Книга

Много лет тому назад, в молодости, когда я ещё жил в Москве, этот город был для меня родным местом, с ним было связано всё, что наполняло тогда мою жизнь: и семья, и друзья, и работа. Однако время шло, менялся я сам и изменялась Москва. Того города, что когда-то был моим уже нет, а новый, может быть он и хорош, но уже не для меня, мы с ним стали чужими. Почему? Наверное есть этому простые, земные причины, однако меня в последнее время убеждают иные резоны.
Раньше этот город радостно звал меня вернуться, снова очутиться в привычной атмосфере силы, уверенности в завтрашнем дне, доброте и надёжности. Теперь краски изменились и это уже не добрая сила, а чувствуется какая-то расчётливая и неумолимая твёрдость, город уже не зовёт, а буквально тащит, затягивает в себя и не выпускает из жёстких объятий своих автомобильных пробок, морочит голову обманной, настырной  рекламой, удивляет обилием восточных лиц на улицах, азиатских столовых со странными немосковскими названиями, сбивает с толку множеством английских слов в витринах, на плакатах, в названиях магазинов и разных контор, будто ты и не в России вовсе, а где-нибудь в Англии. Душевная беззаботность исчезла, а практичность обменного пункта – не для меня. Чужое. Слишком много кичливости и выставляемого напоказ богатства. Мне милее скромность и простота, те что были в моей старой Москве и исчезли вместе с теми старыми москвичами. В городе орудуют «захватчики». Булат Окуджава, как будто предчувствуя наступление новых времён, пел в 70-ые годы: «…и ходят оккупанты в мой зоомагазин». Ему же принадлежат пророческие слова о сегодняшней Москве: «флора там всё та же, да фауне не та!». Московская «фауна» сильно изменилась за последние два десятка лет!
Поэтому когда появилась возможность, я без долгих раздумий выполнил свою мечту и мы с Леной с радостью переехали в тихое Подмосковье в уютный посёлок с хорошим именем – Лесной Городок.  Постоянных дел в городе у нас уже не было, а желание вновь окунуться в московскую суету не возникало, поэтому выбирались мы туда только иногда, да и то по крайней необходимости. Такие поездки теперь уже не были внезапными и на скорую руку, а планировались заранее, за пару-тройку дней, и сборы становились неспешными и основательными, как будто в дальний путь отправляешься. И если мне всё-таки надо было ехать в Москву и я решал ехать не на машине, а пригородной электричкой, то надо было спланировать поездку таким образом, чтобы успеть вернуться обратно до того, как уйдёт со станции Одинцово в сторону моего Лесного Городка последний вечерний автобус номер 33. Что поделаешь, провинция. Да и  задор и бесшабашность молодости с возрастом куда-то уходят, взамен им появляется живот, а так же присущие ему степенность, предусмотрительность и рассудительность. А жаль.
На этот раз я тоже довольно тщательно подготовился к поездке, тем более что дело, из-за которого мне и приходилось теперь отправляться в путь, было серьёзным: мне предстояло невесёлое хождение по кабинетам московских чиновников, с обязательной необходимостью предъявлять существенные документы, нудным сидением по очередям в их приёмных покоях и бесконечные пустые чиновные разговоры. Хорошего мало, но что поделаешь – необходимость и она, как говориться, заставляла нырять в этот омут. И не хочется, да надо!
Вначале я думал сложить документы в рюкзак, тогда руки всю дорогу будут свободны, да и шагать с рюкзаком как-то веселее, но потом пришла мысль, что хотя у меня за плечами и будет всего лишь маленький симпатичный рюкзачок, но всё равно такой мой походный вид может прийтись не по вкусу столичным чиновникам, вынужденным годами просиживать в своих затхлых кабинетах, будучи намертво прихваченными невидимыми канцелярскими силами к своим креслам, сидеть уперевшись усталым взглядом в рабочий компьютер, ясного солнышка не видя. Мне подумалось, что они сочтут такой мой вид экстравагантным вызовом себе или даже, не дай Бог, насмешкой, что конечно сразу же сведёт на нет любые мои усилия добиться от них хоть чего-то. Я вовсе не хотел раздражать московскую канцелярскую братию, мне нужен был результат и желательно сразу, так чтобы не ездить в город ещё и ещё раз. Возьму-ка я лучше обычный, привычный взгляду полиэтиленовый пакет, не привлекающий внимания, не вызывающий никаких подозрений, в нём нет ни намёка, ни вызова, он безопасен своей будничностью.
