота, говоря: «…разве может быть такой офицер хорошим командиром?!» И даже телеграмму дал по этому поводу. Такое было время.
Подготовка к учениям, ещё до их начала, измотала командира корабля: прием всех видов довольствия, получение практического боезапаса, сдача на временное хранение в довольствующие органы боевых ракет и торпед и т.д. и т.п. И всё это делалось на нервах, всё нужно было «пробивать»: и автомашины, и краны, и баржи и продовольствие. Руководство флотом, особенно тылом флота, умывало руки от этого, как будто Мамончиков всё это делал для себя, ну типа того, что строил себе дачу.
Командир корабля уже не спал по-настоящему несколько суток, кое-когда вздремнет час-другой в кресле на ходовом мостике. А тут ещё нагрянула эта свита главкома, которую нужно было разместить по каютам, накормить и спать уложить. И везде нужно самому во все вникать. Есть на корабле заместители, но спрос, по-крупному, будет в случае чего с командира корабля.
Корабль успешно выполнил все стоящие перед ним задачи. Осталась последняя – переход с главкомом ВМФ из Владивостока на Камчатку. И опять командир не спал трое суток перехода. Флотское учение прошло успешно, главком был доволен. Особенно понравилось ему, что ркр «Владивосток» был отработан. Все команды и вводные выполняюсь на нем четко. Понравился ему и командир корабля – корректный, грамотный и трудолюбивый офицер. «Таких офицеров нужно растить. Следить за их прохождением службы», – думал главком.
– Вы когда окончили академию? – спросил главком командира тихим старческим голосом.
– В академии мне учиться не довелось.
– А что так?
– То молодой был, а потом вдруг стал старым, – ответил командир.
Главком немного помолчал, подумал и объявил свое решение:
– В этом году пойдете на учебу на АКОС (Академические классы офицерского состава). Пишите рапорт.
– Есть! – четко ответил командир корабля. Нужно было ковать железо, пока горячо. Он оставил за себя на ходовом мостике старпома, предварительно введя его в обстановку, и спустился к себе в каюту. Взял чистый лист бумаги и начал писать рапорт: «Прошу направить меня на учебу на АКОС». Потом несколько отступил и подписал: «Командир ракетного крейсера «Владивосток» капитан 2 ранга…». И тут случилось невероятное: все волнения, бессонные ночи, переживания навалились на него. И к своему ужасу он никак не мог вспомнить свою фамилию. А рапорт нужно подписывать и нести его к главкому. Он выглянул в коридор и увидел там рассыльного.
– Зайди ко мне! – крикнул он ему.
– Есть рассыльный! – вырос в дверях подтянутый матрос.
– Фамилия?
– Матрос Кузнецов!
– Да нет, не твоя, моя фамилия?
– Капитан 2 ранга Мамончиков! – думая, что его проверяют, не удивился матрос.
– Всё, можешь идти, – облегченно сказал командир, заканчивая свой рапорт. Он расписался и бегом побежал на ходовой мостик к главкому. Той же осенью Мамончиков убыл на учебу, после окончания которой успешно продолжал службу на Черноморском флоте.
Вот такой случай доверительно мне рассказал сам Анатолий Павлович Мамончиков, с которым меня связывала совместная служба с лейтенантских времен.


Что он у вас – автомат?

Если кто-то думает, что тренировки касаются только матросов, то это неверно. Тренировки касаются в полной мере и офицеров. Я беру в пример не штабные тренировки, а самые настоящие корабельные тренировки, на которых должен участвовать весь личный состав корабля.
Командир подразделения обязан уметь «работать» за каждый номер боевого расчета. Это одно из условий взаимозаменяемости. На тренировках по специальности с нас, молодых офицеров, требовали тренироваться по очереди за каждый номер: сегодня за корректурщика, завтра – за графиста, потом – за ревунщика и т.д. Такие тренировки принимали состязательный характер. А мы приобретали твердые практические навыки. Однажды по вводной посредника мне пришлось выполнять артиллерийскую стрельбу сокращенным расчетом, а точнее – вдвоем со старшиной команда мичманом В. Малюковым. Мы работали каждый за несколько человек, перебегая от одного номера к другому. Стрельба была выполнена успешно. Об этом было написано на страницах газеты «Боевая вахта».
Тренировки могут довести действия человека до автоматизма. Так у нас и было на крейсере «Адмирал Сенявин», где мне довелось служить в должности командира дивизиона главного калибра БЧ-2. Мы тренировались ежедневно. Командиром корабля капитаном 2 ранга Варгановым В.Ф. был узаконен «артиллерийский час», во время которого весь личный состав корабля по тревоге разбегался на свои боевые посты. Тренировки проходили в комплексе: корабль обнаруживал «противника», маневрировал, снимал смазку вспомогательным выстрелом, пристреливал репер, вырабатывал элементы движения цели, выполнял стрельбу и т.д.
Потом производили разбор, выставляли каждое оценку. Тренировки приняли состязательный характер. Особенно остро переживался момент выработки ЭДЦ (элементов движения цели), т.к. здесь участвовали ГКП, БИП (боевой информационный пост), штурман, центральные артиллерийские посты. Выработанные ЭДЦ за БЧ-2 обычно докладывал я, за штурманскую боевую часть – командир БЧ-1 капитан-лейтенант В. Абрамов. Мы с ним тесно взаимодействовали, тренировались больше всех, да и заинтересованы в этом были больше других.
Наш корабль находился в дальнем океанском походе. Всё время было посвящено боевой подготовке. А когда нам стало известно, что флот будет подвергнут инспекции, тренировки и учения проводились в день по несколько раз. Боевая обученность экипажа повысилась. Почти все выполняли и перевыполняли нормативы.
И вот мы в базе. Наши предчувствия оправдались: не успели мы ошвартоваться к стенке, а на берегу нас поджидала большая группа офицеров.
Комиссия начала работу на корабле. В один из дней нашему кораблю была объявлена боевая тревога. Вышли в море, где командиру корабля был вручен пакет. Нам предстояло выполнить стрельбу главным калибром по щиту. Начали поиск «противника» в заданном районе. Обнаружили двойную цель: это щит! Начали сближение на заданное расстояние. Развернули оптику в сторону цели. Да, это корабль – буксировщик со щитом.
– Способ смешанный! По щиту! По наблюденным данным! – последовали команды.
– Цель № 1 – щит! Пеленг…, дистанция…, – непрерывно докладывал оператор радиолокационной станции.
И как только оператор РЛС произвел два доклада, первым мгновенно курс и скорость цели доложил капитан-лейтенант В. Абрамов. После него доложили БИП и ЦАП. Инспекторская стрельба прошла успешно.
Но после стрельбы, на разборе, один из инспекторов предъявил претензию в том, что штурман корабля зная заранее, еще до стрельбы, курс и скорость цели. Подозрения его основывались на том, что так быстро человек решить такую задачу не может.
– Что он у вас – автомат? – давил он на нас.
Нужно отдать должное командиру корабля, который корректно, но настойчиво защищал нашего штурмана.
– А вы проверьте его, – говорил Владимир Федорович.
Принесли маневренный планшет, прокладочный инструмент. Инспектор давал вводные, а капитан-лейтенант В. Абрамов моментально давал ответ.
– Не может быть, это невероятно! – вскрикивал он всё чаще и чаще.
– А можно и по двум целям одновременно, – сказал Абрамов.
– Не нужно... вы уже себя реабилитировали, – сказал старший инспектор.
 Давно это было. Наш командир корабля вскоре ушел на учебу в Военно-морскую академию, которую окончил с золотой медалью. Окончил службу вице-адмирал В.Ф. Варганов в должности командира Керченско-Феодосийской базы.
Штурман корабля В.Ф. Абрамов впоследствии был флагманским штурманом 201-й бригады противолодочных кораблей, флагманским штурманом военно-морской базы «Стрелок», капитаном-наставником. Уволился в отставку в звании капитана 1 ранга. Когда мы с ним встречаемся, то всегда вспоминаем этот случай.


Хунхуза! По-английски спикаешь?

Отряд боевых кораблей ТОФ под флагом контр-адмирала Семена Елизаровича Коростелева находился на боевой службе в южной части Тихого океана. А точнее – в южной части на стыке двух океанов: Тихого и Индийского. Коростелев, прежде чем стать контр-адмиралом и начальником штаба 10-й оперативной эскадры (ОпЭск), прошел большую корабельную службу: артиллеристом на крейсере, старпомом и командиром эсминца «Вольный», старпомом на крейсере «Адмирал Лазарев», потом была академия, после окончания которой он был назначен начальником штаба 175 бригады ракетных кораблей, а потом и комбригом этой же бригады. В связи с созданием 10-й ОпЭск он был назначен первым начальником штаба этой эскадры.
Как говорили его сослуживцы, Коростелев из морей не вылезал... Мучил его радикулит. И моряки кораблей, где бывал НШ ОПЭСК, уже привыкли к тому, что поясница адмирала была обмотана шкуркой кролика. Так было легче: радикулит на некоторое время отпускал.
Адмирала знали в лицо не только наши моряки, но и команды верхних постов иностранных кораблей, за которыми следили наши корабли. А они – за нами. Как у Маяковского: «...когда под пулями от нас буржуи бегали, как мы когда-то бегали от них».
Когда нужно было адмиралу перейти на другой корабль, то корабли вероятного противника смотрели не на должностной флаг, который переносили на тот корабль, куда должен был перейти командир отряда, а смотрели и следили: перешел ли он сам? Так как были случаи, когда флаг переносили, а адмирал оставался на корабле. Правда, это выяснялось потом, визуально его фигуру спутать не могли.
В один из дней наша КПУГ (корабельная поисково-ударная группа) «схватила» ИПЛ (иностранную подводную лодку), корабли ВМС США мешали нашим кораблям, опасно маневрировали, пересекали курсы кораблей, теснили нас. Тогда адмирал скомандовал командиру эсминца «Вызывающий» капитану 2 ранга Мамончикову:
– Анатолий Павлович! Отвлеки корабли на себя! Придумай что-нибудь! – Раньше Коростелев и Мамончиков служили на одном корабле, на легком крейсере «Адмирал Лазарев», один – старпомом, второй – помощником, и понимали друг друга с полуслова. Кстати, автор в это же время служил вместе с ними в должности командира группы управления дивизиона главного калибра.
– Понял вас! Сейчас что-нибудь придумаем! – ответил командир эсминца.
На эсминце взяли пустую бочку из-под ГСМ (горюче-смазочные материалы), приварили к ней какие-то штыри, покрасили все в белый цвет и через некоторое время, с помощью стрелы, это рогатое сооружение спустили за борт. Увидев это, корабль ВМС США вышел из ордера и направился к «Вызывающему», который уводил корабль ВМС США в сторону.
Наш корабль включил эхолот, подкильную гидроакустическую станцию, станцию звукоподводной связи, якобы он работает со своей подводной лодкой. Американцы подтянули к «Вызывающему» еще несколько кораблей. Окружили его плотным кольцом, нащупывая лодку, с которой он якобы вел переговоры. А лодки там никакой и не было!
– Молодец! – сказал Коростелев, вызвав на связь Мамончикова. – Чем ты их там заинтересовал?
– Ничего особенного, просто одна небольшая хитрость!
Надо сказать, что несколько кораблей ВМС США продолжали следить за «Вызывающим», а командир отряда советских военных кораблей в это время решал какую-то важную задачу.
Сейчас, по прошествии многих лет, можно сказать, что наши корабли отрабатывали тогда способ обнаружения и слежения за ИПЛ по радиоактивному следу. Для этой цели на кораблях была установлена специальная аппаратура, с помощью которой и обнаруживали радиоактивный след атомных подводных лодок вероятного противника. Но тогда это была закрытая тема, и даже на разборе в штабе ТОФ, докладывая результаты работы, командиры-противолодочники радиоактивный след называли «масляный след»...
На кораблях ВМС США были неплохие гидроакустические станции. Командиры американских кораблей доложили своему старшему, что подводной лодки под «Вызывающим» нет, и получили приказание вернуться на свое место в ордере. Что они и сделали. И опять начали мешать нашим кораблям.
«Вызывающий» оставался в стороне, вдали от своих кораблей, продолжая опускать и поднимать эту странную аппаратуру. Но американцы уже на это почти не реагировали. Иногда подсылали свой вертолет корабельного базирования с целью проверки: что это они там делают?
В это время в район работы нашей КПУГ подошел большой ракетный корабль (БРК) «Упорный», которым командовал капитан 3 ранга Виталий Новокшенов. И у наших командиров появилась новая идея. С эсминца «Вызывающий» спустили баркас и на него, по трапу, начали сходить люди. Но что это? Все они были перебинтованы: у кого – голова, у кого – плечи, у кого – руки... Какие-то раненые. Баркас с «ранеными» отошел к «Упорному».
Американцы засуетились, подняли вертолет, фотографировали это необычное зрелище, опять подослали к «Вызывающему» свои корабли со строгим наказом: «Обнаружить советскую подводную лодку!» Командир отряда боевых кораблей ВМС США докладывал своему командованию:
«Предполагаю, что на советской подводной лодке, находящейся в нашем районе, произошла авария, т.к. наблюдали транспортировку раненых с эсминца на большой ракетный корабль». Это радио было перехвачено нашими специалистами и доложено наверх.
С наступлением темноты «раненых», уже без бинтов, скрытно вернули на свой корабль, а БРК «Упорный» убыл к себе на Родину: он возвращался с боевой службы и его привлекли к этой «игре». Тем не менее, несколько кораблей ВМС США продолжали «утюжить» большой район моря в поисках подводной лодки. Другая группа кораблей янки следила за БРК «Упорный». А контр-адмирал Коростелев продолжал решать свою задачу.
Наши корабли стали на якорь на банке в нейтральных водах. Корабли ВМС США стояли рядом, зорко наблюдая за нами. Ночью янки периодически включали РЛС: проверить на месте ли наши корабли. И вдруг операторы РЛС США обнаружили «лишнюю» цель, лишний корабль. Но как он мог здесь появиться? Если это подводная лодка, то в подводном положении она не могла подойти: глубина не позволяет. А если надводный корабль, то движения его по акватории они бы видели... Но, тем не менее, на ВИКО (выносной индикатор кругового обзора) РЛС отчетливо было видно два объекта, стоящих борт о борт друг к другу. С рассветом они подняли вертолет, но... никакой цели не было. Был один корабль. С вертолета сфотографировали его для отчета.
А дело было так. На эсминце «Вызывающий» взяли два НУО (надувные уголковые отражатели), надули их воздухом, соединили в одну связку и получилось изображение на ВИКО, как от большой надводной цели. А когда подлетел вертолет, спустили из НУО воздух, убрали их и следы в воду. Такие штуки наши корабли проделывали несколько ночей подряд. Для непросвещенного читателя хочу пояснить, что НУО представляет собой что-то похожее на футбольный или волейбольный мяч, только диаметром больше человеческого роста.
Периодически, в темное время суток, наши корабли использовали шар-пилоты. Надували их инертным газом, привязывали к ним пучок фольги от конденсатора и запускали в воздух. Неожиданно корабли вероятного противника обнаруживали воздушную цель, непонятно как появившуюся, устанавливали за ней радиолокационное слежение, наносили маршрут ее полета на планшет воздушной обстановки… Настоящая воздушная цель. Но как она появилась? Это что-то новое в тактике кораблей ВМФ СССР. Какое-то новое оружие?! А шар-пилот маневрировал, как настоящая цель: он поднимался в воздух, и его несло по направлению наземного ветра. Часто были случаи, когда баллистический ветер был совсем другого направления, и шар-пилот, поднявшись на какую-то высоту, начинал двигаться в сторону, противоположную наземному ветру. Это создавало впечатление живой цели. Голь на выдумку хитра – посмеивались наши моряки.
Коростелев длительное время находился на боевой службе. Его не щадили. Отдельные командиры бригад так ни разу и не были на боевой службе, а его пересаживали с корабля на корабль. Кроме радикулита, у него начал болеть желудок. Он стал чаще заглядывать в рюмку. Тогда боль в желудке уменьшалась. Наверх стала поступать информация о его пристрастии к спиртному. Командир «Упорного» капитан 2 ранга В. Новокшенов сетовал на то, что «Семен» все в каюте у него перевернул: искал спирт. То же самое говорил его старпом, а потом и командир «Гневного» капитан 2 ранга Павел Петрович Водолеев.
Наконец, вышестоящее командование решило заменить Коростелева на боевой службе. Один корабль пришел в район ВПЗ (выполнения поставленной задачи), а другой уходил. Вот только сходит он (Коростелев) еще раз на слежение за кораблями вероятного противника, а там – и домой! Но обстановка в районе изменилась, появились новые задачи, которые нужно было решать на высоком уровне, и заменить адмирала кем-либо было нельзя, ему и воинское звание «контр-адмирал» присвоили, чтобы наше представительство в том районе было на уровне.
– Ведь мне «адмирала» Москва дала, – говорил Коростелев автору, – не командование флота, а Москва. А представление написали потом, уже вдогонку. Заставили написать...
В районе боевой службы, кроме кораблей вероятного противника, появились еще какие-то суда. Да и много их появилось. Как оказалось потом, это были какие-то беженцы.
– После этой работы планируется ваше возвращение в Союз, – проинформировал адмирала ОД ТОФ. Получив эту новость, Коростелев приободрился, настроение у него улучшилось... Как и предполагала разведка судна – беженцы следовали своим маршрутом. Вот только одно какое-то странное судно толкалось вблизи наших кораблей. Определить принадлежность этого судна долго не могли: вызывали по радио, освещали прожектором, кричали ему по корабельной трансляции – бесполезно. Тогда сам адмирал схватил электромегафон и прокричал своим хриплым голосом:
– Хунхуза! Пo-английски спикаешь? – И тут же передал приказание вахтенному офицеру: – Запишите в вахтенный журнал: «Запросил на трех языках – не понимает»!
Потом этот эпизод передавался из поколения в поколение на эскадре, как забавный случай или анекдот.
Наконец, адмирала заменили кем-то и приказали вернуться в Союз. У него со здоровьем совсем плохо стало. Да, наверное, и не устраивал свое командование. С должности начальника штаба 10-й оперативной эскадры его назначили командиром 79-й бсрк, что базировалась во Владивостоке. Это было понижение. Болезнь прогрессировала. Врачи определили – безнадежен: рак.
– Какие-то врачи пошли странные – мой лечащий врач говорит: «Можете и рюмку коньяка выпить», – рассказывал адмирал.
Последний раз я видел адмирала летом 1972 года, на совещании по воинской дисциплине, которое проходило в ДОФе г. Владивостока. Он почернел, высох. При рукопожатии его рука оказалась холодной-холодной...
Он несколько минут поговорил со мной, вспомнил нашу совместную службу на легком крейсере «Адмирал Лазарев». Вспомнили наших офицеров, кто где сейчас служит. Семен Елизарович поздравил меня с поступлением в военно-морскую академию… Но он стал каким-то неуверенным, глаза его смотрели вопрошающе, с надеждой…
В конце августа 1972 года, когда я прибыл в академию, то узнал от командира БРК «Гордый» капитана 3 ранга Ю.И. Двуречинского, что Коростелев умер. Двуречинский проводил адмирала в последний путь...
Я был удивлен: вон как в жизни бывает, оказывается, это была у нас последняя встреча. Я сказал:
– Не может быть! Ведь я его недавно видел!
– Вот так… – ответил тот.
Сейчас появилось много начальников, много адмиралов (корабли порезали, а адмиралов наплодили), как их называли, «паркетных адмиралов» (от слова «паркет»), которые моря в глаза не видели, а точнее избегали его («умный в море не пойдет, умный море обойдет»). Они пытаются переделать историю: черное выдать за белое, а белое – за черное. Мы должны их в этом вопросе поправить. Одной из этих поправок – будет мой краткий рассказ о судьбе С.Е. Коростелева.


Boвремя остановили, или Не дали развязать Третью мировую войну

171-я отдельная бригада подводных лодок (ОБПЛ) базировалась в Магадане, в бухте Нагаево. В состав ее входило несколько дизельных торпедных подводных лодок, порядка десяти единиц. Это была большая бригада, серьезное соединение... Правда, командовали им не совсем серьезные люди. Кто из них был более, а кто менее ответственен, автор не берется выяснять за давностью лет и из-за отсутствия многих «героев» того события, о котором я хочу рассказать.
Командиром 171 ОБПЛ был в то время капитан 1 ранга В. Кириенко, начальником штаба – капитан 2 ранга А. Кодес, начальником политотдела – капитан 2 ранга Воронцов. Были штаб и политотдел бригады, строительный отряд, который замыкался на подводников, гидрографический отдел, офицеры которого несли оперативную службу на бригаде лодок. Входил в бригаду дивизион тральщиков, которым командовал капитан 2 ранга Минин. Одним тральщиком командовал капитан 3 ранга К. Железняк, другим – капитан 3 ранга Коростелев. Были в этом дивизионе два малых противолодочных корабля (мпк), одним из них командовал капитан-лейтенант Парфенов. Из мелких плавсредств были: ВРД и торпедолов. В состав бригады входила плавбаза «Кулу», которой командовал капитан 2 ранга И. Болдин.
Незадолго до этого события, о котором я хочу рассказать, бригаду проверила комиссия штаба ТОФ, которую возглавлял 1-й заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Г. Васильев, и поставила подводникам положительную оценку.
Летом, как и во многих северных районах, семьи офицеров убыли в теплые места, или в санатории, или к бабушкам с дедушками: нужно оздоровить детей. Многие офицеры остались одни, без семей, и частенько свободные от службы вечера проводили в ресторане. Причем, если подводники собирались в одном ресторане, то надводники – в другом. А подводники, как правило, собирались в ресторане «Приморье».
Командир дивизиона тральщиков капитан 2 ранга Минин и командир плавбазы «Кулу» капитан 2 ранга Болдин держались особняком.
Автор знал Минина по Советской Гавани, где он был командиром дивизиона мпк. Мой сосед по квартире капитан-лейтенант В. Бессонов был у Минина замполитом дивизиона и отзывался о нем положительно, именуя его настоящим моряком.
С Болдиным мне довелось встречаться несколько раз. Будучи курсантом ТОВВМУ, я проходил корабельную практику на тральщике, которым командовал в то время капитан-лейтенант Болдин. На тральщике был порядок.
Потом, когда он был капитаном 2 ранга и командовал плавбазой «Кулу», я на этом корабле доставлял матросов из Совгавани: с крейсера «Адмирал Лазарев» во Владивосток на крейсер «Дмитрий Пожарский». На «Кулу» тоже был порядок. Встречался я с Болдиным и позже, после увольнения в запас он работал в одном из вузов Владивостока.
Хорошо знал я командира тральщика Константина Федоровича Железняка. Это мой однокашник по училищу. Кстати, впоследствии мы с ним служили вместе командирами миноносцев, и потом он меня менял в должности начальника штаба бригады. Это был исключительно добросовестный, порядочный и честный офицер, награжденный орденом Красной Звезды.
Знал я и одного из заместителей по политчасти командира, подводной лодки Бориса Остроумова, который окончил штурманский факультет ТОВВМУ на год раньше меня, а потом перешел на политработу.
Заместитель начальника политотдела бригады лодок был назначен с повышением в г. Ленинград, что послужило поводом «обмыть» это дело. Виновник торжества пригласил своих друзей, командование бригады, а также соседей-ракетчиков в ресторан «Приморье».
Такая уж традиция была: обязательно нужно было «обмыть» новое назначение. Иначе – не поймут. Мало того – еще и жлобом посчитают. Вот по этим двум причинам заместитель начальника политотдела и собрал в ресторане «Приморье» на «отходную» свое командование и командование ракетчиков. Вроде бы люди солидные, серьезные, все должно быть спокойно, честь по чести... Но «человек предполагает, а Бог располагает», – так гласит русская пословица. Чтобы не собирать два раза гостей, пригласил он кое-кого из близких ему людей, которых потом судьба очень сильно ударит: их накажут и даже снимут с занимаемых должностей. И потом каждому из них долго еще придется доказывать, что он «не верблюд».
Когда гости прибыли в ресторан, стол уже был накрыт. Выставленная закуска смотрелась аппетитно. Запотевшие бутылки со спиртными напитками вызывали у гостей слюну, а их большое количество говорило о щедрости виновника торжества.
– Ну, молодец, смотри, какой стол накрыл, – сказал один из гостей.
– Знай наших, – поддакнул кто-то из подводников.
Бывший заместитель начальника политотдела бригады лодок скромно улыбался: ему была приятна такая похвала.
– Рассаживайтесь, товарищи! Прошу всех к столу! – сказал он. – Будем начинать.
– Всем взять закуски. Наполните рюмки! – продолжил вставший один из офицеров. Как все поняли, это был тамада. И когда рюмки были наполнены и закуска положена в тарелки, тамада сказал: – Слово представляется начальнику политотдела.
Начальник политотдела встал, произнес речь, в которой упомянул, какой был хороший на службе его заместитель и что он заслуженно получил назначение на новую должность, и, заканчивая, сказал:
– Так пожелаем ему успехов на новом месте службы!
Все выпили и энергично навалились на закуску.
– Я никогда не забуду нашего коллектива… нашей бригады… – растроганно проговорил виновник торжества. (Это уж точно: никогда не забудет!).
Потом выпили за милых дам, потом – за тех, кто в море… А дальше пошло по инерции: «Давай выпьем?!» – «Давай!..»
Наши герои сидели и говорили все больше о службе.
– Вы не смотрите, что я служу на берегу, сухопутный, так сказать, – говорил один из ракетчиков, – нам тоже достается…
– Да, никто и не говорит. Служба, она везде не мед. Если служить, конечно, как следует, – ответил ему кто-то из подводников.
– Вот мы сформировали свой ракетный полк. Доложили наверх. Проверили нас, все нормально. Заступили в боевое дежурство. И что ты думаешь? Крысы погрызли всю изоляцию на проводах. ЧП. Вышли из строя наши комплексы.
– Да, эти крысы – чистый ад! Это такие твари! И в продукты лезут, и одежду грызут, и проводку! – вторил подводник.
– А забросили нас за тридевять земель!
– А мы в море уходим за тридевять земель! По полгода дома не бываем, а то и по году! – Зато вы в центре сидите, в городе. Вон посмотри: в зале одни моряки. А у нас – дежурство! Заступил в дежурство – сиди, не имеешь права уйти с поста, с расчета...
– У нас то же: заступил в дежурство – сиди! – включился в разговор комбриг подводников.
– Так они у тебя все по ресторанам! Ты их не соберешь по тревоге, – сказал командир ракетного полка.
– Ты своих собери! – с обидой проговорил комбриг.
– Я-то соберу!
– Ну, и я соберу!
 – Навряд ли!
– Что ты мне затараторил: «Не соберешь! Не соберешь!»… Спорим, что я раньше тебя соберу?
– Спорим!
– Сан Саныч! – обратился комбриг к своему начальнику штаба. – Объяви на бригаде тревогу! Экстренный сбор!
Командир ракетчиков, в свою очередь, объявил тревогу своему соединению.
Наши герои еще сидели в ресторане, когда по улицам Магадана забегали матросы-оповестители. Они вызывали в часть офицеров, мичманов и сверхсрочнослужащих, которые были на берегу, на сходе.
Начальник штаба подводников позвонил по телефону своему ОД (оперативному дежурному) и приказал ему:
– Боевая тревога! Экстренный сбор!
Если бы ОД стоял кто-нибудь из командиров-подводников, то такого бы не случилось... Он бы переспросил и уточнил бы... Но ОД стоял офицер из гидрографии капитан-лейтенант Пантелеев, который действовал строго по инструкции. Он вскрыл пакет и начал действовать согласно плану-графику по переводу бригады в высшие степени боевой готовности.
Офицеры возвращались с берега на корабли и подводные лодки, которые уже готовились к бою и походу. По готовности корабли и лодки выходили в районы рассредоточения, готовилось к бою оружие и технические средства. Капитан 1 ранга в отставке К.Ф. Железняк говорил: «Когда меня ночью вызвали из дома, то моего корабля у пирса не оказалось. Мой помощник был допущен к самостоятельному управлению кораблем, и корабль ушел в точку рассредоточения». Все корабли и лодки, где старпомы или помощники были допущены к самостоятельному управлению кораблем, ушли в места рассредоточения. А там, где они были не допущены, ждали прибытия с берега командиров кораблей.
Бригада подводных лодок по тревоге ушла в пункты рассредоточения.
Лодки, находящиеся в ремонте и не имеющие хода, оттаскивали в места рассредоточения буксирами. Ракетный полк находился в боевой готовности № 1 (боевая тревога).
Информация о переводе гарнизона г. Магадан и его окрестностей в БГ № 1, o рассредоточении подводных лодок и надводных кораблей поступила по линии особого отдела и гражданских властей в Москву. И когда Москва запросила командование ТОФ о причине перевода бригады подводных лодок в БГ № 1 и о ее рассредоточении, то оно ничего об этом не знало, не владело обстановкой…
Снова была комиссия, которая вскрыла причину перевода бригады лодок в БГ № 1. Был приказ с наказанием виновных, вплоть до снятия с должностей. Командира бригады капитана 1 ранга В. Кириенко с занимаемой должности сняли и назначили в школу мичманов на о. Русский. Автор, служа на Русском, часто встречался с ним, добираясь на буксирах или на катерах на службу: паромов тогда еще здесь не было. Начальника штаба бригады А. Кодеса сняли с должности и назначили преподавателем в ТОВВМУ. Замполита одной из подводных лодок капитан-лейтенанта Б. Остроумова, которого автор знал лично, с занимаемой должности сняли и назначили с понижением. Потом он реабилитируется и будет работать офицером по кадрам в соединении подводных лодок. Как были наказаны другие офицеры – не знаю. Но все они были привлечены к партийной ответственности.
Между тем, среди офицеров было мнение, что кто-то виновников тревоги прикрыл (т.е. – защитил), т.к. ожидали более жестких мер.
За плохо сделанную подчиненными приборку офицер мог получить любое взыскание, вплоть до НСС (неполное служебное соответствие), т.к., согласно уставу, на строгость дисциплинарного взыскания жаловаться запрещалось.
Офицеры-шутники (хотя, какая здесь была шутка?!) на дверях бывшей квартиры замначпо, обмывавшего свое назначение, повесили металлическую табличку с надписью: «Из этой квартиры пытались развязать Третью мировую войну». Новые хозяева квартиры срывали табличку, но она появлялась снова...
Об этом случае командование флота старалось не говорить, не афишировать безобразное, недопустимое поведение руководителей такого большого ранга, но весь флот об этом знал.

До свидания, товарищи матросы!

Эскадренный миноносец стоял кормой к стенке у 30 причала, во Владивостоке. Был воскресный день. Вcе бы ничего, но увольнение матроcов и старшин на берег прошло плохо: несколько человек было задержано комендантской службой за нахождение в городе в нетрезвом состоянии. Об этом стало известно в 24.00 этого же дня. Все увольняемые прибыли, кроме тех, кто находился в комендатуре. Обычно сразу звонили в комендатуру и, если там матросов не было, то начинали звонить в милицию, в морг, разыскивать адреса их родных или знакомых, посылать поисковые группы...
– Плохо... но хоть все живые... В комендатуре, – сказал замполит. Все офицеры были на юте (на корме), в районе рубки дежурного по кораблю. Они были согласны с замполитом: а то бы сейчас их послали старшими поисковых групп разыскивать этих разгильдяев. А завтра – учение по утреннему распорядку дня, политзанятия и весь день крутиться, как белка в колесе.
– Пора отдыхать, – взглянув на часы, сказал старпом, – завтра рано вставать.
Обеспечивающую смену офицеров и мичманов будили в 5.30, собирали в кают-компании, инструктировали, а потом отпускали по местам контроля за личным составом.
Утром командир корабля и замполит убыли на доклад к комбригу. Командир бригады выразил свое неудовольствие по вопросу вчерашнего увольнения личного состава на берег. Начальник политотдела бригады подытожил:
– Еще такое увольнение и на парткомиссию пойдете... Оба...
Власть принадлежала политорганам. Везде пестрели плакаты: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи», «Партия – руководящая и направляющая сила общества», – вот такое было время, и такие были лозунги. Попробуй, пойди против линии партии: тебя тут же разотрут в порошок. Так что начальник политотдела слов на ветер не бросал.
Когда командир и замполит вернулись на корабль, то на корабле шли политзанятия. Они сели в каюте командира и начали думать: какие же предпринять меры? После политзанятий, когда уже были приведены на корабль задержанные матросы, был сыгран «Большой сбор». Матросов-пьяниц вывели перед строем, потом их... по одному, ставили на штиль для всеобщего обозрения, спрашивали: знали ли они, что спиртные напитки нельзя употреблять? А тогда почему они этот запрет нарушили? Почти все матросы отвечали одинаково:
 – Да вот друга встретил...
Командир и замполит объявили свое решение и план мероприятий, направленный на борьбу с пьянством.
– Всех замеченных в пьянстве разобрать на строевых собраниях! – объявил командир.
– На собраниях военнослужащих, – подсказал замполит.
– Да-да, на этих... на собраниях военнослужащих! – уточнил командир.
– Комсомольцев-нарушителей привлечь к комсомольской ответственности! – дал указание замполит.
– По строгому выговору им... с занесением! – входил в раж командир.
– Ну, это уже, как комсомольцы решат, – поправил командира политработник.
– Родителям напишем письма о вашем поведении!
– Каждому по месяцу без берега!
– Отличников – лишить этого звания!
– Старшин разжаловать и снять с занимаемых должностей!
– А всему экипажу – оргпериод на 10 суток!
– Всем сидеть на корабле! Сход на берег запрещаю! – завершил командир. – И офицерам – тоже!
– Это групповое наказание, – полушепотом ворчали офицеры.
У офицера-артиллериста Кравцова был день рождения. В обеденный перерыв его поздравили по корабельной трансляции. А потом в честь именинника прокрутили песню «Черный кот», которую заказал офицер Грачев.
– Как раз в масть, – сказал кто-то из офицеров после слов песни: «...только черному коту и не везет...»
Вечером Кравцов спросил разрешение сойти на берег, домой.
– Нет, не разрешаю! Оргпериод! – сказал старпом.
– Да ко мне отец приехал в гости, на день рождения... – убеждал Кравцов.
– Надо было матросов воспитывать, чтобы они не пили...
– У меня в группе не было пьянок...
– В БЧ-2 были пьянки. Вот и сидите сейчас!
Сосед Кравцова по дому, флагманский специалист радиотехнической службы Нагорный зашел к старпому:
– Слушай, там к Кравцову отец приехал... Ты бы его отпустил… Все-таки день рождения у человека...
– А чего ты ходатайствуешь? – недовольно спросил старпом.
– Так он же мой сосед... Вот его родственники интересуются... У меня дома телефон... Так они звонят, спрашивают.
 – Оргпериод! Все будут сидеть! – отрезал старпом.
И на корабле все сидели. Не говорили, что будут отрабатывать организацию службы, а говорили: «Сидеть!». Хотя и службу отрабатывали, и формуляры всевозможные заполняли, и отчеты писали, но... все равно «сидели». Сидел Кравцов, хотя у него в подразделении не было замечаний, сидел его коллега-артиллерист Грачев, сидели командир, замполит, старпом... Офицеры в душе возмущались, между собой шептались о незаконных действиях командира, но открыто об этом не говорили: система сломает любого. Сойти на берег боялись: невыполнение приказания, самовольный сход, привлекут к партийной ответственности, объявят дисциплинарное взыскание – вот что удерживало офицеров. Но не всех...
Начальником медико-санитарной службы корабля был старший лейтенант Игорь Александрович Король. Его знали все офицеры бригады кораблей. Это он на улице Ленинской (раньше – Светланская и позже – Светланская) повстречался с комфлотом В.А. Фокиным и имел с ним дерзкий разговор (комфлот был тогда в штатском платье), освобождал из комендатуры задержанных офицеров, своих дружков, заводил лошадь на 2-й этаж ресторана и пр. и пр.
– Не буду я сидеть на корабле! – сказал Король, и офицеры верили, что он не будет сидеть.
На корабле усилили вахту юта. Если раньше вахту нес только один человек: командир вахтенного поста на юте, то сейчас поставили еще и вахтенного офицера.
Король несколько раз сходил с корабля на соседние корабли. Сходил демонстративно: то ему нужно хлорку принести, то у него каких-то лекарств нет, то бинты закончились... Все понимали, что он валяет дурака. Но когда ему по этому поводу сделал замечание старпом, Король вступил в пререкание, причем, разговор вел на повышенных тонах. Старпом старался избежать столкновения с ним: подальше от греха.
В том случае, когда В.А. Фокин сказал, что он – комфлот, Король ответил:
– Знаешь что, батя, я, когда выпью, то я – министр обороны!
А на угрозу командира корабля: – Я из вас лейтенанта сделаю! – ответил:
– А я из вас старшего лейтенанта сделаю (командир был в звании капитан 2 ранга).
Так что старпом остерегался трогать своего начмеда.
Лучшим другом у Короля был офицер Пикиш. Сейчас уже никто не знает: кличка это была или фамилия. Высокий, худой, хохмач и авантюрист. Всё им неймётся. То за офицером оповестителя домой пошлют, а офицер на корабле, дежурит. В семье – ссора. То насыпят в компот соль, а в борщ – сахар. (Жилье тогда было барачного типа. Электроплитки, на которых варили жены офицеров, их же дружков, стояли в коридорах. Вот они и «шутили»).
…Офицеров из комендатуры Король выручил следующим образом. Обходя город в рабочее время, комендант г. Владивостока подполковник Лавриненко остановил сухопутного офицера:
– Ваши документы! – потребовал он.
 Офицер полез в карман, зашуршав плащ-накидкой (моросил дождь. – Авт.), достал свой документ:
– Пожалуйста!
– Зайдете ко мне в комендатуру в 15.00 – объявил комендант положив, не глядя, документ к себе в карман. А офицер этот оказался генералом из Уссурийска, из 5-й армии. И когда генерал прибыл в комендатуру за своим удостоверением личности, комендант стоял перед ним по стойке «Смирно». А Король, находившийся в это время в комендатуре, чтобы выручить своего дружка Пикиша, за что-то попавшего туда, воспользовался этим моментом.
Комендант Лавриненко, несмотря на все его заслуги и исключительную работоспособность, за этот случай с генералом был строго наказан комфлотом. Говорили даже, что был арестован и отбывал наказание в Уссурийске. Но про задержанного офицера (Пикиша), несмотря на неприятность, комендант не забыл.
– А где задержанный офицер? – спросил он у дежурного.
– Так мы его освободили: генерал приказал.
– Как приказал? Я же все время с ним был…
– Пришел офицер, старший лейтенант и передал приказание генерала освободить... – лепетал дежурный.
– А вы документы проверили?
– Проверил… у меня записано… Вот: старший лейтенант Король!
– Тьфу! Ты что, Короля не знаешь?! Вернуть его (Пикиша)!
Когда попытались вернуть Пикиша, то он оказался больным... А Король твердил:
– Я больного в комендатуру не отдам! У меня – клятва Гиппократа!..
…Вечером Король и Пикиш самовольно сошли на берег. Другие офицеры не рискнули. Хотя служба тяжела вообще, а корабельная – особенно, многие начальники злоупотребляли своим положением: зачастую не пускали своих подчиненных офицеров домой. Было даже такое взыскание – арест при каюте! Объявят арест, а офицер – на корабле, работает, «сидит», принимает пищу после всех – в 22.00, при этом отмечается у дежурного по кораблю.
Перед самовольным сходом на берег Король инструктировал Пикиша:
– Ты ж смотри, ни с кем не пререкайся, чтобы не было повода для наказания!.. Коллективное наказание – это незаконно! Матросы напились, а меня наказали! Чушь какая-то!
Вечером, во время вечернего чая, командир спросил:
– А где Король?
– На сходе (т.е. – на берегу), – ответил кто-то.
– Почему на сходе? Я же запретил сход на берег!
– И Пикиш сошел.
– Старпом! Обоим по трое суток ареста! – взревел командир.
– Есть! – ответил старпом. Он пошел в каюту, выписал записки об арестовании, заверил их печатью и вручил дежурному по кораблю: – Передать Королю с Пикишем!
Когда Король с Пикишем прибыли на корабль, то дежурный по кораблю передал им записки об арестовании. Начмед зашел в рубку дежурного по кораблю и звонками сыграл «Большой сбор».
– Что за сбор? – спросил командир.
– А это Король на гауптвахту убывает…
– Ну и что?
– С матросами прощается.
Командир, прибежав на ют, увидел такую картину: начмед, пожимая руку очередному матросу, говорил:
– До свидания, товарищ матрос, убываю на гарнизонную гауптвахту!
– Прекратить этот цирк! Команде – разойтись по кубрикам! Короля – ко мне! – разбушевался командир корабля.
Команда разошлась по кубрикам. Офицеров собрали в кают-компанию, а Король с Пикишем убыли на гауптвахту.
Куда они сразу пошли – неизвестного, только не на гауптвахту. Через некоторое время на корабль прибыли представители отдела устройства службы, политуправления и прокуратуры. Они выявили, что командир бригады оргпериода кораблю не объявлял, плана оргпериода не было, а офицеры «сидели», но… если сказать мягко, понапрасну.
Потом в масштабе бригады пояснили, кто имеет право объявлять оргпериоды боевой части, кораблю, бригаде. Для чего объявляется оргпериод. Офицеры и мичмана начали регулярно, согласно установленного графика, сходить на берег. Обстановка нормализовалась. Арест при каюте был отменен. Работники прокуратуры даже прочитали несколько лекций на злободневные темы.
Короля и Пикиша вернули на корабль.
Впоследствии автору довелось служить с Королем на легком крейсере «Адмирал Сенявин», а после увольнения в запас – жить в одном доме.

Встреча с премьер-министром государства МаврикиЙ

После вояжа вдоль восточного побережья Африки и захода в порт Бейра (Мозамбик) мы, в составе ракетного крейсера «Владивосток» и танкера «Ахтуба», обогнули о. Мадагаскар и направились в Порт-Луи (Маврикий). Отряд наш уменьшился, т. к. подводную лодку, которая была с нами в п. Бейра, мы отправили на о. Дахлак для ремонта ее выдвижных устройств, которые она погнула при швартовке к «Ахтубе».
9 августа 1980 года мы прибыли в Порт-Луи. Свободного места у пирсов не оказалось и мы стояли на рейде. Я нанес визит премьер-министру государства Маврикий Рангулану и мэрам двух городов: город Порт-Луи соседствует с другим городом. Оба мэра – племянники Рангулана.
– Если бы был еще один город, то его мэром был бы еще один племянник, – сказал нам мэр Порт-Луи. Он спросил нас, как долго мы бываем в море, что чувствуем, когда возвращаемся домой, как переносим одиночество, и улыбался на наши ответы. Мэр Порт-Луи подарил нам всем по галстуку с гербом города. А мы ему тоже – макет стелы с парусником, что стоит на въезде во Владивосток. Нам предложили сделать запись в книге почетных посетителей.
– У вас хороший почерк, – сказал мне мэр Порт-Луи. Хотя у меня самый обычный почерк. Правда, я старался, когда писал. На что консул Владимир Ильич Романюк сказал:
– Командир бригады был хорошим студентом!
По записям, оставленным в книге почетных посетителей, я увидел, что до нас в Порт-Луи заходила подводная лодка «Марс».
Командир ркр «Владивосток» Георгий Данилович Ильин на берег не ходил, хотя мы неделю стояли на рейде. Был он со мной только на приеме у премьер-министра и у мэра. Этому была причина: еще раньше, будучи с визитом в Мозамбике, он попал в автоаварию, где получил значительные ушибы. Даже пришлось лечь в госпиталь им. Бурденко (г. Москва). От поездок остерегался. Я тоже старался его поддержать.
На борт крейсера прибыл консул советского консульства В. Романюк. В свое время он, вместе с вице-адмиралом Н.Я. Ясаковым учился в подготовительном училище при ТОВВМУ. А теперь он нам немало помог в решении разных вопросов: возил на машине, сопровождал на приемы, организовывал встречи, выполнял роль переводчика. Следом за консулом прибыл шипшандлер (тот, кто занимается снабжением корабля). Это был сравнительно молодой человек, аккуратно и чисто одетый, хорошо говоривший по-русски. Я направил его к командиру корабля, а сам продолжал разговаривать с консулом. Вдруг заходят ко мне командир корабля и шипшандлер, о чем-то споря.
– Товарищ комбриг, – обратился ко мне Ильин, – я у него продукты покупать не буду! Он меня в прошлый раз обманул, когда я был здесь на бпк «Чапаев», – Ильин был вне себя от возмущения.
Что мне делать? Как же решить этот конфликт? В Союзе мы не так получали продукты: сам ходишь, обиваешь пороги в продотделе... Между тем, продукты у нас были на исходе. Конечно, можно было оборвать командира и приказать ему купить продукты. Но, я считаю, хороший руководитель должен уметь находить компромисс.
– Это ты его обманул? – спрашиваю я у шипшандлера.
– Да, я! – радостно соглашается тот.
– Вот видите! Он и сам не отказывается! – говорит командир.
– А что он будет отказываться: у них считается хороший шипшандлер, если продает дороже, – ответил присутствующий при разговоре Романюк.
– Ну, раз ты обманываешь, то мы у тебя продукты брать не будем, – говорю я.
– Как же так? – растерявшись, говорит шипшандлер. – Я всю жизнь работаю на советские корабли.
В общем, мы сошлись на том, что будем брать то, что он продает дешевле средних цен, а остальное будем брать у других.
– Я знаю адмирала Маслова, контр-адмирала Варганова, контр-адмирала Хронопуло, – оправдывался шипшандлер, – я всю жизнь работаю на советские корабли.
В один из дней пребывания в Порт-Луи, я нанес визит премьер-министру Рангулану. Ему на днях исполнилось 80 лет, но выглядел он гораздо моложе своих лет. Даже спиртные напитки принимал. В Москве шли олимпийские игры. Поэтому я подарил премьер-министру большого плюшевого олимпийского медведя. Командир «Владивостока» подарил ему парусник. Кроме меня и командира корабля, на приеме присутствовали Чрезвычайный и Полномочный посол СССР И. Сафонов и В. Романюк. Мы сидели в кабинете у Рангулана, беседовали. Рангулан спросил меня:
– А где сейчас адмирал Маслов, бывший командующий флотом?
– Ушел на повышение.
Затем Рангулан затрагивал опасные для нас темы: о наших войсках в Афганистане, об агрессивности русских и т.п. Было нелегко отвечать. Мы, воспитанные в духе того времени, такие вопросы считали провокационными, нездоровыми. Нас можно понять. Шел 1980-й год, расцвет власти Л.И. Брежнева. Правдивой информации мы не имели, а то и вообще не получали никакой информации сверху! А здесь газеты пестрели фотографиями наших танкистов в Афганистане, атомной подводной лодки, всплывшей в районе о. Окинава, фото главнокомандующего ВМФ СССР С. Горшкова, фото контр-адмирала М. Хронопуло и все это с комментариями о жестокости русских в Афганистане.
Обстановка политическая была для многих из нас непонятная, во многом противоречивая, так что можно себе представить мое состояние, все время нужно было следить за своей речью и думать о том, чтобы не сказать что-нибудь лишнего. В памяти крутится случай с контр-адмиралом Б.Г. Давидовичем, бывшим начальником ТОВВМУ, когда после проведенной им за рубежом пресс-конференции он был снят с должности. Хотя присутствовавшие на этой пресс-конференции наши офицеры ничего крамольного в его словах не увидели.
Но нам повезло: не так давно крейсер «Дмитрий Пожарский» помог местному населению в борьбе со стихией, и я постарался перевести разговор на эту тему. Все вроде бы идет нормально. Как вдруг открывается дверь, и в кабинет премьер-министра входит молодая привлекательная женщина с нарисованным на лбу темным круглым пятнышком. Женщина посмотрела на меня (так мне показалось) и воскликнула:
– Мишка!
А это мое имя. У меня сердце так и екнуло – с чего вдруг такая фамильярность? Ведь я не знаю эту женщину. А может это провокация? Этого еще мне не хватало! Вспомнилась песня Высоцкого про загранкомандировку...
Тут смотрю – Рангулан заулыбался и говорит:
– Она – секретарь советско-мавриканской дружбы, русский язык знает!
Тогда я понял, что она имела в виду олимпийского мишку – мой подарок Рангулану. Этот эпизод сделал наш разговор более теплым, растопил лед нашего недопонимания. Консул В. Романюк, заметивший мое замешательство, добродушно улыбался. Наш визит к премьер-министру закончился на хорошей ноте, и мы пошли знакомиться с городом Порт-Луи.
В городе – и это сразу бросилось в глаза – было много всяких открытых уличных лавок, магазинов... В те времена для нас это было в диковинку. Разговоры вокруг шли на разных языках. Это были: английский, китайский, французский и индийский языки.
Народ чувствовал себя раскрепощено. Продавцы торговались. Например, очки с защитными стеклами можно с 45 рупий сторговать до 25. Если наши моряки не торговались, то это удивляло местных жителей. А нам это было необычно. Местные торговцы сразу же стали называть наших матросов «корефан». Что, конечно же, прибавляло куража их торговле.
А вокруг необычайно красивые виды морской бухты, и воздух – чистый, пьянящий. Консул В. Романюк говорил местным жителям:
– Такой воздух нужно собирать в бутылки, и на этом делать свой бизнес.
Местные жители сами добывают соль при помощи чеков. Способ добычи крайне простой, но трудоемкий. Если коротко – на солнце выпаривают морскую воду и оставшуюся соль собирают и просушивают. И все это делается спокойно, размеренно, каждодневно, без надрывов. Каждый зарабатывает на свой кусок хлеба как может.
Выращивают они и лес. Мы видели рассаду саженцев, подрастающий лес и лес, который можно уже продавать на изделия, т.е. деловой. Причем такого леса, как у нас в тайге, у них нет. Все они выращивают своими руками, и их навыки – это вовсе не от учебы в каком-нибудь сельхозвузе (там их нет), а многолетний опыт, передающийся из поколения в поколение. И в результате у них есть лес!
Можно долго любоваться морскими пляжами. Чистый песок, впечатление, что попал в какую-то сказочную страну. Веет волшебством. На фоне неба и моря скачут всадники. Рядом – чистая, изумрудная, прозрачная вода. Но самочувствие у наших людей, попавших туда (в район о. Маврикий) неважное. Пошаливает сердце. И даже люди сравнительно молодого возраста жалуются на боли в сердце.
Чрезвычайному и Полномочному послу СССР в государстве Маврикий Илье Ивановичу Сафронову исполнилось 60 лет. На днях он вернулся из Москвы, где ему вручили орден Октябрьской Революции. Выглядел он хорошо: аккуратный, подтянутый, приветливый, жизнерадостный человек с большим тактом. Раньше с ним жили жена и внук, но сейчас живет он один. Семья перебралась в Москву, нужно учить внука, да и соскучились по Родине. Сафронов И.И. с работниками посольства был у нас на корабле. Мы им показали концерт художественной самодеятельности, угостили флотским обедом.
Наши офицеры были с ответным визитом в советском посольстве. Провели дружескую встречу в волейбол, пообщались. После чего был фуршет, где представители посольства поблагодарили членов команды за концерт и угостили десертом представителей команды. Впечатления остались самые приятные.
Наша корабельная волейбольная команда встретилась с командой Порт-Луи и – благополучно проиграла.
Романюк В.И., наш консул, уделял нам много внимания. Во время нашей встречи он был гражданским человеком, хотя в свое время окончил в Ленинградское высшее военно-морское училище. Его жена один раз сопровождала нас по магазинам, но она была для нас, неискушенных покупателей, плохим помощником, т.к. времени мы потратили очень много, а купить по своим спискам ничего так и не смогли.
– Вот это можно взять, но я бы не брала, – говорила она. Или: – А это мне обещали купить на Мадагаскаре.
А нам все эти излишние комментарии были ни к чему, все покупки мы делали одномоментно, не особо вникая в суть, где они дешевле или лучше. На следующий день консул, видно, предполагая, что с его женой мы только понапрасну потратили время, предложил нам в сопровождающие другую, более практичную в данных вопросах сотрудницу, которая очень профессионально давала нам необходимые советы и умело помогла нам распорядиться той валютой, которая была отпущена на покупки.
Она при встрече сразу уточнила: какая у кого семья? Каким количеством валюты мы располагаем? Поэтому неудивительно, что все покупки были удачные, и наши домашние впоследствии оказались очень довольны. Эта сотрудница предложила нам съездить на фабрику, где шили джинсы. Так как там и выбор больше, и цены гораздо ниже.
На фабрике тоже были нам рады.
– О, гранд-клиент! – сказали продавцы и продали нам свой товар значительно дешевле.
Очень хочу, чтобы у читателя не создалось превратное впечатление о нас: никакие мы не «шмоточники», не торгаши, а, наоборот, мы имели довольно скудные понятия о такой торговле, о хороших вещах, о моде. Но тогда некоторые вещи, например, джинсы, входили в моду, и мы, по совету нашей спутницы, купили по несколько штук для всех членов своих семей.
Когда я выезжал на машине посольства, то за нами неотступно следовала машина с сотрудниками местной разведки. Я сначала в это не верил: ну кому мы нужны, какую опасность мы можем представлять, да и особо высматривать на острове нечего. Но, тем не менее, когда мы в очередной раз заехали в наше посольство, разведчики ждали нас все это время, сидя в своей машине. Мы поехали в город, и они неотступно следовали за нами. Мы – в магазины, они – за нами. И так неотступно. А может, они нас охраняли? Все эти вопросы остались без ответа. В наш последний выезд на автомашине разведчики снова сопровождали нас. Правда, несколько раз менялись машины и появлялись все новые и новые лица. Мы – за город, они – за нами, мы – на кратер потухшего вулкана, они – за нами.
После объезда всех окрестностей мы прибыли на пирс. Они прибыли туда же. Наш работник, особого отдела, сопровождавший меня подошел к ним и каждому вручил по какому-то значку.
– За хорошее обслуживание, – сказал он.
16 сентября 1980 г. мы вышли из Порт-Луи. Получили приказание следовать на банку Фортюн, где стояли наши бочки для их ремонта и подкраски. Потом обстановка изменилась. Нам приказали заправиться от танкера «Ахтуба» до полных норм. Танкеру следовать в Сингапур, а ркр «Владивостоку» – на о. Сокотра. С прибытием на о. Сокотра ркр «Владивосток» получил приказание готовиться к заходу в п. Бомбей (Индия), меня же назначили командиром отряда кораблей, в состав которого входили: бдк «Иван Рогов», скр «Павлин Виноградов», гидрографические суда: «ГС-44», «ГС-47», «ГС-397» и атомная подводная лодка. Все следовали во Владивосток.

Обида

В феврале 1975 г. крейсер «Дмитрий Пожарский» находился в районе Индийского океана, когда на Порт-Луи (о. Маврикий) обрушился страшный ураган. Тайфун «Жервез». Он нанес городу большой урон: были порваны линии электропередач, разрушены дома, сорваны крыши, выбиты стекла из оконных рам и т.п. Правительство СССР решило оказать государству Маврикий помощь в ликвидации последствий тайфуна. На восстановление города срочно были брошены крейсер «Дмитрий Пожарский» и плавмастерская «ПМ-125».
«Пожарским» в то время командовал капитан 2 ранга Феликс Николаевич Громов. Силами советских моряков были проведены большие восстановительные работы. Вот почему, впоследствии, когда в декабре 1979 г. наши войска были введены в Афганистан, отношение к нам со стороны ряда стран уже было негативное. Правительство Маврикия продолжало поддерживать с нами связь. Правда, свою команду на Олимпийские игры, которые проходили в Москве в 1980 г., не представило.
Накануне этих событий, когда «Пожарский» находился еще в главной базе ТОФ, он был укомплектован молодым, слабо подготовленным личным составом. Чтобы ликвидировать этот недостаток, командир корабля принял, на мой взгляд, правильное решение: ежедневно проводить с личным составом тренировки по специальности и по борьбе за живучесть оружия и технических средств. Для этой цели на корабле ежедневно несколько раз объявлялись тревоги. Матросов учили, тренировали и не зря: вскоре «Пожарскому» пришлось 3 месяца следить за одним из авианосцев ВМС США. С неподготовленным личным составом такую задачу не решишь. Правда, потом, когда крейсер вернулся в Союз, к себе в базу, полковник-политработник, который был на борту корабля всю боевую службу, доложил:
– Командир корабля своими тревогами замордовал личный состав!
Членом военного совета – начальником политуправления ТОФ в то время был вице-адмирал С.С. Бевз, который на основании доклада полковника с голубыми погонами вычеркнул из списков на награждение командира корабля! Главную фигуру на корабле! А командир представлялся к ордену. И Громов Ф.Н. орден не получил. Для него это была пощечина: мол, знай свое место! Знай, кто у нас самый главный, кто у нас рулевой!
В мае 2002 года мы встретились с Феликсом Громовым во Владивостоке, в гостинице «Владивосток». Во время разговора он вспомнил этот случай, через 27 лет! В его словах по этому поводу сквозила обида. И тогда мне стали понятны его действия: после ликвидации политорганов, на другой же день, он, будучи командующим Северным флотом, всех политработников вывел за штат! Об этом мне поведал бывший начальник политуправления ТОФ вице-адмирал Борис Николаевич Пекедов, с которым я был знаком по Камчатке:
– Многие на Громова за это обижались: через два месяца нахождения за штатом им перестали платить деньги.
…Пекедов Б.И. был самоуверенным, дерзким по отношению к начальникам. По крайней мере, за глаза. Будучи 1-м заместителем начальника политотдела Сахалинской флотилии, был представлен на должность начальника политотдела стратегических подводных лодок.
– Когда меня вызвали в Москву, на утверждение, то сначала со мной беседовал Гришанов (член военного совета – начальник политуправления ВМФ). Он мне говорит: «У вас, на флотилии, была гибель». А я говорю: «Не было у нас гибели: эта часть, где погиб матрос, нам не подчинена». Тогда Гришанов говорит: «Считайте, что наша беседа о вашем назначении не состоялась!». А меня будет представлял не он, а Епишев (начальник Главного политуправления Советской армии и Военно-морского флота).
И у него состоялась беседа с Епишевым и он был назначен на дивизию стратегических подводных лодок...
Да, крепко засела у Громова обида на политработников, он поголовно всех их вывел за штат.
Времени у нас для встречи было мало. В гостиницу со мной пришел мой однокашник по училищу, прослуживший всю службу в КГБ, но, тем не менее, даже в этой ситуации Феликс Николаевич вспомнил обиду на политработников.
Когда «Пожарский» стоял на рейде в Порт-Луи, рядом с ним стал французский авианосец «Климансо», командир которого давал прием. Старшим на «Пожарском» был командир 8-й ОпЭск вице-адмирал Николай Яковлевич Ясаков. Приготовились следовать на прием. Вышли на ют. В это время к трапу подошел катер с французского авианосца и офицер связи вручил пакет. В пакете было только одно приглашение… для Громова. Ясакову Н.Я. приглашения не было.
– Как быть? Может быть, вы пойдете? – спросил Громов.
– Пригласили тебя. Ты и иди! – с раздражением сказал Ясаков. Он был грубым, неуравновешенным и самолюбивым адмиралом. Тоже – обида!
Будучи командиром «Пожарского» Ясаков ходил походом в Сомали, Могадишо. Дал команду приготовить банки (скамейка) для гостей. Была какая-то задержка. Тогда Ясаков начал орать на командира БЧ-2 капитана 2 ранга Василия Васильевича Мещерякова: – Бери сам и носи банки!
Мещеряков взял банку, взвалил ее на плечи и понес, чем вызвал удивление у сомалийцев. Об этом случае мне рассказал сам Мещеряков. Он раньше был у меня на «Сенявине» командиром башни и доверял мне. У Ясакова было много подобных выкрутасов.
Встретили французы командира «Пожарского» со всеми почестями. Откровенно, ничего не скрывая, поделились своими планами: – Такого-то числа снимаемся, идем туда-то, там стоим столько-то дней, а дальше следуем туда-то, – и так поведали про весь маршрут.
Когда командир вернулся к себе, то наши «штирлицы» заинтересовались планами авианосца, но очень сомневались в правдивость того, что им поведал будущий главком ВМФ.
А маршрут французов был именно тот, о каком они поведали Громову. Точность и пунктуальность.

В командира стрелять не станешь!

