Конкурсант

Дыма не было видно. Откуда-то сзади нападал удушливый запах тяжёлой гари, но ничего такого, с чем нельзя было бы смириться.

Обратный отсчет пошел с неизвестной цифры до вожделенного, пугающего нуля.

Нервы дают о себе знать - рука, сжимающая ручку дрожит в рваном ритме.

Одновременно холодно, как-то мокро внутри, но снаружи жарко, и пот собирается мутными каплями на лбу.

Решился всё-таки. Смог. Собрался и сделал - вот он Я! Самый важный, самый отважный шаг в жизни, самый тонкий подвиг для решительного человека!

Панически накатывает страх не успеть ничего записать, страх что не хватит времени выразить все мысли, ведь неизвестно, сколько времени займёт единоразовая процедура покидания всепланетной помойки. Тут же накатывает тошнота, боязнь белого листа и, на секунду, хочется выскочить из машины, ведь я не успею себя выразить, оставить самое важное.

Стоп, стоп, стоп. Это лишь инстинкт, и ты это знаешь. Все, что можно было сказать о жизни, сказали до тебя. Все уже тысячу раз изжевано на всех языках мира. Твоя посмертная открытка - приятный бесплатный коктейль на этом круизе. Хорошо, что есть, и неважно, если ты прольешь его за борт, не сделав ни глотка.

А тем временем, из колонок на оптимальной громкости играет какой-то мелодичный минимал, и следующий мой вдох становится каким-то довольным и продолговатым, хотя сердце и начинает биться быстрее, мне мерещиться, что я расслабляюсь, и, наконец, уже спокойная вялая рука ставит точку на листе.

. Я же могу начать с точки в данной ситуации, господа читатели!? - начинаю я и сам незаметно, мягко выдавливаю улыбку темноте за лобовым стеклом.

Чёрт, опять выпрыгивает дрожащая мысль, что я не засек время, что я не понимаю, сколько минут прошло, или пролетел уже час, или пара мгновений? Что я плохо подготовился, а значит надо начать снова, это был пробный вариант, подготовка вникуда, надо переиграть всю партию...

Уже не надрываясь в такт этому внутреннему голосу, я заношу пальцы над второй строчкой:

"Что-то внутри нас категорически боится допустить гибели. Кто-то внутри наших голов очень хочет жить, когда нам самим этого уже совершенно недостаточно."

Плаксивый вой внутри после этих слов угасает, прячется где-то внутри засыпающего мозга, но я чувствую, что он не побеждён, он коварно бдит, и будет бороться со мной до самого конца. Потому что он и есть я?

"Что дальше? О чем написать в этой странной предсмертной записке? Наверное, как и все предыдущие самобичеватели - рьяно начать оправдывать собственное бессилие жить, великодушно прощать тех, к кому уже и не испытываешь эмоций, ведь обижен сам на себя сильнее, чем на кого бы то ни было.

Нет, к черту.

Дыхание кажется обычным, но в этом все и дело. Оно было раньше каким-то другим, но изменения произошли так медленно и неторопливо, что кажется, будто воздух обычен. Нет, это ложь. Он стал уютнее, и лёгкая сонливость - не следствие смирения и расслабления, нет, это смерть, это газ, это мой убийца.

Вспоминается, как в раннем детстве размытый, неясный в темноте голос близкого человека, может бабушки, или матери, нашептывал под ухо звенящие слова колыбельных песен. А что было в этих словах, о чем были эти песни?

Угрюмая стрелка тахометра, между прочим, опустилась до тысячи оборотов, двигатель прогрелся до рабочей температуры, а это значит, что прошло минут десять, и мне уже неясно, сколько длились эти десять минут, кажется, что прошла уже вечность, а вожделенный сон не приходит, я ещё в этой чертовой машине, мучаюсь и пытаюсь удержать свою смиренность до конца.

Дышать совсем трудно, почерк превращается в танцующие каракули, и что-то начинает вести мою руку по диагонали листа.

Однажды в деревне, на летних каникулах, я проснулся под утро, раньше бабушки, которая спала совсем рядом, от неясного чувство тревоги.

