Песня заката. Часть 2. Глава 13

      — Н-графиня… Реми сказал, вы плохо себя чувствуете и вас не надо беспокоить. Но я… на всякий случай… мало ли…
      Голос Магали нарушил тишину, но не темноту.
      После ухода скомороха Аликс просидела неподвижно довольно долго, тело успело занеметь. Странное ощущение — быть еще живой, но при этом знать, что ты уже почти труп. Она позволила отчаянию накрыть себя с головой, до спазма в горле и холода в пальцах, до судорожного подергивания плеч вместо плача, потому что слез не было.
      Гильом давно ждал этого момента. Обожал довести жертву до точки, когда ужас и отчаяние леденят кровь, а ненависть заставляет ее вскипать, как сейчас. Наслаждался возможностью вызвать у своей цели чувства, которых она не хочет испытывать, и выпить их как дорогое вино.
      Что ждет ее в аду, если ад и вправду существует? Новая встреча с Гильомом, в этом Аликс была уверена. И предпочла бы небытие. Если бы ей позволено было выбирать.
      — Н-графиня?
      Нет, пока она еще жива, о преисподней думать рано. Есть вещи более срочные.
      — Иди. Не заходи в мои покои, пока не позову. А если услышишь крик или возню — беги зови Жеана. Сюда не лезь — беги к Жеану.
      — Слушаюсь, н-графиня.
      Шаги, скрип, тишина.
      Медленно и осторожно Аликс с сундука перебралась на кровать. Отдохнуть и расслабиться, впрочем, у нее не получилось. Холодным комом в животе лежало ощущение конца. Не сон и не явь, муторное состояние той степени усталости, когда невозможно успокоиться, изводило, не отпуская.
      Она не станет лежать камнем, позволяя смерти и страху делать свою работу. Аликс встала, спустилась по заклятым двум ступенькам и принялась мерить комнату шагами. Чтобы успокоится. Чтобы увереннее шагать вслепую. Чтобы быстрее проходило время.
      Когда она сумела заставить ужас отступить, а дыхание и шаг выровнялись, Аликс позволила себе думать. Отстраненно, по возможности спокойно взглянуть на положение, в котором оказалась, со стороны.
      Ее главная уязвимость сейчас — слепота. Из-за невозможности видеть ей придется полагаться на внимательность и защиту других людей, менее опытных в том, что касается хитростей Гильома, менее заинтересованных в ее выживании, чем она сама. К тому же, едва о поразившем Аликс недуге станет известно, это внесет дополнительную сумятицу, породит у смердов ощущение безнаказанности. В таких условиях ее шансы избежать встречи с подосланным Гильмом убийцей ничтожно малы. А значит, нужно принять меры, чтобы испортить Гильому победу.

      На рассвете Аликс позвала Магали и после того, как та помогла ей обработать спину и облачиться сначала в кожаный доспех, а затем в платье, приказала отвести ее во двор, и собрать во дворе крестоносцев и смердов — всех, кто еще не занят на полях. А еще приказала найти длинный, не слишком широкий кусок холста.
      Заранее выйдя с помощью Магали на лестницу, ведущую во двор, и стоя там с расправленными плечами, Аликс дожидалась, пока все соберутся — не хотела, чтобы кто-нибудь раньше времени увидел, что она не передвигается самостоятельно. Шорохи, позвякивания, слабые перешептывания на провансальском, зевание свидетельствовали, что народа во двор прибывало.
      — Госпожа графиня, — послышался впереди голос Жеана.
      — Я велела собрать всех, — Аликс постаралась сделать вид, будто обводит двор взглядом.
      — Так это и есть все. Остальных заранее предупреждать надо было, еще вчера, чтобы успели явиться.
      — Хорошо.
      Сколько людей будет ее слушать — неведомо. Главное, впрочем, чтобы услышали. И передали дальше, из уст в уста.
      — Нашла, — шепотом и движением воздуха справа обозначила свое возвращение Магали.
