Уходить надо с музыкой

      

          Не желая подчиняться дебилизму и тупизне  руководства, написал заявление об уходе, решив уйти сам, понимая, что подставят и уволят так и так,  с записью в трудовой книжке, которую, вряд ли отмою или докажу, что это не так.

       Тупое руководство не ожидало такого поворота дел, на то оно было и тупое, и отказалось принимать заявление, сказав, что совсем начальство куда-то там уехало, когда оно, это совсем начальство  не молча сидело в ватсапе и давало  распоряжения, что делать, хотя само не знало, что в такой ситуации делать, оно же было тупое, хоть и совсем, и потому все остальные, ходившие под его началом были еще более тупые, без учета,  что в кресло руководителя обычно попадали совсем тупые, когда подчинённые обязаны  быть намного тупее, чтобы он чувствовал себя умным,   и за деньги или еще каким-то блатным образом.

          В этой организации всё было наоборот, и при не совсем тупом начальнике, женского пола,  взявшим кресло руководителя  одним  своим местом, находящимся спереди, все остальные страдали совсем и полным  отсутствием ума,  и потому устроили мне бойкот, причем можно сказать, ещё в  самом начале моего поступления в это учреждение   на испытательный срок, что значит показали мне свои молчаливые спины, сами продолжив говорить про погоду,   жратву, мужей, жён   и прочие бытовые примочки,  которыми только и  интересовались в жизни, потому мне и самому  им сказать было попросту нечего.

        Хотя очень хотелось,  очень хотелось сказать,  хотя  не знаю кому конкретно, но тупо задать вопрос, для чего они это делают? Потому что больше делать в этой жизни нечего? Или как?

          Но  они,   решив  ещё  в самом начале,  упорно продолжали  играть  в молчанку, хотя я всё же  спросил  у  не совсем у начальника, не желая играть по их гнусным правилам,   куда же  вдруг делась вся работа, которая до этого была. На что, правда, не совсем начальник ответил, что я же увольняюсь, хотя  я ещё не уволился,  а только написал заявление.

  —  Уволился?   —  Думал я про себя.  —   Ну и что?  Не уволился же ещё окончательно, а отрабатываю в соответствии с нашим трудовым законодательством. От- рабаты-ваю. Значит, ра-бо-таю.

Или мне  что,  можно  теперь  и вовсе   не приходить,  раз уволился?
 
     Но  я  знал, что и на этот свой вопрос я ответа не получу, они же все к тому же были ещё и страусами с головами, засунутыми глубоко в песок и выставленной напоказ своей страусиной задницей. И потому ничего не сказал и ничего не спросил, а только подумал.

         Хотя,    глядя на происходящее, всё же  очень хотелось узнать,  что же  я им каждому по отдельности и всем вместе сделал.

      Может,  хоть узнал бы,  чем воочию такие уроды руководствуются в жизни.  Ну, интересно же.  И  думаю не только мне.




     А то так и   умру  и не узнаю,  зачем люди такого сорта жили.


         А я то думал, что это мне только с коммерческими организациями так не везёт, когда на слово “выйди вон”, я не выходил, но следом узнавал, где всё же находится входная  дверь этого заведения,   думал, что только там,  у комерцев говнюки работают, а тут же, погляди только, госструктура, еще и правительственного назначения, хоть и областного направления, а всё то же,  если ещё и не хуже.

         Короче, хоть одно, но я теперь всё же  знал точно  и определенно, что  когда люди говно, то не важно,  где они в гос или в частном секторе работают,  они везде говно.

       И  это я теперь понимал,   что     в этом -то и все   проблемы. И всё же  ну,  очень хотелось узнать.    Лично я столько  таких видел на своём веку,  а в чём на самом деле,  проблема   у них,  не у меня,   не знал    и    почему молчат, тоже  не знаю.  Языки же на месте, никуда не делись,  в заднее место  себе,  вроде,  не засунули, вон как ими  чешут про погоду опять и про жратву, и про то, как и кого подставить на рабочем месте.

      Ещё раз посмотрев на своих уже недавних коллег,   вдруг вспомнил, что у них есть   не совсем   начальник по фамилии…. как там её,  Конь, что ли, почти как в рассказе про Лошадиную фамилию, потому что, этого, не Овсов,  а совсем уже плохо,  Коняшкиным  обозвали в детстве, родители постарались так, дав отпрыску такую благородную, а главное, такую  благозвучную фамилию, которая оказалась более, чем  красноречивой,   вспомнил,  что он,  этот Коняшкин, был более разговорчивым, особенно, когда истерил и   громким голосом мозг выносил тем,  молчащим   и всё так же сидящим тихонечко и незаметно и кучкующимся у окна  в одной со мной комнате.

    Вспомнил, что можно у этого Коня  поинтересоваться  в чем его лошадиные  проблемы, потому что  проблемы- то всё же  у них, а не у меня.

 Нет,  ну интересно же всё таки,  может я   им  как-то  помочь  смогу, с  решением их проблем, может им просто овса не хватает для счастья, вон, только о жратве на рабочем-то  месте   и способны говорить,  может в этом проблема?

    Всё  же решаемо в этой жизни, надо только захотеть.


    А,  может им всем коллективом к батюшке на коллективную  исповедь сходить.  Жалко ведь людей.   Ей богу, эх, как  жалко, у них проблемы и они мучаются. Не по человечески всё  это как- то. Ведь в Писании или где там, в книге про правильную и хорошую жизнь  как говорится?   Можешь? Помоги.  Не проходи  молча мимо.