Нехарактерное для меня время просыпаться, и пока я обводил комнату взглядом, заметил, что старый ламповый телевизор, стоящий на обшарпанной деревянной тумбочке странно дымит. Я растолкал бабушку с непонятным мне холодным спокойствием и указал на проблему.

Что было потом - я совершенно не помню, какое-то мутное мельтешение людей, звук разбивающихся окон, многоголосый крик вокруг, но следующее, что я точно помню - тоже самое ледяное спокойствие, когда мои маленькие ножки выхаживали по пожарищу и тонкие жестокие пальцы выдергивали из золы спекшиеся, расплавленные следы прошлой жизни. Мне не казалось, что небо рухнуло, я прекрасно понимал, что сгорел целый дом, что между двумя вспышками этого странного чувства ясности затерялось много времени - ведь дома уже не было, и вещи под ногами успели совсем остыть.

Почему-то помню, что понимание, насколько мы были близки к смерти, и насколько случайным оказалось наше спасение - ведь не проснись я в тот момент, мы бы уже не проснулись никогда, понимание этого не повергало меня в ужас или страх. Спокойное и понятное дело.

Это было не первой и далеко не последней развилкой между жизнью и смертью в моей истории.

Все началось с самого рождения. То, что матушка решила рожать, а не решилась на аборт таковой развилкой считаться не может. Но родился я с осложнениями, на два месяца раньше положенного срока, к тому же мама заболела желтухой, что поставило и меня под удар.

По ее словам, меня поместили в специальную камеру и врач чётко обозначил границу: переживет эту ночь - может будет жить.

Судя по карточке, были проблемы с питанием мозга кислородом и вследствие этого - какие-то повреждения в голове. Потом это всё либо исправилось, либо затерялось в больничных записях. До сих пор неясно.

Первая развилка в бессознательном возрасте, сразу при рождении. Я зачем-то выжил. Или почему-то.

Дальше, представляя из себя маленькую куклу, я выживал ночь за ночью, день за днём. Исключив намеренное количество типичных детских болезней и хилого здоровья, я добрался до этого момента с телевизором и холодным осознанием существующих фатальных развилок.

В средней школе, отдыхая на пригородном пляжу с матушкой и крестной я валялся на песке и читал Хайлайна. Не помню, самому мне захотелось искупаться, или желание не отрываться от всех этих кричащих и улыбающихся людей в воде потащило меня в воду. Плавать толком я не умел, и до сих пор делаю это с натяжкой.

Побродив вдоль берега с водой по плечи, я пошел к берегу не там, где входил в воду, и попал в неожиданную яму.

До сих пор помню этот звук - когда ты уходишь под воду, и вода наплывом бьёт в уши, отрезая тебя от звуков реального мира, искажая твой слух и зрение, пробиваясь в твое саднящее горло. Самое удивительное было в том, что я кричал, когда вырывался на поверхность, звал на помощь, но залитым саднящим горлом - не уверен, что я не остался единственным слушателем своих, как мне казалось воплей.

В метре от меня были люди. Вокруг меня были десятки людей, я видел маму и крестную, сидящих на берегу, и вдруг меня снова накрыло то холодное ощущение ясности.

Люди в метре от меня меня не увидят и не услышат. Мама не повернется посмотреть на сына. Никто не заметит ни крика, ни всплеска, потому что в этом момент мир не смотрит на меня. Это развилка для одного человека.

Не помню, как я вырвался. Мог ли я оттолкнуться от дна? Могло ли мне помочь течение? В любом случае, я, стоило зацепиться ногами за землю, выбрался на берег.

Сколько воды я выпил и как саднило горло - никто не заметил. Для людей вокруг я просто искупался, и с отрешенным видом вернулся читать свою книжку.

Но то, ни с чем не сравнимое ощущение интимного свидания с реальностью, тет-а-тет среди многолюдной толпы, или с сырой темнотой деревенского дома - оно осталось во мне навсегда.

Третья развилка произошла во время несения армейской службы. Впервые в жизни я от нечего делать согласился испытать на себе собачий кайф, как и несколько срочников до меня. Безобидное веселье - два или три сослуживца перед моей очередью отключались не более, чем на секунду, приседали и возвращались в сознание.

