Пофилософствуй - ум вскружится

(эссе)


"Сопрягать надо..."
(Сон Пьера Безухова. Л.Н.Толстой)
" Нет атеистов на тонущем корабле"
 (автор неизвестен)
 

Нарочито несерьезные название и эпиграфы призваны сразу уведомить читателя (буде он случится), что я - полный профан в тех вопросах, которых собираюсь касаться. В повести Сэлинджера "Над пропастью во ржи" герой Колфилд пишет сочинение, в котором, по заданию учителя надо описать любой предмет. Колфилд выбирает бейсбольную рукавицу любимого брата, имевшего привычку записывать на ней все, что приходило ему на ум. Мое эссе, как и эта рукавица, содержит разные понравившиеся мне литературные, философские и религиозные высказывания. Удастся ли мне их разумно сопрягать, снабдив своими комментариями, не знаю. Как говорила дама из анекдота: откуда мне знать, что я думаю, пока я не начала говорить.
В природе приближение стихийных бедствий, таких как зарождение тайфуна, землетрясения, цунами... ученым часто удается предугадать. Но в человеческой судьбе и судьбе целых народов катастрофы обычно непредсказуемы, т.к. к ним как правило приводят совпадения множества мелких причин и малозначащих событий. В "Войне и мире" Толстой рассуждает о том, как случилось, что огромная французская армия устремилась на восток к русским границам, а русская двинулась ей навстречу. События, которые предшествовали этому, сами по себе кажутся пустяковыми: какие-то неудачные переговоры, неудовлетворенные амбиции отдельных лиц... Неужели даже все вместе они могут объяснить чудовищные бедствия, которые пришлось вынести народам обеих стран? Лев Николаевич отказывается верить этому. А вот еще пример. Накануне Аустерлица военачальники - австрийцы, приближенные императора Франца, и русские - Милорадович и Долгоруков - уверены в победе над французами, которые, по их мнению, пытаются уклониться от сражения. Они не понимают ни того, что в действительности происходит в наполеоновском штабе и во французской армии, ни того, почему Кутузов не хочет форсировать наступление. Толстой описывает повальное непонимание, охватившее русских и австрийских военачальников, уставших от бездействия и, как им кажется, от трусости верховного начальства. Но неожиданно вслед за этим взгляд Толстого останавливается на лошади государя, и автор сообщает изумленному читателю, что она тоже не понимала поведения своего хозяина и того, что происходит.
Спрашивается, зачем Толстой ставит в один ряд  сознание не самых глупых людей и непарнокопытного? Очевидно затем, чтобы передать, не вставая на котурны, ощущение фатальности того, что есть история. Те, кто осуществляет сражения, по его мнению, не могут ни предугадать, ни изменить их ход. Иными словами, они только колесики и винтики не ими запущенного маховика. И  в этом смысле, между императорами и их лошадьми разница невелика. Согласимся на том, что катастрофы как отдельных личностей, так и целых народов, - дело темное. Пути Господа, если он имеет к ним отношение, неисповедимы. В священном писании, в Коране, высказывания о Боге и высшей реальности отсутствуют как спекуляции о тех вещах, о которых никто ничего знать не может. Конечно были те, кто в своих видениях как бы приподняли занавес и заглянули за кулисы, например Блейк, Сведеборг, Даниил Андреев... Последний поведал нам о существовании в высших сферах таких монстров, как игвы, питающиеся эманациями человеческих страданий. Кроме "страха и трепета", на это ответить нечем. Приведу еще пару литературных примеров, герои которых, предчувствовали неминуемую катастрофу, посылаемую людям за их грехи.