      — Завяжи мне глаза этим холстом, — приказала Аликс.
      Из-за небольшого роста девчонке пришлось становиться на цыпочки, но Аликс не согнула коленей, чтобы Магали стало проще. Сейчас не должно быть видно никаких проявлений слабости или уступчивости. Когда колючий холст лег на лицо, Аликс сама завела руки за шею, затягивая узел потуже, проверяя его крепость.
      — Добрые люди Гельона! Денно и нощно все мои молитвы, мысли и старания о том, чтобы вернуть н-графа и тех из вас, кто впал в ересь и покинул земли своего господина. И ныне, пред вашими очами, я даю священный обет: не видеть Божьего света, пока не прозреют и не вернутся к истинной вере супруг мой и все наши подданые.
      Аликс постаралась возвысить голос в конце, чтобы про данный ею обет отчетливо услышали все. Во дворе молчали. Что означало это молчание: опаску или сомнение?
      — Если есть среди оступившихся ваши близкие, передайте им: Господь милостив, и покаяние возможно. Я молюсь за их души и с радостью встречу во возвращении. Уже скоро по моей просьбе в Гельон прибудут монахи, они смогут провести вернувшихся через покаяние в благую жизнь.
      Обратно, в покои, Магали вела ее под руку уже прилюдно.
      — Ты слышала, о чем они шептались?
      — Нет, я толком не разобрала. Но кажется, они удивились, что вы хотите вернуть н-графа.
      Аликс усмехнулась. Она и не хотела вернуть Раймона, но неправдоподобная ложь в данном случае была лучше неправдоподобной правды. Объяви она, что ослепла — тут же поползли бы слухи о постигшей ее Божьей каре, еретики бы воодушевились. Не объяви — странные изменения в ее поведении все равно бы заметили. А так пусть гадают — с чего бы н-графиня захотела вернуть мужа и неужто в самом деле стала такая набожная. И раз стала — вдруг правда на стороне крестоносцев? Глядишь — и придут каяться. И Гильому тоже будет над чем поломать голову хоть какое-то время.

      Да, Гильому будет над чем поломать голову. Главное — успеть и суметь сделать все, что можно.
      Самым сложным из задуманного оказались письма. Написать за нее в замке было некому — больше никто не знал грамоты. Аликс велела сделать ей подобие устройства, которым пользовался в монастырском скриптории брат Юбер — благо толковых плотников в Гельоне сейчас было несколько, и один из них понял, что именно требуется. Устройство водрузили на стол, рядом зажгли свечи, Магали было поручено передвигать дощечки и следить за тем, чтобы буквы, написанные Аликс, не сливались одна с другой.
      Это было по-настоящему сложно — одновременно помнить фразу, которую пишешь, слово, которое пишешь, и букву, которую пишешь, в каждое мгновение на протяжении многих часов. Аликс могла лишь подивиться мастерству брата Юбера в очередной раз. От напряжения сводило руки и шею, жар невидимых свечей на коже отвлекал и раздражал, а доспех, ставший неимоверно тяжелым, натирал спину. И все равно это было лучше, чем метаться по комнате одной в ожидании убийцы. С крестоносцами за дверью, с зажженными свечами и Магали, сквозь зевоту подсказывающей, где можно начинать следующую букву, ночь проходила быстрее, если не легче.
      Дописав, с третьими петухами, Аликс кое-как добрела до кровати, чтобы очнуться уже утром. Сначала ей показалось, что она умерла — настолько вопреки ее воле и неровному, слабому биению сердца наступило забытье, и настолько же тяжело и резко вернулось сознание. Потом Аликс спросила у Магали, светло ли уже, и та ответила, что солнце давно встало. Так Аликс поняла, что пролежала в своем полумертвом сне несколько часов.
