Сила звука

- Можно, Лиора Борисовна? – протараторила я скороговоркой, заглядывая в кабинет.

- Входи, - ответила она мне своим тягучим густо-масляным голосом.

И я нырнула внутрь из коридора, наполненного привычной какофонией звуков музыкальной школы. Моя преподавательница по вокалу сидела за столом в углу просторного светлого кабинета и неторопливо листала учебный журнал, время от времени делая в нем какие-то пометки.

Вообще-то она все делала неторопливо: говорила, двигалась и даже улыбалась. А в те моменты, когда ей приходилось петь или аккомпанировать в быстром темпе, она словно бы играла чужую роль. Играла превосходно, как и все, что она делала, но все же было заметно, что это всего лишь игра.

- Ну, что ж, начнем, - Лиора Борисовна разложила ноты на пюпитре и опустила пальцы на клавиши. Инструмент отозвался первыми аккордами распевки.

- Ми-и-и-я-а, ми-и-и-я-а, - послушно вторила я переменчивым тональностям, не спуская глаз со своей учительницы.

Она была совершенством. Взять хотя бы имя – Лиора Борисовна - музыка моих занятий начиналась уже с него. Но и весь облик моей учительницы был этому имени под стать. Нежная и хрупкая – она легко могла бы вдохновлять Байрона или Блока, если бы жила в их времена. Ее тонкие запястья недвусмысленно намекали на благородное происхождение, миндалевидные глаза смотрели томно с оттенком легкой усталости от безграничного восхищения окружающих. Лиора Борисовна круглый год носила летящие платья, небрежно перехваченные в талии. А в теплый сезон эпатировала общественность роскошными тюрбанами на голове, которые еще больше подчеркивали ее лебединую шею.

Образ моей учительницы замыкало ее фантастическое сопрано – легкое и серебристое на второй октаве оно раскрывалось медовыми обертонами в нижнем регистре. Я, кажется, забывала дышать, когда она исполняла для меня какое-то новое произведение, которое предлагала в мою программу. И до самых корней волос я мечтала быть такой же, как она.

- Начнем с «Песни Сольвейг». Ты все разобрала? – спросила меня Лиора Борисовна, задумчиво глядя в партитуру.

- Да! – выпалила я радостно. Грига я обожала с детства.

И в следующие мгновения наш кабинет заполнился напевами волн северных морей, которым вторила своими тоскующими вибрато Сольвейг в моем исполнении. Вообще-то мое сопрано тоже считалось подающим большие надежды, но я все равно робела перед своей талантливой учительницей и жадно ловила ее улыбки одобрения.

- Очень хорошо, - царственно кивнула Лиора Борисовна, когда я закончила петь, - вот эту часть получше проработай дома, и учи уже наизусть.

В этот момент дверь кабинета неслышно открылась и вошел Петр Ильич. К сожалению, его музыкально-хрестоматийное сочетание имени и отчества продолжалось фамилией Сиротюк. И был он вовсе не композитором, а учителем по классу народных инструментов. Но, казалось, что это ничуть не затрагивает его самомнение. Петр Ильич всегда ходил с широко развернутой грудью и обволакивал благосклонными улыбками многочисленное женское население музыкальной школы.

- Лиора Борисовна, вы прекрасны, как всегда, - он галантно склонился с высоты своего могучего роста над моей хрупкой учительницей. Она протянула к нему свои тонкие руки, и он запечатлел на них почтительные поцелуи.

В класс вошла моя подруга Танька и улыбнулась во весь рот, увидев Петра Ильича.

- Здрасть, Лиор Борисна, - отрапортовала она.

- Готовьте дуэт, девочки, - бросила нам через плечо учительница и переключила внимание на своего гостя.

- Привет. Давно он тут? – шепнула мне Танька.

- Нет, только пришел, - отчиталась я.

- Руки уже целовал?

- Ага.

- Жа-аль, - протянула Танька с искренним сожалением.

Мы обе впадали в какой-то транс, наблюдая со стороны за отношениями этой пары. Нам было по четырнадцать лет, и мы впитывали, как губки, все прекрасное, домысливая на досуге непонятное.

- Давай хоть ноты достанем, - шепнула я Таньке, и мы поспешно разложили на коленках партитуры своего дуэта.

- Нет, ну как она это делает! – восхищенно прошелестела моя подруга, глядя искоса, как наша учительница выслушивает комплименты от своего поклонника, изящно склонив голову набок.