Командиру бригады судов обеспечения, что базировалась на Камчатке, Иванову Николаю Афанасьевичу было присвоено очередное воинское звание «капитан 1 ранга». До этой должности он был командиром эм «Возбужденный» на 173-й бригаде противолодочных кораблей, которой мне довелось командовать. А еще раньше он был командиром сторожевого корабля «Лунь» тоже на 173-й БПК. Мало того – это был мой однокашник по училищу. Исключительно порядочный человек, грамотный командир. Много положительных качеств можно приписать ему.
Так вот, получив это звание, Иванов на обмывание звездочки пригласил меня и начальника политотдела бригады Э.Д. Качалкова. Идти с пустыми руками на это мероприятие мы не стали и попросили пропагандиста нашей бригады Г.Д. Колесникова написать по этому поводу стихи. У Колесникова это хорошо получалось, и его, по праву, можно было считать поэтом. Хорошим поэтом. Он публиковался со своими стихами в разных газетах и журналах, вплоть до «Комсомольской правды».
Я подсказал Колесникову написать про то, как комсорг «Возбужденного» спас матроса, который, выйдя из машинного отделения в бессознательном состоянии (Индийский океан, жара. – Авт.), перелез через леера и прыгнул за борт. Про то, что «Возбужденный» в 1980 г. два раза подряд сходил на боевую службу в Индийский океан. Что он получил там переходящее знамя ЦК ВЛКСМ, завоевал 1-е место среди кораблей 8-й оперативной эскадры ВМФ.
Рассказал я также, что в феврале 1979 г., когда «Возбужденный» стоял на якоре в бухте Хелен (Южно-Китайское море), во время шторма у него порвалась якорь-цепь, и он потерял ее вместе с якорем. Корабль стал на 2-й якорь, а когда шторм утих, начали искать утерянный якорь. Весь свободный от вахты личный состав лег на верхнюю палубу и смотрел в воду. Вода была прозрачная и дно просматривалось хорошо. Якорь нашли, подняли вместе с якорь-цепью и установили на штатное место. Обнаружил якорь-цепь начмед корабля старший лейтенант Андрей Александрович Крупцов. А если бы не нашли, то было бы навигационное происшествие. Кстати, 1-й командир «Возбужденного» Евгений Иванович Волобуев (впоследствии – вице-адмирал) говорил мне, что при испытании якорь-цепи, еще на стенде, она порвалась в четырех местах! То есть, металл был не совсем качественный.
Пользуясь случаем, хочу сказать, что Андрей Крупцов впоследствии был флагманским врачом у нас на бригаде, потом заместителем начмеда Камчатской военной флотилии, заместителем начальника главного госпиталя ТОФ, подполковником медслужбы. С этой должности он был уволен в запас. Кстати, его отец, Александр Макарович, в свое время был флагманским артиллеристом кораблей эскадры ТОФ.
Колесников, который написал стихи, посвященные Николаю Афанасьевичу, и сам его знал хорошо: до должности пропагандиста бригады он был замполитом эм «Скрытный». Когда я ознакомился со стихами, которые были исполнены в виде дружеского шаржа, то обратил внимание на такие слова: «...грудью пошел на автомат...». Я уточнил, что это такое, т.к. читать стихи на вечере предстояло мне. Сведения в чем-то расходились.
А история была такова: чем-то обиженный матрос, чуть ли не арсенальщик, похитил автомат и пистолет с патронами. Засел на баке корабля (скр «Лунь», которым тогда командовал Иванов) и начал стрелять. Личный состав убежал с бака. А если кто появлялся, то матрос начинал стрелять снова. Думали, как его обезоружить. Кинуться на него – будут жертвы. Кого-нибудь поранит или убьет. И тогда командир корабля сам пошел на него со словами:
– В командира стрелять не станешь!
А матрос, похититель оружия, выстрелил куда-то, раздался звук выстрела: бум! – рассказывал контр-адмирал Николай Иванович Темерев, который в то время служил на сторожевых кораблях. – Матрос кричит: «Стой!». Иванов идет, опять выстрел: «Бум!». Матрос кричит: «Стой! Стрелять буду!». Иванов опять сделал шаг, и снова выстрел: «Бум!»
Каким-то образом матрос был обезаружен. Стрелять в командира не стал. А по бригаде прошел слух, что Иванов «грудью пошел на автомат». Правда, начальник штаба Камчатской военной флотилии контр-адмирал Д.М. Комаров при разговоре на эту тему сказал:
– Надо было порядок на корабле навести, а не гордиться этим!
В чем-то он и прав, но, тем не менее, факт такой был.
Иванов Н.А. еще несколько лет служил командиром бригады судов обеспечения на Камчатке, после чего перевелся в Кронштадт. На Kaмчатке его сменил командир скр «Резкий» Виктор Нахимович Каргин. Хотели Каргина назначить сначала начальником штаба этой же бригады, но он обратился к командующему Камчатской военной флотилией Георгию Николаевичу Гуринову (впоследствии – командующий TОФ):
– Товарищ командующий! Комбриг Храмцов в свое время представил командира эсминца Иванова к назначению на должность командира бригады судов обеспечения, а мне, командиру новейшего скр, предлагают должность начальника штаба!
Гуринов подумал и назначил его комбригом.
С Гуриновым Г.Н. я встречался в штабе ТОФ. Тогда его только что назначили НШ КВФ после Академии Генштаба. Он прибыл на сборы противолодочников во Владивосток. После окончания сборов были проведены зачеты на допуск к управлению РПЛС (разнородные противолодочные силы). Мы с Гуриновым сидели за одним столом. Он был еще капитаном 1 ранга. В разговоре со мной он сказал, что для него здесь много нового: морской театр и местные руководящие документы. Я подозвал к себе одного из офицеров ПЛС (противолодочные силы) ТОФ и попросил его помочь Гуринову в ответах. Офицеры ПЛС ТОФ все знали меня: я 7 лет был командиром бригады противолодочных кораблей. Каждый год сдавал им зачеты. Этот офицер отнесся с пониманием и помог Гуринову.
Во время этих же сборов в наши территориальные воды зашел какой-то корабль ВМС США. Оперативная служба Приморской флотилии действовала неграмотно. Комфлот В.В. Сидоров поднял командующего Приморской флотилии В. Анисимова, но тот по этому поводу ничего толково доложить не смог. Тогда Сидоров поднял Гуринова и спросил его:
– Товарищ Гуринов! Доложите, какие действия мы предпринимали на Балтике при такой ситуации.
И Гуринов четко начал докладывать, а Сидоров обратился к Анисимову:
– А вы записывайте, записывайте, потом передадите своей оперативной службе! – Анисимов начал записывать в блокнот то, что говорил НШ КВФ. А потом, во время перерыва, я видел, как он звонил по телефону своему ОД.
Комфлот Сидоров несколько раз подчеркнул, что Гуринов служил с ним на Балтике. Сидоров после окончания ТОВВМУ в 1946 г. служил на Балтике и на Севере. Потом был командующим Камчатской военной флотилии, начальником штаба ТОФ. Их поменяли с Ярославом Максимовичем Куделькиным: Сидорова назначили 1-м заместителем командующего Балтийским флотом, а Куделькина вместо него – начальником штаба ТОФ.
Сидоров стал командующим Балтийским флотом, сменив на этой должности вице-адмирала Анатолия Михайловича Косова, которого назначили начальником ВМУЗ (высших военно-морских учебных заведений). Сидоров и Косов друг друга терпеть не могли. Если не больше. Большинство офицеров, которые сталкивались с Косовым, относились к нему негативно. Бывшие начальники ТОВВМУ, Б.Г. Давидович и И. В. Кармадонов, не договариваясь, сказали про Косова одинаково:
– Говорит одно, думает другое, а делает третье!
Косов постоянно унижал наше училище (ТОВВМУ), при проверках ставил неудовлетворительные оценки. Лично сам вымогал, что только мог: себе – охотничий нож, внуку – импортную обувь и одежду, а также – икру, рыбу... Прибывшие с ним офицеры ходили расхристанные, нестриженые. Даже наш начпо П.Б. Сенотрусов делал им замечания.
Убывая в Москву, Косов увез даже мясо, которое лежало в холодильнике, в доме приемов, где он жил. Невероятно, но факт. До такой степени опуститься! Об этом как-то в сердцах сказал комфлот Сидоров.
То же самое подтвердил и начальник особого отдела КГБ ТОФ контр-адмирал Н.В. Егоркин, который был моим однокашником по училищу. Последние три года мы с ним встречались ежедневно, если он не был в командировке: он приезжал к нам в бассейн. И ему можно было верить.
Закончит Косов очень плохо: на охоте, где он был с другим адмиралом, по неосторожности был убит водитель автомашины (матрос или солдат срочной службы). Это вызвало справедливое возмущение населения той местности, откуда был погибший. Он был уроженец Прибалтики. Возмущение приняло национальную окраску. Несмотря на все связи, А.М. Косов был исключен из рядов КПСС, снят с должности и уволен в отставку. Никто ему не сочувствовал.
Гуринов Г.Н. на Камчатке стал командующим флотилией. Офицеры о нем отзывались хорошо, даже Петруня, заместитель командующего по БП, который всех критиковал. Говорили, что он занимался делом. Сам разрабатывал документы. Но и отдыхал: ходил в парилку, ездил на охоту. Отмечали его положительные человеческие черты. Потом он служил на ЧФ в должности начальника штаба, в Главном штабе ВМФ, в должности замглавкома. А потом вместо Хватова прибыл на ТОФ командующим флотом. Был человечным, не заносчивым. Так, помощник капитана по учебной части парусника «Паллада» Николай Алексеевич Медведев, бывший начальник кафедры боевой подготовки ТОВВМУ, говорил, что они пригласили комфлота к себе на «Палладу», на какое-то мероприятие. И тот пришел. И в мероприятии участвовал, и за столом посидел.
После взрыва боезапаса на артскладах, в районе Новонежино, Г.Н. Гуринова с занимаемой должности сняли, а вместо него назначили И.Н. Хмельнова, который во взрыве повинен не меньше Гуринова: он был у него 1-м заместителем.
Это событие отражалось по телевидению. Показывали, как губернатор Приморского края Е.И. Наздратенко выезжал на место событий (потом он будет награжден каким-то орденом за мужество). Несколько раз транслировали выступление Гуринова о пожаре и взрыве боезапаса. В его выступлении промелькнула мысль, что взрыв боезапаса обошелся дешевле, чем его бы вывозили, уничтожали… Хуже было то, что комфлота упрекнули в выпивках, но офицеры флота отрицали это: ведь шило в мешке не утаишь. Знали бы... Правда, внешне Гуринов выглядел уже уставшим, постаревшим.
Хмельнов И.Н. прибыл на ТОФ с СФ командиром 10-й ОпЭск, сменив на этой должности Р. Дымова (начальником штаба был у него А.М. Клименок) Часто по телевидению показывали Хмельнова, сидящего на заседании депутатов краевого совета. Я все думал, кто же руководит выполнением боевых упражнений на эскадре? Когда я был комбригом, выходы в море, стрельбы артиллерийские, торпедные, ракетные, минные постановки занимали у меня все время, круглосуточно, а тут... Потом, на офицерском бале в честь 30-летия 10-й ОпЭск, я спросил об этом у A.M. Клименка, и он ответил:
– Я ходил в море и руководил выполнением боевых упражнений.
Однажды Хмельнов, будучи командующим флотом, выступал по телевидению. Показали его рабочий кабинет, домашний. Вся комната была увешана стендами, макетами, вымпелами. Несло от всего этого самолюбованием и тщеславием. Ведущая телепередачи спросила Хмельнова:
– Вот вы окончили авиационный техникум, готовились в летчики, а пошли после этого в моряки, в ТОВВМУ?
На что комфлот ответил:
– Раньше в ТОВВМУ была кафедра тактики морской авиации, выпускали летчиков, вот я и пошел в ТОВВМУ.
Смею заметить, что ТОВВМУ никогда летчиков не выпускало. Кафедры тактики морской авиации не было. Было отделение на кафедре тактики ВМФ. Автор даже помнит одного из преподавателей этого отделения: пoдполковника Михаила Андреевича Суханова. Он был Героем Советского Союза. Звание получил на Балтике. В училище он пробыл с 1954 г. по 1960 г. Отдельные преподаватели посмеивались над ним: он недавно пришел в училище из действующей армии, а те – засиделись, выискивали у него ошибки, делали подковырки... Как-то он на лекции сказал:
– Такой аэродром строят, обычно, столько-то времени, а в Китае – значительно быстрей: там много рабочей силы, применяют ручной труд, работают круглосуточно... – чем вызвал смех у одного преподавателя, капитана 2 ранга, присутствовавшего на лекции. А ведь этот капитан мог бы после лекции по-товарищески сказать свое мнение летчику, а не ехидничать. Хотя, на мой взгляд, герой-летчик говорил хорошо, понятно. Рассказывал он также, что первое представление на звание Героя ему задробили: он как-то не вышел на физзарядку! О сроках строительства аэродрома в Китае впоследствии рассказывал мне контр-адмирал Анатолий Николаевич Луцкий: его отец был командиром Порт-Артурской базы, где строительство аэродрома было на контроле у Сталина.
Ну, а наше училище никогда летчиков не выпускало. Это говоря о призвании Хмельнова. Тогдашнее его выступление по телевидению вызвало у меня сомнение в нем.
Как-то я был свидетелем его выступления по телевидению по вопросу исчезновения самолета, который летел с о.Сахалина в г. Хабаровск и исчез с радаров. Был организован его поиск на море. Хмельнов в этом выступлении хвалился поисковыми силами (которых, кстати говоря, и не было), заявляя во всеуслышание, что в готовности находятся летающие лодки «БЕ-12», которые могут сесть на воду и поднять к себе на борт аварийный экипаж... Эскадрилья этих самолетов (122-я ОПЛАЭ) базировалась на Камчатке. Всего там было 9 самолетов. Мне довелось с ними много работать при совместном поиске подводных лодок, знать поголовно всех летчиков. Но чтобы «ВЕ-12» сел на воду, даже в штиль, – об этом не было и речи. Не говоря уже о штормовом море. Я понимаю, что нужно было кого-то успокоить, но не до такой же степени.
Плохо закончил Хмельнов свою службу: уже будучи начальником Главного штаба ВМФ, был осужден на четыре года условно: за превышение своих полномочий на ТОФ. Одним из обвинений было то, что он обманным путем выделил квартиру своему сыну. А взял бы и честно отделил сына, выдал бы ему квартиру, и никто бы ничего не сказал. Командующий флотом! Круглосуточная работа! Служебная квартира. А тут другая семья – сына. Отделил его. Народ бы понял. А то – суд! Да он еще сюда прилетал из Москвы, в форме адмирала! И по телевидению выступал. Сочувствия он не получил.
В 1996 году командующим ТОФ стал Владимир Иванович Куроедов. Он был тихоокеанец. Уроженец Приморья. Окончил ТОВВМУ в 1967 г. После окончания Военно-морской академии Куроедов был командиром 7-й бригады траления Приморской флотилии, а потом начальником штаба Сахалинской флотилии, командующим Сахалинской флотилии, командующим Приморской флотилии, начальником штаба Балтийского флота, командующим ТОФ, начальником Главного штаба ВМФ (на этой должности он пробыл около 4-х месяцев) и с 07.11.97 г. был назначен главкомом Военно-морского флота.
В ноябре 1997 г. был 60-летний юбилей ТОВВМУ. Ждали прибытия главкома ВМФ Ф.Н. Громова.
– Главком прибудет завтра, 8 ноября, – говорил его заместитель адмирал Горбунов, прибывший во Владивосток из Москвы на торжества.
Главком – это гордость ТОВВМУ! А на утро мы узнали, что Громов уволен в запас, а назначен главкомом В.И. Куроедов. Их обоих на торжествах по случаю 60-летия ТОВВМУ не было. Общественность судачила о причинах отставки Громова. Вскоре в средствах массовой информации появились сведения, что это плановое увольнение в запас главкома по достижении им 60-летнего возраста. Чуть позже его наградили каким-то орденом.
Вот сколько всплыло лиц: товарищей, друзей, сослуживцев и начальников. И мой рассказ об Николае Афанасьевиче Иванове получил такое вот продолжение. Я себя сдерживал и включил сюда только некоторых, т. к. окончания рассказа не виделось...
Последний раз мы с Н.А. Ивановым встречались в Ленинграде (тогда еще – в Ленинграде). Посидели у меня в гостинице, поговорили, немного выпили, вспомнили былую службу... А вспомнить было что.

Не в ту очередь встал...

Когда он учился в ТОВВМУ, то его там знали все. Это был тощий, носатый, общительный, разговорчивый, авантюрного склада курсант. Лихо отплясывал «цыганочку». Говорил, что этому его научил один зек. Отец этого курсанта был начальником лагеря особо опасных заключенных. Со слов Виктора (так звали этого курсанта, а фамилия его была – Юров) в том лагере даже пришлось применить стрелковое оружие во время какого-то бунта. Были убитые и раненые. Но его отцу это в укор не ставилось, а даже – наоборот...
Кличка у Юрова была – «Курт». Он, даже знакомясь с девушками, называл себя «Куртом». Со временем мы, однокашники, ломали голову: «Почему же ему дали такую кличку?» И не могли вспомнить. Пока его жена, Фаина Васильевна, не сказала:
– Помните кинофильм – там артист С. Филиппов играет роль немца, Курта? Так Витька – вылитый Курт!
На 2-м курсе роту минеров, где учился Курт, послали на уборку урожая в Турий Рог Приморского края. Командиром роты был капитан 3 ранга Софонов. Офицер был молодой, стройный, подтянутый, пижонистый, носил усики. Однажды отстал от нашего учебного корабля, когда мы были в порту Корсаков, что на Сахалине. Учебные корабли «Тобол» и «Енисей» не стали ждать и разыскивать командира роты курсантов, а в назначенное время снялись с якорей и убыли по плану похода в Совгавань. Софонов не растерялся, купил билет на самолет (благо, деньги у него были) и прилетел в Советскую Гавань еще до нашего прихода. Но это так, к слову. У нас, курсантов, отношение к Софонову было какое-то двойственное. Мы ему как-то даже и завидовали. А он завидовал нам. Когда получил воинское звание «капитана 2 ранга», то сказал:
– К этим бы погонам да курсантские годы...
Но запомнилось, что товарищи и сослуживцы уважали Софонова.
– Ну, за что его наказывать? – говорили они. – Так вышло: любой может опоздать! Он же догнал корабль...
Когда рота минеров прибыла на уборку урожая в колхоз, Софонов построил курсантов и спросил:
– Кто умеет варить... ну, обед готовить?
– Я! – ответил Курт. Ему очень уж не хотелось «вкалывать» в поле.
– Ну, вот и принимай дела, кок! – решил командир роты.
В первый же день у Юрова произошел казус: во время варки отсыревшая штукатурка на потолке отвалилась и упала в котел с кашей. Юров крупные куски штукатурки вытащил из каши, а прочую мелочь размешал в котле.
– Первое курсанты съели, а когда я выдал им кашу, то представляешь, что там было, когда песок заскрипел на зубах. А я – что? Я им сказал: «Такую крупу выдали!»
Был случай, когда в котле с борщем оказались свиные копыта. Не почищенные, грязные... Но Курт и здесь выкрутился.
Работали курсанты в колхозе хорошо. В памяти селян остались непонятные, странные команды командира роты. Когда курсант Александр Грехов (кстати, земляк автора по г. Спасску-Дальнему) подъезжал верхом на лошади к месту их расположения, Сафонов кричал ему:
– Грехов! Швартуйся левым галсом!
 Где еще такое услышешь?
Однажды после танцев Курт пошел провожать какую-то девушку, они с ней заблудились и зашли на границу, в районе озера Ханка. Там их и повязали пограничники. Сафонову пришлось попотеть, доказывая, кто есть кто, пока Курта не освободили. Когда же рота возвращалась во Владивосток, в училище, то Курт закупил каждому по бутылке водки, а так как он свой «камбуз» свернул, а мясо получил, то каждому выдал по куску сырого мяса. И курсанты с этим мясом возились, «как дурень с торбой». Юров в красках рассказывал, как все тогда перепились, но другие, бывшие там курсанты, этот факт не подтверждали: говорили, что возвращались достойно, организованно...
В училище Юров входил в сборную хоккейную команду, которая была чемпионом ТОФ. Мои однокашники М.А. Петров, Н.Г. Кудашкин и Э.А. Костицын также входили в эту команду, а последний был даже капитаном этой команды. Так что Юров часто приходил к нам в класс пообщаться со своими коллегами-хоккеистами, и я его хорошо знал.
Он хорошо овладел флажным семафором и даже как-то на экзаменах попытался с помощью семафора кому-то что-то подсказать (хотя система шпаргалок в училище была отработана, как и во всех вузах, но это был высший пилотаж).
После окончания училища направили его служить в органы КГБ. Всего с нашего курса ушло служить в КГБ – 17 человек. Судьба распорядилась так, что через несколько лет мы с ним встретились. Мы, корабельные офицеры, были уже капитанами 3 ранга, а он – старшим лейтенантом.
– Витька! А в чем дело? – спросили мы его.
– Да, блин, не в ту очередь встал... – ответил он своим хриплым голосом. Вернули его из органов КГБ на флот, командиром минно-торпедной боевой части, на эскадренный миноносец. Не пошла у него служба в органах. Сам он рассказывал начальнику отдела кадров ТОВВМУ Павлу Леонтьевичу Боличенко примерно так. Послали его привезти одного старика, который работал егерем, в особый отдел для профилактики. Сели на телегу, едут. Есть охота. Старик и предложил ему выпить и закусить. Что он и сделал. У старика был самогон. Выпили раз, выпили два. Юров опьянел. И когда приехали в отдел, то старик пошел докладывать в отдел о прибытии, а Юров спал на телеге.
– А где оперативный работник? – спросили старика.
– Да, там: на телеге…
Вот за это Юрова и сняли с должности, и направили на корабли. Об этом случае он рассказывал неоднократно. Но ему ничего не стоило и соврать. Тем более, что его коллеги по КГБ такого случая не помнят.
…Случай с егерем был у другого нашего однокашника по училищу, и тоже сотрудника КГБ, по фамилии Ведь.
– Когда поступила информация, что с оружейного склада стали исчезать карабины, – рассказывал Виктор Титович Ведь, – подозрение пало на одного егеря: к нему офицеры ездили на охоту. А потом там оставляли карабины. Дали мне машину, матросов, миноискатель, указали место: село Алексеевка, в районе Партизанска. Приехали к егерю внезапно, его самого дома не было, а был его сын и гости. Я показал санкцию прокурора на обыск.
Ну и что ты думаешь? Нашли порядка семи стволов и более 3-х тысяч патронов. Я все это загрузил на машину, привез и сдал в прокуратуру. Через некоторое время приезжает егерь. Спрашивает меня. Хотел, чтоб дело замяли. Предлагал панты, женьшень и пр. А я ему сказал: «Вы – не по адресу. Обратитесь в прокуратуру». Такой случай был. А о том, что Витька говорит, я не помню…
Прибыл Юров командиром БЧ-3 (минером – авт.) на эсминец. А тут – состязательная минная постановка. Это довольно сложное боевое упражнение. Флагманским минером бригады был Вячеслав Георгиевич Реутов. Тоже наш однокашник. Вот его рассказ.
– Витька за эти годы все забыл, а, может быть, и не знал, т.к. практики корабельной службы у него не было. Было приказано принять и выставить сверх плотный магазин мин «КБ» (корабельная большая – авт.). Я, как сейчас, помню: полный магазин мин «КБ» на эсминец – 48 штук, а мы приняли – по 60 штук!
Но у нас тогда все было отработано и четко расписано. Были хорошие, если не отличные, книги корабельных расписаний. Расписан был каждый человек. Только командуй. 1-я башня главного калибра работала с минами на правом борту, 2-я башня – на левом борту. У минеров – своя работа, у группы подкатки-откатки мин – своя. Я все это рассказал Курту. Проиграл с ним теоретически. Заставил выучить команды наизусть, т.к. минные постановки всегда производятся в темное время суток, ночью. Там некогда будет читать по бумажке, да еще в темноте. И мы тогда успешно выполнили совместную минную постановку. Приз, правда, не получили, но общая оценка была – «отлично». Витька тогда приободрился. Потом я ушел на учебу в академию, после окончании которой некоторое время служил в минно-торпедном управлении TOФ. Прибыл как-то в Совгавань, на крейсер «Дмитрий Пожарский». Смотрю: Витька Юров! Помощник командира крейсера! Он меня разместил в хорошей каюте. Накрыл стол. Причем, все это сделал на высшем уровне. Надо было видеть вестового, который нес поднос на поднятой и вытянутой руке, и возбужденного, гордого Виктора…
С должности помощника командира крейсера «Дмитрий Пожарский» его назначили на кафедру морской практики в TОBBMУ. На крейсере был случай, когда при спуске катера, ночью, он упал за борт...
Когда курсанты ТОВВМУ проходили катерную практику на о. Русский, то я часто встречался с Юровым. Он обращался ко мне за выручкой: то на катер нужен спасательный жилет, то еще что-нибудь. И я его всегда выручал, т.к. я уже был командиром корабля. Начальником его кафедры был Чеботарев, с которым мне довелось служить в Совгавани. Там он был начальником штаба бригады. Чеботарева сменил В. Пятов. С ним у Юрова были натянутые отношения: раньше они служили вместе на Камчатке, один – командиром подводной лодки, а другой – особистом. Командиром дивизиона учебных катеров был еще один наш однокашник: Володя Гордеев. Руководили практикой курсантов и другие мои знакомые офицеры: Петр Антонович Довгий, мой бывший старпом на крейсере «Адмирал Лазарев», Виктор Граждан, и др.
Хорошо проходила тогда морская практика, курсанты много получили знаний и навыков. Однажды офицеры кафедры обмывали какое-то событие. На этом мероприятии были В.П. Синеоков, В. Граждан, В. Юров и еще один офицер, который, придя домой после застолья, выбросился с балкона и разбился насмерть. Правда, записку написал, чтобы никого не винили в его смерти. Как говорил впоследствии В.П. Синеоков:
– Все было достойно, тихо, культурно... Все только недоумевали: что такое произошло, и что его на это толкнуло? Можно только догадываться…
Пятов, новый начальник кафедры, Курта недолюбливал. Это сразу заметили все. Однажды организовал ему внезапную проверку, назвав это то ли показательным занятием, то ли воспитательным уроком, то ли еще как... Объявил перед самыми занятиями… Юров психанул и... ушел с занятий. Не стал проводить. За это его быстро уволили в запас.
Однажды мы летели с ним на военном самолете: я – на Камчатку, он – в Совгавань. Он мне поведал, что летит за машиной «Жигули». Тогда автомашины были дефицитом. Так, его бывшие сослуживцы по КГБ, Валерий Рябинин и Анатолий Чичев, выделили ему автомашину, которую он купил. То есть относились к нему хорошо. Я знал и Рябинина, и Чичева. Чичев, будучи курсантом-стажером дублировал меня на крейсере «Адмирал Лазарев» и даже ходил вместе с нами, на боевую службу. За что нас всех наградили по приказу министра обороны СССР жетоном «Зa дальний поход». Рябинин впоследствии был начальником особого отдела КГБ на 8-й ОпЭск, в Индийском океане. Потом перевелся на Балтику, в Ригу. Дружил с В. Пикулем. Оба, Чичев и Рябинин, были выпускниками артиллерийского факультета нашего училища.
На гражданке Юров работал начальником инспекции маломерных судов. Растолстел, обрюзг. Видимо, болел. Не верилось, что он когда-то плясал «цыганочку» и играл в хоккей. С товарищами оставался дружен. Жена его, Фаина Васильевна, была гостеприимна и приветлива с его сослуживцами. Часто у них дома собирались друзья и товарищи.
В день ВМФ Виктор всегда брал катер, и мы, однокашники, с семьями шли походом на о. Русский, где в своем доме жил еще один наш однокашник Эдуард Александрович Костицын. Празднование проходило интересно и весело, много историй вспоминалось, и мы становились как бы моложе. И всегда Виктор на протяжении праздника был душой коллектива, мы за это были ему благодарны. Смех был до коликов. Всегда пели наши курсантские песни. На этом я, наверное, и закончу. Хотелось бы запомнить его именно таким, легким и подвижным на подъем, но, к сожалению, жизнь вносит свои коррективы в судьбу человека, и кого в этом винить, не знает никто. Грустно писать о том, что в последние годы Виктор ходил с палочкой. Тяжело ходил, грузно. Получил инвалидность 1-й группы. Потом уже из дома не выходил (5-й этаж, без лифта). Мы, однокашники, навещали его, предварительно созвонившись с его женой.
Пришел и тот день, когда мы все собрались, чтобы с ним проститься в последний раз, но он остался в нашем сердце именно таким, как я написал выше. Да будет земля ему пухом.

БЭС пропал!

– Товарищ капитан 2 ранга! У меня БЭС пропал! – доложил мне командир «CKP-50» капитан-лейтенант В. Лепаев.
БЭС – это «Боевой эволюционный свод сигналов». Секретный документ. Это – ЧП!
– Как пропал? У кого? Где? При каких обстоятельствах?
– На вахте! С ходового мостика! Все перерыли, найти не можем.
– Кто его получал? Кому передал? Какие есть зацепки? – Я давал наводящие вопросы, а мой мозг лихорадочно работал в одном направлении: где БЭС? Кто его мог взять? Как он мог потеряться? Не упал ли он за борт случайно? Не выбросили ли его за борт в отместку кому-нибудь?
Я только что прибыл для прохождения дальнейшей службы на Камчатку, на должность начальника штаба 173-й бригады противолодочных кораблей. Начальник штаба отвечает за все. Может быть, это сказано громко, но так оно и есть. В целях повышения ответственности, ужесточения режима секретности в последних руководящих документах организация секретного делопроизводства, охрана секретных документов, режим – возлагались на командиров кораблей, бригад... Но по традиции все это, в первую очередь, спрашивалось с начальников штабов, старпомов командиров кораблей, офицеров по режиму (если в части была такая должность). Поэтому к докладу Лепаева я отнесся с большим пониманием, тревогой, беспокойством за случившееся.
– Так кто стоял на вахте? – повторно я спросил у командира корабля.
– Командир БЧ-4 и РТС лейтенант Киян, – ответил тот.
Хотя я недавно прибыл на бригаду и на бригаде было много офицеров, я знал лейтенанта Юрия Кияна: молодого, черноволосого, энергичного, работоспособного офицера. Запомнил сразу, т.к. буквально на днях их кораблю была внезапно, как это часто бывает у военных, поставлена вводная – выход в море. Я был на этом корабле, вместе со штабом проверял его готовность к выходу в море и разрешил выход. Вахтенным офицером тогда был лейтенант Киян. Вот я его и запомнил.
А внезапную вводную нам тогда дал начальник оперативного отдела Камчатской военной флотилии капитан 1 ранга Владислав Петрович Асеев, мой бывший комбриг. Асеев прибыл тогда ночью на своем газике, прошел к oперативному дежурному и вручил тому опечатанный пакет. Тот вскрыл пакет, а там вводная: «Дежурному кораблю – «Боевая тревога» с выходом в заданный paйон. Произвести там поиск «По вызову». Вызвали меня, и я быстро прибыл, т.к. квартиры у меня не было, и я жил на корабле.
Асеев в роли проверяющего держался спокойно без суеты, со знанием дела. Еще бы, когда-то давно, он был на этой самой бригаде командиром эскадренного миноносца, но с этой должности был снят и назначен помощником начальника штаба. Сняли его за очковтирательство: скрыли во время стрельбы пропуски, а оставшиеся снаряды выбросили за борт, уже в базе. Потом нам пришлось расхлебывать это дело, да и не одно.
Для Асеева это было большое понижение. Потом он стал командиром дивизиона ремонтирующихся кораблей в Совгавани, а оттуда пришел комбригом на 82-ю бригаду кораблей резерва, что базировалась на о. Русский. За двух небитых одного битого дают. И на дивизионе в Совгавани, и на бригаде кораблей резерва он работал ровно, системно, настойчиво, твердо. Потом сходил на боевую службу, в зону Индийского океана в роли командира оперативной бригады, окончил Академические классы офицерского состава при Boeнно-морской академии. И вот он на Камчатке, где долго не задержится, а будет назначен начальником штаба тыла ТОФ и 7 февраля 1981 года погибнет вместе с командующим ТОФ адмиралом Э.Н. Спиридоновым во время авиационной катастрофы. У нас с ним сложились хорошие отношения. И когда я был комбригом, то бывал у него дома и на службе, а он – на моих кораблях, с женой и внуком…
А еще я запомнил Кияна по той причине, что на сторожевых кораблях «пр.-50» вахтенных офицеров – раз-два и обчелся. А ты сутками с ними находишься на ходовом мостике... Конечно, запомнишь. Помощники командиров, за редким исключением, вахтенных офицеров не подменяют даже тогда, когда это и положено делать согласно корабельному уставу. За всю мою службу на крейсерах помню только одного помощника с крейсера «Адмирал Сенявин» капитана 3 ранга А. Сытника, который дежурил по кораблю, когда дежурных было меньше трех. А больше не помню. На сторожевых кораблях «пр.-50» почти всегда вахтенных офицеров было 2-3 человека, и такие помощники, как В.М. Слепцов («СКР-50»), В. Калинин («СКР-55»), Н.И. Темерев («Лунь») подменяли вахтенных офицеров. И могу привести примеры, когда корабельные офицеры, кому не положено было нести ходовую вахту, сдавали зачеты на допуск к самостоятельному несению ходовой вахты и несли её вахтенными офицерами. Это лодочный (с подводной лодки – авт.) врач Евгений Андреевич Грибов (впоследствии полковник медицинской службы, главный специалист флота), Андрей Александрович Крупцов, корабельный врач, впоследствии подполковник медицинской службы, заместитель начальника главного Военно-морского госпиталя ТОФ…
– Особисту доложили? – спросил я у командира.
– Еще нет, сейчас доложим, – ответил тот.
Работникам особого отдела нужно доложить: зачастую они обстановку на кораблях знают лучше корабельных офицеров. Имеют свой актив (осведомителей? – авт.). И хороший командир старается дружно работать с работником особого отдела. Не всегда это, правда, получается…
Помню старшего оперуполномоченного КГБ на крейсере «Адмирал Лазарев» И.И. Семенова. Для корабля он был нужен и полезен: когда-то он вскрыл на корабле враждебную группировку, своей информацией помогал нам предотвратить пьянки. Но были и другие примеры. Страшно, если в органы попадет случайный человек, самолюбивый и себялюбивый, властолюбивый, недобрый, очень самоуверенный, необъективный, оторванный от жизни. Тогда и 37-й год может повториться.
То, что особисты имеют свой актив на кораблях, показал пример с капитан-лейтенантом Печенкиным, которого из органов вернули служить на корабль помощником командира. Как говорил командир «Луня» капитан 3 ранга B.Н. Каргин, Печенкин заменил всех вестовых, приборщиков кают, пересмотрел рассыльных, т.е. знал примерный контингент осведомителей…
– Никого на берег не спускать! Ни офицеров, ни матросов! – приказал я командиру.
Некоторые пытались дергаться: «Нужно к начальнику политотдела!» или «Нужно вынести отходы!», но помощник начальника штаба капитан 3 ранга Кочетков всех заворачивал назад.
Я вспомнил случай, который произошел на крейсере «Адмирал Лазарев»: комиссия по проверке СДП не могла найти один секретный документ. Тогда наш старпом капитан 3 ранга С.Е. Коростелев приказал:
– Искать! Он – там, в секретной части.
Никого с корабля не спускали, все были на корабле, комиссия работала круглосуточно, и... документ нашли. К радости не только начальника секретной части мичмана Ивана Шадана, но и всего экипажа: Шадана, кроме всего прочего, любили (простите за эмоционально-лирическое слово) и уважали на корабле. А документ оказался подшитым в другое дело.
Был случай на эсминце «Вихревой», когда не могли найти Боевой устав (сов. секретный документ). Перерыли все – нет! Тогда корабельный механик старший лейтенант В. Лойко (а он принял дела начальника секретной части у секретчика) позвонил домой бывшему матросу-секретчику, который был уволен в запас в западные районы страны, и тот сказал:
– У меня был случай, когда Боевой устав упал с полки ящика стола к задней стенке, находился устав там, а я его долго искал...
Лойко проверил, и – точно: Боевой устав лежал там. Тогда командир корабля капитан 3 ранга А.Я. Куликов, радостный и возбужденный, прибежал в тактический кабинет, где комбриг Асеев проводил с нами занятия, и показал Боевой устав.
Был случай на крейсере «Адмирал Сенявин», когда при модернизации корабля секретное делопроизводство временно перенесли в душевую офицерского состава, и заместитель командира корабля по политчасти капитан 2 ранга Савченко машинально вскрыл его своим ключом, а потом не помнил: была ли душевая закрыта или нет, и опечатана ли была дверь. На что один крупный начальник сказал ему:
– А это нужно помнить!
Тогда тоже комиссия работала, и мы, офицеры, переживали за нашего секретчика мичмана В.В. Шашлова, но все оказалось на месте.
Да что говорить, когда я принимал дела командира эскадренного миноносца «Вкрадчивый» у капитана 2 ранга В.П. Гуленко, – тоже долго искали какие-то карты, правда, секретные. И тоже нашли. Тогда и Гуленко, и секретчик А. Деев очень перенервничали. «Гуля» (так за глаза звали Гуленко) даже говорил Дееву: 
– Ну, что, Санька, в тюрьму пойдем?
А я принимал секретные документы лично, полистно. Зато потом душа была спокойна.
Но были случаи, когда документы не находили: на крейсере «Адмирал Лазарев» из сейфа парторга корабля исчезло секретное письмо ЦК КПСС «О бдительности». Как только его ни искали! И не нашли!..
…Мы все, причастные к поиску БЭС, очень переживали, помогали, сами искали, советовали где искать. Меня постоянно запрашивал командующий флотилией, а я – командира корабля!..
Ну, все проверили: нет нигде! А с корабля никто не сходил...
– Ищите! Ищите! В самых неподходящих местах. Он (БЭС – авт.) должен быть на корабле! – твердили мы офицерам корабля.
И БЭС нашли на ходовом мостике, за ветроотбойником, куда его спрятал, кому-то в отместку, командир отделения сигнальщиков старшина 2 статьи Мерзин. Я называю его настоящую фамилию, т.к. такой подлый поступок о многом говорит...
Ну, а мы... наказали кого-то из офицеров корабля, написали приказ, ужесточили требования к обращению с секретными документами. Мерзина разжаловали, сняли с занимаемой должности, разобрали на комсомольском собрании, объявив ему комсомольское взыскание.
Такие случаи крайне редко, но были. Командир этого корабля Лепаев стал преподавателем в Военно-морской академии, кандидатом наук, капитаном 1 ранга; помощник командира Владимир Михайлович Слепцов стал помощником командуюшего ТОФ, также капитаном 1 ранга; лейтенант Ю.В. Киян стал главным специалистом ТОФ по радио технической службе, контр-адмиралом. Я с ними часто встречался и на службе, и после увольнения в запас.

Все это – ерунда!

Легкий крейсер «Адмирал Лазарев» стоял на якоре в юго-западной бухте залива Советская Гавань. Это был новый крейсер: ему было всего 3 года! Прибыл он на ТОФ с Балтики Северным морским путём. Старожилы крейсера говорили, что по плану он не должен был идти на ТОФ, но писарь или машинистка в Главном штабе ВМФ ошиблись и вбили его в план перехода вместо другого корабля. Уверяли, что так оно и было.
Во время перехода крейсер входил в состав ЭОН (экспедиция особого назначения), которой командовал снятый с должности и разжалованный бывший командующий Черноморским флотом контр-адмирал Виктор Александрович Пархоменко. Сняли его за линкор «Новороссийск», который погиб во время подводного взрыва. То ли от взрыва поставленной в годы войны мины, то ли еще от чего. Говорили даже, что его подорвали подводные диверсанты.
Кроме Пархоменко, сняли, разжаловали и уволили в отставку и главкома ВМФ СССР Николая Герасимовича Кузнецова. Уцелел и даже стал главкомом ВМФ бывший командующий Черноморским флотом, а во время гибели «Новороссийска» – 1-й заместитель ГК ВМФ С.Г. Горшков. А вот Пархоменко назначили командиром ЭОН.
Кораблей в составе ЭОН было много: 57 единиц. Два крейсера проекта «68-бис»: «Адмирал Лазарев» и «Александр Суворов», 5 сторожевых кораблей «пр-50», 2 больших подводных лодки, несколько – средних, 12 БО (больших охотников), 12 MPC (малых рыболовных судов), киллекторы, морские буксиры и т.д. Ледовая обстановка была тяжелая. Был случай, почти безвыходный, когда крейсер зажало во льдах и понесло на мелководье, на каменную гряду. Как говорил потом адъютант Пархоменко – Всеволод Петрович Горшков (а он был адъютантом у С.Г. Горшкова, и у В. Касатонова), Пархоменко прямо на глазах поседел. Еще бы: гибель «Новороссийска» – раз! Не дай бог, посадка крейсеров на камни – два! Тут поседеешь! Но на этот раз судьба смилостивилась над Пархоменко: изменился ветер, вода приподнялась, лед кое-где треснул, ледокол смог пробиться, – и корабли протащило безопасным маршрутом проливом Лонга.
А сейчас легкий крейсер «Адмирал Лазарев» стоял на рейде в юго-западной бухте залива Советская Гавань.
– Левый борт 60, торпедный катер! Курсом на корабль! – доложили сигнальщики.
Торпедный катер соблюдал рейдовые правила. Я хочу это подчеркнуть, т.к. на катере находился командующий ТОФ адмирал В.А. Фокин. Катер от полуострова Меньшикова подошел к сигнальному посту № 3 (мыс Александры), а оттуда лег курсом на крейсер. Катер шел без должностного флага, и о том, что на его борту находился комфлот, мы не знали.
Торпедный катер, поравнявшись с крейсером, сбавил ход, развернулся и лег курсом к правому трапу. Командование – от командира корабля и выше – всегда подходит к правому трапу. Вахта насторожилась: кто бы это мог быть? Командир корабля и командование дивизии крейсеров, в состав которой входил крейсер, были на борту.
– Сигнальщики! – Вахтенный офицер связался с сигнальным мостиком с помощью прямой телефонной связи. – Кто там на катере?
Сам вахтенный офицер смотрел в бинокль, но разобрать, кто шел старшим на катере не мог: видел группу офицеров.
– На катере какой-то адмирал! – доложил сигнальщик.
«Какой может быть адмирал? На всю Совгаванскую военно-морскую базу один-единственный адмирал: командир военно-морской базы. Значит нужно играть сигнал «Захождение», приветствовать адмирала и встречать его», – так рассуждал вахтенный офицер и скомандовал:
– По правому борту стать к борту! – Почти одновременно он дал 5 звонков колоколами громкого боя, оповещая весь экипаж корабля о прибытии на борт старшего начальника от командования базы и выше. Тут же он позвонил по прямому телефону командиру корабля и предупредил того, что на катере подходит какой-то адмирал, видимо, командир ВМБ (военно-морской базы). Очень быстро на ют прибыл командир и скомандовал:
– Вахта на место!
И уже было видно, что на катере – не какой-нибудь адмирал, а «полный адмирал», т.е. адмирал с тремя звездами на погонах. А когда катер подошел к трапу, то в «полном адмирале» узнали командующего ТОФ Виталия Алексеевича Фокина.
Как только комфлот ступил на площадку парадного трапа, вахтенный офицер скомандовал:
– Смирно!
 Фокин поднялся на верхнюю площадку трапа, и тут его с рапортом встретил командир корабля:
– Товарищ командующий! Личный состав крейсера «Адмирал Лазарев» занимается согласно распорядку дня! Командир корабля – капитан 1 ранга Иванов.
Надо сказать, что согласно уставу обращаться друг к другу нужно по воинскому званию, но начальники такого высокого ранга любили, чтобы их называли «командующими» и замечаний по этому поводу не делали. Следующим представился дежурный по кораблю, а за ним поприветствовал командующего флотом и вахтенный офицер.
Должен еще раз подчеркнуть читателю, что на крейсере не знали о прибытии комплота, не ждали его, и прибытие его на корабль было неожиданным. Но организация службы на корабле была отработана, и встреча прошла без замечаний.
Первыми словами комфлота после приветствий были:
– Связь с берегом прекратить!
По этой команде был собран личный состав, который находился в командировках в районе гарнизона (шоферы, свинари, плотники, строители, металлозаготовщики, бензорезщики, нештатные охранники, – мы удивились: как много их набралось), забрали выздоравливающих матросов из госпиталя, арестованных (кроме подследственных) – с гауптвахты.
Довольно оперативно к борту корабля подошли водолей, продовольственная баржа, танкер. Было приказано пополнить запасы до полных норм. Начали приготовление корабля к бою и походу. По готовности корабль снялся с якоря и вышел в море. Здесь командиру корабля был вручен пакет, в котором оказалось задание на дальний океанский поход, а точнее – на боевую службу. Должен сказать, что адмирал Фокин большое внимание уделял разведке, в том числе и агентурной.
Прибыли в порт Корсаков, что на Сахалине. Здесь мы встретились с двумя эсминцами: «Возбужденный» и «Выдержанный». «Возбужденным» командовал капитан 3 ранга Е.И. Волобуев, «Выдержанным» – капитан 2 ранга Алексеев. Подошел танкер и был сформирован отряд боевых кораблей, которому предстояло совершить большой океанский поход под флагом командующего флотом.
Не зря адмирал Фокин уделял большое внимание разведке, в том числе и агентурной. Он и в Совгавань прибыл скрытно, и маршрут похода объявил командиру корабля только в море, и нужные карты доставила на корабль его рабочая группа. Он делал все, чтобы сведения о предстоящем походе не просочились, куда не следовало. Но, тем не менее, в проливе Дианы, которым мы проходили из Охотского моря в Тихий океан нас «ждала» атомная подводная лодка ВМС США. Случайность? Навряд ли: на Курильских островах много проливов.
В пролив Дианы мы заходили на рассвете. Было тихо-тихо. У берегов – небольшой туман. Я стоял на ходовой вахте помощником вахтенного офицера. На мостик зашел командир БЧ-2 (артиллерийская боевая часть) капитан 3 ранга Лев Александрович Абрамов. Он временно оставался за старпома, т.к. наш старпом капитан 2 ранга С.Е. Коростелев в море не пошел, а убыл в г. Владивосток, в ТОВВМУ, сдавать экзамен для поступления в академию. Абрамов был молодой, настойчивый, требовательный, самоуверенный человек. На наш крейсер он прибыл с должности командира дивизиона главного калибра легкого крейсера «Александр Суворов». За требовательность и настойчивость его там звали – «Иосиф Сталин». Ну, что ж, им видней. Закончит службу он заместителем начальника артуправления ТОФ, капитаном 1 ранга.
– Поздравляю вас с выходом в Тихий океан! – сказал мне Абрамов.
– Спасибо, товарищ капитан 3 ранга! – ответил я и тут же услышал доклад сигнальщика:
– Левый борт 30 – подводная лодка!
 Это была ИПЛ, которая ждала нас в этом проливе. На кораблях повысили готовность, открыли гидроакустическую вахту, но... лодка исчезла: она погрузилась. Были сомнения: а была ли лодка вообще, может быть, сигнальщику померещилось? Но все эти сомнения рассеял командир одного из эсминцев, который успел сфотографировать ИПЛ.
Командующий флотом принял решение изменить маршрут похода: мы повернули на север и направились в Петропавловск-Камчатский. Шли скрытно в условиях радиомолчания.
Через трое суток прибыли на Камчатку. Ночью подошли к Петропавловску-Камчатскому, условно обстреляли его береговые объекты, оторвались от торпедных катеров, которые пытались атаковать нас, прошли Курильскими проливами в Охотское море, установили режим радиомолчания, через некоторое время развернулись на 180 градусов и снова Курильскими проливами вышли в Тихий океан.
Поход проходил интересно. Он был насыщен выполнением боевых упражнений и вводных, которые нам давали комфлот и жизнь. Так, по внезапно полученной вводной мы выполнили зенитные стрельбы. В условиях жестокого шторма сняли с одного из островов Курильской гряды, тяжелобольного военнослужащего срочной службы, и ему наш корабельный хирург Володя Фомин сделал операцию аппендицита. Своими силами изготовили канатную дорогу, по которой передавали на эсминцы газеты и свежий хлеб, выпекаемый на нашей пекарне. Осуществляли прием и передачу топлива на ходу кильватерным и траверзным способами. По возвращении, пройдя незамеченными вокруг Японии южным проливом Токара, выполнили одновременно стрельбы по щиту – главным калибром, и по самолету – универсальным калибром.
Комфлот был доволен: поход проходил организованно, без замечаний. Он собрал нас, офицеров, в кают-компании. Выступил перед нами, а потом спросил:
– У кого есть ко мне вопросы?
Какие у нас могли быть вопросы: почти все мы были молодые лейтенанты. Но поднял руку, а потом и обратился к комфлоту командир батареи зенитного калибра капитан-лейтенант Леонид Иванович Бабенко. Это был пересидевший на своей должности командир батареи. С обветренным, загорелым лицом, с висячими усами, которые он никогда не брил. Они у него были пушистые, мягкие и разлетались в стороны, когда он говорил. Особенно, когда он выдувал из себя воздух, произнося: «Пф!» (у него была такая привычка). Свои усы он называл: «Девственные». Так вот, Бабенко заговорил:
– Товарищ адмирал! Я служил на строящемся крейсере «Щербаков» и, чтобы продвинуться по службе, перешел на плавающий крейсер «Адмирал Лазарев». Пф! – Усы его разлетелись в разные стороны.
– Правильно, – проговорил комфлот.
– И вот, товарищ командующий, в должности командира зенитной батареи – 10 лет! Пф!
– Как служит офицер? – спросил комфлот.
– Отлично, – ответил кто-то из командования корабля (командира корабля в кают-компании не было: он в этот момент был на ходовом мостике).
– Думаю, что для такого корректного офицера найдется должность... – чуть-чуть помедлив, сказал комфлот.
Мы еще были в океане, а Леню Бабенко уже поздравляли с назначением на должность командира ДЗК (дивизион зенитного калибра). Сделали такую вот подвижку: помощника командира корабля А.П. Мамончикова решили послать на учебу на командирские классы, командира ДЗК B.А. Щербакова назначили помощником, а Бабенко – на его место. Вот так кадровый вопрос и решился.
Леня Бабенко был человеком настроения, увлекающейся натурой, но в своих увлечениях был непостоянен. То он займется шлюпочной командой, тренирует ее, тренирует, а потом бросит это дело. То лично займется тяжелой атлетикой, то легкой атлетикой (бег по верхней палубе корабля) и т.д. Подключал к этому делу своих матросов-зенитчиков, но те зачастую над ним посмеивались.
На этот раз у него появилось новое увлечение – выпуск радиогазеты. Выступающие говорили прямо в микрофон. Приходили в трансляционную рубку, закрывались там, чтобы никто не мешал, и выступали. Предварял выпуск радиогазеты какой-либо марш, который проигрывали, прокручивая патефонную пластинку. Причем, у каждой боевой части был свой марш, который они проигрывали перед выпуском радиогазеты. Строевые офицеры неохотно участвовали в выпусках радиогазет, считая, что этим должны заниматься политработники, а те заставляли участвовать строевых офицеров. А вот Леня Бабенко не отказывался, а даже, наоборот, с удовольствием выступал по корабельной трансляции.
На этот раз по трансляции прозвучал марш артиллеристов и ведущий объявил:
– Слово предоставляется командиру дивизиона зенитного калибра капитан-лейтенанту Бабенко! – Его уже представили, как командира дивизиона. И тут мы услышали Ленин голос: 
– Товарищи матросы, старшины и офицеры! То, что мы совершили океанский переход, все это е-рун-да!..
– Кто это там выступает? – спросил Фокин у замполита (во время похода он питался вместе с нами, с офицерами, в кают-компании, а не в салоне).
– Капитан-лейтенант Бабенко! – ответил «большой зам» («большой зам – так звали заместителя командира корабля по политчасти, а «малый зам» – зам по политчасти командира боевой части).
– …Нам предстоит выполнить стрельбу 37 мм автоматами МЗА – вот это да! – продолжал Бабенко…
– Уберите его, – тихо сказал ком-лот. «Большой зам» и еще кто-то бросились выполнять приказ-просьбу в трансляционную рубку, но открыть ее было не так-то просто... И Бабенко за это время успел наговорить все, что хотел.
Неудачное было выступление и в наших глазах, и, особенно, в глазах комфлота. Но как говорится: «Слово – не воробей!»…
Был еще случай, уже после похода: вновь испеченный командир ДЗК очень уж неудачно, а может, непродуманно, высказался на одном совещании, которое проводил командир корабля. Командир акцентировал свое выступление на том, что офицеры непродуктивно используют рабочее время. Леонид Иванович во время выступления командира, как бы поддерживая его, проговорил:
– Зря мы теряем время...
За это ухватился командир и продолжил свою речь:
 – Вот, слышите, что офицеры говорят: «Зря мы теряем время!»… Ну, например, Бабенко?
– Ну, например, на подъем военно-морского флага!
– Что-о-о?! – искренне удивился и возмутился командир.
– Например, на подъем военно-морского флага! – повторил командир ДЗК.
Командир взорвался:
– Русский матрос рисковал жизнью, лез на реи, чтобы развевался царский, Андреевский флаг!
Бабенко продолжал нести явную чушь:
– Флаг поднимают, а 1000 человек стоят, теряют время.
– Вы что говорите? Вы думаете, что говорите?! – Командиру тогда было плохо с сердцем, и ему корабельные врачи оказали медицинскую помощь.
Когда на флоте решили упорядочить рабочий день, у Бабенко появилось новое хобби: он начал бегать домой, по льду, через бухту. Дело было в том, что разрешили офицерам сходить на берег после 17.00, ввели два выходных дня (офицеры шутили: «Один выходной – зимой, второй – летом»), но автомашина, на которой мы добирались от пирса Северного, где мы стояли в ту зиму, до поселка Бяудэ, где жило большинство крейсерских офицеров, отходила в 18.00, а то и позже.
Так вот, Бабенко не стал дожидаться отхода машины, а начал ходить, точнее – бегать по льду через бухту домой. У них в семье родился второй ребенок, и Бабенко объяснял свои действия стремлением помочь жене. Иногда вновь назначенный командир БЧ-2 капитан 3 ранга Николай Максимович Затипякин кинется: нужен Бабенко, а того и след простыл.
– Бабенко, наверное, уже дома... – беззлобно ворчал командир БЧ-2.
Бабенко прибегал домой раньше нас минут на 5, а следом и мы подъезжали на своей «Каламбине». Приезжали мы зачастую замерзшие, хотя наши вахтенные офицеры одевали на себя теплые регланы, садились вперед, к кабине, и загораживали остальных от встречного ветра. Этих офицеров, среди которых был и я, так и называли: «регланщики».
Но командир ДЗК прибегал домой вымотанный, мокрый и уставший. Представьте себе его маршрут: бухта Северная – пирс Колхозный (раньше в том районе был колхоз «Заветы Ильича!») – мыс Гаврилова. (На нем было расположено кладбище; а комбригом эсминцев был капитан 1 ранга Гаврилов. Офицеры мрачно шутили: «Чем отличается мыс Гаврилова от бригады Гаврилова?» – и отвечали: «Тем, что на бригаде Гаврилова нет ни одного вакантного места, а на мысе Гаврилова сколько угодно!»).
Дальше Леонид Иванович бежал через бухту Западную – потом военпорт... пока его жена Нина не сказала ему:
– Знаешь что, Леня, ты лучше на машине приезжай, как все, а то приходишь домой – никакой (в смысле уставший) и помощи от тебя нет.
Так как у Бабенко было право перевода в западные районы страны (Советская Гавань относилась к льготному району), то он подал рапорт с просьбой перевести его на Черноморский флот. Просьба его была удовлетворена: его перевели на один из крейсеров Черноморского флота. После перевода служил он недолго: во время сокращения Вооруженных сил СССР он был уволен в запас. Жил в Севастополе. Работал в экскурсионном бюро.

Сейф миллионера Мадана

20 августа 1986 года учебный корабль «Бородино» прибыл в п. Мадрас (Индия). Я – командир похода, командир корабля – капитан 1 ранга А. Зозуль. На пирсе нас встретили представители командования ВМС Индии, наш военный атташе Боровик, консул А. Красиков, представитель Морфлота СССР И. Попов. В день прибытия мы нанесли визиты губернатору, начальнику гарнизона, старшему морскому начальнику и нашему генеральному консулу Черепову. Несмотря на штормовую погоду по всему маршруту перехода в п. Мадрас мы прибыли без опозданий, строго по плану. Но все гладко не бывает. Ко мне обратился командир корабля:
– Товарищ капитан 1 ранга! Неудачно мы пришли...
– В чем дело? – встревожился я. Сразу заработали мысли: может что случилось? Больше всего я опасался случаев травматизма. А так как народу много, все может произойти.
– С валютой будет задержка: сегодня – пятница, уже не получим, в субботу и в воскресенье банк не работает, а в понедельник – мы уходим.
– А нельзя перенести отход? – спросил начальник походного штаба, капитан 1 ранга Э. Туйманов.
– Это исключено: время захода и выхода заблаговременно согласовывается по линии МИД.
Но на борту несколько сот человек: курсанты ТОВВМУ, команда ук «Бородино», офицеры и мичманы училища и корабля. Как же быть? Если сегодня не получим деньги, будет уже поздно, а ведь каждому человеку, особенно молодому, хочется купить что-нибудь на память о своем пребывании в этом городе. Что же делать? Если запросить Москву, там тоже в субботу-воскресенье никто заниматься этим делом не будет. Но должен быть выход, должен, – рассуждал я.
Услышав о наших «проблемах», появился представитель торгпредства Попов, который решил проблему довольно своеобразно.
– Поехали со мной! – сказал И. Попов, когда я ему рассказал о сложившейся ситуации. Он из Владивостока, и проникся нашей задачей, искренне желая нам помочь.
– Куда? – уточнил я: мне сейчас не до поездок, нужно срочно решать финансовую проблему.
– Нужно решать, так давай и будем срочно решать, у меня есть идея, – сказал Попов.
Выбора у меня не было. Правда, валюту можно выдать и по возвращению в Союзе, но будет обидно курсантам – быть в Индии и не привезти родным никаких сувениров из-за такого недоразумения.
– Куда мы едем? – спросил я.
– К одному миллионеру, – спокойно ответил Попов. И видя мой удивленный взгляд, спокойно продолжил: – Он уже более сорока лет сотрудничает с нами, благодаря этому и стал миллионером.
У борта поджидала машина, мы сели в нее и прибыли к зданию агентирующей фирмы юга Индии. Вскоре нас пригласили к господину Мадану. Он приветливо встретил нас, при этом хорошо изъяснялся на русском языке. Из разговора стало понятно, что господин Мадан старается дважды в год бывать в СССР, даже был во Владивостоке, и когда мы сказали, какие у нас затруднения с валютой, он лишь поинтересовался, о какой сумме идет речь, тут же открыл сейф и вручил нам необходимую сумму.
Пока финансисты отсчитывали валюту, мы успели вернуться на корабль, выдать деньги команде и отправить в город несколько групп личного состава.
Подошло время и нам получить в банке причитавшуюся валюту за рейс, когда деньги были на руках, то мы сразу же поехали к господину Мадану и вернули ему одолженные деньги, не забыв поблагодарить его за оказанное доверие и за взаимовыручку. В знак благодарности я пригласил его на борт ук «Бородино», где у нас проходил прием, но господин Мадан выразил желание чтобы вместо него пригласили его сына Кхушру и двух внучек. Что я и сделал.
Правда, с его сыном у меня произошел казус вот такого плана. Когда он прибыл на борт «Бородино», я не видел. Ведь гостей было много. Присутствовали представители администрации штата Тамилнад, г. Мадрас, командование гарнизона (армейского корпуса), командование ВМС и много других незнакомых мне представителей.
Когда я встречал гостей, ко мне подошел представитель особого отдела посольства, молодой, черноволосый мужчина, одетый в синюю рубашку с короткими рукавами, с замочком вместо пуговиц. Такие рубашки мы раньше называли «бобочки». Он поздоровался со мной, представился, спросил разрешения действовать по своему плану…
Потом, когда мероприятие окончилось, он подходит ко мне и говорит: – Good-buу (до свидания – англ.).
Я был в напряжении, издерган, уставший: много гостей высокого уровня, нужно было всех встретить и проводить, загладить кое-какие шероховатости, да еще и при этом вести с ними беседы на заданные темы… Например, их старший представитель ВМС коммодор С. Падмасанкар говорил:
– Я бы съел кусочек селедки, если бы было пиво…
А у нас на столах совсем не было спиртных напитков: сверху было запрещено. Сухой закон. Даже пиво запретили покупать. Справедливости ради следует сказать, что командир корабля запрашивал у меня разрешение выставить спиртные напитки. На что я ему возразил: если мы позволим себе нарушить закон, то по возвращению в Союз оба будем сняты со своих должностей, да еще и партвзыскания получим.
Почти все гости обращались ко мне с вопросами, а я, как только мог, любезно отвечал им, а тут, как мне показалось, наш разведчик лезет ко мне, да еще по-английски обращается… И я ему ответил:
– Да пошел ты…
А это оказался сын Мадана – Кхуршу: в точно такой же синей «бобочке», и такой же чернявый… и был один, без дочек. Мне повезло, что он русского языка не знал, а то бы получился скандал. Ничего себе, отблагодарили человека. Но – что было, то было, я пишу правду, без всяких прикрас.
Прошло время, и курсанты этого выпуска уже закончили училище и служат на всех флотах нашей Родины, командир корабля капитан 1 ранга А. Зозуль убыл к новому месту службы, а И. Попов вернулся работать в г. Владивосток.

Не помню...

Заместитель начальника политотдела 173-й бригады противолодочных кораблей капитан 2 ранга Каплунов Александр Николаевич убывал в очередной отпуск. Это был, сравнительно, молодой офицер, веселый, уравновешенный, контактный. Не выпячивал свое родство с начальником Киевского высшего военно-морского политического училища вице-адмиралом Н.С. Каплуновым (это был его отец). Служил, как все. Выступал перед личным составом, проводил политзанятия и политинформации. Писал заметки в газету. Разбирался с нарушителями воинской дисциплины. Оказывал помощь школе...
Так вот, убывая в очередной отпуск, он сдал свой партийный билет на хранение начальнику политотдела Эдуарду Давидовичу Качалкову. Не знаю: было ли предусмотрено такое хранение партбилетов или нет, но такая практика существовала.
…Помню на крейсере «Адмирал Сенявин» произошел такой случай: матрос Чередниченко украл из сейфа, что был в каюте парторга корабля Льва Картафенкова, кортик и два партийных билета: старпома Ю.Ф. Карпова и самого парторга. В отместку командованию корабля этот матрос партбилеты порвал и, вместе с кортиком, выбросил за борт. За этот случай оба коммуниста, и Карпов и Картафенков, привлекались к пар-тийной ответственности…
После возвращения из отпуска Каплунов прибыл к Качалкову, чтобы забрать партбилет. Но... у того партбилета не оказалось.
– Эдуард Давидович! Так где же партбилет?– спросил Каплунов у начпо.
– Не знаю...
– Давайте хорошо посмотрим в сейфе.
Посмотрели содержимое сейфа – нет, в ящиках столов – нет, в прикроватной тумбочке так же – нет.
– Как же так? Где же он? – взволнованно говорил Каплунов. И он услышал в ответ:
– А может быть, ты его мне не оставлял?!
– Как не оставлял? Да я его же вам лично давал! В этой самой каюте! Перед отпуском.
– Не помню.
Примерно через день-два, посовещавшись с кем-то, Качалков вызвал к себе своего заместителя:
– Даю вам три дня на поиски партийного билета, если не найдете – буду докладывать наверх!
– Где я его найду?! Я же вам его сдал, перед отпуском!
– Не помню.
Было решено привлечь Каплунова к партийной ответственности за утерю партийного билета. Назначили партийное расследование. Взяли с него объяснительную записку. Везде: и устно, и письменно Каплунов утверждал, что свой партийный билет перед отпуском он сдал на хранение начпо. А тот твердил:
– Не помню.
Персональное дело Каплунова было вынесено на партсобрание партийной организации штаба и политотдела. Коммунисты штаба верили, что Каплунов сдавал свой партбилет Качалкову. А политработники утверждали, что независимо от того сдавал Каплунов свой партбилет или не сдавал, но... партбилет утерян, и, для того чтобы выдать новый партбилет, нужно обязательно объявить Каплунову партийное взыскание, так и сделали. Наказали офицера-политработника в партийном порядке. А это для политработника – самое страшное, страшнее дисциплинарного взыскания.
Кто-то из них врал: или начальник политотдела или его заместитель. Но кто? Не пойман – не вор!
Между этими двумя партийными руководителями сложились натянутые отношения. Они даже здороваться перестали. Так служить нельзя. Тем более, что в то время партия была «руководящей и направляющей силой общества, «ум, честь и совесть нашей эпохи»... Но служили.
Через некоторое время (довольно значительное) Качалков нашел партийный билет Каплунова... у себя в каюте. Вот это номер! Как тут быть? Как быть с партийным взысканием? Как смотреть в глаза друг другу?
– Надо было его (партбилет – авт.) уничтожить, и концы в воду! Никому ничего не говорить! – советовал Качалкову его пропагандист Г.Д. Колесников. Но эта история уже стала достоянием многих... Служба у них не шла. Каплунов говорил, что ему противно служить с Качалковым, что тот бессовестный человек, человек без чести и совести, как ему не стыдно в глаза смотреть, что ему «плюй в глаза, а он – божья роса» и т.д. и т.п. В конце концов Каплунова перевели в западные районы страны, а Качалков еще несколько лет был начальником политотдела бригады. Потом уволился в запас. По возрасту.