      Она не хотела пугаться раньше времени, поэтому запрещала себе думать о своей смерти, о том, какой она будет. Лишь о том, что нужно сделать, чтобы ее месть Гильому увенчалась успехом. Обязательно успеть закричать, например, и погромче. И неважно, что Гильом сочтет это трусостью — так необходимо. Доспех должен помочь ей, выиграть несколько мгновений.
      Мешок с деньгами, что привезли еврейские купцы, Аликс сама, пока плотники изготавливали устройство для письма, оттащила в потайной ход. Дошла до первой веревочной ловушки и сложила там. Деньги не должны достаться Гильому. Как и замок, но с Гельоном сложнее.
      Одно из написанных писем она отдала Магали, еще раз наказав без зова в покои госпожи не входить, а если услышит доносящиеся оттуда шум и крики — бежать к Жеану со всех ног. Жеану же Аликс приказала в этом случае немедленно отправить Магали тайно и под охраной в Конфлан, а самому — по возможности схватить убийцу, послать гонца к Амори, а главное — запереть Гельон и не впускать ни одной живой души, пока не прибудет либо граф де Ге, либо папский легат. Чтобы заинтересовать Магали и Жеана в исполнении ее приказов, Аликс сказала, что в письме содержится указание выплатить им щедрое вознаграждение. Такое указание она действительно вписала, но не была уверена, что Раймон или Арно захотят его выполнить. В случае с де Ге такая вероятность была меньше: Аликс намекнула Магали — если с выплатой вознаграждения возникнет задержка — попросить трубадура напомнить н-графу. Реми сможет и захочет уговорить Раймона, если тот забудет или слишком разозлится, ведь Магали ему нравится, судя по тому, как скоморох себя с ней ведет.
      Гельон достанется тому, кто первым успеет добраться до замка. Предпочтительнее, конечно, чтобы все же Раймону, но вполне возможно, что Жеан предпочтет открыть ворота Амори, который может не только отдать ему вознаграждение, но и отпустить грехи. Впрочем, по большому счету для Аликс важно было лишь, чтобы ничего не получил Гильом.
      Содержание написанных ею писем отличалось, поэтому она выбрала разные по длине куски пергамента, позволяющие не перепутать получателя. В письме Раймону она упомянула о сложенных в потайном ходе деньгах, считая справедливым, чтобы они в любом случае достались де Ге. Мелькнула у Аликс и мысль о том, чтобы выдать заранее часть вознаграждения Магали, Жеану и возводящим в дворе амбары плотникам, но она решила, что лучше не стоит.
      Не стала Аликс и искать кастеляншу. Если Гильом все же захватит Гельон, женщинам в замке не поздоровится, так что не было смысла отягчать душу еще одной смертью.
      Беспокоил Аликс и незаделанный толком подземный ход в колодце. Даже если Жеан добросовестно запрет замок, Гильом может попытаться проникнуть в Гельон по этому ходу, о котором ему известно. Поколебавшись, Аликс все же отдала приказ перекинуть часть плотников и каменотесов на заделывание прохода.
      Временами накатывала такая слабость, что подгибались колени и почти останавливалось дыхание, но Аликс каким-то сумасшедшим усилием раз за разом не позволяла себе потерять сознание, отходя от грани. Ведь нелепо, в конце концов, умереть самой, когда тебя собираются убить.
      К обеду ей доложили, что вернулись первые желающие покаяться, полдюжины человек. Хорошо, с одной стороны. С другой — нет ли среди них подосланных Гильмом? Опасаясь оставлять еретиков в замке, Аликс приказала пока отправить их работать на поля. Монахи все равно еще не прибыли.
      Да и сами доминиканцы… Спрятаться среди них для убийцы, возможно, самое удобное. До их прибытия Аликс придется что-то придумать, как-то обезопасить себя.
      Что еще? Что важного она могла упустить из вида? Сбор урожая, который она не видит и который ей никак не проверить? Нет, не это. Что еще?
      — Н-графиня, — Магали нарушила ход мыслей Аликс. — Там Реми вернулся, хочет вас видеть.
      — Правильно говорить «просит его принять», — с раздражением ответила Аликс.