Танька была самым простодушным существом из всех, кого я встречала за всю свою подростковую жизнь. И я любила ее за эту ясность и простоту. А она любила меня за мою сложность и задумчивость. Поэтому вместе мы составляли прекрасный дуэт не только в музыкальном плане.

После занятий, сидя на скамеечке у входа в музыкальную школу, мы взахлеб обсуждали отношения нашей Лиоры Борисовны с Петром Ильичом. Я размышляла вслух о том, какое у них может быть будущее, учитывая то обстоятельство, что он женат. А она громко вздыхала в контексте: «ах, какой мужчина!».

Иногда после сольфеджио к нам подсаживался Димка и рассеянно слушал наши разговоры. Димка был случайным гостем в музыкальной школе – у него были большие проблемы со слухом и полное отсутствие чуткости к прекрасному. Но его родители тянулись к музыке всей душой, а центром их общей души был Димка.

Одним солнечным весенним днем после занятий я коротала время в обществе нашего немногословного друга, дожидаясь окончания Танькиного урока, чтобы ехать домой вместе с ней. Воробьи на двух тополях, расположившихся у входа в музыкальную школу, распевали так оглушительно, как бывает только в мае. Они предвкушали будущее лето, а я предвкушала наступающие выходные и уже близкие каникулы. Что в тот момент предвкушал Димка мне тогда было неясно, но его методичное ковыряние носком ботинка в асфальтовой лунке настраивало меня на меланхолично-благодушный лад.

В одно мгновение наша робкая идиллия была разрушена появлением Таньки. Она пулей вырвалась из дверей школы и в два прыжка подскочила к скамейке.

- Слушай, а ведь она всего на пять лет старше нас! – выдала мне подруга на выдохе. Ее глаза были возбужденно раскрыты, а резво наметившаяся грудь вздымалась под кофточкой от быстрого бега по лестнице.

- Кому? – не поняла я.

- Лиоре Борисовне! Я посчитала!

Танька плюхнулась на скамейку между мной, и Димкой и продолжила:

- Смотри, она закончила муз.училище – это 18 лет. Сейчас она на втором курсе пед.института – это еще плюс два года. Значит ей лет 19. Ну, максимум - 20! Представляешь?!

Я молчала, переваривая услышанное.

- 19 минус 14 будет пять! – победоносно подытожила Танька.

- Как так?.. – удивилась я.

- Ну!.. – поддержала меня Танька.

Лиора Борисовна – такая небесная и далекая, младше моей старшей сестры! Это не укладывалось в голове. С такой сократившейся дистанцией мне было некомфортно, и я поежилась от неожиданной новости.

- Но, ты понима-аешь? – многозначительно уставилась на меня Танька своими круглыми глазами, - это же рядом! Мы можем быть такими же.

- Как? – снова не поняла я.

- Надо тренироваться, - твердо ответила Танька, и обернулась к вытесненному из нашего разговора Димке:

- Дим, я тебе нравлюсь? – проговорила она игриво.

- Че? – не понял Димка.

- Ну, я. Тебе. Нравлюсь? – повторила свой вопрос Танька. Она выгнула спину колесом и попыталась взглянуть на него в пол-оборота исподлобья, имитируя образ Лиоры Борисовны.

Димка слегка оторопел от таких экзерсисов, похлопал глазами и ответил сдавленным голосом:

- Ну… нет. Мне, вот она больше нравится, - и указал на меня своим острым подбородком.

Моя подруга, услышав такой ответ, почему-то обиделась. Хотя я – худая и плоская, и в самом деле больше подходила к типажу нашей учительницы, чем рельефная Танька. Она немного посопела носом, пару раз гордо вздернула подбородок, но природная отходчивость быстро взяла верх. Танька тряхнула своим пышным хвостом и, развернувшись ко мне всем корпусом, горячо зашептала в самое ухо:

- Так, давай, значит ты. Надо же все это отрабатывать. Вот – будешь на нем тренироваться.

- Подожди, - растерялась я, - а что надо делать? Да, ну, ерунда это какая-то. Ничего не получится!

- Ты что-о! – угрожающе выпучила глаза Танька, - все получится. Считай, что это – репетиция. Делай, как Лиора Борисовна. Ну, там глаза, плечи. Поняла? Потом пригодится.