В стихотворении "Странник" Пушкин рассказывает о жутком видении конца света, явившемся герою. Это видение полностью овладело несчастным, который бросился к людям со своими пророчествами и стяжал репутацию безумца. Гоголь считал это стихотворение вершиной пушкинского гения. А в конце жизни он сам стал этим странником, сподобившимся страшным мистическим переживаниям. Он чувствовал приближение катастрофы и ее карательный смысл. Долг писателя побуждал его обратиться к людям, заклиная сограждан забыть всякую корысть и начать новую добродетельную жизнь, чтобы отвести чудовищные бедствия. В качестве проповедника он писал уложения для богатых и бедных сословий, увы, крайне наивные по существу и косноязычные по форме. Написав вторую часть "Мертвых душ", изобилующую образцами того,"как надо", Гоголь  убедился , что она  бесталанна, а потому не может быть принята читателями. Как глубоко верующий человек, Гоголь был раздавлен тем, что Бог, пославший ему страшное откровение, отнял у него талант. Мне кажется А. Синявский правильно понял то, что за этим последовало . Гоголь решил в последний раз попытаться проникнуть в божий замысел. Если Господь лишает его возможности служить людям так, как он мог бы, пусть забирает его жизнь, так как она уже не имеет для него никакой ценности.  Гоголь перестает есть и ждет, надеясь на милость Бога. Но тот, увы,  отвернулся от великого писателя и дал ему умереть, доказав еще раз неисповедимость своих путей. Быть может ему не понравилась дерзость Гоголя, взявшегося не за свое дело. "Милость к падшим призывать" - это одно, а искоренять зло как таковое, менять саму жизнь, - это уже другое. А как же  спрашивается "глаголом жечь сердца людей"? Ну да, пророки нужны, чтобы донести до масс главные деяния Господа - во-первых, он создал прекрасный мир на радость людям, а во-вторых, дал им нравственный закон, или попросту говоря - совесть, предполагающую потребность к самосовершенствованию.
Совесть как умение различать добро и зло - такое же абстрактное понятие, как Бог, поэтому кажется, что голос совести от голоса Бога отличить невозможно. Тем не менее истинно верующие люди умеют чувствовать Бога, хотя и не умеют ни объяснить это чувство, ни поделиться им.  Сакральное воспринимается благодаря символам и обрядам, а также притчам, в которых кроется смысл учения. Любопытно мнение по этому поводу религиозного учителя, организатора многих русских, и не только, практических школ  Г. Гурджиева. Привожу его ответ на вопрос учеников: видит ли он что-то реальное в существующих религиях, призванное вести людей к определенной цели . "И да и нет. Вообразите, что мы сидим здесь и разговариваем о религиях, а горничная Маша слышит наш разговор .Она понимает его по своему и повторяет то, что ей понятно, швейцару Ивану. Швейцар Иван опять-таки понимает все по-своему и повторяет то, что ему понятно, кучеру Петру. Кучер Петр едет в деревню и пересказывает там то, что говорят городские господа. Как вы думаете, будет ли его рассказ хоть сколько-нибудь напоминать то, что говорим мы? Вы же получаете учения, традиции, молитвы, обряды не из пятых и даже не из двадцать пятых рук .Разумеется, почти все в них искажено до неузнаваемости." И все же, несмотря на вполне оправданный скепсис, Гурджиев не произносит окончательного "нет", а говорит: "и да и нет", почему? Тут стоит вспомнить буддийскую притчу о том, как женщина молилась реликвии, которую считала зубом Будды, не ведая, что это зуб собаки. Однако прошло несколько лет и намоленный зуб собаки стал источать сияние. Вот так и ритуальные тексты разных религий, даже произносимые на непонятном языке, действуют не благодаря смыслу , а благодаря искренней вере, с которой люди обращаются к Богу.
Несмотря на все доверие к Богу, даже у самых известных отцов церкви остаются проклятые вопросы, которые мучают их как неразрешимые. Прежде всего - почему, дав людям нравственный закон, сам он им не руководствуется. Несмотря на всемогущество, он не борется со злом. Митрополит Антоний, как и многие теологи, предполагает следующее: "Если Бог дал свободу человеку, он уже не имеет права эту свободу изничтожить... Если бы он оставил за собой такое право, представляете себе тогда  жизнь человека? Он бы жил, зная, что, если он поступит нехорошо, Бог его может убить. Так как Господь знает все и все предвидит, то как только у вас зародится злая мысль, он может вас тут же уничтожить. Это же хуже концентрационного лагеря! Мы бы жили все время под дамокловым мечом, гадая убьет - не убьет... Бог сам стал бы злодеем из злодеев."
