Дом

Спустя полтора месяца с того момента, как я получил условную свободу в стенах этой лаборатории, я обзавёлся будильником, mp3 плеером с наушниками, акварельными красками и карандашами, бумагой для рисования, цветными носками на каждый день недели, баскетбольным мячом и двумя фонариками: одним средним и одним большим, почти ручным прожектором. С будильником я теперь встаю и раньше, и у меня есть время для себя. Плеер я ношу с собой постоянно, засовывая его за резинку штанов. Я слушаю музыку, когда один и когда в толпе в столовой. В столовую я уже хожу самостоятельно, иногда там встречаюсь с мисс Гардан, и мы едим вместе. Но я больше предпочитаю есть один. Иногда, когда я ИХ слышу, я включаю музыку. Это помогает привести меня в порядок. Всё для рисования я попросил совсем недавно. Таким образом я пытаюсь нарисовать то, что слышу. Это очень тяжело, и моя мазня просто походит на кляксы разного цвета, размера, формы и насыщенности. Снизу я ставлю свою подпись «Второй», а на обороте подписываю, что я слышу. У меня есть изображения подавленности, испуга, тоски и радости. И хотя эти кляксы выглядят так, будто на бумагу кто-то брызнул краской, на их создание я трачу много времени. Крайне тяжело переносить свои звуковые ощущения в цвет на бумагу, давать им форму. Мои рисунки, наверное, могут оказаться полезными для всех этих докторов лаборатории или той же мисс Гардан, но я их никому не показываю, я прячу их в потайной первой комнате.
Цветные носки я попросил для себя, потому что устал ходить во всём одноцветном и блёклом. С баскетбольным мячом я иногда ношусь по коридорам, когда уже почти никого нет, и играю сам с собой. Это небезопасно, но в тренажёрной слишком мало места для этого. Может, в скором времени мне разрешат устроить баскетбольный матч. Должно быть здорово.
Ну, и фонарики. Мне их не хотели выдавать, но я настоял, сказав, что боюсь ходить по тёмным коридорам. Свет тут вырубают в полночь, а я не всегда сплю в это время. Ещё я сказал, что иногда мне снятся кошмары и, когда я просыпаюсь, то тяжело находиться одному в своей тёмной комнате. Но на самом деле фонарики мне нужны для исследований. С ними я хожу по коридорам, ищу, где что может быть интересного.
Я стараюсь быть осторожным и не привлекать к себе много внимания. Не хочу, чтобы меня заподозрили в чём-то, иначе, боюсь, это может привести к возвращению прежнего режима.
Сейчас я чувствую, словно живу в интернате, только, кроме меня, детей тут нет. Они словно уехали в лагерь или их всех разобрали семьи (что вполне актуально для моей реальной ситуации), а я остался один. Несмотря на то, что у меня появилось много того, чего не было раньше, мне не хватает воздуха. В прямом смысле. Я скучаю по прогулкам, гулу дорог, шуму пробок, гипермаркетам и прочему – всему тому, что можно встретить почти в любом городе, но только не за стенами лаборатории. И я понимаю, что, оставаясь здесь, я не могу рассчитывать на попадание в наружный мир. То ли потому, что он для меня опасен, то ли потому, что я опасен для него. Как чумная Крыса.
Мисс Гардан говорит, что мой эмоциональный фон немного улучшился: я стал более общительным и открытым. Я разговариваю за столом с персоналом, не боюсь подсесть к кому-нибудь за столик, но предпочитаю не присаживаться к докторам. Это как сесть за учительский обеденный стол. Я ем с санитарами и обслуживающим персоналом. Иногда они рассказывают мне о событиях в мире: о баскетбольных матчах, о музыкальных группах, которые я слушаю, советуют, что ещё можно послушать, о новинках кино, о погоде и своих семейных проблемах. Я слушаю, иногда проникаюсь и иногда слышу ИХ.
Мистер Хиггинс отмечает, что мои показатели улучшились. Он теперь ходит с довольным видом, будто это была его идея – изменить условия моего пребывания здесь. Мисс Гардан говорит, что поиски новой семьи не прекращаются, но я не верю, что кто-то меня возьмёт. Стараюсь быть реалистом и смотреть на вещи трезво. Может, так она пытается успокоить меня, но мне намного лучше уже от того, что лаборатория становится домом. В хорошем смысле. Не тюремной камерой с пытками в виде бесконечной вереницы тестов, а загородным поместьем, таящим в себе секреты.
