Как нас учили военному делу

Военная подготока студентов в нашем институте осуществлялась Военной кафедрой. Это была особая кафедра, в которой преподавание вели военнообязанные специалисты инженерного профиля. Нам, студентам ЛИСИ факультета Промышленного и Гражданского Строительства (ПГС) предлагалось познакомиться с утройством дорог, мостов и тоннелей для передислокации живых сил и вооружения в случае войны. Для закрепления полученных  теоретических знаний  мы, студенты, должны были пройти практику в специализированных военных лагерях.

Итак лето 1955 года. Военно-инженерная тренировочная база недалеко от Кингисеппа. Нас трудоспособных студентов мужского пола собрали на плацу базы для ознакомления с нашим будущим начальником старшим сержантом и его заместителем в чине ефрейтора. Хорошо всем студентам знакомый, майор Онуфриев берёт слово и объявляет, что «с сего момента вы уходите в подчиненив старшего сержанта Шмака и ефрейтора Дзюбарь и должны неукоснительно выполнять все их команды. Только через этих людей вы можете обращаться к высшему начальству». Закончив свою пламенную речь, майор Онуфриев попрощался с нами и с нашим новым начальством и отбыл с места события на автобусе в неизвестном направлении. Не теряя времени даром, новое начальство тут-же скомандовало:
 - Ро-овняйсь! Смирно-о! Шагом ма-арш! – и повело нас в казарму.

Я не буду описывать в деталях все последующие события, поскольку память уже многое стёрло за ненадобностью. Но некоторые события, врезавшиеся в память, я постараюсь по возможности оживить.

Ясный летний день. Накануне нам объявили, что утром следующего дня, после завтрака, все должны построиться возле столовой для похода в баню, которая расположена в ближайшем городке, в четырёх километрах от нашей базы. Выспавшиеся, сытые, предвкушая баньку, мы быстро построились после завтрака. За спиной у каждого торчал небольшой ранец со сменой чистого белья. Настроение у всех было бодрое. В указанное время появился ефрейтор, быстро произвёл перекличку, кое-кому сделал замечание, посмотрел на часы и, выждав паузу, скомандовал :
  - Шагом марш!
Мы уже были неплохо подготовлены к строевому маршу и очень чётко выполняли все команды ефрейтора.
Выйдя на большак, ведущий к городку, кто-то из наших крикнул:
  - Запевай!
Я, набрав побольше воздуха в лёгкие, что было сил, запел:
       Отгpемела весенняя сессия,
       Hам в поход собиpаться поpа.
       Что ж ты, милая, смотpишь невесело,
       Пpовожая pебят в лагеpя.

В следующую секунду весь строй подхватывает:
       Hе плачь, не гоpюй,
       Hапpасно слез не лей,
       Лишь кpепче поцелуй,
       Когда пpидем из лагеpей.

И опять моё соло:
       Мы не зpя изучали здесь тактику
       И, быть может, в суpовом бою
       Вспомним нашу солдатскую пpактику
       И солдатскую дpужбу свою.

И снова хор:
        Пpощай, любимый кpай.
        Тpуба зовет в поход.
        Смотpи, не забывай
        Hаш боевой сапеpный взвод.

Так под песню мы вошли в городок. Вдруг на повороте на главную улицу нам навстречу идёт милиционер. Увидел нас и обалдел. А мы давай перед ним идти, как на параде, строевым шагом, громко шлёпая сапогами по мостовой. И, проходя мимо млиционера, я не выдерживаю и командую:
  -- Отделение, слушай мою команду! Ра-авняйсь! Сми-ирно! Голову на-аправо!

И все, как на параде, приложив правую руку к виску промаршировали мимо милиционера. Он, бедный, не ожидал такой встречи. Вытянувшись по струнке и приложив правую ладошку к виску, он с восхищением смотрел на нас, не зная как выразить нам благодарность. Опешивший ефрейтор, не дожидаясь, когда отряд пройдёт мимо милиционера, с перекошенным лицом подбежал ко мне и диким голосом заорал:
  -- Отставить команду и немедленно прекратить пение!
Рядовой Зекцер! Вы грубо нарушили порядок поведения военнослужащего в строю в общественном месте. Я потребую у начальства посадить вас на гауптвахту на двое суток.
Мне ничего не оствалось, как сказать:
  -- Слушаюсь, товарищ ефрейтор. Я буду воздерживаться от приветствия милиционеров.