Если всё так, то Творец, создав человека, должен был устраниться из его жизни. Но  верующие знают много примеров, когда он откликался на людские молитвы. Тогда остается загадкой - почему Бог соглашается вмешиваться в судьбы одних людей и не внемлет молитвам других, нередко самых добродетельных и несправедливо несчастных. При жизни, похоже, этого никому постичь не удастся.  Весьма трудны для понимания и два других вопроса: почему за невинное непослушание Бог так жестоко наказал Адама, а с ним и весь род людской и что такое судьба (фатум) с точки зрения христианства. Мне кажется, что известный датский религиозный философ С. Кьеркегор удивительно точно угадал суть дела, поэтому привожу его мысли, как я их понимаю.
 Грехопадение - это паралич веры, обморок души. При той свободе, которую Бог дал человеку, единственная возможность влиять на движения его души, а значит и на жизнь, основана на вере. Грехопадение - отступление от веры в пользу знания. Человек поддался иллюзии, что миром правят неизменные законы, которым подчиняются все, включая Бога. Их знание человек оценил превыше веры. В результате в сознании человека утвердились вечные истины и необходимость - псевдо- категории, отдалившие человека от Бога. Они-то и сделали его непроницаемым для Божественного промысла и водительства. Спрашивается, что заставило человека впасть в паралич воли и веры? Кьеркегор считает, что это врожденный страх Божий, он же страх перед Божьим произволом. Отсюда явился соблазн опереться на вечные законы, перед которыми даже Бог бессилен, и в этом смысле стать равным своему Творцу. Пользуясь образом из Писания, человек предпочел плод с дерева познания плоду с дерева жизни. В этом была его роковая ошибка, т.к. и жизнь и все законы подвластны Богу.
 Человек выбрал себе для опоры пошатнувшегося духа фантом - знание истин, ограничивающих Божественный произвол. Кьеркегор не пользуется другим библейским образом - змеем-искусителем, зато вводит в обиход не менее мистическое понятие страшного "ничто". Очевидно оно приобрело власть над человеком, так как изначальный страх Божий в его сознании приобрел слишком личный ошибочный смысл.  Вместо того, чтобы бояться оказаться нерадивым учеником, непонимающим  волю своего хозяина, человек стал страшиться неизвестного будущего. В результате этот страх материализовался в сознании в виде неизбежности, Фатума.
 В русской народной сказке есть сюжет - мужик по оплошности оттяпал топором мизинец и с досады бросил его с глаз долой за печку. А тот возьми да обернись младенцем, мальчиком-пальчиком. Вот и "ничто", возникнув как плод недоразумения между Творцом и его созданием, набирая иррациональную силу, становится таинственным "нечто". Наполняясь содержанием неизбежного, оно стало  судьбой и заняло в психике своего носителя почетное место. При этом вера в Бога, которая по изначальному замыслу была призвана стать опорой духа, оказывается вытесненной бессильной верой в Рок. В этом суть первородного греха, обрекшего человека всю жизнь в поте лица искать утраченную гармонию в отношениях с Богом и Божьим миром. Почему же Творец вовремя не вмешался? Потому что ему надо было либо подчинить себе волю и разум своего творения, либо, не ограничивая предоставленную ему свободу, примириться с крушением идиллического замысла создания себе подобного. Наверное, Творец с горечью осознал, что насильно мил не будешь; к тому же человек способен ценить только то, что потерял, или то, за что дорого заплатил.
В связи с тем, что Кьеркегор говорит о Боге  как о хозяине и уме как восставшем против него вассале, предлагаю всмотреться в  удачную метафору Гурджиева, призванную объяснить нам наши отношения с Творцом. Человек по Гурджиеву похож на упряжку, состоящую из возницы, лошади и повозки. Возница - наш ум, лошадь - наши чувства, повозка - наше тело. У повозки есть хозяин, и возница должен научиться понимать его язык. Но он также должен научиться управлять лошадью, т.е. управлять своими эмоциями, и  следить за повозкой, т.е.  заботиться о своем теле. Куда ехать упряжке, знает хозяин, и, чтобы понять его волю, вознице надо прежде всего пробудиться. Ум обычного человека похож на возницу, который сидит в трактире во хмелю, не помня о своей обязанности и развозит пассажиров только в своем воображении. Вспомнить о своей обязанности человеку помогает совесть - орган, способный отличить добро от зла. Увы, как правило, он покрыт толстой коркой, и только сильное потрясение или страдание пробивают в ней брешь. Что касается "хозяина",  всякая религия (во всяком случае Запада) озабочена его поисками.