Сегодня день кино. Я договорился с санитарами устроить в столовой небольшой кинотеатр. Будем смотреть целый марафон. Приглашены, конечно, все желающие. Часть, конечно, не могут: у них ночная смена, но некоторые счастливчики откликнулись на мою идею. Я сам сделал плакат и повесил его у столовой. Красочными большими буквами я объявил ночь ужасов, конечно, предварительно согласовав это с мистером Хиггинсом. Он не был в восторге, но одобрил. Кино, конечно, тоже не обошлось без его согласования. Но кино выбирал не я, а санитар Ричардсон – рыжий мощный бородач с невообразимо доброй душой для такого телосложения. Он байкер снаружи, но простой парень внутри. У него правда есть байк, и он обещает, что покатает меня, если мне когда-нибудь разрешат отсюда выйти. Всю техническую часть он со своими коллегами взяли на себя: от установки проектора до размещения удобных подушек на полу столовой. Для этого пришлось сдвинуть столы в сторону.
Мистер Хиггинс, к моему удивлению, даже договорился с поварами кухни: у нас будут напитки, пицца и попкорн.
Мисс Гардан гордится моими успехами. Я стал общительнее и занимаю себя сам. И это идёт не только на пользу мне самому, но и всему коллективу лаборатории. Хотя, конечно, ещё остались те, кто не одобряют моей такой «распущенности», но пусть говорят, что хотят. Я чувствую себя свободным, насколько это возможно, и счастливым.
Ночь ужасов начинается в восемь, и у нас целых три фильма, выбранных Ричардсаном, на просмотр. Я стою у входа в столовой в своих классных кроссовках с белой подошвой, и красной тонкой резиновой лентой на них и такого же цвета шнурками и приветствую всех, входящих в самодельный кинозал на один вечер. Ричардсон внутри настраивает изображение: огромная простыня натянута на стену напротив раздаточной. Мы с ним уже заняли самые удобные места, положив лист бумаги формата А4 с надписью «Занято».
К столовой подходит мистер Хиггинс, я его приветствую и приглашаю внутрь. Он осторожно заглядывает за дверь, где царит почти полный мрак.
-Не пугайтесь, это будет всего лишь кино.
-Просто проверяю, как всё идёт, - он улыбается.
-Вы не идёте?
-Тяжёлый день, а завтра день новый. Надо выспаться и быть готовым к завтра, - он больше обращается ко мне, чем к себе.
-Обучения завтра нет, только тесты, так что всё будет нормально.
-Кошмары снится не будут?
-Кто знает. Но если и так, это будет хорошее поле для изучения, не так ли? Всё будет замечательно, мистер Хиггинс, оставайтесь! – сам не знаю, зачем уговариваю его.
-Ну, нет, спасибо, - он хлопает меня по плечу. – До завтра! – и уходит.
Без пяти восемь я захожу в зал и усаживаюсь на заранее подготовленное место. Ричардсон произносит приветственную речь и запускает первый фильм.
Фильм оказывается неплох. В некоторые моменты, когда становится страшно, я словно губка впитывают этот страх с других и слышу их страх. От этого мой страх куда-то пропадает: я пытаюсь просто сосредоточиться на том, чтобы снова услышать реальные звуки, а не то, что в моих ушах. От этого атмосфера фильма пропадает.
Я верчу головой, пытаясь выяснить, кто пугается больше всего. Кажется, справа от меня максимальная концентрация страха. Но потом всё резко пропадает. Я резко начинаю слышать, как обычно. И это меня пугает, словно меня выдернули из воды или вынули беруши. В фильме главный герой почти в тишине идёт в коридоре, и вдруг я слышу голос мисс Гардан за дверью столовой:
-Милая, это ненадолго.
У Мисс Гардан должен быть выходной. Я поднимаюсь и осторожно, чтобы не наступить на чьи-нибудь конечности в темноте, пробираюсь к двери. Приоткрываю её и вижу, как психолог идёт к лестнице, держа за руку маленькую светло-рыжею девочку. Я резко выскакиваю в коридор и тихо закрываю за собой дверь в столовой, чтобы свет из коридора не мешал наслаждаться кино.
-Мисс Гардан! – кричу я шёпотом.
Мисс Гардан уже на ступенях лестницы. Останавливается.
-Маркус?
-Не хотите присоединиться к ночи кино? – я стараюсь делать вид, что не вижу девочку, но смутные сомнения гложут меня и я то и дело бросаю на неё взгляд. Девочка совсем меня не боится и даже с любопытством разглядывает меня.
-Нет, спасибо, нужно кое-что доделать.
Она торопится, отвечает отрывисто, подтверждая мои догадки:
-Это новенькая? Ещё одна, да?
Она застывает на месте и как-то не по-доброму отвечает:
-Это моя дочь, Маркус. Мы были в гостях, но пришлось срочно заехать на работу. Энни, познакомься, это Маркус!
-Привет! – говорит она тоненьким голоском.
У неё красивые зелёные глаза. Большие и жадно меня разглядывающие.
-Как ты себя чувствуешь? – спрашивает психолог.