Летчики

В очередной раз мне пришлось докладывать решение командира сил поиска на поисковую операцию. Поисковые операции мы проводили один раз в квартал. Получается в год – четыре поисковых операции. Я был командиром бригады противолодочных кораблей в течение 7 лет. Это сколько же мне довелось быть командиром сил поиска? Много. Столько же раз и довелось докладывать решение командира сил поиска на поиск, слежение и уничтожение подводных лодок «противника».
В состав сил поиска, как правило, входили 2 КПУГ, 2-3 атомных подводных лодок, 2-3 дизельных лодки и самолеты противолодочной авиации.
Трудно было докладывать эти решения. Я к ним много готовился, и все равно – трудно. Не верю тем, кому они давались легко.
На заслушивании присутствовали: командующий КВФ вице-адмирал Николай Гаврилович Клитный, НШ КВФ контр-адмирал Дмитрий Михайлович Комаров, ЧВС – начальник политотдела КВФ контр-адмирал Владимир Александрович Лукьянов, начальник оперативного отдела КВФ капитан 1 ранга Анатолий Тихонович Штыров, впоследствии контр-адмирал (отец Президента Саха (Якутии) В.А. Штырова), заместитель командующего КВФ по боевой подготовке – начальник боевой подготовки КВФ капитан 1 ранга Борис Семенович Петруня (впоследствии контр-адмирал), командиры бригад, командиры КПУГ, командиры кораблей и подводных лодок, командиры самолетов, штаб КВФ и др. Полный тактический кабинет.
Первым доложил прогноз погоды офицер гидрометеослужбы. Погода благоприятствовала выполнению поставленной задачи.
Потом офицер разведотдела КВФ доложил, что на подходе к Авачинской губе на боевом дежурстве находятся 1-2 подводных лодоки ВМС США типа «Лос-Анджелес». Будет облет разведывательного самолет ВМС США «Орион»...
Потом мой доклад – командира сил поиска. Я начал докладывать: оценка обстановки, силы противника, свои силы, слабые и сильные стороны и тех, и других, мой замысел… Я глянул на плановую таблицу полетов самолетов противолодочной авиации: камчатских самолетов БЕ-12 и самолетов из Приморья «ил-38»… Но что это такое?! Я прочел знакомые фамилии: Кукарцев, Миронов, Теткин, Цыбульник, Манских, Кацнельсон, Зайцев… Это же мои офицеры штаба бригады! Как они оказались записанными сюда? Кто их записал? Конечно, чертежник. Ему дали список летчиков – он и записал. Хотя нет! Он же их всех знает: чертежник давно работает при штабе. Мало того, здесь же, на плановой таблице полетов самолетов, вписаны фамилии и двух чертежников! Летчиками! Вот так летчики-налетчики!
А вдруг на плановую таблицу полетов самолетов обратит внимание командующий или начальник штаба флотилии?!
Я представил себе лицо первого по списку «летчика» Анатолия Григорьевича Кукарцева. Это наш начальник физподготовки и спорта. В основном он занимается кадровой работой: нештатный офицер по кадрам. Окончил он гражданский вуз, призвали младшим лейтенантом на флот. Служил в БЧ-5, на крейсере «Дмитрий Пожарский». До нашей бригады служил штатным офицером по кадрам на дивизии подводных лодок, в бухте Ракушка. Кукарцев кадровую работу знал, но иногда «хулиганил». Например, напишет в представлении, что человек был на боевой службе в таком-то море. А моря такого нет и в помине!
Однажды представлял какого-то сверхсрочника к медали за выслугу лет, хотя у того и выслуги-то не было, и был он недисциплинированным старшиной. Причем после резолюции начальника политотдела бригады: «Категорически возражаю!» подделал мою подпись. Зачем? И представление это дошло до отдела кадров КВФ, а оттуда – к члену военного совета! И тот вручил мне это представление со словами:
– Разберитесь в своих взаимоотношениях с начальником политотдела!
Сам Кукарцев был из Омска. В свое время, занимался борьбой. Был даже мастером спорта СССР. Жена его, Тамара, работала у нас завмагом. Магазин был на территории нашей бригады. За работу в заливе Владимира, в бухте Ракушка была награждена орденом. У них было два сына: Юрий и Дима. Юра окончил какой-то институт, но работал в сауне массажистом: делал деньги. Дима был школьником. Рыбак и охотник. Как-то я встретил его: он шел с охоты рядом с территорией нашей бригады и вел, а, точнее – тащил на поводу маленькую, мокрую усталую собачонку, но сходил не зря: на поясе у него болталась какая-то утка.
Когда Кукарцевы жили в Ракушке, то над моим «летчиком» офицеры частенько посмеивались, подшучивали: поймают гуся (Кукарцевы вели свое хозяйство) и говорят ему:
– Толя, неси закуску, а то сейчас гуся зажарим…
Тот сбегает домой принесет банку огурцов или помидоров. Тогда гуся выпустят.
Однажды на совещании под руководством командующего КВФ меня вызвали выступать по кадровым вопросам. Почему-то заранее об этом меня не предупредили. Правда, перед моим убытием на совещание Кукарцев дал мне тезисы выступления. Хорошо, что я с ним часто обсуждал кадровые вопросы, и позиция кадровая у нас с ним была одинаковая. Пока шло совещание, я прочел предлагаемый мне текст выступления. Вот пример из тех тезисов:
– Командира БЧ-3 скр «Разумный» капитан-лейтенанта Михаила Леопольдовича Абрамова планируем назначить старпомом корабля, потом – учеба на командирских классах, после чего – командиром скр «пр. 1135».
Это мое высказывание вызвало смешок у начальника отдела кадров Владимира Федоровича Ануфриева. Им же, кадровикам, видней! Высказывание Сталина: «Кадры решают все» наши офицеры переделали так: «Кадры решили, и – все»!
Ну и что же получилось? Абрамов М.Л. стал старпомом, окончил командирские классы, откомандовал кораблем, окончил академию, потом – академию Генштаба, откомандовал дивизией кораблей... Сейчас, когда я пишу эти строки, он – вице-адмирал, откомандовал Приморской флотилией и после должности НШ Балтийского флота назначен командующим Северным флотом.
И другие тезисы моего выступления впоследствии реализовались: лейтенант Виктор Викторович Чирков стал помощником командира скр «Лунь», потом – командиром корабля, окончил академию, стал комбригом, окончив академию Генштаба... Сейчас он – начальник штаба Камчатской группировки, контр-адмирал.
Командир стартовой батареи скр «Разумный» старший лейтенант Михаил Брониславович Ежель у нас, на бригаде, вырос до командира скр «Сторожевой». От нас поступил в академию, после окончания которой дослужился до командира дивизии кораблей. Впоследствии перешел служить в ВМС Украины, стал там главнокомандующим, адмиралом.
Когда Кукарцев заполнял на него документы, то на вопрос об отце Ежель отвечал:
– Отца нет!
На что Кукарцев бурно реагировал:
– Как нет?! У тебя сестры все – Брониславовны (у них была большая семья. – Авт.).
А Ежель опять:
– Отца нет!
А Кукарцев ему:
– Ты смотри, Ежель, всю службу себе испортишь! Все сестры – Брониславовны, а он – «отца нет»!..
Я уже и не помню, что там записал будущий главком ВМС Украины. Когда я пишу эти строки, Президент Украины Кучма снял с должности главкома ВМС М.Б. Ежеля и отправил его в отставку…
Иногда Кукарцев открывал мне глаза на некоторые нюансы кадровой работы:
– Этого нельзя двигать вверх! Посмотрите, какая у него фамилия: Шихтерман!
– Ну, а этого?! У него же чисто русская фамилия! И в личном деле записано: русский!
– Товарищ командир дивизии (Кукарцев часто называл меня так: то ли по привычке прежнего места службы, а может быть, бросал мне «леща»), а кто там документы выписывает?! У нас, в Ракушке, была дивизия подводных лодок, а сельсовет – в соседнем селе. Как скажешь, так тебя и запишут. Поэтому мы, кадровики, выявляем скрытых евреев...
Наш российский народ так перемешался, что трудно было определить, кто какой национальности. Вспоминая историю: пришла коллективизация (принудительное расселение «кулаков» в Сибирь и дальше: «А меня два красивых охранника повезли из Сибири в Сибирь...» – В. Высоцкий), эмиграция, Гражданская война (эмиграция большого потока населения и жизнь перетасовали все народности), Отечественная война (большие перемещения народных масс), депортация целых народов (немцы, крымские татары, чеченцы, ингуши – а ведь люди, как живой организм, сходились, женились…). Освоение целинных и залежных земель. Ведь ехали на целину молодые люди из всех наших советских республик. Обустраивались. Женились. Рожали детей. Был БАМ, Тында – то же самое. Так что мы, в большинстве своем, – российский народ. Не хочется говорить – метисы.
А что касается выявления скрытых евреев – это для меня было новостью. С кем ни поговоришь, – у каждого есть или были знакомые евреи. Причем, очень порядочные люди.
У моих родителей были знакомые еврейские семьи, с которыми они вместе работали и дружили еще с довоенных лет. И когда мой отец давал нам их адреса, чтобы зайти, остановиться или оставить у них свои вещи, всегда предупреждал (хоть мы и не были антисемитами), чтобы их не обидеть:
– Только анекдотов про евреев там не рассказывайте...
Фамилий я не называю: их дети и внуки живут в одном со мной городе.
Мой однокашник по училищу Борис Александрович Иванюта, который служил с Кукарцевым на дивизии подводных лодок, рассказывал, что однажды командир дивизии и начальник политотдела зашли в отдел кадров, к Кукарцеву. Комдив говорит:
– Кукарцев, ты, говорят, стихи сочиняешь?
– Это шутят, товарищ командир дивизии…
– Ну, ты не стесняйся, прочти что-нибудь.
– А не обидитесь?
– Нет, не обижусь. – Тогда Кукарцев прочел:
«Мне начпо – родная мама,
Командир – отец родной!
На хрена родня такая:
Лучше буду сиротой».
Вот такой был мой первый «летчик»... После увольнения в запас он уехал в свой родной город Омск.
Следующий мой «летчик» – флагманский штурман бригады капитан 3 ранга Виктор Федорович Манских. Прибыл он к нам на бригаду с Балтики. Окончил ТОВВМУ им. С.О. Макарова. В штурманском деле был хорошо подготовлен. Почти всегда он со мной выходил в море. Во время выброса боеголовки с подводной лодки А. Бричкова, которую мы тогда конвоировали на скр «Сторожевой», В.Ф. Манских довольно точно определил место подводной лодки. И мы на том месте выставили несколько вех. Там потом и нашли эту самую головную часть ракеты с ЯБП (ядерный боеприпас).
Несколько раз он готовил для меня доклад по фактическим действиям нашей бригады: карту и пояснительную записку. Однажды, правда, потеряли место корабля перед началом береговой артиллерийской стрельбы. Стреляли по побережью Налычева. Там – низменность. Ориентиров нет. Но кое-как выпутались из этого положения: и астрономию применили, и назад по счислению шли, но стрельбу выполнили. А стрельба была на контроле у 1-го заместителя главнокомандующего ВМФ СССР адмирала флота Николая Ивановича Смирнова, который в то время находился на Камчатке. Тогда мы сильно понервничали. И поволновали заместителя командующего КВФ контр-адмирала Александра Ивановича Скворцова, который пошел в море с нами.
Как-то Манских вступил в спор с комбригом М.Н. Хронопуло. По специальности. По противолодочной подготовке. Штурман доказывал, что есть такое понятие, как дзах (дистанция захвата), a комбриг отрицал это. Тогда Манских сбегал в секретную часть, нашел нужный документ и принес его комбригу.
– Да, вы правы, – сказал тот…
Со мной он в пререкания не вступал, но кое-что не хотел делать. Говорил:
– Это должен делать заместитель начальника штаба или начальник КП (а у нас таких должностей не было по штату). Это я делаю из-за уважения к вам…
Приходилось его заставлять и говорить, что флагманский штурман, ракетчик, минер, специалист радиотехнической службы – и есть наши операторы!
Много он работал. На флагманского штурмана ложилась большая нагрузка. Когда он написал рапорт с просьбой выделить ему автомашину (раньше это был дефицит), мы его поддержали. И он купил себе машину «москвич». Потом выделили ему 3-комнатную квартиру. У них с женой была дочь и с ними жила его мать. Но кто-то пустил слух, что мать Манских живет на Западе, на материке... У нас была честная жилищная комиссия. Или, правильнее сказать, – справедливая. Члены комиссии не могли поступиться своей совестью… Но слухи пошли… Вызвал я к себе заместителя по электро-механической части капитана 2 ранга Анатолия Алексеевича Кузьмина, который был председателем квартирной комиссии и помогал мне в справедливом распределении квартир. Он сказал:
– Что вы, товарищ комбриг! Мать его живет вместе с ним, в одной квартире.
 Мало того, мать у него неходячая: инвалид 1-й группы… Вот, спрашивается, кому было нужно распускать всякие небылицы?!
Впоследствии Виктор Федорович Манских уволился в запас, остался жить в Петропавловске-Камчатском, работал в ПКМУ (Петропавловско-Камчатское мореходное училище).
Еще один «летчик» – флагманский специалист радио-технической службы Михаил Абрамович Кацнельсон. Он много лет служил на нашей бригаде. Знал офицеров. Не понаслышке, а по совместной службе. Когда на должность командира скр «Лунь» был назначен прибывший с ВОЛСОК капитан-лейтенант Виктор Нахимович Каргин, до учебы служивший также на нашей бригаде, то «Кац» сказал мне:
– Товарищ комбриг! Каргин – осторожный офицер: куда не надо, не полезет. Его можно выпускать в море одного.
 А мы с начальником штаба бригады Александром Дмитриевичем Печкориным и так планировали выпустить его, одного, на рейдовые сборы. Правда, командующий флотилией вице-адмирал Иван Матвеевич Капитанец нам тогда не разрешил, а оставил скр «Лунь» на внутреннем рейде, в Авачинской губе. Но впоследствии В.Н. Каргин быстро врос в обстановку и вывел корабль в хороший. А корабль вышел из заводского ремонта и предыдущим командованием был запущен по всем позициям.
Как-то «Кац и Нельсон» (так Кацнельсона шутя называли офицеры штаба) подсказывал мне, когда самолет, не обеспечив нас, улетел на аэродром, а нам нужно было выполнить зенитную стрельбу на «пониженной высоте»:
– Нужно стрелять «завесой» (т.е. без обеспечения самолетом).
 Не помню, как в тот раз, но завесами мы впоследствии стреляли.
Несколько раз он рассказывал офицерам нашего штаба, как я его провел в штаб флота:
– А комбриг говорит: «Этот офицер – со мной!» А у него у самого пропуска нет... – Что ж приходилось ухитряться: офицера нужно было провести в штаб флота. Пока на него сделают заявку. Да и сделают ли?
Любил Кацнельсон рассказывать анекдоты про евреев. Вот, например как этот:
– Едет еврей с женой на «запорожце». Останавливает их сотрудник ГАИ:
«Вы превысили скорость!» – А тот в ответ: «Какой же русский не любит быстрой езды?» – Гаишник: «С вас штраф!» – А еврей ему: «Вы что с Героев Советского Союза тоже штраф берете?» – Гаишник: «Нет-нет... Пожалуйста, проезжайте!» – Тут жена еврея говорит: «Слушай, Абрам, ты же не Герой Советского Союза!» – А он ей: «Что, спросить нельзя?»
Несколько раз Кацнельсон рассказывал и такой анекдот: Столкнулись две машины. Один водитель говорит: «Давай полюбовно разъедемся?» – Второй водитель: «Давай!» – Тогда первый говорит: «По такому поводу давай выпьем?!» – Наливают в стаканы спиртное. Второй выпивает, а первый тогда говорит: «Я воздержусь пока, давай подождем ГАИ…». – И «Кац» больше всех хохотал над своим анекдотом.
Впоследствии он перевелся в западные районы страны. Жил в Санкт-Петербурге.
Миронов Серега был лейтенант, специалист РЭБ (радиоэлектронная борьба). Окончил училище ВМУРЭ им. Попова. Это у него была первая должность. Жил он на кораблях, т.к. был холост. Потом, правда, женился, привез жену и получил комнату. Он был самый молодой в штабе. Ну, и дружбу завел с кем-то из матросов-чертежников. Однажды пошел с ним на природу, в сопки, купил бутылку водки и вместе ее распили. За что его критиковали и воспитывали офицеры штаба. Зла на него не имели.
Со временем Сергей неплохо освоил свою специальность. Был даже случай, когда мы находились в конвое, далеко в океане, штаб КВФ присылал нам запросы по использованию РЭБ. И Миронов квалифицированно отвечал им. Посылали мы его в командировку, в Совгавань, на расконсервацию крейсера «Адмирал Лазарев». «Миронтий» (так любовно звали его офицеры штаба) с поставленной задачей справился. Потом рассказывал мне об обстановке на этом корабле. Даже приветы передал от моих старых сослуживцев. А сейчас его фамилия была вписана в список «летчиков» на моем решении.
Флагманского связиста капитан-лейтенанта Николая Федоровича Цыбульника тоже вписали в список «летчиков». Когда я прибыл для прохождения дальнейшей службы на бригаду, то сразу узнал Цыбульника: мы с ним встречались в общежитии Военно-морской академии, что находилась в Ленинграде, на улице Савушкина, 14-а. В то время это был молодой, шустрый старший лейтенант, который носился по коридорам «общаги» по маршруту: комната – кухня со сковородками, кастрюлями, чайником... Вот там я его и запомнил. Что-то он рано (по воинскому званию) поступил в академию.
Перед какими-то сборами в штабе ТОФ мы занимались с флагманским связистом по его специальности. А спрашивали нас на сборах по всем специальностям. Если штурманское дело и свою первую специальность (артиллерию и минно-торпедное дело и пр.) командиры знали неплохо, то со знанием средств связи было хуже. Цыбульник коротко, тезисно, просветил меня по своей специальности. И надо же! Точь-в-точь, эти самые вопросы мне задали на флоте! И я успешно «отстрелялся». За это я был благодарен Цыбульнику. Срывов в работе средств связи фактически не было, не считая того случая, когда во время стрельбы по невидимой береговой цели временно была потеряна связь с нашим коррпостом…
Потом у Цыбульника был хороший помощник – инструктор по связи мичман Владимир Александрович Теткин, который, как правило, всегда ходил со мной в море.
Когда мы с офицерами штаба бригады принимали из ремонта один из кораблей, Цыбульник, по своей инициативе, получил автоматическую телефонную станцию. Загрузил ее на корабль, доставил в Петропавловск-Камчатский и своими силами установил ее. В результате у всех командиров кораблей, офицеров штаба на квартирах стояли телефоны... А это так здорово! Особенно при экстренном сборе, при оповещении… Правда, потом из вышестоящего штаба стали поступать команды:
– Поставьте телефон тому-то и тому-то... – Приходилось ставить.
На соседней бригаде была береговая база, узел связи (у нас их не было), но обращаться к ним по этому поводу было бесполезно. Штаб КВФ поступил по принципу: «Какая лошадь тянет, ту и погоняют!».
Однажды, будучи во Владивостоке в составе группы офицеров штаба бригады по приему корабля из завода, Цыбульник решил разыграть офицера КГБ: взял бутылку из-под коньяка, налил в нее соку и на глазах у «особиста» начал пить этот сок «из горла» бутылки. Особист тут же куда-то убежал, а мне позвонил по телефону начальник штаба ТОФ вице-адмирал Я.М. Куделькин и раздраженно спрашивал:
– Чем вы сейчас занимаетесь? Где ваши офицеры штаба? – Шутка связиста обернулась против меня, хотя НШ ТОФ раньше всегда ко мне относился благожелательно. От нас Цыбульник перевелся в штаб КВФ. После увольнения в запас жил в Санкт-Петербурге.
Флагманского химика бригады капитана 1 ранга Александра Борисовича Каневского тоже вписали в «летчики». В свое время он окончил Каспийское Высшее Военно-морское училище им. С.М. Кирова. Специальность свою знал. Хорошо нес оперативное дежурство. Когда нам требовались буксиры, а у флотилии их не было, он всегда за спирт договаривался с гражданскими буксирами. Срывов не было. Но у него была слабость к спиртному. Однажды, когда он временно исполнял обязанности офицера по кадрам, то предстал перед проверяющим его начальником отдела кадров капитаном 1 ранга Н. Прозрителевым в неприглядном виде: нетвердо стоящим на ногах с большой стопкой личных дел офицеров. Тут же его отстранили от этой должности. Когда прибыл на бригаду А.Г. Кукарцев и принял у него дела кадровика, то они хорошенько «обмыли» это дело. Каневский на радостях повез «Кука» домой на своем мотоцикле, лихо повез: «Кук» вылетел из люльки, а водитель и не заметил... Но все обошлось. Командование об этом ничего не знало. В целом, Каневский был совестливый человек, покладистый. После увольнения в запас остался на Камчатке, совершенно перестал выпивать, занялся коммерцией.
Флагманский минер бригады капитан 3 ранга Сергей Сергеевич Зайцев занимал эту должность и до академии, и после окончания академии. Льготный район, оклад двойной, выслуга лет – год за два! Поэтому после окончания академии в 1975 г. он просился на Камчатку, на эту же должность. И был назначен. Кроме всего прочего, он строил кооперативным способом квартиру в Ленинграде. Деньги ему были нужны. Да и кому они не нужны?
Когда отсутствовал начальник штаба бригады, то Зайцев часто оставался за него. Бригада – противолодочная, он – флагманский минер, офицер ПЛО. Должность сама по себе тяжелая, но он был полностью в курсе противолодочных дел бригады. Это также служило причиной его назначения врио начальника штаба бригады.
Как противолодочник и как офицер штаба он был авторитетный офицер. Участвовал во всех разработках учений, поисковых операций, принятия решений на выполнение всех противолодочных боевых упражнений.
Помню, когда пларб капитана 1 ранга Куликова подняла «СКР-59», Зайцев (а он был вместе со мной на скр) говорил вахтенному офицеру Лаптеву:
– Записывай в вахтенный журнал! Все записывай!
Правильно говорил: потом вахтенный журнал был опечатан, и комиссия во главе с заместителем главкома ВМФ по технической готовности адмиралом Василием Григорьевичем Новиковым работала по нему.
Начальник минно-торпедного управления флота контр-адмирал Валентин Назарович Курочкин несколько раз предлагал Зайцеву должность у себя в МТУ. Зайцев отказывался: переезд во Владивосток, квартиру получишь не скоро, и, самое главное, он теряет северные льготы и в окладе. А ему нужно платить за строящуюся квартиру в Питере. Мы несколько раз отбивались от Курочкина. И по просьбе Зайцева, да и нам самим он был нужен. Такой специалист! Работяга и умница! Но в конце концов Курочкин подготовил приказ, и наш минер был назначен в МТУ TОФ на должность с категорией «капитан 2 ранга». Но он уходить от нас не хотел.
– Товарищ комбриг! Не откомандировывайте меня как можно дольше! – он объяснял это тем, что нужно рассчитываться за квартиру. А Курочкин «бомбил» нас:
– Зайцева рассчитать и откомандировать!
Мы находили разные причины: то замены нет, то ответственные торпедные стрельбы или минные постановки и т.д. А тут – поисковая операция! Курочкину нравилась наша бригада. Он и ко мне относился хорошо и шел нам навстречу.
Как хорошо, что Зайцев здесь! Как хорошо, что мы его не откомандировали к новому месту службы! Новый флагманский минер бригады старший лейтенант Сергей Рожков был совсем молодым офицером. Почему-то о назначении его флагманским минером бригады настойчиво ходатайствовал наш начальник политотдела капитан 2 ранга Карлин Александр Иванович (впоследствии контр-адмирал) и не ошибся: Рожков хорошо исполнял свои обязанности, много работал. Были «проколы», но он меня устраивал. А сегодня оба минера, и старый, и новый, вместе идут со мной в море, на поисковую операцию.
С Зайцевым я служил несколько лет: 1977 г., 1978 г., 1979 г. Мы друг друга понимали. Конечно, мне лучше идти в море с ним. Ведь с Рожковым, как с флагманским минером, я еще не работал. Хорошо, что Зайцев остался! Сегодня вечером, в ночь, идем в океан, на поиск ПЛ.
Но Зайцев идти в море отказался:
– Я в море не пойду!
Звонили мы ему по телефону, посылали домой оповестителей и получали ответ:
– Его дома нет!
Я все же надеялся, что Сережа Зайцев придет: мы задержали его по его же просьбе, и потом – он же патриот бригады! Он так и не пришел, и мы в море пошли на ответственное мероприятие с Рожковым. Это был его первый выход в море в должности флагманского минера. Но в море мы тогда сходили удачно.
Из МТУ ТОФ Зайцев С.С. убыл на преподавательскую работу в Военно-морскую академию им. Н.Г. Кузнецова. Там он стал кандидатом наук.
Встречался я с ним в ТОВВМУ, где я был заместителем начальника училища, а он, в составе комиссии, проверял нас...
Мы оба помнили тот случай. Встретились вежливо, но как чужие... С Рожковым же были такие случаи: когда мы принимали во Владивостоке в состав бригады эсминец «Вызывающий», то флагманский минер в акт приемки дал такой материал: «Замечаний нет». Старый корабль, как говорил главком ВМФ СССР С.Г. Горшков: «Корабль ранней постройки», и вдруг – замечаний нет. Я тогда взял и по линии БЧ-3 собственноручно записал: «В труднодоступных местах – пыль». Замечания были серьезные по всем БЧ, а тут: «Замечаний нет!» А причина была в том, что С. Рожков и командир «Вызывающего» Е.Л. Варламов раньше вместе служили на эсминце «Бесследный». Один – командиром корабля, а другой – командиром БЧ-3. Я для порядка поругал Рожкова: «Как это – нет замечаний?», но в душе зауважал его.
На каком-то зачетном учении на одном из кораблей оказалась не в строю одна из РБУ (реактивная бомбовая установка). На этом корабле находился и я со штабом. Здесь же был и заместитель командующего по БП капитан 1 ранга Б.С. Петруня. Все, в том числе и Петруня, ругали Рожкова. Весь выход в море корабельные специалисты крутили, вертели, ковырялись в неисправной РБУ. В конце-концов наладили ее и ею выполнили боевое упражнение. Могли, правда, БУ выполнить из РБУ другого борта... И опять же несколько раз потом этот случай ставили в упрек одному флагманскому минеру.
Как-то один офицер из 5-го НИЦ (научно-исследовательский центр), находясь с проверкой у нас на бригаде, сказал С.М. Рожкову:
– Я неделю изучал ваш отчет... Так там есть кое-что спорное...
На что наш минер сказал:
– А я его за ночь написал.
Впоследствии, четыре года подряд наша бригада завоевывала приз ГК ВМФ СССР по поиску, слежению и уничтожению атомных подводных лодок противника. В этом была заслуга и флагманского минера. От нас он ушел с повышением, на 10-ю ОпЭск. После увольнения в запас остался жить и работать во Владивостоке.
Когда в 1980 г. я был откомандирован на должность командира 85-й оперативной бригады надводных кораблей, на 8-ю ОпЭск, то при разговоре со мной командир эскадры контр-адмирал М.Н. Хронопуло сказал:
– Штаб 173-й БПК подготовлен лучше, чем штаб 8-й ОпЭск! – Михаил Николаевич служил и там, и там. Он был начальником штаба и комбригом 173-й БПК, сдавая мне ее. Он был начальником штаба и командиром 8-й ОпЭск. Так что имел основание так судить.
А у меня появился повод вспомнить своих «летчиков».

Начальник Главного штаба ВМФ адмирал флота Г.М. Егоров. Дисциплина и буксиры.

На Камчатку прибыл НГШ ВМФ СССР адмирал флота Г.М. Егоров. В один из дней пребывания его в Петропавловске-Камчатском меня вызвали к командующему Камчатской военной флотилией вице-адмиралу Ивану Матвеевичу Капитанцу. Когда я прибыл в приемную командующего, то увидел там других командиров соединений и кое-кого из членов военного совета КВФ. Нас всех пригласили в кабинет командующего. Народу было – полный кабинет. Были поставлены дополнительные стулья. Старшим в кабинете был адмирал флота Г.М. Егоров: он заслушивал командиров соединений по неуставным взаимоотношениям, по состоянию воинской дисциплины.
Здесь же присутствовали: командующий ТОФ адмирал В.П. Маслов, инспектор политуправления ВМФ контр-адмирал Гречко, командующий КВФ вице-адмирал И.М. Капитанец, член военного совета – начальник политотдела КВФ контр-адмирал В.А. Лукьянов и др.
Из командиров соединений были: командир 182-й обпл капитан 1 ранга Геннадий Михайлович Калайда (впоследствии контр-адмирал), чья бригада базировалась в бухте Бечевинской, командир 89-й бркa капитан 1 ранга Эдуард Федорович Кулешов, командир 114-й бк ОВР капитан 1 ранга Леонид Иванович Головко (впоследствии вице-адмирал) и др.
Разговор шел о состоянии воинской дисциплины, о неуставных взаимоотношениях, о работе по их преодолению. Комбриги докладывали о состоянии воинской дисциплины. Докладывая и я. Егоров задавал вопросы. Он произвел хорошее впечатление. Говорил спокойно, по-человечески, не кричал (с другими крупными начальниками бывало и такое).
В Вооруженных силах СССР уже вовсю шли неуставные взаимоотношения. Они наступали! Но все докладчики приукрашивали положение дел. Никто не докладывал:
– Во вверенной мне воинской части есть неуставные взаимоотношения, но я не могу с ними справиться. – Все как-то сглаживали, не заостряли свои доклады на этом.
Вырисовывалось общее мнение: неуставные взаимоотношения – это не система, а редкие случаи, совершенные отдельными недисциплинированными матросами или солдатами.
Мне показалось, что все присутствующие начальники хотели услышать такие доклады, кроме контр-адмирала Я. Гречко. Ведь были и раньше единичные ЧП, такие как: убийство, кража оружия, издевательства над личным составом, но такого вала неуставных взаимоотношений еще не было.
Частыми стали расстрелы караулов. Даже в элитных погранвойсках. Избиение сослуживцев до смерти. А другие матросы, солдаты, сержанты, старшины, комсорги и члены КПСС – «спали» (если это было ночью) и ничего не слышали. На Камчатке, на одной из плавмастерских, били цепями от коек старшину 2 статьи Юртайкина. В конце концов убили... Он кричал так, что слышали на соседних кораблях, а у себя на корабле «не слышали». Дежурно-вахтенная служба боялась вмешаться в действия хулиганов. Хулиганье решило, что им все дозволено.
Матрос Кулаков с «СКР-55» хотел подорвать корабль. Специально разбил зубилом капсюльную втулку артиллерийского унитарного патрона. От взрыва заряда сам погиб, но, слава богу, погреб не сдетонировал. Прибывшая потом комиссия констатировала, что матрос был неуравновешен, если не психически больным… А о том, что на корабле процветала «дедовщина», и он хотел взорвать корабль в отместку, – ни слова.
Молодые офицеры, комсомольские работники – не командиры, не ОУС (отдел устройства службы), не работники прокуратуры, – а они, работая с неуставными взаимоотношениями, вскрывая истоки «дедовщины», выявили: самая жуткая «дедовщина», с уголовным уклоном, находится в ПТУ. По рассказам матросов, бывших пэтэушников, вскрывалась жуткая картина издевательств, насилия, краж личных вещей, эксплуатации человека – человеком. Старшие отбирали деньги, вещи, продукты, курево, посылки. Заставляли работать за себя, писать письма домой, чтобы прислали деньги, посылки… В извращенной форме издевались над своими товарищами. И потом эти пэтэушники приходили на флот. Свое прошлое они не оставляли на гражданке, а приносили с собой. Недисциплинированные группировались, выделялись вожаки. Днем командовал командир (отделения, группы, корабля), а ночью – 20-летний «дед». Даже если он был рядовым. Старослужащие заставляли молодых матросов нести за себя вахту, что являлось причиной аварийных происшествий. Уставший, невыспавшийся матрос, да еще и слабо подготовленный, зачастую был причиной аварии или поломки механизма.
Хочу еще раз подчеркнуть, что все присутствующие на этом совещании, кроме контр-адмирала Я. Гречко, глубоко не вникали в суть дела. Правда, Гречко на этом совещании молчал, но зато потом, на совещании политработников, высказал в резкой форме претензии к офицерам-руководителям. Тоже бил по хвостам: командиры соединений доложили и уехали в свои части.
Хочу помянуть контр-адмирала Я. Гречко добрым словом. В 1980 году он, будучи с проверкой на 8-й опэск, в зоне Индийского океана, жил на скр «Сторожевой». Корабль загоняли. Он отследил за всеми 5 авианосцами ВМС США, которые в тот период были в зоне Индийского океана. Выбил весь моторесурс. Личный состав, своими силами, перебрал все 5 дизелей. Гречко видел это и, вернувшись в Москву, по просьбе командования корабля, «пробил» для «Сторожевого» новый дизель, который был доставлен в Индийский океан и установлен опять же силами личного состава, взамен полностью сработавшего.
Почему же «Сторожевого» загоняли? Да потому, что такие корабли, как «Фокин» и бпк «Адмирал Октябрьский» прибыли на боевую службу небоеготовыми! Неисправными по линии БЧ-5: они еле двигались, теряли ход. На ркр «Фокине» при предыдущем командовании были подожжены трубки главных котлов. Командира корабля Анатолия Антоновича Самофала и замполита Леонида Петровича Безкоровайного командование 10-й ОПЭСК буквально уговаривало пойти на боевую службу: другие корабли были в худшем состоянии. Потом для ркр «Фокина» котельные трубки доставляли самолетом в Аден! Самолетом же доставляли и ремонтные бригады...
Бпк «Адмирал Октябрьский» вышел из завода. Отремонтировал его Дальзавод плохо, а прием из завода экипажем был еще хуже. За время перехода от Владивостока до о. Сокотры корабль терял ход порядка 10-ти раз! А по его экипажу НШ 8-й ОПЭСК капитан 1 ранга Ю.Н. Туробов сказал:
– Это нужно было ухитриться собрать такой неподготовленный экипаж!
Другие корабли стояли без хода, поломанные. А числились на боевой службе. Заместитель ГК ВМФ по технической готовности адмирал Василий Григорьевич Новиков говорил:
– Ркр «Фокин» вместо того, чтобы наводить страх на вероятного противника своими ракетами, прятался в районе о. Сокотра, – зато потом, когда этим кораблем какое-то время покомандует А.А. Самофал, корабль займет 1-е место в ВМФ СССР!..
В Совгавани, в начале 60-х годов, комсорг корабля старшина 2 статьи Бабушкин убил, ударив кувалдочкой по голове, своего флагманского специалиста радиотехнической службы и выбросил тело за борт. Потом его нашли водолазы на боновых сетях. Бабушкин был осужден к высшей мере наказания.
На Камчатке на скр «Ретивый», в 80-х годах, старшина 1 статьи Солдатов убил своего подчиненного матроса Смирнова, ударив его в солнечное сплетение. Они были земляки, с одного города. Родители Смирнова не верили, что Солдатов убил их сына, и просили этой версией не заниматься… А повод к этому был такой: Солдатов посылал на физзарядку вместо себя матроса Смирнова, который был на вахте и, естественно, не должен был идти на физзарядку и не хотел… Солдатов был осужден сроком на 7 лет, но сына ведь не вернешь…
Это я привел только некоторые примеры неуставных взаимоотношений, примеры ЧП. А сколько их было! Свои воины, свои солдаты и матросы, в год убивали до роты своих же военнослужащих. Такие нам приводили факты. С младшего и среднего звена офицеров спрашивали за состояние дисциплины. С высшего состава спрашивали слабее. С непосредственных виновников спроса по полной строгости, по закону – не было.
Если матрос или солдат нарушал дисциплину, куролесил, совершая самовольные отлучки, плохо нес дежурство, избивал сослуживцев, допускал явно неуставные взаимоотношения, то старшие начальники говорили:
– Накажите его в дисциплинарном порядке! – А если им отвечали, что этого матроса уже наказывали, говорили: – Проведите административное расследование (не дознание. – Авт.). Воспитывайте!
Солдат или матрос допускал уголовно-наказуемое действие – его не судили. Уголовное дело не возбуждали. И так тянулось до тех пор, пока в части не случится крупное ЧП. Зачастую со стороны того же матроса.
Посадить матроса на гауптвахту была целая проблема. То мест нет, то еще что. Офицеры знакомились с начальниками гауптвахт, чтобы можно было посадить нарушителя в камеру, по знакомству, «по блату». Нарушители видели свою безнаказанность.
Был случай, когда офицер вел на гауптвахту матроса, а тот говорит:
– Вы меня все равно не посадите! – Офицер ему в ответ: – Посажу! – Матрос: – Не посадите! – Офицер: – Посмотрим… – Матрос: – Посмотрим!
Проходят мимо реки или водоема, матрос снимает с ноги ботинок и забрасывает его в воду.
– Ну, что, посадили? – И они пошли назад: начальник гауптвахты такого матроса не принял.
И много можно привести других примеров. Я повторюсь еще раз: а вот когда тот матрос совершит тяжелейший поступок, – тогда посадят в любой форме одежды. Хоть голого!
В Спасске-Дальнем, сразу после Великой Отечественной войны, злодейски поступил солдат-ординарец с семьей майора Кононова. Майор был знакомый нашей семьи. Фронтовик. Прошел всю войну от и до. Ординарец, зная, что офицер находится на службе, поздно вечером постучал в дверь квартиры Кононовых. Придумал версию, что его зачем-то послал майор. Хозяйка открыла дверь, и он ударил ее топором по голове. Потом еще несколько раз. Следующая жертва – сын. Солдат зарубил его сонного в постели. Мальчику было лет 9. Они только-только начали жить вместе с отцом: отец воевал. Мальчик был любознательный: когда мои старшие сестры приходили к ним в гости, то он спрашивая у них, старшеклассниц, английские слова. Потом сестры ставили мне его в пример: он интересуется, а ты – нет!
Жена майора осталась жива. С ужасными шрамами на лице. Ударилась в религию… А солдат? Солдат искал трофейное золото, которого у боевого офицера никогда не было, и быть не могло. Были ящики из-под снарядов, где они держали свои нехитрые пожитки.
В 60-е годы в районе Владимиро-Ольгинской базы матрос Ульянов зверски надругался над малолетней девчушкой, совсем ребенком, вырвав ее из рук бабушки. Девочка умерла…
Несколько другой пример. Но над ним стоило бы задуматься. На одном из кораблей в Советской Гавани служил матрос Мижераунис. Постоянно бегал в самовольные отлучки из Желдорбата – в Десну (поселки в Совгавани. – Авт.). Были и наказания, и увещеваниям, и аресты, а он твердил:
– Я без женщины не могу...
На корабле, в плане самоволок, дисциплина пошатнулась:
– Ему можно, а нам – нельзя?!
Командование в отношении Мижерауниса возбудило уголовное дело. Он ничего не отрицал, на суде все признал, но твердил:
– Я без женщины не могу… – Был осужден.
Наверное, высшему командованию стоило бы как-то задуматься. Не зря в начале моей службы матросам предоставляли обязательные два отпуска по 30 суток (без учета времени на путь следования – авт.) с выездом на родину. В годы Великой Отечественной войны увольняли солдатов и матросов на берег на 2-3 часа. В японской армии организованно водили солдат для интимных встреч с женщинами.
Рассказывал командир БЧ-5 эсминца «Вольный» Вячеслав Умрихин. Один матрос с их корабля, находясь в патруле, ухитрился в парке изнасиловать женщину. Она тут же заявила, сказала, что поцарапала ему руки. Начали всех проверять… И тут матрос, опережая события, показывает свои поцарапанные руки и говорит:
– У нас с ней было по обоюдному согласию...
Матроса посадили в подследственную камеру. И место нашлось, и форму одежды не проверяли. Все подтвердилось. Осудили…
…На следующий день адмирал флота Г.М. Егоров заслушивал командиров соединений по техническому состоянию кораблей в тактическом кабинете моей бригады.
Все происходило по отработанной схеме. Докладывали командиры соединений. В конце этого совещания выступил полковник из московской комиссии. Он в резкой форме разложил тыл КВФ за состояние вспомогательного флота. Особенно остановился на буксирах, большинство из которых были не в строю. Они не выполняли свою роль. Не решали поставленных перед ними задач.
Удар обрушился, в основном, на начальника тыла КВФ капитана 1 ранга Александра Федоровича Алехина и вскользь – на командира бригады судов обеспечения и командира дивизиона АСС (аварийно-спасательная служба). Алехин – в прошлом политработник. Однажды какой-то крупный начальник на разборе у подводников 2-й флотилии подводных лодок спросил:
– Кто возьмется навести порядок в тылу?
И Алехин сам предложил свою кандидатуру. Был начальником тыла 2-й флотилии, а потом – начальником тыла КВФ. Он был кандидатом наук. На мой взгляд, был честным человеком, справедливым. Уже болел: были у него кое-какие странности.
Но московский полковник правильно говорил. Буксиры не выполняют наши заявки. То они поломаны, то их нет. Нужно буксировать щит для артиллерийских стрельб – их нет. Таскали щит сами боевые корабли. Перешвартовка кораблей – буксиров нет. Мои офицеры за спирт договаривались с гражданскими буксирами. И те нас выручали. Особенно хорошо договаривался (не было срывов) наш флагманский химик капитан 3 ранга Александр Борисович Каневский.
Скр «Ретивый» в шторм, в непогоду, они оттащить от пирса не могли. Командир корабля Юрий Максимович Рыжков, очень рискуя, сам отошел от пирса и, выполняя приказание нашего правительства, направился на поиск и спасение американских летчиков с самолета «Орион», потерпевшего катастрофу.
Скр «Резкий» накануне шторма получил приказание отойти от пирса, где он был надежно закреплен. Буксира не дали. И командир Виктор Нахимович Каргин отходил без буксира. Корабль коснулся дна, а фактически – сел на мель. Благо, там была песчаная подушка. Тут же прислали буксир... Обошлось без последствий.
С помощью нашего пассажирского катера мы перешвартовывали сторожевые корабли «пр.50», чего делать нельзя: можно загубить катер. Водоизмещение такого скр более 1000 тонн!
Вот такая была обстановка с буксирами.
…А уж коли я вспомнил А.Л. Алехина, то хочу сказать, что когда на Камчатке был министр национальной обороны ГДР генерал армии Хайнц Гофман с семьей, то Алехин уделил им много внимания. Гофман пригласил его к себе в гости, в Германию. Алехин поехал в гости, но уже в звании контр-адмирала. Офицеры шутили:
– Это Гофман ему присвоил адмирала!..
Закончился доклад полковника. Заключение сделал адмирал флота Г.М. Егоров. Совещание уже вроде бы и закончилось. Наступила какая-то пауза. Неожиданно командующий KBФ вице-адмирал И.М. Капитанец со словами: – Вручите адмиралу флота! – протянул мне макет стелы, что стоит на въезде в Петропавловск-Камчатский. Я машинально ее взял. Никогда мне не приходилось вручать никаких подарков начальникам. Там, где я раньше служил, это было не принято. Наоборот, начальники нам вручали грамоты, ценные подарки, награды... На Камчатке мы сами разбаловали проверяющих.
Уже кое-кто начал вставать со своих мест.
– Минуточку! – громко сказал я. – Прошу сесть! – И, когда все сели, обратился к начальнику главного штаба ВМФ: – Товарищ адмирал флота! Разрешите в память о вашем пребывании на бригаде вручить вам этот скромный сувенир!
Адмирал флота взял его и сказал что-то вроде того:
– Пусть это будет авансом... обещанием служить лучше... Правда, у него – неплохо?! – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал он, обращаясь к командующему КВФ.
Совещание окончилось. Все стояли и ждали дальнейших действий адмирала флота. Он передал кому-то из своей свиты макет, мы зашли в кабинет к начальнику учебных классов мичману В.А. Перчику, надели свои шинели и вышли на территорию, где фотокорреспонденты защелкали своими фотоаппаратами.
Впоследствии Г.М. Егоров был председателем ЦК ДОСААФ СССР.

Мины горят!

Эскадренный миноносец «Возбужденный» швартовался кормой к пирсу в бухте Широкой, что находится на о. Путятин. То ли просчитался командир корабля, то ли не сработали маневровщики, то ли боцман не задержал якорь-цепь, но корабль кормой коснулся пирса. Не ударился, а коснулся. Но, тем не менее, в момент касания в помещении кормовых бомбосбрасывателей раздался какой-то хлопок, и что-то там, внутри, загудело или засвистело и оттуда повалил дым…
– Мины горят! – крикнул кто-то из матросов, работавших на юте. По этому крику матросы, работавшие на корме, бросились на бак корабля. Шлюпочная команда, заводившая концы на пирс, в момент оказалась на берегу и стрелой взлетела на отвесную скалу, которая была рядом с пирсом. На юте у флагштока, дергался матрос – номер на связи с ГКП – и никак не мог освободиться от шлемофона и убежать.
– Ют! В чем дело? – запросили с ГКП.
– Мины... мины горят! – наконец-то доложил номер на связи с ГКП. Он все пытался снять с головы шлемофон, но не мог, бегал по юту, в районе флагштока, дергался, но – тщетно! Из помещения кормовых бомбосбрасывателей продолжал валить дым и слышался какой-то свистящий звук.
С ГКП сыграли «Аварийную тревогу», подали команду, ориентирующую личный состав:
– Пожар в кормовых бомбосбрасывателях! Осмотреться в отсеках! Доложить обстановку!
Но на ют личный состав не шел: боялись взрыва. Все были сильно напуганы. Из бомбосбрасывателей поступал свистящий звук. Вот-вот рванет!
– Произвести разведку пожара! – поступила очередная команда с ГКП. Но на ют никто так и не прибыл.
– Ют!– кричали с ГКП – Доложите, что у вас там?!
– Не могу снять шлемофон! – кричал номер на связи. – Не могу отцепиться!
В это время открылся люк какого-то помещения юта, и оттуда показалась чумазая голова матроса-трюмного.
– Все, – сказала голова, – устранил!
И правда, свистящий звук прекратился. Оказалось: то ли из-за касания корабля кормой пирса, то ли из-за ветхости прохудилась труба системы отопления, и пар, выходя из трещины трубы, был очень похож на дым и издавал свистящий звук.
Потом прибежал на ют кто-то из офицеров, разобрался в обстановке, доложил на ГКП…
А матросы со шлюпки, которые в момент взлетели на скалу, долго не могли с нее спуститься и все удивлялись, как они ухитрились туда забраться.

Меня?.. «Кота»?.. В комендатуру?

Это был уважаемый офицер. Любимец курсантов ТОВВМУ им. Макарова. В годы Великой Отечественной войны воевал на Черноморском флоте. Участвовал в высадке десанта в Феодосии. Был награжден несколькими боевыми орденами. Это капитан 1 ранга Петр Мефодьевич Марченко. Курсанты за глаза звали его Кот – из-за длинных усов. Он был начальником курса у курсантов выпуска 1952 года. Учил он курсантов и других выпусков, но этот выпуск почему-то запомнил его больше всего. Автор застал «Кота», когда в 1953 году поступал в училище.
Обижался ли Марченко на то, что его зовут «Котом» или нет, – не знаю. Но курсанты старших курсов рассказывали разные байки про него. Например, закроются они в каком-нибудь помещении, бездельничают. Вдруг в дверь стук, и скороговоркой полушепот:
– Саки! Откройте! За мной «Кот» гонится! – Откроют дверь, а перед ними – «Кот», собственной персоной!
Так случилось, что курсанта Ефимова вместе со всеми из училища лейтенантом не выпустили, а направили служить на флот. Правда, с правом сдачи экзаменов в следующем году и получения им воинского звания «лейтенант» после сдачи экзаменов.
Прошел год. Ефимов прибыл в училище, сдал положенные экзамены и ему было присвоено звание «лейтенант». Он прибыл к «Коту».
– Товарищ капитан 1 ранга! Вы знаете, что я вместе со всеми на выпускном вечере не был... Разрешите пригласить вас в ресторан. Однокашников никого нет… Все разъехались по флотам. Здесь я один. Даже отметить это памятное событие не с кем…
«Кот» согласился отметить это событие в жизни своего бывшего курсанта, а ныне – лейтенанта Ефимова. И пошел с ним в ресторан. А почему бы не пойти? Лейтенант, наконец, окончил училище. Получил свое первое офицерское звание. Никого в городе у него нет: ни родных, ни друзей. Можно и пообщаться с лейтенантом во внеслужебной обстановке. Напутствие дать...
Но Ефимову нельзя было пить! COBCЕM нельзя! Бывают такие люди, что алкоголь из них выбивает контроль над собой. Их поступки становятся неуправляемые, неконтролируемые, дикие...
…В 1968 году автор находился в Хосте, в санатории Северного флота «Аврора». Жили мы, четверо отдыхающих, в одной комнате. Трое из нас были молодые офицеры, а один, Аркаша К., – уже в возрасте. По должности он был заместителем командира ракетной бригады. Должность солидная. Да и сам он был солидный, выдержанный, интересный мужчина. Перед обедом мы, как правило, заходили в киоск, выпивали по кружке пива и – в столовую. Иногда заходили на базар. Там мы выпивали по стакану «Хванчкары». А когда шел дождь или были другие планы, брали бутылку водки («…разлив по 170 граммов на брата...» – В. Высоцкий), а потом шли в столовую.
Аркаша К. участия в выпивках никогда не принимал. А мы ему каждый раз предлагали: ну, как это? Три офицера пьют, а четвертый – нет. Это как-то не по-нашенски. Не по-русски! Кто-нибудь сбегает за бутылкой, разольем водку по стаканам, предложим Аркаше для порядка, тот откажется. Мы выпьем и – на обед.
И вот однажды Аркаша не отказался:
– A давай! Только потом не обижайтесь!..
Через полчаса наши ботинки полетели в окно. Аркаша преобразился: он стал неуправляемым, дерзким, неаккуратным, матершинником... Начал хамить женщинам. И, что было очень плохо, – обслуживающему персоналу: медсестрам, врачам, официанткам. Например, он говорил:
– У тебя мордашка – ничего, а вот фигура...
Он пошел вразнос. Опять же по В. Высоцкому: «Ой, где был я вчера...» Он беспробудно пил несколько дней подряд. Очумело смотрел на нас, ничего не понимая. Выбрасывал в окно наши вещи.
Через несколько дней он пришел в меридиан. Ходил, как побитый, не смотрел нам в глаза. Был тихий-тихий... Чуть позже опять стал интеллигентный, выдержанный, красивый. Ходил с достоинством. Выпить мы ему больше не предлагали. Но для меня, и не только для меня, это был урок: если не знаешь, каков человек в компании, после выпивки, то не пей с ним…
Как-то мы с заместителем командующего Камчатской военной флотилии капитаном 1 ранга Б.С. Петруней, обсуждали кандидатуру одного подчиненного мне офицера к нему в отдел.
– А пить он умеет? – спросил Петруня и добавил: – Офицер боевой подготовки должен уметь пить. – Видимо, oн имел в виду то самое, что случилось в санатории с Аркашей...
…«Кот» с Ефимовым прибыли в ресторан. Сели за удобный столик. Сделали заказ. Выпили по одной, по другой…
Не зря я сказал, что Ефимову нельзя было пить. Он встал из-за стола и подошел к какой-то компании. Началась перебранка, а потом и драка. «Кот» пытался увести своего бывшего курсанта, но не тут-то было: Ефимовым уже руководили не полушария головного мозга, а алкоголь. Лейтенант был неуправляем...
Администрация вызвала милицию, а потом – патруль, который скрутил лейтенанта и подступил к Марченко, предлагая ему пройти в комендатуру. И этот порядочный, честный боевой офицер вскипел:
– Кого?.. Меня?.. «Кота»?.. В комендатуру?..
В конце концов, их обоих забрали в комендатуру.
Утром начальник училища проводил совещание, на котором не оказалось начальника курса П.М. Марченко.
– А где же Марченко? – спросил адмирал.
– Дома – нет! На курсе – нет! – доложил дежурный по училищу.
В это время в кабинете начальника училища прозвенел телефонный звонок и комендант г. Владивостока спросил:
– Товарищ адмирал! У вас есть такой офицер: «Кот»? Говорит, что служит в ТОВВМУ...
Кто-то из командования училища съездил в комендатуру, освободил «Кота», а заодно и лейтенанта Ефимова...
Вот такую историю рассказывали нам выпускники ТОВВМУ 1952 года.
Ефимову нельзя было пить. Ему по этой причине нельзя было быть офицером, нельзя было доверять оружие... Если бы его тогда уволили, то не было бы другого, более страшного ЧП, которое случилось позже...
Служил Ефимов на Северном флоте. Дослужился до командира ракетной боевой части на подводной лодке. После какой-то удачной ракетной стрельбы его подбили отметить это событие, подбили выпить, а ему-то пить нельзя! Он это знал: он избегал компаний, он не пил! Но ракетная стрельба была успешной! На борту были его начальники, которые уже выпили и предложили ему. Предложили раз – он отказался, предложили второй раз – тоже. А потом пристали, как с ножом к горлу, и он выпил. После чего зашел к себе в каюту. Открыл сейф. В это время кто-то постучал в дверь каюты. Ефимов схватил из сейфа пистолет, обернулся и в упор выстрелил в вошедшего, убив его наповал… Это был его подчиненный старшина...
За это он был лишен воинского звания, осужден судом военного трибунала, отбыл срок заключения. После освобождения пошел работать по морской специальности. С самых низов. Не пил совсем. Со временем вырос до капитана судна. Приезжал на встречу со своими выпускниками… Но человека-то убил!
Курсанты-выпускники поддерживали связь с «Котом». Они его любили и уважали. Видимо, это продлевало годы жизни их наставнику: на одной из встреч Петр Мефодьевич отметил свое 90-летие!
Уже его выпускники стали дедами и прадедами, а их патриарх был бодр, весел, никому не в тягость (что самое главное в жизни пожилого человека) и даже отплясывал на банкете.

Гараж арестован!

Начальник штаба 82-й бкр капитан 2 ранга Фридрих Федорович Захаров длительное время оставался за командира бригады. Начальником штаба он назначил временно флагманского минера бригады капитана 3 ранга Анатолия Николаевича Крючкова. Правда, у Захарова был штатный заместитель – капитан-лейтенант Юрий Михайлович Жолобов, но он его за себя не стал оставлять. На это были свои причины. Во-первых, звание не то. У нас большинство командиров кораблей и офицеров штаба были старшими офицерами. Во-вторых, Жолобов вплотную занимался мобилизационной работой. Надо сказать, что неплохо работал: сделал хорошую мобилизационную документацию. Почти показательную.
Прибыл к нам на бригаду Жолобов из системы военкоматов. Был скромным человеком, трудолюбивым, но каким-то несмелым, незаметным и производил впечатление слабо знающим свое дело офицером. Но это было не так. Он много почерпнул, служа в военкоматах, но штатная категория в военкомате у него была «капитан-лейтенант». Вот он и запросился на флот. Вернулся во Владивосток, где он в 1952 году окончил ТОВВМУ. Кстати, начальник штаба бригады Ф.Ф. Захаров был его однокашником по училищу.
– Я всех забыл, а его помню, – говорил Жолобов, – ох, и строгий был. Он у нас был старшиной роты...
Есть дела, которые офицер должен делать своими руками, – это мобилизационная работа. Начальник штаба флота вице-адмирал Я.М. Куделькин говорил:
– Если ты не сделал что-то по линии мобработы, то брось все, на берег не ходи, домой не ходи, пока все не сделаешь! Это очень важно! Самое важное в нашей службе!
Я сделал все свои мобдокументы. Получилось неплохо. Компактная документация. Во время работы часто общался с Жолобовым. Капитан-лейтенант. На 5 лет старше меня по выпуску из училища. А я уже – капитан 3 ранга! И при случае я начал докладывать Ф.Ф. Захарову о хорошей работе Жолобова. Но почему-то Фридрих Федорович не спешил писать представление на присвоение Жолобову очередного воинского звания «капитан 3 ранга». Потом, правда, я узнал – почему. Но это – потом. А сейчас я всегда выставлял Жолобова в выгодном для него свете. «Все равно пробьем ему звание, – думал я, – вода камень точит! Офицер положительный, работящий. Привел документы в порядок. Скромный. Спокойный. Горлохваты получают звание, а он – нет. Начальник штаба – его однокашник, а Жолобов скромничает… попросить, что ли, его?».
Однажды, оставаясь на бригаде за Захарова, я видел, как Жолобов занимался приведением в порядок нашего бригадного гаража: построил, шоферов, проверил у них форму одежды. Потом проверил машины. А потом сам сел за руль и выехал за ворота бригады. Я был удивлен: раньше не так много было автолюбителей, и не каждый мог управлять автотранспортом. Вот повод представить Жолобова в выгодном свете.
Утром Захаров прибыл на бригаду. Я доложил ему обстановку: о замечаниях, о вводных, которые поступили сверху, и, заканчивая доклад, сказал:
– Жолобов хорошо работал... Гараж проверил… Шоферов построил... старается.... надо бы ему и звание присвоить.. Все-таки – замначштаба! И всего-навсего капитан-лейтенант. – Захаров смотрел на меня и, казалось, чего-то ждал. – Сам на машине ездил. Серьезно проверил гараж, – закончил я.
– Вот за это гараж у нас и арестовали, – ответил НШ – сейчас пойдем объясняться. Ну и что, что он имеет права на управление автотранспортом? За каждым водителем приказом командира части закрепляется автомашина. Только тогда он имеет право ею управлять...
Так что Жолобову я тогда не помог. Но не это было причиной задержки присвоения ему воинского звания. Почему-то у него в мобилизационной комнате хранился чей-то спирт. А этого делать нельзя! И вот один офицер штаба бригады (не будем называть его фамилию), взяв ключи у Жолобова, заходил в мобкомнату ночью, за спиртом...
Такую информацию Захаров получил по линии особого отдела. Так что, в тот момент присвоение очередного воинского звания замначштаба не светило. Он его получил позже, когда страсти утихли и все успокоились.

Есть самый полный назад!

Яша Шнейдер был себе на уме. Мог пошутить с начальством, спускаясь (или поднимаясь) до панибратства. Заступая на ходовую вахту помощником вахтенного офицера, как-то сказал:
– Иных начальников, кроме начальника штаба и начальника клуба, не вижу. – Чем вызвал благожелательный смех начальника штаба дивизии крейсеров, который находился на ходовом мостике.
Как вы поняли, Яша был начальником клуба крейсера «Адмирал Лазарев». Служил он легко: «ленточки не рвал», киномеханик получал и «крутил фильму», а он большую часть времени был свободен. Вахту нести не хотел... Да и кто ее хочет нести? Несут по необходимости. Офицеры, кроме корабельной, несли еще и гарнизонную вахту: то начальником патруля, то начальником гарнизонного караула... Предварительно офицер, придя служить на корабль, обязан был сдать зачеты на допуск к самостоятельному управлению подразделением и к самостоятельному несению вахты. Если офицер не сдавал своевременно зачеты на допуск к самостоятельному несению вахты, то на него косились другие офицеры: мол, увиливает от несения вахт. Как-то лейтенанта Севу Кузьмина из радиотехнической службы до того довели, что он прибежал в каюту к помощнику командира корабля и прокричал:
– Ставьте меня на вахту! Мне уже кусок в горло не лезет!
Кстати, офицер этот был грамотный, порядочный и совестливый. Но помощник не спешил его ставить на вахту, т.к. этот офицер был не просто лейтенант, а инженер-лейтенант: это были офицеры первых инженерных выпусков училищ радиоэлектроники. И хотя они в морском отношении были подготовлены так же, как и строевые офицеры, к ним долго присматривались.
Бывают такие воинские части, где офицеры дежурят 1-2 раза в месяц, не больше. А на кораблях офицеры дежурят через день и каждый день. Причем, командир, заместитель командира по политчасти, старпом, помощник командира, парторг, комсорг и редактор газеты не дежурят. Штурману положен послепоходный отдых, командир БЧ-2 зачастую остается за старпома и фактически не дежурит, кто-то из офицеров остается за помощника, когда тот в отпуске, в командировке, или заболеет. Часть офицеров в отпуске, в командировке, кто-то заболеет, кто-то не допущен к несению вахты. Как правило, это были политработники, на которых, в том числе и по этой причине, косились...
Одни директивы предписывали – всем нести вахту, а другие – освобождали от вахт отдельные категории офицерского состава. Если на крейсере проекта «68-бис» было порядка 50 офицеров, то человек 20 вахту не несли. А ежедневно заступали на дежурство и вахту значительное количество офицеров: дежурный по кораблю, дежурный по низам, дежурный по БЧ-2, по БЧ-5, дежурный врач, три вахтенных офицера... А кроме этого, были и патрули, и гарнизонные караулы, и старших на баркасы и катера назначали офицеров...
Вот такая была обстановка накануне последней директивы главкома ВМФ – нести дежурную-вахтенную службу всем офицерам, без исключения.
А Яша Шнейдер не хотел нести вахту. А после этой последней директивы его, как и всех политработников, поставили на вахту помощником вахтенного офицера. В тот злополучный день крейсер был в море. Отрабатывали задачи боевой подготовки. Перед выполнением артиллерийских стрельб нужно было подменить на вахте артиллеристов.
– Начальнику химической службы прибыть на ходовой мостик! – прозвучала команда по корабельной трансляции. По этой команде на ходовой мостик прибежал капитан 3 ранга Николай Федорович Клименков.
– Заступите на вахту! – приказал ему командир корабля.
Клименков, запыхавшись, меняя на вахте кого-то из артиллеристов, проговорил, а точнее, пробурчал:
– А я думал: ордер на квартиру дают... – Эти его слова впоследствии, как каламбур, передавались офицерами корабля из поколения в поколение.
Должен заметить, что автору довелось служить с Клименковым, и, на мой взгляд, он хорошо и дежурил по кораблю, и нес ходовую вахту. А этим своим высказыванием он хотел выразить то, что как на вахту – так его, а квартиру – жилье (о квартирах тогда не было и речи – авт.) – другому. У нас на корабле была песня про химслужбу, которой командовал Н.Ф. Клименков.

Нас в салоне соберут
После химтревоги.
Слово химику дадут:
Подведет итоги.
Припев:
Эх, раз, еще раз
Вам сдавать задачу ПАЗ1!
Эх, раз, еще раз
Вам сдавать задачу ПАЗ!

Развернем ПСХО2
Развернем другое,
По тревоге просидим
Сутки или двое!
Припев.

Дезактивацию3 начнем:
Палубу лопатить. Ее хлоркой обольем,
А воды не хватит!
Припев.

Лейтенантов никогда
Слушать не хотели.
Ватервейсы4 протирать
Ровно две недели.
Припев.