 День был солнечный и тёплый, разгар лета и летних отпусков, то есть та пора года, которая наполняла тихие улочки провинциального Лесного Городка шумом и визгом играющих детишек, загорелыми молодыми родителями в шортах и пляжных шлёпанцах, катящих перед собой детские прогулочные коляски, шныряющими повсюду велосипедистами, роллерами,  досочниками  и конечно же дачниками, ведущими неспешные разговоры у своих распахнутых калиток. Похоже один только я целенаправленно и серьёзно шёл своей дорогой сквозь эту летнюю беззаботную суету.
До станции было минут двадцать пешком, привычная дорога, по которой  я сотни раз ходил туда и обратно, тянулась вдоль разнокалиберных заборов дачных участков, возведённых как говорится «кто во что горазд». Здесь скромный деревянный штакетник, заставший ещё времена хрущёвской оттепели, соседствовал с практичным металлическим профлистом, а временами попадались и монументальные кирпичные ограды, напоминавшие своими внушительными размерами кремлёвские стены, настоящие укрепления, так красноречиво говорившие о вальяжном достатке и основательности своих хозяев.
Лесной Городок не случайно носил своё имя. В уже далёкие довоенные годы прошлого века, да что там века – прошлого тысячелетия, если судить по произошедшим вокруг переменам, так вот в те годы в здешних местах повсюду шумели леса и редкие машины, катившие по тихому загородному Минскому шоссе, изредка нарушали тишину своими автомобильными гудками,  да пригородные паровозы, тянувшие за собой длинные вереницы зелёных вагонов, ухали, трогаясь со станции, называвшейся в те годы ещё по-старому: Катуары, и стуча в такт своей песне колёсами на стыках, пугали местных воробьев и чутких белок.
Теперь от той былой зелёной роскоши мало что осталось, но всё таки кое что, благодаря усердию и заботам местных доможилов сохранилось и, как и в прежние времена, шумело листвой на ветру и дарило в жаркий полдень приятную прохладу утомленным непривычными земельными трудами московским дачникам. Ровное пространство позволяло видеть далеко вперёд, и в просветы между домами и деревьями я уже мог наблюдать проходящие мимо станции электрички.
- Минут через десять буду на платформе, - подумал я.
Впереди показались знакомые гаражи, недавно обнесённые высоким забором из ставшего уже привычным в наших местах дешёвого профилированного металлического листа – красоты конечно мало, но зато надёжно и практично. Раньше между гаражей вилась тропинка, протоптанная любителями срезать дорогу и побыстрее добежать до электрички. Там можно было довольно спокойно протиснуться между металлическими коробками гаражей, выйти к местному магазину, перейти Минское шоссе и вот уже она – станция –рукой подать. Как обычно у нас бывает, возведение строгого забора отнюдь не стало непреодолимой преградой, ничуть не остановило местных дачников, они знали заветные дорожки и просветы в заборе, так что я спокойно шёл привычной тропинкой, целясь на высокую трубу котельной, как на ориентир, готовясь сразу за поворотом юркнуть в предусмотрительно организованную кем-то щель в заборе.
Однако за поворотом к моему удивлению привычной щели не оказалось, все листы забора были плотно пригнаны один к другому, а тропинка просто упиралась в забор и ныряла под него. Я уже слышал шум машин, мчавшихся по Минскому шоссе, оно уже было совсем недалеко, но забор, так некстати вставший на моём пути, вынуждал изменить маршрут и искать другие пути. 
Эта непредусмотренная задержка несколько меня расстроила, но я, не долго думая, повернул налево в обход забора, туда, где раньше было поле и гаражи кончались. Теперь там велось удручающее своей неторопливостью, многолетнее строительство неизвестно чего. Вот и сегодня, хоть и был самый разгар рабочего дня, на месте стройки стояла полная тишина, не слышно было никаких признаков шумной строительной деятельности, ничто не падало и не скрежетало, только стрекотали кузнечики в сухой траве и чирикали птицы.
- Вот у нас работнички! Это самое неизвестное «нечто» они такими темпами не достроят никогда, – мелькнула мысль, - впрочем может быть это и хорошо, ведь лучше слушать разговоры птиц, чем лязг бульдозера.
Однако ситуация требовала решений. Дальше уже не было никакой тропинки и мне приходилось пробираться по сухой и пыльной, колючей высокой траве, постоянно спотыкаться на колдобинах и перепрыгивать через небольшие мутные лужи, в которых не отражалось ничего, а только столбом вились над ними комары. Такая дорога мне совсем не нравилась, здесь ветер носил обрывки полиэтиленовых пакетов, под ногами попадались пустые бутылки из-под пива, другой разномастный мусор, тут тянуло какой-то гнилью, но не возвращаться же из-за этого назад на асфальтовую дорожку, которая долго и нудно тянется в обход гаражей и потом, сделав приличный загиб выходит к шоссе. Нет, конечно!