-Отлично. Ночь ужасов только началась, фильм классный.
-Я бы присоединилась, но Энни ещё слишком мала, - она рассеянно улыбается.
-Сколько тебе? – интересуюсь я и нагибаюсь к малышке.
-Четыре, - отвечает она и показывает свой ответ на пальцах.
-Маркус, мы побежим,  - она дёргает Энни за руку. – Хорошего просмотра!
Я киваю и дожидаюсь, пока они поднимутся по лестнице. Смешанные чувства: не знал, что у мисс Гардан есть дочь. Девочка милая, но я подавлен таким. Теперь я знаю, что не единственный, о ком мисс Гардан печётся. Да и более того, о родной дочери она будет переживать гораздо сильнее, чем обо мне. Расстроенный, я возвращаюсь в столовую.
-Где ты был? – спрашивает Ричардсон?
-Ходил в туалет.
-Классный момент пропустил.
До конца первого фильма я никак не могу избавиться от своих мыслей. Но пицца и кола делают своё дело, и уже к началу второго фильма я забываю о том, что видел.
После просмотра кино я в одиночестве с большим фонариком возвращаюсь к себе по тёмным коридорам, шугаясь шорохов, которые придумывает мне мой мозг. Спать не хочется, и я захожу в первую.
Первая, как мне кажется, теперь выглядит ещё более одинокой, чем раньше, до того, как я её нашёл пустой и безликой. На стенах висят мои рисунки, приклеенные скотчем. Под матрацем прячутся бумаги: мои заметки. Я перерисовал себе карту и помечаю на ней всё, что посчитаю важным. Не только, куда мне можно, а куда нельзя. Важно не это, важно то, куда я могу попасть, а куда нет. Я часто хожу с Ричардсоном, и побывал в подсобке, хотя своего доступа у меня туда нет. Но в подсобке нет ничего интересного: груда халатов, пустых бейджиков, канцелярия и прочая ерунда. Но теперь я понимаю, насколько важно развивать свои навыки общения и расширения связей: они могут предоставить мне доступ туда, куда не может эта бесполезная карточка с нулевым доступом. Наверняка у мисс Гардан доступ куда шире, чем у Ричардсона или других санитаров, но я боюсь пользоваться этим, боюсь, что она меня раскусит и это приведёт к чему-то фатальному.
Первая выглядит так, словно в ней кто-то жил, но давно ушёл. Я облазил тут каждый сантиметр, но признаков проживания первого так и не нашёл. Моя комната выглядит менее жилой, поэтому я не особо люблю в неё возвращаться. Почему я не оставляю все эти вещи у себя, не развешиваю рисунки на своих стенах? Не знаю. Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел всё это. Как будто первая – мой шкаф со скелетами. Он у всех на виду, но никто не знает, что там. Иногда я думаю, что будет, если первый вернётся. Не уверен, что он существует, но всё же. Будет ли он рад моему творчеству? Я бы не был рад, если бы мою комнату занял какой-то пацан под свои нужды. Хотя он, верно, и не воспримет первую за свою комнату, как и я долго не воспринимал вторую за свою.
Мы могли бы подружиться. И вместе исследовать лабораторию. Одному тяжело. С Ричардсоном весело, но я держу ухо востро и никому не рассказываю о своих планах, даже намёка не делаю. Я постоянно боюсь, что жизнь, которую я здесь настраиваю, разрушится, как разрушалось всё до этого: моя родная семья, первая приёмная семья, вторая… Я пытаюсь приспособиться жить там, где меня оставили, быть полезным зверьком. Мне уже неважно, что тут думают о моём даре, чего я могу, а чего не могу. Мне главное чувствовать себя хорошо и радоваться тому, что есть.
Я сталкиваюсь с мистером Хиггинсом в коридорах, но он будто избегает меня. Через пару дней после ночи ужасов всё будто меняется, хотя выглядит таким, каким было раньше. И только мисс Гардан даёт мне ответ:
-Мы нашли тебе новую семью.
Мы только что говорили с ней о моём полезном опыте организации мероприятия. Я стою со стаканом воды в руках.
-Что?
Она не повторяет. Очевидно, что я спрашиваю не потому, что не расслышал, а потому, что не хочу этого слышать.
-Но я уже привык быть здесь. Здесь хорошо. Я со многими познакомился. Они хорошие ребята. И мне тут комфортно.
-Но это не твой дом, Маркус.
-Нет, этот как раз мой дом, который я создал себе сам! В стенах лаборатории я построил себе свой мир, и он меня устраивает.
-Ты часто говорил, что тебе не хватает общения с другими детьми. И как бы мы ни хотели, мы не можем предоставить тебе этого здесь. Ты ведь понимаешь?
Я ставлю стакан на стол, так и не отпив.
