Увядание лилии

А ты помнишь, была весна.

В тот год я решила быть балериной. Да, да именно быть. Не стать, не гореть, я решила быть. Быть воздушной, легкой, быть неземной.
Быть примой.
Быть драматичной Жизель и яркой Кармен, печальной Одеттой, влюбленной Джульеттой. Корсеты и пуанты стали мною. Чердак нашего дома превратился в мой личный мир балета. Ты соорудил мне станок, и я часами оттачивала движения. Изо дня в день они становились плавнее и пластичнее. Я наносила грим, подводила глаза, собирала волосы пучок, вешалки моего гардероба заполонили пачки и струящиеся наряды в духе Айседоры Дункан. Мне так шёл к лицу балет.

А ты помнишь, я поставила для тебя танец. Это была смесь огненной стихии и свободного ветра. Я шила платья до рассвета пока ты спал, и возвращалась в постель, что бы ты просыпался в моих объятьях. Ты купил мое любимое вино и надел смокинг на премьеру. Лучи солнца попадали в студию и отражаясь от зеркал создавали ощущение полной теплой невесомости. Кровь бурлила по моим венам, она бежала к каждой клеточке пытающего тела, она несла энергию и эйфорию. Я жила танцем, танец был моим демоном. Руки стали крыльями, и я парила в энергетическом хаосе страсти. Я танцевала для тебя, ты был моей вселенной.

А ты помнишь, как в ту весну цвели яблони? Как их аромат проникал в каждый закуток нашего дома, он наполнял бокалы, вазы, он забирался в твои костюмы и пытался украсть мою любимую шаль. Весь наш сад стал белым и воздушным, я никогда не видела его таким зефирным. Ты снимал меня на пленку, а затем часами возился в своей мастерской проявляя кадры, добиваясь отражения глубины души в глазах. Мы устроили тогда фотобиеннале прямо в саду, ты распахнул французские окна нашей гостиной и играл на рояле моего Ludovico, мою Una Mattina.

Ты помнишь? Дорогой ты всё это помнишь?...
Помни за нас двоих.

.
                Лилия Эртс, тяжелая деменция