- Я не стану давать такого крюка, вот сейчас доберусь до конца забора и поверну к шоссе, - думал я, и завидев впереди последний лист ограды ускорил шаги.
Однако и здесь забор не кончался, он поворачивал почти под прямым углом и тянулся дальше. Никакого просвета и щели не было и в помине.
- Что-то небывалое творится, - только и оставалось мне удивляться, - когда они успели всё это понастроить и перегородить. Лучше бы свою многолетнюю стройку закончили, чем людям дороги перегораживать!
Но оглядевшись по сторонам, я не узнал этого места – стройки, которая должна была быть тут передо мной не было, но через пустырь, рассекая его пополам, тянулся этот странный забор. Металлические новенькие листы, выкрашенные на заводе в какой-то бурый цвет, уже начинали меня раздражать, но я продолжал упрямо плестись вдоль забора – ведь должен же он когда-нибудь кончиться.
Я злился, начинал торопиться, чаще спотыкался и перестал ощущать время: сколько я иду –пятнадцать минут или больше. Солнце скрылось за облаками, поднялся небольшой ветерок и идти стало легче. Справа за забором я какое-то время ещё слышал шум близкого Минского шоссе, но вскоре и этот шум стих.
- Засада какая-то, - в шутку подумал я.
Для того чтобы хоть как-то скрасить своё упрямое движение, я начал негромко напевать, так чтобы получалось в такт шагам, ведь «нам песня строить и жить помогает», может быть и сейчас выручит. Забор снова чуть поворачивал, но не кончался, будто в насмешку надо мной он непреклонно тянулся вдаль, так, чтобы я смог увидеть очередной его поворот, так, чтобы у меня опять возникла надежда, что уж там-то забор непременно заканчивается. Я почти бегом подлетал к очередному изгибу треклятого забора и застывал в удивлении: унылые коричневые металлические листы нескончаемо тянулись дальше, уводя меня неизвестно куда.
- А действительно, где это я?, - ведь судя по тому, сколько времени я иду вдоль этого дикого забора, мне уже давно пора наткнуться на шоссе, увидеть в высоте трубу котельной и новые высотные дома, выстроенные взамен старых пятиэтажных построек времён развитого соцреализма. Однако над забором ничего, кроме пасмурного неба видно не было, и кругом стояла непонятная тишина. Плохое место, дурное.
Я устал скакать по кочкам, раздвигая пыльную траву, спотыкаясь о куски вросшей в землю стальной арматуры. Мне уже совершенно расхотелось сегодня ехать в Москву, а хотелось куда-нибудь присесть хоть на минутку и напиться прохладной воды.
- Пройду ещё немного вон до того поворота и если на нём забор не кончается, то присяду отдохнуть, - решил я и из последних сил зашагал вперёд, спотыкался и снова шагал. Теперь я уже тянул не какие-нибудь весёлые мотивчики из «Бременских музыкантов», а суровую песнь про скитания бродяги в степях Забайкалья.
- Во-во, - мелькала мысль, - это как раз почти про тебя. Только надо бы добавить ещё, что не просто какого-то несчастного бродяги, а упрямого бродяги и дурного.
- Наверное, всё-таки тебе придётся повернуть назад, и перестать бодаться с этим невероятным забором. -  Такая мысль всё чаще стала приходить в голову, - Ну чего я собственно упираюсь, как баран. Забор всё равно упрямее меня – он железный!
И вот когда я уже совсем был готов разворачивать оглобли и возвращаться, впереди показался очередной поворот забора. Я решил дойти до него, убедиться в том, что металлические листы тянутся дальше и уж тогда плюнуть и двигать назад.
- Не поеду в Москву, - устало ворочалась в голове мысль, - вернусь домой и выпью горячего чайку с лимоном, прилягу и вытяну ноги на кровати. Включу телевизор и поставлю старую кассету с каким-нибудь фильмом про приключения Шурика. Станет уютно и невесомо, я буду добродушно улыбаться нелепым злоключениям любимого ещё с юности героя, и все встанет на свои места.
Я, наконец, добрался до поворота и тут буквально упёрся носом в щель между листами забора. Это не была наспех сооружённая дыра, это оказалось чем-то вроде прохода. Между листами оставили довольно широкий проём, в который можно было бы даже поставить калитку или дверцу, но не поставили однако, а бросили работу на полпути, ушли по домам и спокойно обо всём забыли. Не долго думая, я тут же нырнул в этот проём.