От нас Н.Ф. Клименков уйдет заместителем начальника химической службы ТОФ.
Памяти нашего интенданта майора Бориса Ивановича Барыкина хочу сказать, что он и дежурил по кораблю исключительно добросовестно. Младший штурман корабля старший лейтенант Василий Староверов говорил, что Барыкин в морском отношении, в том числе и в штурманском, даст фору строевым офицерам.
1 ПАЗ – противоатомная защита.
2 ПСХО – пост санитарной и химической обработки.
3 Дезактивация – удаление радиоактивных веществ с оружия и технических средств, палуб, надстроек, бортов корабля и др. Труднодоступные места вымываются водой из шлангов.
4 Ватервейс – водосточный желоб, идущий по верхней палубе вдоль бортов корабля,
по которому вода стекает за борт.
– Станем где-нибудь на якорь, Барыкин приходит в штурманскую рубку и смотрит по карте: где какие мысы, маяки, знаки, бухты... – говорил Староверов.
Были случаи, когда добровольно несли ходовую вахту офицеры, кому и не положено было нести ее. Это лодочный врач Евгений Андреевич Грибов, подполковник медслужбы Андрей Александрович Крупцов – корабельный врач, потом флагманский врач моей бригады, закончил службу заместителем начальника военно-морского госпиталя ТОФ, и… малочисленные другие.
На ходовой вахте одновременно стоят два человека: вахтенный офицер и его помощник. Вахтенный офицер – это как бы юридически узаконенное, ответственное лицо. Через него командир корабля передает приказания в машину и на руль. Он командует всей дежурно-вахтенной службой. Ну, а помощник дан ему в помощь, он и документы секретные принимает, и прокладку ведет, и вахтенный журнал заполняет... В общем, работы хватает и тому, и другому.
Пользуясь случаем, хочу рассказать про одного офицера, моего сослуживца по легкому крейсеру «Адмирал Лазарев» Геннадия Михайловича Слученкова. Он, будучи младшим лейтенантом, стоял самостоятельно ходовую вахту вахтенным офицером крейсера! А помощниками вахтенного офицера с ним стояли офицеры в звании лейтенантов, старших лейтенантов и даже капитан-лейтенантов. В училище Слученков был Сталинским стипендиатом. Это уже о многом говорит. Когда он получил повышенную стипендию, то вместе со своим классом «обмыл» это дело. Да так, что были замечания по линии пьянства. Одноклассники, друзья-товарищи со временем забыли про щедрость Геннадия Михайловича, но командование училища не забыло и выпустило его из училища не как всех – лейтенантами, а младшим лейтенантом. И вот он прибыл на крейсер младшим лейтенантом, как называли его за глаз матросы, – «микромайором».
Грамотный, способный, умный, напористый и самоуверенный «микромайор» вскоре сдал все положенные зачеты на допуск к самостоятельному управлению своей батареей 100-мм орудий, на допуск к самостоятельному несению ходовой вахты. Это редкий, а возможно, и единственный случай, когда на ходовой вахте крейсера вахтенным офицером стоял младший лейтенант!
От нас Слученков ушел на офицерские классы, которые раньше был при ТОВВМУ им. С.О. Макарова, оттуда вернулся командиром БЧ-2 на эсминец «Вспыльчивый», потом стал помощником командира скр «пр.50», командиром скр «пр.59-А», командиром эм «Бурливый» «пр.56», командиром крейсера «Александр Суворов», минуя должности старпомов: эсминца и крейсера! Потом он служил начальником штаба 82-й бригады кораблей резерва, что на о. Русский, и автору довелось менять его в этой должности. Отсюда Слученков был переведен в Москву, в Главный штаб ВМФ, в ОУС, потом – командиром бригады учебных кораблей, в Кронштадт. Закончил службу Геннадий Михайлович в звании капитана 1 ранга, начальником кафедры морской практики в училище им. М.В. Фрунзе, в Ленинграде: здоровье подвело.
Так вот, в тот злополучный день на ходовой мостик корабля зашел начальник штаба дивизии крейсеров, который был старшим на выходе в море. Он был в хорошем настроении и, как всегда, по-отечески, обратился к начальнику клуба:
– Ну, как, Яша, дела?
И тут произошло непредвиденное…
– Есть самый полный назад! – ответил Шнейдер и поставил рукоятки основного машинного телеграфа в крайнее заднее положение. С «полного вперед» на «самый полный назад»! Маневровщики отработали самый полный ход назад, корабль затрясло, с ПЭЖа (пост энергетики и живучести) взволнованно прокричали:
–Что там случилось? Вы что, обалдели? Машину угробите! (Хотя такой реверс предусмотрен и допустим. – Авт.).
– Стоп машина! – скомандовал командир корабля, первым войдя в обстановку. Вахтенный офицер одним махом спрыгнул со своего возвышения, где он обычно всегда стоял, держась за ограждение репитера главного компаса, оттолкнул Шнейдера, вцепился руками в рукоятки основного машинного телеграфа и мгновенно поставил их в положение «Стоп».
– Шнейдер! В чем дело?! – одновременно прокричали начальник штаба, командир и вахтенный офицер.
– Так была команда: «Самый полный назад!» – ответил тот.
– Кто вам скомандовал?
– Вы, – ответил начальник клуба, показывая глазами на начальника штаба.
– Снять его с вахты! И больше не ставить! – буйствовал начальник штаба и приказал, имея в виду политработников: – И больше их не ставить на ходовую вахту вообще! Ни к чему не способны! – бурчал он.
После этого случая политработников на ходовую вахту не ставили. До очередной директивы, по которой требовали не только ставить их на ходовую вахту, но и сдавать зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем. Это когда много строевых офицеров перешли на политработу и были назначены, как правило, заместителями по политчасти лодок или кораблей.
А о случае со Шнейдером было двоякое мнение: одни говорили, что он не понял команду, а другие – что он сделал это нарочно...

Прекратите спать!

Глядя на этого офицера, капитана 1 ранга, никто бы не подумал, что он такой юморист. Это был грузный, даже оплывший человек. Он много лет был начальником политотдела 79-й бсрк (бригада строящихся и ремонтируемых кораблей), что базировалась во Владивостоке. Потом служил на Камчатке, начальником политотдела одной из частей. Политработу знал. Работать умел. Это был Николай Николаевич Соколюк.
Как-то на одном из партийных активов он послал в президиум актива записку, адресованную члену военного совета – начальнику политотдела флотилии, такого содержания: «Товарищ член военного совета! Прекратите спать в президиуме. Коммунист Дикий». Подписался он, как вы поняли, чужой фамилией.
Анатолий Дикий, полковник с голубыми погонами, служил в спецчастях и тоже был начальником политотдела. Суетливый, разговорчивый, лысоватый, белобрысый, чуть-чуть рябой, компанейский, не отказывался от выпивки, матершинник – ничего про эту записку не знал.
После окончания работы актива всех начальников политорганов собрали к члену военного совета. Пока он закруглял свои дела с делегатами актива, начальники политорганов ждали его в приемной.
– Кто знает, зачем нас вызвали? – спросил Дикий, входя в приемную.
– Край наш дикий. И начпо полковник Дикий! – стихами кто-то встретил его.
– Нет, правда, не знаете – зачем нас вызвали? – продолжал спрашивать Дикий.
– Да ты знаешь, у тебя в партучете на кандидатскую карточку приклеили фото матроса, – начал отвечать Соколюк.
– Ну и что? – перебил его Дикий.
– А то, что матроса сфотографировали в бескозырке и приклеили это фото в кандидатскую карточку...
– Что-о-о? Не может быть! – в ужасе воскликнул Дикий. Он схватил трубку телефона и прокричал телефонистке: – «Альпинист» (позывной Камчатки)! Дай мой политотдел! Дикий говорит! Вы что там наделали?! Какую фотографию вы приклеили на партбилет?! Сейчас же вы сылайте сюда моего секретчика. Партбилет забрать! Уничтожить установленным порядком! Матроса сфотографировать! И чтобы к утру документы были в политотделе флотилии! Все!
В это время в приемную вошел начальник политотдела флотилии. Он остановился, повел глазами туда-сюда, разыскивая кого-то, а потом уставился на Дикого.
– Не ожидал я от вас, товарищ Дикий! Не ожидал...
– Товарищ член военного совета! Все уже устранили!
– Такое не устранишь... – продолжал адмирал.
– Все уже устранили... больше не повторится, – оправдывался Дикий.
– Ты смотри, Толя, полегче на поворотах. Едрена вошь! А то я и рассердиться могу. Зайдите ко мне, – обращаясь к начальникам политорганов, сказал член военного совета.
Дикий ждал разноса за злополучное фото, но его не было.


В бухте Саранной, или К чему приводит безответственность
В субботу, если корабли не уходили в море, на соединении всегда был парко-хозяйственный день. Вот и сегодня утром я направился на бригаду. Спускаюсь вниз по трапу мимо нашего хозяйственного участка, смотрю – от КПП ко мне бежит навстречу матрос-рассыльный. Запыхавшись, докладывает:
– Товарищ капитан 1 ранга! Вам срочно нужно позвонить оперативному дежурному флотилии.
Слышу – на дежурном корабле скр «Сторожевой» сыграли «Боевую тревогу». Не учебную, а боевую? Значит, что-то серьезное! Звоню по телефону ОД, представляюсь.
– Передаю трубку командующему! – говорит тот.
– Скр «Сторожевой» – «Боевая тревога»! Следовать в бухту Саранную! Не телефонный разговор! Шифровка вам уже пошла! – Хотел кое-что уточнить, но недовольный голос контр-адмирала Д.М. Комарова повторил: – Идите! Там разберетесь!
Но так я идти не мог. Корабль готовится бою и походу, время еще есть. Перезвонил оперативному дежурному. Тот меня проинформировал:
– Нет связи с подводной лодкой «К-429»! С вечера. Как начала дифферентовку в бухте Саранной, так и пропала.
Это уже кое-что! Вчера вечером, возвращаясь с моря на эскадренном миноносце «Влиятельный», я видел эту подводную лодку. Мы с ней разошлись у поворотного буя: я – в базу, она – в море.
– Товарищ комбриг! Корабль к бою и походу готов! – доложил командир корабля капитан-лейтенант Михаил Брониславович Ежель.
– Все на борту?
– Так точно!
– Снимайтесь!
Корабль снялся с якоря и швартовых и самым полным ходом направился в бухту Саранную. Кстати, это тот самый корабль, замполит которого капитан 3 ранга В. Саблин 8 ноября 1975 г., на второй день празднования Октября, обманным путем изолировал командира корабля-капитана 2 ранга Анатолия Васильевича Потульного и, захватив командирский мостик, вывел корабль из праздничной колонны, стоявшей на рижском рейде, и направился в нейтральные воды. Саблин по радио обратился к руководству страны с политическим манифестом. По кораблю было применено оружие. Его бомбила наша авиация. На последнем заходе лучший летчик полка «Су-17» капитан Паротиков повредил ему гребной винт и руль. Корабль начал описывать циркуляцию, потом потерял ход. Летчика наградили орденом. За ювелирное бомбометание. Но он его ни разу не надел. Саблин был осужден и расстрелян. Экипаж корабля был расформирован и заменен нашим камчатским экипажем бпк «Дружный», который был построен на Балтике и отрабатывал в это время задачи боевой подготовки. Бпк “Сторожевой”, уже с новым экипажем, перегнали с Балтики на Тихоокеанский флот. Потом все большие противолодочные корабли этого проекта были переведены в сторожевые корабли.
Команда скр “Сторожевой” отработана, корабль объявлен отличным, причем без натяжки: все курсовые задачи предъявлены кораблем с высоким качеством, боевые упражнения выполнены с отличными оценками. Ежель М.Б. – уже третий командир корабля, который служит под моим командованием. Два предыдущих убыли к новому месту службы с повышением.
Честно говоря, я не думал, что что-то серьезное случилось с подводной лодкой. Наверное, что-то со связью. Но чтобы атомный подводный корабль в простейших условиях, при благоприятной погоде, беспомощно лежал на дне бухты… Нет, не может быть. Я всегда уважительно относился к подводникам, ценил их нелегкую службу, связанную с риском, длительным отрывом от берега, от семьи, с тяжелыми бытовыми условиями. Ценил их за ответственность, которая связана с вверенной им атомной техникой. Однако атомная подводная лодка (пла) на самом деле лежала на дне бухты Саранной.
Осторожно вхожу в бухту самым малым ходом, иногда стопорю ход и иду по инерции: место подводной лодки мы не знаем, как бы не ухудшить положение. Район дифферентовки подводной лодки на карте известен, но все может быть. Предпринимаю все меры предосторожности. И вдруг доклад:
– Цель № 1! Пеленг – … дистанция – …! – Это радиометрист обнаружил надводную цель в глубине бухты. Ну, слава богу! Наверняка, это подводная лодка! Вызываю ее на связь, но это оказался торпедолов под флагом старшего флагмана. Торпедолов следовал к нам. На нем находился командующий 2-й флотилией атомных подводных лодок Герой Советского Союза вице-адмирал Анатолий Иванович Павлов.
С торпедолова к нам на борт пересели два подводника с аварийной подводной лодки. Они вышли на поверхность через трубу торпедного аппарата с помощью ИДА (индивидуальный дыхательный аппарат). Это были два мичмана: старшина минно-торпедной команды и заведующий секретным делопроизводством. Они передали записку с подводной лодки, написанную командиром корабля капитаном 1 ранга Суворовым и старшим на борту Героем Советского Союза капитаном 1 ранга А. Гусевым.
Вице-адмирал А.И.Павлов был подавлен случившимся. Решительных и активных мер он не предпринимал. А когда сообщили, что вылетел главнокомандующий ВМФ Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков, он совсем сник и находился в ожидании его. Мне казалось, что он надеется на чудо: а вдруг пла всплывет, вдруг личному составу как-то удастся поднять ее. Но чудес на свете не бывает. На ходовой мостик «Сторожевого» поднялся мичман с объединения подводных лодок. Он уже был уволен в запас, но хотел помочь своим товарищам:
– Разрешите мне спуститься на пла. Я ее знаю, как свои пять пальцев. Много лет прослужил на таком проекте. Я в себе уверен: и спущусь, и поднимусь, и все узнаю.
Но А. Павлов решения не принимал. Я переговорил с этим мичманом. Чувствовалось, что это хороший специалист, настоящий водолаз, что он справится с этой задачей. Говорил аргументировано, грамотно.
Связи с пла не было. Личный состав, кроме двух мичманов, на поверхность не выходил. Мы не знали причины аварии пла. Рядом со мной на ходовом мостике «Сторожевого» находился первый заместитель начальника политотдела КВФ (Камчатская военная флотилия) капитан 2 ранга Ю. Савкин. Впоследствии он очень быстро стал контр-адмиралом. Говорили, что до призыва на флот он был на Ставрополье у М.С. Горбачева комсомольским работником. Мы с ним не могли оставаться равнодушными к беде подводников. Подключили к себе члена Военного совета – начальника политотдела 2-й флотилии пла контр-адмирала Амбарова.
– Давайте уговорим командующего. Нужно разрешить мичману спуск на пла. Нельзя же быть в неведении и не предпринимать никаких мер! – В конце концов, мы уговорили А. Павлова, и он дал «добро» на спуск мичману-подводнику. Мичман убыл готовиться к спуску на спасатель, который стоял на якоре ближе всех к пла. Но в это время вышел на связь со спасателя начальник штаба 2-й флотилии пла контр-адмирал О. Ерофеев:
– Товарищ командующий! А вдруг с мичманом что случится, кто будет отвечать?
Я был удивлен такой постановкой вопроса: в корпусе пла находилось больше ста человек, а мы не знаем даже их состояния. И Павлов, не получив поддержки у своего начальника штаба, отменил спуск водолаза. Мы втроем – Амбаров, Савкин и я – еще раз принялись убеждать Павлова спустить водолаза. Он снова принял решение спустить его, и опять начал вопросы задавать О. Ерофеев: кто будет отвечать, если с мичманом что-то случится? Чувствовалось, что он больше болел за себя, чем за тех людей, которые находились в корпусе пла, на грунте, хотя он, как начальник штаба флотилии, был повинен во многом в случившемся. Ни Павлов, ни Ерофеев мер к спасению людей не предпринимали…
Я не наговариваю на Олега Ерофеева. У меня с ним были хорошие отношения. Мы с ним часто вместе выходили в море на моих кораблях. Он был начальником штаба 25-й дивизии атомных подводных лодок 2-й флотилии подводных лодок, потом – командиром 45-й дивизии (правда, всего 8 месяцев) потом – начальником штаба 2-й флотилии пла. Кроме выполнения задач боевой подготовки (а это у нас было основное), мы с ним много беседовали на житейские темы. Я ему сказал, что сбором металлома у меня занимается освобожденный от всего мичман В. Слатин и 2 матроса. Я им выделил автомашину, и они выполняют план сдачи металлома (300 тонн!). Что подсобным хозяйством занимается мичман П.Н. Семенов, вещевик с моей плавмастерской «ПМ-25». Продовольствием занимается мичман Г.М. Глушко, продовольственник с той же плавмастерской. У меня на бригаде не было ни одного берегового штата: бригада была плавающим соединением. На это Ерофеев сказал:
– Нужно будет перенять твой опыт...
А этот порядок был установлен еще моим предшественником М.Н. Хронопуло.
Я повторюсь, что у меня с О. Ерофеевым были хорошие отношения. Единственно, что мне не нравилось в нем: он много курил, одну сигарету за другой. И на ходовом мостике, и в каюте... А у меня часто болели глаза. Реагировали на дым…
Но тот случай со спуском водолаза был. Когда он запрашивал своего командующего: кто будет отвечать, если с водолазом что-то случится. Я тогда за случившееся не отвечал, а он отвечал. Не нужно его за это строго судить. У меня был случай, когда я в море не разрешил спустить водолаза с учебными целями, хотя мой заместитель по электромеханической части капитан 2 ранга А.А. Кузьмин настаивал на этом. Почему я не разрешил? А потому, что спуск водолаза не был запланирован ни в недельном, ни в суточном плане. А это – нарушение. Был случай в Индийском океане, когда я не разрешил поднять вертолет с бдк «Иван Рогов» на поиски потерявшегося катера, хотя командир бдк «Иван Рогов» капитан 2 ранга Э.М. Борисов предлагал мне вертолет. Причина та же: полет вертолета не был запланирован, предполетной подготовки не было... А в таких случаях, как правило, случается ЧП.
Бывший зам командующего ТОФ по боевой подготовке вице-адмирал Б.Ф. Приходько сказал про О. Ерофеева, что это хороший товарищ, ответственный человек, умный, окончил Военно-морскую академию с красным дипломом. В служебном росте ему везло, но были и сложности. Тем не менее, О. Ерофеев был назначен командующим Северным флотом. А это – круглосуточная работа. Но я пишу о том, что видел.
– Как вы узнали, что лодка начала тонуть? – спросил я у одного из мичманов, которые вышли с пла.
– А я лежал, и вдруг из вентиляционной системы полилась вода...
– Как лежал?! Почему лежал?! Ведь была же тревога перед дифферентовкой?!
– Не было.
– Ну, команда: «По местам стоять! Пл к погружению приготовить!»…
– Не было!
– Как же так?! – невольно вырвалось у меня. Присутствовавшие подводники промолчали и отвели в сторону глаза.
Я все время находился на ГКП (главный командный пункт) «Сторожевого». Через меня проходила вся обстановка. Принимал доклады для передачи их наверх и приказания сверху. Обстановка на пла была удручающая. Когда нам удалось установить с пла ЗПС (звукоподводная связь), то поступил доклад с подводной лодки, что продуктов нет никаких! А ведь прошли только одни сутки! Как же штаб проверял готовность пла к выходу в море? Не говоря уже о командире корабля. С пла доложили, что на весь личный состав не хватает ИДА. Часть ИДА оказались неисправными, что явилось причиной гибели нескольких человек.
ОД Камчатской флотилии доложил, что приземлился самолет с главнокомандующим ВМФ дважды Героем Советского Союза С.Г. Горшковым. «Не слишком ли много героев?» – сверлит ехидная мысль.
Через некоторое время на катере подошли к борту «Сторожевого» ГК ВМФ С.Г. Горшков, Первый заместитель начальника Главного политического управления адмирал А. Сорокин, командующий ТОФ адмирал В. Сидоров, начальник штаба ТОФ вице-адмирал Г. Хватов, начальник особого отдела ТОФ контр-адмирал Н. Егоркин, представитель ЦК КПСС, заместитель министра судостроительной промышленности И. Белоусов, большая группа генералов, адмиралов и офицеров, представители различных комиссий.
ГК ВМФ сразу поднялся на ходовой мостик.
– Сколько подводников вышло с пла? – спросил он.
– Два человека, – ответил вице-адмирал А. Павлов.
– Почему так мало? – уточнил главком. Павлов ничего вразумительного сказать не смог.
– Товарищ Павлов, – недовольно сказал С. Горшков, – идите на спасатель! – И когда Павлов убыл с ходового мостика, добавил: – Там его место!
Командование объединения подводников обстановки не знало.
– Дайте список личного состава аварийной лодки! – потребовал главком. Списка не оказалось. Главком приказал контр-адмиралу Амбарову заняться составлением списка. Составили список, но он не соответствовал действительности. Я пытался помочь контр-адмиралу Амбарову:
– Товарищ контр-адмирал! У вашего ОД должен быть список: при выходе в море командир корабля или подводной лодки обязан оставить ему список личного состава. – Но и этого у них сделано не было.
Вскрывались нарушения одно за другим. Экипаж был сформирован из разных экипажей. Никаких приказов об этом не издавалось, и следов их найти не могли. Список составлялся методом опроса офицеров службы и случайных людей. Были и казусы: человек числился в море, а он оказался в базе, дома, и наоборот.
Записка, переданная с пл, исчезла! Я сообщил о записке контр-адмиралу Н. Егоркину. Он – мой однокашник по училищу. Предпринятыми мерами записка была найдена у заинтересованных лиц. Она несколько раскрывала суть дела. На основании этой записки начали писать донесение наверх. В конце концов установили связь с пл. Главком приказал:
– Спасать людей! Выводить их через трубу торпедного аппарата! Это – самая главная задача!
Подводники медленно выходили наверх. Их поднимали на шлюпку, а потом доставляли на спасатель. Были и трагические случаи.
Организовали доставку горячей пищи на пла. Пищу передавали в термосах через трубы торпедных аппаратов. Все это было не отработано и делалось с трудом. Не лучшим образом проявил себя начальник тыла флота, который несколько раз выходил в эфир:
– Товарищ Павлов! Вы – командир сил спасения, а не я! Вас главнокомандующий назначил командиром сил спасения! Вы – руководитель работ! Не я, а вы... вы... вы! – хорошо был слышен в динамике его голос. Этим он пытался снять с себя ответственность за случившееся. Хорошо держался адмирал А.И. Сорокин: спокойно, деловито. Потом на рейд прибыли крейсер «Адмирал Сенявин», плавбаза и другие корабли. Они перегородили рейд бухты Саранной, чтобы уменьшить зыбь с океана и облегчить работу водолазам. На плавбазе была установлена правительственная связь, установлено оперативное дежурство. Главком со своей свитой перешел на плавбазу.
Самолетами доставлялось оборудование, аварийно-спасательное имущество, специалисты, тросы для подъема пла. Подходили корабли, буксировались понтоны. Такой большой расход сил и средств. В конце концов, с большим трудом подняли пла. Был разбор, на котором главком заслушивал и меня. Единственный раз главком хорошо высказался о Павлове, назвав его «замечательным командиром дивизии Северного флота».
Вот к чему привели безответственность, невыполнение руководящих документов и элементарных правил морской подготовки.
Но это не все... После ремонта, который обошелся в несколько миллионов рублей, пла опять затонула у пирса завода: забыли поставить заглушку. Комментарии, как говорится, излишни.
Когда был разбор в «верхах» пo поводу второго потопления «K-429» прямо у пирса завода, то командование ВМФ, в том числе и командующий ТОФ адмирал В.В. Сидоров, говорили, что после первого потопления пла ценности уже не представляла, что ее не нужно было ремонтировать и тратить деньги на это. А нужно было вывести из боевого состава флота, разоружить и порезать. Тогда В.В. Сидорова спросили:
– А почему же вы ее ремонтировали?
– Главком приказал…– оправдывался комфлот.
– Но вы же сами – член ЦК КПСС! Почему не отстаивали свое мнение?! Почему не доложили в ЦК?! – На что комфлот В.В. Сидоров ничего ответить не смог. Об этом мне поведал начальник особого отдела КГБ СССР по Тихоокеанскому флоту контр-адмирал Н.В. Егоркин. Да я и сам слышал подобный разговор С.Г. Горшкова и В.В. Сидорова с представителем ЦК КПСС, прибывшим в составе комиссии по случаю потопления «К-429». Обсуждался вопрос строительства судостроительного завода в бухте Завойко. Мы все, практики-моряки, предлагали строить завод в районе нового пирса, ближе к выходу из бухты: там было много ровного места. А главком настаивал: рвать скалу в районе моей бригады и там строить завод. Послушав нас, представитель ЦК КПСС возражал главкому, а тот говорил:
– Вы рассуждаете как гражданский человек, а я – как военный!
Мы, военные, не смели возразить С.Г. Горшкову. А представитель ЦК КПСС, сказал нам:
– Что вы боитесь? Сколько главкому лет? Он скоро уйдет! – Так оно и случилось, но скалу начали рвать…
«Кто в море не бывал, тот и горя не видал», – именно по этому принципу я имею право судить и высказать свое мнение.

«Каунти» нам не мешал

Скр «Сторожевой» возвращался в базу после выхода в море. Я был старшим на борту. Корабль готовился к выходу на боевую службу в зону Индийского океана. Подготовка корабля уже шла к концу, осталось несколько боевых упражнений, которые мы планировали выполнить на контрольном выходе в море. Суточный план был выполнен, о чем я доложил оперативному дежурному КВФ, одновременно запросил «добро» на вход в базу. Вот уже районы боевой подготовки остались позади, корабль повернул вправо и лег на входные створы. Но тут поступил доклад радиометриста:
– Цель № 1, пеленг – . дистанция – ...
– БИП, определить элементы движения цели, – приказал командир корабля капитан 3 ранга И. Кешков. Но тут же поступил доклад сигнальщика:
– Левый борт – ... судно, курсом на корабль! – Я глянул в визир и отчетливо увидел корабль, который следовал к нам. Но что это за корабль? Какая-то странная надстройка. Впереди корпуса выступает удлиненный бушприт. Это не наш корабль! Флаг мы разобрать пока не смогли. Сориентировали сигнальщиков, вахтенного офицера, развернули разведгруппу, а сами подвернули навстречу этому кораблю. Вскоре мы опознали его: это был танкодесантный корабль США «Каунти». Что же он здесь делает, почти в наших территориальных водах? Заблудился? Так не должно быть: он оборудован современными средствами кораблевождения, да и погода благоприятная, заблудиться он не мог. Следует к нам с визитом? Так ничего об этом не было слышно. Я тут же написал телеграмму ЗАС ОД КВФ и отправил ее. Радисты доложили, что квитанция получена, т.е. наша телеграмма вручена адресату. Вскоре ОД вызвал меня на связь:
– «Курган»! (Это мой позывной. – Авт.) Что там тебе привиделось? Какой корабль? Какой иностранец?
Я и caм хотел бы ошибиться: мы возвращались домой, в базу, и что сейчас последует, когда разберутся с моим донесением, я знал прекрасно.
– Докладываю: мое место – широта... долгота... Наблюдаю ТДК ВМС США «Каунти», его бортовой номер... От меня: пеленг – ... дистанция – ...
– «Курган», – ответил ОД, – продолжайте наблюдать за ним! Сейчас доложу командованию!
Было воскресенье, но довольно быстро мы получили боевое распоряжение, в котором скр «Сторожевой» предписывалось установить слежение за ТДК «Каунти», регулярно докладывать о его месте и действиях.
Как я и предполагал, скр «Сторожевой» назначили кораблем непосредственного слежения, и вместо положенного, хотя бы незначительного отдыха перед боевой службой, кораблю пришлось выполнять слежение за кораблем вероятного противника. Несколько суток мы проследили за ним вблизи наших берегов. Наши территориальные воды «Каунти» не нарушал, но постоянно держал нас в напряжении: то пойдет на юг, то в сторону нашего берега, то увеличит ход, то вдруг повернет и пойдет на пересечение нашего курса, опасно маневрируя при этом.
Время шло, а боевые упражнения висели хвостом. Нам их положено выполнить, во что бы то ни стало! Я головой отвечаю за подготовку корабля к боевой службе: голову снимут, если окажется, что корабль не готов к боевой службе в назначенный срок. Дал телеграмму в штаб, в которой предложил план выполнения боевых упражнений. В один из дней кораблю предстояло выполнить две зенитные ракетные стрельбы по имитатору. Начали приготовление корабля к ракетной стрельбе. Все сделали согласно контрольному листу. Матчасть – в строю, ракеты – тоже. Запрашиваю ОД «добро» на выполнение ракетных стрельб в назначенное время «Ч».
– А где «Каунти»? – запрашивает тот.
– Рядом со мной, по пеленгу …градусов, дистанция ...кабельтовых.
– Нет, выполнять стрельбу запрещаю! – взволнованно кричит ОД.
– Вам, видимо, безразлично, что корабль готовится на боевую службу! Без выполненной ракетной стрельбы его никто не выпустит на боевую службу! Меры безопасности позволяют стрелять! Я сейчас запишу в журнал боевой подготовки, что вы запретили ракетную стрельбу! – сорвавшись, кричу в микрофон.
– Михаил Петрович! Вы не правы! Нам не безразлично, но разрешить я не могу!
Неожиданно нас поддержал контр-адмирал Н. Легкий, он в то время был первым заместителем командующего. Он вышел с нами на связь:
– На боевой службе мы ведь выполняем ракетные стрельбы на виду у иностранных кораблей?
– Так точно! – с надеждой подтвердил я.
– Выполняйте! Я дам указание ОД, – закончил он разговор.
Пользуясь МСС (международный свод сигналов), мы передали на ТДК:
– Я проворачиваю ракетные и артиллерийские комплексы.
И сразу легли курсом в район, предназначенный для выполнения ракетных стрельб. Он поднял сигнал: – Я вас понял! – Тоже развернулся и направился за нами.
– Товарищ комбриг! Вошли в район! Ложусь на боевой курс! К стрельбе готов! – отчетливо доложил командир корабля.
– Поднять сигнал по МСС: «Выполняю практическую ракетную стрельбу по пеленгу... градусов!» – И когда ТДК подтвердил ясность и несколько отстал от нас в целях безопасности, дал «добро» на пуск первой ЗУР. Пусковая ракетная установка развернулась по пеленгу стрельбы, вот она опустилась и вновь поднялась уже с двумя зенитными ракетами на своих направляющих. Антенные посты развернулись в сторону невидимой воздушной цели, сопровождая ее. И, наконец, пуск ракеты! Она сошла с направляющей и устремилась к цели, сзади нее светился небольшой огненный шлейф, оставляя после себя слабый след. Вот и подрыв ракеты.
– Товарищ комбриг! – доложил командир корабля. – Ракетная стрельба выполнена! Замечаний нет!
Я взглянул в визир на ТДК: «Каунти» внимательно наблюдал за нами, его радиолокационные антенны были развернуты в нашy сторону. Все их командование находилось в районе ходового мостика. Также сигналом МСС мы предупредили его о выполнении второй ракетной стрельбы. Он занял место, не мешая нам. После выполнения второй ракетной стрельбы я доложил ОД. Тот был доволен и спросил, как действовал ТДК.
– Грамотно! – ответил я.
Успешное выполнение двух ракетных стрельб было воспринято командованием положительно. Нам разрешили выполнить артиллерийскую стрельбу по надувному уголковому отражателю. И опять ТДК четко разбирал все сигналы и выполнял их. Мы с ним как бы поменялись местами: он неотступно следовал за нами. Потом нам прислали подводную лодку для выполнения противолодочных задач. У ТДК, видимо, была неплохая гидроакустическая станция, т.к. он все время следил за нашей подводной лодкой, удерживая ее на довольно большой дистанции, в чем мы могли убедиться.
Через несколько дней на смену нам прибыл корабль из соседнего соединения. Мы передали ему ТДК, доложили ОД и убыли в базу. Работа с ТДК помогла «Сторожевому» в дальнейшем. Экипаж перед боевой службой понял, что значит следить за кораблем, а сигнальщики приобрели практику в переговорах по МСС, что в дальнейшем им пригодилось.
Мы отправили «Сторожевой» на боевую службу. Я еще не знал, что через несколько дней полечу вдогонку за ним во Владивосток и уйду на нем же на боевую службу на длительное время.

Надо было спасать...

В 1980 году я был в отрыве от Родины, в длительном походе, командиром оперативной бригады в зоне Индийского океана. Однажды прибыл в наш район корабль с почтой для нас. Ее всегда так ждут! Несколько писем получил и я. Одно из них даже расстроило: «Недавно вас наказали в приказе командующего флотилией за то, что при съемке с якоря, во время шторма, был оторван якорь с якорь-цепью сторожевому кораблю «СКР-50»... – писал начальник политотдела моей бригады капитан 1 ранга Э.Д. Качалков. Отчетливо вспомнились те события...
Накануне мы обеспечивали ракетные стрельбы подводников 2-й флотилии подводных лодок Камчатки. Стрельбы прошли удачно, и аппетит у подводников разыгрался. Они начали настаивать на выполнении еще одной стрельбы. Мы, командиры обеспечивающих сил, все были против: накануне Нового года это связано с большими хлопотами. Плюс ко всему был плохой прогноз погоды. Но подводники подключили 1-го замкомандующего вице-адмирала Н.Я. Ясакова и заместителя командующего ТОФ по боевой подготовке контр-адмирала В.Я. Корбана и «задавили» нас.
И вот, как и предполагалось, разыгрался сильный шторм, ураган. Мишень, которую ставили подводники для выполнения ракетных стрельб, сорвало с якорей, она дрейфовала в океане, а на борту ее находились люди.
Утром 30 декабря я проводил ориентирование штаба бригады, когда меня вызвал на связь начальник штаба Камчатской флотилии контр-адмирал Д.М. Комаров:
– Готовить к бою и походу эскадренный миноносец «Вызывающий!» Вам идти на нем! Старшим пойдет 1-й заместитель командующего флотилии контр-адмирал Н.Г. Легкий! Идете на спасение людей! Люди на мишени подводников! – отдавал он отрывистые команды.
Мы вместе со штабом перешли на эм «Вызывающий», который начал приготовление к бою и походу. Этим кораблем в свое время командовал бывший главком ВМФ Ф.Н. Громов. Прибыл назначенный старшим на выход контр-адмирал Н.Г. Легкий. Он оценил обстановку: ветер сильный, боковой, сниматься в такой обстановке с якорей и швартовых сложно и опасно.
– Не сниматься! Не сможем! Ничего, кроме неприятностей, у нас не получится! Тем более, что этим уже занимаются спасатели, – принял он решение. – Поеду в штаб, доложу командующему!
Он убыл с корабля в штаб. Через некоторое время снова позвонил по телефону контр-адмирал Д.М. Комаров:
– Кораблю сниматься! Идти в море!
– Заместитель командующего запретил сниматься по погоде, – докладываю ему.
– Он возвращается на корабль и вместе с вами пойдет в море! Он назначен командиром сил спасения! – последовал ответ.
Обстановка была сложная. Сильный боковой ветер. Корабли закреплены по штормовому: заведены дополнительные швартовые, вооружены кранцы, введены главные машины запущены гирокомпасы, выставлена ходовая вахта, ведутся графики давления и ветра...
«Как же лучше сняться? Так, чтобы себя не повредить и соседние корабли не помять? – эта мысль не уходит из головы. – Пока не прибыл Н.Г. Легкий, соберу-ка я командиров соседних кораблей».
Прибыли командиры соседних кораблей. Обсудил с ними обстановку. Проинформировал их о предстоящих действиях и что мы намерены делать. В это время меня вызвает на связь Н.Г. Легкий.
– Я что-то приболел. Наверное, ангина. Поехал в госпиталь. Вы снимайтесь и идите в море сами, – передал он мне последнее приказание.
Закончил инструктаж командиров. Проиграли с ними еще раз возможные варианты. В это время доложил оперативный дежурный моей бригады:
– Ветер усиливается! Объявлена штормовая готовность № 1!
Командиры переглянулись: что же будет? Инструкция по штормовым готовностям в такой ситуации запрещает выход в море. Да и буксиры отказались работать в таких условиях. Но там же люди!
– Будем сниматься! – принимаю решение.
– Надо спасать людей! – решительно поддержал меня командир миноносца капитан-лейтенант Н.А. Файзуллин.
Корабли стояли кормой к плавпирсу с отдачей якорей. Сыграли аврал. Соседние корабли вооружили все, какие у них были, кранцы и баллоны от автомашин. На всех кораблях соединения было большое количество старых баллонов, которые не раз сыграли нам добрую службу. Они часто выручали нас. Мы их использовали, как кранцы, и с кормы, когда корабль садился на стенку, и с бортов при навалах. В практике это бывает часто: когда якорь не держит, или порвет прижимной швартов, и т.д.
Все командиры кораблей поднялись на ходовые мостики и четко выполняли наши команды. Швартовые команды были в спасательных жилетах, у всех были швартовые рукавицы.
– Отдать кормовой прижимной левого борта! Завести центральный кормовой на стенку серьгой! – командовал командир корабля.
Как долго снимаемся! Как медленно выполняют команды!
«Там же люди! Надо скорее, скорее», – думаю я. Но командира корабля не дергаю: он и так делает все возможное! Посмотрел на часы: стоят что ли? Да нет, идут нормально. Так мало времени прошло!
– Подобрать ...метров якорь-цепи! – уверенно командует командир корабля. Корабль выровнялся, лег курсом в образовавшееся пространство между кораблями.
– Отдать центральный кормовой! Пошел шпиль! – поступали команды.
– Центральный кормовой швартов на борту! – доложил командир швартовой партии.
– Обе машины вперед средний! Лево руля! – управлял кораблем командир. Корабль выскочил на чистую воду. Выбираем якорь-цепь. Работаем машинами враздрай: нужно удержаться на месте! Но это не удается. Водой заливает все. Ветер перебрасывает ее через нас. Начинается обледенение. Палуба скользкая. Швартовые команды вымокли, но... назад пути нет!
– Правый якорь чист! – доложили с бака. Так, хорошо! Хотя бы левый якорь был чист. И, как назло, доклад с бака:
– Левый якорь не чист!
Долго мы очищали левый якорь. Корабль дергает, якорь-цепь дрожит, беседку с матросом на ней бьет о борт. Обледенение. Подняли чью-то якорь-цепь. Никак не можем очистить свой якорь. Швартовые команды промокли, обледенели, одежда заскорузла, покрылась ледяной коркой, руки не слушаются... Но там люди! Надо спасать! Наконец очистили якорь. Дали самый полный ход. Легли курсом на выход из базы.
В районе спасения находятся: «СБ-43», «КИЛ-27», «МБ-163», но они в течение суток взять на буксир мишень не смогли. Ветер – 23-25 метров в секунду, море – 6-7 баллов. Мишень перехлестывает водой, она обледенела.
– «Курган»! В район выслан вертолет для снятия с мишени людей! Вы назначены командиром сил спасения! – вышел на связь оперативный дежурный флотилии капитан 2 ранга Ю.А. Ходырев.
Вскоре мы обнаружили вертолет прямо по курсу. Потом увидели мачты судов. Вертолет сделал несколько попыток снять людей с мишени. Вот он завис над ней, опустил шторм-трап и... удачно снял одного человека. Остальные остались на мишени, т.к. второй человек, которого вертолет собирался снять, сильно ударился о надстройку. Он отстегнул ремень и потерял сознание. Чудом матросы затащили его внутрь мишени. Этот матрос впоследствии был госпитализирован. Но об этом мы узнали потом: никакой связи с судном-мишенью не было. Больше никто из матросов, находившихся на мишени, не пытался сняться с помощью вертолета. Да и вертолет по погоде больше работать не смог и улетел на аэродром. Но людей нужно спасать! Пять человек! По вине руководителей! Мишень дрейфует. Ее, неуправляемую, бросает как щепку. Кроме нас, никто им помощь не окажет. Погнались за планом... нас не послушались... Наверное, сейчас себя корят, но ни чем помочь людям не могут. Три спасательных судна в течение суток не могут завести концы и взять мишень на буксир. Что еще можно сделать?
– Товарищ комбриг! Предлагаю буек или надутый спасательный жилет на длинном конце спустить по ветру к мишени. А потом по нему завести буксирный конец, – сказал капитан 3 ранга Ю. Анисимов, начальник штаба дивизиона аварийно-спасательной службы, который был вместе со мной на борту миноносца. Я дал команду приготовить такие буйки на всех судах.
– «Курган»! Я – «МБ-163»! Докладываю: вышла из строя машина! Принимаю меры! Прошу подстраховать! – Неожиданно я получил новую вводную. Доложил наверх. Что же мы имеем? Два объекта: судно-мишень и «МБ-163» нуждаются в помощи. Рядом с мишенью находится «КИЛ-27». Ему оставаться там, продолжать заводить концы. Миноносец идет на помощь «МБ-163», который несет к опасности. Рассчитали время, отпущенное нам. Через это время он будет на камнях! Вооружаем с кормы и бортов все кранцы и баллоны, которые были у нас. Принимаю решение идти на кратчайшее расстояние с МБ. В любом случае завести буксир! Приготовили линеметы, бросательные, проводники. Идем на сближение с МБ. А как там мишень? Видимость ухудшилась. Пошел снег. Наблюдаем за судами по локации...
– «Курган»! Я – «КИЛ-27»! Завел конец на судно-мишень! Подаю проводник с буксиром! – доложил капитан 2 ранга Карпец, старший на «КИЛ-27». Хороший доклад! Заводить, заводить буксир! Крепить его намертво! Вытравить как можно больше, тогда не будет дергать, а будет плавная буксировка. Доложил наверх.
– Товарищ капитан 1 ранга! Вас вызывает на связь ОД флотилии, – доложили мне. Для этого нужно было уйти с ходового мостика, но в такой обстановке мостик покинуть не могу: пытаюсь взять на буксир «МБ-163». Послал ОД походного штаба доложить наверх обстановку. Через некоторое время он вернулся и смущенно доложил:
– ОД флотилии требует буксирные концы с «КИЛ-27» перенести на буксир!
Я сдерживаю себя и, как можно спокойнее, здесь же, на ходовом мостике, продиктовал ему ответ:
– Буксирный конец на мишень заведен после неоднократных попыток! Перезаводить буксирный конец ни в коем случае никуда нельзя! В случае его потери повторно буксир не заведем! Следуем в базу. Скорость буксировки 3-4 узла.
– Какой буксир заведен на мишень? – уточняет ОД.
– Докладываю: буксир сращен из двух буксирных концов: 200 метров капронового окружностью 220 мм плюс 400 метров 43 мм стального. Об этом я вам докладывал. Смотрите мои исходящие №№ ...
Этот момент я специально хочу оттенить, т.к. бывают такие несуразные команды. «МБ-163» ввел в строй свою машину. Следует вместе с нами в базу. Ветер не стихает. Осмотрелся: все силы собраны вместе, на ходу, связь со всеми, кроме мишени, имеется. Сейчас можно спуститься вниз и переговорить с ОД. Оперативным дежурным стоит мой однокашник по училищу капитан 2 ранга Ю.А. Ходырев.
– Юрий Алексеевич! Что тебе не ясно? Я все свои действия и обстановку регулярно докладывал. Смотри мои исходящие №№...
– Михаил Петрович! Мне все ясно! Это прибыл наш начальник командного пункта капитан 1 ранга В. Пантелеев. В обстановку не врос и начал командовать...
Так мы работали целые сутки. Под самый Новый год вошли в базу. Стали на якорь. Поблагодарил всех участников спасательной операции за усердие при спасении людей, поздравил с наступающим Новым годом. Управление спасательной операции передал на КП флотилии. Задачу решили, людей спасли! В период небольшого затишья стали к пирсу. Получил новые вводные по подготовке кораблей к длительному плаванию в районе Индийского океана.
А якорь-цепь с якорем эсминец при съемке с якорей и швартовых, при очистке своего якоря, все-таки оторвал соседнему сторожевому кораблю «CKP-50». Командир того корабля капитан-лейтенант В.М. Слепцов, энергичный, разворотливый офицер, к нашему возвращению с моря уже восстановил свой якорь. Впоследствии он стал помощником командующего ТОФ, капитаном 1 ранга.
Вскоре после этого новогоднего выхода в море я убыл в дальний поход, где и получил этот «привет». Здесь мы решали сложные задачи, выражавшие интересы нашей Родины, и переживать было некогда.


Возвращение домой

Отряд королем в составе большого десантного корабля «Иван Рогов», атомной подводной лодки, сторожевого корабля «Павлин Виноградов» и трех гидрографических судов следовали из зоны Индийского океана во Владивосток. Я был командиром отряда этих кораблей и находился на бдк «Иван Рогов». Я только что вернулся из длительного вояжа вдоль восточного побережья Африки, который проходил на ракетном крейсере «Владивосток», вокруг острова Мадагаскар с заходом в Порт-Луи (о. Маврикий), в порт Бейра (Мозамбик). С прибытием на о. Сокотра меня вызвал к себе начальник штаба эскадры капитан 1 ранга Ю. Туробов и в тот же день приказал перейти на бдк «Иван Рогов» для перехода во Владивосток. Я не успел ни ознакомиться с состоянием дел на кораблях отряда, ни с его руководящим составом.
Корабли заправились топливом и пресной водой до полных норм, и утром наш большой отряд, попрощавшись с оставшимися кораблями, начал движение. Погода была хорошая, настроение тоже. Мы уже около года находились вдали от Родины, и все стремились домой. Корабли построились в две кильватерные колонны: бдк «Иван Рогов», пла, скр «Павлин Виноградов» – одна колонна, другую колонну составляли гидрографические суда (гс), благо, с ними шел их командир дивизиона капитан 3 ранга Мельник.
Эти суда следовали с Балтики, осуществляя переход во Владивосток. За время длительного перехода они сплавались, понимали друг друга с полуслова и как-то мало беспокоили меня. Бросишь взгляд вправо и видишь: эти сравнительно небольшие суда, как уточки, шустро пробираются с волны на волну, с волны на волну, вперед, вперед. Они меня не дергали, а это было важно, т.к. никакого походного штаба у меня не было: было два политработника – штатный пропагандист политотдела нашей камчатской бригады капитан 3 ранга Г. Колесников и старший лейтенант Ю. Зайченко, комсомольский работник политотдела Камчатской военной флотилии.
Командира бдк «Иван Рогов» капитана 2 ранга Э. Борисова я знал давно. Это был опытный и грамотный командир, поэтому я на него мог положиться, и он мне помогал. С мостика я почти не сходил и часто Э. Борисов говорил мне:
– Товарищ комбриг! Пойдите, отдохните в каюте. – Но я в каюте не мог спать: тревожное чувство ответственности за корабли не давало уснуть. Иногда Борисов говорил:
– Теперь мне ясно, почему у вас сердце болит… – А потом он прислал своего корабельного врача, молодого лейтенанта, который принес целую жменю разных таблеток. На мой вопрос: пить ли их, тот ответил:
– Пейте.
– А может быть, не пить?
– Ну, не пейте… – Он до того напичкал меня таблетками, что на самом деле пришлось их больше не пить.
Сторожевой корабль «Павлин Виноградов» мы взяли на буксир, это предусматривалось в целях экономии моторесурса. Пока мы шли с ним на буксире, все было в порядке, но потом его командир капитан-лейтенант В. Бояркин удивил нас своей несерьезностью. Мы подошли к Малаккскому и Сингапурскому проливам. Корабли стали на якорь. Вдруг поступил доклад сигнальщика:
– Скр «Виноградов» снялся с якоря!
Я бросился на крыло ходового мостика и увидел, что скр следует влево навстречу иностранному судну.
– Вызвать скр на связь!.. Скорее!.. Скорее! – кричу в радиорубку. И вот слышу:
– Я – «Павлин Виноградов»!
– Вопросительный!? Доложите ваши действия! – запрашиваю его.
– Да вот, хочу попросить у них сигарет…
Меня взорвало:
– «Цепочку» исполнить! (Сигнал «Цепочка» означает: «Занять свое место». – Авт.). Немедленно вернуться на свое место!
Скр развернулся, лег на обратный курс и вскоре стал на якорь на прежнее место.
– Вы что делаете? Вы соображаете, что делаете? – кричу в микрофон.
– Да, я только хотел у него сигарет попросить, – отвечает Бояркин.
– Прекратите эти безобразия! Никакого самовольства! Я вас предупреждаю!
Борисов, Колесников и офицеры корабля сочувственно поддержали меня. Вскоре специалист ЗАС принес телеграмму от оперативного дежурного Тихоокеанского флота: «Для прохода Малаккского и Сингапурского проливов отряд разбить на две группы: пла, «Иван Рогов» и один из гс – первая группа, старший – командир отряда капитан 1 ранга Храмцов, скр «Павлин Виноградов» и два гс – вторая группа, старший – капитан-лейтенант Бояркин». (Через Малаккский и Сингапурский проливы одновременно могут следовать только три корабля. – Авт.). Я прочел телеграмму, расписался на ней и протянул ее по очереди капитану 2 ранга Э. Борисову и капитану 3 ранга Г. Колесникову.
– Его одного пускать нельзя, – сказал Борисов.
– Тем более – старшим! – добавил Колесников. Я взял чистый бланк телеграммы и написал: «Оперативному дежурному ТОФ. Вторую группу кораблей отряда предлагаю составить из трех гс, старший группы – командир дивизиона капитан 3 ранга Мельник. Капитан-лейтенант Бояркин старшим группы быть не может. Командир отряда».
– Правильно! – в один голос сказали Борисов и Колесников. Через некоторое время мы получили телеграмму от ОД ТОФ: «Ваше предложение утверждается. Начало движения первой группы – ...час, второй группы ...час. Подтвердите ясность временем начала движения групп. ОД ТОФ».
Подошло время приготовления кораблей к бою и походу. Здесь уже скр «Павлин Виноградов» должен идти самостоятельно, а не на буксире. Вот уже и время съемки с якоря, но тут вышел на связь скр:
– «Курган»! Не могу идти: нет машинного масла... – Это было как гром среди ясного неба!
– Но вы же принимали топливо от танкера! – кричу со злостью в микрофон.
– Командир БЧ-5 просмотрел… – и еще что-то он говорил по УКВ. Но у меня уже созрело решение: если на бдк или гс нет нужной марки масла, брать скр на буксир и тащить, как аварийное судно, через оба пролива... Но нужное масло у нас оказалось. Мы быстро заправили скр и продолжили движение на Родину.
А скр «Павлин Виноградов» дальше, на переходе, ещё лихорадил нас, и не раз…

Cлежение за авианосцем

Вечером получил боевое распоряжение: на подходе авианосец ВМС США «Эйзенхауэр» в сопровождении двух крейсеров управляемого ракетного оружия (УРО): «Вирджиния» и «Южная Каролина», обнаружить, установить слежение продолжительностью не менее десяти часов. Я находился на боевой службе. Прибыл в составе отряда кораблей на скр «Сторожевой» в должности командира оперативной бригады надводных кораблей. В день прибытия в зону Индийского океана получил приказание перейти на бпк «Октябрьский», что для меня было крайне не желательно. За время перехода из Владивостока в зону Индийского океана бпк «Октябрьский» терял ход порядка 10 раз, хотя у него на борту был штаб оперативной эскадры во главе с начальником штаба капитаном 1 ранга Ю. Туробовым. Электромеханическая установка корабля была в плохом состоянии. Корабль только что вышел из ремонта на Дальзаводе г. Владивосток. Такой был ремонт, такой же и прием корабля из завода. И неудовлетворительная подготовка личного состава.
Потом офицер-поэт Г. Колесников напишет:
«Октябрьский» нервы жал в комок,
Солеными котлами мучил…
В поту метался ты, как йог,
Да разве только этот случай!

Начали предварительное приготовление к переходу: отшвартовались к борту танкера «Ахтуба», приняли запасы топлива до полных норм, воду принимали до тех пор, пока она не полилась из горловин цистерн.
Рассчитали время перехода до линии дозора, которую нам установили на полосе движения АУГ (авианосная ударная группа). Окончили приготовление корабля к бою и походу и прямо от борта танкера «Ахтуба» начали движение экономической скоростью хода, т.е. самой выгодной скоростью для корабля, порядка 14 узлов.
Море тихое, спокойное. Корабль следует, согласно плана, на обнаружение, а потом – слежение за авианосцем. Это был 1980 год, когда наши войска уже были введены в Афганистан, разгорелся ирано-иракский конфликт. Поэтому здесь, в зоне Индийского океана, были созданы несколько оперативных бригад: подводных лодок, надводных кораблей, десантных кораблей и т.д. При инструктаже на слежение за авианосцами нам говорили, что о местонахождении авианосцев ежедневно докладывают Л.И. Брежневу. Ответственность была большая!
Регулярно интересуюсь в ПЭЖе, как дела в машинных и котельных отделениях. Доклады успокаивающие. Всю ночь были на ходу. Утром, на рассвете, вышли на линию дозора, где предполагается проход АУГ. Слава богу: не опоздали! Видимость – полная! Идем по линии дозора. Наблюдаем за воздушной и надводной обстановкой. И вдруг доклад: – Левый борт – … мачты корабля! – Характерно, что первым обнаружил корабли АУГ командир корабля капитан 3 ранга В. Волков, а, к сожалению, не сигнальщики.
– Радиометристу! Левый борт –… цель! Начать наблюдение! БИП (боевой информационный пост) – определить ЭДЦ!
Но РЛС (радиолокационная станция) цель не взяла: дальность видимости визуальная была больше, чем техническая!
С каждой минутой мачты кораблей все ближе и ближе, они, как бы вырастают из воды. Это был крейсер УРО «Южная Каролина». Все правильно! В распоряжении было это название корабля! Вскоре мы увидели мачты еще двух кораблей: авианосец «Эйзенхауэр» и второй крейсер УРО «Вирджиния». Они шли в ордере на северо-восток по направлению в Аравийское море. 10 часов! Проследить 10 часов, во что бы то ни стало! Хоть бы машины не подвели! Ведь АУГ может «врубить» 30 узлов, как уже и было, тогда – потеря АУГ, а значит, и срыв задачи! Кораблей здесь нет, от кого можно получить помощь в слежении?
В боевом распоряжении есть копия нашим летчикам, которые базировались в этом районе. Я дал телеграмму, где указал: широту, долготу, курс, скорость, поименный состав АУГ. Только я вышел в эфир, как с авианосца сразу же поднялась пара самолетов и начала облетывать нас. Долго мы наводили нашу авиацию. Трудно ее наводить. Взаимодействию с авиацией нужно уделять больше внимания. Авиация нам может оказать много помощи. На Камчатке, когда нас проверяла группа офицеров Главного штаба ВМФ во главе с вице-адмиралом Е. Волобуевым (он был командиром крейсера, где мне довелось служить в лейтенантские годы), то у нас с летчиками за год было проведено порядка двадцати совместных тренировок. Тогда понимаешь друг друга с полуслова. Я знал всех летчиков-противолодочников. С их помощью мы четыре года подряд завоевывали приз главнокомандующего ВМФ по поиску, слежению и уничтожению атомной подводной лодки.
Донес на КП ВМФ, КП КТОФ и КП эскадры об обнаружении АУГ и начале слежения за ней. Так, осталось еще 9 часов следить! Заранее подвернул на курс, параллельный курсу АУГ, так, что она осталась у меня по корме. Позиция слежения за авианосцем должна быть другая, но так я выиграю время: пока они меня догонят! Еще час прошел. Самолеты ВМС США продолжают нас облетывать. Корабли АУГ постепенно продолжают нас догонять. Еще прошел час! Только бы не подвела БЧ-5 (электромеханическая боевая часть).
АУГ идет курсом на северо-восток, в Аравийское море, скоростью – 21 узел. Мы идем параллельно с кораблями вероятного противника. Докладываем через каждые 30 минут: широту, долготу, курс, скорость АУГ, погоду в районе, количество самолетов в воздухе. Наконец появилась пара наших самолетов «Ил-38». Установили с ними связь, передали обстановку. В случае чего уже АУГ не потеряем. С авианосца взлетело еще несколько самолетов. Началось не состязание, а демонстрация силы со стороны вероятного противника далеко не в нашу пользу.
Через некоторое время впереди по курсу появились мачты какого-то корабля: это оказался авианосец ВМС США «Нимитц», он возвращался с боевой службы из Аравийского моря, а на смену ему прибыл авианосец «Эйзенхауэр». Слежение за авианосцем «Нимитц» осуществлял наш скр «Сторожевой». Два авианосца легли параллельно друг другу против ветра, уменьшили ход и с помощью вертолетов начали передавать грузы, почту друг другу. Наряду с закрытым грузом передавали зенитные ракеты, которые доставлял вертолет, застопорив их прямо стальным тросиком. Все это мы донесли на командные пункты ВМФ, КТОФ и эскадры. Хоть медленно, но время идет. Скоро пройдут назначенные нам 10 часов! Вот уже перегрузка на АУГ закончена. Авианосец «Нимитц» лег курсом на юг, и расстояние между авианосцами начало резко увеличиваться. Доложил оперативному дежурному флота и получил приказание: обоим нашим кораблям, бпк «Октябрьский» и скр «Сторожевой», следить за авианосцем «Эйзенхауэр», который, увеличив ход, устремился в Аравийское море.
Скр «Сторожевому» достанется на этой боевой службе: он отследит за всеми пятью авианосцами, которые были в зоне Индийского океана в тот период, сам, своими силами переберет пять своих дизелей, которые выбьют весь моторесурс, и в океане получит и установит два запасных дизеля. И все это своими силами, без помощи мастерских и заводов! При температуре воздуха в тени + 40 градусов и выше. Командир эскадры будет ставить его всем в пример, а вот на родине ему за потерю хода на возвращении с боевой службы (а причиной были выбитый моторесурс всех механизмов и непредоставление планово-предупредительных ремонтов и осмотров материальной части) объявят оценку – неудовлетворительно! Правда, нашелся грамотный офицер, который доказал, что так делать нельзя. И скр «Сторожевой» заменили оценку на удовлетворительно! Этот офицер – капитан 1 ранга в отставке Б. Ланских – жил во Владивостоке.
Через 10 часов мы получили приказание: скр «Сторожевой» – продолжать слежение за авианосцем «Эйзенхауэр», а бпк «Октябрьский» – возвращаться на о. Сокотра, где мы должны были участвовать в совместных советско-йеменских учениях по высадке десанта. В штабе флота, как чувствовали, назначили нам время слежения за авианосцем – 10 часов!
Через 10 часов мы потеряли ход. Сначала из машины запросили дать средний ход, потом – малый, а потом совсем потеряли ход. Обстановки в БЧ-5 никто не знал. Командир БЧ-5 капитан-лейтенант Ю. Воронин (впоследствии снятый с должности) делал самые противоречивые доклады. Сначала доложил, что ему нужно на устранение неисправности – 30 минут, потом выяснилось – 2 часа, потом – 6 часов и т.д. Нас ждало командование эскадры для участия в учении, теребило, требовало доклады, вызывало на связь каждый час, ругало, угрожало, просило, но корабль беспомощно лежал в дрейфе.
Был День победы – 9 мая! Это и день рождения заместителя командира бригады по политической части капитана 3 ранга Г. Колесникова. Такое убитое у всех настроение, даже поздравлять его не хотелось. Обстановка тяжелая: жара, кондиционеры не работают, воды нет. Командир и замполит корабля и мы с Колесниковым по очереди находимся в машине, где работает личный состав в нестерпимой жаре по восстановлению техники. Корабельные специалисты ругают Дальзавод за плохой ремонт. У меня на этом заводе работают зять, брат, племянница, много друзей и знакомых. Как же так получилось, что Дальзавод выпустил такой корабль, да еще на боевую службу?! Не верилось.
– Геннадий Дмитриевич! Поздравляю тебя с днем рождения! – Как-то не вязалось это поздравление в такой мрачной обстановке.
– Спасибо, Михаил Петрович, – сказал он с грустью, – да еще… и День Победы со слезами на глазах, – добавил он и перевел разговор на другую тему.
Кое-как ввели в действие машинную установку, начали движение под одним котлом (из четырех) и одной машиной. Командир эскадры контр-адмирал М. Хронопуло выслал навстречу нам буксир «МБ-18», с которым мы вскоре встретились. Так, в сопровождении буксира, мы и следовали в район учения.
Я играл роль командира отряда кораблей по охране десанта. Вместе с нашими кораблями участвовали: средний десантный корабль (сдк) НДРЙ с командой резервистов и их же ракетный катер. Бпк «Октябрьский» еле-еле успел занять место в плане обороны. Потом офицеры штаба эскадры рассказывали, что когда доложили контр-адмиралу М. Хронопуло, что бпк «Октябрьский» занял свое место, то он аж просиял: настолько переживал из-за срыва этого мероприятия.
Всю боевую службу бпк «Октябрьский» лихорадила его электромеханическая установка. Да и не только его. Большая вина в таком состоянии корабля ложилась и на личный состав. Начальник штаба эскадры капитан 1 ранга Ю. Туробов сказал тогда:
– Это нужно ухитриться собрать такой неподготовленный экипаж!
Тогда войну удалось предотвратить. Были сделаны определенные выводы, но предпосылки к подобным явлениям остались. С годами я все больше и больше убеждаюсь в необходимости профессиональной армии и флота (а ведь раньше был против). Обстановка в том регионе, где проходили эти события продолжает оставаться взрывоопасной, если не хуже. Наши корабли продолжают нести службу в том районе, и все может быть.
Вот такие воспоминания навеяли сегодняшние события в Персидском заливе. Но лучше горькая правда…

Нес людям свет...