-Не понимаю, - злюсь я, хотя очевидно, что никого постороннего сюда привести не могут.
-Семья, которую мы тебе подобрали необычная…
-Ничего не хочу слышать! – я направляюсь к двери и дёргаю за ручку, но дверь заблокирована и не поддаётся.
-Там есть мальчик, он младше тебя всего на два года, тебе будет полезно…
Я достаю свой пропуск, открываю дверь и выхожу. Оказавшись вне кабинета, не знаю, куда идти. Сжимаю руки в кулак, утыкаюсь в пол и просто иду по коридору, потом по лестницам, сворачиваю чёрт знает куда, лишь бы подальше от этой новости.
Я сажусь на ступеньку и прячу голову в ладонях. Я не плачу, просто пытаюсь не видеть весь этот мир. Заранее ненавижу эту семью и этого мальчика на два года младше меня. Мне в голову приходит бредовая идея. Она приходила мне и раньше, но сегодня оказалась как нельзя кстати. Надо бежать. Как это провернуть, я не знаю, но такое решение мне кажется необходимым. В конце концов, мне пятнадцать. Пора бы уж быть дерзким.
Раздобыть рюкзак я даже не надеюсь, даже не тот, с которым я сюда прибыл и где мои вещи, а хоть какой-нибудь, старый, дырявый… Мне подошёл бы любой, но я прекрасно понимаю, что его поиск – пустая трата времени, а времени у меня в обрез: у меня нет плана, денег, телефона… Из всего годного только фонари да кроссовки. Одежда, в которой я хожу тут, никого, само собой, не смущает, но, появись я в ней на улицах города, мне сочтут за сбежавшего из больницы, дома или откуда-то ещё, а привлекать внимание мне не хочется.
На складе, куда ходит Ричардсон, есть коробки, набитые вещами. В них старое постельное бельё, халаты, может что-то ещё. Мешок из простыни за спиной вместо рюкзак? Что ж, стану путником, странником с длинной деревянной палкой и седой бородой. Мне не из чего выбирать. Надо действовать.
Конечно, на склад мне просто так не попасть. А у Ричардсона, как назло, выходной. И что делать? Я вскакиваю и в голове перебираю всех, с кем у меня дружеские отношения. Но нет никого, кого бы не смутила моя просьба зайти на склад.
Я не знаю, где нахожусь, но уверенно спускаюсь по ступенькам до самого первого этажа. Уже потом поднимаюсь, запыхавшийся, в свой коридор и залетаю в первую. Беру фонари, зачем-то будильник, плеер с наушниками. Раздумываю над цветными носками. Сменной одежды нет, а носки будут. Кое-как умещаю в руках это добро таким образом, чтобы открыть вторую и ничего не выронить. Скидываю всё на свою кровать. Достаю из шкафа новую простынь и перекладываю всё туда, связываю в мешок. Я отхожу на пару шагов назад и смотрю на своё творение: что-то среднее между баоцзы и предметом современного искусства, брошенного  посреди выставочного зала, когда обыватели не могут понять: это исккуство или мусор. Мешок слишком велик для моих вещей. Я поднимаю его и аккуратно встряхиваю, надеясь, что это придаст ему более выразительную форму. Но становится только хуже.
Тогда я достаю наволочку и складываю вещи в неё. Что ж, теперь значительно лучше. Прячу мешок в шкаф. Вещи собраны. Что дальше?
Я вспоминаю о пропитании, деньгах на всякие непредвиденные расходы типа транспорта и прочего, и мне становится грустно. В столовую я, может, проберусь. А что делать с деньгами? Взгляд падает на часы Хиггинса, и становится уже радостнее. Что ж, это мысль.
Возвращаюсь во вторую и беру мяч. Мяч круглый, объёмный, и его совсем будет неудобно тащить на себе. Сдувать его нечем, и поэтому решаю оставить его тут. На память. Окидываю вторую взглядом, тщательно исследуя стены с моими рисунками. Они и всё для моих художеств вряд ли будут иметь какую-то ценности. Продать будет трудно. Расстраиваюсь, что в случае чего придётся продать плеер с музыкой. Но тут уж ничего не поделаешь. Часы, плеер, может, удастся впихнуть кому-то будильник, хотя ими, наверное, уже и не пользуется никто. Сказать что раритет? Ладно, придумаю на месте.
Нужно дождаться вечера, спуститься в столовую и попытаться раздобыть себе еды и воды. И ещё каких-нибудь контейнеров, чтобы еда не размазалась внутри самодельного мешка.
Такие мысли вызывают во мне гордость за себя, будто я максимально могу подготовиться к побегу и просчитать все исходы. Но самое важное подсознание игнорирует: как я выйду отсюда?