Очутившись наконец по ту сторону проклятого забора, я огляделся. Гаражей, которые я ожидал увидеть за забором тут не оказалось, а передо мной стояла другая непонятная ограда, составленная из железобетонных плит высотой метра два. Я мог бы рукой дотянуться до верхнего края плиты, но лезть через этот новый, уже бетонный забор желания не было. Я оказался в довольно широком коридоре, слева тянулся знакомый мне металлический забор, а справа стояла мощная железобетонная ограда.
- Ну попал! – становилось уже даже не смешно, - ну не было у нас такого в Лесном Городке! Никогда не было!
Делать нечего, я пошёл по коридору.
- На Штирлица похоже, - пришла мысль, - тот ведь тоже как-то в одной из серий шёл по коридору, чем помнится вызвал неописуемое удивление Броневого-Мюллера.
Мой коридор плавно повернул и я увидел развороченный будто взрывом пролом в железобетонной стене справа. Чтобы пролезть туда мне пришлось присесть и согнуться в три погибели, а когда я протиснулся в дыру и выпрямился, то оказался на краю очень крутого откоса, прямо из-под моих ног уходящего вниз к бегущим вдалеке маленьким машинам. Далеко внизу, у самого подножия, земляной откос переходил в каменную насыпь и плавно спускался к широкой автомобильной дороге. Наверное это и было Минское шоссе, к которому я так стремился, за которым должна была находиться железнодорожная станция. Эта станция действительно виднелась вдалеке. Ещё в каком далеке!
Это был сильный удар! Чудеса, да и только! Как я мог оказаться на горе? Я и не карабкался в гору, а плёлся по пыльной траве вдоль невероятного забора. Да не было и нету тут гор в Лесном Городке! Никогда не было, здесь поля одни, да дачи! Однако приходилось верить своим глазам – я стоял на вершине высокого косогора и нечего было даже думать спускаться с такой крутизны. Тут так разлетишься, что внизу костей не соберёшь. Можно было, прижавшись к пыльной стене, пройти по самому краю вдоль железобетонного забора, а там как мне показалось, спуск становился гораздо более пологим, там можно было бы попробовать спуститься вниз.
Я уже перестал удивляться происходившим событиям, а тупо и устало реагировал на происходящее. Цепляясь руками за выступы железобетонного забора, аккуратно ступая ногами по узкой полоске земли, я медленно пробирался над откосом. Постепенно моя тропинка становилась шире, и вскоре я уже спокойно мог идти вниз, не прижимаясь к забору.
Спуск становился всё круче, я начал оскальзываться, а впереди показалась пещера или вход в тоннель, что-то странное для этих мест, тёмное и зловещее. Миновать его я уже никак не мог – это был единственный путь вниз, к дороге, к Лесному Городку, к людям, к дому! По крутому склону я почти бегом подлетел ко входу в пещеру. Здесь мне повезло, это действительно оказалась не глухая пещера, а сквозной тоннель. Он круто уходил вниз, а там вдалеке, сквозь просвет тоннеля, я мог видеть какую-то дорожку и идущих по ней людей. Это было очень далеко внизу и мне казалось, будто я разглядываю дорогу как через подзорную трубу или как через щель амбразуры. Хотя раньше мне никогда не приходилось смотреть сквозь щель амбразуры, но, думаю, что это выглядит именно так. К тому же у меня появилась надежда, потому что я буквально увидел свет в конце тоннеля и, не останавливаясь, сходу отчаянно нырнул под мрачные, сырые своды.
Сразу стало холодно. Тоннель был земляной, достаточно широкий и очень круто уходил вниз. Постепенно он становился всё круче, стены как бы начали сходиться, сужая проход, а потолок тоннеля начинал нависать над моей головой. Скоро проход стал таким узким, что я мог дотронуться рукой до одной из стенок и дотянуться до верхнего свода тоннеля. Свод был сырой и с него при легком прикосновении тут же на голову сыпались комья земли. Наконец просвет сузился до того, что мне пришлось сначала пригнуться, чтобы не касаться головой свода тоннеля, а потом вообще, оперевшись двумя руками в землю присесть на корточки и буквально съезжать вниз на пятой точке, скользя кроссовками по влажной грязи, пытаясь хоть как-то притормозить спуск. В одном месте просвет сузился до того, что я почти лёг на спину, чтобы не упираться головой в свод тоннеля. Земля прижимала меня, давила, нависала надо мной, временами касаясь груди. Приходилось задерживать дыхание и буквально протискиваться ногами вперёд в узкую щель под сводом. Сверху свисали какие-то мелкие коренья и постоянно на лицо, за шиворот, на грудь сыпалась земля. Что-то тёмное, бездушное, сильное затягивало меня как в могилу и мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не поддаться панике, гнать от себя пугающие мысли и дышать, дышать громко сопя и поминутно отплёвываясь.