      Раздражение ее, впрочем, было направлено не столько на Магали с её ошибками, сколько на человека, весть о котором та принесла.
      — Приведи его.
      Значит, скоморох не принял всерьез ее слова… Считает себя неуязвимым? Порой, самонадеянная глупость причиняет вреда не меньше намеренной подлости. У Аликс не было ни времени, ни сил снова что-то этому дураку объяснять.
      Дверь скрипнула. Аликс уже научилась различать, как отрывает ее Магали, и слышать шаги служанки. Сейчас дверь открылась иначе, без наваливания на нее всем весом.
      Аликс привычно расправила плечи в ожидании.
      — Не могу не выразить свое глубокое восхищение вашей изобретательностью, госпожа графиня.
      Изобретательностью по поводу чего? Повязки на глазах? В голосе не было насмешки, но похвала оставила Аликс равнодушной.
      — Зачем ты вернулся? Я же сказала, чтобы Пейран прислал другого гонца.
      — Боюсь, я единственный, кто может и должен первым донести до вас важную весть.
      — Что за весть?
      И от кого? За два дня и две ночи до Конфлана не добраться и, тем более, не вернуться обратно. Где его носило?
      — Ваш брат умер.
      — Да? И как же он умер?
      — Подавился.
      На дурные шутки настолько низкого пошиба Аликс считала его неспособным. Видимо, зря.
      — Чем?
      — Вином.
      Нет, это точно самая идиотская шутка, какую он мог придумать. Или… это не шутка, и он хочет сказать…
      — Ты убил его?
      — Да.
      — Как?
      — Вам не нужно этого знать.
      Ответ почти взбесил Аликс.
      — Как? — повторила она.
      — Яд.
      — И он умер?
      — Да.
      — Ты сам видел, как он умер?
      — Нет.
      — Значит, Гильом жив.
      — Я видел, как его похоронили.
      У Аликс вырвалась усмешка.
      — Это мог быть не он.
      — Это был он.
      Поверить, что Гильома больше нет? Вот так просто? Раз — он выпил отраву, два — его похоронили, три — его больше нет. Гильома нет! Его нет, и ей больше не нужно вздрагивать от каждого шороха…
      Аликс расхохоталась. Смех звучал хрипло, грубо, отрывисто, почти как лай. И он все не кончался. Уже болело в груди и животе, но мышцы продолжали сокращаться.
      — И что дальше? Ты убил его чтобы что? — Смех перешел в крик, становящийся с каждым словом все громче. — Чтобы я из благодарности стала куклой, которую ты дергаешь за веревочки? Чтобы легла с тобой в постель? Тебе это нужно? Убить его и получить то, чего не получал он? А если я не подчинюсь, ты убьешь и меня? Или возьмешь си…
      Ее остановил шлепок по щеке. Ошеломленная Аликс подавилась концом фразы и поднесла руку к лицу. Это что… пощечина?!
      — Пошел вон отсюда! Вон! Не смей ко мне прикасаться! Не смей поднимать на меня руку!
      Он ушел — Аликс услышала, как с силой хлопнула дверь. Ее душили боль и ярость. Запрокинув голову, она закричала, громко, хрипло, зло. Долгим криком без слов. Покачнулась и, опершись на стол, одной рукой смела с него все. Стук черепков и плеск породили желание разбить еще что-нибудь.
      Тяжелый топот ног быстро приблизился, а следом глухой удар оповестил о встрече двери с камнем.
      — Госпожа графиня!
      Жеан и его люди оказались бдительны и выполнили приказ.
      — Вон! Выйдите все!
      — Госпожа графиня!
      — Я цела! Вон!
      Они ушли, испуганная Магали осталась.
      — Чего случилось-то, н-графиня? Чего вы так кричали?
      Да как он посмел уйти?! Аликс с ним еще не закончила, еще не все высказала, не все выяснила.
      — Приведи сюда скомороха. Немедленно.