Со мной получилось по-другому...

Сделав небольшое количество приседаний, я встал к стене и мой близкий товарищ надавил мне на грудь. А после - взрыв.

В голове взрыв тысячи мыслей, я превратился в составной разум без тела и мой мозг за мгновение выкипел от нахлынувших в него мыслей и образов! Словно петтабайты информации за две миллисекунды отправили на жесткий диск объемом в сорок гигабайт! Мой разум выкипел, как от вспышки солнца, и я сходил с ума от физической боли переполнения этим водопадом осознания. А через две этих страшнейших миллисекунды - вспышка, и я стою на песке, на золотистом песке, лицом обращённый к морю, и передо мной человек. Мне вдруг чертовски легко и спокойно, нет боли и я впервые настолько прекрасно себя чувствую!

Человек передо мной несколько тучен, на нем цветастая гавайская рубашка и полное лицо украшают естественные усы и борода. Я почему-то предполагаю, что он творец или дьявол, или они оба в одном лице. В этот момент я не чувствую ни страха, ни застенчивости, он просто смотрит на меня, и с ухмылкой говорит что-то вроде: "Ну вот ты всё и понял, да?" Ветер поет шумом накатывающих волн, где-то кричат чайки, и тут меня выкидывает обратно.

Вокруг мрак, запах немытых тел и у людей вокруг глаза, полные испуга. А я вдруг чувствую, насколько настоящий мир нереален, размыт и фиктивен. Меня наполняет ощущение нереальности происходящего - все вокруг, хотя и прекрасно видны - покрыты пленкой изображения. И тело, мне тело словно вырвали из настоящего, живого тела и воткнули в деревянную куклу, которой помогают подняться и неслушными ногами отправляют к умывальникам.

Мы не продолжали больше. Меня выкинуло дольше, чем всех остальных, секунд на десять - пятнадцать, и за это время я повалился на пол и начал конвульсивно дёргаться. Кому-то показалось, что у меня изо рта шла пена, но скорее всего этот мазок ребятам начертал страх.

Пока я, умываясь, привыкал к этому миру, привыкал к тому, что я на секунду проснувшись, снова вынужден был заснуть в этот сон - меня опять посетило это холодное отчуждение развилки. Только в этот раз я глубоко сомневался, на какой тропе была жизнь, а на какой - обратное ей состояние.

Я поклялся себе, когда засыпал, никогда не забывать про это человека в гавайской рубашке и про тот момент, когда я заснул обратно, в казарму.

И никогда не забывать, что за десять секунд мой разум ощутил весь мир сплошным потоком, не сумев вычленить ни одного конкретного сообщения.

Тем не менее, поутру все вернулось на круги своя. До самой демобилизации, после которой была Единственная Любовь, работа, переезды, посиделки с друзьями, в общем почти ничего, о чем стоило бы вспомнить, может быть, кроме любви, конечно.

И вот, мы идём глубокой ночью по улицам полного города с моим другом, пьяные в дрова, оставив у меня дома заснувшую Любовь, втихомолку спрятавшись от нее за закрытую дверь, на ходу пытаемся сочинять импровизированные стихи, и где-то на подходе к дому товарища нас встречают. Несколько крепких ребят налетают на нас со спины и прыгают на моей голове до самого конца, пока я наконец не отключаюсь.

Это потом я узнаю, что они ничего не забрали из вещей, что товарищ довел меня до дома и вызвал скорую, что я периодически блевал - для меня ничего этого не существовало. Черное полотно выключенного проектора. Спокойное, приятное ощущение развилки. Какие-то всплески разума, моменты якобы ясности - опрос полицейским, серый цвет аппарата МРТ...

Я был там, в темноте, вне времени и ощущений собственного тела. Я не понимал, за что на меня накинулись, но предельная четкость ответила, что причин и не должно было быть. И я не чувствовал ни страха, ни ярости или гнева, ни обиды по отношению к нападавшим.

Когда я полностью оправился от микроинсульта и перелома черепа - хотя для таких серьезных диагнозов для меня все прошло совершенно гладко и безболезненно, я вернулся в мир с ощущением покоя и всепрощения с той стороны. Отсутствие всего было прекрасным. Оно и стало крайней развилкой между чем-то и ничем.