Охрана, санитары, дежурные… Если я сделаю что-то не то, система тут же определит. Нужно рассуждать трезво, а мой разум мечется как крыса в клетке. Украсть пропуск? Но даже если так, меня никто близко не подпустит к выходу. Словно всё это здание существует только для того, чтобы прятать меня внутри. Чёртова принцесса в баше, блин.
Я решаю обокрасть её. Да, это подло. Чувствую себя предателем. Но она сама меня предала: подобрала мне семью тогда, когда я почувствовал, что могу жить без всякой семьи, сам выстраивая место под себя. Почему люди рушат счастье других, думая, что делают большее счастье? Она не со зла, я понимаю. И я не со зла. Хотя, наверное, я-то как раз со зла. Запутываюсь.
Обокрасть мистера Хиггинса? Ну, тут уж надо быть совсем сорвиголовой, а я только учусь. Мучаюсь от мысли, что придётся у неё красть. Как потом смотреть ей  глаза? Успокаиваю себя мыслью, что никакого «потом» не будет: я сбегу и больше никогда её не увижу. Становится грустно. Взять бы её и посадить в этот мешок вместе с остальными полезными вещами, таскать на спине и слушать её советы, разговаривать, когда станет одиноко. Но она ни какой-то там старик из сказок про Синбада.
Пока рассуждаю, сам не замечаю, как оказываюсь у её кабинета. Весь дрожу, словно в лихорадке, пытаюсь успокоить своё неконтролируемое тело, но оно безбожно меня выдаёт. Дверь открывается сама, и мисс Гардан сталкивается со мной. Я отскакиваю от неожиданности.
-Ты в порядке?
Я пялюсь на её пропуск, чуть торчащий из нижнего левого кармана. Машинально киваю на вопрос, хотя не расслышал его.
-Ты бледный. Ты дрожишь!
Она подходит ко мне, касается плеча, я вздрагиваю, будто меня обдаёт холодной водой. Мисс Гардан профессионально делает вид, что это нормально. Уводит меня в кабинет, сажает на диван и даёт воды. Я автоматически беру стакан и пью. Пока не почувствовал вкус воды, даже не осознавал, насколько пересохло во рту. Пью жадно, проливая половину на себя. Ставлю стакан на пол, потому что не хочу видеть, как моя рука дрожит, пока тянется к столу, и вытираю сырой подбородок.
-Ты напуган? – спрашивает она.
Эта слепая любовь к человеку! Она так трепетно обо мне заботится, не зная, что сейчас я совершу кражу. Я. Совершу. Кражу. Меня пугают её слова.
-Да, - ответ звучит хрипло и неуверенно.
-Ты что-то увидел?
А тут есть что-то, что может так напугать – проносится у меня в голове, но я, конечно, не задаю этот вопрос вслух. Киваю. И отвечаю первое, что приходит в голову:
-Дом.
-Дом?
-Новый дом. Мой новый дом.
Чувствую себя слабоумным, который учится составлять развернутые предложения. Как же я жалок!
-Мне казалось, ты ушёл рассерженным, а не напуганным.
Впервые смотрю ей в глаза. Она проницательна. Внимательна. Снова смотрю на её карман. Я уже спалился или нет?
-Я боюсь дома. Боюсь новой семьи. Всего этого процесса, который повторится в третий раз. Что я снова вернусь сюда. Что я ничего не могу. Что я ИХ больше не услышу. Что всё это ерунда. Что снова придётся настраивать это место под себя. И эти тесты. И эти тупые врачи. И бесячий бассейн и… - я говорю залпом, едва успевая глотать слюни. Поражаясь сам себе, подчиняясь своей интуиции и чему-то звериному внутри меня, падаю на колени и обхватываю колени мисс Гардан, стоящей у стола. Она вскрикивает от неожиданности и вскидывает руки. Она растеряна. – Не отдавайте меня никому. Не делаете этого! – я уже не знаю, вру я или изрыгаю подсознательное.
Она неуклюже и неуверенно пытается гладить меня по голове, а я прижимаюсь всё сильнее, понимая, как нелепо и убого сейчас выгляжу. Она пытается меня поднять, потому что ей уже совсем неловко от такого.  Поднимаюсь неуверенно, и именно это помогает мне выхватить из ей кармана пропуск. Понимая, что она сейчас увидит его в моих руках, быстро её обнимаю, и засовываю пропуск в рукав. Пропуск предательски топорщиться. Говорю «простите», резко отступаю, разворачиваюсь, снова падаю на колени рядом со стаканом и утыкаюсь головой в диван. Ищу рукой стакан, опрокидываю его, молча поднимаю и протягиваю в сторону мисс Гардан.