 Но и классики русской литературы со своей стороны отвечали на вопрос - куда ехать "вознице ". В рассказе Толстого "Хозяин и работник" купец Брехунов, не желая упустить выгодную сделку, едет к помещику, чтобы дешево купить у него лес, в сопровождении работника Никиты. Начинается метель. С наступлением сумерек лошадь сбивается с дороги, и им  приходится ночевать в какой-то лощине. Купец понимает, что Никите в его ветхом зипуне ночь не пережить, и, бросив его замерзать, пытается на лошади добраться до ближайшей деревни. Но лошадь сбрасывает своего седока, и купец,  натерпевшись смертного страха, с трудом по следам лошади возвращается к брошенной им повозке. Он видит, что Никита еле жив и уже не узнает его, и тут вдруг осознает, что надо делать. В своем теплом овчинном тулупе  купец ложится поверх замерзшего Никиты и этим спасает его от смерти. Последние видения Брехунова радужны - исчез страх, исчезли все тревоги, осталась уверенность, что он выполняет то, что должен.  Толстому ясно, что только сильная встряска может разбудить спящую совесть, и только она может побудить корыстного и бездушного купца услышать голос "хозяина."
Идеальный пример христианского   бескорыстного  служения людям с точки зрения Толстого являет собой чеховская Душечка. Лев Николаевич искренне жалел, что этот рассказ написал не он. Забавно, что мы вслед за автором  сострадаем Душечке, но и не можем не презирать героиню,  меняющую с легкостью свои убеждения в зависимости от того, с кем она живет. Странно, что для Толстого это не имеет значения. Думаю, это потому, что он проникся  к ней глубоким сочувствием. В отсутствии предмета обожания Душечка не способна составить своего мнения ни по какому поводу,  предметы и явления утрачивают для нее всякий смысл, а мир точно распадается и исчезает. Сопрягая "далековатые понятия", я думаю, что подобная катастрофа постигла и Анну Каренину. Ревность, отчаяние и унижение достигли такой степени, что как бы материализовались  в гигантскую волну, которая утащила ее от берега и утопила. В  помраченном состоянии рассудка она совершает как будто разумные поступки - едет к Долли отвести душу, затем в имение Вронских объясниться с Алексеем и его матерью... но по существу она затоплена таким отвращением к жизни, что ничего из этого выйти не может. Не только знакомые люди вызывают разочарование и раздражение, но и незнакомые кажутся уродливыми лицемерами, среди которых тошно находиться. В убеждении, что нет ни любви, ни счастья, ни покоя, ни достойной жизни, она решается на роковой поступок. Подобный эффект  от сильного эмоционального перенапряжения переживает герой набоковского рассказа "Ужас": он видит вещи, но что они собой представляют не помнит; кто он и где он - ему тоже непонятно. За видимым не стало никакого понятия, как теряет смысл слово, если его много раз бездумно повторять. Окружающее, лишенное смысла, давит как кошмар. Если прибегать к гурджиевской метафоре, во всех трех приведенных случаях возница потерпел катастрофу, когда хозяин покинул повозку.
Но и тогда, когда хозяин на месте, не всё слава Богу - хозяин и возница говорят на разных языках, поэтому "трудности перевода" неизбежны. Литература изобилует примерами того, как нелегко понять свое назначение даже тем людям, которые к этому честно стремятся. Приведу несколько примеров из классики. В чеховской "Степи" о.Христофор рассказывает, как благодаря трудолюбию и исключительной памяти он еще отроком читал и по-латыни и по-гречески и по-французски, знал философию, математику, историю... Его наставники прочили ему научную карьеру, думали, что из него выйдет "ученейший муж," и сам юноша собирался ехать в Киев продолжать учение, но родители его не благословили. О.Христофор ставит себе в заслугу послушание родительской воле, в результате которой он стал скромным провинциальным священником. Но читателю ясно, что он попусту зарыл свой талант в землю. Кстати,  само это библейское выражение возникло благодаря переосмыслению перевода - вместо таланта в оригинальном тексте значится  название монеты - талан.