В апреле 1971 года, накануне 101-й годовщины со дня рождения В.И. Ленина, на ТОФе проводилась десантная операция. В десанте участвовали десантные корабли, гражданские суда, корабли охранения, привлекалась морская авиация, морская пехота с техникой (танки, бронетранспортеры) и т.д. Руководил десантной операцией командующий ТОФ адмирал Н.И. Смирнов.
Командование бригады, где я тогда служил, решило посадить свои расчеты МЗА на десантные корабли и выполнить артиллерийские зенитные стрельбы. Меня назначили старшим всех этих расчетов. Было еще несколько офицеров с других кораблей со своими матросами-зенитчиками, которым была поставлена такая же задача: выполнить артиллерийские стрельбы по воздушной цели.
Когда я прибыл на 100-ю бригаду десантных кораблей и представился ее комбригу капитану 1 ранга Л.П. Малашонку, то он послал меня к начальнику штаба бригады капитану 1 ранга Г.Н. Саржевскому, а тот – на дивизион сдк, к Борису Ващенко.
Все командование бригады и дивизионов десантных кораблей я знал хорошо. У нас с десантниками были дружеские отношения. Бригады наши стояли рядом в бухте Новик, что на о. Русский, и мы часто пользовались их катерами, когда свой почему-либо отсутствовал. Дружили бригадами. Нас (обе бригады) даже шутливо называли: 182 бригада (100 плюс 82).
Начальника штаба бригады Г.Н. Саржевского я знал еще через своих гражданских друзей, которые дружили с ним. Это были преподаватели ДВИСТа: Д.В. Исупов и А.В. Федуков. Наши жены были сокурсницами по университету. С Саржевским накануне случилась неприятность: будучи на боевой службе в зоне Индийского океана, он участвовал в охоте, где это было запрещено, и даже дал патроны кому-то из нашего консульства или посольства. Информация об этом пошла наверх, да, возможно, и еще что-то было, т.к. он получил какое-то дисциплинарное взыскание. И когда комбриг Малашонок через год ушел с бригады на учебу на АКОС, то комбригом назначили не начальника штаба, а командира дивизиона сдк капитана 2 ранга В.Н. Присяжнюка, только что заочно окончившего академию. Для В.Н. Присяжнюка, по тем временам, это был необыкновенный рост по службе. Конечно, Саржевский переживал случившееся, но, тем не менее, соблюдал субординацию: встречая своего бывшего подчиненного, докладывал ему на построении всей бригады и т.д. Офицеры-десантники говорили: нужно было бы Г.Н. Саржевского назначить комбригом, а В.Н. Присяжнюка – к нему начальником штаба. Пусть бы поднатаскался, а уж потом стал бы комбригом.
Саржевскому довелось еще раз сходить на боевую службу в те места, и он официально взял справку (в консульстве или в посольстве) о том, что он не передавал им патроны. Причем он говорил мне:
– Ты знаешь, все эти вопросы решила женщина, их сотрудница: и выслушала меня, и справку принесла, заверенную печатью...
Но было поздно: назначение Присяжнюка комбригом уже состоялось. А Г.Н. Саржевского впоследствии назначили командиром бригады судов вспомогательного флота. Почему-то «косился» на него член военного совета – начальник политуправления ТОФ адмирал М.Н. Захаров.
С Борисом Ващенко мы были знакомы больше: вместе учились в ТОВВМУ. Он – на штурманском факультете, я – на артиллерийском. Правда, я на год старше. Потом служили вместе на одной бригаде. Были командирами кораблей, я – командиром эсминца, он – командиром сдк. И вот Бориса Ивановича назначили начальником штаба дивизиона сдк. Мы обрадовались встрече, и Ващенко разместил меня на своем корабле, т.е. пошли мы с ним на десантную операцию на одном корабле.
В следующем году мы вместе с ним будем поступать в Военно-морскую академию и оба поступим: он на очное, а я на заочное отделение. Учеба в академии это очень важно и значимо для офицера: только 5 % офицеров имели возможность поступить в академию. После окончания академии в 1974 году Бориса назначат начальником штаба 100-й бригады десантных кораблей. Закончит службу он в Ленинграде преподавателем военно-морской академии.
А пока мы с ним на одном десантном корабле. Командир корабля доложил о готовности к бою и походу. Ждем команду на съемку с якоря и швартовых. Комбриг Малашонок все оттягивает выход в море: не все офицеры прибыли, даже командиры. Но он внешне спокоен, уравновешен и говорит:
– Придут. Все придут. – Так оно впоследствии и получилось: прибыли все офицеры, и корабли по одному начали сниматься со швартовых и якорей и следовать в район сбора. Туда же подошли и корабли охранения: сторожевые корабли и эскадренные миноносцы.
В назначенное время мы снялись с якоря и в одной из групп десантных кораблей начали движение по плану десантной операции. Десант был разбит на три группы. Командующий ТОФ адмирал Н.И. Смирнов был на каком-то корабле вместе с нами. Конечный пункт – залив Владимира. Когда-то там была Владимиро-Ольгинская база. А сейчас была бригада ОВРа (охрана водного района). Потом там же, в бухте Ракушка, будет сформирована дивизия подводных лодок, которой одно время будет командовать мой однокашник по училищу контр-адмирал Виктор Петрович Махлай. Но в связи с перестройкой и с военной «реформой» там ничего не останется. Все будет загублено и брошено. И ни с кого ничего не спросят...
Следуем во Владимир. Ждем самолет с конусом, чтобы выполнить зенитные артиллерийские стрельбы. Когда будет самолет – не знаем. Знаем, что будет. Свои расчеты МЗА держим в готовности. Штатным корабельным расчетам МЗА тоже нужно выполнить свои стрельбы. Как бы не прозевать. Они будут стрелять первыми, а мы – вторыми. По опыту знаем, что самолет сделает 2-3 галса, не больше. Тренируем свои расчеты на автоматах: автоматы чужие, есть кое-какая разница, отличие от наших зенитных артустановок. Поэтому тренируем их. И не зря: потом на разборе, в штабе флота, на одной из огромных схем будет показано, что по конусу выполнили стрельбы только наши зенитчики. Все шесть расчетов. Десантники тоже стреляли, но почему-то их на схеме не было. Наверное, эти стрельбы они не посчитали важными. Для них важнее – высадить на берег технику и потом принять ее на свои корабли. А если не отразить налет авиации, то и высаживать будет некому.
Большую часть времени я проводил на ходовом мостике: то с Ващенко, то с командиром корабля. Уточняем задание, маршрут, тренируемся в знании сигналов согласно БЭС. Все однофлажные сигналы командир и вахтенный офицер обязаны знать наизусть. Когда скомандуют выполнение какого-либо сигнала, то искать его в БЭС будет некогда. Тем более, если это произойдет ночью. Должен сказать, что сигналов нужно знать наизусть много. Судите сами: только сигнал «Аз» (читай – «А», т.к. в БЭС буквы обозначены по-старинному: аз, буки, веди и т.д.) имеет 5 значений: «Нет!», «Не согласен», «Не нуждаюсь», «Не разрешаю», «Не имею!» И так почти все буквы и цифры. Беседуем в промежутках между тренировками и учениями. Проходя мимо маяка Низменный, командир корабля рассказал мне интересную историю.
– У первого командира этого маяка – печальная судьба, трагическая. Фамилия его – Давидович…
Я легко запомнил эту фамилию, т.к. в свое время мне довелось служить на крейсере «Адмирал Лазарев» с офицером по фамилии Давидович. А потом начальник штаба военно-морской базы Стрелок, где я служил 10 лет, был капитан 1 ранга Борис Глебович Давидович. Впоследствии Б.Г. Давидович получил воинское звание контр-адмирал, был командующим Сахалинской флотилии, начальником ТОВВМУ. Закончил службу представителем Государственной приемной комиссии по приему кораблей от промышленности.
Командир корабля продолжал свой рассказ:
– Он доставлял куда-то большую сумму денег за оплату оптической линзы, которая была изготовлена во Франции. То ли хунхузы, то ли какие другие разбойники по дороге убили его, а деньги забрали. Приезжала его мать или невеста. На могиле была плита с фото Давидовича и с надписью типа того, что «ты нес людям свет, а люди убили тебя». Оградка могилы сделана из цепей, по углам – маленькие якоря. А потом наши воины – стройбатовцы надругались над могилой: из плиты зубилом вырубили фото, отломали якоря на грузила (рыбу ловить) и так далее.
Командир корабля говорил мне, что он бывал на этом маяке. Был в жилом доме. Видел мебель и веши Давидовича, которыми тот пользовался. Якобы новый хозяин согласен эти вещи сдать в музей, взамен других.
Мы с командиром корабля посокрушались, что есть такие люди – варвары, вандалы – выросли в советское время, воспитывались в школах и семьях, а поступают как дикари, если не хуже.
Во время этого учения по высадки десанта мы несколько раз проходили мимо маяка Низменный и всегда вспоминали тот печальный случай. Командир бригады Л. Малашонок несколько раз посылал малые десантные корабли с разными заданиями по маршруту нашего перехода. И командиры кораблей в звании старших лейтенантов и капитан-лейтенантов смело выполняли его приказания: заходили в бухту, подходили к отлогому берегу, были случаи, когда они садились на мель, на песчаное дно, но это посадкой на мель у них не считалось. Они подзывали другой корабль, и он их стаскивал с мели. По знанию ими театра мне даже стало завидно. Я бы так не рисковал...
Потом, уже в 1975 году, когда я сдавал государственный экзамен по тактике ВМФ в Военно-морской академии, во время моего доклада зашел председатель Государственной комиссии адмирал флота Семен Михайлович Лобов, бывший командующий Северным флотом, а в то время – помощник начальника Генерального штаба по ВМФ. Увидев на моей тужурке знак «За дальний поход», он спросил:
– За что вы награждены жетоном «За дальний поход»?
– За дальний поход под флагом командующего ТОФ адмирала Фокина на крейсере «Адмирал Лазарев» в 1958 году, – ответил я.
– А какие выводы сделал Фокин после этого похода?
– Товарищ адмирал флота, я тогда был молодым офицером, но помню, что адмирал Фокин на разборе сказал, что после этого похода у него изменились взгляды на начало некоторых морских операций.
Когда я докладывал на вопрос «тактика действий десантных кораблей», Лобов спросил меня:
– А как вы оцениваете подготовку командиров десантных кораблей?
– Товарищ адмирал флота! Мне доводилось служить с офицерами-десантниками и участвовать в учениях по высадке десанта. Хочу отметить хорошее знание ими театра плавания...
– А их слабые стороны?
– К слабым сторонам я бы отнес... знание и использование ими оружия…
– Хорошо, – сказал адмирал флота и больше меня не спрашивал. Не думал я, что через некоторое время, в 1977 году сдк под командованием капитан-лейтенанта Кукало будет посажен на камни в бухте Зоркая, что на Курилах. Да так, что погибнет. Будет уничтожен. Часть корабля будет отбуксирована в Советскую гавань, а остальная часть будет брошена на Курилах. А все это случилось из-за недисциплинированности командира корабля, который хотел наловить рыбы. Русская пословица гласит: «Не зная броду, не лезь в воду!». Потом офицеры грустно шутили, спрашивая: «Какой самый длинный корабль в мире?» – и отвечали: «Это «СДК-74»: нос – на Курилах, а корма – в Совгавани!»
На рассвете наша группа кораблей вошла в залив Владимира. Здесь на дне залива лежал крейсер «Изумруд», потопленный во время Русско-японской войны 1905 года. На подходе к месту высадки десанта нас обогнал катер с командующим флотом. Ващенко первым заметил комфлота и лично с помощью свистка сыграл сигнал «Захождение». Адмирал Смирнов поприветствовал нас, сделав отмашку рукой. Мы его видели очень близко. Выглядел он спокойным, представительным. Место высадки было удобное: отлогое и песчаное. Десантные корабли подходили к берегу, опускали аппарели, и техника своим ходом выходила из трюмов, а дальше – на берег.
Когда танки и БМП (боевая машина пехоты) убыли по плану учения и обстановка на кораблях успокоилась, я пошел на пирс, где стояли местные корабли. Дело в том, что моя жена должна была вот-вот родить. А я ушел в море и, естественно, переживал, т.к. во время беременности она упала и ударилась головой и долго лежала на сохранении. Отпроситься или попросить комбрига послать кого-то другого на выполнение зенитных стрельб, у меня не было и мысли: мы не привыкли прятаться за чужие спины.
По оперативному телефону я довольно быстро связался со своим комбригом капитаном 1 ранга В.В. Ивановым, который находился на о. Русский.
– Поздравляю вас с дочерью! – Первое, что он мне сказал. А мы и ждали девочку. Это у меня была вторая дочь. И хотя мы с Борисом Ващенко были дружны, мы даже и не подумали «обмывать» это дело, т.к. с выпивкой на кораблях было строго и можно было нажить себе неприятности. Тем более, что шло флотское учение.
Когда техника закончила свои маневры и стрельбы и была погружена на десантные корабли, мы отошли от берега, заняли свое место в ордере и начали движение на юг, в базу.
Проходя мимо маяка Низменный, мы опять вспомнили историю, связанную с первым командиром этого маяка. Такая грустная и печальная судьба этого человека. Нес людям свет, а они его убили. Мы долго оглядывались на этот маяк. Посмотрели по карте: дальность видимости – 22,3 мили, высота башни маяка – 17,4 м, полная высота башни от уровня моря – 66,2 м.
Прибыли на внешний рейд Владивостока, в бухту Десантную. Когда подошла очередь выгружать технику нашему десантному кораблю, я залез в бронетранспортер, на нем съехал на берег и дальше, в составе колонны, к месту постоянного базирования техники. На улице Сахалинской, в районе моего дома, водитель притормозил свою машину, я спрыгнул с нее и – домой. Скорее увидеть жену и дочерей. Дома – никого. Нужно идти на свою бригаду. И нужно найти семью. В каком роддоме жена – не знаю. Или на улице Патриса Лумумбы: там жена лежала на сохранении, или на улице Калининской. А если уже выписали – то у моей родной сестры, на 2-й Парковой, что в районе Дальзаводской больницы.
Забежал к сестре и там нашел жену с дочерьми. У сестры – своих двое детей: мальчики. Одна комната в коммунальной квартире, трое хозяев. Правда, комната перегорожена на две части. Младший 3-летний племянник Миша «уступил» свою кроватку новорожденной. Сестра с женой дружны, одногодки, одного мировоззрения, обе – школьные медалистки, когда учились в ДВГУ, жили в одной комнате в общежитии...
Убедился, что все относительно устроено, и побежал на паром, чтобы добраться до своей бригады, проверить все ли зенитчики, которые ходили со мной на стрельбы и оставались на сдк, прибыли. Все может быть. Доверяй, но проверяй. Был случай на эсминце «Вихревой», где я был старпомом, когда после похорон командира БЧ-5 корабля капитана 3 ранга В.А. Тулинова сбежал в самовольную отлучку матрос Бухтаревич. И мы потом искали его несколько дней. Тут – несчастье, горе родных, смерть сослуживца, а он сбежал прямо с кладбища... Да и отчет по стрельбам нужно писать. На отчет, согласно правилам артиллерийской службы, дается 3 дня. 10 секунд – стрельба, а трое суток отчитываться.
Рождение дочери, прибавление в семье, нагрузки и заботы, связанные с этим, легли на плечи жены, т.к. у меня была служба, был корабль, его экипаж (это наша вторая семья, если не первая), и множество задач, которые нужно было решать. Единственный раз я смог отпроситься у комбрига, чтобы зарегистрировать дочь.
Прибыл я со всеми положенными документами в Первомайский ЗАГС. Выстоял очередь. Захожу.
– Мне дочь зарегистрировать...
– Давайте ваши документы. – Подаю.
– Какое выбрали имя?
– Мария, – отвечаю.
– Марина? – переспрашивает сотрудница ЗАГСа.
– Мария.
– Мужчина, что вы мне говорите, какая Мария? Марина! Я же знаю... – настойчиво твердит та.
– Мария! Мария Михайловна! – уже рассердившись, говорю я.
– Ну, знаете, мужчина, за год не было ни одной Марии, ни одного Ивана, –наставительно проговорила та, но запись сделала правильную.
У меня в этом плане уже был опыт, когда в 1960 году у нас родилась первая дочь. Мы тогда жили в Совгавани, в поселке Бяудэ. До места регистрации, в поселок Десна, нужно было идти пешком 5-6 километров, чего жена, естественно, сделать не могла. Крейсер «Адмирал Лазарев», где я тогда служил, постоянно ходил в море, выполнял задачи боевой подготовки. И у меня даже и мысли не было отпроситься с корабля, чтобы зарегистрировать дочь: а как же корабль пойдет в море без меня?! И, когда в очередной раз мы уходили в море, я попросил нашего старшину катера мичмана Романовского зарегистрировать мою дочь и вручил ему все положенные документы. Романовский мою просьбу выполнил, но перепутал дату рождения дочери и даже фамилию. Потом пришлось подделывать: 26 августа – на 25-е, а фамилию Хромцова – на Храмцову. Ну, а в архиве, я думаю, записи остались ошибочные.
И вот дочь выросла. Окончила школу, потом – университет. Математик-програмист. Уже и сын ее Дима пошел в 1-й класс. А я эту историю про первого командира маяка Низменный не забывал никогда. Рассказывал об этом своим знакомым. Как-то близко познакомился с отставным офицером-гидрографом подполковником в отставке Алексеем Дмитриевичем Кахно. Он побывал на всех маяках Тихоокеанского побережья, но такой истории, какую я ему рассказал: про маяк Низменный и про судьбу командира этого маяка Давидовича, не знал.
И вот, совсем недавно, я спросил у другого гидрографа, капитана 1 ранга в отставке Александра Ивановича Груздева, с которым мы жили в одном доме, про этот случай. Он сказал:
– Этот случай описан в «Записках общества изучения Амурского края» № 34, 2001 г.
– А фамилия командира маяка Давидович?
Он посмотрел в текст и ответил:
– Да, Давидович. Но там несколько другая история…
Груздев дал мне этот журнал, и в статье В.Г. Квашина «Маяк Низменный» (Из дневника путешествия) я прочел: «Сводили меня на могилу первого начальника маяка Низменный. Версия его гибели, со слов маячников, такова. Он вез вексель на сумму, якобы, 1 миллион рублей золотом в оплату за установку оборудования. Китайские хунхузы узнали об этом и, думая, что везет он деньги, убили его на перевале. Невеста погибшего два года везла сюда из Петербурга надгробный памятник из белого мрамора. В советские времена могила была разрушена. Надгробие увез какой-то офицер. Несколько лет назад маячники сами восстановили захоронение. Могильную плиту сделали из бетона, обнесли ее цепями, установили памятник. Могила находится примерно в 200 метрах к северу от маяка, недалеко от обрыва, в дубовом лесу. На памятнике старинная надпись: «Здесь покоится Иоиль Викентьевич Давидович. Сконч. 15 июля 1907 г. 29 лет». На обратной стороне: «От Родины милой, далекой нашел ты могилу здесь на скале. Спи же, мой милый, глубоко. Вечная память тебе». Вот такая печальная история… А вот поиски сведений о Давидовиче привели к совершенно неожиданным результатам. Газета «Дальний Восток» за 4 августа 1907 г. в рубрике «Дневник происшествий» опубликовала следующую заметку: «На днях заведующий Милоградовским телеграфным отделением Давидович пал жертвой собственной неосторожности. Давидович с ямщиком, верхом на лошади, поехал в лес для исправления телеграфной линии от Ольгинского тракта на маяк Низменный Южно-Уссурийского уезда. Во время путешествия Давидович имел при себе ружье, которое он при выезде из дома тщательно не осмотрел, и оно само дало от неизвестной причины выстрел, пробивший правый бок и левую руку Давидовича. На маяке Низменном пострадавшему было оказано медицинское пособие, но он все-таки вскоре скончался».
Таким образом, красивая легенда, бытующая среди маячников, о героической гибели первого командира маяка не подтвердилась... Однако захоронение И.В. Давидовича не теряет от этого своей ценности как памятник истории нашего края».
Справка1 для начинающего моряка:
Маяк Низменный – это 4-й по времени постройки маяк на побережье Приморья. Раньше были построены маяк Скрыплев – 1889 г., маяк Поворотный – 1896 г., маяк Назимов в заливе Посьета – 1896 г.
В 1999 г. с маяка Низменный сняли колокол, отлитый специально для маяка 100 лет назад, и передали новой церкви в поселок Тимофеевка. Во время тумана маяк обязан подавать звуковые сигналы. Наутофон (звуковой сигнал) уже не работает: нет импортных запчастей.
Здание маяка построено в 1903 г. Оборудование маяка завезено из Франции.
Из формуляра: «Оптический аппарат вращается на ртути при помощи часового механизма. Год установки – 1903. Оптический аппарат 2 разряда фирмы «Сотер-Гарле», год установки – 1905, год изготовления – 1902».

Пить научились, а тост сказать не могут..

Когда герой этого рассказа капитан 1 ранга в отставке Бычек рассказал мне этот случай, то я вначале не поверил. А потом подумал-подумал: все могло быть.
Когда Приморский край был награжден орденом В.И. Ленина, то вручать его должен был кто-то из членов Политбюро ЦК КПСС. Но 1-й секретарь Приморского краевого комитета КПСС Василий Ефимович Чернышев несколько раз звонил по телефону в Москву генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу с просьбой и с приглашением тому лично прибыть во Владивосток и вручить этот орден краю.
– Леонид Ильич! Народ ждет вас! Народ Приморья приглашает вас! Только вас ждем, Леонид Ильич! – с такими словами генерал-майор Чернышев обращался к Брежневу неоднократно. Сам Чернышев был уважаемый человек: Герой Советского Союза, член ЦК КПСС, в годы Великой Отечественной войны – командующий партизанским соединением в Белоруссии и на Брянщине, 1-й секретарь ряда обкомов партии, депутат Верховного Совета СССР. Но, тем не менее, он настойчиво приглашал Брежнева и добился своего: Брежнев прибыл во Владивосток.
Вручение ордена происходило на стадионе «Динамо». Знамя Приморского края нес сам В.Е. Чернышев. Когда Брежнев прикрепил орден к знамени, Василий Ефимович схватил знамя за древко и начал им энергично размахиватъ, чего приморцы никак не ожидали: Чернышев был очень тучный человек.
Потом планировались торжества в ДОФе, где были празднично накрыты столы. Охрана на подходе к ДОФу была усилена, у приглашенных несколько раз проверяли документы.
Были приглашенные и со стороны флота. Впоследствии за командование флота был даже провозглашен тост, на что Л.И. Брежнев сказал:
– А может быть... за каждого по отдельности?..
Но тостов и так было много, поэтому обошлись одним. Кстати, разговоры о том, что Л.И. Брежнев в тот вечер много пил – выдумка. Мои знакомые и родственники, которые были на том вечере, говорили, что он символически пару раз пригубил свою рюмку.
Когда стало известно о том, что будет праздничный прием и обед в ДОФе, то кто-то из политуправления ТОФ, ссылаясь на указание члена военного совета – начальника политуправления ТОФ адмирала М.Н. Захарова, передал офицеру политуправления Бычку приготовить несколько тостов.
Тосты необходимо было отпечатать на машинке крупным шрифтом к назначенному времени. Это поручение как-то задело Бычка. Какое-то оно было лакейское. Ну, а что ты будешь делать? Приказ есть приказ. Его не обсуждают. Бычек сел за стол и начал сочинять эти самые тосты, которые должны были произносить на приеме приглашенные туда адмиралы-руководители:
– За нашу Советскую Родину! Да здравствует советский народ – источник силы и могущества нашего государства! За здоровье вождя международного коммунистического движения дорогого Леонида Ильича Брежнева!
Что-то не получались эти самые тосты... У Бычка не было вдохновения. «Пить научились, а тост произнести не могут», – думал он, но, тем не менее, продолжал сочинять:
– За мировую социалистическую систему! За наше советское правительство!
Плохо шло сочинительство, но порядка десяти тостов он составил и отпечатал.
Утром адмирал М.Н. Захаров прибыл на службу. Возле рубки дежурного по политуправлению толкалось несколько офицеров-политработников. Проходя мимо них, адмирал сказал:
– Ну, как дела, молодежь? – Хотя некоторые офицеры были старше его по возрасту. Увидев Бычка, Захаров спросил:
– Где тосты? – он взял из рук Бычка листки, на которых были отпечатаны тосты, и тут же начал их читать.
– Пить научились, а тост сказать не могут... – тихонько пробормотал Бычек, который потом уверял, что Захаров услышал его слова, недовольно глянул на автора тостов и, переваливаясь своей тучной фигурой с ноги на ногу, пошел к себе в кабинет.
Бычку как-то это сошло с рук...

Кто будет восстанавливать корабль?

Сторожевой корабль «Резкий» из кораблей «пр.1135» был одним из самых новых у нас на бригаде. Ему и проект несколько изменили, добавив букву «м»: модернизированный. Таким образом, он стал кораблем проекта «1135-м». Командиром корабля в то время был капитан 2 ранга Вячеслав Матвеевич Мартиросян, старпомом – Виктор Дорофеев. Остальных офицеров перечислять не буду, но скажу, что их по штату было 22 человека.
В тот раз корабль вышел в море из Петропавловска-Камчатского (а это было его постоянное место базирования) в район Курил. Старшим на борту был Герой Советского Союза командующий 2-й флотилией атомных подводных лодок вице-адмирал Анатолий Иванович Павлов со своим походным штабом. 
Корабль обеспечивал подводников. Задачи, поставленные кораблю на выход по обеспечению подводных лодок, решались, но корабль попал в жестокий шторм. Большая часть команды укачалась. Через брошенный открытый люк затопило рулевое и румпельное отделения. Водоотливная система оказалась забитой, и насосы воду не откачивали. Корабль стал неуправляемым. Чтобы устранить неисправность, нужно было добраться до люка, спуститься в румпельное отделение, очистить приемники водоотливной системы, подняться на верхнюю палубу и задраить люки. И все это в условиях жестокого шторма, когда матросов элементарно могло смыть за борт... Но решение принимать нужно было немедленно, т.к. корабль могло выбросить на камни.
Старпом корабля Дорофеев (как впоследствии рассказывал он сам) вынужден был одеться в химкомплект (от воды – авт.), и выводить корабль из критической ситуации. Кроме него, это сделать было просто некому, и вот он протянул стальной тросик, закрепил его и несколько pаз, с риском для жизни, осуществил переход до румпельного отделения и обратно. Очистил приемник водоотливных средств от мусора, ветоши, пакли, грязи и пр. Задраил люк, и вода пошла на отлив.
Тихий океан бушевал. Вице-адмирал Павлов дал на флот телеграмму примерно такого содержания: «В условиях жестокого шторма экипаж «Резкого» в борьбе со стихией проявил мужество и героизм...».
Шторм сильно потрепал корабль, но прибыл он в базу своим ходом. Впереди предстояла большая работа по восстановлению корабля. Опасение вызывало то, что забортная вода попала внутрь корабля, в его кормовые отсеки, затопила отдельные механизмы, расположенные там. Механизмы нужно было разобрать по винтикам, смазать, проверить на надежность.
Разбираться с этим делом на Камчатку вылетел 1-й заместитель командующего ТОФ вице-адмирал Николай Яковлевич Ясаков.
Корабль находится в составе сил постоянной готовности (ПГ). Выводить его из состава сил ПГ нельзя: понизится процент содержания кораблей в составе ПГ. Их должно быть не менее 60 процентов от общей численности кораблей. Этот процент трудно выдерживать: 1-2 корабля всегда были в ремонте. А тут это непредвиденное происшествие.
– Что делать? – рассуждали начальники. – Дать ему ППР (одна неделя)? Мало для такого объема работ, не успеет прочистить, промыть и обсушить помещения и затопленные водой механизмы: электромеханизмы нужно промыть спиртом, просушить в электропечи… Дать кораблю HP (навигационный ремонт), это 30 суток. Тогда, при хорошей организации труда, может быть, и успеет. – И дали кораблю HP.
Накануне прибытия Н.Я. Ясакова мне позвонил по телефону 1-й заместитель командующего Камчатской флотилии контр-адмирал Николай Григорьевич Легкий (впоследствии вице-адмирал, командующий Приморской флотилией):
– Где у вас Мартиросян?
– На корабле.
– Немедленно его отправить на бригаду ОВРа.
– А кто будет командовать кораблем?
– Каргин. Вы же знаете!..
Мартиросян был представлен на должность начальника штаба 114-й бригады ОВРа. На его место планировался командир скр «Лунь» капитан 3 ранга Виктор Нахимович Каргин. На должность командира «Луня» был представлен его помощник – капитан-лейтенант Николай Иванович Темерев. Представления ушли, но приказа об их назначении нет. По крайней мере, я эти приказы не видел, и сообщения об их подписании не было.
– Но приказа о его назначении нет, – уверял я.
Корабль выведен из строя. Хоть временно, но выведен. А командира отправлили на повышение в предверии прибытия Н.Я. Ясакова. И что новый командир будет говорить 1-му заместителю командующего флотом о состоянии корабля?
– Сейчас же отправить Мартиросяна на ОВР! – приказал Легкий. Что я и сделал.
Буквально через несколько минут после моего разговора с Легким на бригаду прибыл командующий КВФ вице-адмирал Геннадий Александрович Хватов.
– Пошли на «Резкий», – приказал он мне. Когда мы прибыли на «Резкий», то нас встретил старпом Дорофеев.
– А где командир? – недовольно спросил командующий флотилией.
– Убыл на 114-ю бригаду ОВРа, – ответил я.
– Как убыл? Почему? – переспросил Хватов.
– По приказанию контр-адмирала Легкого.
– Корабль загубил... вот и пусть его восстанавливает! Вызвать его сюда! – Вызвали на корабль Мартиросяна. Сюда же я приказал вызвать и будущего командира В.Н. Каргина: все равно ему вступать в должность, принимать корабль, ремонтировать и командовать им.
Потом прибыл Н.Я. Ясаков. Он произвел разбор этого происшествия. Разговор был суровый. Но, вместе с тем, Ясаков вел себя очень несдержанно: обзывал командира корабля, хамил...
– Ты по какому виду мастер спорта? – спросил Ясаков командира корабля: у которого на тужурке был прикреплен значок «Мастер спорта СССР».
– По боксу, – ответил тот.
– Сними значок! – приказал Ясаков. – Мальчишка! – И, видя, что переборщил, спросил:
– Ты что, боксируешь?
– Нет!
– Так сними!
Хватов сидел в кают-компании и молчал. Также молчали присутствующие при разборе контр-адмиралы Н.Г. Легкий, B.А. Лукьянов и Д.М. Комаров. Не удивляйтесь, дорогие читатели, было и такое во взаимоотношениях между старшими и младшими офицерами. Хамство поощрялось.
А потом, когда Ясаков на этом самом корабле, уже с новым командиром Каргиным, убудет на о. Броутон, который входит в состав Курильских островов, спасать судно «Гидрограф», севшее на камни, он будет унижать и Хватова и тоже в присутствии офицеров. Да так, что командующий КВФ Г.А. Хватов будет смотреть кинофильм, сидя в кинобудке, а не в кают-компании, чтобы избежать общения с Ясаковым.
Все эти факты имели место в действительности, и я вовсе не пытаюсь кого-либо оговорить. В то же время Ясаков пошлет заместителя командующего по боевой подготовке капитана 1 ранга Бориса Семеновича Петруню на беседку, за борт: лично очищать якорь-цепь. Причем, со слов Петруни, Ясаков издевательски комментировал его действия. B свое время Петруня был адъютантом у командующего флотом Виталия Алексеевича Фокина и обладал негативной информацией о Ясакове. Петруня не выдержал и высказал Ясакову все.
Командование ТОФ и КВФ решало вопрос: как поступить с виновинками происшествия? Старшим на борту был вице-адмирал А.И. Павлов.
Но… он – Герой Советского Союза! Подводник, а не надводник, к yпpaвлению кораблем, естественно, не допущен... Командир корабля Мартиросян уже назначен начальником штаба 114-й бригады кораблей ОВРа. Теперь понятно, почему Легкий настаивал: немедленно отправить Мартиросяна к новому месту службы! Если бы приказ о назначении Мартиросяна не был реализован, то, зная характер Ясакова, можно было бы не сомневаться: он снял бы его с должности.
Таким образом, из действующих лиц остался старпом Дорофеев, который раньше на этом корабле был штурманом, а потом стал старпомом, отвечающим за подготовку аварийных партий, швартовых команд… Да мало ли, за что отвечает старпом. Проще сказать, за что он не отвечает. На флоте уже утвердилось правило: если хороший корабль – значит, хороший командир. А если плохой корабль – то плохой старпом. Ну и что, что проявил смелость? Ну и что, что сам ходил в шторм по верхней палубе, рисковал жизнью? Он сам же во всем и виноват… И старпома сняли с занимаемой должности и назначили на новостройку.
Хватов со временем стал НШ ТОФ, и им с Ясаковым некоторое время довелось служить вместе. Они были конкурентами на должность командующего ТОФ. О назначении Хватова командующим флотом Ясаков с обидой и раздражением говорил:
– Окончил академию Генштаба, вот и носят его, как г... на лопате!
Правда, Ясаков и сам окончит академию Генштаба заочно, с опозданием.
А комфлот В.В. Сидоров про самого Ясакова, на которого поступало много жалоб, говорил так:
– Такой зам мне нужен. Скажу ему: «Пройди сквозь стену!» – и он пройдет!
На Камчатке Ясаков проявил себя не с лучшей стороны. После какого-то застолья, будучи сильно пьяным, фактически неуправляемым, выйдя из гостей на улицу, упал и здорово побил физиономию. Да так, что его отвезли в госпиталь и поместили в кардиологическое oтделение. Там он буйствовал, хватал проходящих мимо его койки медсестер. Но лицо у него заживало быстро.
Об этом можно бы и не говорить, но все это стало достоянием многих камчатских офицеров. Вот вам и правило: «Уважай начальника и защищай его в бою!» А начальник особого отдела КГБ по Камчатской флотилии капитан 1 ранга Анатолий Васильевич Богодистый жалел, что не дал по этому поводу информацию по своей линии.
– Мало бы ему не показалось! – говорил он.
Ясакова офицеры не любили и даже не уважали, на это были свои причины.
С должности 1-го зам. командующего ТОФ Ясаков уйдет в Главный штаб ВМФ, где возглавит противолодочные силы ВМФ СССР. С этой должности он и будет уволен в запас. Но будет ходить в свой бывший кабинет и мешать работать новому начальнику ПЛС контр-адмиралу Овчинникову Виктору Георгиевичу. Последний поделится такой ситуацией с автором. И, наоборот, будет хорошо отзываться о предшественнике Ясакова вице-адмирале Волобуеве, называя его «интеллигентным человеком». Хотя Волобуев по характеру был очень строгим адмиралом. В свое время он был старпомом, а потом командиром автора.
С Хватовым я познакомился в Военно-морской академии, где он учился в 1971-1973 гг. Поступил он легко, т.к. был делегатом ХХIV съезда КПСС. Я учился позже его на год, заочно. Там же учился мой друг и сослуживец Владимир Ильич Денисюк в одной группе с Хватовым. Вместе с ними учился еще и Валерий Гришанов, сын адмирала и будущий адмирал. Только я учился на 1-м курсе, они – на 2-м. Мне как раз была нужна тема курсовой работы за 2-й курс, т.к. я хотел, находясь на сборах, выполнить все работы и за 2-й курс.
Слушатели группы подобрали мне тему: “Поиск подводной лодки способом «По вызову»”. Такая тема была у В. Гришанова. Он благожелательно дал мне прочитать свою работу, которую защитил на «отлично». В дальнейшем я узнал, что на нашем курсе темы будут другие. Мне осталось лишь поблагодарить Гришанова за отзывчивость. Моя же тема курсовой была: «Система освещения обстановки отрядом боевых кораблей на переходе морем». Защищать мне ее пришлось у капитана 1 ранга Андрея Орестовича Тарановского, с которым у нас впоследствии сложились теплые отношения. По такой же теме защищался и В. Денисюк. До учебы в академии Тарановский был заместителем командира бригады подводных лодок, которая базировалась в Магадане.
Гришанов на 1-м курсе учился заочно, после окончания первого курса перешел на очное отделение и закончил учебу в академии на год раньше, чем его бывшие однокурсники-заочники.
У семьи Валерия Гришанова была морская династия. Отец, Василий Максимович, член Военного совета – начальник политуправления ВМФ, адмирал. Мне несколько раз довелось с ним встречаться. Оригинально он проводил собеседования с офицерами-политработниками, которые выдвигались на самостоятельную работу, следуя в аэропорт. Он ехал в 1-й машине, и беседовал с одним из офицеров. Остальные «выдвиженцы» ехали во 2-й машине. Закончив беседу, он останавливал машину и очередной офицер садился в его машину. И так всех пo-очереди. Когда он беседовал с пропагандистом 82 бкр капитаном 3 ранга Золотухиным Юрием, то задал ему, как тому показалось, странный вопрос:
– А почему Корнеев не женится? – Корнеев Владимир Кузьмич был начальником политотдела 82-й бкр, холостяк, не был ни разу женатым. Говорили, что вместе с ним жила престарелая мать, которая женщин терпеть не могла...
Ну, так что мог сказать Золотухин о своем начальнике, который, кстати, был суровым человеком?
Брат Василия Максимовича Гришанова – Юрий в 1952 году окончил ТОВВМУ. Служил на Черноморском флоте, был командиром корабля. В 1968 г. был награжден орденом Красной Звезды. Весельчак. Собирал у себя в каюте молодых офицеров и под гитару распевал с ними песни. Тогда его cтарпом, Владимир Николаевич Тюрнев, вызывал лейтенантов пo одному из каюты. Юрий приходил в норму и начинал вникать в корабельные дела. Старший брат, бывая в Севастополе, каждый раз посещал корабль Юрия Максимовича. Накануне приезда брата Юрий вызывал к себе замполита и торопливо просил: – Давай вывешивай боевые листки: брат приезжает!
Будучи в отдельном плавании, Юрий допускал вольности, иногда «хулиганил». Тюрнев В.Н. рассказывал, как проходя проливами Босфор-Дарданеллы, командир приказал «врубить» на полную громкость песню «И в Стамбуле, и в Константинополе...», а сам кричал двусмысленные слова в адрес турецкого корабля. Другого командира сняли бы и за меньший проступок, а ему все сходило с рук. И думаю, что наверху, конечно же, знали о его проступках, т.к. информация поступала регулярно от работников особого отдела КГБ.
Был еще Владимир Гришанов, который впоследствии тоже дослужился до адмирала. У меня на бригаде, на Камчатке, служил на одном из кораблей их племянник. Был он сверхсрочнослужащим, финансистом. Хотя в свое время он учился в Нахимовском училище, но почему-то офицером не стал.
Самый старший Гришанов несколько раз звонил из Москвы начальнику политотдела нашей бригады А.И. Карлину и просил посодействовать в получении квартиры своему племяннику. Карлин сильно разволновался, перенервничал, т.к. с жильем было у всех не очень хорошо, но обещал помочь, и в результате жилье Гришанову-племяннику дали.
Когда Гришанов-старший прибывал на Камчатку, то сразу на аэродроме спрашивал:
– А где Саша?
Саша – это Александр Иванович Карлин. Он в свое время служил у Василия Максимовича комсомольским работником. Должен сказать, что, несмотря на такие связи, Карлин был уважаемым человеком на бригаде. Аккуратный, подтянутый, вежливый, корректный, внимательный, с ровным настроением, но при этом мог и постоять за себя. Мог отстоять свою точку зрения. За это его в коллективе уважали. Однажды начальник штаба Камчатской флотилии контр-адмирал Д.М. Комаров вышел в море на нашем эсминце «Влиятельный». Он плохо знал организацию взаимодействия между надводными кораблями и подводными лодками. Правда, бахвалился много. Но, тем не менее, он руководил проведением учения. В результате его команд подводная лодка всплыла почти у борта корабля. Чудом избежали ЧП. И вот, спустя какое-то время, Комаров позволил себе упрекать в чем-то Карлина. Тот не стерпел и высказал ему, что, мол, другим замечания делать, когда сам лишь один раз вышел в море и то чуть не загубил корабль.
С его уходом на должность 1-го заместителя начальника политотдела Камчатской флотилии мне стало служить тяжелее. Тем более, что на его место прибыл Эдуард Давидович Качалков, в прошлом – физкультурник. И когда на Камчатку прибыл Г.А. Хватов (3-й командующий за время моей службы на Камчатке), они с Карлиным близко сошлись. Александр Иванович всячески поддерживал Хватова. Говорил о его деловых способностях: хорошо доложил решение на заслушивании, подчеркивал его простые народные корни (так, на одном из островов Курильской гряды Хватов сам сумел подоить корову). Но когда Хватов стал притеснять меня, зажимать, то достаточно было Карлину сказать ему:
– Геннадий Александрович, вы измените отношение к Храмцову…
– А что так?
– Бригада заняла 1-е место на флоте... приз главкома завоевала. – И я почувствовал, что отношение Г.А. Хватова ко мне изменилось в лучшую сторону.
Как-то у Карлина был день рождения, на который он пригласил меня с женой. Прямо с корабля я заехал домой, взял приготовленный заранее подарок, и вместе с женой поехал в гости. Когда мы прибыли к Карлиным, то там уже находился Г.А. Хватов с женой. У меня сразу испортилось настроение: еще бы, сидеть за одним столом с командующим флотилией, выпивать, закусывать – как-то неудобно. Он – начальник, я – подчиненный. В нашей среде взаимоотношения между старшими и младшими офицерами всегда были служебные. И на этом празднике я не предполагал, что его встречу, и очень разволновался. Но Карлину и его жене удалось разрядить обстановку и мягко сделать ее неофициальной и теплой. Я им был за это благодарен.
Хватов Г.А. не пил совсем. У него в руке был фужер с шампанским, который он за весь вечер так и не допил. Потом он ушел к себе домой, т.к. они жили в одном доме и даже в одном подъезде. Жена его, Таисия Ивановна, немного задержалась в нашей компании. Мы все стали держаться непринужденно. Выпили еще. Начали шутить. Когда Хватов уходил, то он сказал:
– Ну что, пора расходиться: завтра рабочий день.
Потом ушла Таисия Ивановна. А мы с Карлиными еще немного поговорили, посидели, повспоминали...
Когда мы с женой вышли из подъезда к ожидающей нас машине, то встретили Хватова, который возвращался с прогулки со своей собакой. Был 1-й час ночи.
Утром, в 7.30 я был у себя в каюте, когда по кораблю прозвучало пять звонков: это прибыл кто-то из командования флотилии. Когда я вышел на верхнюю палубу, то встретил Г.A. Хватова. Я представился ему. Мы поздоровались. Он ничего существенного не сказал. Побыл немного на корабле и уехал. Я понял, что он поступил по принципу: «Доверяй, но проверяй!»
Я знал его сыновей. Со старшим встречался на Камчатке в День ВМФ на корабле, куда тот приходил вместе с приглашенными. Впоследствии он занялся коммерческой деятельностью.
Младший сын Вадим учился в ТОВВМУ, на штурманском факультете. Когда я был заместителем начальника училища, то он иногда заходил ко мне: его курсанты посылали в разведку узнать – будет ли увольнение на берег или еще какие-либо вопросы. А т. к. я знал его по Камчатке еще школьником, то иногда удовлетворял их любопытство. Когда его отец лежал в госпитале, я был у него по вопросам службы с бумагами, так как нужны были его подписи, то видел там этого Вадима.
Будучи НШ ТОФ Г.А. Хватов всегда поддерживал ТОВВМУ. Kак-то по штормовой готовности я запретил увольнение личного состава на берег, то он позвонил мне по телефону и сказал:
– Уволь ты их. Им же в море не идти. Вы же – береговая часть. – Фактически это было для меня разрешением. В другой раз, при подобной ситуации, он опять звонил мне:
– Ну, куда они пойдут? По домам. Я же с Вадимом, когда беседую, хорошему его учу... Разрешаю уволить.
Однажды у меня в кабинете находился начальник кафедры ВМУРЭ им. Попова – Владимир Андреевич Шилов. В разговоре с ним я сказал, что у нас в училище, за время моей службы здесь, не было со стороны курсантов ни одной жалобы на питание. В это время в дверь кто-то постучал, и показалась голова курсанта Хватова.
– Товарищ капитан 1 ранга, – проговорила голова, – посмотрите, какой нам дали компот: совсем несладкий…
Вот так получилось, что я неудачно похвастался перед офицером Ленинградского училища радиоэлектроники, а сына Хватова наверняка подослали ко мне курсанты.
В конце учебы он женился на Инне Береговой, дочери подводника, который после ее замужества очень быстро стал контр-адмиралом, а потом – и вице-адмиралом. Закончит службу Николай Никитович Береговой 1-м заместителем HШ ТОФ, с Береговыми мы жили в одном подъезде, и наши младшие дочери учились, даже сидели за одной партой в классе, в СШ № 1. (Сейчас это – гимназия № 1). Потом Береговые-старшие уехали в Москву. Инна Хватова проживает во Владивостоке. Вадим немного послужил на подводных лодках, а потом перешел служить цензором в газету «Боевая вахта».
Когда командующий ТОФ Г.А. Хватов был отправлен в отставку, то все считали, что его уволили из Вооруженных сил за неуставные взаимоотношения, которые произошли на о. Русский. Голодных и изможденных матросов несколько раз показали по телевидению. Говорили, что заснял их на видеокамеру будущий мэр Владивостока Виктор Иванович Черепков. Он в то время был депутатом краевого совета. Матросы были страшно худые, изможденные. Были слухи, что кто-то из них даже умер. Скорее всего, матросов призвали уже больными. Не только за свою службу (34 календарных года), но и за всю свою жизнь я таких изможденных людей не видел!
Было мнение, что Хватова за это сняли с должности и уволили в отставку. При встрече с ним я ему об этом сказал. Но он отрицал, что его сняли за о. Русский. И уверял меня, что он был на приеме у Ельцина и, обрисовав ему обстановку на флоте, попросился в отставку...
Hy, a что бы я сделал? Больных матросов (а я не сомневаюсь, что их привезли больными: за месяц даже в концлагере до такого состояния не доведешь) немедленно бы поместил в госпиталь, через военно-врачебную комиссию комиссовал их и отправил домой. Доложил обстановку главкому и министру обороны с составлением актов о состоянии здоровья призывников. Я три раза ездил за призывниками, был начальником эшелона и видел, как тщательно отбирали будущих защитников призывные медицинские комиссии.
Будучи командующим Камчатской военной флотилией Г.А. Хватов много занимался предупреждением неуставных взаимоотношений. Из командования флотилии – больше всех. Так, прибывая ко мне на бригаду, шел на один из кораблей. Сразу к командиру корабля.
– Покажите график проверки службы, – говорил он. И тщательно вникал и досконально разбирался, кто из офицеров проверяет побудку личного состава, физзарядку, умывание, приборку и т.д. Я должен здесь сказать, что он много дал ценных советов и указаний. Работал в этом плане системно и скрупулезно, и это дало свои плоды, так как у Хватова был огромный опыт службы. Из него бы вышел сильный(!) сотрудник ОУС (отдел устройства службы). Проходило время, и он снова навещал с проверкой те же корабли, убеждаясь, как идут исправления, снова проверял график ночных проверок, давал указания непонятливым, и при этом не кричал и не ругал командиров (хотя был крут – авт.). Вместе с командирами дорабатывал действия по предупреждению неуставных взаимоотношений.
На Камчатке его ближайшие подчиненные были по возрасту старше его. Зачастую не поддерживали его, чинили препоны по службе. Член Военного совета – начальник политотдела Камчатской военной флотилии контр-адмирал В.А. Лукьянов пытался игнорировать его указания. Как-то в моем присутствии возбужденный Лукьянов ворвался в кабинет командующего и со словами: – Я вам не читчик (от слова «читать» – авт.), – бросил на стол (почти швырнул) какой-то документ, который Хватов дал проверить своему начальнику политотдела.
Лукьянов, видимо, уже готовился уходить, а может быть, и знал, что приказ о его назначении в Москву уже подписан. Назначили его начальником факультета в Военно-политическую академию им. В.И. Ленина.
Вместо него на Камчатку прибыл капитан 1 ранга Василий Иванович Панин. Очень порядочный человек и дельный политработник. Пришел он из военного отдела ЦК КПСС. До этого служил на ТОФ. Очень быстро получил звание «контр-адмирал». Впоследствии будет членом Военного совета – начальником политуправления ВМФ, адмиралом. У них с Г.А. Хватовым были хорошие взаимоотношения. Провожая меня с Камчатки к новому месту службы (в ТОВВМУ), Панин беседовал со мной более часа. Он дал мне несколько полезных советов. И потом, встретив меня на партийном активе флота, спросил:
– Какая нужна помощь? – Он к тому времени был уже 1-м заместителем начальника политуправления BMФ, вице-адмиралом.
Начальник штаба флотилии контр-адмирал Дмитрий Михайлович Комаров откровенно не любил Хватова: еще бы, командующие менялись и довольно часто, а он все сидел и сидел на вторых ролях (сменились И.М. Капитанец, Н.Г. Клитный, прибыл Г.А. Хватов), был обижен.
Однажды в разговоре кто-то из офицеров сказал, что Г.А. Хватов в море много курит и пьет крепкий чай или кофе, стакан за стаканом. На что Комаров бросил:
– Скорее сдохнет! – Вот вам и интеллект одного из советских адмиралов. Но жизнь вскоре заставит их вместе служить в штабе ТОФ на равных должностях: Хватов Г.А. будет начальником штаба, Koмapoв – 1-м заместителем командующего флотом. Служили они вместе недолго, вскоре Д.М. Комарова назначат в Москву, в главный штаб ВМФ, заместителем начальника Главного штаба. Были разговоры, что здесь не обошлось без помощи В.И. Панина, Комаров в свое время на Камчатке Панину буквально в рот заглядывал.
На одной из поисковых операций, которую мы проводили районе Камчатки, ко мне прибыл мой флагманский штурман капитан 3 ранга Виктор Федорович Манских.
– Товарищ капитан 1 ранга, – обратился он ко мне, – прошу вас взглянуть на карту.
На карте, в районе, где должны были работать наши подводные лодки, была обозначена банка с глубиной порядка 100 м! А наши лодки должны были работать на глубине от 100 м и больше. Я схватил карту и направился к Хватову, с которым мы находились на одном корабле: я был командиром сил поиска, а Хватов – руководителем учений.
– Товарищ командующий! Смотрите: банка, а подводные лодки идут на глубине 100 метров! – Он сразу все понял, вызвал флагманского штурмана флотилии капитана 1 ранга Иванова Владимира Александровича и изменил боевое распоряжение для подводных лодок. Еще бы не понять: его лодка касалась грунта, и еще чуть-чуть – и она бы погибла. Потом был разбор, корректура карт. К нашим докладам он стал относиться внимательней.
А с Виктором Дорофеевым впоследствии я встречался несколько раз. После новостройки служил он на 79-й бсрк, на должности заместителя начальника штаба. Потом – в штабе гражданской обороны. Про тот случай говорил:
– Не нужно было мне тогда самому лезть, рисковать... Пусть бы корабль потерял управление... тогда бы узнали...
Но я думаю, что это он от обиды говорил и, конечно же, на себя наговаривал. Хотя если бы он не рискнул и не вмешался в ситуацию, то неуправляемый корабль, в шторм, вблизи островов… – все могло случиться.

 «Диверсанта» задержали

82-я бригада кораблей резерва базировалась на о. Русский. Это была большая бригада. В ее состав входило 5 эскадренных миноносцев, несколько сторожевых кораблей, десантные корабли, 4 МБСС (морские баржи самоходные сухогрузные), ракетные и сторожевые катера. Было время, когда в ее состав входили крейсер «Александр Суворов» и дизельная подводная лодка.
В описываемое время проводились учения по ПДСС (подводные диверсионные силы и средства). Весь личный состав бригады был проинструктирован о бдительности. С кораблей выделили вооруженные патрули, которые ходили по своим маршрутам вдоль побережья бухты Новик. Создали посты противоминного наблюдения и т.д. и т.п.
Было летнее время. Жители г. Владивостока (кто имел такую возможность), стремились выбраться из каменных катакомб города на природу. Конечно же, зеленый, стоящий у моря остров Русский привлекал их, это было любимое место для отдыха. Ведь там можно было побродить по лесу в поисках грибов, и рядом много воды: хочешь – купайся, хочешь – загорай, наблюдай за подводной жизнью, так как вода кристально чистая и умиротворяюще, завораживающе действует на человека, успокаивая его нервную систему.
Но у нас своя служба, а если о. Русский является закрытым гарнизоном, то мы, военная служба, вынуждены проверять у всех, без исключения, гражданских и военных лиц документы, на основании чего они оказались в закрытом гарнизоне. Через определенное время мы делали доклад по службе с замечаниями, о нарушениях пропускного режима задержанными.
И вот как-то в один из дней я был дежурным по бригаде. Начали делать обход территории. Смотрим: в направлении наших кораблей следует под парусом небольшая яхта. Мы стали привлекать их внимание, размахивая руками, кричать, свистеть, показывая, что они нарушают запретную зону, нельзя приближаться к нашим кораблям. Но на яхте, казалось, никто не обращал внимания на наши предупреждения. Делая нарушения захода, яхта прошла на акваторию нашей бригады и ткнулась носом в пирс. Находившийся на яхте мужчина начал крепить концы за кнехты пирса.
– Сейчас же отходите отсюда! – прокричал я мужчине. – Вы нарушаете территорию закрытого гарнизона, почему не реагируете на наши предупреждения! Для выяснения вашей личности я имею право вас сейчас арестовать и сдать в комендатуру!
Кроме мужчины, на яхте находилась женщина и ребенок. Мужчина улыбался, а женщина и ребенок сердито, исподлобья смотрели на происходящее.
– Слушай, хлеба дай! – обращаясь ко мне, проговорил мужчина.
– Какого тебе хлеба? Черного или белого? – сердито и недовольно прокричал я.
– Да можно и того, и другого, – на полном серьезе ответил он.
– Так! Все! Кончаем разговоры! Отойти от пирса! – принял я решение.
– Ну, а как же с хлебом?
– Все! Отходить!
– Слушай, а все-таки, может быть, дашь хлеба?
Кто-то из офицеров, подошедших к нам, вдруг прокричал нарушителю:
– Иван Романович, это ты?
– О, здорово! – ответил тот.
– Ты чего здесь? – спрашивал офицер.
– В отпуске нахожусь. Вот зашел к вам хлеба попросить и воды...
– Пошли кого-нибудь за хлебом, – обращаясь ко мне, сказал тот же офицер, – это же наш человек: Дубяга Иван Романович! А я смотрю: тебя чуть было не арестовали.
– Все правильно: он же меня не знает.
Задержанный человек оказался капитаном 1 ранга Иваном Романовичем Дубягой, который будучи командиром атомной подводной лодки «К-115», совершил межфлотский переход в 1963 году с Северного флота на ТОФ, пройдя подо льдами Арктики 1600 миль. 18 февраля 1964 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Обстановка разрядилась. «Нарушитель» оказался знакомым нескольким нашим офицерам. Кто-то из матросов сбегал на береговую базу и принес хлеба, Дубяга пополнил запасы питьевой воды. Поговорили о службе, о жизни, о возможностях ПДСС. Мы здесь оказались в выгодном положении: задержали «нарушителя». Да еще какого «крупного»!

Заколки-то разные!

Командир эскадренного миноносца «Вызывающий» капитан 2 ранга Тимашев отправил свою семью в отпуск. В Европу. К родителям. Сам он большую часть времени находился на корабле: крутил службу. На корабле всегда работы непочатый край. Всю ее не перечислишь и не переделаешь. И надо сказать, что большинство офицеров работали самоотверженно, не считаясь с личным временем. Да и обстановка между-народная была напряженная, то авианосец ВМС США с кораблями охранения зайдет в Японское море, то обнаружат в наших водах ИПЛ, то еще что-либо произойдет. То сыграют кораблю тревогу и пошлют его на слежение за АУС (авианосное ударное соединение), то пошлют вытеснять ИПЛ из наших вод.
На ТОФ Тимашев прибыл не совсем обычным образом. Когда он служил на Черноморском флоте, в Севастополе, то был знаком и даже встречался с дочерью С.Г. Горшкова, в то время командующего Черноморским флотом (ЧФ). Тимашев был молодой, симпатичный холостяк, мотоциклист. И случилось так, что однажды он на мотоцикле, вместе с дочерью комфлота слетел с моста. Все обошлось без последствий, без травм, но все ведь могло и плохо окончиться... За этот случай «СГ» (так весь ВМФ СССР звал С.Г. Горшкова) решил убрать незадачливого жениха. Куда же его направить? Да, конечно же, подальше с глаз! На Камчатку! И Тимашев в течение суток был назначен помощником командира эскадренного миноносца «Вихревой», который в то время базировался на Камчатке и входил в бэм (бригада эскадренных миноносцев). С глаз долой, из сердца – вон! Командир БЧ-5 эм «Вихревой» Виктор Александрович Тулинов рассказывал, что якобы дочь «СГ» прилетала к бывшему жениху на Камчатку, но что-то у них разладилось.
Автор впоследствии служил на этом корабле в должности старшего помощника командира корабля. А когда автор, уже будучи командиром эм «Вкрадчивый», находился на ремонте в 178-м заводе, что во Владивостоке, то стоял борт о борт с эм «Вызывающий», которым в то время командовал Тимашев. Потом его сменит, здесь же в заводе, будущий главком ВМФ России Ф.Н. Громов.
Так вот, семья уехала, и Тимашев решил выполнить просьбу жены: сделать в квартире ремонт. Сам он этого сделать не мог, даже если бы и хотел. Служба не отпускала от корабля никуда. Круговерть. А фирм, производящих ремонт, в поселке Промысловка (в дальнейшем – поселок Тихоокеанский и город Фокино) не было. Надежда была только на свой личный состав.
И вот командир корабля направил на несколько дней к себе домой, для ремонта, группу матросов во главе со сверхсрочником. Матросы вооружились кистями, щетками, сметками, захватили с собой краску, олифу… Благо, матрос из боцманской команды был хороший маляр. И работа закипела. Командир корабля зашел как-то домой и остался доволен. Все делалось толково и качественно. Матросы обдирали старую известь с потолка, старую краску с окон. Что положено – грунтовали, что-то шпаклевали, красили. Матрос-боцманенок умело руководил работами. Не сверхсрочник, а матрос. Ну, вот еще день-два – и ремонт квартиры будет окончен.
– Не голодаете? – спросил командир.
– Никак нет! – ответили матросы.
– Но ты на всякий случай пойди, получи сухой паек, – сказал командир сверхсрочнику, что тот и сделал.
Как удачно, что командир напомнил про сухой паек. Ночью эм «Вызывающий» по тревоге ушел в море и пробыл там длительное время. Продукты у матросов были. Сверхсрочник приходил, смотрел, что сделано, и уходил к себе домой. Корабль был в море, и матросы были предоставлены сами себе... Но они договорились: «не гореть!» To ecть провести время, отпущенное на ремонт квартиры, без замечаний. В воскресные дни некоторые из них бегали на танцы. По гражданке. Чтобы патруль не задержал, молодых матросов на танцы не пускали: – И куда пойдешь? Ты же наголо пострижен. Тебя же патруль сходу вычислит и загребет! – Матросы понимали, что им нельзя идти на танцы, что «старики» или «деды» правильно говорят. Ведь договорились же они – не «гореть». Круговая порука – это не всегда плохо.
Однажды автор летел на самолете командующего ТОФ в г. Ленинград, на сборы противолодочников, летевший там же начпо 10-й оперативной эскадры контр-адмирал Николай Алексеевич Богачев говорил:
– Наш комэск (командир эскадры) говорит, что дисциплина держится на круговой поруке! – и хохотал над своей же шуткой.
А комэск Владимир Федорович Варганов объяснял, почему он так сказал. Правда, он говорил немного по-другому, не так, как Н.А. Богачев…
Предоставленные сами себе матросы вскоре познакомились на танцах с девицами, которые жили недалеко, в общежитии. Начали встречаться с ними. Приглашали к себе в гости... Дальше – больше... Следует сказать, что кое-кто из матросов впоследствии даже женился, выбрал жену из тех девушек, с которыми они тогда познакомились.
В конце концов их корабль вернулся в базу. Матросов забрали на корабль. Ремонт квартиры они закончили, замечаний не имели. Командир остался доволен и похвалил их. Жене командира, которая вернулась из отпуска, ремонт тоже понравился. Надо же, муж сдержал слово. Все отремонтировал, да хорошо и качественно. Она начала прибираться в квартире. Настроение у нее было хорошее, но когда она начала протирать пыль под диваном, то – испортилось...
Несколько раз заходили соседки по площадке, расхваливали ее мужа: какой он хозяйственный, заботливый, ремонт организовал... А жена молчала, обиженно поджав губы. Но не может человек долго держать в себе обиду и ни с кем не поделиться... В конце концов она сказала одной подруге:
– Да... молодец… заботливый... Но я прибиралась, а под диваном, обнаружила разные заколки для волос, разного цвета. Значит, разные были у него женщины... Разных баб водил... Заботливый... – плакала она.
Но женщины успокоили ее: если бы водил, то они бы знали, видели бы. А он домой не ходил – жил на корабле. И они вынуждены были раскрыть ей глаза: кто кого водил...
– По графику ходили, – сказали они ей. Вот такие истории бывают…
Как-то я зашел в кают-компанию «Вызывающего» и встретил там знакомых офицеров: командира штурманской боевой части Валерия Ракова, помощника командира корабля по снабжению Евгения Максимовича Новикова и старпома Геннадия Левагина. Какая хорошая была атмосфера в кают-компании: шутки, поддержка по службе, товарищество, если не братство, взаимопомощь и взаимовыручка. Велись культурные разговоры, люди спорили, обсуждались какие-то рабочие моменты: корректно, выдержанно, доброжелательно. «Вот такие должны быть кают-компании», – думал я. Эта тройка названных мною офицеров задавала тон настроению. Они же мне и рассказали случай с заколками.
Когда на «Вызывающий» командиром пришел Ф.Н. Громов, то Тимашев ушел военным советником в Египет на действующий флот, участвовал в боевых действиях. Говорили даже, что корабль, на котором он находился, был потоплен... Еще несколько наших командиров были там: Владимир Корнильевич Захаров (бывший командир эм «Важный»), впоследствии – капитан-наставник в организации «Дальморепродукт», Юрий Куевда (бывший командир «Верного», потом – «Верткого»), высокий Иванов (командир эсминца из Совгавани) и др. Кто-то из них был советником на корабле, который тоже затонул.
Валерий Раков, умница и трудяга, впоследствии служил в отделе кораблевождения штаба ТОФ, был капитаном 2 ранга.
Новиков Е.М. впоследствии был помощником командира по снабжению бпк «Адмирал Октябрьский». Автору довелось быть на этом корабле в 1980 году на боевой службе в зоне Индийского океана. Новиков к своему делу относился ответственно. Я не раз наблюдал, когда он лично перевешивал получаемые кораблем продукты: бывали и недовесы со стороны иностранных фирм. Потом он служил на 10-й ОпЭск заместителем командира эскадры по материально-техническому обеспечению. После увольнения в запас работал заместителем начальника ДОФ ТОФ.
Геннадий Левагин был назначен старпомом на эм «Бурливый». Во время приема-передачи топлива на ходу он ногой попал в петлю проводника или шланга, запутался там и был выброшен за борт. Его спасли: поймали и подняли на корабль. Был поврежден коленный сустав. Впоследствии служил в Хабаровске.
Вот такие воспоминания всколыхнули и навеяли эти самые разноцветные заколки.