В эти минуты я не думал о том, что извозился в глине, что брюки и рубашка мои все в грязных разводах, а на кроссовки налипли комья сырой земли, я страшился мысли, что проём сузится так, что я с моим круглым животиком, уже не пролезу в оставшуюся щель! Что тогда? Ведь вернуться, подняться обратно вверх по скользкому крутому склону тоннеля я уже наверняка не смогу. Да что подняться! Я даже перевернуться на живот, чтобы ползти вверх обратно, в такой узкой щели не смогу! Когда мне в какой-то момент  вдруг удалось обернуться назад и взглянуть вверх на пройденный путь, мой взгляд упёрся в черноту тоннеля, там был холодный, сырой мрак. Жуть! Нет, конечно, назад пути нет! Только вперёд и вниз. Другого выхода уже не было.
Я посмотрел вниз и впервые не увидел вдалеке заветной дорожки с идущими по ней людьми. Впереди был только мутный свет, освещавший земляной свод и тоннель, уходящий круто вниз за перегиб. Мне стало не по себе. Я вдруг подумал, что там впереди я сейчас увижу обрыв, уходящую вертикально вниз стену, высотой в несколько десятков метров. Впрочем мне хватило бы и одного десятка, чтобы замереть и не пытаться дёргаться дальше, не прыгать же вниз с такой высоты!? Я почувствовал, что меня охватывает и вбирает в себя Ужас, сопротивляться которому уже не осталось сил.
Я продолжал скользить вниз по крутому спуску, практически я ехал на спине, уже не заботясь о брюках, рубашке и руках. Я хватался пальцами за каждый выступ, стараясь удержаться на спуске и не разгоняться слишком быстро, а то просто не успею затормозить над обрывом, если там впереди всё-таки будет обрыв. Мне ещё несколько раз приходилось буквально распластываться на земле, втягивая живот, чтобы протиснуться в узкую щель под нависающим сверху земляным сводом тоннеля и тогда я тормозил своё движение, упираясь руками в мягкую землю над головой. Сквозь испачканные очки было плохо видно, на зубах скрипел песок и даже дышать порой становилось трудно. В какой-то момент я испугался, что вот сейчас потолок просто обвалится на меня сверху и я задохнусь в тоннеле глубоко под землей. Начиналась паника.
И тут наконец я выехал на спине из под свода тоннеля на открытое пространство. Надо мной было пасмурное, но такое прекрасное небо, я чувствовал, как по моим грязным щекам стекают к подбородку капельки пота – это из меня потихоньку уходил Ужас. Я был чудовищно грязен, но счастлив и мог спокойно сделать глубокий вздох. Я просто продолжал лежать на земле, бессильно раскинув руки, закрыв глаза и с наслаждением вдыхал чистый воздух. Думать ни о чём не хотелось. Пережитый ужас медленно отпускал меня, толчками истекал наружу, с каждым выдохом я освобождался от этого мутного марева и только чувствовал, как кровь стучит в висках – на этот раз повезло.
Постепенно я понял, что лежу на том же крутом склоне, что если я сейчас попытаюсь встать на ноги, то могу не удержаться на такой крутизне и поэтому лучше будет продолжать спуск старым проверенным методом – на пятой точке, опираясь на землю руками, откинутыми назад и тормозя кроссовками. Я вспомнил про полиэтиленовый пакет, который в забытьи всю дорогу просто сжимал в кулаке. Это хорошо, что я не потерял пакет с документами, потому что в наших бюрократических реалиях было бы очень трудно потом восстанавливать утерянные документы, бродить по кабинетам, собирать справки, просить, что-то доказывать…
Мысли об этих канцелярских играх меня немного отвлекли, постепенно я успокоился и мог подумать о своём странном положении.