   —   Нет,  —  думаю,  — так нельзя.

Не прощу  же себе потом, что мог,  мог помощь людям оказать, когда она им нужна была, а не оказал.

    Я вообще-то серьезно, если кто-то тут вдруг подумал, что шучу и ёрничаю. Вовсе  нет.

Вот, пойду сейчас и спрошу у того Коня, тоже   кстати, женского пола, как и совсем  начальник:

—    Вам плохо,  Коняшкина мэм?  У вас что -то не так? В  жизни что -то не сложилось,   чего не хватает  конкретно ?


— Я же вижу,  —   продолжил я мысленно ей сочувствие выражать, —  как вы мучаетесь, мучаетесь  от того, что я до сих  пор здесь,  а сделать ничего не можете.

  —      Вам помочь,  — спрошу я её,  —  облегчить свои моральные страдания, а то ведь так недалеко и до физических?

       Подумал я так   про себя, как это всё будет,  как   они  обалдеют    и настолько,  что на руках начнут  меня носить  кругами   по комнате, всем рабочим коллективом,  лишь бы оставил  их в покое со своей помощью.

       Они же к такому не приучены,  как  людям помогать,  а только как гадить знают,  а тут, глядишь,  что- то новенькое в их  жизни нарисуется, пусть и   в моём лице.

      Впрочем, раз по работе мне делать  ничего уже не надо, я же увольняюсь, то можно другую помощь предложить,  почему нет? Мне что, две недели  сидеть теперь  на  стуле и штаны  протирать, ничего не делая?       Да, мне штаны свои в первую очередь,  жалко. Не для таких целей я их покупал.

          Пойду к Коняшкиной в кабинет   и пыль начну там  вытирать, бумаги её  перекладывать с места на место, стопочкой складывать, тем более, что это более, чем  актуально,  ибо порядок на рабочем месте,  это бич всего  этого туповатого и дебиловатого коллектива, а  мне  же надо деньги свои отрабатывать как -то.

       — И  нечего  ржать  над серьезными вещами. —   Одернул я сам себя. —  Надо  попробовать, не всё   же  офисной техникой швыряться, когда увольняют   и зарплату не платят, нарушая трудовое законодательство по всем статьям.  — Тут же   вспомнил я,  как уходил однажды из одной организации,  почти вот   так же, на таких же условиях, правда,  не успев первым тогда  написать заявление,  а теперь предоставлялась возможность уйти иначе и   посмотреть, что будет.

     Можно просто у Коня этого перед глазами сидеть  и в мобильнике своём  копаться, и периодически спрашивать, как дела и не надо ли  чем помочь, не трогая её  бумажек, разбросанных чёрти в каком порядке на   её начальственном столе.

     Я  даже такое  в кино однажды видел,  в каком-то фильме, как беременная женщина сидела и вязала, а  работала, вроде  секретарем. Ситуация  у нее похожая   на мою была.

      И  просто   сказать, в конце концов, что  мне  неудобно просиживать государственные деньги и следом поинтересоваться, а  куда можно жалобу написать на тему, что хочу  честно работать,  а не дают, заставляют ноги на столе держать, задним  местом в кресле ёрзать и за это ещё и  зарплату  собираются платить,  из гос. казны, между прочим.
 
          —     И вообще, если  уходить, не важно  даже откуда,  то   всегда надо  с музыкой и не под похоронный марш Шопена,  а в собственное удовольствие.  Просто, надо быть легче и проще,  им   не стыдно  негодяями быть,  а  почему  я  должен  стесняться своего желания Родине долг отдать.  —  Подумалось мне.  —  Пойду-ка я докладную напишу на имя самого начальника, той, что не тем местом влезла в свое кресло, даже не через блатной вариант,   о том,  что не дают работу её подчиненные, в частности тот Конь женского пола, которому овса в жизни не хватает, что отбирают возможность  честно хлеб зарабатывать..

        И, если на это ничего не скажут, так пусть  тогда хоть  в  письменном виде объяснят, чего не сделали при  приёме на работу,   что  мои должностные обязанности заключаются в простом  сидении на стуле и ничегонеделании,  за что они  мне и  обязаны платить ту  зарплату, которую я  получал на протяжении  всего  своего   испытательного срока,  без учёта, что я сюда шёл работать всё же, и не курьером, каковым меня попытались сделать, потому что у них так заведено, специалист в одной области  ещё и  толчки туалетные обязан  помыть   и полы в кабинете отдраить, не только документы куда-то там  отвезти, а зарплату получить в конце месяца только за ту работу, которая в договоре указана,  и даже не как я, за простое сидение с ногами   на столе.

      Правда, когда попадаешь в такое умственно -отсталое заведение   с дебильным и тупым руководством, которое под себя коллектив подбирает, ещё и такой, что б самому умнее  идиотов-подчиненных выглядеть, то и такое случается и вот тогда-то и надо уходить с музыкой, но не под марш Шопена,  а  в собственное удовольствие, не доставляя удовольствие негодяям, которых можно  встретить,  где угодно не только на работе, потому и отовсюду надо уходить максимум вежливо и  красиво,  и даже оказав посильную помощь напоследок, решив проблемы тех, кто на это не способен, но все ведь решаемо, надо только захотеть.



19.07.2020 г.
Марина Леванте