Официальный визит эсминца «Блестящий» в Эфиопию в феврале 1970 года

«Одной из задач, поставленных перед эсминцем «Блестящий» при несении боевой службы в Индийском океане в 1970 года, был официальный визит в порт Массауа на празднование Дня Военно-морского флота Эфиопии.
В начале февраля корабль прибыл в порт Массауа, обменялся артиллерийским салютом в двадцать один залп из салютных 45-мм пушек с береговой батареей военно-морской базы Массауа и ошвартовался левым бортом к причалу порта. В этот же день в порт прибыли: американский эсминец, английский фрегат ПВО, французские скр и тральщик, итальянский фрегат, индийский фрегат, иранский эсминец и два суданских сторожевых корабля.
В течение пяти дней проводились различные мероприятия по программе праздника: официальный визит императора Эфиопии Хайле Селасие I на корабль, визиты командующего эфиопским флотом контр-адмирала Деста, командира военно-морской базы англичанина кэптена Форнола, начальника оперативного управления флота норвежского кэптена, посла Советского Союза в Эфиопии Шиборина и др. официальных лиц.
Ежедневно, согласно программе визита, каждый иностранный корабль проводил официальные приемы для должностных лиц Эфиопии, адмиралов и офицеров кораблей, прибывших на праздник.
Один из дней праздника был посвящен выходу всех кораблей-участников официального визита в море для совместного плавания. Император выходил на флагманском корабле «Эфиопия». Остальные корабли поочередно выходили из базы и строились в строй кильватерной колонны. Скорость хода при совместном маневрировании была установлена 20 узлов. Расстояние между кораблями – три кабельтова. В ходе совместного плавания производились перестроения в две кильватерные колонны, в строй двойного фронта, в строй клина, в строй двойного квадрата и т.п. И хотя перед выходом на совместное плавание мы со штурманом и вахтенными офицерами тщательно изучили порядок маневрирования кораблей, сигналы международного свода сигналов, а также организацию радиосвязи между кораблями во время маневрирования при перестроениях на больших ходах, при соблюдении расстояния между кораблями три кабельтова, чувствовали себя в повышенной напряженности.
И тут, как на грех, возникла неприятная ситуация. При перестроении из строя двойного квадрата в общую кильватерную колонну английский фрегат по ошибке занял место эсминца «Блестящий». Пришлось экстренно связываться с английским кораблем и передавать ему сигнал: «Вы заняли мое место, не мешайте моим действиям!» После этого англичанин быстро исправил свою ошибку и уступил место для нашего корабля. Позже, при встрече на очередном приеме на одном из кораблей, командир английского фрегата подошел ко мне и принес свои извинения за допущенную ошибку, объяснив мне, что в момент перестроения кораблей он отсутствовал на мостике, а кораблем управлял в это время вахтенный офицер, который и допустил ошибку.
При прибытии в порт Массауа, в первый же день, мы вдруг узнали, что хозяева праздника – эфиопские моряки предложили провести малую Олимпиаду с участием команд от всех кораблей-гостей. Мы, конечно, не были готовы к таким ответственным соревнованиям: формы настоящей нет, тренировок специальных не проводили, спортивных команд тоже нет. У англичан ходят по палубе здоровенные ребята – футболисты. Даже на вахте они не стоят, только тренируются. Шлюпка эфиопская облегченная, спортивная, рядом ходит. А у нас – обыкновенная, для работы, а не для соревнований. Но мы, советские моряки, не могли посрамить честь флота, и поэтому на собрании экипажа, на котором обсуждалось предложение о выделении спортивных команд, решили: сделаем все для победы. Хоть и не спортсмены, но не опозорим своего звания.
Олимпиада началась. На первом этапе, в шлюпочных гонках, наши ребята показали, на что способны советские моряки. Все соперники остались позади. Командиру шлюпки капитан-лейтенанту В.В. Фиошкину хозяева вручили золотую медаль!
По перетягиванию каната взяли лишь второе место – «серебро». Подвела нас не слабость, а врожденная порядочность советских людей. Полагается иметь общий вес команды не более 700 кг и обычную обувь. Мы и следовали этому правилу. А наши соперники англичане набрали в команду самых здоровых из своего экипажа и все явились в резиновой обуви.
На соревновании по легкой атлетике старший инженер-лейтенант Г.Г. Безюк толкнул ядро на «серебро», матрос Виталий Алексеев занял третье место по диску, а Анатолий Малых – по прыжкам в высоту.
Две медали в заплывах завоевал старший лейтенант А.А. Самофал. По бегу на разные дистанции традиционно победили эфиопы и суданцы. Наши моряки длительное время были в море, подзасиделись на корабле.
После победы нашей шлюпки команда с английского «Чистстера» не могла успокоиться. Дескать, британцы – моряки высшего класса, а остались позади! И они предложили реванш, но уже на футбольном поле. До этого они успели выиграть у французов – 4:1, у эфиопов – 3:0, y суданцев – 5:0 и, конечно, считали, что и русских «разложат» без лишнего труда.
Откровенно говоря, мы сначала засомневались: стоит ли принимать вызов? Команды-то нет, хотя кое-кто и играл раньше в футбол. Но потом корабельная «сборная» решила: костьми ляжем, но не сдадимся. И вот пришел этот памятный для нас день – 3 февраля 1970 г. «Сборная» корабля села в автобус и поехала за город. За спортивную честь корабля выступили: старшина 1 статьи Владимир Крапивко, старшина 2 статьи Анатолий Кошевец, старший инженер-лейтенант Г.Г. Безюк, главный старшина Павел Ушаков, старшины 1 статьи Александр Болдырев и Петр Гришин, старшие матросы Николай Тельных, Анатолий Величко, Александр Цыганюк, матросы Юрий Омельяненко и Анатолий Ненашев.
Трибуны стадиона были заполнены до отказа, и это накладывало еще больше ответственности на наших игроков. Хочешь, не хочешь – волнуешься. Никак нельзя было показать себя со слабой стороны, ответственность перед страной легла на плечи этих ребят. Многие трибуны нас поддерживали и болели явно за нас, это воодушевляло. Сделали разминку. Поле оказалось «тяжелым». Вышли соперники: рослые, тренированные, почему-то многие оказались бородатыми. По разминке было видно, что техника у них отличная. Прозвучал свисток. Первый в жизни моряков корабля международный матч начался. С первых секунд игры наши игроки ринулись вперед. Ровно через две минуты подачи с углового Анатолий Величко «подправил» мяч, и тот затрепыхался в сетке ворот англичан. Гол!
Нашу команду это очень воодушевило. Отвыкнув от продолжительных физических нагрузок, без тренировок, наши футболисты, тем не менее, все время старались идти в наступление. И не раз у ворот англичан возникала угроза гола. Уступая противникам в технике передач и ведении мяча, команда «Блестящего» явно держала верх по темпу, сплоченности, по желанию выиграть.
До конца матча англичане не могли отыграться. Так бы и кончилась игра с «сухим» счетом, если бы не задержка мяча рукой одним из наших игроков. За две минуты до конца матча в наши ворота был пробит одиннадцатиметровый. Счет стал 1:1. Английские моряки потом говорили, что очень довольны счетом. Мол, не проиграли – и то хорошо! Наши моряки были счастливы, что не дали одержать верх англичанам и не уронили чести корабля»…
Вот на этом окончил свое повествование командир корабля Анатолий Анисимович Соболев. От себя хочу добавить, что некоторые участники этого похода стали крупными руководителями, а некоторые – адмиралами. Командир артиллерийской боевой части Анатолий Антонович Самофал стал заместителем командующего ТОФ по гражданской обороне, контр-адмиралом. Его командир батареи 130-мм орудий Николай Николаевич Соцков стал начальником управления ФСБ по ТОФ, контр-адмиралом. Штурман корабля Вячеслав Фиошкин впоследствии был штурманом бригады, эскадры (10-й ОпЭск), служил в Генеральной инспекции Министерства обороны СССР, стал контр-адмиралом.

История с квартирой главкома ВМФ

Лето 1974 года. Выпуск в академиях. И вот “первые ласточки” прибыли на ТОФ. Я в то время учился заочно на 2-м курсе в Военно-морской академии по командно-штабной оперативной специальности. У заочников срок обучения был три года, а у слушателей очного отделения – два года. Так что прибыли на флот офицеры-выпускники, с кем мы вместе сдавали вступительные экзамены.
Встретил я Ю.Н. Туробова. До академии он был командиром бпк «Стерегущий». Окончил ТОВВМУ в 1958 году, артиллерийский факультет. Когда флот начал переходить на ракетное оружие, он заочно окончил Севастопольское Высшее Военно-морское училище им. П.С. На-химова. Как-то мы вспоминали Ю.Н. Туробова с его однокурсником по училищу, капитаном 1 ранга в отставке А. Флусовым.
– Он у нас в роте первым в партию вступил, – вспоминал А. Флусов, – еще курсантом, был депутатом районного совета. Пошли на флот ракеты, он говорит: «Нужно закончить ракетное училище». И закончил его. Потом, когда стал командиром корабля, сказал: «Без академии здесь делать нечего», – и поступил в академию. Закончил ее, и его назначили начальником штаба на 202-ю бригаду противолодочных кораблей, к В. Никифорову. Никифоров ушел служить в Генеральную инспекцию МО, а Туробов стал комбригом. Здесь он как-то при встрече сказал мне: «Без академии Генштаба – делать нечего!». И был зачислен, а после окончания ее был назначен начальником штаба 8-й оперативной эскадры ВМФ (Индийский океан).
Правильно говорил А. Флусов. Я все это знал. Мы с Туробовым поддерживали приятельские отношения еще с училища. Он учился на год моложе меня. Потом встретились на флоте молодыми лейтенантами-артиллеристами. Способный был офицер. Да и, как вы поняли из слов его однокашника, – нос держал по ветру.
Я был старше Туробова и сначала относился к нему покровительственно. Когда его назначили начальником штаба 202-й бпк, ему пришлось предъявлять один из кораблей скр «пр. 159» на готовность к выходу на боевую службу. По кораблю были замечания. Одно из них: на скр отсутствуют чехлы на торпедные аппараты, на вьюшки, на шпиль, на шлюпку, на прожекторы... Командование корабля оправдывалось: они, мол, чехлы заказали, а флотская пошивочная мастерская не успела пошить в срок. Туробов обратился ко мне, и я ему отдал свои новые чехлы, которые мы только-только получили. И сразу же это замечание из акта проверки вычеркнули.
В 1972 году мы вместе с ним поступали в Военно-морскую академию. Он только что вернулся с боевой службы. Его корабль стоял у 33 причала, что ниже штаба ТОФ. Один за другим к нему ходили проверяющие офицеры штабов всех уровней. Какие уж тут были занятия по подготовке к экзаменам. Да и отдыха не было: его семья жила в поселке Тихоокеанском.
Я его позвал к себе домой, чтобы он поспал да и позанимался у меня. Благо, семья моя временно уехала, дала мне возможность тоже подготовиться к занятиям. В то время моей младшей дочери Маше был всего один год и она, видя меня довольно редко, скучала по мне, а стоило мне быть дома, как она, словно обезьянка, залезала ко мне на плечи и не отпускала от себя ни на шаг. Старшей моей дочери было 11 лет. Точно такая же картина была и у Туробова: две дочери и того же возраста. Мы с ним некоторое время занимались у меня дома, пока не было моей семьи. В основном, нажимали на математику, которую сдавали Н.И. Сиверцевой, автору учебника «Теория вероятности». И оба успешно сдали. Когда готовились к сдаче экзаменов по БСФ (боевые средства флота), то здесь Туробов помогал мне. При ответах на вопросы он всегда выделял слабые и сильные стороны нашего оружия и оружия вероятного противника, в чем и выигрывал.
Потом, два года подряд, мы встречались с ним в академии. После окончания академии он был около 3-х лет начальником штаба и командиром 202-й бпк. А в 1977 году убыл на учебу в Москву, в академию Генерального штаба, которую окончил в 1979 году и был назначен начштаба 8-й оперативной эскадры ВМФ.
Я в то время служил на Камчатке командиром 173-й бригады противолодочных кораблей. Как-то в январе 1980 года командующему КВФ вице-адмиралу Н.Г. Клитному позвонил по телефону командующий ТОФ адмирал Э.Н. Спиридонов и спросил:
– Кто у вас будет командиром сил поиска на состязаниях на приз главкома ВМФ?
– Командир 173-й БПК Храмцов, – ответил тот.
– Послать его на учебу в Североморск, в 5-й НИЦ (научно-исследовательский центр), – приказал комфлот.
И вот я купил билет на самолет, приехал в аэропорт Елизово, что на Камчатке, но следом за мной на машине прибыл мичман Владимир Александрович Теткин и передал мне новое приказание командующего флотилии: билет сдать, купить другой – во Владивосток, взять с собой тропическую форму одежды... Я был назначен командиром 85-й оперативной бригады надводных кораблей, созданной в Индийском океане в связи с афганскими событиями. Что я и сделал.
По прибытии во Владивосток я прямо с аэродрома проехал мимо дома, где жила моя старшая дочь со своей семьей, и прибыл на корабль моей камчатской бригады скр «Сторожевой», который собирался на боевую службу в Индийский океан.
Утром прибыл в штаб ТОФ, представился 1-му заместителю начальника штаба ТОФ вице-адмиралу Владимиру Николаевичу Перелыгину.
– Вы назначены командиром 85-й оперативной бригады, – сказал он мне, – завтра выход. Пойдете на скр «Сторожевой». А сейчас свяжитесь с начальником штаба 8-й оперативной эскадры капитаном 1 ранга Туробовым. Он идет командиром перехода.
Как хорошо, что Туробов идет старшим перехода. Хоть один есть знакомый на эскадре. А я переживал, что никого там, в Индийском океане, кроме командира эскадры контр-адмирала М.Н. Хронопуло (мой бывший комбриг), не знаю. Как говорили между собой матросы, штаб эскадры был «борзой», т.е. строгий, требовательный. И еще оказались знакомые офицеры: флагманский штурман эскадры капитан 1 ранга Ю.И. Коваленко, заместитель командира эскадры по электромеханической части капитан 2 ранга Л. Басенко... А потом мне пришлось познакомиться со всеми офицерами штаба. Но как однажды мне сказал, уже будучи командиром эскадры, М.Н. Хронопуло:
– Штаб 173-й бригады подготовлен лучше, чем штаб 8-й эскадры. – А он был начальником штаба и командиром и 173-й БПК и 8-й ОпЭск, т.е. мог судить объективно.
Нельзя не упомянуть вице-адмирала В.Н. Перелыгина. Это был уважаемый адмирал. Подводник. Раньше служил вместе с Николаем Гавриловичем Клитным, нашим командующим КВФ, который сменил Ивана Матвеевича Капитанца. Владимир Николаевич часто оставался за начальника штаба ТОФ. Все вопросы решал по-деловому. Работал без паники. Выделял главные задачи. Внешне выглядел спокойным. В отпуске часто бывал в г. Спасске-Дальнем Приморского края, т.к. его жена Нина была из Спасска.
Под командованием М.Н. Хронопуло я служил на 8-й эскадре до ноября 1980 г. Значит, и под командованием Ю.Н. Туробова. С большим сожалением я узнал о его гибели. Он погиб в авиакатастрофе вместе с командующим ТОФ адмиралом Э.Н. Спиридоновым в Ленинграде. Из него вышел бы крупный военноначальник. Как сказал его однокашник по училищу Виктор Граждан:
– Если бы не та катастрофа, то... были бы совсем другие командующие и руководители ТОФ.
Многие офицеры с этим соглашались.
Почти одновременно с Туробовым я встретил и других выпускников академии: Бориса Ивановича Ващенко и Рудольфа Анфиногеновича Четверкина. Оба – выпускники ТОВВМУ. Ващенко окончил штурманский факультет, а Четверкин – минно-торпедный. В разговоре со мной они оба пожаловались, что у них во Владивостоке нет квартир, и им негде остановиться.
Я им сказал, что у меня есть ключи от квартиры одного офицера, который находится на боевой службе, а его семья – на западе. Они оба загорелись, но я им не обещал, т.к. мне нужно было кое-что уточнить.
С Ващенко мы вместе служили на одной бригаде. Он был командиром сдк, а я – командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый». Потом его назначили начальником штаба дивизиона сдк, и мы с ним вместе ходили на одном корабле в апреле 1971 года на десантную операцию под флагом командующего ТОФ адмирала флота Николая Ивановича Смирнова. Во время того похода, когда мы были в заливе Владимир, у меня родилась вторая дочь – Маша. Видите, какие памятные даты. Вместе с ним у меня дома мы готовились к поступлению в академию. После окончания академии его назначили начальником штаба 100-й бригады десантных кораблей, что базировалась на о. Русский. А Четверкина Р.А. назначили в минно-торпедное управление ТОФ…
Здесь было бы уместно вспомнить и других выпускников 1974 года командного факультета академии. Прибыл на ТОФ А.Н. Крицкий, который впоследствии стал командиром 6-й эскадры подводных лодок, контр-адмиралом. Яковлев Юрий – тоже подводник – стал начальником штаба полигона МО, что в бухте Патрокл. Анатолий Токарев, из разведки, стал командиром полка РЭБ (радиоэлектронная борьба) на о. Елена. Старший офицер нашего курса Виталий Иванов стал командующим Балтийским флотом, потом – начальником нашей же академии. С ними я неоднократно встречался и всех их характеризую только с хорошей стороны. Это те морские офицеры, на плечи которых можно в трудную минуту опереться, они не подведут.
Крицкий А.Н. был у нас старшим офицером, когда мы сдавали вступительные экзамены. Многим помогал при поступлении. Но почему-то его недолюбливали. Упрекали его в том, что он был то замполитом, то старпомом, а потом – и командиром подводной лодки. Но многие офицеры из строевых перешли в политработники, а потом – опять в строевые. Мой однокашник по училищу Василий Васильевич Мурашкин был артиллеристом, потом – политработником на подводной лодке, потом – старпомом и командиром лодки. Закончил службу начальником кафедры ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Контр-адмирал Владимир Дмитриевич Захаровский – та же схема: артиллерист, замполит на подводной лодке, старпом, командир. Был командиром 6-й эскадры подводных лодок (до контр-адмирала Махлая). Окончил службу начальником КП ТОФ.
Некоторые офицеры «осели» на западе. Так, например, Евгений Обыденников был назначен в Москву, в ГШ ВМФ, в оперативное управление. Сам он – москвич. Вот и добивался назначения в Москву.
Станислав Павлович Воронин был назначен на Черноморский флот, в Севастополь, начальником штаба бригады надводных кораблей. Добивался назначения туда из-за болезни жены Лилии Дмитриевны. До академии служил на тральщиках 47-й бригады кораблей охраны водного района, потом – командиром эсминца «Важный» («30-бис»), а после академии его назначили начальником штаба бригады, в состав которой входили крейсера «Москва», «Ленинград» и др. крупные корабли. Впоследствии был назначен командиром бригады кораблей охраны водного района, в Севастополь. Закончил службу заместителем начальника KП ЧФ.
…Прибыл я к себе домой. Рассказал жене, что встретил знакомых выпускников академии – Туробова, Ващенко, Четверкина, что они без квартир.
– Таня мне разрешила пустить кого-либо из знакомых на квартиру.
Таня, а теперь уже Татьяна Всеволодовна Громова, – жена командира крейсера «Адмирал Сенявин» Феликса Николаевича Громова, который находился на боевой службе.
– Феликс, понимая сложную квартирную обстановку, тоже разрешил бы пустить кого-либо из офицеров в свою пустующую квартиру, – ответил я жене.
Таню и Феликса Громовых мы знали еще с курсантских и студенческих времен. С Феликсом мы учились в ТОВВМУ им. С.О. Макарова, на артиллерийском факультете. Я – на два года старше. Феликс учился хорошо. Школу окончил с серебряной медалью. Отец его был инженером, погиб на фронте, и бабушка забрала Феликса к себе, в Сибирь. В 1955 г. он поступил в ТОВВМУ. Был худощавый, роста – выше среднего. Улыбчивый. Уже на 1-м курсе входил в сборную команду училища по волейболу. В училище вступил в партию. Перед окончанием училища женился на Баевой Тане, студентке филологического факультета ДВГУ.
С выпуска Громов служил в Совгавани, на эскадренном миноносце артиллеристом. Мы с ним жили в одном доме, в поселке Бяудэ, по ул. Малаховской, № 1. В разных подъездах. У нас была дочь Ася, у них – сын Воля (Владислав). Когда Воля подрос и, бывало, жил у нас, я его, шутя, называл «Владислав Гомулка».
Мы в нашем доме первыми купили стиральную машину «Белка». Кстати, удачная была машина и проработала у нас без ремонта 12-13 лет. Потом я ее отдал на корабль, где на ней стирали матросы. Так вот, Феликс придет к нам, возьмет машину, взвалит ее на плечи и с 3-го этажа – в свой подъезд. Постирает пеленки Вольке и назад машину принесет.
Потом Феликса перевели под Уссурийск, в ракетные войска. Служил он там хорошо: у него была блестящая армейская аттестация. Она ему нравилась. Он это подчеркивал.
В 1965 году меня назначили командиром дивизиона главного калибра крейсера «Адмирал Сенявин». Когда я прибыл на крейсер, то встретил там Феликса Громова: из ракетных войск он вернулся на флот. Его назначили командиром кормовой группы управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра. Т.е. он был моим подчиненным. Мне пришлось писать ему представление на присвоение воинского звания «капитан-лейтенант», аттестацию и представление к назначению его на должность командира БЧ-2 эскадренного миноносца «Вдохновенный».
Уважаемый читатель, я пишу так подробно о Феликсе Громове, т.к. считаю, что о руководителях такого уровня и нужно писать подробно. Он на должность ГК ВМФ был назначен не случайно. У него было хорошее, весомое прохождение службы.
На крейсере «Адмирал Сенявин» он временно исполнял обязанности командира ДЗК. Личный состав ДЗК был не из лучших. Громов частенько покрикивал на них. Командир крейсера капитан 2 ранга Владимир Федорович Варганов иногда даже сдерживал Феликса Николаевича: – А Громов только и знает, что кричать на зенитчиков!
Служба была тяжелая. Мы много ходили в море. Во время стрельбы дивизионом главного калибра Громов участвовал в роли командира 4-й башни главного калибра, т.к. штатного командира башни капитан-лейтенанта Юрия Алексеевича Жукова командир 9-й дивизии плк контр-адмирал Николай Иванович Ховрин забрал руководить строительными работами на территории дивизии. Да еще и угрожал нам: – И не вздумайте мне стрельбу завалить!
На крейсере Громов нес вахту вахтенным офицером. И ходовую вахту, и якорную. Строевых младших офицеров не хватало. Не могли набрать на три смены. Так якорных вахтенных офицеров ставили в «колесо». Это когда они стоят на вахте, независимо от смены схода на берег, друг за другом. Да еще были патрули, караулы и пр. А от политзанятий, политинформаций, тренировок, учений, занятий по специальности их никто не освобождал...
Вот в таких условиях служил будущий главком ВМФ. Физическая нагрузка была большая, но он никогда не ныл. Правда, будучи уже старпомом на эсминце, как-то сказал мне: – Больше двух лет я не выдержу!
Такая была сумасшедшая нагрузка на офицерский состав. Но и на эскадренных миноносцах, а потом и на крейсерах он служил добросовестно. Много работал, в каюте не сидел, ежедневно обходил корабль, покрикивал на нарушителей, сразу же наводил порядок.
На эскадренных миноносцах ему довелось служить: на «Вдохновенном» – командиром БЧ-2 и старпомом, на «Бурливом» – старпомом, на «Вызывающем» – командиром.
Командиром на «Вдохновенном» был Владимир Иванович Марин. Раньше он служил на тральщиках, потом – командиром эсминца «Верный» (31 пр.) на 82-й бкр. О Громове отзывался хорошо, но как-то сказал мне:
– Он такой доверчивый… – Хотя у меня совсем другое мнение. Но командиру видней.
Недолюбливал Громова мой однокашник по училищу Юрий Иванович Грачев, который в то время служил командиром батареи универсального калибра крейсера «Адмирал Сенявин». Как-то им пришлось ездить в западные районы страны за молодым пополнением. И хотя Ю.И. Грачев был старше по выпуску, старшим их группы назначили Ф.Н. Громова.
Потом им довелось вместе служить на крейсере «Дмитрий Пожарский», где Ф.Н. Громов был командиром, а Ю.И. Грачев – редактором корабельной газеты, Юрий Иванович опять выражал неудовольствие. Якобы вновь назначенный командир (Громов) спросил про Грачева:
– А это кто такой? Что он здесь делает? – Как будто они не стояли на вахте в «колесе» несколько лет подряд.
Хорошо Ю.И. Грачев отзывался о заместителе командира по политической части А.И. Перепелице, который защищал его.
Был случай, когда Громов, старпом «Бурливого», вернулся с боевой службы, а его тут же пересадили на другой корабль, на «Вдохновенный». Там заболел старпом Владимир Ильич Денисюк. И Громов повторно, без отдыха, ушел на боевую службу. А когда вернулся, то разыскивал свою семью. Жена его была в больнице, дочь Влада – во Владивостоке, у сестры жены, а сын Волька – тот самый «Владислав Гомулка» – у меня. Командование бригады (комбриг М.А. Косяченко) и дивизии (командир Н.И. Ховрин, начальник политотдела М.В. Озимов) ничего о семье старпома, находящегося на боевой службе, не знало! Что не делает им чести… Я тогда сказал Громову:
– Феликс! Когда ты станешь большим начальником, то так не поступай.
Я как в воду глядел.
Волька Громов и моя дочь Ася были большими друзьями. В Совгавани мы жили в одном доме. В поселке Тихоокеанском – на улице Школьной (сейчас – ул. Адмирала Мищенко, замечательного человека и командира). Во Владивостоке мы тоже жили рядом: они на проспекте 100 лет Владивостоку, дом № 32 (сейчас там штаб ЛДПР, увешанный портретами Жириновского), а мы – на ул. Вострецова, 6.
В Тихоокеанском детям было по 5-6 лет. Бегали в одинаковых шубках и шапках. Соседки-старушки их путали:
– Ася! У тебя такая верченная подружка Оля (читай – Воля. – Авт.).
– Воля! А где твой друг Вася (читай – Ася)?
Влада была младше их, но однажды нас подвела. Ася была чуть-чуть старше Вольки и чуть-чуть выше его. Она выросла из своей шубки, и наши жены решили эту шубу приспособить для Воли. Волька одел шубу. Счастливый, довольный. Улыбается. И тут входит Влада. Она глянула на Волю и проговорила: – Аськина шуба!
И сколько мы ни уговаривали Волю, он больше эту шубу не одел: девчачья! Об этом можно было бы не писать, но такой был наш быт. Так мы жили, дружили, выручали друг друга, не шиковали на свои гроши. Встречались, растили детей. Служили, большую часть времени были на кораблях.
Однажды Асина «подружка» Волька, бегая по крышам сараев в п. Тихоокеанском, провалился и долго там просидел. Дело было зимой. Его искали. Он уже замерзал. Пока его не обнаружили: услышали детский писк.
Как-то я пришел домой. Волька жил у нас. И мы всей семьей, вместе с ним, пошли гулять в лес. Март месяц. Еще лежал снег, но в лесу уже появились подснежники. Когда же мы вернулись в поселок, то Волька бросился навстречу машине-бензовозу, выражая свой восторг. У меня сердце екнуло: ну, все! Гололед! Подскользнется! Под машину попадет! Но, слава богу, все обошлось. Я тогда Вольку выдал Феликсу, который тут же провел с ним разбор:
– Стоять! Смирно! Смотри сюда! Тебе все ясно?! – А потом мне: – Надо было дать ему, как следует!
Но мне было жаль Вольку: мать в больнице, отец на корабле... Когда я приходил домой, то читал детям сказки. Однажды, читая какую-то сказку, я прочел: «У Иванушки из глаз посыпались искры...» В тот же момент Волька врезал себе кулаком в глаз и сказал:
– У меня тоже посыпались искры из глаз...
Во Владивостоке Ася училась в 51-й школе, а Волька – в 38-й, что у железной дороги. Влада пошла в школу. Активистка и всеобщая любимица. Как-то летом мы встретились с Феликсом и, вместе с детьми, пошли на детскую площадку, которая располагалась недалеко от их дома. Там была небольшая сцена, скамейки для зрителей. Выступали дети. Влада участвовала в этих выступлениях. Несколько paз выходила на сцену, чем вызвала гордость Феликса Николаевича. Он даже что-то сказал мне по этому поводу.
Однажды Волька с друзьями пришел к нам. Им уже было по 12-13 лет.
– Пошли Аську позовем! – сказал он им. Те не вникали, кто это: Аська или Васька. Но когда вышла Ася, и они увидели, что это девчонка, то быстро «ретировались» от нашего дома.
В школе Волька был шустрый, подвижный, шебутной. Как говорила моя жена: «Держал школу в страхе...»
Хочу несколько слов сказать о Татьяне Всеволодовне, жене Феликса Громова. Для нас она была Таня. Исключительно порядочная. Честная. Симпатичная. Не жадная. Прямолинейная. С комсомольским огоньком. Школу окончила блестяще. Поступила в МГУ им. Ломоносова, но из-за материальных проблем вернулась во Владивосток. Окончила филологический факультет ДВГУ. Ее семья жила во Владивостоке. Мама, сама учительница, привечала девчат-студенток: то что-то постирать, то пошить... Студентки любили Танину маму. А сами студентки жили по 5-10 человек в одной комнате, в общежитии без удобств. Таню они считали одной из самых симпатичных девушек.
У Громовых была приличная коллекция иностранных монет. Когда Волька начал интересоваться монетами и раздавать их друзьям, Таня отдала их мне:
– Все равно Волька их потеряет... А у вас – девочки...
Я добавил туда свои монеты, и получилась хорошая коллекция. История с коллекцией монет имеет свое продолжение...
Один наш большой начальник в солидном возрасте развелся с женой и женился на молоденькой, которая родила ему сына. А когда были пересуды, то Таня сказала:
– Этот-то сын – в достатке, а тот?
Феликс тогда волновался:
– Если ему передадут, то мне будет плохо… – Но как-то все это обошлось. В школе, где работала Татьяна Всеволодовна, дети ходили за ней по пятам: она их организовывала, сама писала сценарии, дети ставили спектакли, постановки, культурно развивались, учились на занятиях по сценической речи, так как им нужно было не бояться и выходить выступать перед своими сверстниками…
…В 1976 году я учился на кратковременных курсах РЭБ (радиоэлектронная борьба) в Военно-морской академии. А Феликс в это же время учился там же в академии, на АКОС. Эти курсы приравниваются к академии, но его, уже контр-адмирала и командира эскадры, заставят окончить заочное отделение академии. Мы встретились. Обрадовались. Обнялись. С ним же учились: Эдуард Федорович Кулешов (будущий командир 89-й бригады ракетных катеров), Виталий Архипович Удовенко (будущий ОД КВФ) и др. Вечером я пришел к Громовым. Они снимали квартиру недалеко от академии.
– Так, кто у нас сегодня дежурный? – спросил Феликс Николаевич. Он посмотрел в график дежурств, который висел на стене, в кухне. – Воля сегодня дежурит.
На что Воля справедливо заметил:
– Живем втроем (Татьяна Всеволодовна тогда отсутствовала), а дежурят двое!
Мы организовали чаепитие, отдались воспоминаниям: как мы жили и служили в Совгавани, в Тихоокеанском, во Владивостоке…
В 1977 году Ф.Н. Громов окончил АКОС. Он был одним из кандидатов на должность командира 173-й бригады противолодочных кораблей (Камчатка). Кандидатов было несколько. В том числе и я. Уходящий комбриг М.Н. Хронопуло сказал:
– Громова назначать нельзя: он был подчиненным у Храмцова, а тут станет его начальником. У них службы не будет.
Командование послушало его и назначило комбригом меня, а Ф.Н. Громова назначили начальником штаба дивизии учебных кораблей, в Кронштадт. По его же просьбе.
Когда погиб в авиакатастрофе начальник штаба 8-й оперативной эскадры Ю.Н. Туробов, Громова назначили вместо него. Там же он был назначен командиром эскадры, сменив на этой должности М.Н. Хронопуло. Начальниками штабов у него были Рудольф Васильевич Паромов и Валерий Николаевич Сергеев. С этой должности Громова назначили 1-м заместителем командующего Северным флотом, потом – командующим Северным флотом, 1-м заместителем главнокомандующего ВМФ и, наконец, главкомом ВМФ России. Он стал адмиралом флота.
Когда в 1984 году я прибыл в ТОВВМУ им. С.О. Макарова на должность заместителя начальника училища, то начальник училища контр-адмирал И.В. Кармадонов сказал мне:
– Никак не могу достать фото Громова…
Я пообещал ему, что фото будет. Феликс Николаевич служил тогда на Северном флоте. Я позвонил ему по телефону и, страховки ради, написал письмо. Примерно через месяц его фото, которое мне прислала Татьяна Всеволодовна, было вывешено в центральном вестибюле.
Встретились мы с Феликсом Николаевичем в 2002 году, через 25 лет после нашей последней встречи. Он уже был в отставке и прилетел во Владивосток по своим делам. Встреча была в гостинице “Владивосток”. Вместе с нами был еще один человек, поэтому откровенного разговора не получилось. Я спросил:
– Как Таня? Как Воля? Как Влада? – И узнал, что Воля – моряк, Влада – врач. Рассказал про свою семью.
– Что?! Аська уже бабушка?! – удивленно воскликнул он.
– Да, а я – прадед!
Мы попрощались. Обнялись. Сфотографировались на память. Эту фотографию я поместил в свою вторую книгу «От Камчатки до Африки». Когда мы с товарищем уходили, то за Ф.Н. Громовым прибыла представительская машина: он уезжал в аэропорт, а дальше – в Москву.
Следующая встреча была в Москве в августе 2004 года. Я был приглашен редакцией газеты «Труд», которая проводила встречу со спасенными американскими летчиками с самолета «Орион». Я принимал участие в спасении этих летчиков: был командиром сил поиска.
Ко мне в номер гостиницы «Минск» пришли бывший начальник политотдела тыла ВМФ контр-адмирал Анатолий Романович Присяжнюк. Раньше мы с ним служили на Камчатке. Приехал на своей машине, сам за рулем, Феликс Николаевич. Все были рады встрече…
Мой рассказ про квартиру главкома ВМФ подходит к концу.
Когда я рассказал жене о встрече с Б.И. Ващенко и Р.А. Четверкиным, о том, что я хочу ключи от квартиры Громова отдать Ващенко, то она ответила:
– Ващенко назначили начальником штаба бригады, он квартиру получит... и детей у них нет. А у второго офицера (Четверкина – авт.) – двое детей. Давай пустим на квартиру Четверкина.
 Но я хорошо знал Б.И. Ващенко, Четверкина же почти не знал. С Борисом Ивановичем служили вместе на одной бригаде, ходил с ним в море на одном корабле. Вместе поступали в академию... Но когда подумали, что жена Четверкина скитается по городу с детьми, то отдали ему ключи от квартиры Громова.
А Ващенко Б.И. вскоре квартиру получил. Когда я встречаюсь с Р.А. Четверкиным, то он до сих пор вспоминает с благодарностью этот случай:
– Что бы я делал? Просто не знаю...
Вот такие воспоминания навеяла на меня история с квартирой бывшего главкома ВМФ России.

«У меня, кажется, умерла жена…»

Рано утром мы, группа корабельных офицеров, стояли на 33 причале и ждали свой пск (пассажирский катер), чтобы следовать на нем к себе в бригаду, которая базировалась на о. Русский. Катер что-то задерживался, мы уже основательно продрогли и возмущенно роптали: кто-то ругал старшину катера за то, что он опаздывает, кто-то ворчал на туманную погоду, из-за которой, видимо, и не выпускают катер. Так мы стояли и, обмениваясь новостями, вели между собой непринужденные разговоры, коротая время в ожидании. А в то время я был командиром эскадренного миноносца «Вкрадчивый».
Вдруг из темноты, из-за шкиперских складов, показалась чья-то фигура и направилась к нам.
– Начальника политотдела здесь нет? – спросила фигура, и по голосу можно было узнать, что спрашивает командир электромеханической боевой части моего корабля капитан 3 ранга Глазунов. – Не видели начальника политотдела? – спрашивал он уже у других офицеров.
– Вениамин, иди сюда, – позвал кто-то из офицеров.
– Подожди, – ответил тот, – мне нужен НПО (начальник политотдела).
– Да вот и твой командир здесь, – ответил тот же голос. Глазунов подошел ко мне, мы поздоровались, а он опять начал спрашивать, не видели ли мы начальника политотдела.
– Да зачем он тебе? – спросил я.
– У меня, кажется, умерла жена, – ответил тот.
– Что-о-о?!
– У меня, кажется, умерла жена, – повторил тот, – утром встал, а она лежит, заговорил с ней – молчит, тронул рукой, а она неживая…
– Что же ты пришел сюда? Иди домой! Это же такое дело… нужно врача вызывать, регистрировать смерть.
– У нас сегодня партийный актив бригады, вот я и пришел отпроситься у НПО.
– Веня! Иди сейчас же домой! У тебя же маленькие дети! Начпо мы все доложим!
Глазунов явно был в шоке, у человека теплилась надежда, что жена еще не умерла, может быть, она еще жива, просто крепко спит… А тут еще этот партийный актив, вот он и бродил, сам не свой, в поисках НПО. Страх перед политорганами был сильнее смерти жены, вот он и метался. И он, бросив двух маленьких детей-близнецов, разыскивал НПО. Невероятно, но факт!
Начальник политотдела капитан 1 ранга Корнеев фактически командовал бригадой. Он был во многом странным человеком: холостяк, так и умер холостяком. С ним жила его престарелая мать, которая никаких женщин на дух не переносила. Но сам Корнеев служил хорошо и бригаду держал в ежовых рукавицах.
Напрасно Глазунов сомневался в смерти жены. Все оказалось действительно правдой. И на руках у Глазунова оказалось двое малолетних детей, и куча всяких проблем впереди, т.к. служить на корабле ему уже нельзя, и нужно было подыскивать новое место службы. Чуть позже я встретился с офицером управления кадров флота, который вел нашу бригаду, капитаном 2 ранга Геннадием Ивановичем Смирновым.
– Куда же вы его назначили? – спросил я.
– Да, я несколько ночей не спал, – ответил Смирнов, – все думал, куда бы его назначить, чтобы и служить мог, и дети были рядом…
Вскоре Глазунов был назначен в техническое управление флота, где прослужил вплоть до увольнения в запас.

Ледовый поход… в день рождения адмирала

Командир 10-й оперативной эскадры вылетел в Советскую Гавань. Срочно вылетел, взяв с собой начальника политотдела эскадры капитана 1 ранга В.И. Калинина, штурмана капитана 1 ранга В.М. Попова, заместителя командира эскадры по электромеханической части капитана 2 ранга А.Г. Масютина. Остальные в памяти участников этих событий не осели. Конец декабря 1974 года. Совгавань. Сильный мороз. Бухта скована льдом. А в доке стоит и замерзает флагманский корабль эскадры и флота крейсер «Адмирал Сенявин».
Кругляков Владимир Сергеевич – матерый командир, грамотный моряк, крутой и, зачастую, невыдержанный. Личность крупная, разносторонняя. О нем были самые противоречивые мнения. По прошествии многих лет просматривается положительная линия. Офицеры П.Б. Сенотрусов, В.Г. Реутов, В.А. Чесных говорили:
– Это – командир! Настоящий моряк! – По-моему, этим все сказано. Но были и другие мнения. Об этом я тоже скажу. А сейчас ситуация была такая. Крейсер вернулся с боевой службы, которую он нес в зоне Индийского океана. Был на Маврикии, где командира корабля принял премьер-министр Рангулан. Поход прошел успешно. Кораблю нужен был доковый ремонт. И вот начальник технического управления ТОФ контр-адмирал В.Н. Леонтьев (у него была кличка «Борода») загнал крейсер зимой в Совгавань. «Борода» был опытный, грамотный механик, а вот тут дал промашку. Понадеялся на русский авось. К сожалению, он рано ушел из жизни: спешил на вокзал в г. Рига схватило сердце и... все – конец жизненного пути. Потом его сын служил у меня на одном из кораблей бригады.
«Сенявиным» в то время командовал капитан 1 ранга Владимир Петрович Затула. Я его знал по службе в Советской Гавани, на миноносцах: он был штурманом, a я – артиллеристом. Это был интеллигентный командир, человечный, разносы делал с юмором... Матросы его любили.
Замполитом был мой однокашник по училищу капитан 2 ранга Петр Брониславович Сенотрусов. Училище он окончил по минно-торпедной специальности. Был командиром звена сторожевых катеров. Потом ушел на курсы политработников и вырос до начальника политотдела ТОВВМУ им. Макарова. Кстати, до сих пор помнит почти все команды БЭС.
Старпомом был капитан 2 ранга Дмитрий Череватый. Трудолюбивый офицер. Оригинально был назначен старпомом перед самым выходом корабля на боевую службу. Он командовал миноносцем. Кругляков вызвал его и объявил:
– Вы назначены старпомом на «Сенявин»!
– Есть! – ответил Череватый. Он тут же включился в работу на новом корабле. А приказ о назначении, прием-сдача дел – это было уже потом…
Командиром БЧ-2 был капитан 2 ранга Анатолий Михайлович Терских, опытный артиллерист. До этого служил на крейсере «Александр Суворов». Командиром БЧ-4 был Алексей Федорович Басалыго. Командиром БЧ-5 –Валерий Пирожков. Трудолюбивый и грамотный механик. Это были ведущие офицеры корабля.
Где-то 26-27 декабря 1974 года прилетел Кругляков. Корабль стоит в доке. Холодина. Все заиндевело. У борта, как отопитель, стоит миноносец, но он – и себя-то еле-еле отапливает, не то, что крейсер... В 02.00 Кругляков вызвал к себе в каюту командира и замполита. Там такая же холодина. Не знаю, что говорил он командиру, но тот потерял сознание...
– Довел командира... – сказал комэск в адрес замполита, – дать ему 3 часа поспать…
Из дока крейсер под буксирами перетащили в бухту Бяудэ. Приняли воду, топливо, боезапас. Начали разводить котлы, запускать дизель-генераторы, «вдувать» жизнь в корабль... Здесь же стоит эскадренный миноносец «Вольный», который нужно отсюда забирать. Нужно уходить, но... комфлота В.П. Маслова на месте нет, 1-го заместителя командующего Э.Н. Спиридонова также нет! ОД флота связи с ними не имеет (невероятно, но это факт!) и сам ничего не решает.
И тогда Кругляков принимает решение: крейсер и миноносец буксирами вытащить на более-менее чистую ото льда воду, «Сенявину» взять «Вольный» на буксир и следовать во Владивосток! Это было очень ответственное решение! А потеряй корабль ход? А порвись буксир? Мне могут возразить: «А если бы он вез патроны?» Так я отвечу. В идеальных условиях буксировать даже маленькие цели или объекты – трудно. А тут – эскадренный миноносец! Порядка 3 000 тонн водоизмещение! Да еще в условиях льда!
Можно вспомнить, как накануне Нового года так же во льдах затонул тральщик Сахалинской флотилии: его пытались перегнать из залива Владимира в Советскую Гавань. Не нужно было перегонять! Пусть бы зимовал во Владимире. Но... начальство приказало! А ведь там, в районе гибели тральщика, находился заместитель командующего Сахалинской флотилии – начальник тыла капитан 1 ранга Геннадий Архонтов. Мог бы и доложить. Говорят, что докладывал, но его никто не слушал…
Был у меня знакомый механик с эсминца «Бурливый» Анатолий Антонович Серик, который говорил: – Я на флоте никого не боюсь! Боюсь одного Круглякова!
Эту мысль Серик внушил и мне, и я начал бояться Круглякова, хотя и не служил с ним. Правда, несколько раз сталкивался. Когда мы стояли на ремонте в Дальзаводе, то там же стоял корабль Круглякова, где он был старпомом. Но прибывая к нам на борт, на совещания, он представлялся, как командир или врио командира.
В Совгавани, где мы вместе служили, он был командиром эсминца, а потом командиром дивизиона сторожевых кораблей «пр. 50».
На эсминце, которым он командовал, был случай, связанный с неудачной артиллерийской стрельбой, после которого сняли с должности командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Витю Самсонова. Витя рассказывал, что во время артиллерийской стрельбы главным калибром на экране радиолокационной станции появилась посторонняя цель. Ему, согласно мер безопасности, нужно было «дробить» стрельбу, но... стремление выполнить стрельбу любой ценой взяло верх. И он ее выполнил, за что был снят с должности. А целью была подводная лодка, которая всплыла во время стрельбы.
– Особисты все доложили, даже мои слова: «Какая дрянная стрельба!», которые я в сердцах произнес, вылезая из КДП (командно-дальномерный пост), – говорил Витя.
Но просочились и другие сведения: во время стрельбы были пропуски, которые скрыли. То есть – очковтирательство. А тогда была компания по борьбе с очковтирательством. Вот Самсонова под горячую руку и сняли, и послали на о. Русский учить индонезийцев.
Мне довелось служить с Самсоновым на крейсере «Адмирал Лазарев», где он был командиром группы управления артиллерийским огнем дивизиона универсального калибра. Когда мы, молодые лейтенанты, прибыли на крейсер, то Витя временно оставался за командира дивизиона универсального калибра. Меня и В.Е. Родионова назначили в главный калибр, а лейтенанта В.Ф. Селедцова – в универсальный. Так что, хоть и временно, Самсонов был его начальником. Нам, лейтенантам, выдали зачетные листы на допуск к самостоятельному несению вахты и к самостоятельному управлению подразделением. Командир корабля капитан 2 ранга Василий Николаевич Иванов сказал нам:
– Я вас не буду ограничивать со сходом на берег, но вы готовьтесь.
И мы начали добросовестно готовиться. Но у Василия Селедцова появились сложности. После вечернего доклада командир дивизиона (читай – Самсонов) говорил:
– Ну, что, Васюха, может в городишко сходим?
– Пойдемте...
Тогда Самсонов вызывал к себе в каюту старшину группы и говорил:
– Дуплянский, займи рублей 50. Я в кино пойду.
В те времена у старшин команд были приличные оклады, и взаимоотношения между офицерами и личным составом зачастую были, кроме служебных, товарищескими. Это не осуждалось, но и не афишировалось. Ну и что оставалось делать Селедцову? Он вызывал своего старшину батарее и говорил, примерно, то же самое:
– Чепига, займи рублей 100, я в кино пойду.
И они направлялись в город, а мы с Родионовым изучали корабль, технику. Правда, при сдаче зачетов Василию пришлось трудно. Это я вспомнил, чтобы пошире представить Витю Самсонова…
С Сериком был случай. Однажды, добираясь на электричке из Владивостока в Тихоокеанский на службу, он вступил в разговор с какой-то женщиной. Узнав, что она жена подводника, критиковал подводников, приводил примеры совместной работы с подводной лодкой, выпячивая недостатки подводников. Ссылался на факты, которые впоследствии подтвердились. Женщина все это рассказала своему мужу, и информация о болтливости офицера пошла по линии особого отдела. Серик был строго наказан. Его бывший командир эсминца «Вкрадчивый» капитан 2 ранга Борис Викторович Афанасьев был в то время начальником штаба 9-й дивизии противолодочных кораблей. Серик надеялся, что тот прикроет его, но нет: не та была ситуация. И он был предупрежден о неполном служебном соответствии. Кстати, автор впоследствии командовал эсминцем «Вкрадчивый», а Афанасьев убыл в Москву, стал контр-адмиралом, служил в штабе Варшавского договора.
Потом мне довелось служить с Сериком на эсминце «Вихревой», где я был старпомом, а он – командиром БЧ-5. У него побаливали ноги: варикозное расширение вен. Мой знакомый военный врач, толковый хирург Генрих Дмитриевич Полынцев делал ему операцию. Что-то удалил, что-то вставил… Анатолий Антонович был комиссован с военного флота и пошел работать замполитом на гражданский флот. При встречах хвастался, что он – самый главный на судне:
– Я – как особист! Никому не подчиняюсь! Все у меня – на крючке! – говорил он. С женой они разошлись. Вторая жена родила ему двух сыновей. Потом он работал в редакции пароходской газеты. Ушел из жизни, будучи начальником или директором ДКМ (Дом культуры моряков) во Владивостоке.
…Вспоминается случай: когда меня назначили командиром корабля, то я обмывал это дело в ресторане «Арагви» (была такая традиция, иначе прослывешь жлобом). Со мной были два комиссованных сослуживца: командир «Вихревого» Геннадий Николаевич Никитин и командир БЧ-5 А.А. Серик. Виновник торжества, молодой командир, т.е. я, сидел усталый и измученный, а два комиссованных отплясывали – только пыль столбом. И утром они прибыли на службу, как огурчики…
В период сокращения Вооруженных сил Кругляков, будучи надводником, сдал зачеты на допуск к самостоятельному управлению подводной лодкой. Даже собирался идти служить на подводные лодки, т.е. хотел остаться на флоте. И не он один. Но была создана на о. Русский, в бухте Новик, 82-я бригада кораблей резерва, куда Круглякова назначили начальником штаба. После Круглякова начальниками штаба были: Василий Иванович Кравцов, Фридрих Федорович Захаров, Николай Ильич Мартынюк и Геннадий Михайлович Слученков.
Со слов сослуживцев, Кругляков на бригаде был строг. Обычно вечером возьмет с собой дежурного по бригаде и пойдет обходить территорию и объекты, проверять несение службы. Дневальных по кубрикам (а жили тогда на крейсере «Александр Суворов») – снимет, дежурных по кораблям – снимет, а под занавес – и дежурного по бригаде снимет. Его боялись. И когда он оставался на бригаде, ждали проверки.
С этой должности его назначили командиром 202-й бригады противолодочных кораблей, что базировалась в заливе Стрелок. Потом он будет начальником штаба 9-й дивизии противолодочных кораблей, командиром этой же дивизии и командиром 10-й оперативной эскадры, сменив на этой должности Николая Ивановича Ховрина, который будет назначен 1-м заместителем командующего Северным флотом.
Однажды, отправляя демобилизованных матросов во флотский экипаж, мне пришлось вмешаться для наведения порядка. Какой-то мичман срочной службы (что бывает очень редко!) нарушал дисциплину, кричал, матерился... Присутствовавшие офицеры «не замечали» выходок этого мичмана. Я не выдержал и вмешался. Поставил мичмана на место. На повышенных тонах пообещал отправить его вместо демобилизации на гауптвахту. И, как ни странно, все выкрики, шум, матерщина прекратились.
Здесь же находился Кругляков, он разговаривал с Григорием Кудрявцевым, командиром 175-й бригады ракетных кораблей. Он заметил все это и спросил у Кудрявцева:
– Кто это?
– Командир «Вкрадчивого».
– А почему он на консервации?
С Кудрявцевым у нас были товарищеские отношения, и он этот разговор пересказал мне. Потом при встречах с Эдуардом Захаровым, который был у Круглякова кадровиком, я узнал, что он запросил меня на эскадру.
– Крепко тебя «вбили» в план на перевод к нам, – сказал мне Захаров. Семья у него жила на о. Русский и, когда он приезжал домой, мы с ним встречались обычно на пароме.
Я не думал переводиться: хотел получить во Владивостоке квартиру. У моей семьи не было квартиры, мы жили во временно забронированной квартире, в начале улицы Ленинской (Светланской), в районе вытрезвителя. Квартиру все обещали, обещали... А я уже был командиром корабля.
А тут неожиданно вмешался начальник политотдела бригады капитан 1 ранга В.К. Корнеев:
– Зачем тебе это нужно? У нас же парткомиссия развалится... (Я был членом парткомиссии бригады, и с моим уходом пришлось бы проводить выборы или довыборы парткомиссии).
И глаза у меня разболелись. Серьезно разболелись. Вплоть до госпитализации. Вот так назначение и не состоялось. Я думаю, что главную роль в этом сыграл Корнеев: они с Кругляковым раньше служили вместе, и у них были хорошие взаимоотношения. Вспоминается случай, когда на бригаду поздно вечером на катере прибыл наш бывший сослуживец Герман Тян. Он передал просьбу Круглякова: выделить для эскадры одного поросенка. Эскадра проводила какой-то ответственный прием во Владивостоке, а свое подсобное хозяйство у них – в Тихоокеанском. И хотя было уже поздно, почти ночь, и мы все, обеспечивающие офицеры, были против выделения поросенка (не от жадности, а кому-то придется заниматься этим делом), Корнеев отдал приказание: выделить поросенка! Вызвали заведующего подсобным хозяйством, гражданского человека, по фамилии Богачев, и тот все оформил наилучшим образом.
Однажды вечером после службы я прибыл домой. Не успел раздеться, как в дверь – звонок. На пороге мой мичман-электрик Николай Краснослободцев. – Товарищ капитан 3 ранга, – обратился он ко мне, – командир базы Стрелок приказал вам сегодня же убыть на большой ракетный корабль «Неудержимый». Утром идти на нем старшим в море. Будут снимать кинофильм «Океан». А наш Чичков не допущен к самостоятельному управлению кораблем.
Чичков Анатолий Филиппович был у меня старпомом. Допуска к самостоятельному управлению кораблем не имел. Мы его послали на эскадру сдавать зачеты (сдавали только там), но Кругляков выдал ему зачетный лист для сдачи зачетов на допуск к самостоятельному управлению крейсером проекта «68-бис»: чем-то Чичков ему понравился, и он планировал назначить его старпомом на крейсер. Естественно, Чичков зачеты не сдал ни туда, ни туда. Осенью он ушел на учебу на командирские классы, окончив которые был назначен командиром брк «Неудержимый», а допуска не имел. С ним в море ходил кто-нибудь из командования бригады, как говорили между собой командиры, – «нянька». Вот почему Краснослободцев сказал: «Наш Чичков».
 «Как же добраться в Тихоокеанский?» – сразу заработала мысль. Электричка уже ушла. Последний автобус – тоже. Я получил приказание. Его нужно выполнять. Правда, как я буду выполнять это приказание, я еще не знал. Но, тем не менее, я направился на железнодорожный вокзал. Все правильно: ни поездов, ни автобусов больше нет. Я направился на 201-ю бригаду, которая базировалась ниже штаба флота. На бригаде встретил заместителя командира бригады по политчасти капитана 1 ранга Григория Ивановича Костюченко. Это был офицер уже в возрасте, фронтовик. Его офицеры уважали. Я поделился с ним полученным приказанием.
– Иди к штабу ТОФ! Скорее! Там Кругляков! Он тебя возьмет.
Я побежал к штабу ТОФ. Смотрю: у подъезда стоит «Волга». На заднем сидении сидит женщина – жена Круглякова.
– Нина Ивановна! – обратился я. – Здравствуйте!
– Здравствуйте, – удивленно ответила та.
– Мне нужно в Тихоокеанский! На корабль! Идти в море! Корабль – не мой, там нет командира. – Мне нужен был союзник, вот я и старался его получить: – Я вас знаю по Совгавани, я там служил на крейсере «Адмирал Лазарев», – затараторил я.
– Сейчас придет Владимир Сергеевич. Скажите ему. Он вас возьмет, – она предложила мне сесть в машину, но я отказался, стал ждать командира эскадры.
Садиться в машину я посчитал нетактичным. Помню, был у нас в академии преподаватель полковник Белохвостов. Он вел с нами занятия по теме «Сухопутные войска». Когда мы принимали решение на бой с противником, то нужно было указать соседей. Некоторые слушатели путались, допускали ошибки, указывая не тех соседей, с которыми взаимодействовали. Белохвостов говорил:
– Это не ваши соседи. Вот у вас на ТОФе соседи: Захаров (начальник политуправления), Бондаренко (начальник штаба), Васильев (1-й зам. комфлота). Они-то соседи, но вы-то им – не соседи! – доходчиво объяснил, и мы больше не ошибались. Это была одна из причин, почему я не торопился сесть в машину.
Через некоторое время Кругляков вышел из штаба флота. Шел быстро, набычившись. Бросалась в глаза его характерная холка.
– Товарищ контр-адмирал! Мне только что приказали убыть на «Неудержимый», – доложил я ему.
– Да, завтра утром выход. Я руковожу этим мероприятием. «Неудержимый» идет! – сказал он.
– Вова, человек в Совгавани служил, его нужно взять... – видя, что я не прошусь в машину, сказала Нина Ивановна.
– Садитесь! – сказал комэск.
Я забрался в «Волгу», и мы поехали в Тихоокеанский. Прибыли мы около 24.00.
– Нужно флагманов собрать! На инструктаж, – сказал адмирал. Меня на «Волге» отправили на «Неудержимый». На обратном пути она доставила на квартиру к Круглякову флагманских специалистов: они ждали его возвращения из Владивостока на флагманском корабле.
Выход в море прошел удачно. Обеспечили киносъемку. Один раз «Неудержимый» с опозданием выполнил команду на маневрирование, но здесь нас с «Сенявина», который был флагманским кораблем, спокойно подправил начальник штаба эскадры капитан 1 ранга Владимир Федорович Варганов. Это был наш командир корабля: и мой, и Чичкова, когда мы все вместе служили на «Сенявине». Наверное, Кругляков спускался вниз, иначе бы он нам выдал по первое число, что впоследствии он и выдавал другим командирам, допускавшим промашки. Да, крут был адмирал. На эскадре говорили, что он однажды ударил или толкнул командира «Строгого» Вадима Николаевича Барабаша, потом, заминая это дело, назначил его начальником штаба бригады и, очень быстро, – командиром бригады в Совгавань. Сам Барабаш рассказывал автору и командиру «Гневного» Павлу Петровичу Водолееву, что Кругляков в гневе запустил в него пепельницей и промазал – пепельница разлетелась вдребезги.
Подобный случай у Круглякова произошел и с его начальником штаба В.Ф. Варгановым, тогда Кругляков запустил в него телефонной трубкой, которая также разлетелась вдребезги.
– Варганов тогда заплакал, – говорит свидетель этого события, бывший замполит крейсера «Сенявин» Петр Брониславович Сенотрусов.
…Закончились мероприятия по обеспечению съемок кинофильма «Океан». Комэск нас отпустил, и управление нами взял на себя КП военно-морской базы «Стрелок». Корабли эскадры пошли в базу, а «Неудержимый» направили в бухту Широкую: заправиться топливом. Был сильный ветер, но Чичков справился с этой задачей: он вошел в бухту Широкую, развернулся, работая машинами враздрай, и подошел кормой к пирсу, если можно это убогое, развалившееся сооружение назвать пирсом. Заправились топливом, пошли в бухту Абрек на швартовку к своему штатному пирсу. Еще раз подчеркну, что Чичков и с этой швартовкой справился, хотя ветер усилился и дуло, как в трубу. А допуска к самостоятельному управлению так и не было. Зря Кругляков подбил его к сдаче на самостоятельное управление крейсером. Имел бы допуск – был бы командиром большого ракетного корабля. А так, его с плавающего корабля убрали на консервацию, потом там же назначили на десантный корабль, где он и закончил свою службу.
С должности командира 10-й ОпЭск Круглякова назначат 1-м заместителем командующего Северным флотом, где он «переживет» двух командующих, а командующим назначен не будет...
– Это был готовый командующий флотом, – говорил капитан 1 ранга В.Г. Реутов, но его не назначали.
«Под занавес» Владимира Сергеевича назначили начальником государственной приемки кораблей от промышленности. Когда на ТОФ переходила группа кораблей во главе с атомным ракетным крейсером «Фрунзе», то старшим на переходе был вице-адмирал Кругляков. Командовал крейсером Евгений Григорьевич Здесенко, который впоследствии сменил меня на должности заместителя начальника ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Там же руководителем практики курсантов находился мой однокашник по училищу – В.Г. Реутов. Он был начальником минно-торпедной кафедры, а до этого – заместителем начальника штаба 10-й ОпЭск, флагманским минером. Службу знал, поэтому его поставили нести вахту ОД походного штаба. Он был на всех утренних докладах, на заслушиваниях и пр. Однажды во время какой-то беседы один флагманский специалист сказал Круглякову:
– Товарищ адмирал! У Реутова все особисты – друзья: куда ни зайдем, везде они с ним обнимаются.
– Да, Реутов, как это понять?
Реутов был поставлен в неловкое положение, и ему пришлось рассказать адмиралу, что с нашего выпуска 17 человек ушли в органы КГБ. Двое из них – Н.В. Егоркин и Л.А. Сурков стали адмиралами, а А.Т. Березин, В.Т. Ведь, Б.А. Иванюта, Э.А. Костицын стали начальниками особых отделов на ТОФе.
– Ну, тогда понятно... – проговорил адмирал.
На должности НШ 82-й бкр Круглякова сменил Василий Иванович Кравцов. Они вместе учились заочно в академии. Это был корректный офицер. Как говорил мой однокашник по училищу, старпом «Верного» Владимир Алексеевич Чесных:
– Стыдно не выполнить его указания...
С этой должности Кравцова назначили командиром бригады кораблей ОВРа, которая базировалась в заливе Владимира. Закончил он службу начальником оперативного отдела Совгаванской военно-морской базы. С бригады ушел не очень хорошо: попал в автопроисшествие, когда сам сидел за рулем служебной машины. Его изрядно побило: оторвало часть уха и пр. Он много и продуктивно работал, часто оставаясь за начальника штаба. В Совгавани его уважали.
На 82-й бкр Кравцова сменил Фридрих Федорович Захаров. Прибыл он с должности старпома крейсера «Адмирал Сенявин». До этого был командиром скр «пр.50», командиром эскадренного миноносца «Возбужденный», командиром КИК, старпомом крейсера, правда, в заводе. На крейсер списывали пьянствующих офицеров: Журавлева (из «Боевой вахты»), Смотрина (с скр «пр.50»), Симакина (с «Пожарского»), Дворецкого и др. Офицеры штаба 79-й бсрк, куда входил «Сенявин», говорили:
– Это самый отработанный корабль... При пьянствующих офицерах!
В этом была заслуга старпома Захарова. Он, оставаясь за командира корабля, провожал меня к новому месту службы – старпомом на эсминец «Вихревой», а потом и сам пришел туда же начальником штаба. Здесь между ним и начпо В.К. Корнеевым сразу же сложились натянутые отношения. Корнеев (его на бригаде звали «Бульдог») привлечет Захарова к партийной ответственности, из-за этого тому задержат присвоение очередного воинского звания «капитан 1 ранга». И в то же время пошлет командиром оперативной бригады в зону Индийского океана. По этому поводу Фридрих Федорович сказал:
– «Врага народа» послали командиром отряда кораблей на боевую службу...
Когда он вернется, то на парткомиссии будут разбирать его персональное дело о снятии с него партийного взыскания. Мы с командиром «Вихревого» В.И. Денисюком были членами парткомиссии и оба выступили в защиту Захарова. Денисюк сказал:
– Нам всегда ставили в пример Захарова.
Я в своем выступлении в защиту начальника штаба постарался убедить членов парткомиссии в том, что Захаров опытный офицер, с ним легко работать, он – требовательный, ответственный, при нем повысилась организация службы, благодаря ему была освоена береговая база, жилье для личного состава, что между начпо и НШ – личностные конфликты... На это присутствовавший на парткомиссии комбриг В.В. Иванов сказал:
– Я этого не знал... – Он был балтиец, немного побыл НШ бригады в Совгавани, после чего был назначен комбригом к нам. Откуда он мог знать?! А Фридриха Захарова знал весь флот! Тем не менее, комбриг тут же побежал «доложиться» начпо. После чего Корнеев собрал нас и сказал: – Захаров на парткомиссии вел себя лучше, чем вы.
Фридрих Федорович после боевой службы собирался уходить на учебу, на АКОС, что при академии, а при наличии партийного взыскания мог бы и не уйти – Корнеев бы постарался. А то, что он не получил бы очередное воинское звание, – это уж точно!
Но случилось так, что Денисюк выступил и уехал учиться в академию, а я остался служить. Прибыл с академии вместо Захарова новый начальник штаба Николай Ильич Мартынюк. Он сразу остался за комбрига, а меня назначил врио НШ, но ненадолго. Корнеев не простил мне выступления в защиту Захарова (а он фактически командовал бригадой, а не Мартынюк, не Иванов и не Т. Ляшко). Он отставил меня от должности врио НШ, назначив им командира «Важного» Станислава Павловича Воронина, вернувшегося после неудачной сдачи вступительных экзаменов в академию. Захаров же после АКОС досрочно – в связи с ЧП на «СКР-74» – будет назначен командиром бригады в Совгавань, сменив там снятого с должности комбрига Ю. Волка. Потом он будет НШ вмб Стрелок, командующим Сахалинской флотилией, военным советником во Вьетнаме, немного послужит в ГШ ВМФ и, уволившись, останется в Москве.
Мартынюк Н.И. почти все время был за комбрига. Много работал, правда, был очень нервным, невыдержанным. Внешне выглядел интеллигентно, но ругался, как сапожник. Участвовал в консервациях и расконсервациях кораблей. Часто откомандировывался на плавающие корабли, в основном, на 202-й бпк. Когда после В.В. Иванова комбригом назначили В.П. Асеева, Мартынюк был очень расстроен. Он посчитал себя обойденным, но B.П. Асеев вскоре был откомандирован командиром оперативной бригады в Индийский океан, и Мартынюк опять остался за комбрига. При расконсервации моего корабля, эскадренного миноносца «Вкрадчивый», он выделит в мое распоряжение пск, не будет мешать, даст мне полную самостоятельность, четко будет швартоваться на моем корабле к пирсу бригады.
Он окончил ТОВВМУ в 1956 году. Служил на ТОФ и на Северном флоте. Сначала артиллеристом старпомом, потом – командиром корабля. Поступил в Военно-морскую академию, после окончания которой был назначен НШ 82-й бкр. Его жена училась в аспирантуре, уехала в свой вуз, а Николай Ильич остался с дочерью Мариной. Квартиру он получил во Владивостоке, но дочь жила рядом с его службой, на о. Русский.
Неожиданно по бригаде прошел слух, что Мартынюка назначили в Стрелок. Это оказалось правдой. Его назначили НШ 175-й бригады ракетных кораблей. Вместо него прибыл капитан 2 ранга Геннадий Михайлович Слученков, командир крейсера «Александр Суворов». Мартынюк несколько дней был еще на бригаде: сдавал дела. Он встретился со мной:
– Петрович! Я оставляю тебе Марину! Я только тебе могу ее доверить. Она будет жить на Русском, у тех же людей. Прошу тебя: контролируй, проверяй, навещай. Ухожу на плавающую бригаду, меня долго не будет.
Я согласился. Но вскоре он Марину забрал в Тихоокеанский, к родственникам. Наверное, правильно сделал, т.к. несколько раз мы видели ее с хозяевами квартиры, где она жила, поздно вечером. Хозяева зачастую были навеселе.
Очень быстро Николай Ильич стал командиром 175-й брк, сменив там капитана 1 ранга Петра Ивановича Довбню, которого назначали командиром 82-й бкр. Довбня прибыл на ТОФ с Черноморского флота. Там он был командиром эсминца, который посадил на мель, за что и был снят с должности и назначен старпомом на законсервированный крейсер «Адмирал Лазарев», который базировался в Совгавани. Со штурманом посаженного на мель эсминца Алексеевым я познакомился в академии. Он говорил, что была штормовая погода, и, самое главное, одна главная машина эсминца была не в строю. А Довбня пошел на швартовку... Впоследствии сын Алексеева учился у нас в ТОВВМУ. Как объясняли нам, назначили Довбню на несамостоятельную должность, хотя раньше такое назначение считалось повышением. Я знал несколько блестящих командиров эсминцев, которые были назначены старпомами крейсеров.
Потом Довбня перешел старпомом на крейсер «Дмитрий Пожарский», где стал командиром. Когда я стоял в заводе, то он приходил ко мне на корабль и предлагал должность старпома, но я отказался: меня только назначили командиром.
С «Пожарского» Довбня ушел на учебу, на АКОС, окончив которые был назначен командиром 175-й брк. Здесь он, на мой взгляд, повел себя неправильно: старшим на выход в море посылал своего НШ Мартынюка, а сам оставался на берегу. Когда, прибывшие на эскадру офицеры штаба флота спросили у Довбни:
– А где ваши корабли?
– В море, – ответил тот.
– А кто руководит выполнением боевых упражнений?
– Начальник штаба.
– А вы что здесь делаете?
– Я? Порядок на пирсе навожу...
– Но почему вы не в море? Корабли – там, а вы здесь?!
– Так, начальник штаба справляется. – Это был один из главных козырей, за который его перевели на консервацию. Раз НШ справляется, ходит в море, руководит выполнением боевых упражнений. Вот и пусть командует бригадой. И Мартынюка назначили командиром 175-й брк. Правда, у Довбни было совсем другое мнение на этот счет, а именно: якобы у них (Довбни и Круглякова) жены поссорились... Поэтому и его убрали. Говорил на полном серьезе.
Мартынюк бригадой командовал не долго, т.к. очень быстро был назначен НШ 10-й ОпЭск. А вот на этой тяжелейшей должности он долго задержался. На должности командира эскадры Круглякова сменил его бывший начальник штаба – В.Ф. Варганов. Во время командования Варганова и Мартынюка на крейсере «Адмирал Сенявин» случилось в 1-й башне главного калибра тяжелейшее ЧП – возгорание и взрыв в башне заряда (или зарядов. – Авт.). Со смертельным исходом. Погибло 37 человек. Это случилось 13 июня 1978 года после посещения крейсера Л.И. Брежневым. Командира корабля Валерия Плахова, замполита И. Спицына с занимаемых должностей сняли. Сняли и командира эскадры В.Ф. Варганова. Впоследствии его назначили командиром Керченско-Феодосийской базы, где он получил воинское звание «вице-адмирал». А самое главное – он остался жив, т.к. его сменщик контр-адмирал Джемс Чулков погиб в авиакатастрофе вместе с комфлотом Э.Н. Спиридоновым.
Мартынюка оставили НШ эскадры, но после гибели Чулкова командиром эскадры назначили Ростислава Дымова. Они с Мартынюком были однокашниками по академии. Тем не менее, Мартынюк служил добросовестно. На эскадре его звали «Чапай». С этой должности он был назначен 1-м заместителем НШ ТОФ. Получил воинское звание «вице-адмирал», уволился в запас, уехал жить в сельскую местность, в район п. Новонежино. Имел подсобное хозяйство, ходил на охоту...
На должности НШ 82-й бкр Мартынюка сменил Геннадий Михайлович Слученков. Но когда комбригом назначили Довбню, Слученков сказал:
– Я с капитаном 1 ранга Довбней служить не буду!
И его перевели в Москву, в ОУС ВМФ. Со Слученковым мне довелось служить на крейсере «Адмирал Лазарев». На крейсере был командиром батареи 100-мм орудий, был допущен к самостоятельному несению ходовой вахты. По характеру – пижонистый, самолюбивый. От нас он ушел на курсы, которые были при TOBВМУ. Потом его назначат командиром БЧ-2 на эскадренный миноносец «Вспыльчивый», помощником командира сторожевого корабля «пр.50», командиром скр, командиром эм «Бурливый», командиром крейсера «Александр Суворов», НШ 82-й бкр.
Из ОУС ВМФ он уйдет командиром бригады учебных кораблей, что базировалась в Кронштадте. Закончит службу начальником кафедры Морской практики училища им. М.В. Фрунзе. Мы с ним поддерживали связь: он интересовался, как дела у его сына Александра, который служил на кораблях ТОФ, а потом на полигоне МО, что находится в бухте Патрокл. Я добросовестно узнавал и сообщал ему. Был я у него дома и во Владивостоке, и в Ленинграде, где меня гостеприимно встретила его жена Люда. Прошу прошения за фамильярность, но мы с ней знакомы много-много лет. Был у него на кафедре. Они как раз ждали главкома ВМФ и Геннадий Михайлович волновался. С ними в одном доме на улице Чекистов, над их квартирой, жил бывший НПО 82-й бкр В.А. Барбашинов.
Барбашинов в это время был замполитом одного из факультетов Военно-морской академии. Он одобрительно отнесся к моей сдаче кандидатского минимума и к написанию диссертации, на которую я получил положительные отзывы: из Главного штаба ВМФ, из Военно-морской академии, из ВОЛСОКА, из штаба ТОФ и с полигона МО. Но сразу оговорюсь, что все эти пять отзывов были изъяты и уничтожены заместителем начальника ТОВВМУ по НУР. Мне об этом сразу же сказали: заведующая секретным делопроизводством ТОВВМУ Нина Николаевна Пунонова и ее заместитель Алла Алексеевна, которая спросила меня:
– Вы нас не выдадите?
Я обещал их не выдавать. Сейчас, по истечении скольких лет, я снимаю с себя этот запрет.
В один из дней я зашел к начальнику ТОВВМУ А.А. Белоусову. В свое время мы с ним жили в одной комнате, в общежитии Военно-морской академии, когда учились там. А сейчас – ну, что изменилось? Только то, что я был уволен в запас.
Я всегда считал, что у нас с ним были хорошие отношения, товарищеские, если не дружеские:
– Ну, так ты будешь защищаться? – спросил он у меня.
– Так вы же сожгли отзывы на мою диссертацию, – ответил я.
– Можно запросить у них копии... – проговорил он. А я подумал: если начальник училища будет против, заместитель по НУР – против, то какая может быть защита?..
А получилось, что они мне продлили жизнь: а то бы я волновался перед защитой диссертации, не спал, переживал, а они взяли мои документы и сожгли. Тема моей диссертации, по которой я вел сбор материала, была такая: «Подготовка соединения противолодочных кораблей в борьбе с подводными лодками на открытых театрах». Как раз то, чем я занимался, будучи комбригом на Камчатке. Как раз то, за что я получал четыре года подряд приз главкома. Получить хотя бы один приз в состязаниях между всеми флотами СССР – это посложнее, чем защитить диссертацию.
Бог им судья!
Так что пожелания моего бывшего начальника политотдела остались пожеланиями. Он, Владимир Андреевич Барбашинов, сменил на 82-й бкр Корнеева В.К., который много лет был там начпо. Штатному партийному аппарату Барбашинов не понравился. Часто в его разговорах мелькало слово «чепуга» (от слова «ЧП»): – Вы смотрите, так и «чепугу» можно заработать! – или: – Это же – «чепуга»! 
Так его и прозвали: «Чепуга». Но когда он ушел с бригады, то вспоминали, что он много работал, обустраивал бригаду, строил матросское кафе, следил за питанием личного состава и т.д. и т.п.
Кругляков торопился: 1-го января у него день рождения и он хотел его отпразновать дома, в Тихоокеанском. Вот почему в неслыханно короткий срок крейсер загрузил боезапас, принял топливо, воду, продовольствие. Приготовили корабль к бою и походу. Взяли на буксир эсминец «Вольный» и направились в главную базу флота. Кругляков все торопил…
1 января отряд кораблей встретил у мыса Поворотный. Замполит крейсера П.Б. Сенотрусов вызвал своего начальника клуба, который был ответственным за новогодние подарки:
– Слушай, что у тебя есть? Нужно вручить подарок командиру эскадры, у него сегодня день рождения!
31 декабря ровно в 24.00 под звон курантов командир корабля и замполит вошли на ФКП (флагманский командный пункт), где находился адмирал, поздравили его с днем рождения и вручили ему говорящую куклу. Куклу наклонили и она «заплакала». Адмирал обнял обоих офицеров, поцеловал их и... сам заплакал.
Закончился этот ледовый поход. Крейсер «Адмирал Сенявин» еще несколько лет был флагманским кораблем ТОФ, потом был выведен из боевого состава флота и продан на металлом. Эсминец «Вольный» был поставлен на отстой, а потом отправлен на металлом.
Командир эскадры B.C. Кругляков ушел 1-м заместителем командующего Северным флотом, закончил службу начальником госприемки кораблей от промышленности (Москва). Попов В.М. стал флагманским штурманом флота, контр-адмиралом. Масютин А.Г. ушел в ТОВВМУ начальником кафедры ТУЖК, потом вернулся на флот, в техническое управление. Командир «Сенявина» B.П. Затула закончил службу в ГШ ВМФ в звании контр-адмирала. Замполит крейсера «Адмирал Сенявин» П.Б. Сенотрусов много лет был начпо TОВВМУ им. С.О. Макарова, капитаном 1 ранга, откуда и уволился в запас.