Мисс Гардан не сразу понимает, чего я хочу. Но потом охает, берёт стакан и наливает воды. Пока она отвлекается, я быстро засовываю пропуск за пояс и сажусь на диван, только чтобы она не видела меня со спины: вдруг пропуск предательски топорщится и там.
Она протягивает мне воду. Я выдыхаю. Сижу со стаканом в руках, но не пью и молчу. Это, кажется, длится вечно. Не думал, что украденный предмет может так жечь кожу. Она присаживается рядом.
-Ты никогда так раньше не переживал.
-У меня ещё не было третьего раза. Это в первый и последний раз.
Она улыбается, улавливая, что возвращается прежний Маркус. Я чувствую, что поговорить с ней необходимо после всей этой дешёвой драмы в кабинете, но мне больше хочется свалить побыстрее отсюда.
-Послушайте, мисс Гардан, - начинаю я серьёзно, - то, что я делаю, неправильно. Я веду себя безумно, как бунтующий подросток, потому что я и есть бунтующий подросток. Что там люди говорят про нас? Что мы познаём себя? Что мы ищем себя? Я пошёл дальше. Я попытался создать свой мир для себя. А вы, не лично вы, а вообще его рушите, потому что я для вас… - я запинаюсь и смотрю на мягкий ковёр. Я молчу.
-Крыса?
-Я Крыса, мисс Гардан, и я всегда ей буду.
-Зачем ты себя так унижаешь? Ни один человек не хотел бы, чтобы его называли Крысой. Или ты таким образом хочешь, чтобы тебя убедили в обратном?
Она права? Она права. Или нет.
-Я другой, - спокойно отвечаю я, не отрывая глаз от пола. – И это моё «другое» нужно только вам. Никто не спрашивал меня, хочу ли я быть другим? Нужны ли мне эти тесты, врачи, лаборатория..? - я поднимаю на неё глаза. – А они мне не нужны. Моё «другое» мне не нужно. Я не хочу ИХ слышать. Я в этом не селён.
-Поэтому мы…
-Да, - прерываю я её, - поэтому вы и носитесь со мной, ища семьи, потакая моим прихотям типа кроссовок… Думаю, моя мать не помнит обо мне. А если и помнит, то вряд ли скучает, когда вспоминает. Меня изолировали от общества как крысу, переносящую заразу, какую-то липкую чуму. И Вы, мисс Гардан, удивляетесь, что я называю себя Крысой? А я удивляюсь, что никто, кроме меня, не называет нас такими. Никто, подобный мне.
Мисс Гардан скрещивает руки на груди и задумчиво смотрит поверх меня. Я не прерываю её мыслей. Она сосредоточена и кажется старше, чем я обычно привык её видеть. Морщинки режут ей лоб. Тонкие губы сжаты до ниточки.
-Ты уйдёшь, Маркус, и мы с тобой больше не встретимся. Надеюсь на это. Потому что если мы встретимся снова, значит, ты снова окажешься здесь. Если с третьей семьёй всё пойдёт хорошо, то тебе лучше будет оставаться у них. До конца. Всё сложней, чем тебе сейчас кажется. И серьёзней. И, если пока ты тут, ты чувствуешь себя Крысой, не возвращайся сюда во что бы то ни стало. Никогда. Ты человек, Маркус, личность, со своими гранями, достоинствами и недостатками, сильными сторонами и слабостями. Ты много больше, чем то, что ты ИХ слышишь. Много больше. Не запрещай себе быть собой.
Она говорит строго и уверенно, будто эти мысли давно в её голове, только сказать их некому. Она знает больше, чем знаю я, и меня настораживает это. Я капля в море.
Я встаю:
-Мисс Гардан, Вы хороший человек. Простите меня.
-За что?
Я тянусь к пропуску, но не решаюсь ей его вернуть. Мне страшно предстать перед ней в эту минуты таким слабым трусом, мелким воришкой, так бессовестно поступившим с ней.
-Я просто бунтующий подросток, который слишком часто злится на всё. И на Вас… Вам ещё предстоит это пережить с Вашей дочерью, - по-доброму предупреждаю я.
Она улыбается правым краешком губ и расцветает от упоминаний о дочери. Я прощаюсь и выхожу из кабинета. Смешанные чувства терзают меня. Я целенаправленно иду к выходу – вот она заветная дверь, за которой ограда из высокой бетонной стены. Охрана косится на меня, но я стою лишь неподалёку и не делаю ничего такого, лишь смотрю неустанно на заветную дверь. В руке я сжимаю пропуск мисс Гардан. Если сейчас рискнуть и броситься вперёд, то можно будет добраться до двери, проскочив мимо охраны. Если быстро приложить пропуск, дверь откроется, я окажусь снаружи. Будут ли по мне стрелять? Может быть, холостыми, или как в фильмах снотворным. Если уж я им и нужен, то только живым. Мёртвый я не представляю никакой ценности.