      Впрочем, еще до того, как Магали вернулась, Аликс уже знала, каков будет ответ: Реми нигде не было.
      Значит, он в подземелье, если, конечно, вообще не покинул замок. А если покинул, то теперь вряд ли вернется.
      Она спускалась осторожно, очень медленно, прислушиваясь. Вдруг его там нет? Вдруг он ушел? А вдруг вообще это все морок? Аликс застыла. Неужели разговор со скоморохом ей привиделся? Того, что он говорил, ведь не могло случиться на самом деле… Она сошла с ума?! Даже прикосновение к каменным плитам стены не помогло понять, где бред, а где явь. Вновь накатила слабость. Аликс теряла почву под ногами — во всех смыслах.
      Повязка на глазах почему-то мешала дышать, но силы поднять руку и сдернуть ее на шею, нашлись не сразу. Слабость отступила, оставив слабую дрожь в коленях и горьковатый привкус тошноты. Куда дальше? Вниз или наверх? Нельзя бесконечно стоять на лестнице, ведущей в подземелье. Еще раз накатит — можно упасть. Аликс осторожно, держась за стену, опустила ногу и сделала шаг вниз. Она пройдет этот путь до конца.
      Уже в подземелье, Аликс долго ощупывала стены, в поисках нужной плиты. И снова это было слишком похоже на кошмарный сон или бред — полная темнота перед глазами и воображаемое пространство подземелья в ее голове. Но она все-таки нашла нужную нишу и, стараясь не думать, повернула рычаг. Стена пришла в движение. Аликс шагнула в потайной ход раньше, чем плита остановилась. Застыла, прислушиваясь. Ей показалось, что она слышит дыхание.
      Аликс потянула рычаг с внутренней стороны и, осторожно ведя рукой по сырой холодной стене, двинулась вдоль нее. Шла, пока не наткнулась ногой на что-то. Дорожный мешок или тело, сквозь юбки точнее не разобрать.
      Медленно, спиной ощущая неровности каменной кладки, Аликс опустилась на пол. Она слышала дыхание, определенно. И чувствовала тепло, исходившее от тела. То ли облегчение, то ли тяжесть предстоящего, то ли все сразу придавило плечи. Аликс уперлась лбом в колени, обхватив их руками.
      — Это я должна была убить его. Уже давно. Не ты.
      Тишина. Ни звука в ответ.
      И тогда Аликс начала говорить. Долго. И много. Обо всем, что делал с ней Гильом. Обо всем, что делала ему она. О том, что сделал Гильом не ей, но из-за нее. О том, что сделала она не Гильому, но из-за него.
      Слез не было, но слова опустошали. И ужасали. Все это можно было прекратить намного раньше. Одно убийство. Один кубок отравы. Что же она так долго не решалась?
      Ответ бил наотмашь. Потому, что мир Гильома стал ее миром. Потому, что другого мира она не знала, и не знала, как жить в другом мире. В мире, где кто-то убил Гильома, чтобы защитить ее, Аликс.
      Что она должна чувствовать сейчас? Благодарность? Разумом Аликс понимала, что должна испытывать именно это чувство, что убийство Гильома стало для нее спасением. Но на самом деле вместо благодарности Аликс испытывала ужас от того, что теперь ее насильно вытолкнули в новый, незнакомый мир. И раздражение от того, что оказалась к этому не готова, что не смогла сама переступить черту.
      А еще она нуждалась в нем, и это было страшнее всего. То, как сильно она нуждалась в нем ужасало больше, чем убийство, которое он совершил. Если бы что-то пошло не так, если бы Гильом заподозрил неладное… Она не хотела думать, что случилось бы тогда. Да и… он ведь не ранен? Аликс протянула руку в темноте и шарила по грязному камню, пока не нащупала чужие пальцы. Мгновение напряженно ждала ответного движения. И позволила сердцу совершить беззвучный прыжок в полную неизвестности пропасть, когда пальцы Реми сжали ее ладонь.