Нечего сказать, сходил за хлебушком! Я лежу усталый до изнеможения на крутом косогоре, на какой-то непонятно откуда взявшейся в тихом Лесном Городке горе, мокрый и голодный, страшно усталый, грязный до неприличия, а мне ещё предстоит закончить спуск вниз к дороге и потом добираться до дома. Я представил себе, как появлюсь в таком виде на улицах уютного Лесного Городка, где этакого чумазого никогда не видали, как прохожие будут узнавать меня и растерянно здороваться или испуганно отводить взгляд. Как детишки начнут тыкать в меня пальцами и спрашивать у своих бабушек, а кто этот грязный дядя? Мне стало смешно. Теперь я был готов открыть глаза и взглянуть на суровую правду, я уже был готов увидеть и страшный вертикальный обрыв впереди, отрезающий мне путь вниз и с новыми силами, отчаянно начать поиски выхода из своего дикого положения. Я был готов ко всему. Я бы не удивился даже, если бы открыв сейчас глаза, увидел раскинувшееся на сколько хватает взгляд синее море и чуть различимые в дымке корабли на горизонте. И я открыл глаза.
Я сидел, прижавшись спиной к ребристому металлу забора, того самого коричневого, нескончаемого забора, вдоль которого ещё недавно безнадёжно и упрямо шел к шоссе. Почувствовал, что сижу на какой-то кочке, подсунув под себя полиэтиленовый пакет с документами, упираясь затылком в металлический желоб между двумя вертикальными рёбрами профлиста. Я просто заснул. Я спал сидя на земле. Наверное я присел от усталости тогда, в середине пути, присел на минутку отдохнуть и спокойно задремал на этой тихой помойке. Такое забытьё было очень на меня не похоже. Не барское это дело, валяться среди бела дня под забором, хорошо хоть трезвый.
То что меня могли увидеть в таком виде прохожие, заставило меня немедленно подобраться, кряхтя повернуться сначала набок, а потом, опираясь руками о забор, встать на ноги. Теперь можно было спокойно оглядеться по сторонам. 
Повернувшись лицом к забору я потрогал его руками, листы как листы, слегка шершавые, чуть теплые, ничего необычного. Забор по прежнему стоял передо мной непреодолимой преградой, и направо – забор, и налево – забор.
Погода портилась, если утром ещё временами пробивалось солнышко, то теперь кроме серых туч на небе ничего не было. Поднимался ветерок, становилось даже прохладно.
- И куда теперь идти? Ну уж нет, дудки!, - твёрдо решил я, поднимая с земли помятый пакет с документами, - налево больше я не пойду, я уже там был. Я буду возвращаться обратно, фиг с ней, с сегодняшней поездкой в Москву, будем считать, что на сегодня всё что могло со мной произойти – случилось и я имею полное право спокойно вернуться домой.
Решительно повернув направо, я отправился в обратный путь по кочкам и сухой траве, вдоль всё того же коричневого забора. По моим расчётам обратная дорога до посёлка не должна была занять много времени, ну минут пятнадцать или от силы двадцать. Ведь помнится, я не так уж далеко забрёл давеча, когда упрямо шагал вдоль забора к станции. По дороге я подустал и решив немного отдохнуть, присел на сухую траву. Ну и заснул потом, с кем не бывает? По крайней мере такая версия меня вполне устраивала, отвечала на все недоумённые вопросы, и давала надежду скоро оказаться у себя дома. При воспоминании о пещере меня передёрнуло и мурашки побежали по спине.
- Сон, только сон, дурной сон, - успокаивал я себя, шагая вдоль забора, стараясь не наступить на пустые жестянки из-под пива.
Между тем погода продолжала портиться, дул порывистый ветер, солнца совсем не было видно за тучами. Так я мог оказаться и под дождём. Конечно, ничего страшного в этом не было, не кисейная барышня, но хотелось бы к тому времени всё же распрощаться с проклятым забором и выйти на привычную асфальтированную дорожку вдоль дачных участков. А там пусть льёт хоть из ведра – до дома рукой подать!
Я ускорил шали и временами, когда приходилось перепрыгивать через очередную лужу, даже для разгону переходил на бег.
Пошёл дождь, сначала мелкий, моросящий. Это было очень не кстати, потому что земля сразу стала скользкая и липкая. Чтобы сохранять равновесие и не растянуться в какой-нибудь луже, приходилось то и дело опираться на забор, теперь он меня выручал. В другой руке я по-прежнему сжимал пакет с документами и размахивал им, балансируя на скользких участках. Моё движение явно замедлилось. И тут сразу обрушился ливень. Деваться мне в поле было просто некуда: слева был ставший уже привычным забор, а справа в нескольких сотнях метров, если идти через поле напрямую, можно было разглядеть сквозь пелену дождя какие-то ангары и низкорослые, прижатые к земле строения без окон. Искать там защиту от дождя было уже бесполезно, я сразу же промок до нитки и теперь можно было не торопиться – потому что вымокнуть ещё сильнее стало уже невозможно.