 Вернувшись после бани на базу меня вызвали к руководству и заставили прочитать рапорт ефрейтора о моём неправильном поведении. Мне этот документ показался предвзятым и неточным. Я не стал оправдываться и доказывать, какие факты в нём не соответствуют действительности. Я сказал, что я готов понести наказание и постараюсь впредь быть более осторожным. Учитывая моё признание, руководство базы решило наказать меня, как предлагал ефрейтор. Вечером, после ужина за мной пришел охранник и отвёл на «губу» (гауптвахту). 

  До чего-же я был удивлён и обрадован, когда обнаружил в камере хорошо знакомого мне сокамерника Рому Качанова. Почти всю ночь мы с ним проболтали. Он мне рассказывал о себе. Я ему рассказывал о себе. Наша болтовня продолжалась до полуночи...
  Когда утром я проснулся от уличного радио, предлагавшего мне «раздвинуть ноги и на счёт раз поднять руки вверх», я, продрав глаза, вскочил на пол и огляделся, стараясь понять, где я нахожусь. Заметив в полумраке приседающую фигуру, я вдруг вспомнил всё, что произошло накануне и, куда я попал.
  Закончив разминку Рома подошёл ко мне и стал объяснять, где и что в камере находится и, как надо вести себя, чтобы не заработать дополнительный срок. Проделав необходимые утренние церемонии, мы с Ромой продолжили раговор на тему, кому мы тут можем понадобиться в качестве рабочей силы. Прежде всего на кухне для чистки овощей, мойке посуды и прочее. Более предпочтительна для нашей будущей профессии работа на лесопилке: начинаешь понимать как и из чего делаются доски, фанера и т.п.

  За два дня, которые я провёл на «губе» я действительно кое-чему научился, что мне потом в жизни сильно пригодилось. Но вот одно событие, в котором мы с Ромой приняли участие я вспоминаю с содраганием...
  Нас неожиданно позвали помочь удерживать здорового борова, когда его будут лишать жизни. Не имея ни малейшего представления об этом процессе, мы согласились помочь. Рома держал двумя руками голову, задирая её как можно сильнее, чтобы она не мешала ножу привести смертный приговор в исполнение.
  Мне же была поручена роль сдерживать зад борова от попыток вырваться на свободу. Главный исполнитель процедуры оказался тоже не шипко готовым. Его огромный ножище елозил по шее жертвы подобно тупому ножу, который отрезает кусок свежего мяса. Кровь лилась рекой. Я не мог на это смотреть и отвернулся.
  Кто-то из служащих столовой, увидев как мы боремся с несчастным боровом, выскочил на улицу, подбежал к нам, выхватил ножище у неудачника и одним взмахом руки всадил его в грудь бедного борова. Тот дёрнулся и замер.
  Все вздохнули с облегчением.

  Дальнейшая моя военная практика прошла в спокойном режиме и не оставила бы мне необходимости к ней снова возвращаться, если бы не одно обстоятельство.
  Перед самым отъездом ко мне подошёл мой однокурсник Виктор Габрунер. Я с ним был в достаточно близких отношениях по инстиутским общественным делам. Он жил недалеко от меня. Я бывал у него дома и познакомился с его родителями. Меня привлекали к нему его музыкальные способности и добродушный юмор.
  Его неожиданный приход ко мне не удивил меня. Меня удивило то, что он мне сказал. Оказывается Виктора не отпускают домой и собираются посадить на «губу».       
  Я, честно говоря, просто обалдел. Я не знал, что ответить ему и как ему помочь. Воспользовашись моим молчанием, Витя обратился ко мне с прсьбой по приезде в Ленинград зайти к его родителям и постараться их успокоить.
  Я пообещал, что сразу, как приеду, первым делом зайду к нему домой.
  Исходя из своего опыта сидения на «губе», я ему дал несколько полезных советов. Мы обнялись, пожали друг другу руки и разошлись.