Этой последней фразой она буквально припечатала меня, отрезав все пути к отступлению. И выжидательно подняла брови подковками. В общем, мне ничего не оставалось, кроме как приступить к репетиции моей будущей блистательной карьеры повелительницы мужских сердец. Я вздохнула, выпрямила спину, вытянула свою тощую шею повыше из воротника гольфа и обратилась к Димке, не поднимая глаз из-под опущенных ресниц:

- Дима, а что у тебя сейчас было?

- Фано, - буркнул Димка, подразумевая занятие по фортепиано.

- Как прошел урок? – поинтересовалась я, неестественно выгнув шею назад. В этом положении у меня начинало роиться в глазах, но я мужественно терпела во имя красоты.

- Трояк, - все так же немногословно ответил наш подопытный.

- А какая погода прекрасная, - снова пропела я мечтательно на ноте ля первой октавы.

- Ага! – оживился Димка, - мы с батей завтра на рыбалку поедем. Вот будет круто!

- Ах, рыбки… - только и смогла произнести я, борясь с головокружением.

- Да, рыбалка – это крутяк! Особенно, если червей хороших накопать. Сегодня после дождя точно будут, - продолжал разглагольствовать Димка.

- И я люблю выезжать на природу. Птички, солнышко…

- Ну, - замялся Димка, - я, конечно, могу попросить батю взять тебя с нами. Но… Это ж ехать в пять утра. Хотя…

- Нет! – быстро прервала я его цепочку рассуждений, - спасибо, Дима, как-нибудь в другой раз.

- Не, чего? – кажется, нашему другу уже понравилась эта идея, - давай. Я буду рыбачить, а ты мне будешь рассказывать что-то. Вот, это – про птичек и солнышко.

- Ой, нет. Я вспомнила, я завтра никак не могу, - сопротивлялась я, уже позабыв и про спину, и про шею, и даже нарочно не замечая знаки, которые мне делала подруга. Пять утра – делать мне нечего!

- Ладно, Димка, нам пора уже идти, - сказала Танька, понимаясь со скамейки, и зачем-то начала пихать меня под руки. Я уставилась на нее вопросительным взглядом. А она сдавленно прошипела, почти не шевеля губами: «Руки! Руки протяни ему для поцелуя!»

Я подошла к Димке разболтанно-пружинистой походкой – в моем представлении это должно было выглядеть грациозно-соблазнительно, и резко вскинула к нему руки с опущенными кистями. Примерно так делала Панночка в опере «Вий». И на Димку это произвело почти такое же впечатление, как и на Хому Брута. Он испуганно отшатнулся, потом осторожно схватился за кончики моих пальцев и тихонько подергал их вниз несколько раз. Я резко развернулась и бросилась со всех ног прочь со двора музыкальной школы. Танька поскакала за мной вслед.

Добежав до троллейбусной остановки, мы упали на скамейку и долго заливисто хохотали. А потом, уже войдя в троллейбус, то и дело прыскали смехом, встретившись глазами, и отчаянно старались подавить свои приступы под давлением осуждающих взглядов кондуктора.

Мы больше не пытались так репетировать, и Димка понемногу перестал нас бояться. После занятий мы, как и раньше болтали на разные темы и неизменно восхищались своей невероятной преподавательницей по вокалу.

На нашем выпускном концерте по традиции музыкальной школы выступали не только ученики, но и некоторые учителя. И, конечно же, звездой этого вечера была Лиора Борисовна. Представляя ее, директор школы говорила о ней с гордостью, затененной легкой печалью:

- Лиора Борисовна исполнит песню Марка Кропивницкого «Соловейко». И мы очень рады, что наша «соловушка» пока еще остается в нашем коллективе. Но, конечно же, с огромной любовью, мы отпустим вас, дорогая Лиора Борисовна, в дальнейший путь – в консерваторию и на большую сцену. Вас ожидают все овации мира. Но пока, порадуйте нас – просим!

Она вышла на сцену в искрящемся блестками черном платье и запела песню, от которой у меня наворачивались слезы. На самом верхнем «тьох-тьо-ох-тьох», я внезапно ощутила толчок под ребра. Это Танька пихнула меня локтем, и взглядом указала на Петра Ильича. Тот стоял в конце зала и так смотрел на нашу «соловушку», что казалось – еще мгновение, и он поглотит ее взглядом всю без остатка, вместе с ее трепещущим «тьох».

- Вот! – торжествующе произнесла Танька, когда взрыв аплодисментов пошел на спад, - я поняла, в чем фокус!

- В чем же? – заинтересовалась я.

- Все дело в силе звука.

- Как это?