Главным калибром! По самолету!

На крейсерах «пр. 68-бис» такая стрельба предусматривалась. Выполнялась она табличным способом с применением таблиц «ТС-50». Эта стрельба выполнялась на «Пониженной высоте». Например, если высота самолета была 7 000 м, то она половинилась до 3 500 м. Если скорость самолета была 200 м/с, то она тоже половинилась до 100 м/сек. Трубка (установка взрывателя – авт.) тоже половинилась. Таким образом, снаряды рвались на половинной высоте, но разрывы проектировались на фоне самолета.
Эти зенитные стрельбы выполнялись носовым и кормовым эшелонами башен дивизиона главного калибра. Управляющий огнем был командир ГУАО ДГК (группа управления артиллерийским огнем дивизиона главного калибра). Он находился на своем КП: в ЦАПе (центральный артиллерийский пост). Если управляющий огнем был командир НГУ (носовая группа управления), то стрельбу выполняли 1-я и 2-я башни. А если управляющим огнем был командир КГУ (кормовая группа управления), то стреляли 3-я и 4-я башни. Такая была организация. Один залп давали 1-я или 3-я башни, а 2-й залп через 7,5 сек – 2-я или 4-я башни. Вот и вся стрельба.
На главный калибр возлагали большие надежды: дальность стрельбы – 168,8 каб., а если снаряд был с переходной втулкой, то дальность стрельбы увеличивалась до 172 каб. Вес снаряда порядка 55 кг. И взрывчатого вещества в нем много. От взрыва образовывалось большое поражающее пространство.
Вынашивалась мысль: сделать стрельбу не табличным способом «ТС-50», а подключить главный калибр к системе МПУАЗО (морской пост управления артиллерийским зенитным огнем) «Зенит-68 бис». Но из этого ничего не вышло, и продолжали стрелять табличным способом.
Крейсер «Адмирал Лазарев», на котором я служил в должности командира КГУ АО, вышел в море. Предстояло выполнение артиллерийской стрельбы главным калибром по самолету табличным способом.
– Ты будешь стрелять! Кормовым эшелоном! – сказал мне командир ДГК Игорь Сергеев. Не знаю, почему он поручил эту стрельбу стрелять мне: я служил на корабле первые месяцы после окончания училища. А на корабле был еще один командир ГУАО: старший лейтенант Вилли Михайлович Чиж, который уже откомандовал КГУ и перешел в НГУ. Он был значительно опытнее меня.
Приказ есть приказ! Я провел несколько тренировок. Все получалось нормально. Всем все было ясно. Сейчас мы в море. Самолет в воздухе. Провели по нему галс тренировочный. Опять все получилось хорошо. Следующий галс – боевой! Самолет лег на боевой курс. Курсом на корабль. Я начал командовать в центральный артиллерийский пост и в башни:
– Самолет! На пониженной! Высота – 7 000 м, скорость – 200 м/сек! Дистанция сигнальная – ...м! Орудия зарядить! Товсь! Ревун! – Грохнула 3-я башня, и питание с приборов исчезло. Стало тихо. Это остановился кормовой агрегат ПУС (приборы управления стрельбой), который находился через переборку от нас. Его выбило от сотрясения корпуса корабля после залпа 3-й башни.
Все! Завал стрельбы! Начали разбираться. Агрегатчик кормового агрегата ПУС Николай Фефелов проговорил:
– Не я один виноват...
Кто-то из политработников:
– Давай говори... говори...
А что там разбираться: мощным залпом, боевым зарядом выбило кормовой агрегат ПУС. Впоследствии всегда во время артиллерийских стрельб мы запускали оба агрегата, а стреляли всегда с носовым агрегатом. Его ни разу не вырубало, а вот кормовой агрегат – один раз вырубило. Больше за время моей продолжительной службы на крейсере сбросов агрегата ПУС не было. А причину мы так и не нашли.
В 1962 году, во время карибского кризиса, срочно вводили в строй крейсер «Адмирал Лазарев». Его только что поставили в консервацию, но еще не законсервировали. А тут – карибский кризис! Крейсер укомплектовали личным составом. Вывели из Желдорбата (место в Совгавани – авт.), где он консервировался. Начали отрабатывать задачи боевой подготовки, ходить в море.
На этот раз предстояло выполнить стрельбу по воздушной цели на пониженной высоте. Боезапас приготовлен. Личный состав научен и оттренирован. Провели тренировки. Командир корабля – капитан 3 ранга Евгений Иванович Волобуев, моряк, фанатик. Старпом – капитан 3 ранга Михаил Владимирович Лумпов. Командир БЧ-2 – капитан 3 ранга Николай Максимович Затипякин. Я был командиром НГУ АО и управляющим огнем.
Настроение приподнятое: еще бы, вышли в море! Будем стрелять! Мы же военные моряки! Защитники Родины!
Галс боевой! Самолет пошел на сближение. Прокомандовал все положенные команды. Осталось дать два ревуна. 1-й ревун – 1-й башне, 2-й ревун – 2-й башне. Всего два залпа. Вот и вся стрельба!
Самолет достиг рубежа открытия огня. Ревунщик дал ревун на 1-ю башню, но она молчала. В чем же дело? Через несколько секунд нужно давать ревун на 2-ю башню. А как же быть с 1-й башней? И пришло решение:
– Ревунщик! Дать ревун на обе башни!
Ревунщик – матрос Ганин – включил обе башни и нажал кнопку ревуна. Раздался мощный залп обеих башен (вес порохового заряда одного выстрела – 24 кг). Корабль вздрогнул. Осмотрели каналы стволов. Затяжных выстрелов и пропусков нет. Каналы стволов чисты.
– Дробь! Не наблюдать! Орудия на ноль! – раздалась команда с ГКП. И чуть позже: – Офицерам-артиллеристам прибыть на ходовой мостик! – Это для разбора. Прибыли на ходовой мостик. Все возбужденные. Командир веселый, улыбается сквозь усы. Он в прошлом – береговой артиллерист. Артиллерию знает хорошо. Я ждал, что он сделает замечание за нарушение схемы огня: положено два залпа, а был один. Но он, видимо, не знал этого, т.к. иначе бы не промолчал.
– Поздравляю вас с успешным выполнением зачетной стрельбы! – командир пожимал нам руки. Когда он дошел до командира 1-й башни лейтенанта Валерия Сергеева, тот проговорил:
– Я по второму ревуну как дал залп!
Я его в бок локтем толк-толк, мол, молчи! А тот опять: – Я по второму ревуну как дам!
Я его опять толк-толк в бок, мол, Валера, молчи, а он не понимает, что я от него хочу.
Лейтенант В. Сергеев недавно прибыл к нам на крейсер с эскадренного миноносца «Вспыльчивый», который разоружили и перевели в разряд вспомогательных судов. У них, на эсминце, была такая организация: орудия заряжали после 1-го ревуна. Т.е. первый ревун был как бы холостой. А у нас, на крейсерах, по 1-му ревуну уже стреляли. Вот Валера и говорил: – Я по второму ревуну как дал!
Но все обошлось, никто ничего не сказал, все были радостные, стрельбу выполнили...
А вскоре мы на крейсере ушли в дальний поход, поближе к берегам Кубы.

Дуэль
«Дуэль не состоялась или перенесена...»
(В. Высоцкий)

В середине 50-х годов судно типа «Либерти» следовало Охотским морем к Шантарским островам. Загружено оно было под завязку. Кроме 150 человек личного состава, на борту: имущество, техника, продовольствие, плащ-палатки, кирпич, цемент, гвозди, скобы, тросы, трактора, автомашины, махорка, соль, бочки с бензином, кинофильмы и киноаппаратура, одежда летня и зимняя, стрелковое оружие и боезапас к нему, медицинское имущество, доски, фанера, стекло, краски, олифа, растворители, маскировочные сети, сборная казарма, кирки, лопаты – все это перечислял по памяти подполковник в отставке Алексей Дмитриевич Кахно. В то время он был старшим лейтенантом. После окончания строительного факультета ДВПИ в 1950 году был призван в Вооруженные силы СССР.
– Это был Ноев ковчег... Даже хуже: были на борту и жены офицеров, и дети, и команда военных строителей, и гидрографы. И все это нужно было быстро выгрузить и отпустить судно. Выгружались на необорудованное побережье о. Большой Шантар. Даже сейчас страшно вспоминать, как высаживались на берег женщины с детьми: на берегу не было ни одного строения, никакого жилья... Как рискнули женщины пойти со своими мужьями, ума не приложу. От большой любви или от безысходности.
Пока выгружали имущество и технику, семьи были в каютах. А как только выгрузку закончили, и судно начало приготовление к походу, сразу все увидели серьезность положения. Разбили временный лагерь: палатки. Что значит – временный? Насколько временный: на день, на два, а может быть, на месяц или на год? Куда селить семейных? Как уберечь детей и женщин?
Все было не отработанно: мы даже палатки толком поставить не могли. Пока научились. Шел сильный дождь, не переставая, но выгрузка продолжалась. Капитан судна грозился уйти с грузом, если тот не будет выгружен: его тоже торопили сверху, да еще на каком уровне. Экспедиция была на контроле у правительства. Нужно было осваивать Шантарские острова, строить на них военные объекты. А что до людей, то к этому относились по принципу: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Наконец все имущество выгрузили на берег. Все военнослужащие, офицеры и рядовые, работали на равных. С борта судна начали сходить женщины и дети. Они спрятались от дождя в палатки, под брезент. Некоторые были легко одеты, в туфельках, что явилось впоследствии причиной простудных заболеваний.
Строители развернули временный камбуз. Благо, интенданты догадались захватить походные полевые кухни. Набрали на судне воды для питья и умывания: на берегу обнаружили несколько источников, но не знали, можно ли эту воду употреблять в пищу и использовать на бытовые нужды.
Вода подтекала под палатки. Под ногами хлюпало, было сыро и холодно. Где смогли, обкопали палатки небольшим рвом, чтобы туда стекала вода. Под ноги положили доски. Сначала строители ругались, не давали их брать, говорили, что это строительный материал, а потом рукой махнули: что делать? Надо же как-то выживать.
Сначала сидели при свечах, а потом запустили движок, который дал свет на палатки, камбуз. Соорудили туалет. Тоже временный. Сколотили из досок, как в деревне, как в частных домах. Нужно, чтобы оправлялись в одном месте: жить предстояло здесь долго. Нельзя загаживать территорию. Потом построили отдельно женский туалет: у женщин больше проблем.
Старшим всей этой группы был офицер П. Еще в училище товарищи говорили ему:
– Пижон ты и дети твои пижоны. – Хотя он в то время был холостяком и никаких детей у него не было. Его внешняя чистота и аккуратность вызывали уважение. Но отдельные штрихи его поведения раздражали. Так, например, перчатки он снимал, как корову доят. С каждого пальца, таким движением, будто бы за сосок тянет. Держит свои руки в перчатках, на уровне груди, и стягивает перчатки с каждого пальца, по отдельности.
– Я был старшим лейтенантом, начальником экспедиции и строительства. Откомандирован был из Советской Гавани, где служил в УНР (управление начальника работ. – Авт.). У меня было порядка семи специалистов: печник, плотник, кровельщик, сварщик, электрик. Все имущество висело на мне, т.е. числилось за мной, – рассказывал впоследствии А.Д. Кахно, – а он, П., был начальником гарнизона. У него было порядка 150 солдат да 5-7 офицеров. Все числилось за мной, а он – старший. С первых же дней между нами сложились натянутые отношения. По строительным работам у нас с ним – тоже разногласия. Я ему говорю: – Давай построим жилье для женщин, детей. – А он говорит: – Сначала строй гауптвахту! (Яму с отвесными стенами. – Авт.). Или я ему: – Цемент не стал, фундамент развалится, пока строить нельзя. – А он мне: – Строй! – Я по этому поводу хотел доложить своему руководству, а он мне рацию для переговоров не дал.
Еще когда выгружали грузы, он пытался заставить меня подписать акт на списание имущества, что якобы сетка, которой выгружали грузы, порвалась. В акте на списание было немного стекла, немного цемента, а остальное – продукты, дефицит... Ну, кто поверит, что вместе с цементом выгружали шоколад? Или копчености? Да, меня за такой акт в тюрьму бы посадили.
На острове было много медведей, лис. Был случай, когда на пост пришел медведь, напал на матроса... покусал его. Дня через три мы увидели медведя: он плыл по озеру прямо на нас. Из оружия у меня было: карабин «СКС» и пистолет «ТТ». Я выстрелил по медведю несколько раз, ранил его. А он на нас прет. Тогда наш один сержант – сибиряк, охотник, – меткий стрелок, добил его. Всего мы убили трех медведей. Мясо их пустили в пищу. Одну из шкур я с собой забрал, когда уезжал с острова. Но тем не менее, мы опять поругались с начальником гарнизона: он, ссылаясь на медвежье мясо, начал недодавать нам мясные продукты. Обстановка, т.е. наши взаимоотношения, накалялась. Я ему высказывал это, а он мне:
– Я здесь старший, я – начальник, я – хозяин!
Сборно-щитовую казарму мы построили быстро. Еще построили два 2-квартирных дома для офицеров. Он начал меня и здесь упрекать, что якобы что-то не так, да уличать в какой-то ерунде. Крышу казармы и жилые дома мы покрыли двумя слоями толи: больше толи не было. А он говорит:
– А почему не тремя слоями? Положено тремя слоями крыть! – Все правильно, положено крышу крыть тремя слоями, но мне больше не выдали. А он:
– Ты куда толь дел? Промотал? Продал? Кому продал?
Куда ты ее продашь, остров-то необитаем! Захочешь продать, так некому. А он устроил надо мной судилище: собрал всех офицеров и давай меня допрашивать, с пристрастием… И мы начали не доверять друг другу.
Нам положено было табачное довольствие: офицерам – по 10 папирос в день, солдатам и матросам – по 12 махорочных сигарет. Он нам начал их недодавать. Я его спрашиваю: – Почему недодаешь папиросы? – А он: – Не твое дело!
Кроме жилых домов и бытовых помещений, строили мы и основания под артустановки «Эрликон», площадки для машин со средствами связи. Командир каждой машины был офицер...
Потом он арестовал моего солдата. Мало того, что ни за что арестовал, так он его еще в яму посадил. Так называемую гауптвахту. Вот тут-то уже я не выдержал. Я ему высказал все, что я думаю о нем. Говорили сгоряча, в оскорбительной форме. Я ему сказал, что я отказываюсь выполнять его приказы. А он ответил:
– Приказ начальника – закон для подчиненного! Он должен быть выполнен вплоть до применения оружия!
И тогда мои нервы, не выдержав такого напряжения, сдали, и я закричал:
– Что? Оружие? Становись к барьеру!
Я стоял возле одного сарая, а он – возле другого. Мы достали пистолеты. Обзывали друг друга. Высказывали претензии. Чем дальше, тем больше. Я уже плохо соображал, и он, видимо, – тоже. И была бы настоящая дуэль. Но в это время ко мне подбежал его сержант. Он схватил меня за руки и развел их в стороны. Он кричал:
– Не надо стреляться! Не надо стреляться!
Сержант был физически сильный. Кстати, он был членом КПСС, что было редкостью. Несколько офицеров оттаскивали и удерживали П. Я вырывался. Когда мне удалось освободить свою правую руку, я выстрелил, не целясь, в сторону противника. Выстрел пришелся в сарай. Пуля попала в бутыль с какой-то кислотой. Раздался взрыв… Это нас и охладило. Замполит роты сообщил по рации в Николаевск-на-Амуре. Прилетел вертолет, и нас увезли к командованию на разбор.
Разбирались с нами полковники. Допрашивали, взяли объяснительные записки. И мы как-то с ним помирились. Это и полковники заметили. Говорят нам:
– И чего это вы стрелялись?
А мы им:
– А мы и не стрелялись... Случайный выстрел.
Простили они нас и отправили назад, на том же вертолете. Работал я там со своими, солдатами-специалистами с весны до ноября месяца. Попрощались с П. по-хорошему. Он даже трактор нам дал, на котором мы проехали в сторону п. Якушино порядка 20 км. А дальше – пешком, по снегу, больше 100 км. Добирались неделю, с 1 по 7 ноября: заблудились. С Якушина нас доставили до Чумикана, а дальше – самолетом до Советской Гавани.
Кроме строительных работ на Большом Шантаре, мне довелось строить маяк Марекан, на севере Охотского моря. Строили с нуля. На полуострове Пронге, в районе Николаевска-на-Амуре – маяк, тоже с нуля. Строил техническое здание маяка Сюркум. В Тернейском районе Приморского края на Самарге – строил здание и помещение под связь. В Совгавани, на полуострове Меньшикова, строил завод ЖБИ (железобетонных изделий). Много сменил рабочих мест, и все, как правило, без семьи.
Служба была большая. Считаю, что много сделал хороших дел, но тот случай, с дуэлью, иногда даже мне снится…

Трагедия была рядом
(повесть)