В " Моей жизни" интеллигентный герой, сын архитектора, критически относится к идее искать легкую чиновничью работу ради денег. Любя чтение и театр и игнорируя гимназические занятия, он не сумел подготовить себя ни к какой деятельности, удовлетворяющей его умственные потребности. Не желая сидеть на шее у отца, он нанимается маляром, чтобы зарабатывать честным физическим трудом. Это грустный вариант ошибки возницы, хотя не так просто сказать, в чем она состоит. Мораль, предлагаемая  старшим маляром Редькой:  "тля ест траву, ржа - железо, а ложь - душу", увы, хоть и хороша, но не подходит.
Пример осмысленной жизни представляет собой герой "Скучной истории", профессор медицины с мировым именем. Но смертельная болезнь заставляет его чувствовать себя одиноким и несчастным. Он уже ничего не может изменить в своей жизни, в которой раньше были и смысл и радость, а теперь "все перевернулось  вверх дном и разлетелось в клочья". В нем не осталось того, "что выше и сильнее всех внешних обстоятельств". Хотя Чехов считал себя агностиком, он безусловно разделял мнение героя "Дома с мезонином ":  "задача  всякого человека в постоянном искании правды и смысла жизни. Удовлетворить это истинное призвание могут только религия, науки и искусства". Другой герой выражает подобную мысль так:" Общая идея - бог живого человека".
Замечателен спор о смысле жизни двух героев рассказа "Огни", инженера Ананьева и студента, выходца из балтийских баронов. Занимаясь общим делом -  прокладкой ж.д рельсов  в глухой степи - они совершенно по-разному относятся и к своей работе и к мысли о тщете всех человеческих усилий перед лицом неизбежной смерти. Ананьеву эта мысль кажется чрезвычайно вредной и опасной в особенности для молодых людей. Она лишает  человека энергии думать, принимать решения и действовать. А главное, не ценя жизнь вообще, человек утрачивает способность к состраданию. Высокомерный и равнодушный ко всем и всему барон не желает слушать доводы своего собеседника. Ананьев  считает таких людей глубоко спящими и, как и  Гурджиев, полагает, что ничто, кроме опыта страдания его не разбудит. Сам Ананьев далек от оптимизма, ему известно и то, что "человек  скуден днями и богат скорбью" и то, что " Река времен в своем стремленьи, Уносит все дела людей..." Глядя на огни, вспыхивающие в ночи то здесь, то там вдоль ж.д. линии до самого горизонта, он говорит, что они напоминают ему мысли каждого отдельного человека, которые также разбросаны в беспорядке и тянутся куда-то  среди потемок, ничего не осветив и не прояснив ночи. "Да, ничего не поймешь на этом свете!" Кажется, эта лучшая фраза для концовки, но Чехов неожиданно кончает другой - "Стало восходить солнце."
В книге о. А .Меня, которая так и называется "Свет во тьме светит", автор вслед за Платоном пишет, что человеческая жизнь похожа на темную пещеру, в которой еле светит огонек... и люди бредут один за другим, быстро проходя свой путь. И сам Господь говорит - " в мире будете иметь скорбь". И всё же, возвещая свое учение, он говорит людям: " Вы блаженны... Я вас выведу в светлый мир... радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах".
О. Мень считает, что радость возможна и на земле, если ощущать присутствие Бога в своей душе("Царство божие внутри нас").  По его мнению в человеке заложено стремление к абсолюту - абсолютной любви, абсолютной красоте, абсолютной справедливости, которых нет на земле, поэтому каждый христианин  - это Антей наоборот. Только прикасаясь к небу, он обретает силу и поддержку Бога. Красиво, но довольно безнадежно для тех, кто вопрошает "чому я не сокил, чему не литаю?" А ведь нас таких большинство. Правда, о. А. Шмеман считает, что человек, умеющий радоваться  прекрасному миру, который Бог для него создал, уже тем самым приближается к нему. (Вспоминается чудное стихотворение А. Кушнера с говорящим названием: "Евангелие от куста жасминового".) Далее о. Шмеман учит: "Радость - основа свободы, в которой мы призваны "стоять". И тут уже ответить на вопрос - что же нам помогает радоваться и " стоять" в мире, где так много скорби, - несложно. Конечно, это для того и  созданное искусство.