Потом я упал, взмахнул обеими руками, попытался зацепиться за забор и пребольно рухнул на спину со всего маху, так что даже затылок заболел. Теперь, кроме того что я был совершенно мокрый, я ещё и извозился в глине, пытаясь подняться на ноги.
- Да, видок наверное у меня теперь отменный, - пытался я пошутить, - если по-пластунски, под дождём в лоб форсировать свежевспаханное поле, то окрас будет примерно таким же. Ещё надо было найти очки, которые при падении конечно слетели с меня в грязь. Стоя на четвереньках я ощупывал и оглядывал всё вокруг, пока наконец не увидел их в паре метров от себя. Очки были заляпаны грязью и чем-нибудь протереть их не было никакой возможности, сквозь мутные стёкла ничего не было видно, но очки не разбились и это уже был подарок судьбы.
Теперь я шел, постоянно прижавшись к забору, опираясь на него обеими руками, не разбирая дороги, мой забор по любому, рано или поздно должен был вывести меня на асфальт.
Тут я снова поскользнулся, правая нога вдруг съехала далеко вбок прямо в глубокую лужу и я полетел вперёд, успев только выставить перед собой руки, я падал лицом в землю или она угрожающе летела мне навстречу.
Я проснулся на своём раскладном диване, стоявшем в гостиной. С трудом смахнув с себя наваждение беспокойного сна, я уселся на диване и почувствовал, что спина у меня мокрая от пережитых волнений. Приснится же такое! Просто ерунда какая-то. И с чего бы это вдруг? Хорошо хоть чистый, в домашней одежде и не вымазан глиной с головы до ног.
Да! Самое главное! Каким же это образом я умудрился заснуть тут в гостиной, в одежде, прямо на диване! Это было на меня совсем не похоже. Я и не собирался вроде бы спать. Я почти никогда не спал на этом месте. Ну разве что в сильные холода зимой, когда температура на улице опускалась до минус 30 градусов и моя бедная водяная система отопления переставала справляться, когда наверху в моей спальне становилось достаточно холодно, вот тогда я перебирался на ночь вниз на первый этаж, в гостиную, на этот диван. В такие дни я топил камин и в гостиной сразу становилось очень тепло и приятно. Можно было ещё потушить электрический свет, и зажечь несколько восковых свечей, расставив подсвечники на столе и на каминной доске. Это создавало невероятный уют и покой. В такие минуты я понимал литературных гениев начала девятнадцатого века, когда писали ещё гусиными перьями и при свечах. Я просто чувствовал как вдохновение разливается по гостиной и мне самому хотелось тут же сесть за стол, взять в руки перо или на худой конец положить пальцы на клавиатуру своего ноутбука, и…  Ну написать к примеру стихи или небольшой рассказ, который обязательно заканчивался бы хорошо, по-доброму. Иной концовки в таких прекрасных условиях просто не могло быть.
А тут я вдруг умудрился заснуть на диване, в одежде, посреди дня! Просто как-то лёг – и уснул! Невероятно! Тогда я принялся вспоминать что же было.
Утром я хотел закончить начатый уже неделю назад рассказ. Он сначала шёл хорошо, но потом вдруг работа остановилась, как будто искра ушла в землю. Я оставил компьютер и стал прохаживаться по гостиной. Я вспомнил, что мне пришла тогда в голову какая-то хорошая мысль и что я даже начинал отдалённо догадываться, как мне завершить свой рассказ. Это была ещё не созревшая готовая идея, а скорее предчувствие, смутное понимание.
Потом я вдруг совершенно чётко понял, что мне нужна Книга. Та самая, что стояла у меня на книжной полке. Та, которую я изредка, с подобающим пиететом и уважением раскрывал на какой-нибудь значимой странице. Книга часто давала мне силы и выводила на верный путь. Сверяясь с ней, я начинал лучше понимать происходившее, и вдруг сразу появлялось решение задачи, которая до сей поры казалась неразрешимой. Я тут же сходил на второй этаж и принёс Книгу, заботливо держа её в руках, чувствуя её приятную тяжесть и основательность. Для удобства я присел на диван, а Книгу раскрыл перед собой, положив её на стол.
Однако нужная страница никак не находилась. Я помнил, что последний раз оставлял там, в том самом важном месте, закладку в виде использованной пластиковой телефонной карточки. Там я и раскрыл Книгу. Однако нужного места не нашёл. Здесь был какой-то незнакомый текст. И, к моему удивлению, это были неприятные слова, я это сразу почувствовал. Да это же была не моя Книга! Передо мной на столе лежала совсем другая книга, незнакомая мне, недобрая, несущая угрозу. Я скорее удивился, нежели испугался, откуда вдруг у меня появилась эта непонятная книга? Привычки брать чужие книги у меня сроду не было. Да и зачем мне эта неприятная вещь? Я внимательно осматривал то, что лежало сейчас у меня перед глазами и даже не мог сразу разобрать и прочесть заголовок в самом верху открытой страницы, шрифт был необычный, какой-то вычурный и угловатый, со множеством ненужных крючков, делавших его похожим на кусок колючей проволоки. От раскрытой книги на меня пахнуло холодом подземелья.