8 сентября 1977 года на Тихоокеанском флоте произошло ЧП небывалого масштаба: ракетный подводный крейсер стратегического назначения флотилии атомных подводных лодок на Камчатке потерял боеголовку ракеты с ядерной начинкой. Несколько недель в чрезвычайном положении находилось все высшее командование страны. В большом волнении пребывало и политическое руководство СССР во главе с генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичем Брежневым.
Трагедия была рядом...
На подведении итогов года по боевой подготовке у нас на соединении присутствовал заместитель командующего Камчатской военной флотилии контр-адмирал А. Скворцов. Он вызвал к себе командира нашей плавмастерской «ПМ-25» капитана 3 ранга А. Непокрытова, который принес ему какие-то небольшие поделки: макет полуострова Камчатка, “роза ветров” и надпись. Александру Ивановичу не понравились эти поделки: они были грубо исполнены. Контр-адмирал А. Скворцов достал пластмассовую пластинку с шурупами для крепления и бумажку с надписью. Надпись гласила: «Тихий океан», дальше – дата и время. Я спрашивать не стал, но сказал А. Скворцову:
– Я догадываюсь, что это такое, т. к. был первым, кого послали тогда конвоировать ту аварийную атомную подводную лодку.
Это было в сентябре 1977 года. Меня только что назначили командиром соединения противолодочных кораблей на Камчатке. Сменил я на этой должности капитана 1 ранга М. Хронопуло, который убыл с повышением к новому месту службы в зону Индийского океана (впоследствии – адмирал, командующий Краснознаменным Черноморским флотом). Ночью был дома. Жил я тогда один, семья еще не прибыла, т.к. старшая дочь заканчивала 10-й класс, потом поступала в институт, и они ждали меня в отпуск, но так и не дождались, а прилетели ко мне сами.
Где-то около часа ночи мне позвонил на квартиру командующий Камчатской военной флотилии вице-адмирал И. Капитанец (впоследствии адмирал флота, первый заместитель главнокомандующего ВМФ).
– Вам необходимо прибыть на скр «Сторожевой». Вы в курсе дела, что случилось на лодке у соседей? (Соседи – часть атомных подводных лодок. – Авт.) Команду на приготовление корабля к бою и походу мы уже дали! Машина за вами выслана!
Я спал, ничего ни про какую лодку не знал. На квартире у меня стоял прямой телефон с нашим коммутатором с колючим позывным «Ерш», и оперативный дежурный всегда мог со мной связаться и доложить обо всех вводных.
– Есть! – ответил я и начал одеваться. Одеваюсь я быстро и, хотя меня никогда не тренировали в одевании и раздевании в те далекие годы, когда я проходил курс «молодого матроса», не спеша укладываюсь в минуту. Но не успел я одеться, как снова раздался телефонный звонок:
– Слушаю! – ответил я.
– Михаил Петрович! Вы еще дома? – укоризненно звучал голос заместителя командующего КВФ контр-адмирала А. Скворцова. – А я думал, что вы уже на бригаде! Давайте скорее! Пойдете в море!
– Понял вас! Сейчас подойдет машина, и убываю! – ответил я ему.
– Хорошо! – ответил тот.
Вскоре сверкнули фары – это за мной. Прибыл на скр «Сторожевой». Командир корабля капитан 3 ранга А. Печкорин (впоследствии контр-адмирал) встретил меня у трапа.
– Товарищ капитан 1 ранга! Скр «Сторожевой» экстренно готовится к бою и походу! Весь личный состав на борту! – доложил он мне. Я принял рапорт и направился к нашему оперативному дежурному, который располагался на этом же корабле.
– Товарищ комбриг! Оперативный дежурный объединения приказал экстренно готовить скр «Сторожевой» к бою и походу. Причину не говорит! Вам приказано с прибытием па корабль позвонить командующему флотилии, – доложил он мне.
Что же там у них? Обычно аварийную лодку или корабль конвоируют в базу, а тут из базы – в море! Что-то не то! Звоню командующему.
– Вам по готовности сниматься с якоря и швартовов. Следовать к мысу Козак. Там встретить аварийную подводную лодку и конвоировать ее в безопасное место! – слышен спокойный голос контр-адмирала И. Капитанца. – Вы назначены старшим в районе!
– Товарищ комбриг! Корабль к бою и походу готов! – доложил командир корабля. Я взглянул на часы: в норматив уложились.
– Отходить!
Команда скр «Сторожевой» – отработана, корабль объявлен отличным, причем, без натяжки: все курсовые задачи предъявлены кораблем с высоким качеством, боевые упражнения выполнены с отличными оценками. Первые ракетные стрельбы новым комплексом выполнены им, стрельбы ракето-торпедами – тоже, корабль первый на соединении начал использовать буксируемую гидроакустическую станцию. Вот недавно, во время зачетного учения соединения, он буквально выручил соединение, «схватив» подводную лодку «противника» и не выпустив ее, как та ни пыталась оторваться.
Командир корабля капитан 3 ранга А. Печкорин – строгий, решительный, слегка самоуверенный. Когда случился этот случай с В. Саблиным, их вместе с замполитом капитан-лейтенантом Л. Безкоровайным представили высшему командованию: начальнику Главного политического управления Советской Армии и Военно-морского флота генералу армии А. Епишеву и главнокомандующему Военно-морским флотом Адмиралу Флота Советского Союза С. Горшкову. Приказали принять командование скр «Сторожевым». Правда, через некоторое время капитан 3 ранга А. Печкорин пытался отказаться от этого корабля: свой корабль был отработан, любим, собирался на переход домой, на КТОФ, а тут – завал и разруха… После чего прибыл на корабль первый заместитель главнокомандующего ВМФ адмирал флота Н. Смирнов и каждому корабельному офицеру задавал один и тот же вопрос:
– Вы готовы выполнить приказ Родины?
Все ответили:
– Так точно!
Тогда Н. Смирнов удалился с командиром корабля капитаном 3 ранга А. Печкориным и длительное время беседовал с ним. В результате капитан 3 ранга А. Печкорин остался вместе со своим экипажем…
Сверху торопят: скорее отходите! Постоянно вызывают на связь по УКВ. Оперативный дежурный флотилии торопит со съемкой, хотя мы уже снимаемся с якоря и швартовых. Но ведь раньше времени не снимешься: везде есть свой норматив, в том числе и скорость подъема якорь-цепи. Но что они так торопят?! Корабль готов, снимаемся, значит, что-то непредвиденное. Сам командующий несколько раз выходил на связь, правда, держится спокойно.
Пока снимаемся с якоря, вспомнилось, как командующий предоставил мне время для сдачи зачетов в штабе флота, что я и сделал. Он предвидел, что вскоре мне придется остаться за комбрига: капитан 1 ранга М. Хронопуло почти сразу же после моего прибытия на Камчатку убыл на сборы в г. Ленинград. Командующий часто бывает на кораблях, лично руководит командирами соединений и считает их своими непосредственными подчиненными. Как-то на выходе в море подменил меня одним из командиров соединений, чтобы я немного поспал: поход был продолжительный, а начальник штаба еще не был назначен. Исключительно чистоплотный в моральном плане человек: у него была квартира в Севастополе, так он ее сдал, а мог забронировать, т.к. служил в отдаленных районах. Вспомнилось, как он блестяще провел с комбригами тренировку по ПВО на этом же корабле, как однажды лишил меня допуска к самостоятельному управлению артиллерийскими стрельбами, когда один из моих кораблей нарушил меры безопасности. И хотя он не так давно перенес операцию, работал много и чувство юмора не потерял.
Наконец поступает доклад с бака:
– Якорь чист! – И мы, несколько превышая скорость, установленную в этом районе, следуем к мысу Козак.
Прибыли в заданную точку, доложили оперативному дежурному, получили команду – ждать! Лежим в дрейфе. Вот так всегда: торопят-торопят, все скорей, а потом ждешь... Наконец показались ходовые огни судна. Мы считали, что это следует аварийная подводная лодка, а оказалось, что это был торпедолов подводников, с которого к нам на борт пересели представители объединения атомных подводных лодок во главе с командиром подводной лодки, однотипной с аварийной, капитаном 1 ранга В. Вдовиным. Доложили оперативному дежурному. Получили приказание – ждать! Аварийная лодка к выходу не готова. Стали на якорь, ждем. Узнали, что на лодке авария баллистической ракеты с ядерной боеголовкой. Значит, нужно скорее ее уводить из базы: все может случиться! Оказалось, что по вине командира группы этой подводной лодки была нарушена инструкция по обслуживанию ракет. Вместо положенного давления сжатого воздуха на вентиляцию был дан воздух с давлением, во много раз превышающим давления допустимого. В результате чего была нарушена герметичность отсеков с компонентами топлива, которые начали соединяться. Подводная лодка задымила, обстановка стала угрожающая!
Наконец, показалась аварийная подводная лодка. Выше надстройки за ней – дым. Связались с подводниками и приступили к ее конвоированию. Когда я разговаривал по УКВ с командиром подводной лодки, то его голос показался мне знакомым. Наверное, показалось... Но когда лодка приблизилась и начало светать, я в визир отчетливо рассмотрел ее командира капитана 1 ранга А. Бричкова, с которым мы вместе поступали в академию, правда, он учился очно, а я заочно. И вот в такой ситуации нас с ним свела судьба…
 Вспомнилось, как вместе готовились к вступительным экзаменам в академию. Не так давно у них с женой родился второй ребенок. А. Бричков был достаточно хорошо подготовлен, настойчив. Когда кто-то засомневался, что он поступит в академию, один из наших товарищей-абитуриентов А. Токарев сказал:
– Он-то уж наверняка поступит! – И оказался прав. Правда, «компетентные» лица подняли вопрос: стоит ли его принимать в академию и предъявили какие-то претензии морального плана, но контр-адмирал О. Волгин, бывший в то время начальником управления кадров КТОФ, защитил его: он знал Бричкова лучше других, т.к. раньше командовал соединением подводных лодок, в которое входила подводная лодка А. Бричкова.
Был случай, когда командуя дизельной подводной лодкой А. Бричков нарушил основную заповедь подводника – соблюдать скрытность и всплыл под перископ для выполнения торпедной стрельбы по надводной цели. И хотя акустик докладывал правильно, А. Бричков его данными пренебрег, посчитав один из огней крейсера за его ходовой огонь правого борта, перепутал борта цели и завалил стрельбу. Стрельбы были ответственные, состязательные, поэтому командира лодки, завалившего стрельбу, привлекли к суду чести старшего офицерского состава, на котором присутствовал первый заместитель командующего Тихоокеанским флотом вице-адмирал B. Маслов (впоследствии – адмирал, командующий КТОФ). Суд чести был строгим, перешел в разбор неправильных действий командира подводной лодки. Но А. Бричков успокаивал себя тем, что наконец-то ему предоставили полный отпуск, который он не мог получить несколько лет подряд, будучи командиром подводной лодки. По этому вопросу он тут же, на суде чести, обратился к вице-адмиралу В. Маслову, который этот вопрос решил положительно. Как видно, судьба А. Бричкова не баловала. И присвоение очередного воинского звания ему задерживали, и получил он его как-то странно: на торжественном собрании соединения объявили о присвоении очередных воинских званий всем, кто его получил, кроме А. Бричкова, и тогда его подчиненные матросы кричали из зала:
– А нашему командиру?! – Они знали, что их командиру присвоили очередное воинское звание «капитан 2 ранга».
Бричков доверительно рассказывал автору, как он получил воинское звание «капитан 2 ранга». Но это пусть останется тайной.
Прибывая на сборы в академию, я всегда встречал там А. Бричкова. Жили мы в одном общежитии: их семейное общежитие примыкало к нашему зданию на улице Савушкина, 14а. Рядом был хороший парк, и утром, делая зарядку, я часто видел там А. Бричкова, который вместе с сыном занимался бегом. Его сыну было тогда лет 12-14. Невольно приходили мысли на ум: хоть здесь займется сыном. Ведь у военных так мало времени, семью своим присутствием они не балуют, особенно моряки…
Следуем в узкости, бдительно наблюдаем за обстановкой. Хотя районы перекрыты, но все может быть. Здесь, на выходе, всегда интенсивное движение: большое количество кораблей, подводных лодок, рыбаков, судов морского пароходства. И все следуют одним фарватером. Легко закупорить эту бухту, стоит только поставить одну единственную мину. Кстати, однажды на учении комфлот В.В. Сидоров так и сделал: дал такую вводную. И мы долго ждали, пока тральщик протралит фарватер.
Наш вероятный противник расположенное здесь соединение атомных подводных лодок называет «осиное гнездо». Значит, изучает нас и разведку ведет. Одна–две подводные лодки нашего вероятного противника всегда находятся в районе. Кстати, действуют грамотно и дерзко: всплывали под перископ во время выполнения ракетных стрельб ракетными катерами, умело отрывались от нас, используя свою большую подводную скорость и прибрежный шельф, где их трудно обнаружить.
Благополучно прошли узкость, пересекли линию мысов, слева остались острова Три Брата, о которые разбиваясь, шумит вода. Вспомнилось, как заходили в бухту в сильный шторм, в метель при сломанной радиолокационной станции на скр «Лунь», где командиром корабля был в то время капитан-лейтенант В. Каргин (впоследствии – капитан 1 ранга, командир соединения кораблей вспомогательного флота). Два раза пытались самостоятельно зайти, и оба раза не смогли.
Огромное желание у всех скорее войти в базу и стать на якорь. С мостика не ухожу, хотя весь промок и продрог. Ходовой мостик открытый, стоим там вместе с командиром корабля. Он недавно назначен, но офицер ответственный, думающий, давно имеет допуск к самостоятельному управлению кораблем.
Подошли к зоне повышенной готовности, сыграли тревогу для входа в узкость. Ну, еще немного, и скоро войдем в желанную бухту, переоденемся в сухое, и – можно позволить себе выпить стакан горячего чаю. Ветер, однако, резко усилился, окреп, снег повалил гуще. Уже не успеваем убирать его с мостика, с приборов. Не отрываясь, смотрю на ВИКО (выносной индикатор кругового обзора) РЛС. Видно оба мыса, гряду камней на входе справа. Есть помехи от снежных зарядов, но вход видно. Вдруг изображение на экране растворилось, как дымок.
– Радиометрист! В чем дело? – кричу в полный голос, стараясь перекричать вой ветра.
– Не знаю, что-то случилось... – слышу неуверенный ответ.
Разобрались. Оказалось, что ураганным ветром сломало антенну навигационной РЛС! Боевой информационный пост и штурман перешли на работу от другой РЛС – наблюдения за воздушной и надводной обстановкой. Она не такая точная, но работать можно. Легли на створы для входа в базу.
Стою на мостике. Так хочется спуститься вниз, хотя бы в ходовую рубку. Но оттуда ничего не видно.
– Через минуту проходим линию мысов! – радостно доложили из БИП. Там работали штурман Очеретин и начальник РТС Луценко, оба лейтенанты. «Ну, наконец-то», – думаю про себя. Но что это? Мне послышался шум прямо по курсу. Такое ощущение, что вода бьется о камни. Но они-то при входе в базу должны быть справа! В голове неотступно мысль: всегда нужно ставить себя в худшее положение, ближе к опасности. Это предупреждение вице-адмирала С.О. Макарова.
– Лево руля! Командир! Ложимся на обратный курс! – принимаю решение.
– Товарищ комбриг! Вы нам не доверяете? – обиделись в один голос лейтенанты Очеретин и Луценко.
Как медленно поворачивается корабль!
– Маяк прямо по курсу! – прокричал сигнальщик. Но мы уже и сами увидели его почти перед носом. А его не должно быть видно, когда заходишь в базу.
Заходим второй раз. Счисление ведем по РЛС наблюдения. В БИП настроение не такое уж радужное. Точность счисления низкая. На створах не удержались, в результате снова вышли на левый маяк. Развернулись, легли на обратный курс. Отошли на безопасное расстояние, оказалось, что шкала РЛС наблюдения рассогласовалась. Стали разбираться. Думаю про себя: «Что же делать?»
– Может быть, зайдем в другую бухту и станем на якорь? – неуверенно предлагает командир корабля.
Я и сам уже об этом размышлял. Но видимость плохая, а точнее – ноль! РЛС – не в строю, маяков там нет, вход не менее сложный, чем в базу. А случись что с машинами? Самое правильное решение – штормовать! Морская практика предусматривает такой способ. Но топлива мало, а на сколько разыгрался ураган? Нет, нужно входить в базу.
– Связаться с постом наведения! – даю приказание мичману В. Теткину, хорошему связисту и опытному моряку.
– Есть связь! – довольно быстро доложил он.
– Объясните им: РЛС не в строю, видимость – ноль, надежда на них, берутся они провести нас? – кричу ему в ухо сквозь вой ветра.
Корабль штормует в районе ожидания. «Хотя бы машины не подвели... Как с котельной водой?.. Как с топливом?.. Как личный состав, не укачало ли?» – летят тревожные мысли одна за другой.
– ГКП (главный командный пункт) – радиорубка! Пост берется провести нас! Наблюдает нас! Гарантирует! Предлагает лечь на курс... градусов! – докладывает мичман Теткин.
– Выполняю!
– ГКП – радиорубка! Пост предлагает подвернуть влево на 5 градусов, – передает мичман.
Выполнили и это. Входим в узкость. Справа слышно, как вода беснуется у камней. Там они и должны быть. Слышим туманный сигнал маяка – направление соответствует.
–ГКП – радиорубка! Пост доложил: лежим в створах! Просят подвернуть влево на 3 градуса! Докладывает: идем правильно!
Еще опасный момент – боновые ворота! Но и их проходим успешно, и прямым ходом к якорной стоянке. Наконец на месте. Осмотрелись. Якорь держит надежно. Подготовили к отдаче второй. Установили стояночную вахту. Приготовили горячую пищу, накормили экипаж. Я еще раз сделал вывод: безвыходных ситуаций для профессионала быть не должно.
Как-то встретились с В. Каргиным. Вспомнили ту историю. Виктор Нахимович сказал: «После того выхода мне не нужно было никого убеждать. Личный состав так готовился к выходу в море, что барашки на иллюминаторах отвертками затягивал! А сама история захода в базу моряками передается из поколения в поколение».
Продолжаем конвоировать подводную лодку. Ведем ее в районы боевой подготовки с малыми глубинами, чтобы можно было работать водолазам при необходимости: все может случиться. Подводная лодка маневрирует с запада на восток и обратно. Мы заняли позицию на траверзе у нее в расстоянии 45-50 кабельтовых на юг. Наблюдаем за ней, поддерживаем связь. Производим доклады наверх. Все лезут на связь, уточняют обстановку: ракетчики, медики, политработники, механики... Вызывают на связь от имени командующего флотом и выше. Только и знаю, что бегаю сверху, с ходового мостика, вниз, в пост ЗАС на связь по БПЧ. Поступают всякие вопросы по всем службам. Пока какая-то умная голова не приказала: все переговоры прекратить! Но это было потом, а пока мы маневрируем параллельно атомной лодке и наблюдаем за ней. Глубины в районе небольшие, лучшего места не придумаешь, если бы не шторм. Погода все ухудшается, сильная зыбь идет с юга.
Недавно мы выполняли здесь артиллерийскую стрельбу по береговой цели с корабельным корректировочным постом. С выходом в море меня тогда задержали: адмирал флота Н. Смирнов заслушивал командиров соединений. Трудно было ему докладывать – те, кому приходилось, знают об этом. После моего доклада командующий флотилией вице-адмирал И.М. Капитанец доложил, что соединению осталось выполнить одну береговую стрельбу, которая запланирована сегодня.
– Разрешите, товарищ адмирал флота, командиру бригады убыть в море, – спросил он.
– Хорошо, – ответил тот, и я, выйдя из помещения учебных классов, где проходило заслушивание, бегом побежал на корабль, который стоял у пирса под парами.
– Отходить! – приказал я командиру корабля капитан-лейтенанту В. Слепцову и вместе с ним поднялся на ходовой мостик. К своему удивлению на мостике я увидел заместителя командующего флотилии контр-адмирала А. Скворцова.
– Товарищ контр-адмирал, корабль снимается и идет в море, – поставил я его в известность.
– Я иду вместе с вами, – последовал ответ.
Я был руководителем этой стрельбы, ко всем стрельбам допущен, зачем он здесь? Сработала перестраховка: эта стрельба была на контроле у адмирала флота Н.И. Смирнова – как бы чего не вышло.
Снялись с якоря. Дали самый полный ход: с выходом мы задержались, и нужно было наверстывать время. Прошли линию мысов и вот уже входим в район боевой подготовки. Приглубый берег, ориентиров нет, а нужна большая точность: стреляем боевым зарядом по батарее «противника», а там, рядом корабельный корректировочный пост во главе со старшим лейтенантом М. Луниным. Даю команду:
– Связаться с корректировочным постом!
Вскоре получил доклад:
– Коррпост на связи!
– Как он нас наблюдает? (Т.е. – слышит).
– Хорошо!
– А второй пост?
– Тоже хорошо!
– Передайте старшему коррпоста: «Первый галс – тренировочный!» – отдаю приказание. Уже начинает темнеть, нужно скорей, а для этого – работать как можно четче, спокойнее. Сходу проводим тренировочный галс, замечаний нет. Объявляю:
– Галс боевой!
А тут А. Скворцов:
– Михаил Петрович! Вы допустили корабль к стрельбе?
Отвечаю:
– Так точно!
– А что вы проверили?
– Штаб под моим руководством проверил корабль на допуск к стрельбе согласно контрольного листа.
– А где вы записали допуск корабля к стрельбе? – уточняет А. Скворцов.
– В журнале боевой подготовки, – отвечаю ему и отдаю приказание командиру корабля: – Приготовиться к снятию смазки!
– Есть! – отвечает командир корабля и подает положенные команды (снятие смазки производится вспомогательным выстрелом). Но тут опять Скворцов:
– Покажите запись о допуске корабля к стрельбе.
«Ты же сидел на корабле все это время, пока я докладывал первому заместителю главнокомандующего ВМФ, – думаю я. – Давно все мог проверить». В это время поступил доклад от командира корабля:
– Корабль к снятию смазки готов!
Даю приказание принести журнал боевой подготовки. Командир корабля недовольно морщится: секретчик расписан по боевому на ГКП, я его понимаю, и сам начинаю нервничать. Принесли ЖБП. Скворцов внимательно читает сделанную мной запись. Обращаюсь к нему:
– Прошу разрешения снять смазку!
– Добро!
– Командиру БЧ-2! Левый борт – 60, снять смазку! – скомандовал командир корабля. Через некоторое время корабль содрогнулся от дружного залпа. Поступил доклад:
– Снятие смазки произведено, замечаний нет!
 Следующий этап: пристрелка пороховой поправки. Она тоже прошла успешно.
– Какие отклонения? – спросил адмирал.
– По направлению – ...т.д. (тысячных дистанции), по дальности – …каб, докладываю я.
– А какие допустимые отклонения? – спрашивает он.
Вместе с командиром корабля показываем ему графический план стрельбы, где указаны допустимые отклонения.
– А где это сказано? – допытывается Скворцов.
– В ПАСе (правила артиллерийской стрельбы).
– Покажите! – Уже и времени нет, и стемнело совсем. Опять посылаем секретчика за документом. Показали. Ложимся на боевой курс. Командир БЧ-2 скомандовал все положенные команды. Вот уже пошли первые пристрелочные залпы. Хлестко бьет боевым зарядом артиллерия главного калибра, по дальности стрельбы непревзойденная до сих пор! Сейчас введем корректуру и перейдем на поражение! Но что-то молчат связисты…
– Дать отклонения! – кричу им. Флагманский связист капитан-лейтенант Цыбульник уже сам запрашивает коррпосты:
– Первый – раздел. Второй – на связь. Прием!
– Какие отклонения? – спрашиваю у него.
– Связи нет, – отвечает он.
– Как нет? – не веря в случившееся, спрашиваю у него. Без связи стрелять нельзя. Там люди. Я верил в точность пристрелки, но ведь на полигон могут зайти посторонние люди или заехать машина. Без связи стрелять нельзя!
– Сделайте связь! Дайте отклонения! Проверьте свою станцию! – кричу радистам, понимая, что без связи стрельба будет сорвана.
– Вы куда стреляли? – изменившимся голосом говорит Скворцов. – Почему пропала связь с коррпостами? – Причина волнения его была понятна.
Как можно спокойнее отвечаю:
– Стреляли по цели! По двум постам мы попасть не смогли бы… (это я уже рассуждал), неисправность у нас. – Заместитель начальника политотдела капитан 2 ранга И. Князюк, который стоял рядом со мной, согласно кивает головой.
– Есть связь! – доложил флагманский связист. Мне показалось, что прошла вечность.
– Дать отклонения! – с облегчением скомандовал я.
– Север – ...метров, восток – ...метров, – коррпост доложил, что пристрелочные снаряды упали рядом с целью.
– Поражение! Ревун! – скомандовал командир корабля.
– Контакт отошел... – виновато оправдывался флагманский связист.
– Потом доложите! – перебил я его. Корабль перешел на поражение.
Закончили стрельбу. Прогноз коррпоста о результатах стрельбы был обнадеживающий. Приказал ему остаться до утра, осмотреть цель, после чего прибыть в часть. Поблагодарили коррпост за работу. Сразу после окончания стрельбы доложили оперативному дежурному флотилии о ее выполнении – он с нетерпением ждал нашего доклада.
С прибытием в базу адмирал горячо поздравил экипаж корабля с выполненном стрельбы и убыл с корабля. И хотя задача была решена, в этот раз мы расстались как-то прохладно.
Продолжаем маневрировать параллельно подводной лодке. Вдруг по внутрикорабельной трансляции нас вызывает КПС:
– ГКП – КПС! ГКП, ответьте КПС!
– Слушаю! – отвечает вахтенный офицер.
– Командира бригады вызывает на связь командующий флотом! – Бегом бегу на командный пост связи на БПЧ (буквопечатающая аппаратура), придерживаюсь за переборки и поручни: сильная бортовая качка. Аппарат печатает: «Командующий флотом приказал доложить, какое у вас медицинское обеспечение, все ли из медимущества имеете, в чем нуждаетесь, что вам подать?» – Так и хочется спросить: «Как это вы будете подавать? Хотелось бы на вас посмотреть: в море уже 6 баллов!» Ни один начальник на все вопросы сразу никогда не ответит, тем более – по разным специальностям. Отвечаю: «У аппарата капитан 1 ранга Храмцов. На борту имеется штатный корабельный врач с академическим образованием, прошедший плановую хирургическую подготовку, старший лейтенант А. Лакаев», – пока оператор печатает, запросил ходовой мостик по связи: все ли из медимущества имеется на борту. «Забегали», – точит ехидная мысль.
Выходит на связь корабельный врач старший лейтенант медицинской службы А. Лакаев. Сбиваясь, докладывает, что медимущество, согласно норм, им получено полностью. Говорит медленно, тангетку микрофона нажимает неумело, что-то обдумывает, да и неудивительно: ночь, сильная качка, тревога, да еще напугали большим командованием. С той стороны продолжают уточнять количество операционных пакетов или комплектов, по БПЧ идет сбой, трудно понять. А аппарат запрашивает, какое количество на борту медикаментов группы «А» и т.д. В небольшие паузы, которые дает нам аппарат, запрашиваю ходовой мостик, как там наверху обстановка, наблюдает ли лодку. Командир опытный, грамотный, я все это прекрасно понимаю, но душа болит: не зря же меня сюда послали, ведь не для того, чтобы стоять на связи! А уйти не могу... Такие вопросы идут почти по каждой специальности. Только окончили переговоры, поднялся наверх, опять вызывают:
– ГКП! Командира бригады вызывает на связь командующий флотом! – Опять стремглав вниз, аппарат уже печатает: «Для доклада командующему флотом запросите командира подводной лодки, как там у них дела...» – печатная полоска бумаги вьется, скручивается, падает на палубу, извивается, как живая. Мне становится ясно, что у аппарата с той стороны, конечно, – не командующий флотом. Все это злит, раздражает до такой степени, что хочется ответить грубостью. Пересилив себя, сдерживаюсь и вызываю на связь подводную лодку. Прекрасно понимаю, что командир подводной лодки находится на ходовом мостике и, чтобы выйти со мной на связь, ему нужно спускаться, а это целое дело. Передаю на подводную лодку для командира пларб (атомная подводная лодка с баллистическими ракетами) запрос сверху. Лодка долго не отвечает. Видимо, обстановка там не улучшается. А сверху все дергают да дергают. Так ничего путного я от них не добился, понял, что обстановка тяжелая, не улучшается. Доклады наверх они проводили по линии стратегического командования. И получалось, что в Москве уже знали, а их местное, родное командование – еще ничего не знало! А значит, не знал и флот. Поэтому запрашивали нас.
Опять меня вызывают на связь, и опять командующий флотом. «Та же история», – думаю я. Не спеша, спускаюсь вниз на связь. Там постоянно сидел представитель подводников, офицер-связист. С грохотом открыл задраенную дверь, вошел в пост, в посту очень тесно, взял ленту, читаю: «У аппарата командующий флотом адмирал Маслов. Доложите ваши широту и долготу». – «Товарищ командующий», – начал докладывать без меня офицер-связист. Он хотел помочь мне, но сделал медвежью услугу: с той стороны нас перебили, и командующий флотом недовольно передал: «Отвечайте только на вопросы!» После всех ответов на вопросы командующий флотом приказал мне: – Все переговоры прекратить! Режим радиомолчания! Конец связи!
Только окончил переговоры с командующим флотом, как меня вызвал на связь начальник штаба флотилии:
– Доложите обстановку!
Как же быть? Командующий флотом запретил вести разговоры! Но начальник штаба – тоже наш начальник! Кстати, он отвечает за поддержание связи с подчиненными кораблями и частями.
«Доложу ему кратко», – решил я, но только начал докладывать, как получил замечание за нарушение режима. Ответил начальнику штаба, что не могу доложить из-за запрещения вести переговоры. И то ли он не понял, то ли в нем заговорили амбиции, но он высказал тут же несколько нелестных в мой адрес выражений! Грубость еще никогда не красила большого начальника. У меня с ним взаимоотношения так и не сложились. Тяжелый осадок оставил выход в море…
Море нас встретило приветливо: оно перекатывалось – неугомонное, вечное и сильное. Видимость – отличная! Конец лета. Я – руководитель ракетных стрельб по воздушным целям. Самолет – в воздухе. Связь с ним поддерживаем. На борту – вышестоящий штаб во главе с начальником штаба, который, плохо зная надводные корабли, вносил нервозную обстановку. Причем делал он все это в оскорбительной форме. И мало кто давал ему отпор. Помню, как-то резко ответил ему офицер В. Образцов, да и то он ему не был подчинен, о чем тут же ему заявил. Да офицер Э. Кулешов, когда тот оскорблял его и собирался «набить морду». Вот, пожалуй, и все. Ничего не стоило ему оскорбить своего оперативного дежурного или офицера штаба, нахамить офицеру, унизить его человеческое достоинство. В штабе его звали «боцман». Не за морские качества, а за хамство.
Перед выходом в море был инструктаж. По замыслу – самолет прибывает в район, имея на борту две воздушные мишени. Делает первый галс и сбрасывает одну мишень для первого корабля. Тот выполняет по ней воздушную ракетную стрельбу. После чего самолет делает второй галс, сбрасывает вторую мишень и ракетную стрельбу выполняет второй корабль. To есть две одиночные ракетные стрельбы. Все предельно ясно. Но самолет заходит на первый галс, летчик нажимает кнопку и... от самолета отделяется две мишени!
Больше мишеней нет! После этих ракетных стрельб самолет улетает к своему постоянному месту базирования, в Приморье. План боевой подготовки не выполним! Будет висеть у нас грузом. Конец года боевой подготовки. Все это в доли секунды промелькнуло у меня в голове. Надо выполнить обе стрельбы во что бы то ни стало! Ведь должен быть выход?! А мишени уже в воздухе! И решение пришло. Командую на корабли:
– Разделение огня! Скр «Сторожевой» – цель № 1. Скр «Разумный» – цель № 2. Исполнить!
Командиры кораблей подали положенные команды для выполнения ракетных стрельб. Командир флагманского корабля, чтобы привести мишень на траверз правого борта, скомандовал:
– Лево руля! Курс – ...!
В это время из ГКП на ходовой мостик выскочил начальник штаба и начал кричать рулевому:
– Право руля!
Это было в нарушение всех канонов: команды должны подаваться через командира корабля. А если старший начальник подал команду на руль или в машину, минуя командира корабля, то он автоматически вступает в управление кораблем. Я хотел напомнить ему об этом.
– Вы ни хрена не знаете! Ничего не умеете! – входя в раж, кричал начальник штаба на меня. Я привожу самые цензурные его выражения, и пусть прочтут это офицеры-руководители, как это некрасиво выглядит! Я чувствовал, что сейчас сорвусь!
– Вы себя некрасиво ведете! – сказал я ему при всем личном составе, который был расписан по боевой тревоге на ГКП. Здесь же находились группы записи, фотогруппа и магнитофонная группа. Он не ожидал от меня отпора. В это время командир флагманского корабля выправил обстановку, корабль выпустил ракету, которая через несколько мгновений поразила цель.
– Что вы делаете?! – заорал начальник штаба.
«Есть одна!» – мысленно сказал я.
Тут пуск ракеты произвел второй корабль. Было видно, как paкета, оставляя за собой след, устремилась к цели и подорвала ее.
– Прекратите эти безобразия!
– Я – скр «Сторожевой»! Ракетная стрельба выполнена! Цель уничтожена! Замечаний нет! – доложил командир первого корабля. Вскоре такой же доклад поступил со второго корабля. О выполнении задачи я доложил старшему на борту. До него, видимо, только дошло, что случилось с мишенями. Он принял доклад, недовольно выругался и ушел с ходового мостика.
И хотя был хороший день, удачные ракетные стрельбы – настроение у меня было неважное. Сердце щемило. Матросы, все понимая, не смотрели в лицо, отводили взгляд. Я отошел на другой борт ходового мостика и вместе с флагманским ракетчиком начал готовить донесение о результатах ракетных стрельб. Не хотелось общаться с тем человеком…
Он не сделал предварительного разбора, не поблагодарил за успешные ракетные стрельбы экипажи кораблей. По приходе в базу молча сошел на катер, еще до швартовки.
А впереди еще предстояли боевые будни. И надо было служить дальше…
Но ведь жизнь такая многообразная, такая сложная. И если бы я на этом поставил точку, то был бы неискренним и не до конца честным: потом, когда начальник штаба, «пережив» трех командующих флотилии, сам стал командующим, представил меня к ордену «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3-й степени, который я и получил уже на новом месте службы.
…Продолжаем маневрировать, удерживая назначенную позицию. Усилили визуальное наблюдение не только за подводной лодкой, но и за воздушной и надводной обстановкой. Неизвестно, что ждет нас дальше.
– Товарищ комбриг, пойдите, отдохните в каюте, – предложил мне командир корабля, – все вводные будем вам сразу докладывать.
Хорошие у нас на соединении командиры, ответственные. Я многому у них научился и не стесняюсь этого. Командир скр «Ретивый» капитан 3 ранга Ю. Рыжков, с которым мы ходили на поиск самолета ВМС США «Орион», умный, грамотный, трудолюбивый. Он был у нас одним из первых кандидатов на должность начальника штаба своего соединения, но не назначили: нет академии! Как в море идти – достоин, на новостройку – тоже (он прошел через десять новостроек!), на повышение – нет! Впоследствии он, капитан 1 ранга, преподавал в Высшем военно-морском политическом училище. Или командир эскадренного миноносца «Возбужденный» капитан 2 ранга Н. Иванов, два раза подряд сходил на боевую службу в зону Индийского океана. Несмотря на то, что его корабль ранней постройки, экипаж заработал оценку «отлично» и был награжден переходящим знаменем и почетной грамотой ЦК ВЛКСМ.
Абсолютное большинство командиров – яркие личности, достойно несут почетное звание «командир корабля»!
Вдруг над подводной лодкой взвилось облако дыма, и мы получили доклад, что произошел выброс боеголовки ракеты!. Вот это поворот! В сущности, теперь на дне Тихого океана лежит атомная бомба!
– Штурман! Точное место! Нанести на карту наше место и место пла, – командую своему флагманскому штурману капитану 3 ранга В. Манских. Он только что определился и взял пеленг на лодку и дистанцию до нее. Место было точное!
– Командиру корабля! Приготовить буйки и вехи к постановке! – продолжаю командовать. Полным ходом направились к месту, где лодка «выстрелила» боеголовку, поставили все, какие у нас были буи и вехи, всего порядка пяти штук. Надо сказать, что это было единственно правильное решение. Забегая вперед, скажу, что ядерную боеголовку нашли и подняли именно в районе обвехования. Упусти момент, с такой точностью мы буи и вехи поставить бы не смогли. Нас и так ругали за неточность постановки буев, так как долго не могли найти боеголовку, «перелопатили» большой район. Посмотрел бы я на них, как бы они ставили буи и вехи, которые нужно было еще приготовить при состоянии моря в 6-7 баллов. Никто же не ожидал такого исхода!
У нас уже был однажды опыт, когда мы ставили веху в месте затонувшей торпеды. Тогда ко мне в каюту зашел флагманский специалист ПЛО капитан 3 ранга С. Зайцев и с раздражением сказал:
– Опять плохой прогноз погоды. Что будем делать с торпедой? Ее нужно сдавать на базу, все сроки истекли.
– Значит, будем сдавать! – подтвердил я свое решение.
Торпеду тогда мы выгрузили из торпедного аппарата и сдали на минно-торпедную базу дня переподготовки. Учебная торпеда имеет определенный срок хранения на корабле от ее приготовления до стрельбы. Свыше положенного срока хранить нельзя: может утонуть.
Кораблю была запланирована торпедная стрельба. Время шло, а он никак не мог ее выполнить. Не везло экипажу. Вот и сейчас: только торпеду сдали, а погода улучшилась… Все другие корабли ушли в море и успешно выполнили стрельбы, а у этого висит «хвост». Когда еще приготовят торпеду. Опять переносить стрельбу?
– Товарищ комбриг! Есть одно предложение… – с таинственным видом обратился ко мне капитан 3 ранга С. Зайцев.
– Что за предложение? – заинтересованно спросил я.
– Забрать одну торпеду с скр «Разумный» и перегрузить ее на скр «Сторожевой».
Замысел офицера штаба я понял. По условиям стрельбы «Разумному» хватит одной торпеды, а вторую он выполнит условно, но зато скр «Сторожевой» тоже выполнит стрельбу и закроет свой план. Вызвал командиров кораблей.
– Перегрузить сможете? – сразу перешел я к разговору по существу.
– Сможем! – заверили они меня хорoм.
– Выход завтра утром. Оба корабля забиты в план боевой подготовки, отбоя плану давать не будем. Капитан 3 ранга Зайцев – старший по перегрузке. Кто из офицеров БЧ-3 (минно-торпедная боевая часть) идет еще на «Сторожевом»? – Я знал, что их командир БЧ-3 был в отпуске.
– Лейтенант Абрамов, командир группы с соседнего корабля, – последовал ответ.
Я знал лейтенанта Михаила Абрамова. Выпускник Тихоокеанского высшего военно-морского училища им. С.О. Макарова, способный, дисциплинированный офицер. Нравился он мне своей работоспособностью, серьезным отношением к делу, веселым, ровным характером.
На ночь остался на соединении. Принял доклад об окончании перегрузки торпед. Мог бы убыть, конечно, домой, но перегрузка торпеды из торпедного аппарата одного корабля в торпедный аппарат другого корабля, да еще ночью, – дело сложное. Тут нужно учитывать и психологический момент – присутствие старшего начальника на корабле хорошо влияет на весь личный состав: матросы видят, что комбригу их дело небезразлично.
Приняли карту и прогноз погоды на ближайшие сутки. Погода благоприятная, прогноз хороший. Начали приготовление к бою и походу. Командиры кораблей доложили о готовности к съемке с якорей и швартовых. Запросили «добро» у оперативного дежурного и вскоре получили разрешение на съемку с якоря и следование в район, согласно плану боевой подготовки.
Поселок спит. Один за другим корабли снялись с якорей, построились в кильватер и легли на створы. Прошли линию мысов. Настроение у всех хорошее, приподнятое. Видимость полная. Экипажи нацелены на выполнение задачи. Скр «Лунь» занял назначенную позицию, он нас обеспечивает, это мы по нему стреляем торпедой. Торпедолов остался за кромкой района, ждет выполнения торпедной стрельбы, чтобы поднять торпеды. Даю вводную командиру скр «Сторожевой»:
– По данным авиаразведки, в точке с координатами широта – … долгота – ... обнаружен корабль противника. Уничтожить! Фактически выполнить торпедную стрельбу.
– Боевая тревога! Торпедная атака! Цель – надводный корабль! – Это уже командует командир корабля. – Аппараты – правый борт! Товсь!
Все идет хорошо. Команды уверенные, четкие. Цель наблюдаем визуально и технически. Еще секунда – торпеда вылетит из торпедного аппарата и устремится к цели. Я выскочил на крыло ходового мостика, и в это время торпеда, как огромная сигара, вылетела из трубы торпедного аппарата и вошла в воду. Но что-то не то. Какая-то не совсем привычная картина зафиксировалась в мозгу. В это время ко мне подбежал капитан 3 ранга С. Зайцев и трагическим голосом сообщил:
– Все! Утонула!
– Как утонула? – не веря в случившееся, спросил я.
И тут до меня дошло то, что прежде уловило подсознание: винты-то у торпеды при входе в воду не работали…
– Да это та, невезучая торпеда, ее два раза сдавали на переподготовку, – проговорил С. Зайцев.
– В чем причина?
– Клапан забыли открыть!
– Кто?
– Лейтенант Абрамов!
– Но ты-то почему не проверил? – в сердцах спрашиваю его.
– Клапана мы все открыли, а тот, что нужно было закрыть при выгрузке, а потом открыть при загрузке, – нет, – виновато развел руками С. Зайцев.
Но сейчас меня беспокоило другое: как найти торпеду?
– Командир! Начать поиск торпеды! Нанести место залпа на карту! Поставить в точке залпа веху!
Торпеду мы сразу нашли по работе «стукача». Гидроакустическая станция корабля хорошо его слышала. Вызвали водолазов. Условия стрельбы были выполнены, глубина позволяла водолазам работать. Они обнаружили и застропили торпеду, которая была поднята. Но стрельба тогда так и не состоялась.
Виновные были наказаны. Лейтенанта Абрамова, правда, по молодости наказывать не стали. Он потом на нашем соединении прошел все ступеньки от командира группы до командира корабля. Мы же его посылали и в академию. Впоследствии он стал адмиралом. Капитан 3 ранга С. Зайцев стал капитаном 1 ранга, кандидатом технических наук, преподавал в Военно-морской академии.
Это была одна из первых торпедных стрельб, которыми я руководил как комбриг. После нее особое внимание начал уделять технической подготовке к стрельбе. И за время моего длительного командования соединением больше не было утоплено ни одной торпеды. Сейчас, на фоне этого происшествия, тот случай кажется таким незначительным… Начали поступать самые противоречивые команды. Одни требовали не приближаться к месту выброса боеголовки на безопасный радиус, так как не знали, в каком состоянии находится боеголовка и как она себя поведет. Другие требовали взять пробу воды в месте падения, чтобы убедиться, есть ли в районе следы топлива, а значит, и токсичность. Третьи запрашивали координаты выставленных вех...
Меня в очередной раз вызвали на связь по БПЧ.
– Вам необходимо взять в районе падения боеголовки воду, передать ее на транспорт для доставки на берег, – передавал первый заместитель командующего флотилии атомных подводных лодок, откуда была аварийная пла, контр-адмирал А. Луцкий.
– Чье это приказание? – уточняю у него.
– Это не приказание… это просьба, – печатает аппарат.
– Мне запрещено приближаться к месту падения боеголовки, – отвечаю ему.
– Вас понял, но очень нужно взять воду на анализ, – отвечает Луцкий.
Тут вышел на связь специалист-химик:
– При взятии пробы воды соблюдайте осторожность, возможна токсичность.
Посовещались с командиром корабля, решили брать пробу, пока светло, – все равно заставят брать.
Приготовили чистый бидон, прикрепили к нему надежный конец, и старший помощник командира корабля капитан-лейтенант И. Кешков (впоследствии – капитан 1 ранга, командир атомного корабля разведки «Урал») с небольшой группой личного состава, одетые в химкомплекты и противогазы, взяли бидон воды на пробу. Доложили наверх. Приказали этот бидон с водой передать на транспорт. Погода все хуже и хуже, настоящий шторм. С большим трудом передали бидон на транспорт. Капитан-лейтенант И. Кешков, как настоящий хозяин, требовал вернуть ему бросательные и проводники с транспорта.
– Илья Михайлович! – говорю ему. – Бог с ними с этими концами, спишешь.
– Товарищ комбриг! – отвечал он. – Я не одни ботинки сбил, пока мне выписали положенные концы, а чтобы списать… – Боцман корабля мичман А. Прокопович энергично поддерживал его.
В месте взятия пробы воды мы наблюдали ярко выраженное зеленое пятно, скорее, изумрудного цвета. Мы посчитали, что это боеголовка, и доложили наверх. Но это оказалась маркерная бомба, которую поставил самолет. Мы его наблюдали хорошо, он несколько раз пролетал над нами. Командующий флотом также вылетел в этот район драматического, чрезвычайного происшествия.
В район нагнали порядка пятнадцати кораблей и судов для охраны района, но штормом их всех разбросало по акватории. На связь вышел начальник командного пункта Камчатской военной флотилии капитан 1 ранга В. Пантелеев и запросил точное местонахождение этих судов. С большим трудом флагманский штурман бригады капитан 3 ранга В. Манских нанес места всех кораблей и судов на планшет и доложил наверх. Некоторые суда, из-за своей низкой подготовки, не понимали, что от них хотят, и плохо выполняли команды, которые к ним поступали.
Потом нам приказали стать на якорь на рейде Налычева. Стали, но с юга шла такая большая океанская зыбь, что стоять на якоре было невозможно. Корабль валило с борта на борт. Побило посуду. Срывало с креплений штатные ящики с ЗИП. В целях безопасности передвижение по кораблю производилось только по штормовым проходам. Доложили оперативному дежурному, запросили у него «добро» сняться с якоря. Нам разрешили. Мы снялись с якоря и начали штормовать. Есть такой способ. Штормовали всю ночь. Утром нам приказали прибыть в бухту Саранную (ближайшая бухта к югу от Петропавловска-Камчатского). Пларб зашла туда раньше и стояла на якоре в глубине бухты. Ветер стих. Погода улучшилась.
– Товарищ комбриг! Разрешите произвести большую приборку, – обратился ко мне командир корабля.
– Пусть команда отдохнет, потом сделаем, – отвечаю ему. Но командир корабля настаивал, и я ему уступил. И правильно сделал: где-то в районе обеда доложили сигнальщики:
– Катер! Левый борт – … дистанция – ... курсом на корабль!
Когда катер подошел к борту, то первый, кого я увидел, был адмирал Н. Амелько. Я его сразу узнал: он много лет командовал Тихоокеанским флотом, в свое время утверждал меня на Военном совете командиром эскадренного миноносца. Сейчас он представлял Министерство обороны СССР. Смотрю: рядом с ним – командующий КТОФ адмирал В. Маслов, первый заместитель начальника политического управления КТОФ контр-адмирал Д. Шигаев и др. Несколько гражданских лиц – как потом оказалось, наша гордость: генеральные конструкторы, крупные ученые. Но мы тогда этого не знали. Комиссия поднялась на борт корабля. Я представился старшему из военных адмиралу Н. Амелько.
И хотя корабль перенес жестокий шторм, он выглядел чистым и ухоженным: медь надраена, надстройки вымыты, барашки расхожены и смазаны, флаг и гюйс – новые, матросы – в чистом рабочем платье. Адмирал окинул корабль опытным взглядом моряка и остался доволен.
Комиссия прошла в кают-компанию для работы. Мы убрали всех рассыльных, вестовых, и вдвоем с командиром корабля сидим в его каюте при открытых дверях, чтобы нам было все видно. Эта каюта находится вблизи кают-компании. Вдруг появляется матрос-экспедитор с секретной телеграммой для командующего флотом. Это был доклад оперативного дежурного флота о выполнении ракетной стрельбы береговым ракетным полком. Я зашел в кают-компанию, спросил разрешения у адмирала Н. Амелько обратиться к командующему KTOФ и, когда тот разрешил, доложил:
– Товарищ командующий! По докладу оперативного дежурного флота первая ракетная стрельба берегового ракетного полка прошла успешно! Прямое попадание в цель! – Мне было приятно сделать такой доклад, а ему – получить, да еще при такой аудитории. Таких докладов поступило три. Было три стрельбы и все три – успешные. С каждым очередным докладом было видно, что настроение у всех стало лучше.
Продолжаем сидеть с командиром корабля в его каюте. И хотя двое суток мы с ним ни на минуту не сомкнули глаз, уйти нельзя: в любой момент можем потребоваться. Да и планов комиссии мы не знаем, а вдруг потребуется сейчас сниматься с якоря и следовать в район для организации поиска и подъема боеголовки.
Пока сидели, вспомнилось, как корабли соединения, которыми я командовал, отрабатывали в море противолодочные задачи. Погода была хорошая. Подводная лодка маневрирует согласно заданию. Набираем контакт, который акустики поддерживают почти непрерывно. Никто не мешает. С подводной лодкой у нас взаимное обеспечение: выполняем торпедные стрельбы в дуэльной ситуации одновременно. Разница только в том, что она выпускает одну торпеду, а мы – сразу три.
Перед началом работы к борту корабля на торпедолове прибыли командир взаимодействующего соединения подводных лодок контр-адмирал В. Заморев и начальник штаба капитан 1 ранга Н. Зайцев. Прежде чем дать атаку подводной лодке, адмирал проинструктировал ее командира по мерам безопасности, уточнил, получил ли тот задание и все ли ему ясно. Потом проинструктировал меня, как командира КПУГ, на предстоящее обеспечение. Подводная лодка заняла свой район.
– Доложить о готовности к работе! – последовала команда.
– К работе готов! – доложил командир подводной лодки.
– Упражнение начать! – скомандовал адмирал.
Подводная лодка погрузилась, начала поиск кораблей КПУГ в готовности атаковать торпедой главную цель. Мы маневрировали тоже, согласно заданию осуществляя поиск подводной полки. Глубинные бомбы и торпеды в немедленной готовности к применению.
Шли противолодочным зигзагом, усложняя задачу подводной лодке. Действий подводной лодки мы не знаем. Изредка я запрашиваю корабли о подводной лодке, но получаю ответ:
– Данные до половины! – То есть контакта с подводной лодкой нет, данных не имеют.
Вдруг доклад со сторожевого корабля «Ретивый»:
– Пеленг… дистанция... Предполагаю контакт с подводной лодкой! Классифицирую! – докладывает капитан 3 ранга Ю. Рыжков.
Ориентирую корабли КПУГ, но пока их не посылаю: они будут мешать друг другу.
– Пеленг… дистанция... Подводная лодка! Контакт достоверный! – поступает очередной доклад с скр «Ретивый».
Назначаю кораблям позиции. Подаю команды для совместной торпедной атаки КПУГ. Дистанция пока большая, подводная лодка может увеличить ход, и тогда не успеем. Надо торопиться. Назначаю наводящий и содействующий корабли.
Операторы штаба скрупулезно ведут прокладку за подводную лодку и за все корабли КПУГ. Ведут разными цветами: синий – подводная лодка, красный – корабли КПУГ. Принимаю доклады, смотрю визуально на планшет. Вот-вот подводная лодка войдет в зону досягаемости наших торпед. Можно уже и стрелять, но вдруг она повернет? Тогда – промах. А у нас дуэльная ситуация, да и приготовление торпед к стрельбе дорого обходится. Нужно стрелять наверняка.
– Подводная лодка! Пеленг… дистанция... – поступают доклады с других кораблей.
Данные совпадают. Все, нужно стрелять!
Корабли выстрелили торпедами и доложили о выполнении торпедной стрельбы. Одновременно свои действия они показали сигнальными ракетами.
– КСП (комбинированный сигнальный патрон)! Правый борт… дистанция... – доложил сигнальщик.
Так подводная лодка обозначила момент пуска своей торпеды.
– Ракетка! Правый борт! Вторая ракетка! Третья! – докладывает сигнальщик о ракетках, которые выстреливались с торпеды. Мы по ним могли определить путь торпеды и убедиться, что торпедная стрельба по подводной лодке прошла успешно. Корабли застопорили ход (так требуют меры безопасности), пока подводная лодка осуществляет послезалповое маневрирование.
– Торпеда! – доложил сигнальщик.
Это всплыла торпеда подводной лодки. И хотя она была вблизи от нас, ее было видно плохо: небольшое волнение моря и легкий туман скрывали ее. Мы усилили за ней наблюдение.
К торпеде подошел торпедолов подводников и начал ее поднимать. Подводники были довольны: торпедную стрельбу выполнили успешно, торпеду подняли. А наши корабли оставались на месте: пока подводная лодка не всплыла, по мерам безопасности не имеем права начать движение.
– Цель № 1, пеленг – … дистанция – ...кабельтовых. Предполагаю всплытие подводной лодки, – доложил радиометрист.
Вскоре мы связались с ней по радио. Но наших торпед ни мы, ни она не наблюдали.
К нашему борту уже спешил торпедолов подводников, чтобы снять командира дивизии и офицеров штаба. Контр-адмирал В. Заморев направился на ют для пересадки, мы с капитаном 1 ранга Н. 3айцевым – чуть сзади. С ним мы давно знакомы, еще по академии. Просто, по-товарищески высказываю свою озабоченность по поводу поиска торпед: дальность хода их большая, волна, туман, у меня один торпедолов, а торпед – три.
– Подожди здесь! – говорит Николай Павлович и спешит к Замореву.
Они о чем-то поговорили, и оба вернулись ко мне.
– Мы тебя не бросим, пока все торпеды не найдем, – таково решение адмирала.
Дал команду всем сила осмотреться визуально и технически вокруг себя. А сам думаю: сил достаточно – два торпедолова, подводная лодка, корабли КПУГ, база готовит торпеды надежно, торпеды найдем. Однако визуально торпед не наблюдаем. Вдруг видим: зеленая ракета с подводной лодки. По инструкции это означает, что она обнаружила торпеду. Уточняю по радио, так оно и есть. Посылаю туда торпедолов.
Корабли заняли точки залпа и начали поиск торпед (опять же так требует инструкция).
– «Курган»! Я – скр... Наблюдаю работу светового прибора торпеды, – доложил командир одного из кораблей, – прошу прислать торпедолов!
– Обозначить свое место ракетой! – отдаю ему приказание и посылаю торпедолов.
Осталась еще одна торпеда. Продолжаем искать.
– Михаил Петрович! Найдем, не волнуйся! – по-дружески успокаивает меня Зайцев.
А я уже и сам успокоился, пришла уверенность. Но последнюю, третью торпеду найти никак не можем. Не наблюдаем – и все тут. Вдруг слышу голос одного из командиров кораблей:
– «Курган»! Я – скр… Наблюдаю технически малоразмерную цель, предполагаю – торпеда! Прошу разрешения подойти ближе, проверить.
– Добро! – отвечаю ему, а сам с нетерпением жду результата.
Это оказалась третья торпеда, у которой по какой-то причине не работал световой прибор, поэтому мы ее визуально не наблюдали.
Наконец подняли третью торпеду. Настроение было хорошее. Отправил наш торпедолов в базу для сдачи торпед. Командование подводников пересело на свой торпедолов, предварительно поздравив меня с успешным выполнением совместной торпедной стрельбы.
Есть такое выражение: «Долг платежом красен». У нас с подводниками были очень хорошие, деловые отношения. Мы вместе решали задачи в море и не сорвали для них ни одного обеспечения, всегда выделяли для них корабли, а они нам – подводные лодки. Хорошо, чтобы это было всегда. Боевая подготовка от этого только выигрывает.
Вскоре контр-адмирал В. Заморев убыл с повышением к новому месту службы, преподавал в академии Генерального штаба. Капитан 1 ранга Н. Зайцев стал начальником одного из ведущих управлений флота. Я с удовольствием узнал, когда ему было присвоено воинское звание «контр-адмирал».
По-прежнему сидим в каюте командира корабля. Неожиданно открылась дверь, и из кают-компании вышел один из членов комиссии. Он зашел в каюту командира, мы ему предложили сесть в кресло, разговорились с ним.
– Как вы думаете, найдем боеголовку?
– Трудно сказать, – ответил он нам, – на Черном море на глазах упала в море автомашина, – и не нашли. Это же море! – Потом, усаживаясь удобней, он поправил свой плащ, и мы увидели у него на груди две Звезды Героя Социалистического Труда! Мы подобрались, стали вести себя осторожнее. Среди этой группы ученых было несколько Героев Социалистического Труда.
После совещания члены комиссии убыли на катере на пларб, работали там и, хотя уже прошло более суток с момента выброса боеголовки, шахта аварийной ракеты продолжала слегка дымить. Первый заместитель начальника политического управления KTОФ контр-адмирал Д. Шигаев заглянул на секунду в шахту, и ему сразу же опалило лицо этими ядовитыми парами.
Когда катер возвратился от пларб, то адмирал Н. Амелько и один из ученых поднялись на ходовой мостик корабля. Оба были усталые. Адмирал Н. Амелько попросил связать его с командующим флотилией, что я и сделал. Его интересовал план поиска боеголовки, какие силы в районе, какие на подходе. Он одобрил наши действия по постановке вех.
– Так это вы конвоировали подводную лодку? – спросил меня его спутник.
– Так точно! – ответил я.
Он подошел ко мне ближе, протянул руку и после рукопожатия сказал:
– Спасибо!
Так я познакомился с академиком В. Макеевым, дважды Героем Социалистического Труда, крупным ученым в области механики и летательных аппаратов. Это был самый секретный ученик С.П. Королева.
Они долго беседовали на ходовом мостике корабля. Я понял, что они обговаривали доклад министру обороны СССР Маршалу Советского Союза Д.Ф. Устинову. Адмирал Н. Амелько говорил о своей предстоящей поездке за рубеж на какое-то совещание по Международному морскому праву, которое должно состояться в США или в Индии.
Сверху поступил приказ все переговоры вести как по поиску обычной торпеды. Доклады производились Д.Ф. Устинову – ежедневно, генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу – еженедельно.
С целью поиска боеголовки были собраны крупнейшие специалисты страны, Военно-морского флота, ученые. Были задействованы корабли, подводные лодки, авиация, водолазы и т.д.
На специальной подводной лодке с аппаратурой «Батискаф» прибыл командир соединения подводных лодок из района Владивостока капитан 1 ранга Г. Семенов (впоследствии контр-адмирал). Он учился в академии вместе с моим бывшим комбригом: капитаном 1 ранга М. Хронопуло, которого мне довелось дважды менять в должности, поэтому по старой памяти обращался ко мне с просьбой дать ему машину для поездки в штаб, что я и сделал. Потом, через несколько лет, мы встретились с ним в зоне Индийского океана, где он был заместителем командира эскадры, а я был командиром оперативной бригады этой эскадры.
Довелось нам с ним как-то вместе быть на учении в конвое в районе Тихого океана. Тогда мы попали в жестокий шторм, и уклониться от этого шторма нам не разрешили, так как место встречи большого количества гражданских судов оказалось в самом центре тайфуна, и только что назначенный начальник штаба КТОФ вице-адмирал Г. Хватов (впоследствии адмирал, командующий КТОФ) решил: как же так, гражданские суда пройдут, а военные корабли – нет! И мы, два самых мореходных и современных корабля, пошли в самое пекло! Капитаны гражданских судов рисковать не стали: они начали штормовать и пережидать погоду! И хотя конвой прошел успешно и получил высокую оценку главнокомандующего ВМФ Адмирала Флота Советского Союза С.Г. Горшкова, корабли изрядно потрепало штормом, а на скр «Разумном» появилась трещина в корпусе корабля, так что пришлось бороться за живучесть и откачивать за борт поступившую воду. Хотя в войну так и будет. Должен сказать, что капитаны судов действовали грамотно, инициативно, строго удерживали свое место в строю, хотя были суда разных проектов, встретились впервые в океане, и тренировок с ними до того не проводилось. Особенно им понравились зенитные ракетные стрельбы, которые мы выполнили по имитатору специально для них. Будучи уже первым заместителем командующего Камчатской флотилии, Г. Семенов провожал меня к новому месту службы. Потом он служил в одном из военно-морских учебных заведений Ленинграда, a потом – военно-морским советником в Социалистической Республике Вьетнам.
Еще не убыл с борта скр «Сторожевой» адмирал П. Амелько, а с берега начали запрашивать подводники об обстановке на пларб. Часто выходил на связь первый заместитель командующего флотилии атомных подводных лодок, откуда была аварийная лодка, контр-адмирал А. Луцкий. Потом его снимут с должности за столкновение подводных лодок. На одной лодке был он, на другой – командир дивизии атомных подводных лодок контр-адмирал В. Привалов. Потом снимут В. Привалова уже за другое столкновение.
Тогда точно по плану мы прибыли в район боевой подготовки для обеспечения подводной лодки. Почти одновременно с нами подошел скр с соединения ОВРа (охрана водного района), на котором находился командир бригады капитан 2 ранга М. Свиридов. Мы оба должны обеспечивать подводную лодку, а ее нет. Докладываю оперативному дежурному:
– Прибыл в район, осмотрелся, подводной лодки не наблюдаю!
– Ждать! Подводная лодка вот-вот подойдет! – сообщил оперативный дежурный. Ждем час – нет, два – нет. Вывели из действия главные котлы: зачем зря жечь топливо и бить моторесурс, его нужно беречь! С большим oпоздaниeм появились пла и торпедолов, на котором находился руководитель торпедных стрельб командир дивизии атомных подводных лодок контр-адмирал В. Привалов. Он на торпедолове подошел к борту своей подводной лодки и голосом, прямо с борта торпедолова, при помощи мегафона проинструктировал командира лодки.
– Вам следовать в центр района! – давал последние указания Привалов. Потом пересел на наш скр и еще вдогонку инструктировал по радио командира лодки. – Кораблям занять северную кромку района! – приказал он мне.
– Какое будет задание? – спросил я у него,
– Задание? Сейчас будет! – ответил В. Привалов. Он достал из кармана записную книжку, на глаз набросал расположение кораблей и подводной лодки. Потом в конце страницы написал: командир в/ч... контр-адмирал В. Привалов и расписался. Какая-то легкость была в его отношении к взаимодействию кораблей и подводной лодки.
Перед выходом в море, вызвав меня на связь, Спиридонов (в то время первый заместитель командующего КТОФ) сообщил, что меня утвердили начальником военно-морского училища. «Смотри, не погори, – сказал он мне, – ты же невезучий!» – поделился со мной В. Привалов. Да, Эмиль Николаевич как в воду смотрел.
Командир КПУГ назначен не был, но руководитель торпедных стрельб находился у меня на борту, да я постарше в воинском звании, чем капитан 2 ранга М. Свиридов, больше него в должности. Поэтому обязанности командира КПУГ я взял на себя. Наверное, это было правильно.
Мы вышли на северную кромку района, построились в указанный строй и назначенное расстояние между кораблями и по команде руководителя начали движение.
Подводная лодка выполнила подготовительное упражнение «пузырем», т.е. воздухом. По ее докладу учение прошло успешно. После этого лодку снова поставили в центр района, а корабли пошли с юга на север переменными курсами. Сейчас лодка будет выполнять по нам торпедную стрельбу фактически.
Только мы прошли центр района, как с скр ОВРа поступил доклад:
– Наблюдаю световой прибор торпеды!
Это была всплывшая торпеда подводной лодки. Мы подошли к ней, застопорили ход. Да, это была она!
– Следите за торпедой! Следите за торпедой! – несколько раз повторял нам В. Привалов.
– Где сейчас лодка? – спросил я у него.
– Не знаю, – ответил он, – она осуществляет послезалповое маневрирование.
– А вы не назначали для нее запретный район? (Это когда назначают широту и долготу, дальше которых лодка заходить не имеет права. – Авт.).
– Нет!
– Как же так? – Молчание.
– Давайте выйдем с ней на связь по ЗПС.
– Я ее не инструктировал выходить на связь по ЗПС. – Все его внимание было обращено на всплывшую торпеду.
– Тогда давайте выйдем из района! – продолжал я гнуть свою линию.
– Нет, оставаться здесь! – безоговорочно заявил адмирал. Вахтенный офицер лейтенант Лаптев все это добросовестно записал в вахтенный журнал. Мы усилили наблюдение за водной поверхностью, выставили наблюдателей, включили радиолокационные и гидроакустические станции, звукоподводную связь. Адмирал все требовал:
– Следите за торпедой! Следите за торпедой!
В тот год на флоте было несколько утоплений торпед, частичную стоимость которых высчитывали из денежного содержания виновных, в том числе и руководителей торпедных стрельб, поэтому все свое внимание В. Привалов уделял наблюдению за торпедой. Если бы он знал, к чему это приведет! Вдруг раздался крик сигнальщика – не доклад, а крик:
– Подводная лодка!
– Где? – обрадовано спросили мы и бросились к бортам смотреть, но ее не было видно. И снова крик сигнальщика:
– Подводная лодка! Под нами!
Подводная лодка всплывала под нами, у нее были включены ходовые огни: белый, красный, зеленый. И хотя мы видели, что столкновение неизбежно, зрелище было какое-то фантастическое. Дать ход или сделать что-либо было уже поздно. Все действия командира корабля капитан-лейтенанта Е. Дацько были правильные.
Секунд через двадцать лодка коснулась нас своим средним пером руля, накренила корабль на 30 градусов, в машинно-котельное отделение хлынула вода. Еще до всплытия подводной лодки на корабле была объявлена тревога, и, счастье наше, что в машинно-котельном отделении был его старшина мичман Матвиенко.
– Травить пар! – моментально принял он решение, и это спасло корабль! Мог быть взрыв котлов – тогда гибель корабля, да и лодки.
Вода поступала в машинно-котельное отделение, центральный артиллерийский пост, артпогреб, электростанцию. Корабль принял 140 тонн воды. Работал один дизель-генератор, который давал электроэнергию на радиостанцию и освещение.
Я доложил обстановку оперативному дежурному флотилии, подозвал к борту скр ОВРа. Он взял нас на буксир, но неудачно: намотал его себе на винт. Потом перезавели буксирный конец, и скр начал буксировать нас к берегу, на мелкое место. Вода продолжала поступать внутрь корабля.
На корабле идет борьба за живучесть: откачивают воду из машинно-котельного отделения, заделывают щели и убирают фильтрующую воду, обрезами выливают воду из электростанции. Буквально – матросы встали в цепочку и выливают воду в санузел: если вода поднимется до электростанции, все замкнет, тогда – конец! Ставим подпоры на люк в центральный артиллерийский пост, погреб, раскрепляем переборки.
Что можно сказать по личному составу: он отнесся к случившемуся как-то обыденно. Не то, чтобы был проявлен героизм, но и паники не было.
Оперативный дежурный регулярно запрашивает обстановку.
– Обстановка без изменений. Осуществляем буксировку. Курс – ... скорость –... Боремся за живучесть. Откачиваем воду. Раскрепляем переборки. Конопатим щели. Вода дальше по кораблю не распространяется, – докладывал я.
Часа через четыре к борту корабля подошел спасательный отряд в составе: «СС-83», «МБ-18», «ПЖС-219», «ПДК-66». «МБ-18» взял нас на буксир и повел к пирсу, где мы обычно грузили ракеты. На подходе к бухте, уже почти на рассвете, к нам подошел катер, с которого пересел на наш борт командующий флотилией вице-адмирал Н.Г. Клитный. Корабль поставили лагом к пирсу, и уже к вечеру весь боезапас с корабля был выгружен. Утром корабль поставили в док.
Какие же были повреждения? С левого борта сломан бортовой киль, сорвана антенна звукоподводной станции, погнут киль – 6 метров, в корпусе корабля с левого борта – три пробоины. Лодка могла пером своего руля разрезать весь борт и перевернуть нас: водоизмещение ее в десятки раз больше нашего.
В тот же день прилетела комиссия. С корабля еще выгружали боезапас, а комиссия начала работу. В ее состав входили: первый заместитель начальника штаба КТОФ вице-адмирал В. Перелыгин, член военного совета – начальник политуправления КТОФ вице-адмирал В. Сабанеев, представитель Главного штаба ВМФ контр-адмирал Усков и др. На столе перед ними лежали: вахтенные журналы, карты, журналы радиометристов, гидроакустиков, сигнальщиков, радистов.
– Покажите задание на обеспечение подводной лодки! – потребовал вице-адмирал В. Сабанеев и, когда ему предъявили тот листок из записной книжки В. Привалова, судьба командира дивизии была решена.
Выяснилось, что, осуществляя послезалповое маневрирование и обнаружив наш скр, командир лодки принял его за свою торпеду и направился к нему. А когда поднял нас, то принял нас за торпедолов, заглянул в перископ и увидел… как открылась дверь и вышел матрос!
Но круговая порука, стремление скрыть случившееся взяло верх: подводная лодка всплыла, осмотрелась, заменили сломанный плафон на средних рулях и даже засуричили содранную краску, доложили: «У нас замечаний нет!» Я не сказал, что это была пларб, стратегическая атомная подводная лодка с баллистическими ракетами! Самая новая пларб по тем временам! Командир пларб капитан 1 ранга Куликов доложил о случившемся наверх по линии стратегического командования, а его родное командование еще ничего о случившемся не знало. По принципу: сильнее кошки зверя нет!
Контр-адмирал В. Привалов не поинтересовался – что с скр, а начал выяснять, не получила ли повреждений подводная лодка, хотя скр был обесточен, на нем шла борьба за живучесть. Ночь, темно, поступление воды внутрь корабля. Эта пларб после выполнения торпедной стрельбы должна была идти на боевую службу. Только из-за этого капитан 1 ранга Куликов остался командиром, а не был снят с должности.
Комиссия eще продолжала работать, когда прилетел самолетом заместитель главнокомандующего ВМФ по технической готовности адмирал В.Г. Новиков. Все его побаивались: это был строгий адмирал. Когда я ему представился, он пожал мне руку и сказал:
– Спасибо, комбриг, что спасли корабль! – Он установил порядок по восстановлению технической готовности корабля, который мы выполнили. Корабль ввели в строй, он продолжал службу, но часто хандрил: морская вода оставила след на всю жизнь! По этому поводу был приказ с наказанием виновных. Контр-адмирал В. Привалов был снят с занимаемой должности и назначен с понижением. Это было у него второе столкновение. В первый раз при глубоководном погружении столкнулись две подводные лодки, на одной из которых был В. Привалов, на другой – первый заместитель командующего 2-й флотилией подводных лодок контр-адмирал А.Н. Луцкий, которого за тот случай сняли с должности и назначили с понижением. А сейчас сняли В. Привалова. Он для себя выводов тогда не сделал.
Командира пларб оставили на месте: лодка уходила на боевую службу и менять командира в такой ситуации было нельзя, хотя капитан 1 ранга Куликов во многом был повинен в том, что случилось.
Командир электромеханической боевой части «СКР-59» старший лейтенант Смирнов и старшина машинно-котельной команды мичман Матвиенко были представлены мною к правительственным наградам и получили их. По сути дела они предотвратили катастрофу века.
А ведь этого столкновения могло и не быть.
В районе меня сменил заместитель командующего флотилии контр-адмирал А.И. Скворцов. Он и посылал меня конвоировать эту аварийную подводную лодку.
Александр Иванович прибыл на Камчатку с Балтики с должности командира дивизии учебных кораблей, что на о. Кронштадт. Долго жил один, без семьи. Был пунктуален. Камчатское командование держало его как-то на расстоянии, хотя раньше он служил на Северном флоте вместе с командующим флотилией вице-адмиралом И.М. Капитанцем. В день 50-летия А.И. Скворцова мы с заместителем начальника политотдела бригады капитаном 2 ранга И.З. Князюком прибыли к нему на квартиру и поздравили его, чем растрогали юбиляра. От нас он ушел военно-морским советником во Вьетнам. Потом вернулся на ТОФ командующим Сахалинской флотилией. С этой должности он и был уволен в запас. В его флотилии случилось ЧП: на переходе из залива Владимира в Совгавань в тяжелой ледовой обстановке погиб тральщик. Кто там был прав, кто виноват – трудно сказать. Но Скворцову этого не простили. Это случилось как раз под Новый год. Я еще этого не знал и позвонил ему на флотилию, чтобы поздравить его. Он очень переживал случившееся.
– Я жизни не рад, – сказал он мне.
А может быть, правильно, что я позвонил ему.
Потом старшим в районе стал вице-адмирал Э.Н. Спиридонов (впоследствии адмирал, командующий ТОФ, погиб в авиационной катастрофе). Обстановка в районе накалялась. Силы прибывали, но результата не было: боеголовку долго не могли найти.
Эмиль Николаевич был строгий адмирал. Многие его побаивались. Несколько раз мне довелось с ним встречаться. Прибыл он по второму заходу на ТОФ с Северного флота, после одного из совещаний, которое проводил в то время главнокомандующий ВМФ СССР Адмирал Флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков. Они встретились в вестибюле, и главком С.Г. Горшков предложил Э.Н. Спиридонову должность командира эскадры подводных лодок на ТОФ, на Камчатке. Спиридонов не ожидал этого. Как говорили очевидцы, он аж в лице изменился, услышав это предложение. У него были другие планы, и он не хотел уходить с Северного флота. Посоветовался с другом. Тот говорит:
– Иди! Другого выхода нет! Если откажешься, испортишь себе всю службу.
В назначенное время Эмиль Николаевич прибыл к главнокомандующему и доложил ему о своем согласии.
– Я от вас другого ответа и не ожидал! – с удовлетворением сказал главнокомандующий ВМФ.
И вот с должности командира эскадры Э. Спиридонова назначили первым заместителем командующего КТОФ! Это известие он получил в море и, возвращаясь на подводной лодке в базу, уже вел себя как первый заместитель командующего, а не как командир соединения: «добро» на вход не запросил, а диктовал оперативной службе свою волю.
Вспомнилось, как мы встретились с ним первый раз в районе главной базы флота. У нас на соединении было старое судно, подлежащее списанию из состава флота. Это был бывший эскадренный миноносец «Вспыльчивый», который, кстати, будучи в Советской Гавани, посетил Н.С. Хрущев. Судно отслужило свой срок, находилось в плачевном состоянии, команда на нем уже не жила, но судно не списывалось, хотя документы на списание были поданы. Особенно настаивал на этом начальник политотдела бригады капитан 1 ранга В. Барбашинов. Он – бывший офицер-гидрограф, понимал, к чему это может привести. Вот и накануне он подготовил (в который раз!) документы и направил их по команде о том, что «ЦЛ-77» (так называлось это судно) находится в аварийном состоянии и т.д.
Когда об этом доложили командующему Приморской флотилии вице-адмиралу В. Тихонову, то он, чтобы от него отвязались, сказал:
– Это судно простоит еще 10 лет!
А утром оно начало тонуть прямо у пирса! Я тогда был командиром эскадренного миноносца, временно исполнял обязанности начальника штаба бригады. По плану в тот день был прием курсовых задач на кораблях. Я был на этих кораблях и вместе со штабом принимал задачу. Вдруг слышу – сигнал аварийной тревоги. Оказалось, что в «ЦЛ-77» начала поступать вода. И надо же, что первым это заметил капитан 1 ранга В. Барбашинов, который больше всех беспокоился за это судно. Он и тревогу объявил и сообщил оперативному дежурному КТОФ, а тот в свою очередь – вице-адмиралу Э. Спиридонову, который в это время проводил у себя в кабинете совещание по подготовке к празднованию Дня ВМФ. Там же находился командир нашей бригады капитан 1 ранга П. Довбня – ответственный за праздничные шлюпочные гонки. И произошел парадокс: Э. Спиридонов убыл по тревоге к нам на бригаду бороться за живучесть корабля, а командир бригады убыл на водную станцию КТОФ тренировать шлюпочные команды и прибыл на бригаду уже к вечеру, к шапочному разбору, когда «ЦЛ-77» утащили на буксирах в бухту Труда (о. Русский).
Когда доложили, что к нам на катере вышел первый заместитель командующего КТОФ вице-адмирал Э. Спиридонов, я пошел его встречать, хотя штатные начальник политотдела и заместитель командира бригады по электромеханической части были на месте, но избежали этой встречи. Вот ошвартовался белый катер командующего флотом, с него легко сошел высокий, стройный, подтянутый, моложавый вице-адмирал. Я его видел первый раз. У нас – тревога, по тревоге командовать «Смирно» не положено, что же делать? Он ведь не знает, что у нас тревога, да и кашу маслом не испортишь... Скомандую. А, впрочем, нет, не буду командовать, только представлюсь ему, буду действовать по уставу.
– Товарищ вице-адмирал! На бригаде объявлена аварийная тревога! Идет борьба за живучесть «ЦЛ-77!» Временно исполняющий обязанности начальника штаба бригады капитан 2 ранга Храмцов!
– А где комбриг?
– Убыл к вам на совещание, – ответил я.
– Ведите! – сказал Э. Спиридонов, глянув на меня как-то исподлобья.
Мы с ним пошли от пирса на территорию бригада, где стояли корабли. По дороге я кратко ввел его в обстановку. Мне довелось быть рядом с ним все это время и безоговорочно выполнять все его указания. Недалеко стоял мой корабль эскадренный миноносец «Вкрадчивый», и командир БЧ-5 корабля капитан-лейтенант А. Пивак очень мне помог тогда. На «ЦЛ-77» были вооружены ЭПЖНы (электропогружные насосы) с других кораблей: струи воды били в разные стороны, вода откачивалась, – это одобрил Э. Спиридонов, – но она и поступала в трещину в корпусе судна.
– Установить кренометр! – приказал вице-адмирал. Капитан-лейтенант А. Пивак тут же снял кренометр со своего корабля и установил его на «ЦЛ-77». Такая расторопность понравилась Э. Спиридонову.
– Развернуть пост по борьбе за живучесть судна! – продолжал адмирал. Быстро развернули пост из офицеров штаба и рядом стоящих кораблей. Здесь мне очень помог командир эскадренного миноносца «Возмущенный» капитан 2 ранга К. Железняк.
– Вывести скр «Ласка» на рейд и поставить на якорь! – Команды были четкие, понятные, адмирал не боялся ответственности.
Скр «Ласка» был ближайший корабль к «ЦЛ-77», стоял справа от нее и, в случае затопления «ЦЛ-77», был бы однозначно поврежден. Командира этого корабля не было: капитан 3 ранга А. Куликов находился в море на другом корабле. Кстати, и А. Куликов, и К. Железняк – это мои однокашники, мне с ними было легко и приятно служить. Я взял командование скр «Ласка» на себя, адмирал не возражал. Мы снялись с якоря, вывели этот скр вглубь бухты Новик и поставили на якорь. Все команды и приказания Э. Спиридонов передавал через меня.
– Вооружить эжекторы!
Вооружили с других кораблей – и опять быстро и четко.
– Как крен?
– Увеличивается! – И хотя откачивали воду непрерывно ЭПЖНы, эжекторы, мотопомпы, насосы подошедшего спасателя, «ЦЛ-77» продолжала медленно крениться на правый борт. На пирсе стояла большая группа офицеров и адмиралов со штаба флота и его управлений, наблюдали, переживали, давали советы. Здесь же был начальник штаба флота вице-адмирал В. Сидоров (впоследствии, будучи уже командующим Балтийским флотом, сменил погибшего Э. Спиридонова, который принимал активное участие в борьбе за живучесть этого исторического судна).
– Отбуксировать «ЦЛ-77» в бухту Труда! – приказал Эмиль Николаевич. Это было единственно правильное решение: все море не перекачаешь!
К вечеру прибыл командир бригады капитан 1 ранга П. Довбня и оказался перед фактом: «ЦЛ-77» с трудом сняли с якорей и отбуксировали ее в бухту Труда, которая находится на о. Русский.
Так прошла без серьезных последствий эта операция, а я познакомился с Эмилем Николаевичем Спиридоновым. Надо сказать, что он этот случай не забыл. И потом, когда меня утверждали на Военном совете КТОФ командиром бригады, решающее слово принадлежало ему: он тогда оставался за командующего КТОФ.
Тогда я прибыл во Владивосток на эскадренном миноносце «Бесследный», привел его сюда на постоянное место базирования с Камчатки. Передача корабля несколько затянулась, и я получил приказание командира бригады капитана 1 ранга М. Хронопуло принять участие в сборах, которые проводило ракетно-артиллерийское управление флота. На сборах должен был быть командир соединения, но оголять бригаду нельзя. Сюда же, во Владивосток, прибыли наши офицеры, в том числе флагманский артиллерист капитан-лейтенант Б. Марченко (впоследствии капитан 1 ранга, доктор технических наук, начальник факультета вооружения Академии им. Н.Г. Кузнецова) и старший помощник командира скр «Сторожевой» капитан-лейтенант И. Кешков. На следующий день меня и И. Кешкова вызвали в управление кадров, где начальник управления кадров КТОФ контр-адмирал Шебанин поздравил нас обоих с присвоением очередных воинских званий: мне – капитана 1 ранга, а И. Кешкову – капитана 3 ранга. Здесь же, в управлении кадров КТОФ, нам прикололи звездочки на погоны, и начальник управления кадров КТОФ повел нас в штаб флота, где проходил Военный совет флота.
Стоим в коридоре, разговариваем со знакомыми офицерами, чувствуем себя спокойно, ни к чему не готовимся. Вдруг открывается дверь, и объявляют:
– Капитан 1 ранга Храмцов! – Непривычно для меня прозвучало мое новое воинское звание, но... это вызывают меня.
Я зашел в зал заседаний Военного совета флота, представился и вдруг слышу:
– Товарищ Хронопуло! Что у вас творится на бригаде с неуставными взаимоотношениями? – это член Военного совета флота вице-адмирал В. Сабанеев перепутал меня с комбригом: фамилия схожи, оба высокие, черные, лысеющие, имена одинаковые. Немудрено и спутать.
– Никак нет!
– Что никак нет?! Сколько вы человек осудили в этом году?
– Ни одного!
– Что-о-о?! Вы кого привели? – строго обращается вице-адмирал В. Сабанеев к начальнику управления кадров. – Да он ничего не знает!
– Владимир Дмитриевич! – вступил в разговор вице-адмирал Э.Н. Спиридонов, – Это было в прошлом году, тогда его еще не было! А в этом году у них, – он посмотрел в справочный материал и сказал: – ни одного!
Все правильно, командующего КТОФ не было, и Эмиль Николаевич вел Военный совет.
– Ну, ладно, я во время перерыва проверю, – с угрозой сказал В. Сабанеев, – а пожар на плавмастерской? – продолжал вице-адмирал.
– Не было пожара! – зло сказал я.
– Как не было?!
– Это не у них, – улыбаясь своей характерной улыбкой, сказал Спиридонов.
– Все равно, на Камчатке, – уже мягче сказал член Военного совета флота.
Это его высказывание смягчило обстановку. А когда меня спросили про «тело» БУГАС (буксируемая гидроакустическая станция) скр «Разумный», которое находилось в ремонте, и я ответил, что тело сейчас выхаживается специалистами (есть такое понятие, когда тело БУГАС «учат» плавать), то начальник штаба флота Я. Куделькин сказал:
– Да, правильно, за телом нужно ухаживать, – чем окончательно смягчил обстановку. Вопросов было много, кстати, самые трудные вопросы были заданы начальником тыла флота вице-адмиралом М. Косяченко: он спрашивал к каким проектам кораблей я допущен, и держался так, как будто видел меня в первый раз, хотя когда он был командиром бригады противолодочных кораблей, я ему и сдавал зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем и был допущен к самостоятельному управлению кораблем приказом командующего КТОФ. В конце Эмиль Николаевич сказал:
– Имейте в виду, это – особая бригада! Рядом – крупнейшее соединение атомных подводных лодок. Будете с ними взаимодействовать, обеспечивать их, проводить противолодочные поисковые операции.
Утром, на следующий день, я обратился к начальнику штаба флота с разрешением убыть на Камчатку, обосновав, что командир эскадренного миноносца «Бесследный» капитан-лейтенант Е. Варламов допущен к самостоятельному управлению кораблем и с поставленной задачей справится.
– Будете комбригом! – сказал он. – Разрешаю вам убыть на Камчатку. Ошвартуйте корабль к пирсу нового соединения и убывайте!
Выйдя от начальника штаба флота вице-адмирала Я. Куделькина, я зашел к оперативному дежурному флота и запросил «добро» на приготовление корабля к переходу, сославшись на решение начальника штаба флота. Тот позвонил Я. Куделькину, уточнил этот вопрос и дал «добро». От оперативного дежурного я позвонил на корабль, передав приказание на приготовление корабля к переходу, и когда я прибыл на борт корабля, он уже стоял под парами.
Мы снялись с якоря, и перешли к новому месту базирования корабля, встретив на подходе к пирсу нового командира бригады капитана 1 ранга П. Довбню, который никак не отреагировал на наше прибытие и убыл на своем катере в город.
Мне оставалось только ошвартовать корабль, благо, я хорошо знал этот район, и убыть на свое соединение.
Следующая встреча с Э. Спиридоновым произошла у нас на бригаде, где проходило заслушивание решений. Командованием флотилии уже традиционно была выработана схема докладов: прогноз погоды, разведобстановка, заслушивание командиров КПУГ и КСП (командир сил поиска), на которого потом сыпались все вопросы. Но вице-адмирал Э. Спиридонов, прибыв на инструктаж и возглавив его, все поставил по-другому: первого для доклада он вызвал командующего флотилии вице-адмирала Н.Г. Клитного. А когда начальник штаба флотилии контр-адмирал Д. Комаров попытался что-то подсказать командующему, Эмиль Николаевич сказал:
– Что, товарищ Комаров, вы желаете? – и вызвал его к схемам решений. Конечно, начальник штаба флотилии был подготовлен, но длительное время, которое он провел на вторых ролях, сделало свое дело. Он аж взмок, на него было жалко смотреть: куда делось его хамство? Командир скр «Сторожевой» капитан 3 ранга А. Печкорин сидел рядом со мной, еле сдерживая смех. Доклада у начальника штаба не получилось.
– Товарищ Комаров! – сказал Э. Спиридонов. – Вот снимут меня, я пойду в учителя, а ты-то куда пойдешь? – и посадил его на место.
Потом заслушал командиров подводных лодок. У тех были короткие доклады решений, как шутили офицеры: на схеме решения всего две точки – точка погружения и точка всплытия. «Поплыли» они по мерам безопасности при всплытии подводной лодки. На это Эмиль Николаевич обращал особое внимание: здесь было столкновение двух подводных лодок при глубоководном погружении.
Я всегда много готовился к заслушиванию решений, и всегда трудно было докладывать. Это решение, на фоне других, я доложил легко и свободно. Ответил на все вопросы Эмиля Николаевича по мерам безопасности. Тут встал член военного совета – начальник политотдела флотилии контр-адмирал В. Лукьянов и, как на митинге, заявил:
– Эмиль Николаевич! Спасибо за подготовку командира сил поиска! От Военного совета – большое вам спасибо! (Вице-адмирал Э. Спиридонов курировал противолодочную подготовку флота и недавно проводил сборы противолодочников).
И вот мы в море: выполняем свои решения практически. По замыслу основную задачу – обнаружение подводных лодок противника – решали силы, действующие скрытно. Это противолодочная авиация и подводные лодки.
– «Свирель», я – «Бугель»! Прием! – постоянно вызывал на связь противолодочный самолет майор Л. Смирнов, офицер нашего походного штаба. Мы волновались за вылет самолета по погоде, но вскоре услышали, а потом и увидели технический противолодочный самолет «БЕ-12». Это прибыл командир эскадрильи подполковник Налетов. Я его сразу узнал по голосу, появилась уверенность: задачу он решит!
Согласно принятому решению, самолет произвел постановку двух линий буев и приступил к наблюдению за ними. Если сейчас подводная лодка «противника» пересечет линию буев, то ближайшие буи сработают, и мы будем знать место нахождения подводной лодки, а при срабатывании буев второй линии, мы можем определить курс и скорость подводной лодки «противника».
– Наблюдаю работу буя № ... – доложил самолет.
– Поставить кольцевой барьер! – принял я решение. Самолет четко выполнил это приказание: работающий буй оказался в центре кольца. Пока все идет хорошо, следим за работой буев. Напряженность на командных пунктах сменилась деловой обстановкой.
– Заработал буй № ... – доложил командир самолета. Это заработал один из буев поставленного кольцевого барьера. Но что это? Когда мы нанесли все данные на планшет, то курс подводной лодки «противника» был направлен в другую сторону от наших сил, в океан. Это не наша лодка, а иностранная, так как наша должна прорывать рубеж! Нужно прекращать учение и поднимать на поверхность все наши лодки и следить за иностранной. Хорошо, что во время заслушивания решения вице-адмирал Э. Спиридонов сказал:
– При такой ситуации – учение продолжать! В нашем районе всегда находится одна-две иностранные подводные лодки (ИПЛ). Таким образом, если при обнаружении ИПЛ каждый раз будем всплывать, мы никогда учение не проведем! – Он как в воду смотрел.
– Наблюдаю работу буя № ... – доложил самолет. Это уже на нашем рубеже, ближе к истине. Вскоре сработал буй второй линии. Мы видели, что подводная лодка «противника» шла в наш район. Дал информацию силам. Определили курс и скорость подводной лодки. Самолету – следить за лодкой, корабли не трогаю: шумом своих винтов они будут мешать.
– А как быть с первой лодкой? – запросил командир самолета.
– Поддерживать контакт! – отвечаю ему.
– Следить за двумя подводными лодками одновременно не могу! – доложил летчик.
– Следить за второй лодкой, я ее классифицирую, как подводную лодку «противника», – принимаю решение.
– Понял! Исполняю! Но я вынужден записать, что прекратил слежение за ИПЛ по вашему приказанию. – Ответственность лежала на мне. Но иначе я задач не решу: боекомплект буев ограничен, буи нужно экономить. Сбросил буй, – считай, что сбросил телевизор (по цене).
Лодка начинает хитрить, маневрировать, скоро она войдет в зону досягаемости наших кораблей с ОГАС (опускаемые гидроакустические станции). На этих кораблях находится командир дивизиона капитан 2 ранга В. Никонов. Ориентирую его, даю команду приготовиться к работе. Он – грамотный противолодочник. Эти корабли знает лучше всех. Мы с ним много работали в море, понимаем друг друга. Я всегда прислушиваюсь к его мнению.
– Прошу разрешения кратковременно включить ОГАС одного корабля, – запрашивает он меня.
Одного корабля – чтобы меньше было помех, кратковременно – чтобы не мешать работе самолета, но включить надо: лодка подходит к зоне обнаружения, – рассуждаю я.
– Добро! – принимаю решение. Корабль В. Никонова включает ОГАС, и через некоторое время получаем доклад:
– Подводная лодка! Пеленг – ... дистанция – ...!
Данные самолета и корабля совпали! Нужно следить! Включаем ОГАС второго корабля. И как вовремя: подводная лодка поставила имитатор, цель разделилась! Из одной подводной лодки – стало две. Две равнозначные цели, но идут в разные стороны. Распределил силы, следим за обеими целями, но корабли с ударным противолодочным оружием не трогаю: они следят оружием за подводными лодками по данным телеметрии от кораблей с ОГАС.
– Прошу добро поставить ОГАС, – обратился командир скр капитан-лейтенант В. Слепцов. В моем решении этого не предусматривалось, этот корабль выполнял роль «засады», но это предложение командира корабля я поддержал, о чем впоследствии не пожалел. Это был скр ранней постройки, такая же у него была и ОГАС, но именно он подтвердил контакт с подводной лодкой. Нам это было очень важно.
– Наблюдаю подводную лодку: ориентир № ... пеленг – ... дистанция – … – несколько раз докладывал самолет.
«Как же он наблюдает лодку? – думал я. – Буев там нет, да и когда мы наносили обнаруженные подводные лодки на карту, получался большой разнос». Доклады самолета мы брали под сомнение. И вдруг доклад:
– Ориентир № ... пеленг – ... дистанция – ...! Наблюдаю подводную лодку в надводном положении, следует курсом – ...градусов!
Что-то случилось с подводной лодкой! Не может же подводная лодка всплыть ни с того, ни с сего! Но курс у нее не аварийный (подводная лодка при аварийном всплытии всегда ложится на заранее назначенный курс). Об этом знает каждый командир. Командир самолета доложил о нескольких таких обнаружениях.
На заключительном этапе обе стороны выполнили боевые упражнения. После чего поступила команда: силам следовать в базу. На возвращении получили приказание приготовиться к разбору. На разборе будет присутствовать первый заместитель командующего КТОФ вице-адмирал Э. Спиридонов.
Всегда трудно докладывать решение за командира сил поиска: нужно знать тактику действия и тактико-технические характеристики надводных кораблей, подводных лодок и противолодочной авиации. Как своих, так и противника. Я всегда много готовился к разбору, не верю тем, кому это легко давалось, и имею на это право: ОС РПЛС (оперативное соединение разнородных противолодочных сил), которым я командовал, четыре года подряд завоевывало приз главнокомандующего ВМФ. И вот сейчас, возвращаясь с моря, я собрал офицеров штаба и начал готовиться. Времени было мало, чертежники тут же в море начали оформлять все в чистовом варианте.
На разбор мы прибыли заранее, развесили свои демонстрационные схемы для доклада и обозрения участниками разбора. Я достал пояснительную записку, справочный материал, углубился в них, готовлюсь к докладу. Вдруг раздалась команда:
– Товарищи офицеры!
Это прибыл вице-адмирал Э. Спиридонов. Он был в хорошем настроении, поздоровался с нами, стал обходить и внимательно рассматривать вывешенные схемы, со знанием дела комментируя некоторые из них. Когда он подошел к схеме авиаторов, то удивленно спросил:
– А это что такое?
– Наши схемы! – доложил командир авиаэскадрильи.
– Вижу, но почему подводные лодки в надводном положении?
– Не знаю.
– Да я не вас спрашиваю, я спрашиваю подводников, – он подошел к трибуне и продолжал характерно, в такт своим словам, постукивать рукой по ней, – какое самое важное качество подводной лодки? Скрытность! Подводная лодка – это потаенное судно! В надводном положении подводная лодка – беспомощна! Ради сиюминутного успеха командиры подводных лодок пренебрегли скрытностью. Что же мы имеем в результате? Вы смотрите, что получилось: самолеты сфотографировали все подводные лодки, которые находились в позиционном или крейсерском положении, – он снова подошел к схемам авиаторов и, показывая указкой, начал считать: – Одна, две… Что же это такое, товарищи подводники?! – и, обращаясь к командующему объединением атомных подводных лодок, продолжил: – Разбора не будет! Ставлю вам оценку – неудовлетворительно!
Нас отпустили, а вице-адмирал Э. Спиридонов оставил командование обоих соединений. Он не мог так уехать, он чувствовал свою причастность к этому: не так давно он командовал этим объединением подводных лодок.
Моя последняя встреча произошла с Эмилем Николаевичем Спиридоновым после возвращения с боевой службы, где я находился около года. За это время он получил очередное воинское звание «адмирал» и был назначен командующим КТОФ.
Адмирал Э. Спиридонов проводил разбор результатов работы группы офицеров штаба КТОФ на Камчатской флотилии. Когда зашел вопрос об аварии подводной лодки, которая всплыла в районе о. Окинавы, неожиданно Э. Спиридонов поднял меня:
– Товарищ Храмцов! А вы знаете об этом случае?
– Так точно!
– А как вы получили эту информацию? – уточнял командующий флотом.
– Об этом сообщило радио ЮАР и были снимки в газетах и комментарии о всплывшей нашей подводной лодке.
– Вот слышите, что говорит комбриг? На весь мир «прославились».
Потом командир бригады подводных лодок нашей флотилии сказал, что на маршруте движения в зону Индийского океана от мыса Гвардафуй, что на северо-востоке Африки, с мая месяца и весь летний период постоянно дует сильный ветер, который нагоняет такую волну, что ломает корабли и лодки. А стоит спуститься на один градус, на экватор, – там штиль! С командиром бригады подводных лодок капитаном 1 ранга Г. Колайдой (впоследствии контр-адмирал) мы были вместе на боевой службе, и я подтвердил этот факт.
– А куда смотрят наши операторы? Ну, это мы пересмотрим! – проговорил Э. Спиридонов. Правда, не успел. Корабли продолжают до сих пор ходить тем же маршрутом.
В начале февраля 1981 года, в воскресенье, меня вызвали в штаб флотилии. Когда я позвонил по телефону оперативному, чтобы узнать причину вызова, то оперативный дежурный капитан 1 ранга В. Удовенко мне сказал:
– Михаил Петрович! Не телефонный разговор! Катастрофа века!.. – Так я узнан о гибели командующего КТОФ адмирала Э. Спиридонова и большой группы адмиралов и офицеров.
Да, это была трагедия века! Отношение к этому событию было неоднозначным. Командир корабля (самолета) подполковник A. Инюшин был уже уволен в запас (авиаторы это отрицали). Командир понадеялся на русский авось, контроль за состоянием самолета не осуществлял. Самолет был перегружен, хотя без этого могли бы обойтись. Все грузилось в спешке, и не было закреплено. Даже в войну запрещалось в одном самолете лететь нескольким членам Военных советов, а тут были собраны почти все члены Военного совета флота и объединений флота!
Капитан 1 ранга Виктор Александрович Гамага в то время учился в военно-морской академии. Был на сборах. Провожал самолет командующего КТОФ и был свидетелем катастрофы. Никакой мебели, рулонов бумаги, как уверял он, в самолете не было.
– Если нашли после пожарища рабочие карты и др. документы, то рулон бумаги бы не сгорел. Причина катастрофы – в неправильном распределении грузов. Мы об этом не говорили, но самолет заправили топливом сверх нормы, больше обычного. А перераспределение грузов, в том числе и пассажиров, не произвели.
Было много нештатных пассажиров: жена первого секретаря Приморского краевого комитета КПСС В. Ломакина, жена командующего КТОФ адмирала Э. Спиридонова, родственники начальника связи флота Морева, главный стоматолог флота полковник медицинской службы К. Чеканский, и др. Посторонних было столько, что не всем военным хватило мест, некоторые из них случайно остались в живых, улетев рейсовыми самолетами гражданской авиации. Как, например, командование Камчатской флотилии. Одна из иностранных радиостанций назвала этот случай «апельсиновый взрыв».
Кто там прав, кто виноват – сейчас трудно судить, но погибло очень много достойнейших людей, многих из которых я знал лично, с некоторыми поддерживал дружеские отношения.
Конечно, кое-что мог предотвратить адмирал Э. Спиридонов, но не все. Практика такой доставки командования флота на сборы, совещания и т.д. складывалась годами. Нас, командование соединений Камчатки, доставляли на сборы во Владивосток грузовым самолетом, да еще залетали попутно в Советскую Гавань и подбирали их представителей. В теплой капсуле было девять мест, а остальные мерзли в этом холодном грузовом кузове...
Старшим в районе поиска боеголовки стал Э. Спиридонов, но контр-адмирал А. Скворцов оставался при нем. Вице-адмирал Э. Спиридонов тогда прибаливал, из каюты выходил редко, больше лежал, но это трагическое чрезвычайное происшествие требовало его присутствия: оно было на контроле у людей, принадлежавшим к самым высшим эшелонам нашей власти. Много работал по организации поиска боеголовки контр-адмирал А. Скворцов. Когда водолаз застропил боеголовку, и ее подняли, то контр-адмирал А. Скворцов снял со своей руки часы и, расчувствовавшись, наградил водолаза.
Экипаж скр «Сторожевой» активно участвовал в этой длительной и сложной поисковой операции: конвоировал аварийную подводную лодку, обвеховал место боеголовки, все время поиска находился в районе, был флагманским кораблем, обеспечивал связь и т.д. Боеголовку нашли, подняли, но ни один человек поощрен не был. Мы к этому уже давно привыкли. Впрочем, мы и не ожидали поощрений. Тут, как говорится, дай бог голову сносить. Тому же командиру аварийной подводной лодки А. Бричкову пришлось распроститься с лодкой: он был назначен на береговую должность с понижением, в ОУС. По случаю с этой подводной лодкой было возбуждено уголовное дело, был приказ с наказанием виновных, так что А. Бричкову пришлось много пережить.
Когда мы вернулись на скр «Сторожевой» в базу, на пирсе меня встречал начальник политотдела бригады капитал 2 ранга Карлин (впоследствии – заместитель начальника политического управления ВМФ, контр-адмирал).
– Ну, как? Что там? – обратился он ко мне. Я сделал отсутствующе лицо и сказал, что искали торпеду. Он, конечно, все знал. Знали об этом обе флотилии. С обиженным лицом он отошел от меня. Я подумал, что, наверное, я поступил неправильно, вернулся к А.И. Карлину и сказал:
– Александр Иванович! Нам с вами вместе служить, и тайн между нами быть не должно, – и рассказал ему, как было, и что мы делали. Это был единственный человек, кому я сказал об этом.
Потом я собрал офицеров корабля и приказал им: об этом никому ни слова – ни родным, ни друзьям. И вот по прошествии многих лет пришла пора рассказать и об этом.