- Ты видела, как он на нее смотрел, когда она пела? Он же чуть не съел ее глазами! Если бы тут никого, кроме них не было… Уххх!.. Вот, в чем все дело. Вот, значит, как надо…

Я с удивлением смотрела на свою подругу, а она уже шла по коридору, бормоча что-то себе под нос, и кажется, даже не нуждалась во мне, как в собеседнице.

Музыкальная школа для нас закончилась. Я побежала по своей дорожке, а Танька – по своей. Хотя мы добросовестно перезванивались время от времени, и держали друг друга в курсе крупных событий в масштабе наших жизней.

Однажды, уже после второго курса института, приехав домой на летние каникулы, я отправилась встречать маму с работы. Дожидаясь ее, присела на скамейку в сквере напротив маминой конторы. И внезапно услышала знакомый протяжно-медовый голос. Оглядевшись по сторонам, я обнаружила, что голос звучит из-под козырька двойной коляски. Спустя мгновение оттуда вынырнула голова Лиоры Борисовны. Вместо длинных каштановых локонов, на ней как-то нелепо смотрелась короткая мальчишеская стрижка, и вся она теперь напоминала располневшую Эдит Пиаф. Распрямившись, она встретила мой взгляд, и обе мы инстинктивно попытались отвернуться. Но обе сразу поняли, что уже поздно.

- Здравствуйте, Лиора Борисовна! – с наигранной радостью обратилась я к своей бывшей учительнице.

- Здравствуй! – ответила она, - как твои дела?

- Хорошо, - я подошла ближе и заглянула в коляску. Там сидели двое толстощеких карапузов с самодовольным видом, который красноречиво напоминал о своем первоисточнике.

- Ой, какие! – удивилась я, - это ваши?

- Мои, - ответила она, и поспешно убрала правую руку в карман, хотя я все же успела заметить отсутствие обручального кольца.

- А… как же консерватория? Вы не поехали?..

- Пока нет, - Лиора Борисовна нагнулась к коляске и ловким движением протерла носы поочередно обоим сыновьям.

- Но я обязательно поеду. И поступлю. Еще немного подрастут. Уже скоро.
Мне показалось, что она оправдывается, причем даже не передо мной. Но внезапно она спросила:

- А ты? Поступила, учишься?

- Да… - ответила я, уклончиво.

- В Киев?

- Нет, в Одессу, - я уже не знала, как отвертеться.

- О! А у кого ты? Чей класс? – спросила Лиора Борисовна с воодушевлением.

- Я… Не в консерватории, - призналась я наконец, - я решила заняться другим делом.

- А, - тут же потухла моя бывшая учительница.

А я, увидев маму, выходящую из дверей своей конторы, обрадовалась, что наконец-то можно сбежать.

- Вы извините, мне уже идти надо. Рада была вас увидеть!

- Да-да, я тоже рада, - ответила она рассеянно, и снова погрузилась в своих близнецов.


Дома я сразу же набрала номер Таньки и выдала ей все без предисловий, хотя мы до этого довольно долго не общались.

- Нет, - ответила мне подруга, - я не верю.

- Как? – опешила я.

- Так. Я не хочу в это верить, и все.

- Но, я же сама видела. Только что…

- Нет, - отрезала она, и положила трубку.

«Странно» - подумала я, и тут же рассказала все маме. Мама, выслушав меня, ответила:
- Ничего странного. Людям нужны легенды.

Я задумалась, и конечно же согласилась. Я всегда соглашалась с мамой. Тем более, что Танька-то, в отличие от меня не предала музыку, и уже вовсю училась в консерватории.

Вся эта история надолго затерялась в моей жизни, потонув под новыми событиями и потрясениями. Но однажды она вынырнула на поверхность внезапно и оглушительно, как рывок многотонного кита над тихоокеанской равниной.

Я бездумно щелкала каналами только что купленного телевизора и наткнулась на трансляцию выступления Берлинского симфонического оркестра. На сцене, в сонме черно-белых музыкантов царила солистка в огненно-красном платье. Голос Лиоры Одельштейн звучал до боли знакомо, но все же как-то по-новому. Ее легкие вибрато в верхнем регистре поражали теперь своей глубиной и трехмерностью. Она пела так, что даже, не понимая слов, я проникала всем сердцем в светлый трагизм их содержания.

А Таня все-таки вышла замуж за Димку. И даже прислала мне их свадебную фотографию, где он целует ее пухлые руки.