Моё поведение кажется охраннику странным. Он делает коротки свист в мою сторону и громко говорит:
-Э, парень, на что уставился?
Я заторможено перевожу свой взгляд с двери на его почти квадратное лицо. Он стоит с автоматом в руках и выглядит как некто, способный выстрелить мне прямо в лоб по первому же приказу.
-На дверь, - зачем-то отвечаю я и подхожу к нему.
-Отойди на два шага назад или мне придётся применить силу, парень.
-Кто-то потерял пропуск, - я протягиваю ему свою руку. – Рано или поздно захотят вернуться домой и не смогут пройти через дверь.
Охранник неуверенно берёт пропуск, недолго изучает его, а потом прячет в карман.
-Хорошо, а теперь отойди на два шага назад, парень.
-Я Второй, - отвечаю я, разворачиваюсь и ухожу.
Через два дня вечером мистер Хиггинс сообщает мне, что мои вещи собраны и наутро я поеду домой. Домой… Каждый раз я еду домой и каждый раз ошибаюсь адресом. Я кривлюсь в улыбке и, вообще, делаю вид, что рад тому, что сейчас происходит. Свой вещмешок я оставляю в первой. На самом видно месте: на кровати. Прямо в мешке, ничего не распаковывая. Под мешком я оставляю записку на случай, если Первый вернётся, как я возвращался. Я прощаюсь с Первом как с более родным местом, чем со Второй.
Во второй я просто засыпаю, зная, что ещё нескоро сюда вернусь.
А может быть и совсем не вернусь.

***

Меня везут в бронированном грузовике, как дорогую картину, вывозящую из музея в частные владения. Рядом со мной вооружённая охрана. Мне выдали мой рюкзак с вещами, так что у меня теперь есть пара вещей, из которых я вырос.
Едем долго, но я не знаю: мне это кажется из-за того, что я чувствую себя неуютно, или это действительно так. Через какое-то время машина останавливается. Двери открывают, и свет разрезает темноту, в которой я нахожусь. Жмурюсь от солнца, звуков и запахов. Я так давно не был на свежем воздухе…
Я выпрыгиваю из фургона и оглядываюсь. Отличный двухэтажный дом с заострённой тёмно-синей крышей. Внутри наверняка есть эркеры или что-то другое, такое же уютное. На пороге стоят двое. Мои теперешние отец и мать, надо полагать.
Она высокая, в длинной юбке цвета меди до щиколоток, белой рубашке. И он, загорелый, черноволосый в солидных брюках. Словно у них тут приём дорогих гостей. Я морщусь от этой мысли: вряд ли они так вырядились для меня, скорее, это шоу для тех, кто меня привёз.
Я стараюсь не смотреть на них прямо, чтобы не смущать. Они, видимо, от растерянности наблюдают, как из фургона выходят вооружённые парни. Один из охранников берёт коробку, и я двигаюсь за ним в сторону дома. Он молча вручает коробку новоиспечённым родителям, они что-то подписывают, а потом мы все втроем смотрим, как мои сопровождающие покидают это место…
Машина скрывается, но я не поворачиваюсь к ним лицом. Жутко неловко смотреть на почти пустую улицу, желать войти в дом, но бояться повернуться лицом к незнакомым людям. В затылке копится напряжение, и я вдруг слышу странный шелест. Мотаю головой, не готовый слышать ИХ, и поворачиваюсь лицом к мужчине и женщине, предварительно натянув на себя свою самую милую улыбку из всех, что у меня есть в арсенале.
-Я Маркус.
-Энтони, - мужчина протягивает мне руку и крепко жмёт её. – Классное рукопожатие. Моя жена, Стефани.
-Пойдём, покажем тебе твою комнату.
Она прячет взгляд, и я стараюсь её не нервировать. Поэтому я смотрю куда угодно, но только не на её лицо.
Мы поднимаемся на второй этаж. Прямо напротив лестницы – моя комната, справа ещё одна и слева две.
-Мы оставим тебя тут, можешь разложить свои вещи, - она смотрит на мой полупустой рюкзак. – Как будешь готов, спускайся в столовую, мы накроем на стол.
-Спасибо, - я киваю. И они закрывают за мной дверь. Спускаются по лестнице, перешёптываясь, скорее всего, обо мне.
Терпеть не могу такую неловкость.
Вещи я раскладываю нарочито долго. Те прошлые два раза я вытряхивал всё на кровать и тут же шёл на обед. Всегда был обед, словно это прописано в договоре, если такой составляется. Но в этот раз я не торопился. Аккуратно, по одной вытаскиваю одежду и акварельные принадлежности. Снимаю бесполезные теперь часы, подаренные мистером Хиггсом, с правой руки и кладу на тумбочку рядом с кроватью. Одежду раскладываю на кровати, кисточки, карандаши и бумагу – кладу на стол так, что они занимают всю его поверхность. Пустая комната делается чуть более живой.