  Сидя в автобусе, в котором меня везли в Ленинград, я вспоминал происшедшие за последний месяц события и пытался дать им оценку. Убедившись в бесполезности, каким знаком, плюс или минус, оценивать тот или иной  поступок, я переключил своё внимание на прекрасный вид из окна на летний пригородный пейзаж.

  Буквально на следующий день приезда домой, дождашись удобного времени для неожиданного визита, я отправился к Витиным родителям. На мой звонок дверь открыла Витина мама, и не поздоровавшись удивлённо спросила:
  - А где наш сын? – я увидел испуганную пожилую женщину, прижавшую к груди левую руку. Я замахал руками, пытаясь её успокоить, сопровождая словами:
   -- Не волнуйтесь! Всё в порядке! Ваш Витя здоров! Он попросил меня зайти к вам и передать, что приедет через три дня.
  Витина мама вздохнула с облегчением, открыла вторую входную дверь и пригласила меня зайти. Я пытался уйти, но она закрыла на ключ входную дверь и сказала, что не выпустит меня, пока я не расскажу ей и её мужу всё, что знаю о сыне. Пришлось подчиниться. Сняв свою запыленную обувь, я прошёл по коридору в большую светлую комнату. Навстречу мне вышел отец Виктора. Он поздоровался со мной за руку и пригласил сесть рядом с ним за стол. Витина мама села напротив нас.
  Отец и мать с пристрастием допытывались у меня, что заставило их сына задержаться на три дня и почему я уже дома, а Виктор ещё там. Я обьяснил:
  -- Заддержка  вызвана требованием руководства военной кафедры провести строительство подвесного моста через местную речку для закрепления полученных знаний. Что же касается меня, то я сегодня же должен вернуться обратно, захватив из нашего инстиута чертежи моста, похожего на наш.
  Так, что  извините меня, я тороплюсь, меня ждут в ЛИСИ.

  Мне кажется я убедил родителей и они успокоились, можно уходить.
  Вдруг что-то вспомнив, Витина мама неожиданно поднялась и, обращаясь ко мне, сказала:
   --  Ремирушка, одну минуточку подождите, я сейчас вернусь!
  Когда она через пару минут вернулась с полным подносом пирожков, я готов был провалиться к чертям собачьим, лишь бы не видеть этого подноса.
  -- Дорогой Ремир, это любимые пирожки Виктора. Я пекла их всю ночь для сегоднешней встречи с сыном. Вы не представляете, как мне жаль, что его сегодня нет со мной. Но я знаю, как он нас любит и мы готовы подождать его приезда.
  У меня к вам только одна просьба: передайте ему эти его любимые пирожки.
  Я замялся, не знал, что ответить. Увидев просителные взгляды родителей, я пытался им сказать, что нас там очень хорошо кормят, что наши однополчане будут называть его маменькиным сынком.
  В конце концов я согласился взять одну продуктовую сумку с пирожками.
 
  Проклиная себя за враньё, я в спешке поднялся и, попрощавшись пошёл к выходу. Мама Виктора меня догнала, положила мне в руку сумку с пирожками и открыла двери. Сунув ноги в свои замызганные бахиллы я подошёл к двери и, обернувшись, встретился с грустным взглядом Витиной мамы. Я взял её теплую ладонь, поднёс её к своим губам и поцеловал.

  Я не заметил, как я дошёл до своего дома, поднялся на шестой этаж и очутился в своей комнате. Сев на свой старый с неровностями диван, я поставил злополучную сумку с самыми вкусными в мире пирожками на пол, возле ног, не зная, что с ней делать. Я развязал узел на сумке и вытащил один пирожок.  Обнюхав его со всех сторон, я откусил кусочек пирога и вдруг почувствовал  какое-то вутреннее тепло и нежность к тем старым людям. Глаза наполнились слезами. Мне стало вдруг стыдно за свою ложь перед этими людьми.

         И вдруг, словно искра сверкнула в мозгу:
         Ложь святая - значит от БОГА!
         Это значит я вовсе не лгун,
         Просто я спасал маму друга!


                К О Н Е Ц