"Солнце восходит" для нас,  когда мы общаемся с литературой, музыкой, живописью... И тут дело не только в этической ценности искусства, тем более, что не ко всякому искусству это понятие применимо, а в некой прибавочной стоимости. Известный американский писатель и философ, приверженец дзен-буддизма, Р. Пирсиг дает ей  определение: она равна качеству. В каждой вещи столько Бога, сколько в ней качества. Качество и есть Бог. In my humble opinion, - замечательное откровение.
То, что помогает нам жить, не впадая в грех отчаяния, не избавляет нас от страха смерти, соприродного душе. Т.к. преодолевать его благодаря безоговорочной вере не всем дано, должен быть  пусть и не равноценный, но какой-то альтернативный вариант. Когда быстрая река жизни увлекает нас в Тартар,  необходимо  ухватиться за прочный валун, способный простоять долго, и это опять же культура. Своей творческой активностью  мы спасаемся от хаоса и уничтожения, становясь со-творцами.  При этом одним, взобравшимся на валун, дается основание провозгласить :"Я памятник себе воздвиг ...", другим - нет. Хотелось бы надеяться, однако, что зачтены будут не только результаты, но и честное стремление.
Среди разных искусств особое место занимает театр, точнее лицедейство, имеющее свою метафизическую подоплеку. Ее можно выразить в двух словах: жизнь иллюзорна, она не более, чем поставленная пьеса, где нам случайно выпадает та или другая роль. Известный испанский драматург П. Кальдерон так и назвал свою пьесу: "Жизнь есть сон". Буддизм не просто придерживается этого мнения, но и отрицает само существование личности. Недавно я видела фильм о карнавале в Венеции, который показался мне метафорой такого мировоззрения. Правда, на карнавале люди сами выбирают себе маски и наряды, в которых хотят предстать перед городом и миром, но это не так уж принципиально. Главное - упразднение всяких лиц как индивидуальности. "Потеря лица" представляется при этом  весело-заразительной. Глядя на хоровод ярко и  разнообразно ряженых фигур,  чувствуешь, что  люди, скрываясь под маской, не только не стремятся угадывать друг друга, но забывают, кто они сами, слившись с выбранным образом. В результате закрадывается метафизический страх нереальности происходящего, затерянности и одиночества, когда отдельному "я" нет места.
 В романе " Иосиф и его братья" Манн говорит о своеобразном самосознании своих библейских героев. Для них духовное равноценно умению подчинить себя той роли, которую им предоставляет тот или иной миф. Отчасти его можно выбрать, подобно тому, как  венецианцы выбирают себе маски, но скорее они получают свой образ, как указ свыше. Миф воспринимается как  божий замысел, и человеку предписано жить в соответствии с ним. Может, обычай карнавала, пришедший из древности, преследует цель возродить мироощущение душевного комфорта от слияния с уже отлитой в истории человечества формой существования.
Позволю себе небольшое отступление о том, как связаны между собой мифы, обряды и литература. С религиозной точки зрения миф - событие, произошедшее однажды и затем повторяющееся постоянно. Это повторение, осуществляемое благодаря обрядам, необходимо для приобретения религиозного значения, т.е. для того, чтобы войти в жизнь верующих людей как истина. У древних людей смерть ассоциировалась с приобретением нового опыта в новой реальности. Так, в мифе о Дионисе - боге плодородия - божество умирало, чтобы затем воскреснуть для новой жизни. Обряды инициации  также служили тому, чтобы, сталкиваясь со смертельными опасностями, молодые люди учились их преодолевать и приобретали мудрость, необходимую для взрослой жизни. И сегодня, как в древности, верующие люди знают, что в мифе заключена истина и знают это не благодаря историческим свидетельствам, а благодаря обрядам. Смерть и вознесение Иисуса также - миф. Однажды случившись, они повторяются вновь и вновь, и каждый, кто проходит традиционную инициацию крещением и причастием, приобщается Христу и испытывает преображение.
 В так называемый осевой период (800-200гг. до новой эры) в древней Греции возникло новшество - во время праздника в честь Диониса исполняли трагедию. Она стала важной частью инициации афинских юношей, необходимой для обретения полноценного гражданского статуса. Трагедия, как и всякая инициация, вынуждала зрителей проходить через предельное напряжение. Внутреннее очищение - катарсис - достигался мощным эмоциональным воздействием страха и жалости. Трагедия учила переживать чужую боль как собственную, и это событие условно можно считать начальной точкой в эволюции литературы.