После, жизнь снова затянула меня в клубок усталости от переживаний, и я опять потерял холодную ясность, но вот сейчас, в машине, корябая эти строчки, я ощущаю приближение границы. Оно обвалакивает меня, как старый знакомый завораживает что-то внутри, лишь увидев твое приветствие через дорогу.

Чёрт. Сколько времени я пишу это? Сколько времени я уже сижу в заведенной машине?

И вдруг меня накрывает Предельная Ясность. Каждый звук за стеклом, шаркающий звук мотора, капли, падающий с веток дерева на капот, всё становится предельно чистым и прозрачным. Где-то под машиной мурлычет кошка, и я дёргаю ручку двери, не задумываясь, позволяю этому звенящему зимнему воздуху ворваться в тесный салон автомобиля, выталкиваю свое тело лицом вниз, в шипящий искрами от лампочек снег и ищу взглядом это милое животное.

Лишь через секунду я понимаю, что сломал всё дело, и никакой кошки под машиной нет, в голове какая-то барабанная боль оттачивает ритм, но не страх самосознания и не радость спасения настигает меня, нет...

Холодная, чистейшая ясность этой новой, самодеятельной развилки льётся прямо в разум, в чашу к остальным случаям, и вдруг это ощущение начинает формироваться в мысль, и я лежа головой в снегу, начинаю ухватывать её, переводить ощущения в слова и ловлю, словно кошку, которая мурчала под машиной, но которой там никогда не было.

Бум. Спокойствие и уверенность. Вся телесность повинуясь движениями кукловода отправляет меня обратно в кресло автомобиля, глушит мотор, выключает музыку и прикуривает сигарету.

Это была ещё одна развилка. И лишь на этой, пятой по счёту, до меня наконец дошло. На этой развилке я всегда шел по обоим тропам сразу. И неважно, что происходило для моего чудесного спасения, один я всегда умирал в этих ситуациях, а другой я всегда выкарабкивался. И сколько таких пересечений прошёл какой-то второй или третий я не имеет значения.

Возможно я уже давно сгорел в деревенском доме, или утонул на пляжу, или погиб от кислородного голодания в армии, или лежу с проломленным черепом в подворотне, или же вообще не пережил первую же в моей жизни ночь. Все это может быть лишь последней секундной мыслью моего умирающего мозга, в любой из этих моментов, ведь вся жизнь всей вселенной окидывается за доли секунды горящим разумом.

Не имеет значения, жив ли я здесь и сейчас, или мертв когда-то тогда, не имеет значения, продолжаю ли я лежать в заведенной машине уже задохнувшимся трупом, или же я по-настоящему вовремя выбросился из неё, - это всё не имеет ценности, ведь жизнь в любом случае убивает тебя каждую секунду, просто ты продолжаешь жить в тех историях, где она даёт осечку.

И тут я вспомнил, что ничего раньше не знал о смерти, что она всегда в нашем мире остаётся никому неизвестным опытом, за которым можно наблюдать лишь со стороны, и картинка окончательно складывается в полотно уверенности - если никто и никогда не испытывал смерть на себе - почему бы не решить, что на самом деле каждый из нас испытывает её ежесекундно?

Сосед, выносящий мусор, подскальзывается на гололёде и ломает себе шею, но он же одновременно спокойно возращается к себе домой, также, как и в миллиардах других развилок он вообще не умудрился родиться на свет.

Если мир состоит из конечного количества множества известных частиц, неважно, в бесконечном или ограниченном объеме - не проще ли представить, что положение этих частиц многообразно само по себе настолько, что включает в себя все возможные комбинации структур в любой момент времени?

Мир-по-Шредингеру, мир вечных людей, в котором мы бессмертны, потому что каждый из нас умирая ежесекундно перестает быть нами!

И в этот раз холодная ясность не покидает меня, не отпускает и я, затушив дотлевший до фильтра окурок, улыбаюсь в зеркалом заднего вида самому себе и в итоге заливаюсь самым громким в моей жизни смехом...