В этот миг я вдруг со всей отчётливостью понял, что истекают последние мгновения, когда я ещё могу уйти, убежать. Оторваться и выскочить из западни. В виски ударила боль. Я понял, что если сейчас не вырвусь, то спасения уже не будет! Руки перестали меня слушаться. Книга затягивала, засасывала меня, готова была вот-вот захлопнуться над моей головой, проглотив, похоронив меня навсегда. Наверное от неожиданности и накатившего  разом страха меня бросило в жар. Что было сил, теряя сознание от охватившего меня ужаса, я рванулся из Книги вверх, на волю, к свету.
Я очнулся в своём кресле, стоявшем в дальнем углу гостиной напротив телевизора. Экран мерцал и по нему бегали чёрные точки, какая-то рябь, при этом телевизор противно шипел. На часах было три часа ночи. За окнами стояла непроглядная чернота. Я скинул с плеч клетчатый финский плед, которым укрылся, садясь в кресло, поднялся, подошел к шипящему телевизору и выключил его. Сразу стало тихо и приятно.
Значит вместо того, чтобы закончить свой рассказ, я сначала на ночь глядя, хорошенько поужинал, потом поленившись даже убрать за собой пустую тарелку со стола, просто развалился в кресле перед включённым телевизором и конечно меня тут же разморило и я заснул. Там по телевизору кажется шли какие-то новости. Последнее что я запомнил, это был рассказ корреспондента о том, как власти какой-то страны в Европе строят большой металлический высокий забор вдоль границы своей страны, для того чтобы кого-то к себе не пускать.
- Сколько раз ты давал себе слово не ужинать так поздно, не есть ночью?! – укорял я себя, возвращаясь к креслу, чтобы подобрать брошенный на пол плед. – Ты лучше бы спать ложился вовремя. Вставал пораньше и бегать бы начал по утрам, а то скоро так раздобреешь, что в зеркале перестанешь целиком умещаться!
Угрызения совести становились для меня обычным делом и поэтому особо не досаждали, это приобретало черты такой специальной мантры: прослушал для успокоения совести и можно дальше жить как раньше, не особо напрягаясь. В этот момент я ударился ногой во что-то твёрдое на полу. В гостиной горела только одна лампа под потолком, света было маловато и разобрать что это валяется там было трудно. Я споткнулся обо что-то большое и чёрное, твёрдое и тяжелое, и случайно отбросил его ногой под стол, стоявший около дивана. Это что-то, неприятно скребя боком по полу, отъехало в сторону дивана в тень обеденного стола и, казалось, затаилось там.
Я подошёл и наклонился - это была незнакомая мне огромная книга в необычном переплёте. Мне даже почудился холодный металлический блеск по четырём углам массивной обложки. Такого в моей библиотеке никогда не было. Это была не моя книга. В полумраке гостиной я не мог прочитать название, но судя по её приличным размерам это был весомый фолиант. И тут я узнал её, я вспомнил, где я видел эту книгу.
Я проснулся. Меня разбудил телефонный звонок. Звонила Лена.
- Ты завтра едешь в Москву?
- ???
- Ну, что ты молчишь, ты же завтра собирался ехать в налоговую?! Короче, когда поедешь захвати Книгу, пожалуйста. Мне срочно надо.
- А где она?
- Как всегда, на книжной полке, левой. И ещё, чуть не забыла тебе сказать: там у нас перед гаражами вдруг построили забор, я вчера так и не смогла прямо к станции пройти. Всё перегородили! Пришлось идти в обход, вкругаля по Центральной улице мимо Макдоналдса. Имей в виду, там теперь прямого прохода нет. Сразу иди по Центральной!
- Ага, - промычал я, - я уже знаю.
- А ты что уже ходил там? Что же ты мне не сказал? Я вчера как дура в этот забор уткнулась, пришлось обходить. Из-за этого на электричку опоздала! Интересно, кто это придумал и когда они успели всё это нагородить? Да, и ещё, ты свои джинсы и синюю рубашку в стиральную машину засунь и постирай. Они все в засохшей глине. Где ты так извозился?
- Ладно, постираю, - ответил я.