Я подхожу к большому шкафу, стоящему напротив окна, открываю его и изучаю полки. Они не пустые, как я того жду. Постельное бельё, футболки, брюки, шорты, носки, стыдно говорить, трусы... Одежды не так много, но она аккуратно сложена и лежит на полках, одиноко ожидая своего хозяина. Скорее всего, меня. Это странно. Я медленно провожу пальцами по футболкам, снимаю с вешалки белоснежную рубашку и прикидываю на себя, чтобы убедиться, что она мне подходит. Она мне подходит.
Я так увлекаюсь изучение всего, что не замечаю, как в дверях появляется Энтони.
-Изучаешь комнату? – он приветлив.
Я киваю.
-А ты не разговорчив. Стесняешься?
Я ничего не отвечаю и вешаю рубашку обратно в шкаф.
-Идём, мы уже тебя ждём.
Он протягивает руку в мою сторону и, чуть приобняв, доходит со мной до лестницы. Мы спускаемся, он идёт позади, и я чувствую, будто меня снова сопровождают санитары. Внизу накрыт стол. Стефани нервно лежит бокал, смотрит на нас, но не пьёт.
-Садись, - говорит Энтони.
Я сажусь на свободное место.
-Томми будет чуть позже. Он тебе понравится.
Мы едим, иногда разговариваем. Они рассказывают о себе: о том, как живут, кем работают, в какую школу меня определят после летних каникул. Спрашивают, чем я увлекаюсь, что люблю, что мне нравится есть на завтрак, обед и ужин. Я отвечаю, что всеяден, главное, чтобы было, что поесть. Мой ответ почему-то расстраивает Стефани. Я моментально перевожу тему и рассказываю о своих увлечениях. Про мою семью меня никто не спрашивает: ни про настоящую, ни про две прошлые подставные. Они знают, что они уже моя третья подставная семья?
Обед проходит неплохо, хотя зажато. Я вызываюсь помыть посуду. Стефани смотрит на меня удивлённо и говорит:
-Не надо.
-Мне нетрудно, - хочется произвести положительное впечатление.
-У нас есть посудомоечная машина, Маркус, - объясняет Энтони.
-Да? Тогда я её загружу и запущу. Никто не против?
Стефани и Энтони переглядываются.
-Самостоятельный, это хорошо. Тогда Стефани покажет, как это делается.
Я киваю.
Убираю остатки обеда в холодильник, запускаю посудомоечную машину, сажусь на барный стул и слушаю, как она начинает работать. Этот звук завораживает меня. Я чувствую, как устал, и то, что я выбрался из лаборатории, совсем меня не успокаивает, даже наоборот, порождает во мне некоторую степень тревоги. Мне грустно, и я не замечаю, как в столовой появляется он.
Он с грохотом закидывает свой чёрный рюкзак прямо на стол, за которым обычно готовят, и непринуждённо, совершенно не удивившись моему присутствию, говорит:
-Значит, ты – Маркус? Привет! – он хватает яблоко, перекидывает из одной руки в другую и протягивает мне свою правую.
-Привет! – тихо и удивлённо отвечаю я. Мы пожимаем руки, но моё рукопожатие слабое и неуверенное. Я внимательно слежу за всем, что он делает.
-Обедали без меня, значит? Плохо начинаешь, Маркус! – он сверлит меня взглядом. Пытается запугать меня, выглядит крайне серьёзным. Но мне не страшно: он на полторы головы ниже меня. Вдург он переключается, улыбается и говорит:
-Я Томми, - говорит он, совсем меня не стесняясь. – Они, что, не упоминали обо мне?
-А? Да! – вдруг понимаю я.
-А в лаборатории тебе обо мне разве не говорили? – спрашивает он, пряча голову в холодильнике и пританцовывая на месте.
-Что?
-Ой, да брось! Это родители будут делать вид, что не знают, откуда ты. Но мы-то с тобой не будем так делать, правда? Всё окей, я знаю, кто ты.
Он знает, кто я… Даже я не знаю этого…
Он стоит с миской салата в руках и жадно ест прямо оттуда. Если бы поблизости не оказалось вилки, я бы не удивился, что он стал бы есть салат прямо руками. Ощущение, что он здесь хозяин куда больше, чем эти двое вместе взятые.
-Значит, ты Томми?
-Ага.
-Мальчик, из-за которого меня сюда взяли?
-Готов к благодарностям в любое время суток. Тебе уже показали твою комнату? Пойдём наверх, расскажу что к чему, - и он удаляется, не дождавшись моего ответа.
Я спрыгиваю со стула и иду за ним.