 И как в священных текстах  о сакральном говорится обычно окольным образом, так и литература сильно продвинулась по этому  пути. Она предпочитает обходиться без морализаторства и любит пользоваться метафорами.
Хочу привести  пример на заданную тему из "Волшебной горы" Т. Манна. На праздновании Рождества в туберкулезном санатории гофрат предлагает пациентам  забавное развлечение - нарисовать свинку с завязанными глазами. У всех получается смешно и непохоже, и это вызывает много веселья. Этим вечером Ганс Касторп решается на признание в любви, хотя долгие месяцы до этого ни разу  не разговаривал с Клавдией. Он говорит своей возлюбленной, что " мысленно всегда обращался к ней на "ты" и будет делать это вечно. Хотя в вечности не разговаривают. В вечности ведут себя так же, как когда рисуют свинку: откидывают голову и закрывают глаза."  Согласитесь, что этот словесный портрет религиозного чувства так неожидан и хорош, что под стать библейским изречениям.
И еще пара литературных примеров, говорящих о вредном стремлении цивилизации истребить страдание из жизни людей. Герой  сэлинджеровского "Голубого периода де Домье-Смита" однажды ("счастье, что эта была только минута"), взглянув на витрину магазина гигиенических товаров, понял, что ему всю жизнь предстоит гулять по саду из подкладных, протезов и бандажей. Жизнь вокруг предстала точно в кастрированном виде. Мир населяли молодые люди, которые, тиская девушек, рассказывают о приятеле, решившем покончить с собой, и девицы, которых он рисовал на рекламе. Они никому не доставят страданий дурным запахом своих подмышек, да и подмышек у них не было.( Отметим, как  слово - страдание - в данном контексте прекрасно гармонирует с садом из подкладных!) Все в цивилизованном мире продуманно, чтобы искоренить страдание. Но оно - неотделимо от жизни, и, избавляясь от него, человек избавляется от сильных желаний и страстей, становясь жалким обывателем.
В антиутопии О. Хаксли "О дивный новый мир" люди и вовсе выращиваются  в инкубаторах. Залогом их психического здоровья становится употребление наркотика - сомы, убивающего людей к 60-ти годам. При этом благодаря отличной медицине они остаются красивыми и здоровыми. Даже смерть они встречают весело, беспрерывно развлекаясь синтетической музыкой, телепередачами и наркотиками.
 Читая разных философов и отцов Церкви, даже если собирать их мнения по одному вопросу, нетрудно заметить, что они  значительно расходятся.  Одни отстаивают приоритет страдания, другие красоты мира, одни считают, что разум завел человека в тупик, другие, что только он помогает нам постичь Бога...  Это напоминает древнеиндийскую притчу о слоне и трех слепых. Желая составить  представление об этом животном, один слепец трогал бок, и ему казалось ,что слон подобен огромной стене, другой - хобот, и ему слон представлялся толстой змеей, а третьего слон поднял в воздух, и он стал всех уверять, что слон умеет летать. Понятно, что договориться друг с другом им было трудно. И мне вполне естественно  кончить свое сочинение словами о непознаваемости истины, особенно религиозной.  Но я хочу заключить свое эссе пересказом еще одной притчи, позаимствовав остроумие у сатирика В. Шендеровича.
Мужчина стоит на табурете с намыленной петлей на шее. Тут является ангел и спрашивает, неужели жизнь ему настолько опротивела, что он собирается с ней расстаться. Разве ему не интересно узнать, чем кончится футбольный матч с его любимой командой? А разве не хочется порыбачить на рассвете, когда нет никого вокруг ... а выпить рюмочку, закусив селедочкой с лучком... а с утреца баньку?  Мужчина, подумав, признает, что, может, и не стоит торопиться. Он уже готов слезть с табурета, но сначала просит ангела ответить всего на один вопрос: в чем смысл . - Какой смысл?  - удивляется ангел. - Ну хоть какой-нибудь, потому что без смысла жить нельзя!  - Смысла ему надо! -возмущается ангел. - Коли так,  вешайся и не морочь людям голову!
Надеюсь, это предложение ангела не является безотзывной офертой.